Гибралтарский пролив,
12 марта 1940 года
Когда волной его прижало к борту, капитан Гонсалес инстинктивно вцепился в дерево, ободрав руку сверху донизу. Несколько десятилетий спустя, став самым известным книготорговцем в Виго, при воспоминании о той ночи - самой ужасающей и необычной в его жизни - он каждый раз вздрагивал. Старый и седой, сидя в своем кресле, он вспоминал, как рот наполнился вкусом крови, соли и страха. Его уши вновь слышали гул одного из тех предательских штормов, что поднимаются за каких-нибудь двадцать минут, которых плавающие по проливу моряки и их вдовы научились бояться. А перед изумленными глазами Гонсалеса стояло то, что просто не могло там находиться.
Увидев это, капитан Гонсалес позабыл, что двигатель работает на пределе, а команда состоит лишь из семи человек вместо положенных одиннадцати, что он - единственный из них, кто за полгода ни разу не страдал от морской болезни. Он позабыл о том, как хотел избить их до полусмерти за то, что даже не пошевелились, когда началась болтанка.
Он ухватился за иллюминатор, чтобы развернуться в сторону капитанского мостика, а потом ворвался внутрь вместе с потоком воды и ветром, от которых штурман содрогнулся.
- Рока, прочь от штурвала, - отпихнул он штурмана. - От вас нет никакого толка.
- Капитан, я... Решил вас не беспокоить, по крайней мере, пока канонерка не начнет тонуть, сеньор.
Голос его дрожал.
А именно это и происходит, подумал капитан, покачав головой. Большая часть его команды состояла из сбежавших от войны мужчин, покинувших свою разоренную страну. Он не мог их винить в том, что не предугадали шторм, как никто не стал бы обвинять его, если бы он просто развернулся, чтобы спасти корабль. Самым разумным было бы не обращать внимания на то, что он только что заметил. Потому что всё остальное было бы чистым самоубийством. Лишь полный кретин мог на это пойти.
"А я и есть кретин", - подумал Гонсалес.
Штурман вытаращил глаза, когда увидел, как капитан совершает маневр, поставив корабль почти бортом к волне. Канонерка "Надежда" была построена в конце прошлого века, ее корпус, сделанный наполовину из дерева, а наполовину из стали, чудовищно заскрипел.
- Капитан! - закричал штурман. - Что вы делаете, черт побери? Мы сейчас перевернемся!
- Посмотрите налево, Рока, - ответил капитан. Он тоже был до смерти напуган, но не мог упустить ни единой возможности.
Штурман подчинился, решив при этом, что капитан совершенно выжил из ума.
Впрочем, через несколько секунд капитан уже и сам не был уверен, что не потерял разум.
Менее чем в тридцати морских саженях между двух валов переваливалась шлюпка, ее киль задрался под немыслимым углом. Похоже, она должна была вот-вот перевернуться, лишь каким-то чудом этого до сих пор не произошло. Небо прорезала молния, и внезапно штурман понял, почему капитан поставил на кон восемь жизней, имея на руках столь плохие карты.
- Там люди, сеньор!
- Вижу, Рока. Сообщите Кастильо и Паскуалю, чтобы бросили помпы и поднялись на палубу с двумя канатами. И пусть вцепятся в планшир, как шлюха в кошелек.
- Есть, капитан.
- Нет, подождите, - сказал капитан, хватая его за руку, прежде чем тот покинул капитанский мостик.
Он колебался. Невозможно одновременно руководить спасательной операцией и держать штурвал. Если нос встанет перпендикулярно волне, с ними будет покончено. Но если он не спустится, кто-нибудь из его ребят точно окажется за бортом.
Бах! И прямо в ад.
- Ладно, Рока. Я сам этим займусь. Возьмите штурвал и держите курс.
- Мы долго не продержимся, капитан.
- Как поднимем этих бедолаг, встаньте на волну, а потом право руля изо всех сил. И молитесь!
Матросы поднялись на палубу, стиснув зубы и напрягая все мышцы, тщетно пытаясь придать лицам решительное выражение, но тела сковал страх. Капитан встал между ними, собираясь дирижировать этим опасным танцем.
- По моему сигналу бросайте крюки. Давайте!
Стальные зубья впились в борта шлюпки, канаты натянулись.
- Тащите!
Капитану показалось, что он слышит крики с приближающейся шлюпки и видит внутри вздымающиеся руки.
