ЗА СОРОК ДНЕЙ.

Внезапно помещение заполнилось тревожным гулом.

Растворились тяжелые, окованные золотом двери, пропуская троих мужчин и женщину.

Гул нарастал.

Молодая жрица в темно-синей одежде шла чуть впереди своих спутников. На златовласой голове ее переливалась драгоценностями корона в виде крыльев сокола.

Мужчины из сопровождения жрицы относились к разным сословиям. В первом угадывался вельможа — и по одежде, и по уверенной походке. Второй, бедра которого прикрывал простой передник из белого гофрированного полотна, был рожден в семье простолюдинов, и лишь благодаря своим способностям добился положения жреца в храме Бену. Понять происхождение третьего человека — окутанного темными одеждами, в капюшоне, опущенном на лицо — было невозможно.

При появлении этой четверки стража почтительно склонила головы.

Со стен на вошедших взирал каменный бык.

#image002.jpg

Она видела себя со стороны и стала той самой жрицей, едва красавица в синем убранстве миновала барельеф быка… Она знала, что так не бывает, и все же так было.

Уста невидимых священнослужителей возносили молитвы богам Нетеру. Колонны храма уходили ввысь.

В центре зала находился большой водоем. Черным было небо, гневливым.

Все пятьсот сорок дверей захлопнулись, отрезая пути назад. Отныне выхода не стало, всё замкнулось в храме.

Жрица вскинула руки, и вслед за нею это сделали все служители святилища Бену, видимые или прячущиеся в темноте за колоннами.

— Воспоем рождение Пятого Солнца! — крикнула она звучным голосом, и эхо вознеслось в темноту.

Колонны вздрогнули. С невидимого дна послышались раскаты дальнего грома. Вода в бассейне засветилась.

— О, брат мой! О, великие боги! Дайте мне сил! — продолжала кричать женщина, пока смыкались вереницы людей, хватающих друг друга за руки.

И вновь она видела себя со стороны. Двухмерность восприятия нисколько не удивляла ее теперь. Она знала, что надо делать, и знание наполняло силами.

«Вельможа», «черный незнакомец» и «жрец-в-белом» встали вокруг нее.

Грохот приближался. Хор молящихся умолк. Гигантские колонны покрылись трещинами, осколки камней и облицовка полетели в бассейн. Все, кроме жрицы и ее спутников, пали в ужасе ничком на плиты пола.

Женщина прыгнула в воду, стараясь не смотреть в слепящую светом глубину. Легкая одежда подобно темно-синим крыльям распласталась на поверхности.

Вода засияла еще жарче, вспенилась, выпуская на волю нечто неведомое. И, распахнув крылья, из пучины стрелой вылетела огромная птица.

И тут все опрокинулось, ярко запылало освобожденное солнце. Черное небо осталось внизу. А птица запела.

Тогда жрица поняла, что еще слишком рано, что никто из них не готов к тому, чему суждено сбыться.

— Не надо! — закричала несчастная, судорожно хватаясь за бортик бассейна в попытке выбраться из воды и понимая, что все кончено.

Она видела себя со стороны. Она существовала одновременно в двух местах, но единое отчаянье владело ею в обеих ипостасях.

Локоны солнца обратились безжалостными протуберанцами, и волна огня захлестнула птицу. Черный прах посыпался вниз, в черную воду.

Женщина знала, что собрать нужно все до последней частички. И тогда, только тогда…

— Ох, нет! — вырвалось у нее, когда пространство вскрылось огненными порталами и выпустило саламандр, готовых растащить пепел сожженной птицы.

…Собрать все до последней частички, и тогда…

— Назад! — крикнула жрица, пытаясь задержать хотя бы одну ящерицу.

На помощь ей ринулся «черный незнакомец». Она посмотрела в темное пятно на месте его лица, полускрытого капюшоном, напрасно желая отыскать взгляд:

— Помоги мне, Ал-Анпа! — шепнули ее губы. — Время — назад!..

Он покачал головой. В руках его извивалась огненная саламандра, кусаясь и обжигая незащищенную плоть.

А с небес падал черный снег…

* * *

— О, боже! — подскочила полуослепленная Рената. — Не прикасайтесь ко мне!

Перед ее глазами все плыло и мерцало. Ладонь упиралась в мокрую от слез диванную подушку, волосы хранили запах вельветовой наволочки: в чужом доме запахи всегда воспринимаются острее. Распухшие веки казались Ренате тяжелыми, будто на них положили мертвецкие пятаки.

Кто-то приблизился к ней. Смутный, черный силуэт. Девушка вжалась в спинку дивана.

— Кто вы?! — взвизгнула она, и тут наконец пелена упала с ее глаз.

— Т-ш-ш-ш!

Она узнала отцовского телохранителя.

— Не надо кричать… — он склонился над нею. — Это я.

— Саша?.. — девушка немного успокоилась и начала озираться. — Я что — спала?!

Реальность вернулась, а вместе с нею — страх с иным привкусом, нежели испытывала Рената (или не Рената?) во сне. Тревога, еще не до конца осознанная, скрутилась холодным тяжелым клубком где-то у сердца. Что было? Что случилось до сна?..

У закрытого окна, одним коленом опершись на тумбочку, стояла Даша и смотрела вниз. Короткие, цвета красного дерева, волосы, джинсы в обтяжку, спортивная ветровка — недаром широкоплечую и узкобедрую Дарью частенько принимали за парня.

Артур методично рассовывал по карманам запасные обоймы.

— Это они, — увидев кого-то внизу, возле дома, бросила через плечо Дарья. — Вам пора идти, Саня.

По их договоренности, Артур в случае чего должен был прикрывать Дарью, Дарья — непосредственно свою подопечную. Если что… Никогда еще эти условия не были актуальны для них, официально оберегавших носимые хозяйкой драгоценности. Так решил осторожный Сокольников, нанимая секьюрити для единственной дочери. Сегодняшний день расставил точки над i. Сегодня Даша и Артур сделались телохранителями Ренаты в полном смысле этого слова.

— Кто — они?! — Рената коснулась лба и ощутила, что налипшие на лицо волосы промокли от ледяного пота.

Снова материализовавшись в комнате с ее джинсовой курткой в руках, Саша начал одевать обессилевшую от страха и непонимания подопечную. Проще было бы второпях нарядить набитую ватой куклу: Рената даже не догадалась помочь ему. Взгляд ее мимоходом скользнул по застекленным книжным стеллажам. Книг было очень много. На средней полке стояла фотография пожилой женщины. «Может быть, Сашина мама? Или старшая сестра?.. Да о чем я думаю, господи?! Это как паралич!»

Артур и Дарья выскочили в коридор и заняли места по обе стороны от входной двери.

— Вставайте, Рената!

— Быстрей же, вы! — полушепотом выкрикнула Дарья, напрягая связки, чтобы ее услышали на другом конце длинного коридора.

Осознав тщетность уговоров, отцовский телохранитель подхватил Ренату под мышки, поставил на ноги и, поддерживая, повлек к дверям. Период паники сменился у нее тупым безразличием ко всему, что происходило вокруг. Если утопающий перестает бороться за свою жизнь, он тянет ко дну и своего спасителя… И это с нею уже когда-то… когда-то…

— Да скорее! — рявкнул на Ренату Артур и, чуть помягче, прибавил для Саши: — Уходите, мы задержим, сколько сможем…

— Мы наверху, — предупредил телохранителей Саша, засунул пистолет за ремень брюк, под пиджак, и крепко стиснул руку подопечной.

Рената смотрела в пол, моля всех богов только об одном: поскорее проснуться. Паркет, как отметилось в заторможенном сознании, был старый, потемневший, где-то потертый, где-то поцарапанный, некоторые дощечки запали. Нет, во сне не бывает стольких подробностей…

Уже в дверях, ведомая Сашей, Рената вдруг испытала что-то, сравнимое с ударом электротока. Она вскинула глаза на своего телохранителя, Артура. И снова этот непонятный взгляд — поверх ее головы. Будто Артур высматривал нечто, зависшее над ее макушкой… Жуткий взгляд, скользящий, но пристальный… И такой знакомый…

…Но Саша выдернул ее вслед за собой из квартиры.

Все звуки в подъезде отчетливо разносились эхом. Вот полукруглое оконце на площадке. На улице быстро темнеет… Эта мерзкая грязно-желтая плитка на полу — школьная казенщина. Такое разве приснится? Очередность, логичность… Нет, это явь!

Внизу послышались торопливые шаги нескольких человек.

Саша схватил Ренату на руки и бесшумно преодолел с нею несколько пролетов вверх. Дальше — чердак и слуховые окна, ведущие на крышу…

И тут в подъезде послышалась стрельба.

— Стойте здесь, — Саша указал место в нише под металлической лесенкой, ведущей на чердак. Рената прижалась к известке стены. В голове почему-то закрутилась песенка из веселого мультика про пиратов:

Поднявшись по лесенке, охранник осмотрел закрытый люк — замок было не сломать, но петли проржавели. Молодой человек ударил крышку ладонями, одна из петель не выдержала и сломалась. Повторная попытка увенчалась успехом — люк открылся.

Телохранитель по-кошачьи бесшумно спрыгнул на площадку и выпрямился перед Ренатой. Она заворожено смотрела на него из своего убежища, в голове продолжалась катавасия: «Йо-хо-хо! И бутылка рому!». А внизу все еще стреляли.

— Ну! — Саша вытянул Ренату из ниши. — Скорее наверх!

Рената забралась по лестнице как ужаленная.

Она вползла на чердак. Острый шлак, смешанный с высохшим голубиным пометом и пухом, впивался ей в коленки. А сзади ее теснил телохранитель, который, запрыгнув следом, задвигал крышку люка на место.

— Что дальше-то? — спросила девушка, наблюдая, как Саша волочит по полу бетонный блок.

Вместо ответа охранник захлопнул люк и взгромоздил поверх него плиту.

— Надо позвонить папе! — наконец-то догадалась Рената. — Он быстро разберется, что здесь проис…

Саша, уже было двинувшийся вперед, резко остановился и с сомнением во взгляде посмотрел на нее.

— Что? — не поняла девушка.

— Вы себя нормально чувствуете?

— Так что?! — уже настойчивей и громче повторила она, ощущая в его взгляде что-то нехорошее.

— Идем! — сказал телохранитель и продолжил путь, пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о низкую крышу чердака.

— Куда мы?! — запыхавшись, но догнав наконец своего спутника, спросила девушка.

— Здесь второй выход.

Когда Саша спрыгнул вниз, на него бросился взбежавший по ступенькам крупный бритоголовый парень в черной «кожанке». «Что им от нас нужно?!» — мысленно вскрикнула Рената.

Движения телохранителя были коротки, точны и скупы: бросок, а затем быстрый уверенный удар кулаком в «адамово яблоко». Отчетливо что-то хрустнуло. Нападавший безвольно вытянулся на грязно-желтой плитке.

Рената спустилась и, не сводя глаз с лежащего поперек площадки бритоголового, осторожно его перешагнула.

Телохранитель подтолкнул подопечную в сторону незатейливого витража.

— Нам нужно назад, — объяснил он.

— Куда? Я не пойду, там стреляли…

Саша красноречиво поглядел на распростертое тело «братка» и отворил окошко, вмонтированное в аляповатый витраж.

— Да что случилось? САША?!!

— На вас охотятся, — коротко бросил он и подтолкнул Ренату к распахнутому окну.

Та уперлась что было сил:

— Я высоты боюсь! Не полезу!

— Оставайтесь, — спокойно сказал Саша, пожимая плечами и перешагивая через порожек на узкий балкончик, больше похожий на карниз.

Рената шумно выдохнула, сжала кулаки, и, прижимаясь к стене, молча последовала за ним.

Беглецы продвигались медленно, по карнизам, через балконы разных этажей, и, несмотря на ужас, девушка не отставала от своего спасителя ни на метр. Наконец, держа пистолет наизготовку, Саша осторожно заглянул в собственную квартиру. Внутри было темно и тихо. Телохранитель распахнул окно и прыгнул. Мгновение спустя послышался выстрел.

Рената вздрогнула и едва не оступилась. Если с Сашей что-то случилось, не жить и ей.

И тут она с облегчением услышала его голос.

— Быстро! — приказал телохранитель. — Больше никого…

Он ухватил подопечную за шиворот и затянул внутрь, а затем щелкнул выключателем настольной лампы.

На пороге комнаты в неестественной позе лежал еще один бритоголовый в кожаной куртке. На лбу его темнело небольшое пятно…

— Уезжать вам нужно из города, вот что, Рената Александровна, — Саша усадил полубесчувственную спутницу на диван — тот самый, где она проснулась всего каких-нибудь четверть часа назад. — Посидите пока здесь.

— А вы куда?! — проскулила она.

— Сейчас вернусь.

Рената огляделась вокруг. Почти вся мебель в комнате перевернута, книги сброшены с полок, вытряхнутые с этажерки CD-диски валяются вперемежку с коробками и конвертами, в которые они были упакованы до вторжения незнакомцев. Здесь явно что-то искали. Деньги? Да откуда у человека с Сашиной профессией такие деньги, чтобы ими было можно заинтересовать криминалитет?

Она поймала себя на том, что уже начала свыкаться с соседством трупа, а в голове тем временем все потихоньку становится на свои места.

…О, господи! Ведь Рената потеряла сознание неспроста, а следствием был тот сон про загадочный ритуал… Несколько часов назад ей сказали (Саша и сказал), что Александр Сокольников, ее отец, убит. Видимо, телохранители привезли подопечную в дом Саши, когда она была в обмороке. Рената от глубокого потрясения не помнила ничего, несколько часов просто выпали из ее жизни…

— Саша! — вскрикнула она и бросилась в коридор.

А там снова оцепенела.

У двери в соседнюю комнату лежали Дарья и Артур. Вероятно, они отстреливались до последнего: весь коридор заляпан кровью, на обоях — длинный кровавый след. След Дарьиных пальцев. И Рената ясно представила себе, как, умирая, та съезжала по стене…

…Саша стоит на коленях перед трупом телохранительницы и будто целует ее в губы. Но нет, нет. Рената различила, что он что-то шепчет. И еще (померещилось?): воздух над лицом погибшей словно плавится, как марево над землей в знойный летний день. А может быть, все же не погибшей? Может, охранник намерен оказать Даше первую помощь?..

Рената бросилась к ним:

— Дашенька! Она жива, Саша?

Он поднял голову и посмотрел сквозь Ренату, и она поняла, что нет. Не жива. А если… У Сокольниковых не было принято разговаривать с обслугой о личной жизни, кроме того, Дарья и сама, еще со школы, отличалась большой скрытностью. Ведь может оказаться так, что телохранитель отца и телохранительница Ренаты любили друг друга?

— Уйдите в ванную! — хрипловато потребовал Саша. — Умойтесь, напейтесь! Не мешайте мне!

Девушка беспрекословно подчинилась.

Холодная вода привела Ренату в чувство. Но что же они тут делают?! Зачем телохранитель заставил ее вернуться в этот кошмар? Почему не бежит отсюда теперь, когда нет сомнений, что Дарья с Артуром мертвы? А отец… папа…

…И Рената снова плещет в лицо водой, рыдания рвутся наружу, и сдержать их невозможно: спазмы стискивают горло, не позволяя дышать.

Она закричала, выталкивая из себя боль.

Отворилась дверь. На порог шагнул телохранитель. Он пошатнулся и прижал к губам носовой платок, а потом уже сквозь него хрипловато бросил попутчице:

— Теперь идем!

На первый этаж они спустились без приключений. Стрелять Саше больше не пришлось. Но вместо того чтобы выскочить из подъезда, он нырнул за обшарпанную дверь подвала.

К счастью, долго петлять в темноте им не пришлось. Телохранитель планировал только добежать до окна, противоположного входу, и выбраться наверх, поближе к машине.

Погнутые прутья решетки — не помеха ни для него, ни для Ренаты. Саша змеей проскользнул наружу, осторожно распрямился, выглядывая из углубления ямы, в какие обычно «прячут» подвальные окна, и лишь потом разрешил последовать за ним своей подопечной.

Эта сторона дома выходила на проезжую часть дороги. Здесь было куда светлее и, разумеется, опаснее. Так, по крайней мере, казалось Ренате. Гонясь за Сашей по небольшому палисаднику, она в панике представляла, что из каждого окна, из каждого автомобиля в них сейчас целятся преследователи.

Джип «Чероки», некогда принадлежавший отцу, был припаркован у обочины. Так, словно водитель отлучился на минутку и сейчас подойдет. При этом машину прикрывали давно не стриженные кусты боярышника.

Увози нас, Саша, отсюда поскорее!

На сидении водителя темнело пятно. Кровь. Рената закусила губу: это кровь отца…

…Саша хватает брошенную на заднем сидении «кожанку» с меховой подстежкой (тоже отцовская, отмечает девушка) и накрывает ею пятно.

— Сюда! — указывает на соседнее кресло.

Рената падает справа от него и только теперь ощущает, что после их пробежки по палисаднику штанины ее джинсов промокли до самых колен…

…Теперь Саша, пользуясь относительной невидимостью, не торопился. Подкурив, он минуты три ждал, пока прогреется двигатель.

— Кто убил папу? — спросила Рената.

— Я не знаю, — телохранитель внимательно посмотрел на нее.

В его взгляде читалось сочувствие. К черту сочувствие! Ей нужно знать, кто это сделал!

— Надо обратиться в милицию!

Он покачал головой:

— Не будьте так наивны. Если вы полагаете, что деньги в вашей семье зарабатывались праведным путем, то ошибаетесь. Я могу высадить вас возле первого попавшегося участка, но не более того…

— Вы… передали мне слова отца… я помню. Он просил вас… позаботиться обо мне. Он просил!

