Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Гомолицкий Лев Николаевич

Вещая тень. К десятилетию смерти А.А. Блока (7 августа 1921 г.)

 

 

1

Если бы Блок жил в период расцвета своего народа, - он был бы одним из тех поэтов, которых Шелли назвал непризнанными законодателями мира. Вся внутренняя глубочайшая деятельность его прошла бы в создании новых всечеловеческих идеалов. Невольная вечная музыка, звучавшая в его душе, оделась бы в величественные формы, и влияние его на умы и сердца людей своего и последующего поколений было бы умиротворяюще и плодотворно.

Но поэт пришел накануне величайшей трагедии своего народа, и вся не поддающаяся учету моральная сила его растратилась на предчувствие близящейся катастрофы, а он сам вместо «законодателя» стал «пророком».

                                     Я безумец! Мне в сердце вонзили                                      Красноватый уголь пророка... [74]

И вся фигура поэта выросла в торжественный символ, а его поэзия стала нашей национальной песней песен о трагической любви русского народа и революции.

Теперь, когда уже «свершился дней круговорот», поражает то, что Блок предчувствовал вместе с радостью приближение Великого, и страх перед тем, что оно изменит свой светлый образ; что, беря первые аккорды на своей «гневной, как секира» лире, он уже знал, что в напевах его юной музы есть «роковая о гибели весть». В то время, как все вокруг него с трепетом вожделения и страха, тысячу раз сомневаясь и уверяясь опять, ждали событий, он уже «тихо знал» не только то, что события несомненно придут, но и то, что они будут губительны и катастрофичны:

                                  Ты свята, но я тебе не верю                                   И давно всё знаю наперед.                                                ..........................                                   Мне жаль, что день великий скоро минет,                                   Умрет едва рожденное дитя [78] .

Этого потрясающего сознания не перенесла бы душа поэта, если бы он, как пророк, не ощущал над «таинственной пошлостью» и «неприглядным ужасом» жизни веяние высшей разумной Воли.

                                   Веди меня. Чтоб всё пройти,                                    Нам нужны силы неземные [79] .

Поистине слова эти бессмертны и переживут не одно поколение, «рожденное в года глухие» - неземные силы нужны нам, а кому не даны они - тот погибнет на полдороге.

 

2

 

Блок не только «приклонял с вниманьем ухо» и «чутко ждал», он и читал в своих виденьях причины роковой катастрофы. С тоскою сознавал он, что прах недостоин пришествия Прекрасной Дамы, умея «любить Ее на небе и изменять Ей на земле»; что, как охапка сорной сухой травы, ослепленный народ будет сожжен сошедшей на землю зарею, которая, сжигая, сама превратится в смрадное зарево.

Можно в книгах Блока найти много полновесных и потрясающих слов предостережений, но одно стихотворение написано им в самую жуткую минуту его пророческого вдохновения. В этом стихотвореньи поэт говорит от лица тех стихийных сил, которые, как клубы хаоса, сверкая молнией и ударяя мечами в доспехи грома, приближались к притихшей в ожидании грозы России.

                                Фиолетовый запах гнетет,                                 Как пожатье десницы свинцовой.                                 Мы летим неизменно вперед –                                 Исполнители воли суровой.                                 Нас не много. Все в дымных плащах,                                 Брызжут искры и блещут кольчуги.                                 Поднимаем на севере прах,                                 Оставляем лазурность на юге.                                 Ставим троны иным временам –                                 Кто воссядет на темные троны?                                 Каждый душу разбил пополам                                 И поставил двойные законы... [83]

Вот эти разбитые пополам души, эти двойные законы ослабляющей любви и помрачающей ненависти сделали то, что мы запутались в самих себе, а в момент, когда налетела буря, мы бессильно закружились в ее кровавом вихре.

Как у Блока, во всех нас рядом с верою в вегетарьянское царство непротивления, рядом с этим ягненком евангельского рая, в одной клетке умещалось - и умещается до сих пор - сознание необходимости и оправдываемости насилия, этот волк, плотоядно проповедующий справедливость.

Ведь –

                                              у нас всё те ж                                 Заветы юношам и девам:                                 Презренье созревает гневом,                                 А зрелость гнева есть мятеж [84] .

Можно ли любить с таким запасом презрения в душе? и как - с кровавым мятежом следовать в кроткое бескровное царство христова идеала?

Здесь есть гибельное, роковое противоречие, которое до тех пор будет истощать наши силы и связывать наши руки, пока мы, наконец, сознательно не изберем или то, или другое: либо кровь возмездия, либо «яд нежности».

Что-то решительное должно будет произойти в наших душах. Дальнейшее пророчество Блока оптимистично: «будет день - и свершится великое, чую в будущем подвиг души».

                                Я не первый воин, не последний,                                 Долго будет родина больна [86] , говорит он, но –                                Когда-нибудь придет он, строгий,                                Кристально-ясный час любви [87] .                                    ............................                                Как зерна злую землю рой                                И выходи на свет. И ведай:                                За их случайною победой                                Роится сумрак гробовой.                                Лелей, пои, таи ту новь,                                Пройдет весна - над этой новью,                                Вспоенная твоею кровью,                                Созреет новая любовь [88] .

 

3

 

Уже только из этого поспешного, легкого прикосновения к «вещей тени» видно, насколько фигура Блока для нас сейчас близка - так близка, как не была близка еще никогда и ни для кого.

Как всякий истинный пророк, он вырастает по мере того, как сами события подтверждают одно за другим его прежде невнятные и сомнительные пророчества. И только в будущей России поэт вырастет до настоящих своих размеров.

Странно подумать, что за эти десять лет своего небытия он стал для нас живее и ближе, чем был при жизни для людей, встречавших его лично и живших в одних с ним условиях быта.

Он стоит здесь, меду нами, и требует от нас, чтобы мы поняли его судьбу, которую он обронил под тяжестью предчувствованных им событий, подняли и понесли дальше, всё к той же светлой цели, идя за огненной весной.

                              Прошли года, но ты - всё та же,                               Строга, прекрасна и ясна... [89]

За Свободу!, 1931, № 209, 9 августа, стр.3.