Вожатый Виктор Александрович мне на прощание сказал, что я вполне могу время от времени в лагере появляться.

Только вот почему время от времени - это мне было непонятно. И вообще было непонятно, что значит - время от времени? Сейчас, например, могу я там появиться или нет?

А завтра могу? А если сегодня и завтра не могу, то когда могу? В конце концов, если я с ними в поход ходил, значит, и в лагерь могу пойти…

И я через забор перелез, ведь ещё неизвестно, как часовые отнесутся к этому моему рассуждению.

Нервы у меня были напряжены. Я, сколько себя помню, всегда по этой лагерной территории с напряжёнными нерва ми ходил.

И вот с такими напряжёнными нервами встречаю я возле кухни. Саньку. Он, как меня увидел, сразу стал мне котлету совать, можно подумать, он только и делает, что эти котлеты ест. Я как раз о том думал, что не только он может плясать, петь и всё такое… И ничего сложного нету показывать, как пыхтит паровоз и стреляют крупнокалиберные пулемёты…

- Убери, - говорю, - свою котлету.

Он её сейчас же в рот убрал. Жуёт и улыбается.

Съел котлету и говорит:

- Во фрукт! Котлету не хочет.

- Знаешь что, - говорю, - я не хуже тебя умею разные штучки выкидывать, разные там пляски, песни разные там…

- Ну и что? - говорит.

- А то, - говорю, - что я не хуже тебя плясать умею!

Он, представьте себе, обрадовался.

- Серьёзно умеешь? Чего же ты мне раньше об этом не сказал?

Мне вдруг неудобно стало, вроде я ему завидую.

- Что же, по-твоему, я должен ходить и всем докладывать, так, что ли?

- Зачем же всем? Другу-то своему мог сказать? Зачем же от друзей свои способности скрывать! Вот фрукт!

Мне эти его усмешки и разное там кривлянье ух как на доело!

- Если ты ещё раз меня этим фруктом назовёшь, - говорю, - я с тобой разговаривать не буду…

- Так это же у меня привычка такая!

Он подпрыгнул, в ладоши хлопнул и как заорёт:

- Вот фрукт!

Я даже не знал, обижаться на него или нет, и решил не обижаться. Тем более он у меня тоже привычку нашёл, не буду говорить какую.

После всех этих разговоров мы с ним соревноваться по шли. Кто дольше спляшет.

Я думал, мы на сцену в клуб пойдём, а мы в баню пошли.

Пыли, говорит, там нету и пол дощатый. Тихо и спокойно.

Пляши себе, сколько твоей душе угодно. Подходящее он всё-таки место нашёл для соревнования. Мне бы никогда такая идея, насчёт бани, в голову не пришла. Нет, он, конечно, способный человек, что там и говорить! Зря всё-таки я Полез с ним соревноваться… И чего это меня дёрнуло хвалиться, что я плясать умею! Как раз я плясать не умею. Спляшу как могу. Главное, на дыхание напирать, чтобы его переплясать.

В конце Концов, он не какой-нибудь там знаменитый плясун из Грузинской республики…

Пришли мы в баню, а там топится. А он не заметил, что ли, говорит:

- Ну, давай начнём!

- Ж а р а - т о, - говорю, - какая! Как же мы здесь плясать будем?

- Зато пыли н е т, - говорит.

- Ведь д у ш н о, - говорю.

- Пока мы тут разговаривать будем, ещё Душней будет, давай начнём.

- А дышать?

- Да давай начнём, а там видно будет.

- Ну, н е т, - говорю, - я здесь плясать не буду, сдох нуть можно!

- А г а, - говорит, - дышать не можешь! Испугался!

- Нисколько, просто мне здесь жарко.

- А мне не жарко? Мы с тобой, по-моему, в одинаковых условиях находимся. Спляшем и уйдём. Давай начнём, пока ещё жарче не стало, нечего пустыми разговорами заниматься! Ты просто, я вижу, увиливаешь, вот и всё!

Я не на шутку разозлился и говорю:

- Давай, пожалуйста, начнём!

Мы встали рядышком, друг на друга покосились, не знали, как начать, а после он крикнул:

- Концерт пляски!

В бане голос раздался глухо и как-то странно.

И мы заплясали. Я два раза поскользнулся, пол был мокрый, но быстро вскакивал, как будто и не падал. Тем более что он тоже поскользнулся. Оказалось, уж не так-то трудно с ним соревноваться, нужно было только Начать, а там пошло, а когда он выкрикивал «оп-ля!», я тоже выкрикивал «оп-ля!», ничего в этом такого сложного не было.

Он не останавливался, и я тоже не останавливался, за чем же мне останавливаться, если он не останавливается.

Я на него только косился всё время, чтобы его из поля зрения не упускать.

Мы вовсю плясали, когда дверь отворилась и вошёл начальник лагеря.

- Что там за стук? Что происходит? - спрашивает.

Когда он зашёл, мы не видели, только когда он спросил, мы услышали. Он громко так сказал, во весь голос. А так мы его совершенно не заметили.

Мы остановились. Санька говорит:

- Мы репетируем.

Он удивлённо спрашивает:

- Что репетируете?

- Художественную с а м о д е я т е л ь н о с т ь, - говорит Санька.

- Да вы что, в своём уме?

- В с в о ё м, - говорит Санька, - мы с ним соревнуемся.

Начальник лагеря рукой взялся за голову и говорит:

- Здесь?!

- А здесь пыли н е т, - говорит Санька.

- Пыли нет? - говорит начальник. - Какой пыли?

- Нету пыли, и всё! - говорит Санька.

Тогда начальник лагеря спокойно так, тихо говорит:

- Вы, ребята, мне вот что скажите: вот здесь, сейчас, вы плясали или нет?

- П л я с а л и, - говорит Санька.

- Ведь здесь же стоять невозможно, не то что плясать…

- Отчего же н е в о з м о ж н о, - говорит Санька, - вы же стоите.

Начальник лагеря развёл руками и говорит:

- Удивительные дети!

Он посторонился, а мы с Санькой вышли.

Он даже меня не узнал, вот что удивительно!

Всю ночь не спал