— Александр Палыч имел в виду, что вы должны подчиняться мне, — голос телохранителя звучал успокаивающе рассудительно: так старшие говорят с детьми, напуганными темнотой. — Остальное — не мое дело. Вы согласны с моими условиями?

Девушка сжалась. Ее знобило. Сырые джинсы ледяным компрессом облепили ноги, в горле саднили сорванные криком связки. Завтра ангина ей обеспечена…

Саша отвел рычаг, и «Чероки» плавно тронулся с места. Телохранитель разввернул машину. Слегка подпрыгнув на трамвайных рельсах, джип выскочил на противоположную полосу, пристроился к небольшому муниципальному автобусу, встал рядом с ним перед светофором.

Площадь Маркса уже почти обезлюдела. Последние коробейники и «семечковые» бабушки собирали свой нехитрый товар. На кольцевой, возле строящейся остановки, ожидали своих вагоновожатых два трамвая. А за остановкой на козырьке метро светилась алым буковка «М». Все это, промелькнув перед глазами, тут же кануло в никуда. Рената постаралась бы запечатлеть повседневные образы родного города в памяти, знай она заранее, что видит их в последний раз. Но тогда девушка об этом не думала…

…Проскочила дорога по Титова, затем — пустая, с увядающей клумбой, круглая площадь Станиславского. И только на Кирзаводе Рената вдруг опомнилась:

— Куда мы едем?!

— В Толмачи.

— В аэропорт?!

— Ну, конечно! — Саша выбрался из раздумий и вновь заметил существование спутницы.

Короткого взгляда на ее дрожащие коленки ему хватило, чтобы усилить мощность обогревателя и направить поток горячего воздуха на Ренатины ноги.

— Так лучше? — он подержал руку возле вентилятора.

— Куда вы хотите лететь? — не обратив никакого внимания на его запоздалую заботу, стояла на своем Рената.

— Подальше отсюда.

— Вы полетите со мной?

— Посмотрим.

— Я никогда не летала. Я боюсь высоты, боюсь самолетов.

— Со своими страхами вы чудесно справились на карнизе моего дома, — отрезал он.

— А что, билеты на самолет можно взять прямо в день отлета? — ядовито поддела его Рената.

— Гм… — Саша не нашелся, что ответить.

— Послушайте, а почему они преследуют меня? Как вы думаете?

— О! А я хотел спросить об этом вас! — он двинул бровью.

…Огни Юго-Западного жилмассива радостно и по-домашнему подмигнули беглецам, словно дразнят недосягаемым уютом тепла, телевизора, ароматного глинтвейна… Может быть, произошедшая трагедия все-таки окажется сном? Рената безнадежно вздохнула, прогоняя глупо-оптимистичную мысль, что преследовала ее весь этот безумный вечер. Назойливая гостья, уйди! Я была бы рада, но ты обманываешь!

— Я не знаю, как дальше жить… — призналась девушка.

— Скроемся — что-нибудь придумаем. Не могут же они преследовать нас вечно. Убраться подальше от Новосибирска — это не лишняя мера, а вот страдать манией преследования… гм… пока не вижу причин. Надеюсь, и не увижу…

— Dum spiro, spero?

— Sunt ista.

Своим ответом Саша немало удивил Ренату. Отцовский секьюрити был эрудирован; теперь-то понятно, что книги в его квартире, так безобразно раскиданные непрошеными гостями, занимали полки не для декора. Вот Артур наверняка посмотрел бы на нее так, словно она выбранилась. А Саша, кажется, и не заметил перехода на латынь…

— Давайте сделаем так, — сказала она и почувствовала слабую боль в горле. — Мы остановимся в пригороде. К примеру, в Оби. И ваш любимый аэропорт будет рядом…

— Вы согрелись?

— Почти.

— Ладно, посмотрим. У меня, правда, еще не пропало ощущение, что нам дышат в затылок… Но нет вящей необходимости носиться, как ужаленным в з-з-з… гм…

Впервые за весь вечер девушка вымучила улыбку. Может быть, Саша сознательно хотел ободрить ее этой скабрезной шуточкой? А он тем временем свернул на ужасную, состоящую из одних кочек и разбитой колеи, проселочную дорогу.

Только возле ветхой дачной избушки, затерянной среди десятков таких же кособоких товарок, Рената спросила:

— А что сие?

— А сие, Рената Александровна, заброшенная дачка. Еще мой батюшка продал участок нашему соседу, но тот заколотил дом и не был здесь уже лет десять. А потому — уж не взыщите, барыня, но почивать на пуховых перинах, наверное, не придется…

На этот раз попытка Саши увенчалась успехом: Рената уже без притворства улыбнулась его словам.

— Все ж не в машине! — бодро откликнулась она.

Едва они покинули джип, откуда-то донеслась приглушенная музыка. Это был мотив «Одинокого пастуха» Морриконе.

— Что это? — начала озираться девушка.

Саша раздумывал ровно секунду. Затем нырнул в салон машины, нашел карман в куртке Сокольникова. Плачущая свирель заиграла громче. Телохранитель вытащил мобильный телефон, и Рената узнала сотовый отца.

— Да? — тихим и посерьезневшим голосом отозвался Саша.

…Сердце Ренаты запорхало, ноги снова онемели…

Прошла вечность, прежде чем телохранитель, выслушав неизвестного, отключил мобильный. Он не помрачнел, не изменился в лице, ничего не ответил собеседнику, но Рената поняла: дело — швах…

— Ну?

— В машину, — мотнув головой, бросил Саша. — Дача, баня и девочки отменяются… Боюсь, охота открыта и на вас, Рената Александровна… И опасаюсь, что времени ждать билета у нас нет совсем…

— Думаете, нас вычислят? Здесь?

— Здесь — еще как вычислят…

«Чероки» снова поскакал по кочкам.

— Саша… — нерешительно начала Рената. — Как получилось, что вас не было рядом, когда убили папу?

— Он не всегда приглашал с собой охранников. Я предупреждал его, что это неосмотрительно, но вы же хорошо знаете вашего отца…

— Да. Нрав у него был крутой… Мы часто ссорились… О, боже! — она всхлипнула

Телохранителя тоже не радовала участь рассказывать все это осиротевшей девчонке. Да, она еще девчонка. Сколько ей, интересно? На вид и не определишь. Она из того типа женщин, кому до тридцати дают шестнадцать… Рыженькая, миловидная. Затравленная. Еще бы!.. И рука его сама собой потянулась к очередной сигарете…

— Я опоздал на несколько минут… — неохотно поведал он, подкуривая. — Застал Александра Палыча в этой машине, умирающим. Он говорил о каком-то «дипломате». Между прочим… — телохранитель шумно затянулся, помедлил и лишь потом продолжил: — Дважды повторил, между прочим. Значит, это была очень важная информация. Для него, и наверняка — для вас. Что это за «дипломат», Тан… Рената? Знаете?

Рената замялась. Знает, конечно. Но стоит ли посвящать в это Сашу?! Отец часто говорил, что доверяет одному человеку — своему тезке. Наверное, речь шла об этом Саше. Но разве доверие отца — повод открывать телохранителю еще и свои секреты? Причем стыдные секреты… Только вот откуда папа знал о распроклятом «дипломате»? Хотя — могут ли быть тайны от полковника, пусть и в отставке?..

— «Дипломат»?.. — промычала она не слишком уверенно, скорее, чтобы потянуть время. — Нет, не знаю. Может, он имел в виду дипломатического посла?

— Да нет, — Саша насмешливо покосился на нее, — «чумодан» он имел в виду — и ничего более. Саквояж такой.

— Не-а! Тогда — точно не знаю!

— Да? Ну что ж, кузнечик дорогой, коль много ты блажен…

— И при чем же здесь Михайло Васильевич? — не утерпела грамотная Рената.

Саша усмехнулся, словно провокатор, добившийся задуманного:

— Поспите, говорю!

Она откинула спинку до упора и свернулась калачиком на сидении, положив под щеку кулак:

— Спасибо вам, Саша!

Телохранитель как-то странно посмотрел на нее и не ответил.

Все закружилось перед внутренним взором Ренаты. Всплыл из небытия образ погибшей Дарьи. «Дашка, Дашка, замечательная ты была подруга! Сколько раз мы с тобой «лечились от скуки» хорошим коньяком да шампанским с шоколадом!..»

Саша задумчиво поглядел на умиротворенное лицо заснувшей спутницы. Да, если бы с ее отцом всё получилось правильно, они уже сейчас знали бы о том «дипломате»…

 

ЗА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ…

— Ой! — Рената вздрогнула и огляделась, не понимая, где находится.

Саша убрал руку с ее плеча. Не с первой попытки удалось ему разбудить попутчицу. Сладок был ее сон, и так не хотелось разрушать спасительное царство грез! Дай волю ей — и проспит всю жизнь…

Двигатель джипа тихо работал, но сам автомобиль стоял. Снаружи было сумрачно, и Рената не могла сообразить, утро это или вечер. Электронные часы мигали цифрами «7:03». На японских иномарках это может обозначать и три минуты восьмого, и девятнадцать — ноль три. Как на американских — девушка не знала.

«Чероки» стоял в каком-то перелеске: сосны, пихты, лиственницы, березы…

— А где мы уже, Саша? — сладко потягиваясь, спросила девушка.

Онемевшее от неудобной позы тело заныло.

Глаза у телохранителя были усталыми, ввалившимися и почти воспаленными. На веках проступили морщинки.

— Подъезжаем к Куйбышеву. Вы умеете водить машину?

— Очень плохо, — Рената зевнула и ощутила резкую боль в горле. Ну вот, этого и следовало ожидать!

— Ладно, тогда спите дальше, — согласился Саша и снова положил руку на рычаг передач.

Но Рената запротестовала:

— Вы устали, вам надо отдохнуть! Я могу вести потихоньку.

— Лучше не надо. На рассвете это опасно… Заедем поглубже в лес, и я чуть-чуть подремлю.

— А сколько примерно мы проехали?

— Немного. Часто сворачивали на проселочные.

— М-м-м… А так — все спокойно?

Саша покосился на нее, но ничего не ответил. Рената выбралась из-под куртки и выглянула наружу. Наверное, не стоит говорить и без того измотанному спутнику о проблемах с горлом. Не так уж оно и болит. Впрочем, а горло ли это?

И, пощупав челюсть, девушка поняла: это не ангина. Просто от холода начинает болеть зуб и воспалилась десна. Только этого ей не хватало в довершение всех бед!

— Не глушите мотор, теплее будет, — посоветовала Рената, увидев, что Саша вытаскивает ключи из замка зажигания.

— Вы думаете, у нас много денег? — в его тоне прозвучал оттенок раздражения.

Как человек, Рената поняла его. Но как дочь нувориша и дама, которой с вожделением целовали ручки рафинированные мужчины бомонда, ощутила укол самолюбия. Деньгам она цены не знала. Для нее они были только туманным символом престижа. Откуда они берутся и как связаны с достатком — представляла смутно, потому что прежде у нее всегда были средства на все, что заблагорассудится.

— Вы прекрасно знаете, что у меня их нет! — огрызнулась девушка. — При чем, вообще, здесь деньги?

Саша оценил ее ответ и, сделав определенные выводы, терпеливо пояснил:

— В баке бензина — кот наплакал. Сколько нам еще ехать — неизвестно. Возможно, придется где-то останавливаться. Я взял с собой все, что у меня было, но этого может не хватить. А коммунизм нам обещали только к двухтысячному… Теперь понимаете мысль?

— Ну, и что? Будем околевать? Куртки нам на двоих не хватит, а у меня ноги замерзли и зуб ноет! — (вот, про зуб все-таки вырвалось: как говорится, у кого что болит…).

— Сочувствую, но я тут не при чем. Можете побегать по лесу, позаниматься спортом, — Саша разложил кресло и откинулся на спину, даже не взглянув на куртку, в которую Рената укутала закоченевшие ноги.

Девушка насупилась. Было досадно, что он разговаривает с нею свысока, и еще — что ни разу не пожаловался на неудобства. И этим словно подчеркивает ее вину. Дескать, видите, сколько приходится терпеть по милости вашей семейки…

Рената пыталась «накрутить» себя, однако рассердиться как следует в ответ на пренебрежительное обращение телохранителя ей что-то мешало, что-то отвлекало. Девушка сосредоточилась и вспомнила, что именно. За секунду до пробуждения ей приснилось, будто тихий и хрипловатый мужской тенор шепнул в груди: «И снова, сестренка, мы с тобой гонимся за солнцем, и снова бежим от зимы»… Голос был приятным и грустным, но отчего-то напугал ее настолько, что она вздрогнула и очнулась…

…От случая к случаю пути Ренаты и отцовского телохранителя пересекались. В течение последнего года это происходило не один раз. Однако девушка не имела привычки обращать внимание на обслугу, да и охранник не спешил знакомиться с дочерью хозяина. Следуя за Александром Сокольниковым, он всегда отходил на второй план, и через несколько секунд общения с бизнесменом собеседник забывал о присутствии третьего. Прекрасное качество для секьюрити, но как человека это нисколько не характеризовало Сашу. Многие вообще побаиваются таких людей. Ну, а Ренате, что называется, перепало «счастье»…

Девушка взглянула на спящего. Охватив себя руками, Саша пытался хоть немного согреться, но промозглая осенняя сырость уже проникла в салон автомобиля.

— Саша, у меня есть предложение, — заявила Рената, понимая, что так ему не выспаться: только намучается. — Давайте крепко обнимемся и укроемся курткой. Только без приставаний и всего такого! Договорились?

Саша приоткрыл глаза, сонно прищурился, пытаясь осознать, где он и чего от него добиваются. Рената даже порадовалась, что молодой человек, возможно, и не расслышал последнюю фразу. Это условие прозвучало столь глупо в применении к обстоятельствам, в которых они очутились, что ей стало стыдно за свои дурацкие опасения.

Она лишь показала, что хочет уступить куртку. Саша кивнул. Рената нырнула в его объятия, телохранитель прижал ее к себе, и через несколько мгновений девушка ощутила его ровное дыхание.

«Так спят лишь праведники…» — отчего-то мелькнуло в голове Ренаты. Да уж… праведник… Так профессионально проломить горло и влепить пулю своим ближним, как вчера сделал он, праведник не сможет…

Чтобы лечь поудобнее, девушке пришлось немного повозиться, но Саша даже не шелохнулся, настолько глубок был его сон. Рената согрелась на его плече, боль в зубе поутихла. Можно сказать, даже неплохо. Если забыть обо всем остальном, конечно… Подобным образом, в машине, она еще никогда не спала. Поскорее бы все это закончилось! Какому богу помолиться, чтобы тот разрешил ее проблему?

Рената уткнулась носом в горячую шею телохранителя. В том, как пахла его кожа, было что-то завораживающее. Дым костра, хвоя, неизвестная пряность… Сочетание запахов пробудило какие-то проблески воспоминаний, нездешних и далеких по времени. Словно из детства…

«Откуда я знаю все это ? Откуда? » — и с этими вопросами, адресованными себе самой, девушка задремала.

Воскресли образы и события вчерашнего дня. То, что прошлой ночью она никак не могла вспомнить. Страшная весть об отце, обморок, странный сон, пробуждение в Сашиной квартире, безумный побег, трупы Дарьи и Артура… Да, Артур не любил свою хозяйку. Вернее, даже не так: он презирал всех женщин, Ренату же — как одну из самых ярких представительниц слабого пола, избалованную, капризную, ветреную… Артур не произносил этого вслух, но ясно давал понять, как относится к своей подопечной. Единственная дочка, любимое чадо вдового полковника. Еще бы! Завидовал, наверное, благополучию их семьи. Молодой еще был, не успел выработать в себе циничный «иммунитет» к богатеям… И все-таки Ренате было жалко, что Артура убили. Убили из-за нее. Девушке ясно представился облик погибшего защитника: печальный разрез бархатно-карих глаз, взгляд исподлобья; черные, коротко стриженые волосы; смуглая кожа; красивая форма рта… Его не портили даже чуть оттопыривающиеся узкие уши, за что Дарья дразнила его вредным эльфом. Симпатичным был парнем Артур Серпиных, даже красивым. Женщины его любили, он же постоянно подтрунивал над их слабостями. Только к Дашке относился, пожалуй, с теплотой, называл ее «мой друган». Таков был стиль жизни Артура. Теперь он мертв, не дожил до двадцати семи… Три года они с Дарьей охраняли Ренату, а знали друг друга и того больше, со школьной скамьи: даже в секции восточных единоборств Даша и Артур всегда ходили вместе. Знать бы заранее…

А папа… Кто теперь похоронит его? И будет ли расследование убийства? Вряд ли… Назовут «глухарем» да и забудут.

Ренате хотелось свернуться в клубочек, закрыть голову руками и сдаться на милость победителям. Милость… Знакомо ли им, преследователям, такое слово? Жестокая штука — жизнь, и только теперь Рената поняла смысл этого трюизма. Её всегда так любили, так берегли, что окружающая действительность казалась девушке забавной игрушкой, милой куколкой, выставленной на витрине. Что за потрясения случались на пути принцессы Ренаты Александровны Сокольниковой? Неудачно подобранный фасон платья? Школьные ссоры с любимой подружкой Марго (и непременным примирением в итоге)? Трагедии, конечно, были, но то ведь в несознательном детстве: смерть бабушки, например, или гибель мамы во время родов, когда умерли оба — и она, и Ренатин братишка… Было еще разочарование на любовном фронте из-за измен бывшего мужа, с которым они в концов и расстались, провоевав четыре года их нелепого брака. Хотя раскол своей «семьи» Рената потрясением не считала: она ушла сама, с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью, унося в душе не только обиды, но и ощущение, что никто до нее не бросал красавца-Николая. С нею все так носились, жалели, утешали, сюсюкались… Девушка даже получила удовольствие от состоявшегося разрыва с мужем. И потому сейчас, вынужденная спасаться от неизвестной угрозы, Рената не могла взять в голову и принять сердцем жестокий факт: как такое могло произойти с нею, со всеобщей любимицей?!

