1. На горней трапезе богов, где, взвеявши седины тучам, ямб возливал из кубка Тютчев, где смех Владимир Соловьев – гром гомерический – бросая, (набрасывал) проекты рая, где мрамор (вдохновенных) лиц сиял в потусторонней сини, – зерном кормила голубиц розовоперстой длань богини. И (покатилося) зерно на нижнего вращенья дно. [114] 2. Сквозь все потопные глубины, пласты отслоенных веков пророс убогий колосок у Бога – из волынской глины. И вот, в ладонях растерев зерно, внучатое бессмертью, вкусил его, не умерев, подверженный любви и смерти – бог? – отрок русский!..         на любомудрия отрог кого влечет от нив, от рек, где рог коровы, воду пьющей, крушит, плеща, тростник цветущий; 3. ―   ― ― ׃  ׃ ⁄  ⁄  ―   ― ― ⁄  ⁄  ―   ― ― ׃   ׃  ―   ― ― ⁄  ⁄  ―  ― ―  ― ⁄  ⁄ ―   ― ― где холмики украсил град, баршаками укрытый яблонь; где круглый розоватый облак садился в гесперидов сад, и латинист с брюшком Сократа снимал курчавою рукой солнцепронзенный плод ранета под град копыт по мостовой, где ливень конницы вздвоенной в машине обгонял Буденный; 4. а дщери яблок золотой в подол ловили, выступая розовоперстою стопой бакхической. На поле рая средь огнеголубых цветов плыла с улыбкой беатриче и в юной философской дичи Пан возлежал среди холмов разбросанных на пал заборов –: от заслоненных божьих взоров (дымком взрываемых гранат) был полон светом умным сад. 5. Хлопушки близкого расстрела цевница заглушала, пела, а в судный день дымил закат. Шла молнией – из ночи зева, шла – шаровидная – луна, и полудревополудева в саду бывала мне видна: с округлою невинно грудью, с ветвями лиственных перст(ов), и вел Франциск на длинной уде осла – мохнатый символ – (персть). [115] 6. Растут премудрости фиалки, пуская корни в глупый тлен. На мертвой перегнившей палке струится, в бликах лужи, тень. Ручьит в руке железной шашка, а у пустынника нога играет пыльною ромашкой. блестит разбойничья серьга. – Из тьмы, века где коренятся, до света, веки в чем слезятся, познаний мира лепестки с брегов сновидческой реки

1. ........................Весной цветут черемухи, и цвет их срывает ветром и пальбой... А я средь вымыслов и ветхих: лавровенчания Шекспира, мерноречивости Омира, величественные слова, слов, звезд, душ древнее бессмертье, в астрономические тверди плывет в круженьи голова... Везде величества и чуда, рост не корней – стихий, начал... 2. Так с детства хиленькое чадо я лишь величья замечал. И отроку не взоров плены, не плеч девических овал, но образ гетовской Елены мне любострастье толковал. Когда ж пришло другое время – философический полет – ................ ................ Бывало принимает бремя мазурок ветхонький паркет. 3. По гимназическим пустыням, по переходам, где от ног скрипит и гнется потолок, где в окнах парк дремучесиний; куда один лишь барабан доходит бухая до слуха, братчанке в розовое ухо свой любомудрый вью туман: потертый локоть укрывая, Плотина бедной изъясняя. ....................... ....................... 4. Не дивно вовсе, что когда любовью первою года молниезарой воскурились, – смесилась явей-снов река, рентгеновидно озарились растенья – камни – облака, пришли потрясшие виденья, потом кощунства, озаренья, потом безумье и в ночи сияющее привиденье и ноющая медь свечи. 5. Но цвел в миру еще орешник, темнел загар, космател смех, и любомудрый, – страстный грешник вкушал учетверенный грех: мечтание (зри; искус) это – мечта косматого аскета повелевать – мирам – царить над тетраформою, над перстью, достигнуть крайнего бессмертья и с ангелами говорить. ... Или хотя бы стать пророком, смесив писанья всех веков... 6. И погрузил я в тьму томов богочитающее око, –: .................. где взвешивают на весах плоды досмысленного сева, где бытия Асватха-древо змеится корнем в небесах, где белая зарится дева. ...................... ...................... ...................... ...................... 7. Сказать Манавадхармашастра скороговоркой; эльмут'фсир... в вазончике очится астра, лучится преломленный мир. А я величия сличаю, я диаграммы изучаю: кьен-тоеи-ли-тшенн-суан- -кьян-кенн-кьюнн, пью цветособранья пиркеабот благоуханья, рабба мешая с ляо-тан. .................................... ..................................... 8. В многоязычии глагол единый огненный Баткол: Абот ди раб Нафн, таннаиты, и дхаммапада татхагаты, ковер из сур, цветник агад, букв-числ-иносказаний сад – и меламед в лачужке душной, кнутищем указуя в гимн, гремит, и хор визжит послушно за ним: алэф-        бэт-бэт –           гимл-гимл; 9. от этой лестницы пылится зодиакальных чудищ твердь. Ведро тяжелое кренится, скрипит колодезная жердь; и в гул подземных струй стекает – где любострастия огонь авва Евагрий утишает – веревка, жгущая ладонь. ..................... 