Санчо мчался по пустынным улицам прочь от "Красного петуха", промокший до нитки, источая нестерпимый винный дух. Когда его возбуждение и страх немного улеглись, уже забрезжил холодный рассвет. Парнишка прошмыгнул в переулок Наковальни, где кузнецы уже встречали первый свет зари многоголосым перезвоном.

Он недоверчиво косился на местных кузнецов, и они отвечали ему столь же угрюмыми взглядами, а то и грозили тяжелыми молотками. Но его всё это не слишком беспокоило: в тепле от кузнечных горнов промокшая одежда высохнет в мгновение ока. Да и сейчас было совсем не холодно, но промокшая ткань никак не хотела сохнуть и, пропитанная кислым вином, прилипала к коже, отчего та начинала неприятно зудеть.

"Единственное, что принадлежит мне в этом мире - вот эти промокшие тряпки", - уныло думал он, бесцельно бродя по улицам. Эти улицы, на которых в течение многих месяцев протекала вся его жизнь, теперь казались чужими, враждебными. Только теперь Санчо ощутил, что у него больше нет ни куска хлеба, ни угла, чтобы преклонить голову.

- Эй, смотри, куда прешь! - рявкнул кто-то над самым ухом.

Оказалось, что Санчо, задумавшись, столкнулся нос к носу с каким-то малолетним носильщиком, искавшим работу. Ему было не более восьми или девяти лет, и Санчо, налетев на малыша, сбил его с ног. Корзина мальчишки оказалась как раз между ними, и Санчо вцепился в нее обеими руками.

"Так просто убежать с ней и затеряться среди переулков. Это быстрый заработок, всего через несколько часов у меня была бы горячая пища".

Мальчишка уже поднялся, вцепился в корзину обеими руками и пытался отнять ее у Санчо, отчаянно стиснув губы. Его костлявые руки дрожали от напряжения. Для носильщика нет греха хуже, чем вернуться без корзины. Брат Лоренс устроил бы Санчо за это серьезный нагоняй, а менее понимающий работодатель мог бы спустить с неосторожного шкуру. Тельце в синяках и наполовину разорванное ухо мальца указывали, что хозяин его корзины не был слишком терпелив.

- Отдай! Она моя, козёл! - крикнул он, почти плача.

"У него даже нет сил, чтобы отобрать у меня корзину. Он всего лишь вшивый и голодный сирота с разодранными коленками и покрасневшими от холода руками. Как и я".

- Возьми, и не отпускай ее больше так запросто, - сказал Санчо, разжимая пальцы. - Иди на площадь герцога де Аркоса. По средам там ярмарка канатных мастеров, и свертки будут не слишком тяжелыми. Самое то для мальчонки вроде тебя.

Мальчик, чуть не свалившийся на задницу, когда Санчо разжал пальцы, ударил его ногой в голень и убежал.

- Я всё равно сильнее тебя, придурок!

Потирая ноющую ногу, Санчо улыбнулся. Мальчик убежал в направлении, которое он ему указал. Может быть, для этого смельчака все-таки еще оставалась надежда.

Когда солнце поднялось над крепостными стенами, юноша решил, что для него наступила пора перебраться через них и исчезнуть из Севильи на несколько часов. Он боялся, что Кастро заявит на него альгвасилам за разгром погреба. Вероятность того, что стражи порядка будут усердно его искать или смогут узнать, была просто смехотворной, но Санчо казалось, что преступление буквально написано на его лице, вдобавок к окрашенной красным вином одежде.

Санчо выбрался из города через Зубчатые ворота. Недалеко от стен Бетис образовывала несколько тихих заводей, где он мог постирать свои лохмотья, не боясь, что его заметят. Раздетый, окоченевший от холода и голодный, он прятался в камышах, пока рубашка и штаны сохли на ветвях. Он попытался поймать одну из плававших близко к берегу рыбешек, но без сети и удочки они лишь проскальзывали у него между пальцев. В конце концов он одним махом выхватил из воды одну, размером меньше большого пальца. Рыбешка упала, прыгая по камням, и Санчо накинулся на нее. Он проглотил ее в два укуса, ощутив косточки и вкус ила. От убогого обеда живот свело.

Ему было нечем больше заняться, кроме как думать, а единственную компанию ему составляли квакающие лягушки, поэтому в голове теснились мысли о недавних происшествиях. Считанные недели отделяли безопасный сон в приюте и ежедневный заработанный хлеб от бесконечных побоев и, наконец, побега без какого-либо будущего, при первых осенних холодах, принесенных ветром с гор.

Он подумал о брате Лоренсо, которого ненавидел за то, что отправил в трактир к этому животному Кастро, и ему стало стыдно при мысли, что монах мог увидеть его таким, голым среди камышей. Он вспомнил о Кастро и ощутил легкие угрызения совести за уничтожение его средств к существованию. Вспомнил о Гильермо Шекспире и истории про Робина Гуда, и раскаяние испарилось, ведь он, как и герой рассказа, отплатил преступнику по заслугам. Вспомнил о Бартоло, предложившем обучить его воровству, и пожалел о безумстве, к которому его подтолкнули обстоятельства.

- Лучше спать под открытым небом, чем терпеть побои, - сказал себе Санчо, пытаясь взбодриться, и стал растирать руками тело, чтобы согреться.

Оттуда ему был виден монастырь Святой Марии, стоявший на противоположном берегу. Незадолго до полудня перед его укрытием проехало несколько закрытых карет с богатыми сеньорами внутри, направлявшимися к мессе. Санчо не мог отвести взгляд от ярких экипажей и всеми фибрами души пожелал уравновесить чаши весов, как это делал Робин Гуд. Вырвать из рук тех, у кого было в избытке то, в чем другие отчаянно нуждались.

Он провел ночь в водостоке у крепостной стены, едва сомкнув глаза. Находиться снаружи в темноте было очень опасно. Немало одиноких путешественников прибывали в Севилью после заката, они находили все двери закрытыми и им негде было переночевать. Многие заканчивали раздетыми в канаве или плавающими в Бетис с перерезанной глоткой.

Санчо удалось поспать пару часов, когда его разбудило блеяние отары овец на другом берегу реки. Он вылез из ямы, цепляясь пальцами за землю, сломанные ребра болели. Снова зажав бок рукой, он побрел к Ареналю. На противоположном конце гигантской площади, рядом с верфью Атарасанас, каждый день размещался блошиный рынок.

Пришло время найти Бартоло.