…Перед глазами засверкала водная гладь храмового бассейна…

…И тут жуткий вой разорвал пространство — словно светопреставление состоялось до рождения огненной птицы из сна.

Еще не открыв глаза, телохранитель выхватил пистолет. Рената подскочила и вытаращилась в окно, однако Саша коротким рывком опрокинул подопечную в кресло:

— Никогда так не делайте!

Она испуганно затрясла головой, признавая свою ошибку и соглашаясь.

На поляну, где стоял «Чероки», выскочило несколько человек в милицейской форме. С поводков рвались и яростно лаяли громадные немецкие овчарки. Где-то в леске завывала сирена.

Саша убрал пистолет под сидение и опустил запотевшее стекло. К их машине быстро приближалось три милиционера. Первые заморозки превращали дыхание людей в пар.

— Вы — спите, — предупредил Ренату Саша; девушка снова кивнула и зажмурилась.

Один из милиционеров, подойдя вплотную к открытому окну машины, потребовал документы. Двое других обошли джип, разглядывая номера. Оставшийся поодаль наряд ждал своих. Собаки умолкли. Мужчины, перекинув за спины автоматы, висящие на ремнях через плечо, закурили.

Саша медленно (подчеркнуто медленно) извлек из внутреннего кармана пиджака водительское удостоверение. Рената следила за его действиями из-под ресниц, понимая, почему он делает это с такой предосторожностью, и панически соображала, что будет, если они потребуют ее паспорт. Ведь, скорее всего, второпях Саша не озаботился этим вопросом при побеге из Новосибирска.

Убедившись, что водитель вытащил именно документы, а не оружие, милиционеры расслабились. Просмотрев Сашины «права», тот мужчина, который стоял возле окна, козырнул и представился:

— Сержант Коптеев. Кто едет с вами?

— Девушка. Она… еще спит, — телохранитель бросил на нее короткий взгляд.

— Это ваша жена? — уточнил сержант.

— Почти.

Двое других, не участвовавших в разговоре, с пониманием усмехнулись.

А ведь они сейчас потребуют и документы «без пяти минут жены»… Девушка так и не определилась, успел Саша взять ее паспорт или нет…

…Из черной дыры смутных воспоминаний в сознании Ренаты неохотно, как подтопленный айсберг, выплыл момент, когда, сообщив о гибели хозяина, папин телохранитель внимательно взглянул на девушку и слегка отпрянул, чем-то пораженный до глубины души. А она, теряя сознание и уже не чувствуя ног, привалилась к стене и начала сползать на пол. Но взгляд серых глаз Саши и страх его — неподдельный, смешанный с изумлением — запечатлелся в ее памяти…

— У девушки есть документы?

Голос сержанта ворвался в сознание Ренаты, будто из другого мира.

— Паспорт, — Саша все так же осторожно достал ее документы («Слава богу, взял!» — отлегло от души). — Что у вас случилось?

Тон ровный, но в нем прозвучало такое… такое… Рената даже «проснулась». Таким тоном отец разговаривал с подчиненными. И милиционеры неосознанно подобрались.

Боже, что он делает?! Папа всю жизнь ясно давал понять Ренате: если видишь перед собой представителя правоохранительных органов и не знаешь его, то сторонись, как чужой собаки. Никто не знает, лизнет пес руку или вцепится тебе в глотку. Чужая душа — потемки, как говорится. Если у тебя нет над собакой хозяйской власти, то обходи ее за три версты.

— Сокольникова? — Коптеев оторвал взгляд от паспорта Ренаты и вложенной между страничек карточки-доверенности на машину и взглянул на девушку. — Вы, случайно, не дочь того самого Александра Сокольникова?

Рената догадалась, что под выражением «того самого» он подразумевает прошлые военные заслуги полковника Сокольникова.

Горячая ладонь Саши слегка сжала ее коленку: «Соглашайся!»

— Да… т-товарищ сержант, — пролепетала она, еще не зная, к чему это приведет.

Коптеев еще раз козырнул Саше, когда возвращал документы. И козырнул уже по-другому. А телохранитель принял это как должное и тоже с иной — начальственной — неторопливостью убрал Ренатин паспорт в нагрудный карман.

— Уезжали бы вы отсюда, — не очень-то настойчиво посоветовал Коптеев. — У нас тут рейд…

Саша кивнул, и лицо его хранило жесткое, очень знакомое Ренате, выражение. Милиционеры отошли к своим.

Телохранитель неспешно прогрел двигатель, а Рената в то же самое время поправила спинку своего и водительского кресла. Ого! А из Саши получился бы неплохой офицер! Но, быть может, в прошлом у него и был военный опыт? Что она, в сущности, о нем знает? Мало ли как изменила судьбы людей недавняя перестройка? Рената однажды слышала о нескольких, ныне бомжующих, «афганцах». Отец рассказывал. Кажется, в связи с тем, что открывал какой-то центр поддержки для бывших боевых товарищей. Теперь вот — Чечня… Нет, для Афгана Саша, конечно, молод, а вот в войне, которая охватила нынче весь Северный Кавказ, участвовать мог…

Рената вспомнила о рейде, про который сказал Коптеев.

— Что, интересно, за рейд? Как вы думаете?

Саша выдержал длинную паузу, и девушка уже решила, что отвечать он не собирается, но губы его наконец разомкнулись:

— Тут недалеко «зона», двенадцатая, по-моему… ИТУ… Наверное, кто-то сбежал, теперь ищут…

— Только этого не хватало… — проворчала Рената. — А если они сообщат в Новосибирск, что проверяли нас?

На этот раз телохранитель не счел нужным отвечать. Случиться могло что угодно, зачем об этом говорить? Только беду кликать…

Машину снова стало швырять из стороны в сторону. «Конечно, ведь ее сделали для западного бездорожья, не для нашего, сибирского…» — прижимая ладонь к щеке со стороны разболевшегося зуба, подумала Рената, чтобы хоть как-то отвлечься. Но не помогло. Во рту появился привкус крови.

— Болит? — Саша сбавил скорость. — Загляните в «бардачок», там у Александра Палыча аптечка. Должен быть «Анальгин»…

Едва не плача, Рената отыскала таблетки, проглотила сразу две, не запивая. Поморщилась от горечи. Ничего, зато, разжеванные, быстрее помогут. Наверное. Хоть бы помогли!

Саша одной рукой вытащил из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Ренату затошнило: сказались и голод, и боль, и то, что ее укачало.

— Меня сейчас вырвет… — простонала она, торопливо опуская стекло со своей стороны и высовываясь наружу.

Телохранитель тут же выбросил сигарету:

— Извините…

— Когда уже это кончится?! — Ренату прорвало. — Я устала, я вся грязная, у меня все болит! Я хочу есть! Понимаете? Есть!

— Понимаю. Простите, что не предусмотрел передвижную ванну и грудное вскармливание…

— Ничего, ничего вы не понимаете! Лучше бы меня пристрелили в Новосибирске…

— Еще не поздно вернуться, как скажете, — черты его бледного от усталости лица снова приобрели жесткость.

— Вы что — еще издеваетесь, да?! Вам смешно? Мол, я не при чем, на меня где сядешь — там и вокзал! Так? Главное, чтобы мне самому было хорошо…

— Да, Рената Александровна, — прищелкнув языком, с иронией ответил Саша. — Мне чертовски хорошо. Это мой ежедневный утренний моцион.

— Ч-черт! — выругалась она от бессилия. Таблетки не действовали, все было плохо, все будет еще хуже.

Согнувшись в три погибели, Рената расплакалась. Жалости со стороны Саши не последовало, он продолжал вести машину, как ни в чем не бывало. И показалось ей: все, что творится сейчас — это такая ерунда по сравнению с тем, что было с кем-то, кто…

…Внезапно «Чероки» дернулся и резко остановился, а девушка пребольно стукнулась головой о переднюю панель.

— Блин!

Зато и зубная боль прошла — как рукой сняло! А с зубной болью — какая-то важная мысль, кольнувшая изнуренный мозг.

— Да что сегод… — Рената осеклась.

Прямо перед ними, упираясь обеими руками в капот, стоял коротко стриженый мужичок в мешковатой серой одежде. Выглядел парень отчаянно: прямо исхудалый Сизиф перед своим проклятьем, вновь скатившимся с горы. Нелепость его позы усугубляли простецкое лицо и растерянный взгляд широко расставленных глаз. Рената добавила бы — «физиономия, не обремененная следами интеллекта», но не успела, потому что, к ее удивлению, Саша открыл дверцу и вышел.

— Гарик, а ты не мог выбрать другую машину и бросаться под колеса ей? — спросил он.

Рената оторопела. Гарик?! Что еще за Гарик?

Глаза незнакомца тоже полезли из орбит, и парень оттолкнулся от джипа.

— Саня?! Черт! Это ж Санька!

И этот признал?! Ну и знакомые у телохранителя… Cool!

А Гарик по-бабьи всплеснул руками: «Да ну, ты брось! Саня?! Ты?» — и ринулся к телохранителю. Обниматься. Кошмар!

Стоически выдержав бурную радость Гарика, Саша наконец отстранил его от себя и осведомился:

— И что мы тут делаем, Игорь Семеныч?

— Да… так… — замялся тот.

— Гуляем, — подсказал телохранитель, и Гарик облегченно кивнул. — Я тебя огорчу. Твой променаж будет испорчен рейдом нашей доблестной милиции… С собаками.

— Ты их видел? — Гарик даже присел.

— Их — видел. А ты еще никого из сбежавших маньяков не встречал? Не боишься?

Рената поняла, что Саша пытается заморочить ей голову. «Не выйдет, мсье телохранитель! Я уже поняла, что это один из сбежавших с «зоны» придурков!»

— А че нас бояться? — буркнул стриженый незнакомец в подтверждение Ренатиной догадки. — Хуже не бывает… Можно в тачку? — он выглянул из-за плеча Саши и встретился взглядом с девчонкой, которая весьма неприветливо наблюдала за ними, а потому понизил голос, наивно полагая, что она не услышит. — Че, с дамочкой… эт самое… напряги будут?

— Садись уже, маньяк! — Саша подтолкнул его к задней дверце джипа, и этот Гарик в своей грязной зэковской одежде забрался в салон, распространяя вокруг себя омерзительный запах не то псарни, не то отхожего места.

«Ну и миазмы! — подумала Рената, брезгливо поморщилась, а потом сообразила, что можно высунуться в окно. Если телохранителю так хочется, пусть сам вдыхает тюремные «ароматы». — Ну что ж, спасибо, Сашенька! Ты уже не первый раз даешь понять, что мое мнение никого не интересует!» Если бы взгляд мог убивать, она приложила бы все усилия и посмотрела на своего самовольного охранника. А так — не стоит вообще поворачиваться к нему. Лучше уж взирать на поникшие ветки деревьев и кустов, что мелькали за окном, и вдыхать морозный ветерок ранней сибирской осени.

— Да вы, дамочка, меня, типа, не бойтесь, хотя вполне вас… это… разделяю… Я, когда побритый и вымытый, лучше смотрюсь, эт самое… сексапильнее, во!

Саша слегка фыркнул.

— Бум знакомы? — Гарик обтер ладонь о свою рубаху и прикоснулся к Ренатиному плечу.

— Саша, уберите от меня вашего неандертальца, — сквозь зубы попросила она, умышленно говоря о пассажире в третьем лице.

— Гарик, ты, и правда, не трогай ее.

— Зьвиняйте… — с издевочкой коверкая слова, отозвался беглый зэк. — Я ж только познакомиться… ну, хотел. А вы — сразу не андерталец! Я очень даже андерталец, между прочим! Че, Санек, подружка твоя? Гарна дивчина!

Рената покосилась на телохранителя. Где-то там, под пиджаком, заткнутый за ремень, у него был пистолет…

— Ты мне, Игорь Семеныч, зубы не заговаривай. Рассказывай о делах своих грешных, — потребовал Саша.

— А выпить у вас не найдется?

— Попить или выпить? — уточнил телохранитель.

— Согреться… ну, и для затравки… Напои-накорми, как грится… Обсохнуть дай…

— Сами не просыхаем. Давай, давай, делись, как на лесоповал загремел…

— Ну, надо ж эт самое… отдышаться! Короче, че тут рассказывать? Эти козлы в контейнер паленую водяру запихнули заместо указанного сыра… А я вроде как ответственный был в том предприятии. Вот и прогорел. Да еще и кинули, под статью подвели… Везет мне шибко, всегда так…Три года влепили. И не условно, как видишь… Тапочки шить да доски стругать, мать их за ногу…

— И сколько не досидел?

— Десять месяцев оставалось.

— Может, хоть теперь не будешь соваться туда, в чем ни черта не смыслишь…

— Ты ж меня знаешь! Порода такая, ниче с собой поделать не могу.

— Самодурство это все.

— Эх! — Гарик обреченно махнул рукой. — Да че там… Сань, жрать хочу, как из пулемета!

Саша неопределенно пожал плечами, дескать, мы и сами такие. Помолчал. Гарик попытался счистить пятно на рукаве, но бросил безнадежное занятие.

Рената мысленно проклинала своего охранника.

— И что собираешься делать дальше? — наконец вымолвил последний, не сводя взгляда с ухабистой колеи.

— Да… шут его знает!.. На юга, скорей всего, махну. Не здесь же отстаиваться — все равно поймают, с моей-то везучестью…

— «На юга» — это куда?

— Да в Ростов, поди… Я ж там четыре года проторчал, еще до всей этой заварухи… Кое-какие связи отладил… Ну, и тепло там… Знаешь, как я по теплу соскучился? И по людям нормальным…

И при этом почему-то покосился в сторону Ренаты, да так, что она ощутила на себе липкое прикосновение. Неужели отповедь была неубедительна? Неужели она заслужила подобной кары?

— Как у тебя с документами? — телохранителя сексуальные проблемы Гарика не интересовали.

— Нормалек. У нас там мастера сидят. Все как надо, зуб на мясо.

Рената сжала губы. Её безумно бесил и его голос, и его манера говорить. «Нелюдь». Шушера. Ничтожество.

— Вы как там сейчас — «строгие», «особые» или «общие»? — не унимался Саша.

— Да теперь снова общие! — воодушевленно заверил Гарик. — А че, слышал про эту байду с «сухим законом»?

— Как не слышать! Притча во языцех!

Рената не утерпела и вмешалась:

— Саша, а вы что, тоже «сидели»? — а в тоне ее прозвучало: «Не хватало еще двух уголовников на мою голову!»

Телохранитель и бровью не повел:

— Нет. С журналистами общался. Так че, Гарик, дальше с тобой делать-то будем?

— Тут, в Чанах, у меня родичи проживают, братан двоюродный… Хочу к нему вломиться.

Наконец «Чероки» выехал на трассу. Саша заметно расслабился:

— Рената, как ваш зуб?

— А для вас это так важно? — съязвила она.

— Понятно, жить будете. Гарик, а если мы тоже заедем с тобой в Чаны — твой брат не будет против?

— Да бога ради! Игорек только рад будет. Он у нас мужик компанейский.

* * *

«Компанейский мужик» Игорек был в отъезде. Незваных гостей встретила его жена, худая сутуловатая женщина с высветленными волосами. Назвать ее страшненькой было нельзя, но очень уж портили лицо широкие десны и короткие, как попало наросшие друг на друга зубы. Даже когда она не улыбалась (улыбалась же Ксения редко), а просто говорила, облизывая губы, верхние резцы выпирали изо рта. Рената испытывала бессознательную, не поддающуюся объяснению антипатию к людям с такой внешностью. Впрочем, и Ксении Рената не понравилась, так что их неприязнь была обоюдна. Хозяйка мрачно оглядела свалившихся как снег на голову постояльцев, ничего не сказала и куда-то ушла, предоставив им самим разбираться, где что находится. Дома осталась только полупарализованная бабка, Игорькова теща — «любимая теща», как не преминул подметить Гарик, — да вернувшийся из школы двоюродный племянник беглеца.

— Ну что? — поинтересовался телохранитель, снимая пиджак, и они с Гариком пошли растапливать баню.

Рената улеглась на кровати в выделенной для них комнате. В чем же она провинилась, если Бог сейчас наказывает ее столь жестоко? Впервые в жизни девушка подумала о Создателе: ее воспитали так, что религия была ей знакома только из художественной и научной литературы. Ренате отчего-то казалось, что все, происходящее с нею, является итогом запутанной игры неких абстрактных «высших сил». Она не могла объяснить, из-за чего в ее легкой головке родилось подобное мнение. Скорее, это было на уровне предчувствий.

Но не время философствовать. Пусть предчувствия остаются предчувствиями. Это ничего не значит. Это из-за потрясения. Надо вернуться на землю и спокойно все выяснить, пока выдались свободные минуты и не очень болит зуб. Первое — убили отца. Кто? Неизвестно. За что? Неизвестно. «Дипломат»… Не могли его убить из-за «дипломата», потому что это дело Ренаты, а не его. Как папа вообще узнал об этом? Второе — Саша. Он подозрителен. И чем дальше, тем сильнее. Саша, и не кто иной, первым обнаружил умирающего Сокольникова, Саша, и никто более, разговаривал с ним, узнав его последние слова. Зачем человеку, наниматель которого умер и уже не сможет заплатить (ведь сама Рената некредитоспособна), рисковать своей жизнью и спасать его дочь, видя ее, быть может, пятый или шестой раз в жизни? Неправдоподобно… А что, если…

…Ход ее мыслей перебил Саша, заглянувший в комнату с накинутым на плечи полотенцем. И не холодно ему разгуливать по такому морозу с обнаженным торсом? Б-р-р!

