Сашу Липовского призвали в Красную армию вскоре после его возвращения из Москвы. Получив от юридического факультета отказ, он вернулся в Витебск. Время было тяжелое, работы не было никакой, за хлебом стояли по ночам в очереди, чтобы достался утром, иначе останешься голодным. В столовой Ветеринарного института можно было купить тарелку супа за три копейки, но это была всего лишь теплая бескалорийная жижа. Саша, молодой здоровый парень, был постоянно голоден. Он покупал две, а иногда три тарелки, это ненадолго давало чувство насыщения. Что было делать? Оставаться дома без работы и без денег, на содержании у бедной мамы, он просто не мог. Саша сам явился в военкомат и вежливо, как всегда, сказал:

— Очень прошу вас ускорить мой призыв в Красную армию, пожалуйста, как можно скорей.

Ребята призывного возраста знали, что в Красной армии живется лучше, чем в деревнях и даже в городах. Она давала хорошее содержание — еду, обмундирование, а необразованных деревенских ребят там даже обучали грамоте. Многие деревенские парни шли в нее охотно. Но Саша Липовский был редкий случай — у него имелось среднее образование. Как образованного, его направили в зенитно-артиллерийский полк для обучения на командира зенитного орудия. Стрелять по быстро летящим самолетам — этому научиться непросто, это требует образования.

Людям внушали, что политика Сталина направлена на мир, что границы Советского Союза «на замке», а если кто-то попробует сунуться, то получит несокрушимый удар: Красная армия самая гуманная, но и самая сильная в мире. Так пелось и в популярной песне «Каховка»:

У Сталина должны были быть тайные опасения по поводу нападения Гитлера, и Гитлер тоже мог втайне опасаться возможного в будущем нападения Красной армии. Вопрос был в том, кто кого перехитрит. Гитлеру нужна была уверенность, что Сталин сам не начнет войну. В начале августа 1939 года англичане предлагали Сталину заключить против Германии договор. Но вместо этого 23 августа 1939 года между Гитлером и Сталиным был заключен мирный договор о ненападении сроком на десять лет. Всего за день до этого, 22 августа 1939 года, Гитлер заявил перед командующими всех видов вооруженных сил Германии: «…Я был убежден, что Сталин никогда не примет предложений англичан. Россия не заинтересована в сохранении Польши, и Сталин знает, что его режиму придет конец, независимо от того, выйдут его солдаты из войны победителями или побежденными. Смещение Литвинова сыграло решающую роль. Изменение отношений с Россией я осуществил постепенно… Четыре дня назад я сделал важный шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила: она готова к заключению договора. Установлен личный контакт со Сталиным. Послезавтра Риббентроп заключит договор. Теперь Польша оказалась в том положении, в каком я стремился ее видеть».

При оформлении договора между Германией и Советским Союзом возникла одна пикантная деталь: немецкая сторона не хотела вести переговоры с участием министра иностранных дел еврея Максима Литвинова, он был уволен и заменен русским Молотовым. Тогда немецкий министр иностранных дел фон Риббентроп приехал в Москву, был ласково принят Молотовым, приглашен на балет в Большой театр, беседовал со Сталиным. Он заверил его в дружеских чувствах Гитлера. В ответ Молотов нанес визит в Берлин и тоже заверял Гитлера в дружеских чувствах Сталина. Договор о ненападении, а вслед за ним договор о дружбе, назвали «пакт Молотова — Риббентропа». В договоре упоминалось: «Правительства обеих договаривающихся сторон будут и в дальнейшем находиться в связи и консультировать друг друга с целью взаимной информации по вопросам, касающимся их взаимных интересов».

Договор оказался большой неожиданностью для всех советских людей — фашистов всегда критиковали, считая потенциальными военными противниками. Буквально на следующий день в газетах прекратилась критика фашизма, а в кинотеатрах сняли с показа все антифашистские кинофильмы. И никто, конечно, не знал, что вместе с договором подготавливается секретное соглашение о разделении сфер влияния в Восточной Европе, по которому Гитлер получал половину Польши, Румынию, Югославию и Грецию, Сталину было позволено присоединить другую половину Польши, Литву, Латвию, Эстонию, Западную Украину и Бессарабию. Сталин был мастером ложных формулировок и проявил свой талант при захвате этих земель. Официальная мотивировка звучала следующим образом: «Для защиты жизни и собственности братских народов Западной Украины и Западной Белоруссии». От кого предполагается «защищать» — не говорилось.

