1

Христианство прошло не водным, огненным крещением по древней Руси. Владимир или люди владимировы крестили огнем и кровью и до земли выжгли первобытную мудрость, первоначальное откровение Бога. Священная война - самое опустошительное и беспощадное дело.

Древнее должно было исчезнуть, но исчезало с трудом.

Удивительный, единственно сохранившийся, насквозь «языческий» памятник - «Слово о полку Игореве» - описывает события конца XII века и, значит, был написан через два столетия после владимирова крещения. Между тем, только в последней фразе (которая может быть и позднейшей припиской переписчика-христианина, и данью киевской «государственной» религии) упоминается о святой Богородице и христианах. Степи еще исповедовали старого бога.

Сравнить рассказ Слова с летописным: вся летопись писана библейским причитанием с призывами к Господу Богу моему. О тех же событиях: «В день святого воскресения наведе на мя Господь гнев свой, в радости место наведе на ны плач», «се возда ми Господь по беззаконию моему», «се же встав ужасен и трепетен и наклонился образу Божию и кресту честному, глаголя: Господи, сердцевидче! аще спасеши мя, Владыко, Ты недостойного и возмя на ся крест, икону...» В Слове же нигде в этих случаях Высшее вообще не упоминается, потому что древние боги ни в поход не благословляют, ни в бой не ведут. Кровь льет человек. Имя же Бога рассказчик произносит, лишь вспомнив о благоденствии, мирном занятии, мире.

«...вещий Бояне, Велесов внуче», «...погибашеть жизнь Дажьбога внука, в княжих крамолах веци человеком сократишася», «...Встала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крилы на синем море, Дону плещучи, убуди жирьна времена».

И как это интимно-прекрасно: люди - внуки Божьи. Бог - Дед. Тут как бы установлена древнейшая кровность, божественное происхождение человека. Дед - не Праотец ли, и близость крови, уже какая-то семейственная пенатность («патриархальная») установлена. Дед - мудрый старейший член мировой семьи человечества. К Нему можно прийти со всякою скорбью и жалобой, за судом и утешением. Он - покрывающий, советующий в каждом мирном житейском и творческом деле. Обида междуусобицы, раздора порождает в памяти «жирьна времена», человек вспоминает, что он - внук Божий.

Эта постоянная степень родства от всех имен Божьих - Велесовы, Дажьбожьи, Стрибожьи внуки - как бы сливает их все в единое имя - Дед. Может быть, Велес, Дажьбог и т.д., как еврейские имена Господни, лишь оттенки свойств Единого Бога, «прилагательные», замещающие настоящее имя, которого у евреев нет (потому что Бог невысловим, неназываем), а у славян это настоящее имя и есть - Дед.

В летописи, впрочем, всё разрешено по «теории мифологии природы»: «Солнце, егоже нарицают Дажьбог». Но летописец и не мог иначе в своем правоверном отвращении к «поганству». Как и классические представители просвещенной науки прошлого века, он и не желал вникать в иноверную «варварскую» культуру. По той же теории «мифологии природы» и из древних первоначальных религий был сделан грубый «политеизм». Между тем, как раз в Слове отчетливо разграничены силы и явления природы от сил божественных (интересно, что то же разграничение и у позднего христианского автора: в слове Иоанна Златоуста среди обличительного материала: «приступиша ко идолам и начаша жрети молнии и грому, и солнцу, и луне, а друзии Перену (Перуну), Хоурсу (Хорсу)...»). Лишь в одном месте Слова ветры как бы «олицетворены», названы Стрибожьими внуками. Солнце здесь зато только солнце («солярная»-то теория!): «светлое и тресветлое сълнце, вьсем тепло и красно еси», «солньце светится на небесе, Игорь князь в русськой земли». Молнии, тучи - «астрономические», «метеорологические» явления - названы в Слове своими именами без следа догматической мистики: «чръныя тучя с моря идут... а в них трепещють синии млънии, быти грому великому итти дождю стрелами с Дону великаго» и т.д. Не бог и даже не от Бога, что было бы как раз характерно для библейского стиля - и, действительно, в летописном рассказе - «Игорь взглянул на небо, и видя солнце, стоящее подобно месяцу...: братья и дружина! тайны Божией никто не знает, а знамение точно так же, как и весь мир, от Бога сотворено...», тогда как в Слове те же слова Игоря переданы без упоминания о Боге, просто: «Братие и дружино! луче же пояту быти, неже полонену быти, възся-дем братия, на своя бързыя комони, да позьрим синяго Дону». Необычное зловещее «астрономическое» явление затмения солнца (если солнце - Бог) принято как раз совершенно без всякой мистики.