— Вы с нами? — спросил он.

— Смеетесь? С этим вашим зэком — ни за что!

— А без зэка?

— Я подумаю! — она поднялась. — Послушайте, Саша! Для чего мы его подобрали? Это что — дань былой дружбе?

В глазах телохранителя блеснули искорки задора:

— Да нет, просто «драйв» люблю.

Рената с сомнением посмотрела на него:

— Саш, вы сумасшедший?

— Надумаете — приходите.

Саша исчез. Рената сняла джинсовую куртку. Если холода усилятся, в таком наряде она рискует окоченеть. Впрочем, в машине еще есть теплая, с подстежкой, папина, и это радует. Но все равно, в Сибири нужно одеваться многослойно. Девушка даже не предполагала, куда держит путь ее охранник, и, тем не менее, осень есть осень.

Изнеженное тело требовало воды и чистоты. Рената не представляла себе, как будет мыться без геля для душа, без своего любимого шампуня, без ароматизированной пены для ванн и специальной, привезенной с Мертвого моря, соли. А, простите, средства личной гигиены? Мужчинам этого не понять, а вот ей каково?!

Она дождалась возвращения Саши. Смутные подозрения мучили ее, но своим приходом он снова разогнал мрачные мысли.

— Вы проветрили баню? — придирчиво спросила Рената, намекая на запах, оставшийся в бане от Гарика.

Вместо ответа телохранитель протянул ей бутылку пива. Из горлышка?! Он свихнулся! Да уж, при общении с этим омерзительным зэком Саша стал другим и до сих пор не успел «переключиться»: пиво это гадкое, теперь вот… Но, дабы отчаяться на поход в парную, Ренате пришлось приложиться к горлышку, и не один раз.

— Что за гадость?!

— Рената! Все остынет! Давайте уже поскорее!

— Я вас умоляю! — поморщилась Рената.

Телохранитель развел руками. Горячий воздух сделал свое дело: вернул в него жизнь. Сейчас по лицу Саши и не скажешь, что еще утром он существовал едва ли не на пределе своих возможностей.

По огороду носились грязные голенастые куры, собака гремела цепью и ожесточенно, с хрюканьем, ловила блох. На Ренату она зарычала. Однако лаять поленилась… Вид всей этой запущенности вызвал у «девушки из высшего общества» стойкое отвращение. Ей казалось, что она уже подхватила какую-нибудь инфекцию…

Пришлось предстать перед охранником в нижнем белье. Сначала девушка хотела прогнать его, но, оглядев кадушки, ведра, ржавый краник котла, еще какие-то приспособления (черт ногу сломит!), охнула, прикрыла рот ладошкой и передумала. Придется мириться с вынужденными неудобствами и присутствием постороннего мужика. Кто, если не он, будет поливать ей из этих кривобоких оцинкованных ковшиков? Не Гарик ведь!

— Вы бы разделись совсем, Рената Александровна! — усмехнувшись, посоветовал телохранитель, будто угадал ее мысли. — Неудобно же будет мыться…

Она посмотрела на него так, что мужчина из бомонда на Сашином месте провалился бы сквозь землю. Раздеться донага — перед обслугой?! Пусть он и не позволяет себе разглядывать Ренату, пусть и ведет себя пристойно — тем не менее, это чужой человек, не имеющий права находиться рядом в интимные минуты ее жизни!

— Займитесь своим делом, Саша! — ответила девушка, тайком тяжело вздохнув. С каким удовольствием она прогнала бы его прочь!

— Ну, смотрите сами. Хозяин — барин, — Саша пожал плечами и залил кипятком свежий березовый веник. Интересно, он что — думает, будто Рената позволит ему хлестать себя, свое ухоженное нежное тело, раскаленной метелкой?! — Хотите, я вам анекдот расскажу, чтобы не так грустно было? А, душенька Рената Александровна?!

В его тоне отчетливо прозвучало соболезнование к убогонькой. Примерно как в отечественной комедии о графе Калиостро: «Бе-е-едненький!» Издевается он, не иначе!

Саша озорно, по-мальчишески, прищурил глаз. И снова проявилось в нем что-то очень-очень знакомое…

Поначалу Ренате удавалось сдерживать смех, вызванный его байками и анекдотами. Она стирала куртку и была занята, лишь изредка озираясь на телохранителя через плечо. Однако через несколько минут (а Саша не унимался) девушка начала подсмеиваться. Вскоре она и подавно забыла об ужасах предстоящего мытья, заливисто, звонко хохоча. Даже орудующий на кухне-веранде Гарик слышал ее смех и распалял свое воображение не слишком пуританскими мечтами. Уж очень ему понравился чувственный голос юной недотроги. Не говоря уж о ее фигурке.

Телохранитель рассказывал анекдоты, как заядлый кавээнщик, прибирая к себе все внимание собеседника, без тени улыбки. Ему бы внешность посмешнее — и хоть сейчас на сцену.

— Почему вы не пошли в театральный? — Рената ничком улеглась на полку в парной, позабыв о своем зароке.

А горячий веник — это не так уж плохо! Даже наоборот…

— А кто вам сказал, что я туда не пошел? — Саша стегнул ее веником по лопаткам.

— Не поняла! — девушка приподняла голову и оглянулась на него из-за плеча.

— Не все, Рената Александровна, кто окончил театральное, становятся актерами.

— Вы окончили театральное? Наше, на Шамшиных?

— И ГИТИС… — кивнул он.

— Ай! Не хлещите так! Больно! Почему же тогда вы стали… ну, тем, кем стали?

— Предназначение…

— В смысле — призвание? У вас призвание — быть телохранителем? Это анекдот?

— А что, профессия телохранителя похожа на анекдот? Я не сказал «призвание», я сказал «предназначение». Переворачивайтесь на спину!

— Что, еще и так нужно?

— Ну, вы прямо как первый раз в бане!

— А я и так в первый раз… Дикость такая — эти ваши бани! — она повернулась на полке и руками прикрыла грудь, символически защищенную мокрой тоненькой тканью бюстгальтера.

— Рената, в этой жизни нужно испробовать все! Кто вам предложит то же самое — в другой?

— Я некрещеная, Саша. И не верю в загробную жизнь.

— Гм… Да я не о том вовсе… Просто мало ли что может отпечататься в памяти души, — он слегка наклонился к ней. — Вдруг — эта баня? Откуда мы знаем?

— Саша, вы меня пугаете! Мне и так впору с ума сойти, а еще вы…

— Ладно, не буду больше! А, собственно, все!

Она посмотрела на него — в каплях пота и воды, ладного, с чертенятами в глазах. Хотя здесь невыносимо жарко, до головокружения жарко, смотреть на Сашу все равно приятно. А ведь он вполне симпатичный парень! Наверное, сбился со счета, меняя красоток. По таким, как он и каким был Артур, наивные девчонки всегда сходят с ума.

— Уйдите! — Рената снова застеснялась своих нескромных мыслей и вспомнила о том, что едва одета.

Он покорно удалился в дом. Рената достирала белье и последовала за ним, развесив белье за поленницей…

Пес по-прежнему ловил блох, изредка попугивая обнаглевших кур, если те подходили чересчур близко.

По заросшей сорняками, выложенной бетонными плитами дорожке Рената в хозяйкиных резиновых тапочках пошлепала к дому. С неба сыпала холодная изморось. Девушка с любопытством посмотрела на свою руку. От разогретой розовой кожи шел слабенький пар.

Игорь и Саша о чем-то разговаривали в их комнате. При появлении Ренаты Гарик ретировался в сени, а телохранитель, докурив, бросил сигарету в форточку. Девушка поморщилась от запаха дыма, сейчас, после бани, еще сильнее ощущаемого, уселась на кровать и покачалась на сетке. Кроватей было две, их разделял шкаф. Кровати-раритеты, по-другому не назовешь: с железными спинками, медными, позеленевшими от старости «шишечками» и пуховыми перинами в стиле «прощай, позвоночник!»

— Может быть, мы наконец поедим сегодня? — спросила девушка, вытирая густые золотисто-рыжие волосы.

— Нам нужно поговорить.

Она замерла, опустила руку с полотенцем. Неужели он передумал и хочет бросить ее? Он подозрителен, но и что с того? Пока Рената жива и свободна лишь благодаря его мастерству…

Все эти мысли вихрем промелькнули в ее голове еще до того, как Саша продолжил:

— Во-первых, вы зря повесили вещи на улице. Там они до-о-о-олго не высохнут… — он подходил к неприятной теме слишком дипломатично, чтобы опасливая Рената не насторожилась. — Во-вторых, я хотел бы увидеть пресловутый «дипломат»…

Приподняв бровь, телохранитель глядел на нее. Рената смутилась и отвела взгляд.

— Я ничего не знаю ни о каком «дипломате», — неубедительно соврала она.

— Рената, — Саша приблизился к ней, — я похож на идиота? Вы думаете, «братва» ради собственного удовольствия поставила на уши весь Новосибирск, да так, что Тарантино нервно курит в сторонке?!

— Что я должна придумать, чтобы вы оставили меня в покое с этим «дипломатом»? Он здесь не при чем!

— Не надо ничего выдумывать. Я прошу прямого и честного ответа. Так что там было? М?

Тут в комнату вошел Гарик, и Рената, радуясь отсрочке, многозначительно взглянула на Сашу, который стоял над нею, ожидая исповеди. «Встал над душой! Вдруг я сейчас им скажу, а они меня затем…»

— Говорите при нем, — распорядился телохранитель. Он уже почти не скрывал раздражения.

— Не буду я ничего говорить при вашем брутальном приятеле! — вспылила Рената. — Пусть уйдет!

Гарик понял, что она имела в виду что-то нехорошее, но что именно?

— Сань, кем она меня обозвала?

Саша отмахнулся:

— Знаете, ребята, вы мне надоели. Рената, у вас минута на раздумье. Либо вы говорите, либо я сейчас уезжаю отсюда. Время пошло, — и в подтверждение угрозы он посмотрел на часы.

— Там… были деньги… — сквозь зубы пробормотала она и опустила голову.

Услышав любимое слово, Гарик даже охнул:

— Где и сколько?!

— Не так уж много, чтобы за нами охотилось столько народу, — Рената принялась нервно расчесываться сломанным гребнем; она даже не заметила, что запальчиво, путаясь в слогах, отвечает на реплику ненавистного зэка. — Почему я и говорю, что «дипломат» не играет никакой роли… Поверьте, мне лучше знать!

— Ну что ж, если вы столь уверены, то не изволите ли решать эту проблему самостоятельно? — спросил Саша.

Интересно, как он понял, что именно этого Рената и боится больше всего на свете — «решать свои проблемы самостоятельно»?

Тем временем Гарик уселся за стол, побарабанил пальцами по скатерти и, вытащив из кармана документы, начал разглядывать свой фальшивый паспорт. Телохранитель ждал продолжения рассказа, все так же со скрещенными на груди руками стоя возле Ренаты. Игорь придирчиво потер страничку с печатью и констатировал:

— Не стирается! А вы говорите… эт самое… манья-я-яки!

— Однажды мы с папой сильно разругались, — внезапно заговорила Рената: минута как раз истекла. — И я решила открыть свое дело, чтобы не зависеть от его указок… Впрочем, неважно… Потом я связалась, с кем не надо было связываться. В итоге — крупные убытки для моей фирмы… Многое пришлось спустить, чтобы покрыть расходы и отдать долги, но и после этого осталось несколько клиентов-кредиторов… В отчаянии, через одного папиного приятеля, я провернула не очень чистую сделку… Не учла, что он — тертый калач, а я… это я. Сергей Егорович (он юрист, очень опытный)… он научил меня, как провернуть дело, а как потом выкрутиться — не научил… Ну вот, я и соображала последние дни, что мне делать. Уже хотела идти на поклон к отцу, а он, получается, и так уже все знал… Но ведь не могли его убить из-за нескольких «лимонов» наших, «деревянных»!

— Гм… — получив новую информацию, телохранитель задумался. — Интересная вы штучка, оказывается!

«Интересная, интересная! Никогда тебе не прощу, что заставил меня унижаться, рассказывая все это в присутствии ублюдка-Гарика!» — подумала Рената, исподлобья глядя то на одного, то на другого и выискивая малейшие следы укора на их лицах.

Однако Игорь смотрел на нее с восхищением и даже завистью, мол, умеют же люди «бабки» делать, а Саша был слишком занят поиском взаимосвязей в ее рассказе, чтобы стыдить подопечную. Девушка встряхнулась. А почему это, кстати, она решила, что кто-то имеет право ее осуждать?! Сейчас такое время, что каждый живет в меру своих способностей, выкручивается, как может. И вообще…

Что «вообще», Рената додумать не успела, ибо Саша задал следующий вопрос:

— А что, были какие-то угрозы, обещание расправы?

— Нет. Не было: они еще не успели понять, что мы с Сергеем Егоровичем их «обули»…

— Вы точно уверены? Вам не кажется, что этот самый Сергей Егорыч вас и подставил?

— Не знаю.

— Что, и женская интуиция молчит?

— В этом отношении — да… Мне кажется, это не он…

— Гм… А кому еще вы могли перебежать дорогу? Думайте-думайте! Время пока есть.

Рената пожала плечами. Это напоминало ей сцену из фильма «Узник замка Иф»: аббат Фариа, пытающийся докопаться до истины и понять, кто и за что предал Дантеса.

— Не знаю… Ну, мой бывший мог иметь на меня зуб… Он ведь немало поунижался, когда просил меня вернуться, а я ему отказала. При его себялюбии… Но все-таки думаю, что он тут не при чем. Я успела его узнать за четыре года. Он на такое не способен.

— Знать бы заранее, Рената Александровна, кто на что способен, так на Земле уже давно царил бы мир и покой… Иногда люди до золотой свадьбы доживают, а потом он или она такой сюрприз выкидывает, что ни в какие ворота.

— Николай другого склада! — возмутилась Рената. — Вы его не знаете, так и не говорите!

Вот уж не думала она, что когда-нибудь вступится за гуляку экс-мужа. Да еще и перед кем?! Перед обслугой!

Саша отвернулся в окно. Гарик не вмешивался. Ренате также не имело смысла говорить что-то еще, а потому в комнате повисла напряженная тишина.

— Великолепно! — усмехнулся телохранитель в конце концов; это был уже совсем не тот весельчак-гедонист, что вещал в бане о прелестях жизни, теперь голос его звучал надтреснуто, без малейшего оптимизма. — Чудная ситуация: у нас нет средств, а где-то болтается набитый деньгами «дипломат»…

— Пилите ее, Шура! Пилите! Она золотая! — воодушевился Гарик, радуясь, что Саша наконец осознал необходимость «разбора полетов» этой чистоплюйки.

Рената ругнулась, в сердцах швырнула на пол гребень, отбросила волосы за плечо и отвернулась. С каким удовольствием она пристрелила бы сейчас этого проклятого зэка!

— Вы не понимаете, что нам надо решить проблему этого «дипломата», Рената Александровна? Я уверен, что дело не в деньгах. Я уверен, что дело в другом. Но Александр Палыч говорил о «дипломате», а перед смертью о чепухе не вспоминают! «Дипломат» — это зацепка. В нем лежит что-то очень важное. Я шагу дальше не ступлю, пока вы не скажете, где он!

— Да не знаю я! И какое право вы имеете наезжать на меня?! Это хамство! А раз вы хамите, то и я скажу: отчего бы мне вам верить? Вдруг вас перенаняли? Вдруг это вы убили вчера отца, а потом примчались к Дашке с Артуром, изображая невинную овечку и спасителя? Вдруг вам только и нужно, что вытрясти из меня сведения, а потом вы отправите меня на тот свет?!

Все это девушка выпалила с бешеной скоростью, от негодования перестав контролировать словесный поток. Беглый зэк даже присвистнул: не ожидал, не ожидал…

Саша с полминуты изучающе смотрел на подопечную, а затем повернулся и пошел к выходу. Рената опомнилась, перевела дух. Сообразив, каких ужасов она только что наплела своему телохранителю, девушка бросилась за ним, схватила его за руку (Гарик удовлетворенно фыркнул).

— Не уезжайте! Пожалуйста! — взмолилась она, вкладывая в свою просьбу всю горячность, на которую была способна. — Извините! Я… я глупость сморозила… Не бросайте меня!

Ну что ж поделать? Можно и унизиться, коль скоро ей необходима помощь этого человека…

— Заманчивая идея… Но я, вообще-то, иду завтракать. Если хотите — можете присоединяться. Возможно, пища для желудка поможет и вашей памяти.

Рената сразу успокоилась, в разнесчастных ее глазах снова ожила надменность:

— В четыре часа дня?! Завтракать?! Вы каждый день так завтракаете?

— Благодаря вам, уже через день.

Наблюдательный и сметливый Гарик покачал головой.

— Кошка! Вот же кошка! — пробормотал он себе под нос. — Хитрая, курва…

Наверняка ведь вертит мужиками, как хочет… Такие глаза состроила, что впору под поезд бросаться, до того жалко ее становится. И тут же — снова язвить… Хорошего же она мнения о своем охраннике — эк ее прорвало-то! Намается с ней Санька, видит бог: намается. Хоть и красивая она, стервоза… Может, и есть смысл маяться, Сане лучше знать. Сам Гарик таких женщин побаивался, больше злясь на них и завидуя счастливчикам, до которых эти дамы снисходили.

Саша смерил подопечную взглядом сверху вниз, развернулся и вышел. Гарик выскочил вслед за ним.

