Живя изолированно в чуждой ей среде большой коммунальной квартиры, Мария радовалась приходам Михаила Зака все больше и больше. Уже два года он был единственным их гостем, Лиля привыкла к «дяде Мише» и тоже радовалась, когда он приходил к ним. Правда, он не читал ей стихи на ночь, как когда-то делал папа. Но она по-детски считала, что все-таки приходит он к ней, чтобы приносить подарки и играть. Девочка не понимала того, что уже давно поняла Мария: она видела по его взглядам и чувствовала по невысказанным словам, что его влекло к ним не только дружеское отношение, не чувство долга и обязанность, но нечто более интимное. Конечно, он считал своим долгом во всем бескорыстно ей помогать, но кроме этого его влекло к ней чисто мужское чувство. Если зрелый мужчина так долго и так близко знает молодую женщину, он обязательно влюбится в нее и будет ее желать. Чувствуя это, она и сама стала испытывать при нем новое волнение и знала — это можно определить только как желание близости. Когда он смотрел на нее, она нервничала и в глубине души ощущала, что близость неизбежна.

Уже больше двух лет она не знала мужских ласк и не могла себе представить, когда опять их почувствует. Надеясь на возвращение Павла, она, как и все, знала, что ОТТУДА не возвращаются. И Михаил Зак знал это. У него не было семьи, не было детей, он тоже был одинок и уже давно полюбил Марию. Но он терпел и страдал — боялся задеть ее гордость, боялся, что его намеки или объяснения она поймет как использование положения покровителя. Никогда он даже не приблизился, никогда не коснулся ее, и они до сих пор были на «вы». Но сколько же лет жизни губить этой красивой молодой женщине в одиночестве? Трудно жить без интимной человеческой близости, без ласкового утешения, в тоске о чисто физической ласке — поцелуях, объятиях, сливании воедино.

Мария была благодарна Заку, что он умел так долго скрывать свои чувства. Благородством поведения он напоминал ей ее Павла, когда семь лет назад тот стал на нее заглядываться, но долго боялся — не обидится ли она, если он коснется ее. Тогда ее добивался другой парень, ее однокурсник Миша Жухоницкий, долговязый и худой. Миша, наоборот, был очень настойчив в своих ухаживаниях, на каждой темной скамейке и в темном зале кино он впивался в нее поцелуями и водил по ней руками, тискал ее груди, лез под юбку. Как все девушки, она боялась потерять девственность, боялась забеременеть. От его объятий она задыхалась и чувствовала желание, ей было приятно, и она все больше боялась, что однажды не сможет удержаться и отдастся ему. Но как раз в те дни появился на горизонте Павел, он понравился ей больше — высокий солидный мужчина, герой войны с орденом на груди. И хотя на войне он был героем, с ней всегда становился слишком робким. В конце концов пришлось Марии, преодолевая девичий стыд и робость, спросить его: «Вам никогда не хочется поцеловать меня?»

Теперь, в жутком и беспросветном одиночестве, она вспоминала ласки их первых ночей и все чаще украдкой бросала взгляды на Михаила: неужели ей придется опять повторить эти слова — ему?

Как-то поздно вечером, после долгого молчания, он вздохнул и сказал:

— Каждый раз, когда я с вами, мне кажется, что я нашел семью. Вы не рассердитесь за это?

— За что же мне на вас сердиться?

Она собралась было повторить ему те слова о поцелуе, которые сказала Павлу, но они застряли комком в горле — два раз в одну реку не войдешь, два раза одно и то же двоим не скажешь. Вместо этого Мария подошла к нему вплотную и сама поцеловала, сначала в лысину, потом в щеку, потом в губы. И отвернувшись, потянула его за рукав к постели.

Михаил Зак понимал, какую борьбу страстей и сомнений, какую горькую потерю гордости она должна была испытывать, когда отдалась ему. Проникая в нее, он старался быть как можно более нежным. Она тихо стонала — ей были приятны его ласки, но так хотелось представить себя опять в объятиях Павла. И было стыдно, стыдно, что обманывала всех — и их обоих, и себя тоже обманывала. А все-таки было так сладостно и так хорошо…

Однажды Лиля проснулась ночью и увидела, что дядя Миша остался у них и спал вместе с мамой. Ребенку это не казалось странным — кровать ведь была одна. Утром он играл с ней и она была так довольна, что попросила:

— Дядя Миша, ты оставайся у нас жить.

Тысячи женщин мучались в те годы в одиночестве, а как долго и кому хранить верность — это решали они сами. Лиля понимать этого не могла.