 

2

Изысканиями сравнительной лингвистики раскрыты санскритские корни имен древнерусских богов. И это какой-то истинно-сказочный сияющий ключ в царство света. Тут от каждого прикосновения всё начинает лучиться, источаться светом и каждый шаг погружает в какую-то солнечную пещь.

Каждой религии свойствен свой круг «имен» Бога. В призыве, в определении Бога раскрывается первоначальная психология видения (не видя, нельзя призывать, определять, Бога). Например, еврейские имена Господни свидетельствуют о чувстве превосходства Высшей силы над человеком, подавляющего, несоизмеримого превосходства. Начиная с того, что ведь слова, выражающего понятие Бог, в языке еврейского св. писания нет. Ему соответствовало бы тут Господь - Господин жизни и мира. Но Адонай (что и значит Господин всего) лишь одно из определений Бога, которыми еврей всюду заменяет наше Бог. Определений этих может быть множество. Беру для простоты перечень талмудического трактата Абот (девятый из IV отдела Мишны), где собраны гномические изречения - тут количество имен Господних сведено до десяти. («Абот рабби Нафана в обеих версиях», критический перевод Н. Переферковича. 1903. СПБ. II, 38). Это - Эл, собственно буквенное начертание алеф-ламед, выражающее идею недостойности (бессилия) языка человеческого назвать как бы то ни было Бога; Адон - Господин всего; Элоим - Судия; Ягве - Милующий; Эг’ие ашер Эг’ие - я был в прошедшем спасении - я буду в спасении будущем (Вечный); Ханнун - Не принимающий мзды; Эрех апаим - Долго терпящий; Рав-хесед - Многомилостивый; Шаддай - Для мира достаточно уже одного того, что Он царит над ним; Саваоф - Он управляет всеми воинствами своими.

Совсем иные отношения между человечеством и Высшим устанавливает уже одно наличие в языке слова, выражающего прекрасно и полно общее понятие - Бог. Бог, санскритское Бхага от Бхаяти - получать (Погодин «Следы корней-основ в славянских языках» 1903); получающий и тот, от которого получают - какая-то родственная домашняя близость, нестрашность. Бог можно и вымолвить, и призвать, и заключить в него, это слово, всю сложную гамму понимания чувствования Непостижимого.

Из скудных сведений, сохранившихся в летописях и обличительной церковной литературе, и из того же Слова мы знаем Сварога, Дажьбога, Велеса, Стрибога, Хорса, Перуна... Имена эти больше уже ничего не говорят. И только чудесное прикосновение к ним сияющего ключа лингвистики внезапно превращает их в огонь, пламя живое.

В имени Сварог живет блистательный санскритский корень свар - небо, от сур - блестеть, Блистающий. В Ипатьевской летописи о нем говорится как о древнейшем божестве, а в слове Христолюбца Сварожичем-сыном Блистающего назван огонь. Значит и - огнеисточающий.

Дажьбог - дахан - даг, день, свет: Денный, Светлый. «Слово» называет людей Его внуками. Его - Дедом людей. И летописец соединяет Его (грубо, может быть, унижая нарочно) с солнцем: «и после (Сварога) царствовал сын его именем Солнце, его же нарицают Дажьбог». Значит - Солнечный, а Сварог еще - Солнцеродный.

Стрибог - может быть от струи - сури, солнце. Названный в Слове Дедом ветров, он может быть источник тепла, тепловых движений воздуха, зноя, прохлады.

Перун - может быть прет - Дух, видение, молния - Дух света, Озаряющий. В момент крещения Руси имя это было как бы особенно популярно («по святем крещении Перуна отринуша» - говорится в слове Григория - именно Перун олицетворяет здесь «язычество». В том же слове Григория Перун назван богом Рода и Рожаниц - умерших, предков, что устанавливает особую таинственность, имя это и без того окружающую. В «Слове о полку», где всё происходит среди распрей живых, он не помянут вовсе).

Велес - верно, имеет какой-то общий корень в проарийском языке с греческим Хелиос - Сияющий. И тут знаменательно (точно чтобы уничтожить сомнение, что пришло из одного места) Велес, как и греческий Геллиос - Аполлон, был Одушевляющим Песней - Дедом вещего Баяна (Слово).