Десятки раз Сталина предупреждали об опасной программе Гитлера и о возможности его нападения. Последний раз это сделал не кто иной, как сам посол Германии в Москве Шуленбург, рискуя своей жизнью. На это Сталин ответил: «Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов». Он не только не готовил страну к защите, а наоборот, ослабил ее уничтожением самых лучших командиров. Гитлеру это было известно по данным разведки, которая даже сумела спровоцировать фальшивое обвинение против маршала Тухачевского. Гитлер рассчитал, что на восстановление потенциала командного состава Красной армии понадобится не менее трех лет. В эти три года — с 1939 по 1941 — он готовился напасть и разгромить ее. Его стратеги разрабатывали тайный план блицкрига «Барбаросса» — быстрой трехнедельной войны с полным разгромом противника. План был подписан Гитлером 18 декабря 1940 года. Он рассчитал, что передвижение границы Советского Союза на запад позволит ему выставить свою хорошо вооруженную и подготовленную армию вплотную против ослабевшей Красной армии.

* * *

В результате арестов, расстрелов и почти полной замены старшего командного состава боевая подготовка и дисциплина сильно ослабли. Новые командиры и комиссары все больше и больше занимали красноармейцев строевыми упражнениями — учили маршировать, а стрелковых занятий и боевой техники было мало. Армии западных стран переходили на автоматы, а в Красной армии учили разбирать и собирать затвор старой винтовки-трехлинейки, запоминая наизусть его части — «стебель, гребень, рукоятка». И каждый день комиссары проводили политические занятия, все — с возвеличиванием Сталина.

Сержант Липовский был в полку уже почти год, он повзрослел, выглядел более мужественно, легкий пушок на щеках и подбородке превратился в настоящую мужскую растительность. Он аккуратно писал ласковые письма маме и сестрам в Витебск, старался рассказать, как ему хорошо живется в армии, чтобы они за него не беспокоились. Но жизнь среди простецких однолетков повлияла на него — он больше не был тем наивным, доверчивым и восторженным мальчиком, каким приехал в Москву. Конечно, он не матерился, как все в армии, и даже все еще краснел, слыша частые ругательства. А когда ребята рассуждали «о бабах» и рассказывали о своих «мужских победах», он старался не слушать, отойти в сторону, делал вид, что занят. Но он уже иногда курил со всеми махорку и даже выпивал за компанию глоток водки в увольнительной. А главное, у него появилось чувство ответственности: он командовал расчетом зенитного орудия, был командиром семерых солдат.

С одним из них, наводчиком Александром Фисатовым, он даже подружился, хотя они были совсем разные. Может быть, именно поэтому и сошлись. Он угадывал в Фисатове артистическую натуру — веселый широкоскулый деревенский парень, плясун и запевала, почти без всякого образования, зачастую удивлял его здравыми суждениями. По вечерам на нарах Фисатов тихо рассказывал ему о своей недолгой и трудной жизни. Так Липовский узнал обо всех родственниках Фисатова в глухой деревне в Гомельской области, помнил, как их звали, кто чем занимался. И в ответ на откровенные рассказы Фисатова он тоже рассказывал ему о своей тяжелой городской жизни, о доброй еврейской маме и о красавицах сестрах. Фисатов сначала удивился, что Саша Липовский еврей, он раньше евреев не видел. Но национальный вопрос никогда не дискутировался в армии: еврей так еврей, чего тут особенного?

На увольнительных их часто видели вместе, знали об их дружбе и, чтобы отличить их, Липовского называли Саша, а Фисатова просто — Сашка. А сам Фисатов называл Липовского «сержант».

* * *

1 сентября 1939 года гитлеровская Германия ввела свои войска в Польшу и за две недели захватила ее западную половину. В пакте Молотова — Риббентропа была решена судьба так называемых малых стран. Сталин с Гитлером договорились поделить Польшу пополам.