Рената облегченно вздохнула. Ну что ж, можно надеяться, что телохранитель сдержит данное отцу слово и не покинет ее в столь трудной ситуации. Подозрения почти рассеялись. Хотя, конечно, если он не лжет и действительно в прошлом актер, то сыграть мог все. Даже тот взгляд, который сказал больше любых слов…

Кузен Гарика приехал только вечером. В отличие от жены, хозяин дома обрадовался гостям: это был повод «расслабиться» за бутылочкой «беленькой». Фразы он строил еще ужаснее, чем его двоюродный брат, громыхая раскатистым голосом, как прапорщик в казарме, и Ренате, из приличия вынужденной сидеть с ними со всеми за ужином, очень хотелось уйти.

Ксеня (как называл ее муж) накрывала на стол с таким суровым видом, словно тайно мечтала подсыпать в еду какой-нибудь отравы. И при взгляде на ее мрачную мину Рената теряла остатки аппетита. Кроме того, напротив девушки сидел подросток, сын Игоря и Ксени. Он был похож на мать, как две капли воды, только не комплекцией, а лошадиными зубами, к тому же еще и громко чавкал. Мать Ксении, полупарализованная «любимая теща», постоянно что-то бубнила и подкладывала толстому внучку добавки. А увалень лопал за троих.

Брат Гарика откупорил бутылку водки, плеснул теще, кузену, себе, хотел было налить Ренате и Саше, но те почти одновременно прикрыли пальцами свои рюмки.

— Мне сегодня еще нужно будет порулить, — объяснил свой отказ телохранитель.

— Понял! — согласился Игорь. — Катаетесь? А че удумали? Погода, чай, не как в Сочах…

Гарик опрокинул стопку, кашлянул, занюхал маринованным огурцом и сипло выдал в кулак:

— А мы… эт самое… автопробегом по бездорожью и разгильдяйству… Хух!

Хозяин и его семейка явно не поняли, что имел в виду родственник, но выспрашивать не стали. Не принято у сибиряков в душу лезть.

— Прекращай, навозник, фигней страдать! — наполнив по второй, Игорь дал подзатыльник своему чаду за то, что оно от нечего делать (бабка перестала подкладывать ему жареную картошку), скучая, катало шарики из хлебного мякиша.

Рената поперхнулась компотом, закашлялась до слез, отчаянно ища на столе салфетку. Но таковой не оказалось. Вдобавок ко всему снова заныл зуб.

— Знаете до Омска дорогу покороче? — спросил Саша.

Пока Игорь, тыкая чумазым от въевшегося машинного масла пальцем в дорожную карту, объяснял телохранителю какие-то нюансы, Рената изобрела относительно благовидный предлог и пошла во двор.

Было уже совсем темно, первый морозец сковал грязь, теперь она хрустела под ногами и крошилась. Рената быстро озябла, но желания возвращаться в этот кошмарный дом не возникало. Девушка стояла, прикрывая ладонью щеку, где разрасталась боль, и смотрела на старого дворового пса, который понуро бродил возле своей будки, лязгал цепью и тихонько поскуливал. Его судьбе не позавидуешь…

— Рената, у меня к вам разговор на пару минут, — замерзшего плеча Ренаты коснулась теплая рука. — Пойдемте в дом!

— Саша, я не хочу туда, — пряча глаза от стыда (все-таки, зря наговорила она ему тех гадостей, он такого не заслужил), попросила девушка. — Давайте поговорим здесь?

— Ну, как знаете, — телохранитель снял пиджак и набросил его на подопечную. Для Ренаты это было знаком, что он все забыл или простил ей сказанное в запале. — Вы умеете пользоваться пистолетом?

— В общих чертах.

— Значит, не умеете…

Он сел на кособоких ступеньках крыльца и потянул ее за собой. Ренате вовсе не хотелось морозиться, но лучше уж так, чем идти в хибару Гариковых родственничков.

Саша снял пистолет с предохранителя:

— Теперь это опасная игрушка. Если придется стрелять — не медлите ни секунды. Стреляйте на поражение: в верхнюю часть туловища, в голову… Впрочем, в голову не нужно: с непривычки рискуете промахнуться.

— А вы останетесь без оружия? — выслушав его «лекцию», уточнила Рената и опасливо взяла пистолет.

Саша посмотрел ей в глаза, потом улыбнулся:

— За меня не переживайте, — но все же в знак немой благодарности за беспокойство тронул девушку за плечо. — Все будет в порядке. Часа через три-четыре надеюсь вернуться.

— Что вы задумали? Зачем вам Омск?

— Потому что я собираюсь разведать обстановку. Возможно, завтра я увезу вас туда.

— И оставите? — ужаснулась она. — Что я буду делать в Омске?!

— Рената… Перестаньте вы загадывать. Ваша забота на ближайшие часы — запереть комнату, лечь спать, а когда я вернусь, отпереть мне дверь. Видели там засов? Вот на него и закроетесь. Теперь поставьте пистолет на предохранитель. Угу. Снимите… Снова поставьте. Я вами горжусь.

Рената неловко прижала к себе оружие, уцепившись за рукоять и за ствол. По-женски, отметил про себя телохранитель. Она явно думала о чем-то другом. Не о том, что у нее в руках, не о том, что из этого, возможно, придется стрелять.

— Не бросайте меня, Саша! — прошептала она и сглотнула слезы. — Слышите?

— Рената Александровна, голубушка! Вспомните: вы дочь офицера! Возьмите себя в руки и помогайте, а не мешайте! Ну все, живо в дом! Мне пора. Я еще хочу успеть выспаться.

Она покорилась. Саша забрал пиджак и пошел к загнанному в огород джипу.

Рената машинально сняла с протянутой над печью веревки свое высохшее белье, закрылась в комнате, переоделась. Гарик и его родственнички продолжали пьянствовать, их голоса (особенно — голос «прапорщика»-хозяина) грохотали на весь дом, изредка разряжаясь диким гоготом.

Девушка упала на кровать, закопалась лицом в пахнущую подвальной сыростью наволочку и горько расплакалась. Что будет дальше? Что будет дальше?

Из дремоты ее вывел лязг монументального засова. Снова заныл опостылевший зуб. Рената подняла голову. Гарик пытался запереть дверь, но никак не мог взять в толк, что ее нужно придавить, а не тянуть на себя, едва держась на ногах. Да уж, одной бутылкой дело не обошлось.

— Рената… это… Санов… хм… на! А вы не спи-и-ите! Я вижу! — он погрозил ей пальцем.

Рената нащупала под подушкой холодную рукоять пистолета и сразу успокоилась.

— Ренат-т-очка! — он вздохнул и присел у нее в ногах. — Побазарить надо… Слышь, нет? — он развязно подергал ее за ногу. — Ну че ты?

Ну, Саша! Ну, удружил! Оставил ее один на один с этим уродом!

Потом она вспомнила, что виновата сама: телохранитель просил ее запереться. А пьяный зэк мог бы и под дверью пристроиться, не достучавшись. Ему сейчас и море по колено.

Ренате еще не приходилось иметь дело с «брутальными» пьяными мужиками. Иногда и ей, конечно, попадались на глаза криминальные сводки в местных газетах, но девушка старалась не читать всю эту «чернуху», чтобы не расстраиваться. Она так далека была от подобных вещей, что и знать о них не хотела. И в ночном кошмаре ей не могло привидеться, что когда-нибудь она попадет в такую историю.

— Слышь… ну это… хм… мы тут с братаном… Короче… Ты меня… хм… не бойся…

Внутреннее чутье подсказало девушке, что брыкаться и кричать не стоит. Может быть, если его не провоцировать, он уймется и сам? Она боялась боли, а ведь пьяный может и ударить.

— Убирайтесь на свою кровать! — разъяренной кошкой прошипела Рената, подгибая под себя ногу.

Потеряв равновесие, Гарик пошатнулся и, ухватившись за матрас, стал подбираться к ней:

— Да че ты? Хм… Я ж по-хорошему! Слуш, Ренат-т-точка… у тебя голос такой, что впору… эт самое… Ну… давай?.. Че ты? Давай! Не пожалеешь… У меня бабы… хм… хрен знает сколько не… эт самое…

Так хотелось припечатать ему пяткой по зубам! Но вряд ли это успокоит пьяного…

— Идите спать!

Он снова икнул, а потом вдруг прыгнул на Ренату, навалился, горячо дыша в лицо водкой, чесноком, какой-то гадостью, невразумительно бормоча, пытаясь раздвинуть ее сжатые колени… И ощутил на виске холод стали:

— А еще я завтра пожалуюсь Саше! — насмешливо и с чувством превосходства (еще бы не почувствовать превосходство, когда у тебя в руке «ТТ»!) сообщила Рената. — И он превратит тебя в отбивную.

То ли при упоминании имени телохранителя, то ли убежденный серьезностью пистолета, а может, в результате обоих аргументов, которые привела девушка, Гарик будто бы даже слегка протрезвел. Пробухтев под нос что-то извиняющееся, он убрал от нее руки, переполз на свою кровать и там, не раздеваясь, рухнул спать.

— Скотина! — Рената посмотрела на пистолет и только сейчас заметила, что забыла снять его с предохранителя.

Но своей выходкой беглый зэк начисто отпугнул от нее сон.

* * *

Лежа рядом с пьяным мужем, который храпел так, что в серванте звенел дешевый хрусталь, Ксения прислушивалась к звукам в соседней комнате. Мужики нынче перебрали и поспорили, что девица «даст» Гарику, поэтому родственник-«седьмая-вода-на-киселе» ушел к этой рыжей вертихвостке в боевом настроении. Ксения делала вид, что пьяное хвастовство Игорей нисколько ее не интересует, и мыла посуду, но в глубине души ей хотелось, чтобы заносчивую гостью поставили на место хорошо известным с глубокой древности способом.

И вот оно началось! Ксения даже привстала на локте, чтобы слышать получше. Из комнаты донесся грохот, заскрипели пружины сетки, задрожала, стуча о стену и шкаф, железная спинка кровати. Гарик что-то покрикивал, девица молчала. Связал он ее, что ли? А рот кляпом заткнул? От этой фантазии селянке даже стало как-то не по себе. Женщина включила торшер и покосилась на безнадежно задрыхшего мужа. «Тоже еще… мужик, называется! — промелькнула раздраженная мысль. — Тюфяк лопоухий, прости господи!» Смотреть на него было противно, и она выключила свет. От него сейчас никакого толку…

Однажды Игорь по большому блату раздобыл видеокассету с буржуйским фильмом. Про всякие неприличности. Чего только там ни вытворял римский император и его подданные! Сам-то император (как же его? дай бог памяти) — тьфу, ледащий, зараза! Но дело свое знал будь здоров. Поглядывая одним глазом на экран, Ксения в тот день ругалась на чем свет и костерила развратника-мужа, однако потом частенько злилась, когда он, толком даже не раззадорив, отваливался, зевал, бормотал что-то о «рано вставать» и начинал храпеть. Вот поучился бы у того императора, олух царя небесного! Не в коня корм, получается: кассеты смотрит, а чтобы повторить — тяму не хватает…Все-то врут в этих фильмах, не бывает таких мужиков! Это они по первости — орлы, а поживи-ка с таким годик-два… То-то и оно!

Ксения поглядывала на светящиеся зелененьким цифры электронных часов. Табло — это глаза пластмассовой совы, но сейчас саму сову не видно.

Сколько ж он ее уже?.. Обозлившись на мужа, на неуемного Гарика и на весь белый свет, хозяйка прошипела в адрес Ренаты: «Шалава!» — укрылась одеялом чуть ли не с головой и отвернулась от стены.

* * *

Рената, не в силах заснуть, отлежала все бока. Сколько прошло времени? Почему не возвращается Саша? Но не мог же он сунуть ей в руки пистолет и, как в анекдоте — «крутись, как хочешь» — сбежать на все четыре стороны! Он ведь пообещал вернуться… Звучит неубедительно, однако хочется верить, что он ее не обманул.

В памяти всплыла любимая присказка отца: «Обещать — не значит жениться». Папа, но ведь ты попросил его позаботиться обо мне! А он уважал тебя, это чувствуется в каждом Сашином слове!

Сильно беспокоил еще и ненормальный зэк. Наверное, Гарику снилась погоня, потому что он беспрестанно выкрикивал что-то нецензурное, вертелся и гремел спинкой кровати о шкаф. Кошмар!

Рената встала и толкнула его в бок. Гарик притих, но ненадолго: едва девушка легла, оргия с одним участником возобновилась. Интересно, седина появляется сразу? Ренате казалось, что после всего пережитого у нее поседеет половина головы. А может, и вся разом…

Неизвестно, сколько было времени, когда в дверь тихо постучались. Рената схватила пистолет, но руки затряслись, и оружие грохнуло об пол. Она второпях подхватила его, бросилась к двери, щелкнула предохранителем и с трудом оттянула вправо застревающий засов, готовая стрелять, если это будет чужак.

Тут же, вынырнувшая откуда-то сбоку, неведомая рука перехватила ее кисть, да так, что пальцы разжались, не успев надавить на курок. Пистолет у нее выдернули. В комнату стремительно скользнула тень. Знакомо пахнущая табаком и пряностями ладонь закрыла ей рот, подавляя Ренатин вскрик.

— Вы почему не спрашиваете, кто это? — Саша прижимал ее к себе; чувствовалось, что он сердит. — Щелкаете перед дверью, хотя бы с проема отошли… Вас жизнь не учит? М?

Рената отодрала его руку от своего лица:

— Я что — спецназовец?!

— По-вашему, только спецназовцы хотят жить, Рената Александровна? Вы бы хоть кино какое вспомнили, смотрите же телевизор, наверное?

— Вы что — проверку мне устроили, что ли?

Он снова задвинул засов и, на ходу снимая пиджак, прошел в комнату. Рената следовала за ним, все еще дрожа от пережитого страха.

— А как вы прошли мимо собаки?! — спросила она. — Я не слышала лая…

— Я сказал ей: «Мы с тобой одной крови»… — телохранитель заглянул в шкаф. — Интересно, есть здесь какой-нибудь матрас?

— Может быть, включите свет?

— Не надо. Свет — не надо… И матраса, как видно, нет…

— Что там может быть видно?!

Рената смутно угадывала только его силуэт и не представляла, что Саша мог разглядеть в полной темноте в недрах шкафа. Телохранитель обернулся. Девушке померещилось в его глазах слабое мерцание. Что-то шевельнулось в душе. Что-то, сродни «дежа-вю». Тоскливое чувство, что когда-то подобное с нею уже было, разлилось по телу. Воспоминание, которое невозможно восстановить, но которое беспокоит неведомым…

Рената села на краешек постели:

— Чем увенчалась ваша поездка?

Он расстегнул рубашку:

— Все в порядке.

— То есть? Можно подробнее?

— Мне удалось достать Гарику билет до Тюмени. Причем на завтра.

— Из наших денег?!

— Он занимал у брата на самолет и на бензин. Как у вас тут?

Рената решила, что с Гариком разберется сама. Еще не хватало жаловаться Саше на это ничтожество!

— Все в порядке. Я волновалась за вас.

— Понятно, — с безразличием откликнулся телохранитель и стал вытаскивать одеяло из-под свесившегося с кровати Гарика.

— Что вы делаете?

— Вторую ночь спать в машине я не стану. Уж лучше на полу, хоть в рост вытянуться можно…

— Может быть, лучше этого — на пол? — Рената брезгливо посмотрела в сторону вновь забрыкавшегося Гарика.

— Нет, не лучше, — отрезал Саша.

— Подумаешь, какие мы щепетильные! — проворчала она, вспоминая «подвиг» несостоявшегося насильника.

И ведь правда ляжет на полу… Тут Гарик во сне ухватился за одеяло и дернул к себе, стараясь завернуться.

— Черт с ним, Саш! Я подвинусь, идите сюда… Только… — она кашлянула и не стала продолжать: с чего она вообще взяла, что Саше до нее? Он вымотался так, что ему эти «только» говорить явно ни к чему.

Телохранитель не стал раздумывать. Рассыпаться в благодарностях он тоже не стал. Просто скользнул под одеяло, рядом с нею, сунул пистолет под кровать — так, чтобы при надобности сразу дотянуться — и затих, не поворачиваясь к подопечной.

— Саш! Саша!

— Да?

— Как далеко нам придется уехать?

Он чуть-чуть повернул голову и бросил через плечо:

— Я не знаю, Рената. Спите. День покажет.

Девушка примолкла, но вскоре завозилась снова:

— Саша! Вы говорили, что дело не только в «дипломате». А в чем, как вы думаете?

Он что-то промычал сквозь сон.

Вот как тут моститься на этой узенькой кровати вдвоем? Она и одна не могла заснуть, а теперь вот… При этом проклятущий зэк вовсю наслаждается в удобстве — кум королю, сват министру…

Но, в конце концов, уткнувшись лбом в Сашину спину, Рената угомонилась и задремала. Перед глазами уже засверкала вода храмового бассейна, а за колоннами послышались заклинания жрецов, воспевающих смерть и возрождение какой-то птицы, как вдруг все куда-то свернулось.

Девушка очутилась в ином месте, в иное время. Здесь был отец, и она знала, что видит последние минуты его жизни. Самое ужасное, что, находясь рядом, Рената не могла предотвратить его гибель.

— Папа! — сдавленно кричала она. — Не выходи к машине, папа!

Он не слышал.

— Папа! Возьми с собой Сашу! Он знает…

Девушка не имела ни малейшего понятия, о чем знает охранник, эта фраза сорвалась с ее языка сама по себе…

Тут откуда-то в этом сне появился Саша. Так часто бывает во сне: кого-то ждешь, и вот он появляется, но не имеет никакого внешнего сходства с тем, кого ты должен был увидеть. Но ты наверняка знаешь, что это он и есть.

Вот и здесь Рената приняла за Сашу бесплотное ничто (не нечто, а именно ничто) в черном балахоне. Голову призрака покрывал широкий капюшон. Неведомое существо — одновременно опасное и притягательное — стояло возле огромной хрустальной радуги в странном, не поддающемся пониманию, месте. Ренате стало жутко, а чей-то высокий хрипловатый голос прошептал у нее в груди: «Сестренка, а ведь рано тебе сюда!»

