– Я же говорил – Михаил очень неординарный чувак, – усмехнулся

Пепел и надавил пальцем на миниатюрную модель фаллоса, в виде которой был выполнен звонок.

За дверью послышались шаркающие шаги, кряхтение и после недолгой возни с замком дверь открылась и явила взорам гостей хозяина квартиры. Татьяна, полностью опровергая пословицу, гласящую, что кто предупреждён, тот вооружён, в изумлении уставилась на стоящее перед ней существо. Человечек ростом не выше полутора метра с явным пузиком и громадной празднично сияющей лысиной, обрамлённой венцом длинных ровно подстриженных волос, спадающих на плечи. Нос картошкой, раздвоенный на самом кончике, хитрые глазки, утопающие в пухлых щеках… И длинная козлиная бородка, кокетливо заплетённая в косичку. Одет субъект был весьма претенциозно и неожиданно – громадные семейные трусы в ромашки, надетые поверх тренировочных штанов и держащиеся на подтяжках, выполняли роль исключительно декоративную. Распашонка, украшавшая торс существа, была расшита бисером и блёстками. И венчал сию композицию внушительных размеров розовый бант, завязанный фантазийным узлом. В общем, на признанного гения этот карлсон решительно не походил.

В глубинах мастерской обнаружилось ещё одно, не менее экзотическое, существо женского пола, назвавшееся Сандрой. Барышня была щедро изукрашена пирсингом во всех подходящих и неподходящих местах. На руках звенела пара килограммов серебряных колец и браслетов. Джинсы, сидящие на бёдрах так низко, что открывали начинающуюся внизу живота лобковую растительность и топик с надписью

"Rock Like Fuck" придавали ей несколько гламурный вид, который, к сожалению, полностью перечёркивался тем, что барышня никла под тяжестью собственной головы, видимо утомлённая чрезмерной дозой марихуаны, запах которой явственно ощущался в этом приюте гения.

После ритуала взаимных представлений Михаил предложил спрыснуть встречу малой толикой мартини с водкой, после чего можно будет осмотреть его картины.

– Мы тут пропиваем гонорар за мою картину, – пояснил он, смешивая напитки. – Продали задорого, приходится поднапрячься.

– А что, обязательно все деньги пропить? – поинтересовалась

Татьяна. – Это имеет какое-то принципиальное значение?

– Видите ли, Таня, у художников существуют свои обычаи и приметы.

Например, если картина продалась на выставке, то это хорошие деньги и мы их тратим так, как считаем нужным. Но если картина уходит из магазина "Художник" или продаётся просто из дома каким-нибудь мажорным нуворишам, которые не волокут в живописи и могут повесить вашу картину где-нибудь в сортире только потому, что она хорошо сочетается с кафельной плиткой или цветом седушки на унитазе, гонорар принято пропивать полностью, ибо это нехорошие деньги.

– Вон как всё сложно, – протянула Татьяна. – То есть, если мы сегодня купим у вас картину, вы будете вынуждены полностью пропить полученные деньги?

– Ну, это по желанию, – улыбнулся Михаил. – Пепел относится к разряду "своих". Продать ему картину – ничем не хуже, чем сбыть её на престижной выставке.

Татьяна улыбнулась, продолжая осматриваться. Зацепилась взглядом за столбцы надписей, сделанных прямо на стене возле дивана.

– Творческие идеи записываете? – поинтересовалась она у хозяина.

– Что вы, – Михаил покачал головой, – идеи приходят ко мне непосредственно во время работы. Просто я ещё немножечко поэт – а это мои стихи.

– А почему же на стене? – удивилась Татьяна. – Тоже какой-нибудь ритуальный принцип?

Михаил в смущении опустил глаза, видимо, стесняясь ответить на вопрос. На помощь ему пришёл Пепел:

– Дело в том, что поэтическое вдохновение посещает Михаила исключительно в моменты, когда он находится в определённом состоянии… Проще говоря, когда он пьян в запятую… В трезвом же виде он не способен написать ни строчки. Всему этому предшествовала одна романтическая история о том, как Миша обнаружил в себе дар.

– Ой, как интересно! Расскажите, пожалуйста!

– Нет, нет, ни за что! Пепел ты меня ставишь в неудобное положение перед дамой!

– Не смущайтесь. Прошу вас! Расскажите, пожалуйста!

После долгих уговоров хозяин сдался:

– Несколько лет назад у меня был неприятный период в жизни.