Против 60 немецких дивизий у поляков было всего 23 дивизии, и только одна была танковая, с устарелой техникой. Против новейших танков Гитлера они выставили кавалерийские части — и за две недели проиграли войну. Через две недели, 14–15 сентября, немцы захватили Варшаву, взяв в плен 160 тысяч солдат и захватив 400 тысяч евреев. 17 сентября Красная армия вторглась в Польшу с востока. Эта часть страны была абсолютно беззащитной. Красноармейцы продвигались почти без боев и 19 сентября соединились как союзники с германскими войсками в городе Брест-Литовске. И сразу после этого, 28–29 сентября, Сталин и Гитлер заключили договор о дальнейших совместных военных действиях, с новой западной границей СССР по разделенной Польше. Россия впервые получила общую границу с Германией и вступила во Вторую мировую войну на стороне Гитлера.

У Гитлера был давно задуманный план: продвижение Германии на восток для захвата «жизненного пространства», порабощение славян и уничтожение евреев. Почти четверть населения Польши были евреи, это была страна с самым густым еврейским населением.

А план Сталина состоял в создании коммунистической империи в Восточной Европе, это был отголосок ленинской теории о мировой революции. Польша согласно этому плану была первой страной для захвата. Он не простил ей поражения Красной армии в 1920 году, когда Тухачевский не смог взять Варшаву. Тогда Сталин сам помешал ему в этом и потом получил за это нагоняй от Троцкого и Ленина. Теперь он сделал вторжение в Польшу своим реваншем. И сразу агенты советской госбезопасности арестовали и сослали в сибирские лагеря 1 миллион 200 тысяч поляков, подозреваемых в нелояльности.

* * *

В начале сентября артиллерийский полк Липовского срочно передислоцировали вплотную к юго-восточной границе с Польшей. Ехали ночами, под прикрытием темноты, тащили на тягачах зенитные пушки. В целях конспирации бойцам не объявляли, зачем их подвели близко к границе, но они все чаще слышали вокруг польскую речь и знали из газет, что немецкие войска уже в Польше и быстро продвигаются вперед.

Обосновавшись на месте, командование полка начало военные приготовления. Саша Липовский каждый день занимался со своим расчетом, наводя пушку по невидимым пока целям. Крутя ручку наводки, Сашка Фисатов сказал ему:

— Знаешь, сержант, это ведь и ежу ясно, что нас поведут воевать с Польшей.

Липовскому самому это было ясно, но приказы начальства не обсуждаются, он ответил добродушно:

— Ты, Сашка, лучше держи язык за зубами, не трепись.

16 сентября перед строем полка был прочитан приказ наркома обороны Ворошилова: «С целью поддержки прогрессивных сил Польши и проявляя заботу о свободе польского населения, приказываю — подразделениям Белорусского военного округа ввести войска в восточную часть Польши». Полк приготовился к бою, Саша Липовский вместе с наводчиком Фисатовым и подносчиками снарядов расчехлили орудие. На рассвете 17 сентября полк вместе с другими частями перешел границу без боя и стал углубляться в территорию Польши. В газетах в этот день вторжение в Польшу назвали «освободительным походом».

К удивлению Саши и его команды, стрелять из зенитных орудий по польским самолетам не приходилось — польская авиация была уже уничтожена немцами. И наземного сопротивления советским войскам тоже почти не было — деморализованные польские части угрюмо сдавались без боя. Только однажды Саше пришлось сражаться с поляками. Их обстреляли по дороге, стрельба была негустая и шла из перелеска. Командир дивизиона приказал:

— Липовский, веди свой расчет в атаку! Прикончи польскую сволочь!

Они с Сашкой и другими побежали, пригибаясь за кустами и стреляя вслепую вперед. Поляки вяло отстреливались, но когда Липовский и Фисатов подбежали близко, они побросали ружья и подняли руки. Их было всего пятеро. Сашка, задохнувшись от бега, злобно наводил дуло винтовки то на одного, то на другого и крикнул Липовскому:

— Сержант, прикончить их, что ли? Командир велел.