Великий Хорс - о котором неясно говорится в Слове. Установилось толкование этого места - «бог солнца» или «огонь солнечный». Допустим, но тогда «Бог солнца» - Тот, Которому и Солнце Поклоняется.

И вот мы уже имеем одиннадцать значений имен древнерусских богов:

Блистающий, Огнеисточающий, Солнцеродный,

Денный, Светлый, Солнечный,

Источник тепла,

Дух света, Озаряющий,

Сияющий,

Бог солнца.

Может быть, здесь и была какая-нибудь догматическая зависимость, иерархия имен, но первое впечатление от их божественной суммы - это свет, бьющий током, море, мир света. Точно из тьмы попал человек прямо в огонь, мир добела раскаленный, и сразу ослеп, ничего не видишь, и тут еще охватывает волнение от телесного, кожного видения света - лучи проходят насквозь, разжигая радость, прозрачнят, исполняют своей благостью.

Тут уже ничего не знаешь, не видишь - можешь только осязать, ощущать. Остается брести, шаря руками, стуча палкой, как слепой, наощупь угадывая дорогу к источнику тепла, ослепления.

 

3

То, что в народном предании не сохранилось от древней славянской религии никакого мифа, указывает на известную стадию ее развития, допускающую уже отвлеченное понятие о Боге.

Разбираясь в подлинности остатков древнего культа, мы уже имеем пробу распознания - божественный знак - Свет. По светящимся точкам, мерцающим, можем смело ориентироваться, погружаясь, казалось бы, в первобытный хаос фольклора.

Название колядки, пришедшее с Запада, от калео - разгорячаться, гореть. А русское - Овсень, Авсень, может быть от ясень, ясный (Сияющий - Велес?). И в текстах самих колядок: «огни горят великие» - «ой Овсень! походи, погуляй по святым вечерам, по веселым теремам».

В песнях весенних, призывающих свет весенний, славящих солнце и всходы, припев сохранил древнее славословие «Дидо-Ладо» - «Дед-Свет», подтверждающее свидетельство Слова и им подтверждаемое: Бог - Дед человечества. Но Бог, как мы теперь знаем - Свет. И вот два общих свойства всех имен Божиих здесь соединены: Дед-Свет.

Обращение к тому же ласковому Ладу-Свету в поминальных русальных песнях Род-Роженицы-Русалии от русый, ясный, Богом которых - Дух света, Перун. Умершие, отходя из жизни, приобщаясь огненному существу Бога (не символ ли сожжения покойников - и ведь снова же из Индии!), становились сами светлы.

Муж в песнях (как и в Слове) зовется ладой: «добрый молодчик! будь моим ладой!», что значит - светлым. Значит, стремление освятить брак, что в религии Света должно значить одновременно и осветить, потому что святой - светлый.

Имя Купала обычно производят от Иоанна Крестителя, купалы, купающего, крестящего водою. Но нет ли здесь только схожести, обычной народной игры словами - «Царьград - царь град», «На Маковея - мак веять». Слышится, слышится и в этом загадочном имени - Купала - тоже что-то проарийское, какие-то санскритские звуки, тоже, наверно, лучащиеся светом. И весь он огненный - катящиеся по откосу горящие колеса, костры, прыганье через них - очищение огнем, огненное крещение. Так это далеко от водного Иоаннова холодного крещения! Да и в песнях поется «Купала на Ивана», точно указывается время: Купала. - Когда? - На Ивана, Иоанна Крестителя праздник. А близость Купалы к Ярильским (опять - ярый, пылающий) празднествам, напоминающим таинство древних мистических культов! После Купалы-Купальницы - какого-то безумия, опьянения огнем, пылающих ночей, пышущих жаром - снова костры, но уже погребальные; наступают дни похорон Костромы (кострицы, от костер) и Ярилы. Купала 24, похороны 29. Афанасьев считает, что «игрища» ярильские не отделялись первоначально от дней купальских и были отнесены на 4 дня позже только по требованию духовенства, т.к. уже очень язычески не подходили к празднику православному. Возможно, что первоначально и порядок был иной, обратный: сначала похороны, а затем пьяново адонисово веселье воскресения Бога.