Картины мои не продавались, никто мной не интересовался и я форменным образом нищенствовал. Иногда было просто не на что поесть, я уже не говорю о выпивке и прочих удовольствиях, – Михаил тяжело вздохнул, вспоминая те времена. – И вот однажды мне удалось продать картину… Совсем задёшево… Но я обрадовался – появились хоть какие-то деньги. Я решил отпраздновать событие и купил шесть бутылок дешёвого сухого вина. Ужасный такой кисляк, пить его невозможно, но тогда я был рад и этому. Тем более, его можно не закусывать. В общем, выпил я пять с половиной бутылок и отключился. Блаженное состояние, доложу я вам, друзья… Алкоголь – своего рода лекарство от отчаяния, только нужно умело им пользоваться… Проснулся я ночью от того, что мне срочно потребовалось в туалет – ведь в желудке плескалось пять с половиной бутылок жидкости. Пьян я был до такой степени, что ноги меня не слушались, и о том, чтобы добраться до туалета, не было даже и речи. Тогда я пошарил рукой возле дивана, взял одну из пустых бутылок, лёг на бок и, прошу прощения у дам за скабрезные подробности, сделал своё дело в бутылку, что требовало огромных усилий и немалых ухищрений. Но я справился. После чего опять отключился. Под утро я снова проснулся – на этот раз по совершенно противоположной причине. Меня сжигал просто безумный сушняк, трубы горели ужасно! Я вспомнил, что оставалось ещё полбутылки вина. Но, взглянув на пол, я обнаружил четыре пустых бутылки… А рядом – две бутылки с содержимым. Посмотрел в одну – по цвету моча, посмотрел в другую – по цвету то же самое… Понюхал одну – пахнет мочой, понюхал другую – то же самое… Дилемма, друзья мои! Я совершенно точно помнил, что мочился лишь в одну бутылку один раз. Значит, в другой – обязательно вино. Но как определить? Ждать не было сил – язык во рту превратился в наждак и требовал влаги.

Тогда я решил плюнуть на всё и положиться на судьбу. Я храбро взял наобум ту бутылку, что первой попалась под руку, и одним махом осушил её до донышка! На вкус, скажу я вам, совершеннейшая моча!

Лёг, полежал… Но мозг упрямо сверлила жестокая мысль – а что, если я выпил мочу, а вино оставил? Вот это был бы облом! Через полчаса терзания стали совершенно невыносимыми – мне не хотелось выглядеть дураком даже перед самим собой. Тогда я обречённо дотянулся до второй бутылки и высосал её содержимое!

Михаил сделал драматическую паузу и обвёл взглядом корчившихся от смеха слушателей:

– Знаете, что было самым обидным?

– Что? – спросила Татьяна, вытирая слёзы.

– То, что на вкус это была совершеннейшая моча. Я до сих пор не знаю, в какой из бутылок было вино. Но факт остаётся фактом – я выпил и вино, и свою мочу, – горестно заключил Михаил.

– А при чём здесь поэзия? – спросила Татьяна.

– Тогда-то я и написал свой первый стих прямо на стене. А звучал он так:

Выпил – нассал.

Нассал – выпил.

Слушатели зааплодировали. Михаил поклонился и произнёс:

– С тех пор я пишу стихи. Но только в пьяном виде. Ну, в крайнем случае, с бодуна. И только на стене, как видите. Иначе у меня просто не получается. Но я совсем вас заговорил. Давайте приступим к тому, ради чего вы пришли, друзья. Вот мои работы – прошу выбирать.

Картины впечатляли. Татьяна сразу поняла, что точно уйдёт с покупкой – оставалось только выбрать. Они медленно расхаживали вдоль стен и рассматривали полотна, расставленные на мольбертах и просто прислонённые к стенам. Её внимание привлёк холст с обнажённой девушкой, играющей на скрипке. Картина была выполнена в ярко выраженной сюрреалистической манере и просто дышала своеобразной артистической отстранённостью. У Татьяны перехватило дыхание – как обычно бывает, когда видишь перед собой настоящее произведение искусства.

– А скажите, – заинтересовался Пепел, – вы эту девушку с натуры рисовали?

– Ой, это целая история! – в разговор неожиданно включилась

Сандра. – Образ, собственно, сборный. Тело Миха писал с одной знакомой натурщицы, руки мои, а лицо… А лицо он писал с одного мальчика – мы его надыбали в "Кубике". Он был такой юный-юный!

Красивый-красивый! И пьяный-пьяный! Мы его привезли сюда, а он отключился здесь на диване. Мы его раздели… Сначала Миха его порисовал, потом я его порисовала… А утром он проснулся и спросил:

"Где я?"

– Вот так и попадись в ваши похотливые лапы! – хмыкнул Пепел. -

Сначала Миха его поимел… Потом я его поимела… Брр-р-р-р! – он картинно содрогнулся.

