Володя Заранко возвращался с луга. Конь шел медленно, не торопясь, то и дело отгоняя хвостом назойливых оводов и слепней. Было душно и жарко. Но Володя чувствовал себя бодро. Дорога шла густым, высоким лесом, в котором было много тени и прохлады. А как она действует освежающе, эта прохлада, в такие дни — прямо воздушный родник, да и только!

Мальчик самозабвенно помахивал кнутом, и с придорожных кустов слетали отсеченные листья и ветви. Хорошо в лесу летом! Вот белеют березы между бурыми стволами сосен. Красивые, нарядные, как девчонки. Великаны-дубы, широко раскинув во все стороны узловатые ветви, властвуют над кустарником, над молодыми зарослями, прямые, мощные. По восемьсот лет стоят они на земле, никому не уступая своего места, горделиво смотрят в небо, любуются солнцем, колышут на своих ветвях стаи птиц.

Среди кустов кое-где попадаются пни, вывороченные бурей и грозой деревья. Они замшели от старости, раскинули по сторонам корни-щупальца и издали кажутся чудищами, что сидят у дороги, подстерегают тебя.

А сколько всяких жителей в лесу! Особенно много птиц. Вот кому здесь, в тенистых чащобах, раздолье. Одни птицы чирикают, другие тоненько попискивают, перелетая с места на место, третьи выводят звонкие серебристые трели. Володя прислушивается к голосам птиц, узнает их и начинает невольно подсвистывать. Мальчик так увлекся этой забавой, что позабыл о коне. А конь, будто почуяв, что хозяин не спешит, сошел с дороги и стал щипать траву.

Неожиданно телегу тряхнуло, и тут только Володька спохватился. Но, увидев, что лошадь жадно хватает траву, улыбнулся.

— Проголодалась? — сочувственно спросил он. — Ну, хорошо, попасись. А я тем временем землянички поищу. Договорились? — И соскочил на мшистую кочку.

За зарослями олешника видна была залитая солнцем полянка. Туда и направился мальчик.

На полянке и в самом деле было много земляники. Сочные, с медовым запахом ягоды сами просились в рот. Володя присел на корточки, стал собирать. И позабыл обо всем на свете. Он не замечал, как вокруг порхали птицы, как прямо над головой кружились бабочки, как между кустиками земляники беспрерывно ползли куда-то тонкой золотистой змейкой муравьи.

Но лакомиться ягодами долго не удалось. Вдруг до слуха Володи долетел стук — глухой, отрывистый, далекий. «Что это? Может, лесоруб?» — подумал он и прислушался. Стук повторился. И странно — не мог мальчик определить, откуда, с какой стороны доносится он. Может, это просто так сильно стучит его сердце? Приложил руку к груди — нет, оно спокойно, его сердце. Может, лошадь стучит копытами? Нет, не похоже это на стук копыт…

Наконец мальчик догадался и прильнул ухом к земле. И точно — земля усилила звуки, они стали более отчетливы и ясны. Раз-два, раз-раз! Раз-два! Да ведь эти звуки идут откуда-то из глубины! Вот тебе и солнечная земляничная полянка!

Володя вскочил на ноги, испуганно огляделся. Невдалеке лежит косматый вывороченный пень. Негромко, задумчиво шумит лес. А где-то здесь, почти под ногами, слышатся глухие удары…

Холодная дрожь пробежала по спине мальчика. Через кусты, через высокую крапиву он бросился к дороге.

Только одно мгновение понадобилось Володе, чтобы схватить вожжи и вскочить на передок водовозки. Хлесткий удар кнута, и лошадь во весь опор мчится в деревню.

На колхозном дворе мальчика встретил конюх.

— Слезай! — строго сказал он. — Разве так ездят? Конь весь в пене, будто в молоке искупался.

— Дядя Никита, я не виноват, — жалобно и растерянно ответил Володя. — Там, в лесу, под землей… — и он задохнулся, не хватило воздуха, чтобы досказать мысль. — Да, да, под землей, понимаете, кто-то стучит.

— Ты мне сказок не рассказывай.

— Честное пионерское, дяденька, не вру.

У мальчика был по-настоящему испуганный вид, и дядя Никита понял, что с ним действительно случилось что-то необыкновенное.

— Стучит, говоришь, кто-то? — задумчиво переспросил дядя Никита. — Постой, да ты ведь никак новость привез. А вдруг это наши ребята?

— Какие ребята?

— Не слыхал? Эге! Это ж целая история — Степа Корж и Дима Борознюк пропали! Со вчерашнего утра их не видели. И геолог с ними пропал.

— Кто? Дядя Миша?

— Он самый. Так что пошли, брат, в правление, нужно сообщить председателю.

* * *

Долго сидели ребята в мастерской. Через каждые пятнадцать — двадцать минут Алесь надевал наушники, проверял эфир. Но все было напрасно.

Мальчики и девочки вполголоса переговаривались, недоумевали: куда могли исчезнуть Степа и Дима. Зашел разговор о пропаже важных бумаг из партизанского ящика, о Савосе Занозине. И только Наташа Гомон молчала, будто набрав в рот воды. Девочка очень волновалась за Степу и Димку и за партизанские бумаги. Ведь это она подсмотрела, куда Костя и Антон спрятали ящик с катера, она написала письмо. «А может… — похолодела Наташа, — может, письмо попало в руки плохого человека? Если нашлась бумага о Занозине, так не было ли там еще каких-нибудь бумаг? Вот кто-то и хочет скрыть…»

И у Леньки тяжело на душе. Если бы он знал, что все так нехорошо получится, ни за что не поехал бы на луг с отцом. Он бы целый день просидел в мастерской, у радиотелефона, он бы обязательно наладил аппарат.

Мальчику не сиделось, и он попросил у Алеся наушники. Так, может, время быстрее пройдет… Алесь уступил ему место. Леня прислушался. И вдруг… Нет, это не почудилось ему! В наушниках послышался тихий-тихий голос:

— …нас засыпало в дзоте… Дзоте…

Леньке показался очень знакомым этот голос. Он тряхнул головой, плотнее к ушам прижал раковинки наушников. Голос долетел уже более отчетливо и ясно.

— Спасите! Спасите! Нас засыпало в дзоте…

Ленька встрепенулся, как птица, радостно вспыхнули его глаза. Резко повернувшись к Алесю и товарищам, он крикнул:

— Товарищи, ребята наши живы! Слышите — живы! Они говорят! Их засыпало в дзоте около возвышенности «Трех братьев». Они не могут сами выбраться.