Солнце поднималось все выше и выше и, казалось, медленно уменьшалось, будто таяло от собственного тепла и света. Налетел ветер, вздыбились, зашумели волны, и легкая подушка плывуна, сотворенная за десятки лет из листьев, трав и корней, закачалась под ногами.

Вадим Николаевич и Алесь сразу почувствовали упругие толчки. На кромку плывуна набегали волны, топили ее шипучим молоком пены. Было видно, как покачивается на середине редкий лозняк. Стрельба в окруженном фашистами районе не прекращалась. Громыхали пушки. В лесу что-то горело, вверх поднимался сизо-черный дым, похожий на косматую конскую гриву.

«Как там наши?» — с тревогой думал каждый из путников.

— Давайте обследуем плывун, — прервал молчание Алесь, — тут теперь все наше: и лозняк, и камыш с аиром и кочками.

— Эх, вот ведь что получается! Там будут считать, что нас убило или что мы в плен попали. А мы тут загораем…

— Нас прибьет к берегу или к острову, что на озере. Это ясно.

— К острову нежелательно бы, — сказал Вадим Николаевич. — Там мы ничего хорошего не найдем. Он же пустынный, безлюдный.

Отсюда остров выглядел очень красиво, казался сплошь заросшим могучими вековыми деревьями.

В мирное время сюда нередко приезжали жители Митковичей, небольшого местечка, расположенного в нескольких километрах.

Назывался остров красиво и загадочно: Черный Дуб.

— Конечно, хорошо бы обойти его, — сказал Алесь.

— Да, пожалуй, туда нам попадать незачем. Но уж теперь что будет, то будет. Если вынесет на остров…

— А мы возьмем власть в свои руки, — перебил Алесь.

— Это как же?

— Сделаем плот и поплывем куда надо!

— Пожалуй, это идея! — усмехнулся Вадим Николаевич. — Но вот вопрос: из чего?

— Из камыша, из лозняка. Вон сколько этого добра!

— Камыш подойдет, а лозняк сыроват. Да и срезать его надо. А чем? Вот, брат, и проблема. Как ни крути, а мы с тобой, как греческий Прометей, прикованы к скале!

— Давайте я промеряю плывун вдоль и поперек, — не унимался Алесь, — будем знать хоть, какой кусок суши у нас под ногами!

Парнишка поднялся с кочки-бугорка и вошел в камыш, руками разгребая его в стороны.

Вадим Николаевич вышел к берегу плывуна, разделся по пояс и ополоснул озерной водой лицо и грудь. Сразу задышалось легче и на душе вроде посветлело: даже их с Алесем положение не казалось уже таким безнадежным. Судьба свела его с неплохим хлопцем. Сколько он хлебнул горя, а держится стойко, мужественно. И какая воля к победе! А это совсем не мало!

Итак, идет первый день их вынужденного странствия. Вадим Николаевич огляделся, поискал глазами свою винтовку — вот она, у орешинки, и это деревце умудрилось прижиться на плывуне. Хорошая винтовка, добрая винтовка! Шестеро врагов уложила навечно в землю, а двух в рукопашной прикончила острым штыком!

…Хорошо они сейчас поговорили с Вадимом Николаевичем, думал Алесь. Вроде военного совещания. Условились, как нужно при случае действовать, что делать.

Вот рядом шелестит ветвями молоденькая ива. Алесь замирает у деревца, вскидывая вверх голову. Взобраться посмотреть? Может, уже откуда-то приближается опасность?

Недолго думая, Алесь цепко охватил руками кривой корявый ствол и стал взбираться вверх. В грудь ударил упругий свежий ветерок. Алесь огляделся. Сначала решил осмотреть контуры плывуна. Отсюда он хорошо просматривался. Южная его часть — закругленная, северная — с заостренным мысом. Бока изрезанные, неровные. Видно, как ходят ходуном берега плывуна, особенно северная сторона, откуда дует ветер и набегают крутые волны.