– А что такого? – пожала плечами Сандра. – Мы же его просто порисовали, а не трахнули.

– Это доказывает ваше безграничное благородство, – рассмеялся Пепел.

– Мы её возьмём, пожалуй, – перебила его Татьяна. – Ну, давайте торговаться, что ли…

После непродолжительного торга, скорее "для интересу", чем из меркантильных соображений, стороны сошлись в цене. Михаил упаковал картину и вручил её покупателям, приняв взамен пачку денег.

– Это очень кстати, – заявил он, пряча деньги в шкафчик. – Можно будет съездить куда-нибудь развеяться. В Прагу, например… А то меня на днях утащила падучая коза… До сих пор никак не приду в себя – нужны новые впечатления.

– Что вас утащило? – изумилась Татьяна.

– Падучая коза, – терпеливо повторил Михаил.

– Это ещё что за зверь, если не секрет?

Михаил улыбнулся и пояснил:

– Так у художников называется творческое состояние, которое по каким-то причинам ни во что не выливается. Очень неприятная штука, признаюсь вам, друзья. Я из-за этого как-то рассыпался, никак не могу собраться… Падучая коза – это очень опасно. У многих моих коллег она становилась причиной настоящих творческих кризисов.

– Тебе, старый, это не грозит! – заверил его Пепел. – Можешь не беспокоиться. Но в Прагу съезди – там, говорят, краси-и-и-иво!

Ладненько, мы пойдём, пожалуй. Такси я уже вызвал, сейчас должно подойти. Спасибо тебе, Миха, за картину.

– Да всегда на здоровье. Заходите – буду рад. Очень приятно было с вами познакомиться, Таня.

– Взаимно, Миша. Сегодня я узнала много нового, благодаря общению с вами.

В такси Татьяна шепнула Пеплу:

– Да, Лёш, ты был прав – музыканты, конечно, оригинальный народец. Но художникам, если судить по этому Михаилу, они по части тараканов в подмётки не годятся.

– Да ладно, – засмеялся Пепел. – Это ерунда. Знаешь, кто будет ещё покруче художников?

– А что есть и такие? – с ужасом спросила Татьяна. – И кто же?

– Поэты, – веско произнёс Пепел. – Поэты – это вообще зомби.

Художники просто нервно курят в буфете, когда в поле зрения появляются настоящие поэты.

ГЛАВА 10

_Current music: Ray Charles "_ _Hit The Road Jack_ "

Просыпаться от того, что под ухом назойливо трезвонит телефон – штука, на редкость неприятная. Особенно, если до четвёртого часа утра работал в студии и планировал отоспаться, как минимум, до полудня. Дрыхнешь себе сладенько, тихонько посапывая в подушку, и тут начинает разрываться эта чёртова звенелка! Сначала решаешь забить на всё и не брать трубку, но телефон не успокаивается.

Пепел продрал глаза, с неимоверным трудом оторвал взъерошенную голову от подушки и потянулся к телефону.

– Ну? – неприветливо буркнул он охрипшим со сна голосом.

– Здравствуй, дорогой, – сладко пропела трубка голосом Пэм. – Не в настроении с утра?

– Привет, Пэм. Прости, я не выспался ни хрена, всю ночь работал…

– Ой, извини, пожалуйста, Лёш. Я не знала.

– Да ладно, фигня… Ты по делу?

– Оно не срочное. Я перезвоню позже…

– Ну нет уж, – вздохнул Пепел. – Разбудила, так давай, выкладывай своё дело, – он достал курительную трубку, сыпанул туда щепоть табаку, примял его пальцем, прикурил и со смаком затянулся. – Я слушаю.

– Лёш, тут такое дело… Ты только не смейся, ладно?

– Хорошо. Только не тяни.

– Понимаешь, я решила попробовать себя в фотографии.

– Ого, – усмехнулся Пепел. – Это действительно что-то новенькое.

– Так вот… Я купила себе цифровик, более-менее научилась с ним обращаться. Пофоткала Дашку – кое-что получается совсем недурно, – похвасталась Пэм.

– Мои поздравления, – усмехнулся Пепел. – А от меня что требуется?

– Сейчас расскажу… Дело в том, что я хочу заняться постановочным фото. Ты знаешь, что это такое?

– Приблизительно представляю… Модели, декорации, застывшие формы… Типа картины, только сфотканные…

– Да, оно самое… Так вот, я хочу сделать серию фотографий на тему урбанистически-модернистской трактовки Мессии…

– Ого! Ну ты жжёшь! – восхитился Пепел. – Сроду таких словей не слыхал! А что это такое?