Это «ай, Адонис!» неожиданно слышащееся в ярильских напевах, как бы всё путает, прерывает нить прямого чистого родства с Индией. Кажется, что тут могло быть какое-то позднее сложное соединение древних верований с занесенным из греческих колоний или с Ближнего Востока мистическим культом. Но чужое и позднее влияние и так укоренившееся должно было оставить если не миф страдающего Бога, то хоть Его имя, отчетливое имя - совсем отчетливое, раз уже так отчетливо сохранил припев хороводной песни древнейшее молитвенное славословие (подтвержденное документально) Богу-Деду. Между тем, имени этого нет, и я думаю, что и «ярилины игрища» всё та же древняя прапамять, смутное воспоминание (чего?). Обряды погребения и воскресения в огне - огненных колесах и кострах Ярилы-Купалы могли самостоятельно из того же первоисточника, первоначального намека прарелигии (Ведийской?), возникнуть и у древних славян, как они возникали у других народов.

 

4

Мы уже знаем (и документы и изустное предание сходятся на одном и том же), что люди - внуки Божии. Бог - Дед, человек его внук. В этой цепи божественного родства как бы выпало среднее звено: кто же сын? кто же отец? Тут должно было существовать прежде всего какое-то богосыновство.

Никаких прямых указаний на это в том, что нам осталось от древнего «язычества», нет. (У южных славян овсеневым дням соответствует праздник какого-то Божича.) Остается опять идти наощупь, по свету. Опять кажешься себе ослепшим. Чем ближе к источнику ослепления, тем темнее в глазах от огня.

Но что же здесь я провижу - не зрением: палка слепого ударяется о твердое - под ногами земля.

Кришна - воплощение жизнедателя огненного Вишну, носитель его божественной силы, песенник, водитель хороводов - он в одну ночь, утысячерившись и войдя под видом их лад-мужей к тысячам дочерей человеческих, дал начало новому роду людей. Это был сев Господня семени. Сеял его полубожественный сын. Не человек, потому что Бог (как Бог Богов, он открывается в Бхагават гите), но и не Бог, потому что всё же человеческая оболочка только аватар, воплощение. Природа его двоится: то разрастается непомерно в космос, то сокращается до ограниченного существа, заменяется, расщепляется, дробится. Кришна - оборотень и этим свойством своим как бы свидетельствует о вездесущии Бога. Всё, чего ни касается человек, с чем ни встречается, может быть сыном Божиим, потому что во всем Бог и всё - Бог.

В Бхагават гите открывающееся человеку Божество (Вишну-Кришна) говорит: «Я - источник всего мира и место, куда он возвращается, растворяясь. На меня нанизаны все явления мира, как на нить нанизаны камни ожерелья. Я - вкус воды, блеск месяца и солнца, звук в воздухе и сила человека. Я - чистый запах земли, жар огня, жизнь всего земного. Я - семя всего населяющего землю, разум несущих разум, добро несущих начало добра. Я - любовь среди созданий» (VII). Бхагават гита - единственная в своем роде вдохновенная поэма, выражающая гармоническое ощущение мироздания, «осанна» человечества. Казалось бы, вся мистика религий страдающего Бога - терзаемого, распинаемого - должна быть противоположной этому представлению о Высшей материи как о целительном цементе, затекающем все трещинки и язвы мира. Но Дионис тоже оборотень, и в тайне божественного распятия заложен догмат той же осанны.

«Бог, по природе своей неизменный и вечный, - пишет Плутарх, - подвергается по действию неотвратимого закона различным изменениям лица своего... Когда же изменяется, превращается в воздух, воду, землю, звезды, злаки, животных - мудрые называют это “расчленением”, “растерзанием”, бога же самого Дионисом Загреем, Темным... Гибели его, исчезновения, смерти и воскресения нарекают именами сокровенными и мифическими».

Личное - в ограниченной форме моего личного «я» - со-касание мирам иным, неограниченному и поглощающему все рассеянные в пороке существования «я» несет в себе тайну Единства и Расчленения - богосыновства. Богосыновство не может быть не личным - всегда вочеловечение, аватар - значит расщепление Единого и побуждение (одновременно) частного стать целым. Чем сильнее ощущение пантеистической гармоничности мира, тем труднее уже разобраться в отдельных его явлениях (кто отличит капли в реке или песчинки в пустыне!), тем сильнее смешение между «я» и каждым «не-я», возможнее перевоплощение, оборотничество.

Этот тайный кришнин догмат крепко, свято (сознание, что это и есть важнейшее) до наших времен сохранила народная память под видом веры в оборотничество. Оборотничество частый мотив песен, былин, сказок. О нем помнит и автор Слова. Здесь оборотни и вещий Баян, и Всеслав, и Ярославна (полечу зигзицею), и Игорь, в бегстве из плена обращающийся поочередно в горностая, гоголя, волка и сокола. Причем повсюду оборотни только люди - оборотничество свойство не Бога, но материи мира, в которой Божество проявляется.