Что же, даже и на маленьком куске плывуна, как на льдине, можно передвигаться, хоть и рискуешь перевернуться.

…Над низеньким ивняком то и дело вспархивали птицы — не покинули полюбившееся родное место. А это, кажется, подала голос утка. Так и есть. Вот их целая стайка на воде. Подбить хотя бы одну — была бы добыча. А как? Винтовка бездействует. Может, лук смастерить? Это не так сложно. Матузок он найдет, а за пружину сойдет ивовая ветка. Вот и будет у них хоть какое-то оружие. И конечно, стрелы нужно изготовить. На солнце хорошо их подсушить.

Алесь улыбнулся своим мыслям. Напрасно они горевали! Не пропадут, что-нибудь да придумают!

…Озеро расстилается перед ним во всю ширь, кажется огромным-огромным. Все в гребнях волн, сверкает, переливается на солнце. Нигде не видно ни лодки, ни челна. Раньше в такое время, наверно, и не сосчитать было рыбаков. А сейчас пустынно вокруг: людям не до рыбалки.

Вот бы на снопиках из камыша добраться до берега. Конечно, страшно оказаться один на один с этим огромным озером. Сейчас оно тихое, спокойное, а как налетит ветер, поднимутся волны, зашумят, зарокочут… Только держись!

Глаза дозорного внимательно вглядываются в водный простор. Опасности пока не видно. Враги все силы бросили на болото. Вон куда они добрались — до прибрежной деревни Сорочаны. Там что-то горит. А может, еще и не добрались — может, это пожар от разорвавшейся мины или от снаряда.

Эх, если бы прилетели наши самолеты да сбросили партизанам ящики с патронами, гранатами, автоматами. Ведь патронов не хватает, с каждым днем им все труднее отбиваться от врагов. Однако не видно наших самолетов… Освободить народных мстителей из вражеского кольца могли бы и соседние партизанские соединения, что действуют на Любоньщине. Но здесь нужно ударить по врагу одновременно с фронта и с тыла. А как это сделать в таких сложных условиях? Кабы был Алесь там, среди партизан, обязательно попросился бы у главного командира дядьки Андрея стать связным. Взял бы пакет и гранату, заткнул в карман — и сквозь лесную глухомань пробивался бы через блокадное кольцо! Где полз бы ящерицей, где прятался за деревьями — словом, постарался обойти опасные места, как-то выбраться на волю. И тогда…

В одну из темных ночей загремел бы большой бой. Немцы не успели б прийти в себя, как из «мешка», уже, казалось, туго завязанного, высыпалась и исчезла бы такая желанная для фашистов добыча.

* * *

Тревожно зашуршал камыш, и тотчас выскочил из зарослей запыхавшийся, перепачканный Алесь.

— Вадим Николаевич! Там, понимаете… там. — Он показал рукой назад, в камыши.

— Да говори же! — встревожился учитель. — На гадюку, что ли, напоролся?

— Да нет, какая гадюка! — с досадой перебил Алесь. — Там… Там слышится какой-то непонятный голос.

— Не птица ли?

— Я тоже так думал, но не птица это. Я плывун промерял, шуршал осокой, а там и загукал кто-то. Пойдем посмотрим!

— Ох, испугал же ты меня, парень. Может, тебе почудилось?

— Почудилось! Как бы не так, «почудилось»… Говорю: что-то у коряги зашевелилось и вроде как застонало.

— Даже зашевелилось? Тогда, брат, идем!

Алесь побежал вперед, осторожно раздвигая камыш руками и оглядываясь по сторонам. Вадим Николаевич шел позади. Внезапно до его слуха долетели необычные звуки. То ли плач, то ли еще что…

— Слышите? — прошептал Алесь. — Кто-то стонет.

Учитель наклонился к самому уху мальчика:

— Тише!.. Подожди, я сам посмотрю.