Тогда существо, которое девушка принимала за Сашу, протянуло к ней руку, и широкий рукав слегка вздернулся. Запястье было стянуто широким браслетом-«наручем» из чеканного сплава меди и серебра, с замысловатым узором, вид которого вызвал у нее пронзительный ужас. Но в то же время кисть руки — обычная, плотская, человеческая, с едва заметным сплетением вен на тыльной стороне — успокоила перепуганную Ренату.

— Пойдем на Радугу! — тихо промолвила загадочная капюшоноголовая тень и поддержала девушку за локоть. — Стой! Не оглядывайся!

Но было поздно: девушка обернулась и увидела смерть отца.

— Папа! — закричала она, пытаясь вырваться.

Тогда темное существо обняло ее, обволокло своей горячей, неистовой, настойчивой энергией и отдало ей часть собственной жизни. Рената почувствовала, что воскресает в этих странных объятьях.

Она в слезах вынырнула из сна. Горячая Сашина ладонь лежала у нее на плече, поглаживала, успокаивала.

— Мне приснился отец, — объяснила Рената, не поворачиваясь.

— Я знаю, — тихо сказал телохранитель.

— Если бы вернуться назад хоть на недельку…

— Так не бывает. Ты ведь не единожды разбивала песочные часы, чтобы остановить утекающее песчинками время… Ты призывала тучи, дабы солнечные часы не могли отмерять бег минут… Ты иссушала реки, не позволяя водяным часам изменять воду, в которую тебе нужно было войти дважды. Ты вслед за дряхлым рыцарем из средневекового романа запрещала дуть ветру, заставляя замереть крылья мельниц. Ты всегда билась со следствием, не помня причины. Все должно измениться именно в этот раз, понимаешь? Неизвестно, когда еще нам выпадет шанс. Быть может, никогда…

Рената повернулась в изумлении и…

…Проснулась.

Его слова, его рука у нее на плече — тоже были сном. Двойное пробуждение. И Рената не была уверена, не спит ли она и теперь.

По крайней мере, телохранителя она обнаружила спящим, причем — спиною к ней. Девушка ущипнула себя, потрогала стену, лицо, сунула руку под перину, чтобы ощутить холод кроватной сетки.

— Ну когда же закончится это безумие?! — прошептала Рената, кусая губы от жгучей боли в исплаканных глазах.

— Он больше не приснится тебе, хозяйка! — вдруг отчетливым шепотом проговорил Саша. — Спи! Я здесь…

Она подскочила. Телохранитель не шевельнулся.

— Эй! — Рената потрясла его за плечо. — Саша! Вы меня слышите? Вы что-то сказали?

Саша тихо застонал во сне, развернулся, неосознанным движением сгреб ее и прижал к себе, как прижимают дети любимую игрушку. Рената замерла от внезапности произошедшего.

Чуть-чуть табака, мяты, хвойного дымка и какого-то старинного притирания, рецепт которого затерялся во времени… Всю свою жизнь Рената искала подобное сочетание ароматов, и вот оно, рядом — такое естественное, слегка диковатое, немного мистическое… Такое, что в нем попросту хочется раствориться… И это — запах кожи простого смертного мужчины, занимающего не бог весть какое положение в обществе! В романтических представлениях Ренаты так должны были бы пахнуть перья херувимов…

А кроме того, у девушки появилось чувство, будто теплая сильная птица спрятала ее под крыло или большой преданный зверь уступил ей свое плечо. Других эмоций не было — ни скованности, ни естественного в такой близости сексуального беспокойства. Рената ощущала себя маленьким ребенком, который каким-то чудом оказался в выстланном пухом гнезде. На веки навалилась тяжесть. Девушка забылась сном. Сном без сновидений.

 

ЗА ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ ДНЕЙ…

Константин Геннадьевич не ожидал, что это плевое дело обернется такими сложностями. И даже когда вчера ему доложили о четырех потерях, он лишь раздосадованно выругался, а потом приказал убраться из дома на Сибиряков-Гвардейцев всем ребятам Матюшкина. «Не умеете работать — будете наказаны! — сказал он. — Звоните на мобилу Сокольникову, пугните их там, турните с места, пусть засуетятся, тогда и поглядывайте!»

То, что дочка Полковника с телохранителем покинули Н-ск по юго-западному шоссе, он знал. Будут ли они теперь гнать сломя голову? После звонка Камила — будут наверняка. Оставалось лишь заставить активизироваться для перехвата ребят из прилежащих районов. Но и тут все оказалось непросто: следы «Чероки» и его пассажиров затерялись. Теперь выход один: методично прочесывать по квадратам юго-западную область НСО. В деревнях американский джип — машина приметная. Обязательно найдется тот, кто что-то видел, что-то знает. Работа муторная, но вовсе не Константина Геннадьевича, или Саблинова, или Рушинского работа. Это занятие для «шестерок», вот пусть и дергаются. Главное — чтобы больше не облапошились, как в первый раз. «Проблемы у них!» Думали, девчонку голыми руками взять? Полковник тоже не дурак: чай, обставил дочурку псами верными, не худо вышколенными… За то матюшкинские и поплатились четверыми бугаями. Ну, ничего, впредь умнее будут, нахрапом на рожон не полезут. Пусть уж Ящер этим занимается, из первомайских, у Матюшкина и его кодлы кишка тонка…

Так рассудил Константин Серапионов и вскоре забыл об этом дельце. Разберутся уж как-нибудь…

А в эту ночь звонок застал его в ресторане «Восток», где они с Рушинским угощали одного важного араба. Нелегкими были переговоры, но теперь Мохаммеддин, по-восточному добродушно улыбаясь (а что там — за этой улыбкой, хрен разберет), вкушал сибирские блюда, расторопно приносимые обслугой откупленного ресторана. Константин Геннадьевич, Рушинский и их гость восседали за столиком на втором этаже и через стилизованные под античность перила балкончика наблюдали за певицей, которая вовсю старалась угодить и даже умудрялась подтанцовывать на маленькой сцене, утопающей в декоративной зелени. Официантки ловко скользили между массивных колонн в центре зала и практически не отвлекали зрителей своим присутствием.

Для услады гостя Рушинский поначалу хотел заказать стриптиз, но Константину удалось убедить компаньона, что стриптиз и восточные танцы — это не одно и то же, что Мохаммеддин может их не понять и даже принять за оскорбление. Кроме того, Константин Геннадьевич не знал в Н-ске ни одной танцевальной труппы, которая смогла бы исполнить тот же танец живота более или менее прилично. Уж, видно, так сложилось, что пошлое виляние бедрами и агрессивная имитация фрикционных движений российской публикой принимается как подлинный танец азиатских наложниц.

— Господин Мохаммеддин говорит, — в паузе между песнями сообщил переводчик араба, — что видел много русских женщин, но самые красивые — сибирячки!

Мохаммеддин воодушевленно закивал, подтверждая слова толмача. Константин вежливо улыбнулся. Ему уже осточертело слышать расхожую формулу признания иностранцами пресловутой красоты северянок. Поговорить, как всегда, больше не о чем… Если еще учесть, что Сибирь — это «сборная команда» женщин всех национальностей бывшего Советского Союза, то заявления гостей Н-ска и подавно обесцениваются до абсурда. Ну, красивые так красивые. Главное — сидите вы в своих «арабиях» и не высовывайтесь без надобности.

Тут мобильник у Константина Геннадьевича пропел бравурный марш. Взглянув на дисплей, соучредитель корпорации «Salamander in fire» извинился перед гостями и спустился на первый этаж, в холл возле «мужской» и «женской» комнат, в нише между дверями которых белела псевдогреческая статуя женщины с чашей в руке.

— Слушаю тебя, бригадир! Везете?

— Шеф, проблема, — ответил голос Ящера. — Мы их потеряли, но не это главное…

— Ящер, вы не их, вы нюх потеряли, — в серых глазах Серапионова заплясали искорки зловещего юмора, а голос его стал еще тише и въедливее. — Знаешь, что я с вами сделаю, если завтра девки не будет у меня?!

Ящер не оплошал и не «перессался» от слов босса. Хотя обычно тон Константина и его вкрадчивая манера говорить вводила окружающих в ступор.

— Командир, мы ищем! — с достоинством откликнулся «бригадир» первомайских. — Дело щас в другом! К поискам подключилась бригада Котова, и не одна… Мы еле отмазались от стрелки. Они настроены серьезно, Константин Геннадьич…

— Откуда вы знаете, что это Кощей?

— Да уж знаем… Перетерли с одним, из ихних…

— Что говорит?

— Да ниче особо не говорит. Им тоже девка до зарезу нужна, вродь как…

— Понятно. Продолжайте искать, перезвоню.

Да, все усложняется… Константин Геннадьевич досадливо цыкнул, подумал несколько секунд и набрал номер. Несмотря на поздний час, ответили ему быстро. Он распорядился:

— Так, живо: на юго-западную трассу — минимум три поста. Особенно — на выезды из Новосибирской области. Интересует джип, «Jeneral Motors Grand Cherokee», цвет черный, номерной знак «С1064Н-54 RUS», в салоне мужчина и женщина. Мужчину ликвидировать, он опасен. Труп привезти, одежду не трогать. Женщина нужна живой, машина и все, что в машине, — целым! Всё.

Не посчитав нужным выслушать ответ, Серапионов отключил «сотовый».

— Вот к-к-козлы! — пробормотал он себе под нос и, поднимаясь по ступенькам, снова надел улыбчивую маску.

* * *

— И что скажете в свое оправдание? — притопывая ногой, Рената стояла над кроватью своего вчерашнего обидчика.

Похмельный Гарик, зажимая ладонями разламывающуюся голову, никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Саши не было, но это и к лучшему: она ведь еще ночью решила разобраться с зэком самостоятельно.

Страдалец вяло помахал рукой перед лицом, будто желая прогнать наваждение.

— Уйди, постылая! — наконец промямлил он. — Ты, ваще, кто?

Рената перечислила и кто она, и где, и зачем, заодно вспомнила о Гариковых былых заслугах… Причем раз-другой не удержалась и сдобрила перечень словечками, хорошо понятными любому отсидевшему. В глазах парня засветилось уважение.

— Это не я был! — запротестовал он. — Чесслово — не я! Я бы… эт самое… не мог так!

— Вы свинья, господин хороший! И предупреждаю вас: если еще хоть раз вы посмеете даже посмотреть в мою сторону, я не погнушаюсь рассказать о вашей мерзости Саше. Понятно?

— Понят… хм… но… Щас пойду и повешаюсь…

Девушка брезгливо покривила губы и отправилась умываться. На улице стоял такой холод, что было страшно даже прикасаться к оцинкованному рукомойнику. Так и не решившись залезть под ледяную воду, Рената поплелась к Саше, который ковырялся во внутренностях «Чероки».

— Саша, вы могли бы полить мне?

Тот вынырнул из-под капота и продемонстрировал ей свои руки, перепачканные чуть ли не по локоть.

— А что же делать?! Мне нужно умыться, а там такой примитив!

Телохранитель аккуратно, большим и безымянным пальцами, вытащил изо рта окурок и отбросил в сторону, вспугнув курицу. Птица смешно подпрыгнула, заквохтала, помчалась по грядкам, задирая голенастые ноги.

— В бане, в баке, со вчерашнего еще оставалась вода. Проверьте — может, за ночь не остыла?

И он снова занялся машиной.

С грехом пополам, но Рената разобралась в котельном устройстве. Вода была чуть теплой, но лучше уж такая, чем с плавающими иглами льдинок…

Девушка бросила куртку на деревянную лежанку предбанника, умылась и, за неимением щетки, выдавила зубную пасту на указательный палец. Благодарение господу, сегодня больной зуб ее не беспокоил. Ох, до чего еще она докатится в этом путешествии? Будет есть руками? Утираться рукавом? Сморкаться (пардон) на дорогу?

Снова надевая куртку, Рената заметила, что из расстегнутого нагрудного кармана вылетела небольшая бумажка и, вертясь в воздухе, с порывом сквозняка упорхнула под полку. Что это? Вдруг что-то нужное? Хотя что ей теперь может быть нужно из прошлой жизни?

И все-таки, присев на корточки, Рената пошарила рукой по доскам пола. Взвизгнула, наткнувшись на что-то мягкое, как пух — то ли на комок паутины, то ли на моток ниток, и ощутив при этом цепкую когтистую лапку, что стиснула ей сердце и перебила дыхание. Подавив гадливость, девушка нащупала наконец злополучный листок.

Это был обычная страничка, выдернутая из маленького блокнота, помятая и потертая. И на ней было что-то написано черной ручкой. «Москва, 2408». Ниже, расплывчато — «Шереметьево», какие-то цифры. И тут Ренату осенило. Хорошо еще, что водой не смыло все. Вот так-то стирать, не проверив карманы! Она бросилась к Саше.

— Смотрите!

Телохранитель выпрямился, явно готовясь, что сейчас к нему снова обратятся с какой-нибудь чепухой. Но Рената и не заметила недовольного выражения на его лице, протянула ему страничку. Саша повел головой, разминая затекшую шею, и пробежал глазами по написанному:

— Что это?

— Это было у меня в кармане. Дарьин почерк. Понимаете? Она однажды говорила, что кто-то из ее родственников работает в «Шереметьево». Мне кажется, это шифр от камеры хранения, куда она собиралась положить этот самый чертов «дипломат». Если она о нем знала… Даша вам ничего не говорила?

— Рената, нет… Не успела… — Саша нахмурился.

Хлопнув просевшей калиткой, между ними проскочила хозяйка и с непонятным выражением в глазах покосилась на Ренату. Саша запомнил очередность цифр и спрятал страничку в карман.

— Значит, кому-то из нас нужно в Москву, правильно? — спросила девушка.

— Это может быть истиной, а может — и ложным путем. Мне неизвестно, знала ли о «дипломате» Даша.

— Так что мы будем делать?

— Пока — что наметили. Едем в Омск, а там — по обстоятельствам.

— А в Москву?!

— Я не могу оставить вас, значит, ехать придется вдвоем. Если придется…

Ей было отрадно услышать, что Саша не собирается оставлять ее. Но Рената не подала виду.

— Сегодня мне приснился странный сон… — заговорила она. — А вы… ничего не помните?

— О чем? — удивился телохранитель, уже готовый вернуться к своему занятию.

— Ну… вы обняли меня во сне…

Он приподнял бровь, поджал губы:

— Гм… Не помню. Я помешал вам спать?

— Нет, наоборот. Все в порядке. Просто сон был очень уж… неординарный.

— Я не умею разгадывать сны, Рената. Давайте я тут все доделаю, позавтракаем — и уже поедем…

…По дороге из Чанов страдающий с похмелья Гарик постанывал на заднем сидении. Саша опустил все стекла, включил вентилятор, но и это помогло не слишком: от запаха перегара едва ли не резало глаза.

— Что вы там вчера пили?! — наконец не вытерпел телохранитель.

— Дык гамырку, ё-ё-ё… — проревел Гарик. — Я чуть… эт самое… голову не сложил утром…

— На рельсы? — не удержалась Рената: она терпеть не могла местного издевательства над русским языком, когда люди «ложат», собираются «повешаться» и частенько «звонят» друг другу. А уж в устах Гарика сие звучало еще более ужасно.

— Сколько лет живу в Новосибе, а про «гамырку» еще не слышал… — покачал головой Саша.

— Твое счастье! Трубы горят, как будто черт вселился со сковородкой… ёптеть…

— Хочешь сказать, пора звать экзорциста? — телохранитель подмигнул ему в зеркало заднего вида.

Но Гарик не оценил:

— Что за экзор… ну, этот?..

— Чертогон.

— Тю, хрень какая! Еще исповедника позови…

Рената с надеждой взглянула на телохранителя. Саша засмеялся:

— Поздняк метаться. Тебя спасет только экзорцист…

— «Четушка» меня спасет!

— Перебьешься. Тебе еще лететь.

— В прошлой жизни ты был маркизом… этим… садистом… — простонал уничтоженный Гарик.

— В тебе наблюдаются задатки чтеца кармы, Игорь Семеныч!

Слушая их ненавязчивый «треп», девушка тайком улыбалась. Каким разным бывает Саша! Одно слово — актер!

Они выехали на асфальтированную дорогу.

— Сань! — взмолился Гарик. — Ну, хоть пивка! Пока еще цивилизация не кончилась! Вон — магазинчик есть!

— Я сказал: перебьешься.

И беглый зэк тоскливо повел глазами, провожая вожделенный магазин.

Поля, поля… Накрытые шапками низких облаков, не успевших превратиться в туман, опустевшие, с бурыми остатками прежней поросли, разделенные лесополосами. Рената обняла себя руками и начала дремать. Осенние сибирские пейзажи всегда убаюкивают своей скучностью…

— Сидите, — сквозь сон слышит она и ощущает, что «Чероки» остановился.

Пост ГАИ. Вот в какую глушь забрались рыцари полосатого жезла! Наверное, из-за доверенности сейчас потребуется и Ренатино присутствие. Как не хочется выходить из уютного джипа! Так бы и проспала всю жизнь!..

А вот дальнейшие события развивались как во сне. Как в страшном сне.

Телохранитель покинул машину, оставив попутчиков наблюдать, что будет.

Оба «гаишника» вскинули автоматы и без предупреждения дали очередь. Саша прыгнул вбок, кувыркнулся через плечо, успевая в движении сделать всего два выстрела из своего «ТТ». Пистолет казался нелепой защитой, но обе пули нашли верную цель.

— Какого х…? — вскрикнул Гарик.

Третий выстрел пробил ветровое стекло постовой машины и уложил последнего врага.

Своего вопля Рената не слышала.