– Что-то вроде нового пришествия. – Пэм не повелась на явную подъёбку. – В наш современный мир машин, механизмов, индастриэла и трэша приходит новый Мессия. Естественно, он адаптирован к современной модели общества. То есть, он полностью погружается в то, чем живут люди сегодня. И такие вещи, как музыка, секс, наркотики, алкоголь – он не игнорирует всё это. Ведь для того, чтобы понять и спасти нас, нужно прочувствовать то, чем мы живём…

– Ни хера себе, трактовочка! Да тебя за такое с говном смешают.

Попахивает скандалом…

– Не смешают. Во-первых, это новый Мессия, а не второе пришествие Христа… А во-вторых, вся эта концепция несёт исключительно эстетическую нагрузку. Никакой идеологии и философии.

– Ага, – саркастически хмыкнул Пепел, – послушай себя со стороны.

Сплошная философия с весьма сомнительной эстетикой… Ладно, а от меня что требуется?

– Я хотела попросить тебя побыть моей моделью…

– Чего?????????

– Я вижу своего Мессию с твоим лицом, Лёш.

– Пэм, ты, наверное, бредишь. Ты с утра ничего такого подозрительного не нюхала? Ну какая из меня модель?

– Не знаю, Лёша, – честно призналась она. – В процессе мы увидим, какая из тебя модель. Но ты идеально подходишь – популярный рок-музыкант, довольно известный… Лицо у тебя подходящее… И, самое главное, я не буду стесняться работать с тобой. Я ведь только начинаю… Не отказывайся, пожалуйста. Прошу тебя.

– Тьфу, ёб твою мать! – сплюнул Пепел. – Всю жизнь мечтал быть моделью. Ладно, давай попробуем. Когда и где?

– Ой, спасибо, – обрадовалась трубка. – Ты – самый добрый и благородный!

– Пэм, я спать хочу! Давай, ближе к делу.

– Давай! Работать будем у меня дома – я выделила комнату под фотостудию. Ты смог бы сегодня часика в четыре?

– Ладно, давай в четыре. У меня как раз сегодня окно – не записываемся. А во что одеться?

– Я тебе всё выдам, не беспокойся.

– Ладно, в четыре буду. Всё, отбой! – Пепел бросил трубку и накрылся с головой одеялом. Нужно постараться поспать хотя бы часика три.

Минут в пятнадцать пятого Пепел позвонил в дверь Пэм.

– Приветик, – она открыла дверь и впустила его. – Почти вовремя.

Проходи в комнату. Выпить хочешь?

– Нет, спасибо, что-то не хочется.

– Дашки нет, я её специально спровадила, чтоб не мешала творческому процессу. Ты до скольки сможешь поработать?

– Сегодня – до упора, – Пепел с интересом рассматривал странного вида конструкцию из ржавых железяк, малопонятных обломков и клочьев отвратительного материала, напоминающего одновременно и мочалу и водоросли.

По полу были разбросаны пакеты с иностранными надписями, пустые бутылки от спиртного, валялась часть унитаза – нового, судя по всему. В общем, вся эта груда мусора и металлолома должна была символизировать дебри большого мегаполиса.

– Это тебе сценический костюм, – Пэм положила на стул кучку пёстрых лохмотьев.

– Я должен вот это надеть? – изумился Пепел. – Пэм, лапка, ты перепутала, я музыкант, а не стриптизёр.

– Поверь мне, на тебе всё это будет смотреться гораздо лучше, чем сейчас. Не переживай, это разработка крутого модельера.

– А я, было, подумал, что ты ограбила какого-то бомжа, – Пепел рассматривал свой сценический наряд с отвращением.

– Ладно, я выйду, а ты примерь вещички. Переоденешься – позовёшь.

Пэм вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Пепел брезгливо осмотрел лохмотья, бросил их на стул и стал стаскивать с себя джинсы, мысленно сожалея, что согласился на эту авантюру.

Впрочем, Пэм была права. После того, как Пепел облачился в костюм настоящего Мессии, лохмотья перестали выглядеть лохмотьями, а стали смотреться именно как костюм настоящего Мессии, крутого парня, который пришёл спасти человечество, но при этом может и вмазаться, и закадрить девчонку, какая понравится.

– О! – Пэм с одобрением осмотрела его и поцокала языком. – Это даже лучше, чем я ожидала. Теперь иди к декорации и двигайся. А я примерюсь и пощёлкаю для разминки.

Пепел подошёл к идиотской куче, потрогал пальцами босой ноги железяки, похрустел пакетами на полу… Он совершенно не представлял себе, как ведут себя настоящие модели.