Липовский видел лица поляков, угрюмо и испуганно глядящих на них. Особенно его поразили молящие глаза самого молодого, чернявого длинноносого юноши с глазами навыкате. Он понял, что парень еврей, и закричал на Сашку:

— Отставить! Что ты, Сашка, с ума сошел — они же сдались в плен, они теперь пленные.

Фисатов опустил ружье, сплюнул:

— Может, ты и прав, сержант, — тоже ведь люди, пожить, чай, хочется. Ну, вы, паны проклятые, марш вперед.

Они вели пленных сдаваться командиру, те шли с поднятыми руками. Молодой чернявый парень на ходу повернулся к Липовскому и сказал на языке идиш:

— Спасибо вам, вы добрый человек. Бог Баруха Адонай воздаст вам за это.

Саша немного знал идиш, понял его, и хотя в бога не верил, но в ответ улыбнулся.

— Чего он тебе сказал? — поинтересовался Сашка.

— Поблагодарил, что я помешал тебе убить их.

* * *

Всего за эту военную кампанию Красной армией было взято более полумиллиона пленных, из них более двадцати тысяч офицеров. Куда их всех было девать? За частями следовали саперные батальоны и почти на каждом большом поле быстро строили импровизированные лагеря для военнопленных — огораживали колючей проволокой поля с убранными и еще не убранными хлебами. Сдавшихся поляков тут же разоружали и под конвоем отправляли в эти лагеря. Проезжая мимо со своим орудием, Лиловский видел, как за колючей проволокой сидели, стояли и слонялись тысячи пленных поляков. Он всматривался в их лица. Поляки люди гордые, и он видел на них одно и то же выражение — смесь озлобления, грусти и голода. Было их жалко, становилось не по себе, он думал: «А если бы они взяли меня в плен и тоже посадили бы за колючую проволоку и морили голодом?» Он отворачивался.

Наводчик Сашка Фисатов всегда узнавал все раньше других. Теперь он откуда-то узнал и по секрету рассказал Саше:

— Знаешь, сержант, говорят, что внутри лагерей орудуют командиры и отряды нашего НКВД. Они отделяют польских офицеров и сразу увозят их куда-то на грузовиках.

Липовский знал слишком болтливый язык друга и посоветовал:

— Ты, Сашка, много не болтай об этом. А то как бы тебя самого не забрали.

— Я только тебе, сержант.

Потом и самому Саше пришлось издали видеть, как мимо пропылили две «трехтонки», их кузова были забиты польскими офицерами. Их легко было узнавать по красивым мундирам, некоторые были с аксельбантами у плеча. Везли их куда-то на восток.

26 сентябре комиссар дивизиона Богданов выстроил бойцов артиллерийского полка:

— Товарищи красноармейцы, получен новый приказ наркома обороны: Польша капитулировала? Наш освободительный поход окончен. Ура!

Бойцы вяло прокричали за ним. Даже он сам сказал это как-то безрадостно. Никто не понимал — что это за война, для чего было входить в Польшу? Всем не только не стало легче от этой новости, но даже было как-то неловко.

* * *

Колонна машин-тягачей с прицепленными зенитными пушками двигалась по дороге в юго-восточной части Польши. Саша Липоаский оказался в головной машине, потому что командир дивизиона отъехал назад подгонять растянувшихся по дороге. Как командир орудия, Саша сидел в кабинке рядом с шофером, его орудийный расчет трясся в кузове тягача. В Витебске, где жило много поляков, Саша научился говорить и даже читать по-польски. Поэтому на указателе при дороге он смог прочитать название ближайшего еврейского местечка и тут же увидел издали странную картину: большая группа бородатых мужчин, одинаково одетых во все черное и в черных шляпах, стояла на краю местечка и казалась стаей черных ворон. По мере приближения машины стало видно, как они выжидательно смотрели на колонну, вытянув тонкие шеи и размахивали руками. Явно они что-то обсуждали и переговаривались. Только когда подъехали совсем близко, Саша вдруг сообразил, что это были религиозные евреи в традиционных хасидских нарядах. Он увидел типичные узкие еврейские лица с длинными носами и большими грустными глазами навыкате. Сам он никогда раньше не видел хасидов, он вырос в советское время, когда все религии уже были запрещены. Но ему живо вспомнилась книга рассказов еврейского писателя Шолом-Алейхема с иллюстрациями, на которых были нарисованы точь-в-точь такие хасиды. Но одно дело иллюстрации, а в жизни они показались ему какими-то окаменелыми выходцами из далекого прошлого.