- Цепляйте её, но слишком не сближайтесь, - он наклонился и взял багор в два раза длиннее собственного роста. - Если они столкнутся с нами, мы их раздавим.
"А нас, скорее всего, поглотит вода", - подумал капитан, чувствуя, как с каждой новой опрокидывающейся на них волной палуба уходит из-под ног, а корпус всё сильнее скрипит.
Он зацепил багром край шлюпки. Длинный, увенчанный крюком шест удерживал лодку на определенном расстоянии. Гонсалес отдал матросам приказ закрепить канаты на кнехтах и спустить веревочный трап, а сам как мог удерживал багор, вцепившись в него с такой силой, что мог бы раскрошить череп.
Новый разряд молнии полностью осветил шлюпку. Капитан Гонсалес заметил, что на борту четверо. И наконец понял, почему в этой похожей на суповую тарелку лодчонке, которую болтает по волнам, еще находятся люди.
Вот ведь безумцы. Они привязаны.
Закутанная в темный непромокаемый плащ фигура склонилась над остальными, яростно размахивая ножом и пытаясь перерезать веревки, которыми они были привязаны к шлюпке. Отрезанные концы канатов болтались, как на марионетках.
- Поднимайтесь! Быстрее, пока она не утонула!
Находящиеся в лодке люди прильнули к борту, их вытянутые руки едва доставали до трапа. Мужчина с ножом смог за него ухватиться и предоставил остальным подняться первыми. Матросы помогли им забраться на корабль. Наконец, в шлюпке остался только человек с ножом. Он как мог уцепился за трап, но как только встал на борт лодки, чтобы прыгнуть, багор соскользнул. Капитан попытался вернуть его на место, но очень высокая волна подняла киль шлюпки и бросила ее в борт "Надежды".
Раздался треск и вопль.
Капитан в ужасе выпустил багор. Шлюпка врезалась прямо в ногу человека с ножом. Теперь он держался за трап только одной рукой, прижавшись спиной к корпусу корабля. Шлюпку отнесло, но в считанные секунды волны могли снова бросить ее о борт корабля и ударить утопающего.
- Канаты! - заорал капитан матросам. - Перережьте их, Бога ради!
Один из матросов, находящийся ближе к борту, вынул из-за пояса нож и начал обрезать веревки. Второй пытался отвести спасенных к люку в грузовой отсек, пока очередной удар волны не отбросил их назад.
Капитан со страхом пошарил под планширом, где уже десяток лет хранился ржавый топор.
- Отойдите, Паскуаль!
Из-под топора посыпались голубоватые искры, но его удары почти не были слышны в нарастающем гуле шторма. Сначала ничего не произошло.
А потом они почувствовали удар.
Палуба содрогнулась под ногами, когда шлюпка, освободившись от удерживающих ее веревок, приподнялась и разбилась в щепки о нос "Надежды". Капитан перегнулся за борт, в уверенности, что найдет лишь болтающийся там конец трапа. Но он ошибался.
Потерпевший кораблекрушение по-прежнему был там, размахивая левой рукой в попытке снова ухватиться обеими руками за перекладину трапа. Капитан протянул ему руку, но между кончиками его пальцев и отчаявшимся человеком, который вот-вот сорвется, оставалось метра два.
Он мог сделать только одно.
Он перекинул ногу через борт и схватился за трап изодранной рукой, бормоча странную смесь молитв и проклятий в адрес того бога, который намеревался их утопить. На мгновение он опасно покачнулся, но матрос Паскуаль вовремя его подхватил. Капитан спустился на три перекладины - как раз достаточно, чтобы уцепиться за протянутые руки Паскуаля, если потеряет равновесие. Дальше он спускаться не осмелился.
- Хватайтесь за мою руку!
Утопающий попытался развернуться, чтобы достать до руки, но не сумел. Один его палец соскользнул с перекладины трапа.
Капитан позабыл про молитвы и сконцентрировался на проклятиях. Хотя и полушепотом. В конце концов, он был не настолько психом, чтобы искушать Господа, да еще в подобное мгновение. Однако он был достаточно безумен, чтобы спуститься еще на одну перекладину и схватить несчастного за ворот плаща.
Несколько секунд, показавшихся вечностью, их обоих удерживали на трапе лишь девять пальцев, один сапог с изношенной подметкой и огромная сила воли.
А потом утопающий смог развернуться и уцепиться за капитана. Он подтянул ноги к перекладине, и оба начали подъем.