– Фигасе! И как я должен здесь двигаться?

– Ну, поимпровизируй… Попринимай всякие позы, походи, повыгибайся… В общем, веди себя естественно.

Пепел слабо представлял, как можно выгибаться, принимать всякие позы и выглядеть при этом естественно. Тем не менее, он стал старательно выгибаться, поглядывать в камеру загадочными, как ему казалось взглядами, и вести себя так, как в его представлении, ведут себя модели на съёмках.

– Стоп! Лёшка, ты меня извини, я ни разу не хочу тебя обидеть, но зачем ты стараешься изображать из себя малолетнюю блядь, которая перед работой просмотрела фильм "Дикая орхидея"?

– Сама сказала – повыгибайся, позы попринимай, – оскорбился Пепел.

– Как-то не особо получается, – честно призналась Пэм. – Давай, знаешь, что сделаем… Давай пока статику поснимаем.

– Это как?

– Я тебя пощёлкаю неподвижным. Есть идея привязать тебя к этой вот штуковине – что-то вроде современного варианта распятия. Давай, становись сюда.

– Хм… Ну, давай…

Обескураженный провалом своего дебюта Пепел подошёл к конструкции. Пэм попросила его поднять руки и накрепко привязала их к стальным петлям.

– Окей. Так и стой. Ты просто посматривай по сторонам, а я поснимаю. Только естественно, без наигранности.

– Ага… Постараюсь…

Пепел стал посматривать по сторонам, стараясь выглядеть как можно естественней. Временами наигранность всё же прорывалась – тогда нижняя челюсть сама собой выпячивалась, что предполагало некую мужественность в выражении лица. Правда, вместо желаемой мужественности почему-то появлялось точнейшее сходство с олигофреном из справочника по психопатологии.

Пэм отнеслась к нему со снисхождением – критиковать не стала.

После серии снимков она извлекла чёрную косынку.

– Вот этим я завяжу тебе глаза. Сфоткаем тебя ещё и таким макаром

– в этом есть своеобразная эстетика.

И она старательно лишила его последней степени свободы – зрения.

Пепел остался в кромешной тьме, ощущая некоторую беспомощность.

Чувствовал он себя на редкость глупо – хотелось скорейшего окончания этой растреклятой фотосессии. Мысленно он успел пожалеть всех фотомоделей мира, которым приходится терпеть подобные унижения и издевательства.

Лёгкие шаги, щелчки фотоаппарата…

– Поверни голову чуть вправо, плиз… Ага, так хорошо… А теперь чуть вниз и вперёд…

Пепел послушно выполнял пожелания.

– Чёрт, флэшка уже забита. Сейчас поменяю – потерпи ещё парочку минуток.

Скрип двери – и Пепел остался в одиночестве. Вздохнул и философски решил смириться – кто идёт против желаний женщины, тот сокращает своё долголетие…

Шаги со стороны двери.

– Я вернулась. Погоди, поправлю твои одёжки.

Она подходит, что-то поправляет, одёргивает… Рука её на мгновение задержалась у Пепла на плече… И явно ласкающим движением мягко легла на грудь… Едва ощутимое прикосновение к шее… И ладонь медленно скользит по груди вниз к животу… Обе её руки легли ему на шею… Пальцы цепко взялись за воротник "формы настоящего

Мессии"… Лёгкий треск – и Пепел почувствовал, что рубахи на нём больше нет… Вернее, того, что могло называться рубахой… Он совершенно растерялся, не зная как реагировать на неожиданный поворот событий… И попробовал превратить всё в шутку.

– Эй, гражданочка! Что за вольности? А ну отставить грязные домогательства! Иначе задницу надеру!

Тихий смешок… Шепоток прямо в ухо:

– Попробуй… Если сумеешь освободиться…

Пепел попробовал – и не сумел… Неожиданно он замер, удивлённый неким загадочным явлением – рук на его теле явно стало больше…

Четыре, а не две… Шутка начинала выходить за рамки шутки…

– Что за фигня! – он снова дёрнулся, пытаясь освободиться. И снова не удалось – он был крепко привязан к этой чёртовой декорации.

Снова смешок. И шёпот Дашиным голосом:

– Если вас насилуют, мистер, и вы понимаете, что этого не избежать – расслабьтесь и получите удовольствие. Более от вас в данный момент ничего не требуется.

И гадкие девчонки откровенно расхохотались в два голоса, уже совершенно не пытаясь маскироваться. Пепел пытался, было, протестовать, но рот ему залепили влажным поцелуем. И тогда он понял, что бывают ситуации, с которыми при всём желании ничего не поделаешь. Остаётся покориться.