10-летия ученьем, умом и солнечным сплетеньем, проникновеньем... 10. Голод встреч с еретиками толмачами, с витражными лучей мечами, в старьевщика каморке речь новоеврейского пророка – Все: главы принципов урока моих разрозненных предтеч. ............................ ............................ ............................ И что ж... величьем окруженным от близости с неизреченным! –: 11. на крыльях восковых икар... душ восковых исходит пар... и солнца золотая дочка дымится в голубой золе. ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... И нет души, лишь оболочка пустая ходит по земле. 12. Не лишность, как бывало в прошлом прохладном, серенком и тошном, но нетости оскиморон –: не стиль осьмнадцатого века: «сплю в яви, бодрствую во сне» – оксиморон из человека. Бессловный, марлевый, сквозной, тот, на кого идет прохожий, не замечая; кто похожий на всех: всем – левой стороной, зеркальным, плоским, хоть трехмерным, несуществуя существом. 13. А в мире белом и пустом налились ягодами терки ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... .......................

1. за 20 пыльных верст мечтатель таскался в ближний монастырь (бытописатель, описатель тут показал бы даль и ширь, в березках разные отроги, мельканье – долу, синь – горе; как из струения дороги столп водружен в монастыре...) но там искал вольномыслитель не умиленную обитель, не идиллический постой в семье священника (покой 2. щемящий, ранний росный хмельник к пруду студеному босой крапивной стежкой, гудкий пчельник – пустынножитья идеал, что был излечен карой жал: оплывшее ужалом око не вдохновенно уж, язык ужаленный уже не рык, но писк; «смешное не высоко»), – ........................................ ........................................ ......................................... 3. там проповедник-богочтец жил – еретический писатель, смутитель или врач сердец, Писанья вольный толкователь. Народом полный сад и он в расстегнутой косоворотке в руке с евангельем: муж кроткий, о чуде слово и – закон. И на стихе от Иоанна покоя палец, недвижим (ввиду волынского тумана, холмов отображенных ив), 4. сей вдохновенный проповедник беседу-исповедь ведет: мягчайший братский исповедник сейчас в евангельи найдет текст нужный, отповедь благую, и губы братские целуя, усов ласкание дает. Так услаждаюсь, отдыхая; мне богословит светлый лик. И на прощанье, удружая, берусь отдать охапку книг 5. соседу нашему и другу его – все братья и друзья – и, просветленный, книги я – тяжелые томищи были – тащу в обратных планах пыли. ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... ....................... 6. Как много отроческих лет, лет юных, зрелых, как вериги таскал на теле хилом книги! Философ, богохул, поэт, и тяжкодум, и легкосерд, стихов классические глоссы и их преступный перевод, вопросов грозные утесы, до дыр затертый переплет и белый в ней страниц полет, запретных ведений красоты, начальный любострастья класс, – 7. каким порокам учат нас те переплеты и полеты! Их неразжеванная жуть, проглоченная вмиг страница, – прокрыливает память птица, метафору – житейский путь. ....................... ....................... но та пандорина шкатулка – – книг неразвязанный тючок привел меня в покой заулка на огражденный цветничок, 8. где не цветы экклезиаста цвели, не гномы – только астры, да травки жидкое кольцо, где под скамейкой сыроежка жила и шла с оглядкой стежка на одряхлевшее крыльцо. ....................... ....................... ....................... Сосед старик таким кащеем два шкафа под ключем хранил. Бывало, вытянувши шею, 9. зацепит книжку, хмурый хил, и стоя, мусля перст, листает. Так сутки мог стоять подряд, как, говорят, стоял Сократ, вдруг посреди толпы смятенной восхищен виденьем вселенной, так что его ученики свои постельные тюки у стен его расположили; а он, очнувшись, мудр и тих, перешагнувши через них, продолжил путь к базарной пыли. 10. Ужель возможен чистый ток еще в стихах повествованья – свирельный этот голосок, онегинских времен преданья, в цевнице рифм сквозистый вей событий, жизней и любвей! Печален, страшен и отвратен разложенный на части вид в осколках лиры – Пиерид, и тот поэт нам непонятен и неприятен и смешон, кто силится очарованья 11. вернуть стихам повествованья, его осмеянный закон. .......................... Но как же быть, когда событий нам задан небольшой урок! Любить, со смертью спорить, быть и сей властный презирать поток, несущий разные явленья из мира нижнего вращенья! На мысленных его волнах шкафы соседа выплывают, места, качаясь, занимают, 12. поленом подпершись, в углах, и белятся чуть пеной окна, и тянутся луны волокна прозрачной тиной вдоль страниц, слов, строчек, междустрочий, лиц, в лице единственном сникают... уж волны только вздох качают (-ет) [116] за дверью – в спальной старика... и поцелуи разлучает из Блока темная строка ....................... ....................... 