Шесть минут спустя, согнувшись в трюме над лужицей своей рвоты, капитан едва мог задуматься, как же им обоим повезло, и пытался успокоиться. Он до сих пор не мог понять, как никчемный Рока сумел удержать корабль во время шторма, но волны уже хлестали по корпусу с меньшей силой, "Надежда" явно сможет выбраться.
Матросы уставились на него, встав полукругом, на их лицах было написано напряжение и возбуждение. Один передал полотенце. Гонсалес жестом отказался.
- Уберите эту дрянь, - сказал он, показывая на пол и поднимаясь на ноги.
В самом темном углу трюма сгрудились спасенные, с которых стекала вода. В мигающем свете единственной освещающей отсек лампочки едва можно было различить их лица.
Гонсалес сделал три шага в их направлении.
Один выступил вперед и протянул руку.
- Danke schön .
Как и остальные, он был с ног до головы закутан в черный дождевик с капюшоном, отличаясь от своих товарищей лишь одной деталью: ремнем на поясе, а на нем блестел нож с красной ручкой, которым он резал веревки.
Капитан не сдержался.
- Вот чертов сукин сын! Мы все могли погибнуть!
Он отвел руку назад и обрушил кулак на голову спасенному, сбив того с ног. Капюшон слетел, и под ним показались белокурые волосы и гордое лицо. Голубой глаз взирал с холодком.
На месте второго была лишь пустота со складками кожи.
Спасенный поднялся и снова натянул на глаз повязку, которая, видимо, сползла от затрещины. Затем он поднес руку к ножу. Два матроса шагнули вперед, побоявшись, что он кинется на капитана, но блондин лишь вытащил нож кончиками пальцев и бросил на пол, а потом снова протянул руку.
- Danke schön.
Капитан, в свою очередь, широко улыбнулся. У этого проклятого фрица стальные яйца. Он покачал головой и пожал руку.
- Откуда вы, черт возьми?
Тот пожал плечами. Он явно не знал ни слова по-испански. Гонсалес медленно его изучал. Ему было между тридцатью пятью и сорока годами, а под плащом виднелась темная одежда и грубые сапоги.
Капитан шагнул в сторону спутников одноглазого, желая знать, ради кого рискнул своим кораблем и командой, но блондин раскинул руки и слегка сдвинулся в сторону, встав на его пути. Стоял он твердо, по крайней мере, пытался. Ему явно с трудом удавалось держаться на ногах, а лицо выражало мольбу.
"Не хочется ставить под удар свой авторитет в глазах команды, но я не собираюсь терпеть, чтобы он не давал мне приблизиться к своим загадочным друзьям. Ну ладно, как скажешь, говнюк. С вами всё равно разберутся в комендатуре", - подумал Гонсалес.
- Паскуаль!
- Да, сеньор?
- Сообщите штурману, чтобы брал курс на Кадис.
- Есть, капитан, - ответил матрос, исчезая в люке. Капитан намеревался последовать за ним в капитанскую рубку, когда его задержал голос немца.
- Nein. Bitte. Nicht Cadis.
При упоминании этого города лицо немца полностью переменилось.
И чего же ты так до смерти боишься, фриц?
- Komm. Komm. Bitte, - произнес немец, жестом попросив приблизиться. Капитан наклонился к нему, и тот прошептал на ухо: - Nur nicht Cadis. Nach Portugal. Bitte, Kapitän .
Гонсалес немного отодвинулся от немца и с минуту пристально его разглядывал. Он был уверен, что больше не сможет из него ничего вытащить, поскольку его знания немецкого ограничивались "да, нет, спасибо и пожалуйста". В очередной раз перед ним встала дилемма - самое простое решение было и самым нежелательным. Он снова решил, что уже сделал достаточно, когда спас им жизнь.
Что ты скрываешь, фриц? Кто твои дружки? Почему четверо граждан самой могущественной страны с самой большой армией в мире пересекают Гибралтарский пролив в шлюпке? Ты что, собирался добраться в этом корыте до Гибралтара? Нет, не думаю, там полно англичан, ваших врагов. И почему не хочешь в Испанию? С нашим-то славным генералиссимусом мы скоро пересечем Пиренеи, чтобы протянуть вам руку, убивая лягушатников, причем не иначе как камнями. Это же кровь от плоти вашего фюрера... Конечно, если только вы сами этого не сделаете.