А дальше случился совершеннейший позор и непоправимый урон мущщинскому самолюбию Пепла – развратные дамочки совлекли одежды с его белого тела и принялись пользовать беднягу по полной программе.

Приходится употреблять столь нелицеприятное выражение, ибо Пепла именно пользовали. Со смехом, с солёными шутками-прибаутками и неистощимой фантазией девушки изощрялись в разнообразных комбинациях и способах добычи удовольствия. В смысле удовольствий кое-что перепало, разумеется, и Пеплу, но он был настолько ошарашен происходящим, что "расслабиться и насладиться" просто не получалось.

Зато подруги оторвались по полной. Пепел ощутил себя невинной девицей, попавшей лапы похотливых маньяков. Он и представления не имел, сколько всего интересного могут придумать две затейницы с парнем, привязанным к куче стального барахла…

– Ну что ж… Теперь, пожалуй, можно тебя и отпустить, – с этими словами с Пепла сняли повязку и он, щурясь и моргая, уставился на довольные физиономии Пэм и Дашки.

– Что вы тут за аттракцион устроили? Совсем с катушек посъезжали?

– Видишь ли, сладенький, ты в последнее время совершенно забурел.

Не замечаешь никого, кроме своей Татьяны, строишь из себя верного рыцаря… Совсем нас, бедненьких, забыл. Нельзя так – нехорошо…

Налицо жуткое попрание всех моральных законов. Вот мы и решили восстановить справедливость, чтоб ты не слишком задирал нос и хоть изредка вспоминал о старых друзьях… То бишь, о подругах, – ласково мурлыкала Даша, отвязывая Пепла.

Пэм курила, довольно щурясь, и кивала головой в знак согласия с каждым Дашиным словом.

– А поскольку мадама твоя укатила в очередной деловой вояж, то ущерба ей от нашей маленькой вечеринки никакого. На её долю хватит, когда вернётся, – добавила она. – А теперь хватит дуться и ныть о попранной мужской гордости. Иди в душ, надевай портки и давай поужинаем. Мне вчера х-а-а-а-ароший коньяк презентовали – мы его специально на сейчас оставили.

Пепел, разминая кисти, слушал и диву давался. Он совершенно не узнавал тихую скромную Дашу, которую хорошо, как ему казалось, знал с детства. Но высказываться по этому вопросу не стал – как, впрочем, и по остальным. Лучше не вдаваться в выяснения отношений и делать хорошую мину при плохой игре.

– Хотя игру назвать плохой язык не повернётся… Совсем, даже, наоборот, – пришло ему в голову.

Пепел смущённо хрюкнул, прогоняя крамольную мыслишку, и глянул исподтишка на девчонок – как будто те могли подслушать. Вздохнул и послушно поплёлся в душ. Да и от ужина отказываться он не собирался

– жрать хотелось неимоверно.

ГЛАВА 11

_Current music: DOORS "_ _Light My Fire_ "

Как-то незаметно ушли сумерки и в комнате стало темно. Он подумал, что хорошо бы включить свет. Размышлять о своей глупой природе можно, конечно, и в потёмках, но ведь в такие моменты бывает совершенно необходимо рассматривать треснувший ноготь или заусенец на мизинце, рисовать машинально чёртиков на обрывке тетрадного листа или водить указательным пальцем по своему отражению на полированной поверхности журнального столика, а как можно водить пальцем по тому, чего не видишь…

Жёлтое пятно торшера разогнало тьму по углам и в комнате сделалось теплее. Психологические филдраки, скорее всего. Вставать было лень, но он собирался поужинать. Да и выпить в честь завершения записи пластинки не помешает…

Пепел спустил ноги с дивана на пол, вставил их в полуразрушенные тапки и лениво прошаркал в кухню. В холодильнике, судя по запаху, кто-то умер – вечно не получается вовремя выбросить испортившиеся продукты, да и размораживается он раз в пятилетку. Раньше за этим следили частые гостьи этой квартиры, а теперь некому – в Татьяне инстинкты домохозяйки отсутствуют начисто.

Он вскрыл упаковку селёдки под майонезом, накромсал тупым ножом батон и отнёс всё это в комнату. Разместил на журнальном столике, а рядом водрузил бутылку "Хеннесси" – праздничную сервировку можно считать законченной. Пепел вскрыл коньяк и набулькал в бокал до краёв – к ебеням великосветскости, наедине с собой можно и попуститься.

Ирокезы предлагали отметить завершение записи в "Кубике" с размахом, звоном битой посуды и танцами на столах в голом виде в обнимку с околомузыкальными девицами, которые чтоб непременно трясли обнажёнными грудями и вертели над головами снятыми с себя же трусиками. Гурген, гедонист чёртов, очень подробно расписал Пеплу все атрибуты, долженствующие присутствовать для того, чтобы можно было считать праздник удавшимся.