Саша запрыгнул в джип и утопил педаль газа в пол. «Чероки» сорвался с места, шлифуя шинами мерзлый асфальт

— Спрячь! — отъехав на несколько километров от места перестрелки, сказал телохранитель и швырнул на заднее сидение АКМ, который забрал у одного из убитых.

Гарик судорожно сунул автомат под ноги.

— Че за хрень, Саня?! Че они вдруг стали палить?!

Вместо ответа Саша свернул на проселочную дорогу, по едва заметной колее доехал до перелеска и остановил машину.

— Это из-за меня, что ли?! — продолжал паниковать Гарик, и ровный тон телохранителя прозвучал диссонансом после его воплей:

— Рената, неутешительная новость. Они снова взяли наш след. Боюсь, наши иллюзии насчет того, что нас оставили в покое, были безосновательны…

— По-русски говори! — не вытерпел трясущийся от страха Игорь. — Че там за иллюзии, на хрен?! Че это значит?

Рената и Саша, резко обернувшись, не сговариваясь, ответили дуэтом:

— Заткнись!

— Понял, — сразу успокоился Гарик, всегда пасовавший перед силой и неоспоримыми доводами. — Так бы сразу и сказали! Санек… это… ты теперь обязан мне «четушку»!

— Значит, так, ребята, — Саша сел вполоборота, чтобы без помех держать в поле зрения и подопечную, и приятеля. — Нас ищут, ищут серьезно. Не из-за тебя, успокойся. Ты тут не при чем.

— Сань… Ты меня высади. Я… эт самое… пешком дойду! Лучше бинт и кроватка, чем крест да оградка…

— Высадите его, Саша! Он мне надоел со своим нытьем! — пожалуй, впервые за все время знакомства желания Ренаты и Гарика в точности совпали.

Телохранитель не слушал ни одного, ни второго:

— Сейчас мы поедем окольными путями, по бездорожью. На самолет ты успеешь. Когда я буду вести машину, молчите оба. Это уже не просьба. Это приказ. Если на нас нападут, ты, Рената, без разговоров ложишься на пол. Гарик, автомат остается у тебя.

— Да я в жисть не стрелял!

— Молчи и слушай. Если меня выведут из строя, не ждите ни секунды. Ты садишься за руль и увозишь ее. Рената, вот твой паспорт. На. В аэропорту обращаетесь в кассу. Бывает, перед рейсом сдают билеты. Один-то уж точно найдете. Перерегистрируете на ее имя. Деньги в «бардачке». Далее, в Тюмени, смотрите по обстоятельствам. Рената, рекомендую тебе разобраться с «дипломатом». Значит, тебе нужно добраться до Москвы.

Рубленые фразы телохранителя, лаконичность приказов и то, что он внезапно стал называть ее на «ты», показались Ренате очень плохим знаком. Саша будто бы прощался.

— Саша, можно спросить? — хватаясь за его руку, умоляюще прошептала она. — Почему вы решили, что вас могут убить? Тогда убьют и всех нас, это же ясно!

— Нет. Ясно, что тебя не тронут. Теперь ясно.

— Почему?

— На посту стреляли только в меня. На поражение. Ты нужна им живая. И вряд ли это лучше смерти, поэтому, Гарик, сделай так, чтобы она им не попалась. Все, вопрос закрыт. Поехали.

И его рука накрыла полупрозрачный пластмассовый набалдашник на рычаге передач…

…Оставшиеся два с лишним часа ехали молча. Вернее, не ехали, а скакали — по канавам и рытвинам, кочкам и оврагам. «Чероки» послушно и деловито выручал из беды своих новых хозяев…

К омскому аэропорту удобнее было бы проехать по Авиационной, но и здесь Саша перестраховался, немного поплутав по окрестным улочкам и наблюдая, нет ли за ними «хвоста». Остановился он за пару кварталов от аэровокзала.

— Отсюда сам добежишь! Давай!

Пожимая руку телохранителю, Гарик облегченно вздохнул:

— Ну, как грится, будете в Ростове-на-Дону — где искать, знаете… И… эт самое… удачи, что ли…

Посмотреть на Ренату и уж тем более лезть к ней с прощаниями он так и не осмелился.

— Куда дальше? — дождавшись его ухода, спросила девушка.

Отдыхая, Саша сложил руки на руль и опустил на них голову.

— Урал, Рената. Урал… Еще не знаю, как лучше — через Екатеринбург или через Челябинск… Ты ведь видишь: они открыли охоту. Если у них связи только по области — мы свободны. Если нет…

— А вы… ты сам как думаешь?

— Боюсь, что все гораздо хуже, чем я себе представлял…

Девушка невольно сжала кулаки. Она еще не догадывалась, что очень скоро подобные вещи в ее жизни перестанут быть чем-то выходящим из ряда вон…

Часам к пяти вечера, уже перед самым закатом, вдруг распогодилось. Солнце светило им в глаза, будто желая ослепить изгоев, так настойчиво преследующих его. Оно постепенно краснело. Пригорки по обе стороны дороги становились все выше, все мрачнее сгущались тени на неосвещенных склонах. В ушах закладывало от подъема…

Когда окончательно стемнело, Саша загнал джип в ложбину меж двух холмов, где они с Ренатой и развели небольшой костер, чтобы поесть.

— Будешь тушенку? — спросил телохранитель.

Девушка кивнула, он ловко вскрыл консервную банку перочинным ножиком.

— Да подожди, она же холодная! — засмеялся Саша, когда Рената протянула руку, и пристроил банку на лежащий в углях плоский камень.

С севера подул ветер. Телохранитель принес из джипа куртку и бутылку коньяка:

— Такого, как ты любишь, я не нашел, — закутывая подопечную, посетовал он. — Вот. Это бренди, наверное…

Рената безразлично махнула рукой, но когда смысл сказанного дошел до нее, удивленно посмотрела в освещенное пламенем лицо Саши. А он, думая о чем-то своем и грея иззябшие руки, сидел на корточках возле самого костра и наблюдал за живой, беззаботной игрой огненных язычков.

Довольно обычный, неяркой внешности при дневном освещении, сейчас, вот такой, он был очень хорош. Задумчивый, спокойный…

— Откуда ты знаешь, какой коньяк я люблю? — спросила девушка, поневоле залюбовавшись им.

Саша слегка улыбнулся:

— Я много о тебе знаю.

— Шутишь? Артур рассказывал? Он часто подтрунивал над нами с Дашей, мол, сопьетесь… Жалко их обоих…

— Да, жалко… — тихо и бесцветно, словно эхо, откликнулся он.

— Знаешь, мне неудобно, что я в куртке, а ты мерзнешь…

Саша осторожно помешал в банке пластмассовой вилкой:

— Да ничего…

— Ну как это — ничего… Свалилась я тебе, такая, на голову, как снег, да? Мерзлячка-сибирячка. Папа меня называл оранжерейной сибирячкой. Я в Новосибирске даже летом часто мерзла. Как будто душа не греет…

Он вскинул на нее взгляд и замер. Она не придала этому значения, отвернулась, хлебнула из горлышка. Вкус у этого бренди был действительно неприятным, но заставить себя глотать эту жгучую жидкость — можно…

— Держи, — Саша подал ей вилку, затем поставил банку с дымящейся тушенкой на пенек. — Нормально поедим в Челябинске. Утром…

Уходить от костра девушке не хотелось и после импровизированного ужина. Если бы не вид окоченевшего Саши… Рената решительно сняла куртку:

— Теперь погрейся ты. А я коньяк пью, мне и так хорошо.

— Теперь душа греет? — усмехнулся телохранитель.

— Да ее нет у меня… Мне и муж об этом часто говорил. Типа того, что «без души и миллионы — гроши»…

Она не стала протестовать, когда телохранитель обнял ее за плечи и поделился курткой. В тот же миг стало тепло-тепло и несказанно уютно. Почти как вчера ночью, в Чанах… Словно под крыло взял…

— А что еще, кроме моего пристрастия к этому делу, ты обо мне знаешь? — Рената взболтала содержимое початой бутылки и с интересом заглянула в Сашино лицо.

— Что тебе снится сон…

— Всем снятся сны! — возразила она с улыбкой. — Тем более, утром я сама тебе об этом говорила! — девушка помрачнела и уже с совершенно другим настроением продолжила: — Мне в последние дни, как ни задремлю, снится… какой-то храм, из глубокой-глубокой древности, но в тот момент, когда я вижу в нем себя, он новехонький, будто бы только выстроенный… или, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, реставрировали… Водоем прямо в центре этого храма… фрески на стенах… яркое солнце…

Саша, посмотрев на нее темно-серыми, непрозрачными глазами, договорил:

— …а из глубины этого бассейна выныривает и взлетает огненная птица, и тебе нужно собрать её пепел, когда она сгорит… Одно условие: всё, до последней песчинки…

— Откуда ты… Саша, не пугай меня!

— Птица Бену, Феникс… — пробормотал телохранитель. — Гелиополь на берегу изумрудного Нила… Великий был город…

— Саша! Откуда ты знаешь о моих снах?

Он тихо засмеялся, на какой-то миг покрепче прижал ее к себе, слегка встряхнул за плечи:

— Да не знаю я ничего… Я разве похож на шварцевскую Тень? Стереотипный сон, вот и все…

— Мне такое не снилось никогда раньше. И уж тем более не повторялось при каждом удобном случае! И не нужно опошлять все это Фрейдом и Юнгом… и прочим психоаналитическим вздором…

— Я, вроде, не опошляю… Фрейда ты сама вспомнила…

Рената непокорно вздернула подбородок:

— Мне кажется, этот сон — подсказка…

— Вся жизнь — шарада, ребус… А ключи к разгадке разбросаны где угодно. Главное — подобрать нужный среди похожих фальшивок…

— Ты сейчас говоришь, как… тот… ну, в моем сне… на радуге…

— Угу… И много я говорил на Радуге?

Девушка снова с подозрением уставилась на него: шутит или нет. Улыбается как-то непонятно. Странный он все-таки… Саша подержал в ладони прядь ее волос:

— У тебя волосы — иногда как огонь, иногда как полынный мед. Очень красивые.

Рената грустно усмехнулась:

— Ты не видел меня в лучшие времена. Сейчас я растрепа…

— Когда-нибудь ты вспомнишь эти свои слова и подумаешь, что это и были самые лучшие времена… Когда все… закончится…

— Хорошо бы… — ей уже не верилось, что этот длящийся уже три дня кошмар когда-нибудь закончится. — Сколько тебе лет, Саша?

Он прищурился, отпустил ее, вынырнул из-под куртки, потянулся к огню и взял из костра полыхающую головешку, чтобы прикурить.

— Тридцать два.

— Ты кажешься старше… Нет, не внешне. Внешне — наоборот… Я вот сейчас сижу и пытаюсь представить тебя в детстве, в юности. И не могу. Странно ведь?

— Да нет, бывает…

Он посмотрел на бутылку. Рената, сама того не замечая, уже успела опустошить ее на четверть. Недаром у нее начал заплетаться язык — пока еще мило и очаровательно… Саша закрутил пробку и отставил коньяк в сторону:

— Достаточно. Нам скоро ехать, не нужно напиваться…

— Строгий, как Даша! — поморщила нос Рената.

Телохранитель опустил глаза. Такое выражение, какое было только что у него, действительно иногда появлялось на лице телохранительницы. Сходство, которого прежде Рената никогда не улавливала: слишком уж Дарья и Саша были разные…

— Саша… а когда все это закончится… мы будем видеться? Хотя бы иногда? Или ты уедешь?

Саша осторожно вытащил желтый березовый листик, запутавшийся в ее разлохмаченных ветром волосах:

— Не знаю…

А хмельное эхо отозвалось в душе Ренаты: «Знаю, знаю, знаю!..»

 

ЗА ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ДНЕЙ…

Вернувшись из командировки, Николай обнаружил в почтовом ящике повестку. Его приглашали явиться в РОВД Центрального района. Завтра, восьмого октября. Время, проставленное в повестке, было не слишком удобно ему, но все же молодой человек перенес две встречи и выкроил «окно». Надо узнать, в чем дело.

Однако его просветили об этом уже вечером накануне. Очередная заботливая пассия Ника приехала, чтобы помочь ему с подготовкой ко дню рождения (Гроссману завтра исполнялось двадцать девять) и с порога поделилась дурной новостью:

— Ник! Ты слышал, что произошло у твоей Сокольниковой и ее папаши?!

Будучи вместе, Рената и Николай почти всегда называли друг друга по фамилиям. Ласковые обращения «ладонька» или «куколка» супругу бесили, и он употреблял их лишь в том случае, когда хотел ее позлить. Поэтому окружение «сумасшедшей парочки» быстро переняло привычку звать их Гроссманом и Сокольниковой.

Ольга поведала о страшных событиях, случившихся в семье Колиного тестя. Сам Полковник (такое прозвище было у Александра Сокольникова в среде компаньонов и врагов) был убит в собственной машине, дочка исчезла.

— Ходят слухи, что ее похитили! — добавила подружка. — У нас уже многие побывали в прокуратуре или где там еще допрашивают? В общем, давали показания…

Николай встревожился. Криминальные «разборки»? Скорее всего. Тесть был птицей высокого полета. А при чем здесь Ренка? Вряд ли она в курсе отцовских дел, для чего ее похищать? С целью шантажа? Но шантажировать кого, если Александр Павлович убит? Может быть, убита и она, просто еще не нашли труп?

Гроссману стало не до дня рождения. Он извинился перед Ольгой, попросив ее уехать, затем обзвонил потенциальных гостей и отменил завтрашнюю встречу. У его приятелей было принято вламываться друг к другу без приглашения, потому что почти все были знакомы с младых ногтей и презирали церемонии. Ребята, узнав, что отмечания не будет, выразили соболезнования, добавляя, что и сами хотели ему позвонить и отказаться от приезда. «Угу… — подумалось Николаю. — То-то никто не позвонил, не сказал, кроме «тимуровки»-Ольги. Молодцы… Но понять их, в принципе, могу…» Ему тоже не захотелось бы выступить в роли гонца, несущего дурные вести.

Утро тоже началось со звонков. А когда Гроссман собирался выезжать, из Одессы позвонила еще и мать.

— Шо у тебя постоянно занята линия? — приступила к допросу Роза Давидовна. — Ты не знаешь — тебя будет поздравлять мама?! Как ты себя имеешь, Коля?

— Твоими, Роза, молитвами.

— Мои молитвы таки иссякают, когда я думаю, как ви там живете! Шобы я еще раз говорила с твоим автоответчиком?! Дай мне твою жену, я имею, шо ей сказать!

Мадам Гроссман не знала об их разладе.

— Роза, дело в том… ее как раз сейчас нету дома!

— Скажи, шобы набрала меня, когда будет! Вы ждете, когда Роза сдохнет, и приедете только на ее могилу?

— Спасибо за приглашение, мама, но сейчас нету возможности приехать.

— У вас, Колюня, никогда не будет возможности приехать, потому шо ты неблагодарный поц! Шоб ты знал, твой отец умывается слезами в своем гробу!

Николай торжественно поклялся матери приехать при первом удобном случае и сбежал. Роза Давидовна умела давить на людей даже по телефону и частенько приводила душевное состояние покойного мужа в качестве веского аргумента. Причем — с полной серьезностью. Несмотря на то, что Алексей Гроссман был старше нее на двадцать четыре года, Роза до сих пор не только почитала супруга, но и любила. По-своему, разумеется.

В назначенный час Николай прыгнул в свой «фордик» и помчался на Мичурина. Как всегда в это время дня, Красный проспект изобиловал автомобильными «пробками». Теперь вдобавок — вереница обесточенных троллейбусов…

Молодой человек чертыхался и поминал недобрым словом весь белый свет, в том числе — страдальцев, утверждающих, что люди России живут за чертой бедности. Судя по транспорту, забившему Красный, половина Н-ска разъезжала на иномарках, другая половина — на отечественных колымагах. Кто катался в троллейбусах — непонятно, однако их было гораздо меньше, чем водителей личного транспорта…

Поставить машину возле отделения тоже оказалось затруднительно. Перед самим зданием висел знак «Кроме служебного транспорта», въезды в соседствующие дворы перекрывали бетонные блоки, у бордюров тротуара теснились автомобили тех, кому посчастливилось вовремя занять место. Гроссману пришлось ехать чуть ли не до Писарева и оттуда, под холодным дождем, по слякоти и лужам, возвращаться пешком в офисных туфлях.

Николай уже нисколько не сомневался, что разговор пойдет о Полковнике и его дочери. И не ошибся.

Делом Сокольниковых занимался следователь в звании капитана. Это была женщина лет тридцати семи-сорока, крашенная блондинка с незапоминающейся внешностью.

— Присаживайтесь. Вы — Гроссман Николай Алексеевич?

— Так.

— Вы доводитесь мужем гражданке Гроссман Ренате Александровне?

— Официально. Мы не живем вместе.

— С какого времени?

— Уже где-то год… кажется… — Николай подумал под вопрошающим взглядом капитана. — Примерно год…

Та что-то пометила в своих бумагах. Гроссман впервые ощутил, насколько неприятно, когда посторонние лезут в твою личную жизнь. Пусть даже по служебной надобности.

— Вам известно о покушении на вашего тестя, Александра Павловича Сокольникова?

— Да, уже известно.

— Где вы были третьего октября?

Николай почувствовал себя так, словно его уже в чем-то обвиняют. Умеют же наши следователи воздействовать на сознание граждан! Так и хочется завопить, как Юрий Деточкин: «Какого черта? Я был в командировке!» Но — спокойствие, только спокойствие!