Вадим Николаевич выбрался из камыша и направился прямо на голос. Следом за ним крался Алесь: приказ учителя не смог удержать парнишку на месте. Неужели на их маленьком плывуне люди? Кто они? Много ли?.. Так они миновали мшистую полянку. Вот и берег. Сквозь редкие заросли лозняка просматривается синева озера. И тут совсем близко раздался слабый, жалобный плач ребенка. Еще несколько шагов… Стоп. Что это? У трухлявой коряги лежала неподвижно, широко раскинув руки, молодая женщина в темной одежде, в пестром платочке на голове. Около нее копошилась совсем маленькая девочка, она дергала мать за рукав и жалобно тянула:

— Ма-а-а!.. Ма-а-а!..

Увидев незнакомых людей, девочка испуганно замерла.

Вадим Николаевич наклонился над женщиной, приложил ухо к груди — дыханья не было. Он с трудом оторвал девочку от матери. Она забилась в его руках, заплакала.

— Не бойся, маленькая, не бойся! — говорил учитель. — Лучше бы меня шарахнуло бомбой, чтобы не видеть такое…

Алесь возмущенно перебил:

— Зачем вы так, Вадим Николаевич? Мы должны выжить! Кто же тогда будет воевать с фашистом?

— Да, да, ты прав, Алесь. Прости. Видишь, нервы сдали. Никак не привыкну к горю людскому. Посмотри на нее — совсем кроха… Ведь пропала бы без нас!

Девочка между тем никак не хотела сидеть на руках учителя: всхлипывала, вырывалась изо всех сил. Ей было на вид не больше полутора лет. Одета по-деревенски — в длинную, до пят, полотняную рубашку, с непокрытой головкой, босая. На щеках грязные разводы от слез.

— Не плачь, маленькая, — утешал ее Вадим Николаевич. И все гладил, гладил ее мягкие русые волосы. Но та плакала и тянулась к матери.

Вадим Николаевич передал девочку Алесю, а сам склонился над женщиной, потрогал холодный лоб. Большие рыжие муравьи ползали по лицу и шее женщины. Остекленевшие глаза, казалось, недоумевали, пристально вглядываясь в высокое голубое небо. Кто она? Откуда?.. Теперь не узнать. Ага, вот какая-то тряпица, желтый платок и бутылочка. Видно, для маленькой. Это пригодится. Он осмотрел голову женщины. Она была убита осколком бомбы — молодая совсем еще…

Алесь шмыгнул носом, отвернулся, отошел в сторонку.

Вадим Николаевич позвал его:

— Ты иди отсюда, Алесь, на прогалинку, на солнышко, возьми девочку. А я мать похороню… Пусть земля ей будет пухом.

Алесь, как сумел, обмотал девочку тряпицей и понес ее на поляну. Девочка уже не плакала, а только всхлипывала. Шмыгал носом и Алесь.

День разгорался. Ветер шевелил чубатый камыш, раскачивал тонкие верхушки лозняка. Озеро мельтешило мелкой рябью.

Вдали, на северной стороне, гремели, не умолкали пушки… А скольких же и там хоронили, оплакивали, опуская в сырую землю, и там сейчас вовсю хозяйничала смерть…

У невысокого холмика Алесь остановился. Он поставил девочку на землю, а сам сел рядом.

— Вот и пришли! Ну, успокойся, не плачь. — Алесь заглянул в бледное личико девочки. — Мы с тобой сейчас погуляем. Ну-ка вставай на ножки. Умеешь сама ходить?

Девочка покачнулась и села. Алесь сорвал травинку.

— Видишь, какая хорошая? Хочешь, сорву еще? А может, тебе птичку поймать?

Из чащи камыша вышел Вадим Николаевич.

Алесь похвастался:

— Смотрите, привыкает. Я уже поговорил с ней.

— Думаешь, она может ходить? Ну ставь ее на ножки.