Но Пепел, к досаде всего коллектива и группы поддержки в виде Пэм с Дашкой и трёх группиз, отказался наотрез – он не чувствовал в себе того специального вдохновения, которое бывает необходимо для того, чтобы надраться вдребезги, сотворить по пьяни какую-нибудь хуйню, оприходовать парочку подвернувшихся под руку (или как это правильнее выразиться, под что именно) девиц и всё такое, в общем, отдохнуть, как положено при таком уважительном поводе. А портить праздник ребятам своей постной физиономией он не хотел.

Пепел выпил и покачал головой – запивать селёдку коньяком может либо совершеннейший пофигист, либо кулинарный извращенец. Он относил себя к первой категории – ужинал тем, что оказалось в пределах досягаемости. И начхать, что составляющие, мягко говоря, не совсем сочетаются между собой.

Такие моменты весьма удобны для самокопаний – все основные компоненты в наличии. В смысле, спиртное, одиночество и окончание очередного этапа в жизнедеятельности.

Пепел налил себе ещё. Когда отметка выпитого достигнет трёхсот, или около того, в голову полезут мысли о том, что музыка – это вирус, навсегда отравивший его кровь, и нет никакого спасения, он обречён, и ничего с этим не поделать. Он будет жалеть себя и думать о том, что нужно как-то выбраться из всего этого, сменить профессию или что-то в этом роде, заранее зная, что это невозможно. Кокетство, даже наедине с собой, неистребимо в людях его склада.

Профессиональная чёрточка, друзья, приходится мириться. Ещё в далёкой древности – Нерон, пожар, какой артист умирает! Нет, с тех пор ни черта не изменилось в натуре человеческой – ничего с этим не поделаешь…

Пепел брезгливо сморщился – что за говно! Ну какой понт устраивать спектакль для самого себя, если всё известно заранее до мельчайших подробностей и расписано по минуткам и принятым граммам – нет, уж лучше гудеть в компании ирокезов…

Ровно через сорок минут он толкнул стеклянную дверь "Кубика" и улыбнулся приветственному воплю Гургена:

– Ёбанный нос! Явился – не запылился! А ну быстренько перестань улыбаться и выпей штрафную не менее ста пятидесяти граммов! А потом можешь улыбаться, сколько влезет! Шурик, не тормози, наливай!

Пепел поцеловался с Пэм и Дашкой, кивнул полузнакомым барышням и покорно принял штрафную, в которой, действительно, было не менее ста пятидесяти граммов. Вливая в себя эти штрафные сто пятьдесят, он пришёл к выводу, что стоит почаще идти вразрез с собственными привычками, иначе жить станет совсем скучно…

Мир пошатывается – а ты пошатываешься в противоположную сторону.

Это закон равновесия, ибо, если будете шататься с миром в синхрон, получится резонанс и всё рухнет к чёртовой матери. Хмель – штука вполне осязаемая, за ним легко спрятаться от белоглазой тоски – всю душу она ему изгрызла за последнее время – приходится раздвигать его руками, всматриваться, стараясь увидеть лица собеседников.

В ушах поселился ровный гул – голоса, музыка, звон посуды, смех… Уже не получается разделить всё это на составляющие, оно вкатывается в мозг сплошным комом. Губы сухие, горькие от никотина – постоянно облизываешь их. И пошатываешься, чтобы уравновесить мир…

Веселье катится колесом, гремящим ободом без шин и покрышек. Всё дробится на мелкие осколки, затем снова собирается в бесформенный пластилиновый шар с тёмными вмятинами, в которых с большим трудом можно опознать чьи-то лица.

– Пепел! – одна из околомузыкальных барышень, полупрозрачная от алкоголя, виснет у него на руке. – Пе-пел! – она выговаривает его имя по слогам. – Сде-лай доб-рое дело…

– Ну? – он совершенно не помнит её имени, впрочем, сейчас это и неважно.

– Пе-пел! Отве-ди меня… – она замолкает на какое-то время.

– Куда? Куда отвести-то?

– Гос-с-споди… Действительно, куда? – она хватается за лоб, судорожно вспоминая. – От-веди меня пописать – я одна не дойду…

Рядом откровенно хохочет Пэм. Пепел цепко берёт девушку под локоток и ведёт к туалетам. Та виснет на его руке, с трудом переставляя ноги. Возле двери с дамским силуэтом Пепел галантно спрашивает:

– Тебя подержать? Не упадёшь в процессе?

