Новоязычник
В одном обществе зашел разговор о язычестве. Тема с некоторых пор, как говорится, актуальная. Мне показалось знаменательным, что никто из говоривших не был на стороне христианства, к язычеству же чувствовалась затаенная симпатия, какое-то психологическое предрасположение. Должен оговориться, что разговор шел в плоскости отвлеченной. Не о церковном христианстве шла речь, а о том христианском интернациональном воинствующем духе, той его исторической лицемерной морали, которые у него наследовала современная воинствующая марксистская религия. Кризис коммунизма, - а от коммунизма еще недавно ждали откровений, - расчистил место дохристианским идеалам. Может быть, даже в этом была его главная роль в истории человечества. Такую мысль, по крайней мере, высказал один из собеседников - русский зарубежник (общество было международное). Речь его, убежденная и воодушевленная, изобличавшая человека мыслящего и разносторонне образованного, привлекла мое внимание. Огрубелые руки этого человека свидетельствовали о простом труде, о тяжелых условиях жизни, между тем он не только не потерял человеческого облика, но был как бы окружен особым «умным» ветром, который исходит только от высших духовных людей. Мы с ним разговорились, и он сообщил мне целую теорию воскресающего язычества. Постараюсь передать ее вкратце.
Как многие психологические перевороты человечества, возрождение язычества началось в искусстве. Первоначально это был, как казалось, безобидный декоративный материал. Расписные плафоны и фрески ожили купидонами, нимфами и сатирами. Паки рождалась Венера из пены морской в своей божеской наготе, Зевс сжимал молнии в руке на своем облачном троне, мчался на крылатых сандалиях Меркурий, и Камены с загадочными улыбками предлагали смертным символы своего бессмертного искусства. В литературе они были риторическими приемами, украшавшими пышные речи. Но романтики вспомнили родных богов варварской Европы. Так впервые язычество отожествилось национализмом. Это была капля живой человеческой крови на их разрушенные алтари. Богам оставалось переждать столетие торжества техники и социализма, чтобы с оперно-балетных подмостков выйти на улицу - в политические митинги, на международные ристалища. Тем временем на дело их воплощения работала и философия, и наука. Каждое новое открытие в области фольклора, археологии, часто лингвистики, распространяло и крепило их власть. Но до времени боги были осторожны: делали вид предтечи иудейского мессии, стлали под его стопы свои философские и священные писания ветхим заветом, оттесняя ветхий завет еврейской торы и Пророков. Игра эта происходила на этих глазах. Медленно, но верно она пролагала путь древней морали в сердца забывшего всякую мораль человечества. Реабилитировала ее, возвышала до идеальной морали, до сих пор ни с чем не сравнивавшейся - евангельской; ставила с ней на одну плоскость. А раз очутившись в одной плоскости, две линии, бегущие в разных направлениях, неминуемо должны пересечь друг друга. Две тысячи лет тому назад так христианство перечеркнуло язычество, ныне готово произойти обратное. Не сказано только последнее решительное слово. Не родился пророк...
Вот в общих чертах то, что я услышал от собеседника. Сознаюсь, что разговор этот побудил меня обратить свой мысленный взгляд на язычество. Но не античное, впитанное мною с детства, не германское, всегда пугавшее меня своими воинственными образами, а славянское, сулившее глубины откровений, стало предметом моих изучений. Плодом их явилось несколько набросков, в которых я старался найти общие древнейшие черты, забытую мудрость в сохраненных русским народом языческих обрядах. Писал я с мыслью показать написанное своему случайному собеседнику. Но мне уже не суждено было увидеть его. Как я вскоре узнал, он стал жертвой несчастного случая на фабрике, где служил простым рабочим. Не буду пересказывать обстоятельств его смерти. Судьба бывает несправедлива и жестока. И чтобы хоть сколько-нибудь возместить ее несправедливость, я решил напечатать свои записки, сделав общим достоянием прерванную смертью партнера беседу.