Выпрыгнув из кузова, бойцы встали против них у борта тягача, и обе группы рассматривали друг друга: евреи — с интересом, бойцы — с недоумением. Для русских ребят они выглядели как инопланетяне. Женщин и детей с ними не было, они попрятались в избах. После нескольких минут молчаливого разглядывания от группы евреев отделился один человек, подошел к Саше Липовскому и заговорил на ломаном русском языке:

— Жители нашего местечка рады приходу красных солдат. Есть среди вас евреи?

Липовский не знал, стоит ли ему говорить, что он еврей. Он никогда не скрывал этого, но и не афишировал. Здесь перед ним были совершенно незнакомые люди побежденной страны. Но пока он раздумывал, его болтливый дружок Сашка Фисатов радостно указал на него:

— Вот наш командир расчета — он еврей.

Спрашивавший поглядел на него, повернулся к черной массе своих и что-то сказал на идиш. Все уставились на Сашу Липовского и быстро-быстро стали переговариваться, размахивая руками. Тот, кто спрашивал, обратился прямо к Саше:

— А как Красная армия относится к евреям?

Саша пожал плечами:

— Как относится? Очень хорошо относится. Видите — я еврей, но я и командир.

Тот опять повернулся к своим, сказал им, и черная масса зашевелилась и заговорила еще быстрей и громче, указывая на Сашу. А вопросы продолжались:

— А вы не будете отстригать нам бороды?

Это поразило Сашу, он сам с удивлением спросил:

— Почему вы думаете, что мы будем отрезать вам бороды?

— Потому что немецкие фашисты так делают с нашими евреями в завоеванных местечках на другой стороне Польши. Они даже заставляют юных сыновей отстригать бороды своим отцам, а сами смеются над ними.

Саша поразился еще больше:

— Мы ничего об этом не слышали. Они фашисты, а мы красноармейцы, бойцы самой передовой и гуманной Красной армии.

Тот снова перевел Сашин ответ черной массе своих, но они вдруг подняли настоящий гул и плач.

— Почему они плачут? — спросил его Липовский.

— Потому что жалеют наших евреев. Мы знаем от прибежавших с запада, как фашисты издеваются над евреями. Они заставляют их раздеться догола, ставят сзади своего солдата со штыком вплотную к спине и командуют бежать впереди этого штыка; а если у еврея нет уже сил бежать и он остановится, то штык вонзается ему прямо в спину.

Саша и его команда не могли поверить в то, что слышали, а он продолжал:

— А одного раввина привязали к синагоге и подожгли ее, он сгорел. Да, да, они убивают евреев, всех — мужчин, женщин, детей.

Стоявший рядом Сашка Фисатов выругался:

— Так их мать! Неужто и детей убивают?

— Всех убивают, выводят за дома, заставляют рыть ров — могилу себе, и стреляют, чтобы они свалились в нее. А потом заставляют других засыпать их, даже если кто-нибудь еще живой и кричит.

На это Сашка Фисатов даже не выругался, у него отвисла челюсть. А у Липовского прошел жуткий холод по спине.

В тот момент подъехала машина командира дивизиона, он крикнул:

— Липовский, что встал? Всю колонну задерживаешь. По машинам и продолжать движение за мной.

Отходя от группы хасидов, Сашка наклонился к уху Липовского:

— Ну и сволочь же этот Гитлер.

Саша грустно покачал головой:

— Да, Сашка, он сволочь. Но ты подумай, он ведь не своими руками их убивает. Это делают такие же рядовые солдаты, как мы с тобой. Значит, у него есть столько помощников, и все они делают это с охотой.

Отъезжая от местечка, он оглянулся и увидел — черная масса хасидов расходилась по домам, размахивая руками.