– Н-н-нет! – бормочет барышня. – С-с-сама сп… справ-люсь… Ты меня здесь пада-жжи…

– Жду, – Пепел покорно прислоняется к стене.

Девица управилась на удивление быстро, умудрившись вернуться в целости и сохранности – не упасть и не уснуть прямо на унитазе.

Пепел транспортирует её обратно за стол.

– Чуваки! – Кокс, зыбкий и колеблющийся, вскакивает из-за стола.

– У меня созрел тост! – Он обводит взглядом всех присутствующих. -

Оч-ч-чень злободневный!

– Секундочку! – Шурик разливает коньяк. – Готово!

– Предлагаю выпить за победу орального секса над анальным! – торжественно провозглашает Кокс, опрокидывает рюмку себе в рот, ставит её на стол и хватается за ремень.

Он, видимо, решает сразу подкрепить свои слова действием – расстегнув джинсы, он пытается спустить трусы, но Шурик с Митричем хватают его за руки и уговаривают отвоёвывать победу орального секса где-нибудь в уединённом местечке, а не на глазах у всей честной компании. Кокс буянит, сопротивляется и агрессивно имеет виды на сидящую рядом девицу, несмотря на то, что та уже в коме и совершенно не способна к борьбе за светлые идеалы Кокса.

– Ни черта ты, дружок, не понимаешь в изысканной ебле, – делает вывод Гурген, явно не согласный с концепцией Кокса. – Любителю банального минета никогда не стать гурманом секса… – и он выпивает явно за своё видение решения данного вопроса.

Пэм с Дашкой, загадочно блестя глазами, удаляются "попудрить носики". Пэм настойчиво приглашает Пепла, но тот отказывается – от порошка у него насморк, лучше с Гургеном и Митричем дунуть шмали.

Раз уж вошёл в штопор, то не стоит останавливаться. А время обо всём пожалеть будет завтра.

Суета приготовлений, охлопывание карманов – куда-то подевался корабль1, ага, есть, отплываем, чуваки, взрывай. Бульбулятор2, наспех сооружённый из пластиковой бутылки, идёт по кругу и в колесе появляется слишком много спиц. Мелькание отдельных фрагментов, вечер становится похожим на партитуру из анекдота – "здесь играем, здесь не играем, а здесь рыбу заворачивали". Беседа за столом принимает вовсе уж сюрные тона…

Пепел поднимается и бредёт, пошатываясь, к туалету. Мелькает мысль – скоро, пожалуй, нужно будет ехать отсюда. Шторы падают3…

Он прикрыл за собой дверь в кабинку и взялся за пояс.

– Ну, чего ты хочешь? Писать или какать? – он оцепенел, услышав вопрос, заданный мелодичным женским голосом.

– Вот это приход! – восхитился про себя. – Трава, действительно, убойная! Вставило по-настоящему!

И принялся дальше расстёгивать ремень, решив попросту игнорировать глюки.

– Так чего ты хочешь? -настойчиво добивался ответа голос. -

Писать или какать? Ну не молчи же!

– Может, ответить? – заколебался Пепел. Открыл, было, рот, чтобы произнести: "Вообще-то, писать", как вдруг услышал произнесённое детским голосом: "Какать".

Пепел ощутил на лбу капли холодного пота – нифига себе накрыло!

Если не заморачиваться по поводу того, откуда мог взяться ребёнок в ночном клубе в четыре часа утра, ситуация становилась понятной до прозрачности – в соседней кабинке заботливая мамаша усаживала своё чадо на горшок. Он облегчённо вздохнул – блядская трава любит высадить на измену…

– Пора домой, – решил Пепел. – В таких "маппет-шоу" опасно сидеть до самого конца. Ибо, как гласит классика, "кто проснётся живым, позавидует мёртвым".

Уход без ненужных прощаний, такси, ночная раста светофоров на перекрёстках, словоохотливый водитель, с которым нет желания разговаривать, корявый шансон из динамиков, смятые деньги в потную ладонь, длительный поиск замочной скважины, борьба с неснимающейся обувью… Курить впотьмах у открытого окна, прислониться виском к оконной раме, кусать ноготь, изредка кашлять… Что-то цветущее замечательно пахнет во влажной темноте – сирень, что ли – приятный бонус к судорожному празднику. Комок в горле…

И, как эпилог, неразобранная толком постель, подушка, упавшая на пол, сон без сновидений, беспорядок разбросанной одежды…

Конец очередного отрезка…

МНОГОТОЧИЯ…

Пару лет назад сочетание красивого заката и Шопена сделало меня абсолютно счастливым человеком на целый месяц.