И рядом с памятью оборотничества у восточных славян как раз отчетливо ощущение единства мира. У них нет и тени дуализма - Белбога и Чернобога западных славян. Чувство мировой осанны, слиянности, Ярой Благости, исполняющей мир плодородием и миром, озаряющей его светом. Вся народная русская демонология происхождения позднего, навязана в большинстве греческой литературой, след беспощадной борьбы духовенства с дохристианской религией. Предки-Роды-Русалки превращены в сирен, оборотни в колдунов, благостный Бог-Дед в дедушку домового, в образ фавна и т.д.

Еще в середине XVIII-го столетия Тихон Задонский гнал Ярилу (и так была память народная!). А между тем, может быть, здесь, именно в кострах Ярилы, и утеряна навсегда разгадка древней религии. Не был ли Купала-Купальница-Ярила-Кострица тем недостающим кришниным звеном сыновства Богу и отечества людям в божественной цепи: Бог-Дед, человек-внук.

 

5

Больше пока ослепшему от многоименного божественного света ничего не видно. Но уже и этих озаренных блистательных намеков достаточно, чтобы прийти к убеждению: море света разлито здесь не напрасно - не простой это физический свет светил небесных - земных костров, и есть в нем некое высшее напоминание о свете откровения, подобного тому, в котором Божество Бхагават гиты открылось впервые (и может быть в последнее) человеку. «Фаворский свет» христиан, «умный» свет Антония Великого, но не спорящий, как у них, с солнечным светом, наполняющий мир, сливаясь со светами всех материальных солнц, добела их же раскаляя.

«Великую славу Его, - говорит Бхагават гита, - можно было сравнить с великолепием тысячи солнц, сияющих одновременно на небе. Арджуна (герой поэмы) увидал там всё мироздание разделенным на неисчислимое множество частей, всё находящееся в одном, в теле Бога Богов».

«Возвышенный, - говорит Арджуна, - Ты выше всякой мысли и всякого представления. Лицо Твое предо мною как жертвенный огонь - величие Его сжигает миры. Тобой одним наполнено всё небо и земля и всё, что между ними».

И Божество ему отвечает: «Ни жертвы, ни веды, ни труды, ни подвиги, ни самоистязания аскетов не могут дать видения моей формы человеку. Ты, Арджуна, видел ее один, как избранный. Не смущайся и не будь испуган, потому что ты видел; отбрось боязнь и дай свободу веселью сердца. Взгляни опять на мое истинное подобие (на мир)» (XI).

Такие встречи лицом к лицу с Богом не забываются. Не удивительно, что не мог забыть ее - где-то в веках подслушав, ослепнув каким-нибудь одним отблеском ее сияния - и славянин. Бессознательное почтение и преклонение перед Индией - чудесной страной, где живет народ такой мудро-святой, что с ним нельзя воевать - слышится в былинах, сказках, рассказах первых путешественников-купцов и... просто необъяснимо, каким-то чудом сохраняет воспоминания чуть ли не о языке.

Одна из экстазных молитв русских сектантов на заумном «иерусалимском» языке (сектанты наши думали, что, получая дар глоссолалии, они говорят на святом иерусалимском языке) обладает странным ритмом, напоминающем древнесанскритские слова, и языком человека, точно смутно вспоминающего санскрит. Есть в этой молитве прямо санскритские слова, словообразования и слова, санскритский язык напоминающие (откуда такое простому русскому сектанту!):

 савишрáи само,

 капилáсто гáндря,

 даранàта шáнтра

 сункара пуруша

 майя дива луча.

(Коновалов. «Религиозный экстаз в Русском мистическом сектантстве». 1908)

В этом, уже сомнамбулическом, возвращении к истокам истории своей Души - истокам так рано прегражденного и расплесканного по земле течения - уже что-то жуткое, какой-то страшный знак, может быть, невыполненного исторического предначертания - божественной миссии пронести религию света - в какой-то чистой фазе ее - через весь мир, озаряя и прозрачня его. Чем озаряя? Чем прозрачня?.. вспомнить! вспомнить!

И вместо слов проповеди безумное экстатическое косноязычие

 савишраи само

 сункара пуруша.

Журнал Содружества, 1935, № 6 (30), стр.22-27; № 7 (31), июль, стр.13-15.