Будь ты проклят.
- Приглядывайте за этими людьми, - обратился он к команде. - Отеро, обеспечьте их одеялами и принесите что-нибудь теплое пожевать.
Капитан вернулся на капитанский мостик, где Рока брал курс на Кадис, пытаясь скрыться от шторма, который по-прежнему завывал над Средиземным морем.
- Капитан, - сказал штурман. - Позвольте выразить вам свое восхищение за...
- Хорошо, Рока. Большое спасибо. Кофе есть?
Рока принес ему дымящуюся чашку, и капитан сел и вдохнул аромат. Он снял дождевик и свитер, который тоже промок. К счастью, в рубке было не холодно.
- Планы поменялись, Рока. Один из фрицев, которых мы подобрали, мне кое-что нашептал. Похоже, в устье Гвадианы работает банда контрабандистов. Мы пойдем в Аямонте, посмотрим, так ли это.
- Как прикажете, капитан, - ответил штурман, немного раздраженный тем, что придется ложиться на новый курс. Гонсалес с тревогой смотрел в затылок парня. С некоторыми он не мог говорить об определенных вещах, а теперь спрашивал себя, не стукач ли Рока. То, что он собирался сделать, было незаконно. За это их могли бы отправить в тюрьму, или еще чего похуже. Но без помощника он с кораблем не справится.
Между двумя глотками кофе он решил, что может довериться Роке. Пару лет назад его отца убили националисты, когда брали Барселону.
- Ты бывал в Аямонте, Рока?
- Нет, сеньор, - не оборачиваясь, ответил молодой человек.
- Это прекрасное место, в трех милях вверх по Гвадиане. Там хорошее вино, а в апреле пахнет цветущими апельсинами. На другом берегу реки начинается Португалия.
Он снова глотнул из чашки.
- Как говорят, можно камень добросить.
Рока удивленно повернулся, и капитан одарил его усталой улыбкой.
Пятнадцать часов спустя палуба "Надежды" опустела. Из кают-компании, где моряки наслаждались ранним ужином, доносился смех. Капитан обещал им, что после ужина они бросят якорь в порту Аямонте, и многие уже чувствовали под ногами опилки на полу таверн. Предполагалось, что капитан лично будет нести вахту на мостике, а Рока охранял четырех спасенных.
- Вы уверены, что это необходимо, сеньор? - не мог сдержаться штурман.
- Будет всего лишь пустяковый синяк. Не трусь, парень. Это должно выглядеть по-настоящему. Не вставай некоторое время.
Он услышал глухой удар, и из ведущего вниз люка высунулась голова. А за ней и потерпевшие кораблекрушение. Начало смеркаться.
Капитан и человек с ножом спустились к спасательной шлюпке у левого борта - подальше от кают-компании. Спасенные устроились в ней, дожидаясь одноглазого с ножом, который снова накрыл голову капюшоном.
- Двести метров по прямой, - сказал ему капитан, махнув в сторону Португалии. - Оставьте лодку на пляже, она мне понадобится. Я потом ее заберу.
Немец снова пожал плечами.
- Да знаю я, что ты ни хрена не понимаешь. Вот, возьми, - сказал Гонсалес, возвращая ему нож.
Тот левой рукой засунул его за пояс, а правой пошарил под плащом, вытащил оттуда какой-то небольшой предмет и вложил его в руку капитана.
- Verrat, - произнес он, ткнув себя в грудь указательным пальцем. - Rettung, - теперь он ткнул пальцем в испанца.
Гонсалес внимательно изучил подарок. Это было нечто вроде медали, очень тяжелой. Он поднес ее к висящему в рубке фонарю, и она засияла характерным блеском.
Предмет был сделан из чистого золота.
- Слушай, я не могу принять...
Но он говорил в пустоту. Шлюпка уже удалялась, и ни один из ее пассажиров не оглянулся.
До конца своих дней бывший капитан испанского флота Мануэль Гонсалес Перейра посвящал каждую свободную от работы в книжном магазине минуту изучению этой золотой эмблемы, со всё возрастающим интересом. Она состояла из двуглавого орла на стальном кресте. Орел держал меч, над его головой была начертана цифра 32, а в груди инкрустирован огромный бриллиант.