— Ставил. Как же! Да она сразу села. А ну-ка встань, — Алесь подхватил девочку под руки. — Топай ножками, топай, — и отодвинулся в сторону. Девочка молча смотрела на Алеся синими глазами и не двигалась.

— Дода, — прошептала она.

— Что такое Дода? — засмеялся Алесь.

— Это она тебя так называет.

— Вот придумала! Я не Дода, а Алесь.

— Дода! — стояла на своем девочка.

— Перекрестила, ну что ты будешь делать — перекрестила… А как тебя зовут?

Девочка внимательно посмотрела на Алеся, смешно заморгала.

— Ты скажешь, как тебя зовут? — Алесь шутя ткнул пальцем ей в грудь. Девочка крепко ухватилась за палец, покачнулась и… пошла.

— Родная ты моя! — обрадовался учитель. Он взял ее за ручку. — Ты меня не боишься? А ну пойдем к озеру. Я тебя умою. Пойдешь?

Девочка подняла вверх головку и вдруг решительно сказала:

— Тата!

Вадим Николаевич улыбнулся.

— Ну вот, видишь, признала. Так я твой папа. А вот, — показал он на Алеся, — твой Дода.

— Дода! — убежденно повторила девочка.

— Ну, Алесь, теперь попробуй отделаться от этого имени, — засмеялся учитель.

— А как ее зовут, не говорит, вот хитрая.

— Ну, милая, — наклонился Вадим Николаевич к девочке, — пошли к озеру. Пошли!

— Па-ашли! — повторила та неуверенно. И они втроем направились к озеру. Шли медленно, не спеша. Справа от девочки Вадим Николаевич, слева — Алесь. Они внимательно следили за ней.

Оба понимали — и без того сложное положение, в какое они попали, теперь еще больше усложнилось.

Девочка, наступая на колючки, морщилась и всхлипывала.

— Что, больно? — сочувствовал Алесь. — Привыкай, привыкай. Это не большая беда.

Вблизи озеро испугало девочку, она боязливо прижалась к Вадиму Николаевичу.

— Это вода, детка, вода. Вот постой, мы тебя немного ополоснем. И ножки, и ручки, и лицо. И ты у нас будешь красивая-красивая.

— Ка-си-вая, — как эхо, повторила девчушка и улыбнулась. Алесь зачерпнул кепкой воду и подсел к ней поближе. Она испуганно захныкала, потянулась к Вадиму Николаевичу.

— Скажи, какая неженка! Холодной воды не терпишь! Давай скорей умоемся.

— Тата, Дода! — сказала девочка.

Вадим Николаевич и Алесь переглянулись: что она хочет? Но девочка сама ответила на этот вопрос:

— Тата, дай-дай, — и засунула в рот кулачок.

— Видишь, она хочет есть, — Вадим Николаевич вздохнул. — Чем же, детка, мы тебя накормим?

Но тут же вспомнил:

— А ну, Алесь, тащи сюда свой сухарь.

Увидела девочка хлеб, заплакала и потянулась к нему.

— Во какая голодная. — Алесь отдал сухарь Вадиму Николаевичу.

Учитель размочил сухарь, завернул его в тряпочку и завязал сверху узелком. Получилось подобие соски, он протянул ее малышке и сказал Алесю:

— Пусть сосет — ей надолго хватит, голод пока хоть не так будет донимать. А там что-нибудь придумаем.

Потом он достал из кармана желтый платок и старательно повязал его на голову девочке.

— А это мама тебе передала. Просила, чтобы росла ты большая-пребольшая!

Девочка сосала свою «соску», громко сопела и причмокивала.

Держа в руке остаток сухаря, приметно уменьшившегося за утро, Вадим Николаевич сказал:

— Мы, Алесь, теперь на сухарь никакого права не имеем!

— Ясно, — согласился мальчик. — Разве не понимаю?

— Держи его у себя в сумке. Будешь кормить девочку.

Алесь кивнул.