13. И вот уже сменяет Блока луны кладбищенской в кустах геометрическое око, вперенное без мысли в прах. ....................... Любовь не вопрошает персти, в ней дух, как дуб растущий, есть ли, – она сама и дух и дуб: где хочет, властно провевает и мир стволистый воздымает – с земли воздетый к небу перст, корнями просекая персть. 14. Между чужих домов скитаясь, бездомный дом пророча свой, таится, нудит, задыхаясь, уж не довольствуясь собой. И больше нету сил томиться, – от ложных планов ум кружится... Грех райский слез, безумье дел, и паровоз свое пропел. И переплет скороговорки переплетаемых колес меня из дум всемирных норки в открытый ветрам мир пронес, 15. где на камнях я жизнь построю, все перемерю, перестрою, пока ж – на почте пострестант, отчаянные утешенья, и Вислы мелкое движенье, и сыпь песка о ток лопат, и снов туманный вертоград... ....................... Но в этих бедах, в этих снах, в тяжелых ноющих плечах идет благое становленье: душа становится видна, – 16. и я с волненьем замечаю, с какой свободою она беседует за чашкой чаю; знакомясь, твердо знает звук своей фамилии незвучной; с какою зоркостью научной своих не смешивает рук с руками разными чужими в пожатий встрясе и зажиме ....................... ....................... .......................

1. ....................... ....................... ....................... ....................... За шкафом тесненькое ложе, шипящий примус, бдящий глаз хозяйки, мрак подводный в нас гнусавящий певцом захожим... Бывало, в праздник мы бежим днем наслаждаться настоящим. День раскален и недвижим, день пахнет утюгом шипящим. 2. Скрежещет остовом трамвай, Варшава за город стремится. Вдоль обмелевших ветхих свай спортсмен над веслами трудится, нас обгоняет грузовик, сосед в подтяжках давит ногу, готический зарится пик, дворняжка подбежала к догу, и дама в ужасе, а дог... но все уже за поворотом, и тощий нас дарит лужок, открытым обливая потом. 3. Среди осколков кинув плэд, скелет сомнительного пола расположился полуголый, на череп натянув берет. В купальном чем-то полосатом там парочка, застыв, сидит перед фотографом усатым, морской воображая вид. Тут дева спит, мозоль ощупав, прикрыв от солнца сапожок. Оркестрик безработных трупов обходит с полькою лужок. 4. И быстро насладясь простором, мы дальше продолжаем бег. Вот здесь за крашеным забором моих трудов недавний брег. Еще пасутся вагонетки, разбросаны на пустыре; вот эти высохшие ветки варились в утренней заре. И так же плоско перед нами (с романса вязкими словами мешаясь) за рекой лежит затверженный без мысли вид: 5. с крестом в отрогах колоколен совидец тайный вознесен, (любовь! я был опасно болен, высоким, вечным соблазнен) пасомой стадною породой тавро реклам дома несут, (ты двойственной своей природой, там коренясь, цветя же тут,) в туманы, в дымы остов шаткий мостом пропячен над рекой, (меня лечила лихорадкой, как тифом лечат ум больной.) 6. и паровозик в запредельный попыхивает мир дымком, (Для нашей хилости скудельной я обещал трехмерный дом,) где трюму черному, невежде, шлепки отмеривает вал, (и вот, достиг, чего я прежде с таким упорством убегал:) спина рабочего в движеньи, гребущего песок со дна, (соединенья, воплощенья; и в первый же остаток дня 7. нацеловаться мы успели до горьких истин на устах), на вылинявшем плоском теле песка, в ободранных кустах (а там, вкусить противоречий – как говорят для рифмы – яд...) [128] у лодыря краснеют плечи, лопатки пыльные торчат... ....................... ....................... ....................... ....................... 8. Ну что ж... назад: в плеск тот же свайный, в зной улиц, зуд рекламных жал... ....................... ....................... И брошенный билет трамвайный дорогу нам перебежал... Цементный дворик и все то же из мрака восстает на нас: шипящий примус, бдящий глаз, за шкафом тесненькое ложе ....................... .......................