Гонсалес узнал, что это масонский символ высокой ступени, но все эксперты, с которыми он разговаривал, сказали, что это наверняка фальшивка, в особенности из-за использования золота. Немецкие масоны никогда не применяли благородные металлы в эмблемах Великих Мастеров. Характер огранки бриллианта - насколько смог его оценить ювелир, не вынимая камень - позволял датировать ее между концом XIX и началом XX века.
Долгими бессонными ночами книготорговец размышлял о том разговоре на палубе с Загадочным Одноглазым, как его ласково окрестил младший сын Гонсалеса Хуан-Карлос.
Мальчик никогда не уставал слушать эту историю и выдумывал самые невероятные версии относительно личности спасенных. Но в особенности в него вселяли энтузиазм последние слова. В немецком словаре он нашел их значение, и медленно повторял, словно так понимал лучше.
- Verrat - предательство. Rettung - спасение.
Книготорговец умер, так и не разгадав загадку, скрывавшуюся за эмблемой. Его сын Хуан-Карлос унаследовал этот предмет, а также книжный магазин. Однажды в сентябре 2002 года в магазин зашел старый и малоизвестный писатель, чтобы представить свою последнюю книгу о масонстве. На презентацию никто не пришел, и чтобы убить время и немного смягчить дискомфорт гостя, Хуан-Карлос решил показать ему фотографию эмблемы. Увидев ее, писатель изменился в лице.
- Откуда у вас это фото?
- Это старый значок, принадлежавший моему отцу.
- Он до сих пор у вас?
- Да. По треугольнику с номером 32 мы пришли к выводу, что это...
- Масонский символ. Наверняка подделка, судя по форме креста и по бриллианту. Вы его оценивали?
- Да. Стоимость материалов - около трех тысяч евро. Не знаю, есть ли какая-нибудь историческая ценность.
Писатель несколько секунд смотрел на фото, прежде чем ответить. Его нижняя губа дрожала.
- Нет-нет. Определенно нет. Разве что как диковинка... но сомневаюсь в этом. Хотя я хотел бы его купить. Ну знаете, для моих исследований. Я вам дам четыре тысячи евро.
Хаун-Карлос вежливо отклонил предложение, и писатель обиженно удалился. Он начал приходить в магазин ежедневно, хотя даже не жил в городе. Притворяясь, что копается в книгах, на самом деле он подглядывал за Хуаном-Карлосом поверх своих очков в толстой оправе. Книготорговец стал чувствовать за собой слежку. Однажды зимним вечером, когда он возвращался домой, ему показалось, что он слышит шаги за спиной. Спрятавшись за углом, он стал ждать. Через несколько мгновений появился писатель - скользящая тень, дрожащая в поношенном пальто. Хуан-Карлос вышел из укрытия и прижал его к стене.
- Это должно прекратиться, ясно вам?
Старик зарыдал и рухнул наземь, что-то бормоча и хватаясь за коленки Хуана-Карлоса.
- Вы не понимаете. Я должен им обладать.
Хуан-Карлос смягчился. Он проводил старика до ближайшего бара и поставил перед ним бокал с бренди.
- А теперь выкладывайте правду. Он очень ценный, так ведь?
Писатель помолчал, прежде чем ответить, изучающе глядя на книготорговца, который был на тридцать лет моложе и на пятнадцать сантиметров выше. Наконец, он решил, что игра проиграна.
- Он бесценен. Хотя мне он нужна не поэтому, - заявил он с презрительной гримасой.
- Тогда зачем?
- Ради славы. Славы открытия. Он послужит основой для моей следующей книги.
- Значок - основа для книги?
- Его хозяин. За годы исследований я смог воссоздать его жизнь, копаясь во фрагментах дневников, архивах, частных библиотеках... во всяких клоаках истории. Во всём мире о нем знает лишь десяток человек, не слишком общительных. Все они - масоны, Великие Мастера, и ни у одного нет всех фрагментов, только у меня. Хотя никто мне не поверит, если я об этом расскажу.
- Попробуйте рассказать мне.
- Только если вы мне кое-что пообещаете. Что позволите мне его увидеть. Всего разок.
Хуан-Карлос вздохнул.
- Ладно. Но при условии, что ваш рассказ покажется мне интересным.
Старик наклонился через стол и начал нашептывать книготорговцу тайную историю, которая до сих пор переходила из уст в уста, и те, кто ее знал, поклялись никогда о ней не рассказывать. Историю о лжи, о запретной любви, о забытом герое и убийстве тысяч невинных руками одного человека. Историю эмблемы предателя...