1. Мы все уверены, что время проточною водой течет, растение растет из семя и стрелка метит все вперед, ведя по кругу круглый счет. Но знает часовщик за чисткой пружинки вечности стальной: напутанной телеграфисткой довольно часто запятой, чтоб посолонь поплыли стрелки, чтоб закружились время белки назад................... 2. .... понесло бы вспять широкой бурностью теченья: в обратном образе опять поплыли прошлого явленья, но только призрачней, чудней, размеры встречных усекая, как бы входя в них, просекая толпу теней, поток вещей, в незыблемом порядке сущих, орбитой общею текущих. ....................... ....................... 3. Еще я жил как все вчера, посматривал на циферблатик, и днями правила игра – сверчка притворного тиктактик. Но раньше принятого въявь встав нынче в утренние мраки, уже времен я спутал знаки: иду не в будущее – в навь ....................... Не то, чтоб в прошлом, но оно так с настоящим сплетено, так в будущем сквозясь таится, 4. в нем воплощаясь копошится, – как в сказке страшной чародей, что вырастает, удаляясь. И в мраки утра углубляясь, я погружаюсь в мрак ночей, чуть измененных узнавая: реклама хмурится, мигая, в мир первый рушится трамвай; громогремит навстречу свыше, растут шуршащею травой шаги мои, бегут по крышам. И голубиный шорох ниш, повисшие безвесно домы. 5. Мир негативный – смерть ли? жизнь? – предутренний и незнакомый. и также всадник указал мечом чугун рассвета плавкой... ....................... ....................... И только я иду с поправкой: не к черной Висле – на вокзал. ....................... ....................... ....................... ....................... 6. Уже вокзал колебля, птице- центавро-змей парит-ползет. Уж в ленте окон реют лица, бегут носильщики вперед; уж извергая пар из зева, вздохнуло, обогнув перон. Тогда посыпалось из чрева, помчалося со всех сторон. ....................... ....................... ....................... ....................... 7. И вот, в окне уж заревая, смеясь, кивая, узнавая – мой лепомудрый, молодой лик светлый, Божьей данный глинке! Как эти белые морщинки между бровей загладил зной! Все это было уж: предтеча сей встречи – сердца перепев, реминисценцией и встреча и речи. ............ .... И лицо воздев, тащу тугие чемоданы уже в изученные планы. 8. Как после той, большой разлуки разлука летняя утла. ....................... А за окном уж утра звуки: скребется дворника метла. Опаснейшие поцелуи, когда из чайника крутую лью в чашку кипятка струю, готовясь, заспанный, к бритью. И диалог –:                   На небе боги тебя мне указали... 9.                  – Верь!! то были черти, а не боги... ....................... И эти были диалоги... ....................... Вот самодельный шкафчик вер: коллекция нравоучений, перед которой глупый гном еще порой забудет дом для гномов мирности ученья: лучится преломленный мир, в вазончике очится астра. [129] 10. Скороговоркой: эльмульт'фсир сказать, манавадхармашастра... [130] Сим поведеньем возмущен глаз вопиющего, с испугом в нас разных, любящих вперен. И мировой оксиморон топорщится квадратным кругом. [131] ....................... И вот квадратами кружков его повсюду отраженья: в осколках мира черепков, в чертах неузнанных влюбленья... 11. Слова враждуют, но уста всегда готовы к целованью, – такою Книгой Живота (по детскому истолкованью) раскрыта праведно любовь – такою близостью (жи) вотой , роднóю, рóдной, кровной, плотой (от плоть, от родинка, от кровь). Не страсть, таинственная мирность, шатер раскинутый в песках (см. в трактате о шатрах), где шествует смерчками мiрность Из трактата о шатрах (переложение) ...План гемисферы голубой, с эмблемами духовной тверди; отрог гремящий жестяной, топорщащий антенны жерди; персть – для бессмертных смертный дом; ладони женской кров и – гроба: все, что нам явлено шатром, в себе являет мир особый. А над шатром – премудрый век, а в пастбищах – ложбины рек, где рок коровы, воду пьющей, крушит, плеща, тростник цветущий; там – любомудрия настой (и мирром пахнущий и серой), и – просто этот камень серый, нагретый солнцем под стеной...