— В Москве, в командировке…

Далее последовало множество соответствующих ситуации вопросов, которые ничего не определяли, не проясняли суть и ни на что не наводили — по крайней мере, растерянного Николая. Он выяснил только одно: тестя убили возле его дома на Депутатской, застрелили в машине, в джипе «Чероки». Сам «Чероки» пропал (был угнан?). Рената к себе домой из офиса не возвращалась. В то же время и ее, и Александра Павловича квартиры были взломаны. До момента прибытия органов там успели перевернуть все. В этом Николай смог убедиться и сам, когда его привезли на место происшествия. Первое время после свадьбы Гроссман с женой жили на Советской, и оттого молодому человеку тут было знакомо все, до мелочей.

— Осмотритесь внимательно, — следовательница потянула носом, будто принюхиваясь. — Если что-то пропало, сообщите.

Эх, не думал Николай, что когда-нибудь побывает здесь еще раз! И уж тем более не ожидал появиться у Ренаты по такому поводу…

Да-а-а… Прежде им жилось тесновато в этой двухкомнатной «полногабаритке». Был такой грешок. Гроссман хотел завести пса, Рената сообщила, что она против и что в таком «курятнике» нет места третьему. Теперь же здесь черт ногу сломит, и можно хоть неделю «осматриваться» — вряд ли найдешь что-то важное, все равно как в многокомнатных апартаментах…

Пахло здесь по-прежнему — теплой, уютной, капризной Ренатой. Николай подавил ностальгический вздох. Чужаки, учинившие вандализм, не смогли изгнать отсюда ее душу…

Молодой человек прошелся по комнатам. Следовательница не отходила ни на шаг. И вообще она дама неприятная, назойливая. Чужая в этом доме. Отмахнуться от нее, не видеть, не думать… Зачем все это? За что?..

Больше всего пострадали книги бывшей жены. Их зачем-то вывалили из шкафа, разворошили, разбросали. «История Древнего Рима», «История Древней Греции», Платон, Карамзин, Фрэйзер, Руссо — все перемешано в сюрреалистическом беспорядке. Гардероб перерыт меньше: многочисленную одежду жены просто выхватывали вместе с «плечиками» и скидывали на диван. Ящики — бельевого шкафа, компьютерного стола, тумбочек — также вывернуты. Николай то и дело наступал на какие-нибудь флаконы, тюбики, коробочки от косметики, рассыпанные по полу. В недалеком прошлом Гроссман был программистом, и потому сразу же обратил внимание: монитор (даже не опрокинутый!) стоял на столе, но системного блока не было. Рената, конечно, «юзер» еще тот, компьютер ломался у нее с частотой раз в месяц. Она вполне могла отдать блок в починку. Но…

— Мне кажется, пропал системный блок. Я не уверен, что это похищение, и все ж…

— Разберемся… — капитан поморщилась, но быстро записала его показание в своих документах. — Что еще?

Других странностей Николай не заметил. Его поблагодарили, но попросили до завершения следствия не покидать город надолго.

День рождения Гроссмана заканчивался в одиночестве. Именинник сидел перед телевизором с банкой пива и разглядывал фотоальбом. Юная Ренка — в белоснежном платье невесты, беззаботная, счастливая, влюбленная — смотрела на него с упрятанных в прозрачные «кармашки» фотографий… Эх, ладонька, что я сделал с тобой в следующие четыре года?.. Вот они позапрошлой весной, на льдинах еще не оттаявшего Обского моря. Вот — в Египте, на фоне статуи Сфинкса. Вот Италия, Рим… Вот Париж, Монмартр, Эйфелева, Сент-Женевьев-де-Буа… Ренатка (и чего ее понесло на кладбище?) — смешная, в шортиках, с девчачьими «хвостиками». Но во взгляде уже и тяжесть, и напряжение, и недоверие. Может, он сейчас все это додумывает по воле разыгравшейся фантазии? Вряд ли. Если бы все было не так — она бы не ушла. При всем своем сумасбродстве Рената была такой терпеливой!

Веки налились неподъемной тяжестью. Что же случилось в этой проклятой жизни? В их с Реной жизни…

* * *

…Внезапно помещение заполнилось тревожным нарастающим гулом…

Растворяются тяжелые, окованные золотом двери, пропуская четырех человек в храм Инну, города, впоследствии названного Гелиополем.

— Варо Оритан! — единогласно кричат служители храма, вскидывая руки к звёздному небу. — Вы с нами!

Чуть впереди троих спутников-мужчин идет небольшого роста женщина в синей накидке. На голове жрицы сияет корона с крыльями сокола и диадемой в виде кобры-урея.

За женщиной следует высокий статный колдун в серебристом шлеме-хеджете. Движется он плавно, как леопард, шкура которого переброшена через его смуглое плечо. Прекрасные, подведённые сурьмой до самых висков чёрные глаза мужчины излучают надменную властность. Армия великого Та-Кемета, будущего Египта, многое утратила, когда этот человек отринул мысль отправиться по военной стезе, предпочтя карьеру учёного. Но он был вельможей и мог выбирать — стать ему военачальником и вести за собою армии, либо изучить мир и просвещать сородичей, ставших адептами полузабытой религии мифического Оритана.

В тени, под широким капюшоном и длинным черным балахоном, скрывается аколит верховного жреца. Они с молодым человеком, одетым во все белое — как любой священнослужитель низшего сословия, — замыкают процессию. Бритая голова «белого послушника» укрыта клафтом, бедра повязаны льняным «передником», а шея и грудь защищены полосатым воротником-ускхом.

В центре помещения за строгими четырёхгранными колоннами, отражая свет факелов, блестит поверхность водоема, где с начала времен возрождалась огненнокрылая Бену, птица бессмертия.

Со стен на вошедших взирает большеокий Немур— телец, что несет на своих рогах своих ныне пустой трон солнечного божества.

Она тоже видит себя со стороны, закованная в камень. И она становится огненновласой жрицей в синей накидке, едва та минует ее барельеф…

Множество жрецов читают заклинания. Реальность дрожит и плавится. Небо, в черноте которого тают капители храмовых колонн, рокочет, сверкают первые молнии. Земля светится: это еще не рожденное Солнце являет себя сквозь толщу воды бассейна и сквозь щели между храмовых плит.

Захлопываются пятьсот сорок дверей известных колдуну реальностей, отрезая вошедшим пути к отступлению. Отныне выхода не существует, ибо пути судьбы всегда замыкаются в храме Бессмертной Птицы.

Нефернептет — так зовут жрицу (но имя у возрожденной из камня и воплотившейся в жрице совсем иное) — вскидывает руки, вослед за нею это делают все тридцать служителей культа Бену.

— Воспоем рождение Пятого Солнца! — взывает она громким, чистым голосом, и эхо возносится в темноту.

Колонны вздрагивают. Теперь и с невидимого дна слышатся раскаты дальнего грома, а черную бесконечную высь хлещут кнуты молний.

— О, великие боги! Придайте мне сил! — продолжает заклинать жрица, пока смыкаются ряды адептов культа.

Спутники становятся на одно колено вокруг женщины, воздевшей руки в самозабвенной молитве. Каждый из них льет в нее свою силу.

Серебристая струя света, хлынув сверху и пройдя сквозь тело жрицы, устремляется к сердцу Земли. А из чрева планеты в ответ рвется неудержимый пламенный поток, пронзает Нефернептет и уносится в пространство, исполосованное молниями. Жрица кричит, вытянувшись струною лиры, а затем прогибается назад дугою систра. Её страшит гроза, ведь однажды всполох молнии убил ее. Но бояться теперь нельзя!

Прячущийся под черным капюшоном аколит верховного жреца одаривает её мужеством, колдун в леопардовой шкуре — холодным рассудком, каменный бык Немур — любовью к нарождающемуся Пятому Солнцу. И лишь белый жрец по-прежнему содрогается от ужаса…

Гром нарастает. Голосов уже не слышно, колонны покрываются трещинами, осколки облицовки летят в бурлящий кипяток водоёма. Все, кроме жрицы и ее помощников, в ужасе падают ниц. Теперь вместо отдельных раскатов землю оглашает сплошной душераздирающий треск, будто сказочный змей Апоп уже вырвался на свободу и рвет в клочья покровы неба.

Нефернептет извивается в пронзающих ее с головы до пят струях — ледяной вселенской и раскаленной земной. Она кричит, кричит от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее сейчас разорвет бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляют горячий «гейзер», и каждый отдает по своим возможностям. Телец Немур — свое сердце. Колдун — разум. Белый послушник, обвитый золотистой «пуповиной», — энергию плоти. Он похож сейчас на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти. Аколит верховного объединяет утроенную мощь своих спутников. Его одежды подобны покровам неба: молнии рвутся из его плаща, и жрец направляет их в бьющий из-под земли поток…

— Танрэй! — голос черного аколита достигает ее слуха сквозь рев обезумевшего мироздания. Так, именно так зовут ту, что восстала в жрице Нефернептет, сойдя с каменного барельефа; и только сейчас женщина вспоминает это. Вспоминает, чтобы тотчас позабыть. — Пора, Танрэй! Тебе пора!

И Нефернептет прыгает в кипящую воду. Но вода не обжигает ее. Синяя накидка подобно птичьим крыльям раскидывается на поверхности. Фигурка жрицы, еще более маленькой посреди огромного, исходящего ослепительным светом бассейна, отдаляется от берега.

— Бену! — кричит Танрэй-Нефернептет, и в ответ на ее призыв из глубины взмывает огромная солнечная птица.

Люди пытаются застить глаза руками: никто не может посмотреть на бессмертного Бену, не ослепнув после этого. Спутники жрицы бросают в воду по ветке вербы. Они ждут появления обелиска Бен-Бен, где прорастет древо Ишед, на ветвях которого восходящая птица совьет свое последнее гнездо. Однако же камень Создания не сотворяется. Что-то идет не так… Священная солнечная цапля ждет, взмахивая полотнищами крыльев и выгибая в нетерпении длинную шею.

И опрокидывается черное небо. И начинает петь Бену. Он воспаряет все выше, а песня его становится все горестнее. Тогда жрица понимает: еще слишком рано для этого.

— Нет! Не надо! — кричит Нефернептет, судорожно хватаясь за края прибрежных плит, заросших осклизлыми водорослями. — Ты умрешь там! Вернись, Бену! Вернись, во имя Оритана! Заклинаю тебя! Закли…

И лишь тогда она вспоминает, как вечность назад с такими же мольбами за нею бежал самый любимый человек на всем белом свете. Ее Попутчик. Ее настоящий Попутчик…

На сияющем небе вспыхивает Солнце. Из него вырывается пламя и бьет в грудь птицы, которая так стремилась в горние чертоги. Бену издает предсмертный крик, запрокидывает голову, теряя тяжелую корону предательски убитого бога, и превращается в пламенный шар. Искрящийся пучок солнечных перьев сгорает в прах. Пепел сыплется вниз, в черную воду.

Жрица знает, что им, служителям культа, надо собрать все до последней песчинки. И тогда, только тогда…

— О, нет! — вскрикивает она, когда из костров, порожденных гневом солнечного Ра, выбегают саламандры, чтобы растащить пепел. — Назад! Прочь!

Чудовища уже хватают останки несчастной птицы, и нет возможности задержать прытких тварей.

На помощь Нефернептет, обнажив свой тонкий меч, бросается аколит верховного. Колдун в пятнистой шкуре творит заклинания, белый послушник хватает и тут же выпускает раскаленных саламандр. Жрица смотрит на темную фигуру, пытаясь различить скрытое под капюшоном лицо аколита, встретить взгляд, который придаст ей новых сил. Но помощник недосягаем.

— Помоги мне! — шепчут губы женщины. — Время — назад!.. Победи время, Ал-Анпа!

Он качает головой. Победить время обожженный саламандрами Ал-Анпа не может. Сотворить огненные плотины и приостановить бег времени под силу только колдуну, а сейчас и это уже ни к чему. Они снова терпят поражение…

А с небес падает черный снег…

* * *

Содрогаясь от мучительных рыданий, Рената распахнула глаза.

И сразу ощутила, что, кроме нее, в гостиничном номере больше никого нет. Девушка еще долго лежала, не в силах пошевелиться, и приходила в себя.

Что не так? Что не так она делает?! Сон-подсказка… Сон-испытание… Сон, повторяющийся из ночи в ночь…

В памяти воскресла фраза Лукреция, процитированная Мишелем Монтенем, которого когда-то давно, еще в студенческие времена, читала, не вдумываясь в смысл, прежняя Рената Сокольникова.

«Смертные перенимают жизнь одни у других и, словно скороходы, передают один другому светильник жизни»…

Девушка поднялась, отерла слезы и добралась до окна. Уже ставший привычным вид на уральские горы, на излучину реки Юрат… А чуть ниже — все портит агитационный щит: «Россель — наш губернатор!» Насмешка материализма над романтикой. Никуда не денешься, Россия. В Новосибирске не лучше, но там все эти физиономии хотя бы примелькались, их уже и не замечаешь. А здесь — все в новинку…

Саша привез Ренату в Сатку и поселил в гостинице, недорогой, но уединенной. Окруженной хвойным лесом, горами. И — самое главное: здесь их не трогали. Это был шанс переждать бурю.

Одно плохо: что-то сломалось в верном «Чероки». Немудрено, конечно, после таких скачек по полям и оврагам, но знак тревожный. Телохранитель предпочитал, чтобы все работало, как часики, и потому уже третий день возился с джипом, невзирая на ледяной ветер с гор и колючую морось.

Рената подошла к большому зеркалу, отразившему ее с головы до ног. Она завидовала — той, из Зазеркалья, у которой не болят зубы, не мечется душа, отсутствуют проблемы. На которую не ополчался весь мир непонятно из-за чего. Которая не прячется по углам, как последний изгой…

Рената смотрела на себя — стройную, идеально сложенную, с точеными чертами лица, густыми золотисто-рыжими волосами. Но сейчас янтарные, чуть раскосые глаза девушки из Зазеркалья были затравленными, как у выброшенного на улицу котенка. Не по такой Ренате сходили с ума мужчины. И в точности такую — униженную, забитую — Ренату хотели бы видеть женщины из новосибирского «бомонда», которые прежде скрипели зубами при ее появлении, не в силах обуздать своих спутников, бросающих жадные взгляды на дочь Александра Сокольникова. Сейчас на Ренату, наверное, не оглянулся бы даже официант ресторана, где она любила бывать…

Щелкнул замок в двери, и девушка, одним прыжком оказавшись в постели, прикрылась простыней. Рывок вызвал резкую боль в зубе.

Саша бросил пиджак на спинку стула и тяжело упал в кресло. Рука его бессильно свесилась с подлокотника.

— Что с тобой? — держась за щеку, спросила Рената.

Телохранитель откинул голову на кресельный валик и прикрыл глаза. Кожу на его перепачканных машинным маслом пальцах и ладонях покрывали волдыри от сильных ожогов.

— Что это у тебя? Нас выследили? — в ужасе допытывалась девушка.

— Мы бы здесь не сидели… Позвони в ресторан, закажи поесть…

Говорил Саша с превеликим трудом.

— Тогда… глаза не открывай, ладно? Я оденусь.

С трудом сглотнув, он чуть заметно кивнул. Рената лихорадочно быстро натянула на себя джинсы и майку.

Нет, что-то случилось…

— Откуда эти ожоги? Саша?

Тот не ответил, провалившись в забытье. Рената позвонила в ресторан, сделала заказ, потом села возле телохранителя на корточки и прикоснулась тыльной стороной кисти к его лбу. Раскаленный, как печка. Уж не воспаление ли это легких? Было бы немудрено. Она ведь просила его переждать холода и не мучиться с машиной. Нет же! Телепрогнозы, видите ли, обещают еще большее похолодание…

— Саш! Переляг на кровать! — тихо сказала девушка, погладив его по плечу.

— Угу… — промычал молодой человек.

Он едва доплелся до постели. Девушка торопливо расстегнула и стащила с него рубашку, чтобы постирать. Что же они будут делать, если выпадет ранний снег? Нужны теплые вещи, на них потребуются деньги. И это полбеды. Хуже, что силы телохранителя не бесконечны, они иссякают с каждым днем…

Мучаясь зубной болью, Рената приложила скомканную черную сорочку Саши к щеке. Ей все больше и больше нравился его запах — даже этой насквозь пропитанной горячечным потом рубашки.

— Разбуди меня через пару часов, ладно? — послышался его голос из комнаты.

— Нет уж! — Рената открыла воду. — Теперь-то ты выспишься!

— Рената, я серьезно!

— Я не слышу-у-у-у! — нарочно усиливая напор, откликнулась девушка.

Саша притих. «Вот и пусть спит. Хватит уже валяться под машиной на ледяной земле, — думала она, как зачарованная глядя на водяной смерчик, что крутил «цыганочку» над сливным отверстием ванны. — Любой на его месте уже свалился бы с пневмонией»…

Зуб болел все невыносимее. Рената проглотила «Анальгин», следом — принесенный из ресторана завтрак.

Подмяв под грудь подушку, телохранитель все это время спал. Девушка давно заметила: он почти не расслабляется, спит все время на животе, в позе постоянно готового к броску дикого зверя. Лишь один раз он пошевелился, отворачивая лицо, и одновременно что-то пробормотал. Ренате показалось, что это какое-то имя. По звучанию было похоже на «Таня»…

Обезболивающее не помогало. Рената не знала, куда деваться, и впервые прочувствовала смысл выражения «хоть лезь на стенку». Она ушла в туалет, опустила и стульчак, и крышку, села, скорчилась и зарыдала. Легче ей по-прежнему не становилось.

— Рената? — Саша постучался в дверь. — Выходи оттуда!

— Зуб… — оправдываясь, сообщила она, бочком выбираясь в коридор, и виновато посмотрела на него: — Я тебя все-таки разбудила?

— Пойдем!

Рената подчинилась. Телохранитель усадил ее на стул.

— Попробуй ни о чем не думать и расслабиться. Если можешь — доверься мне…

— Конечно… — прошептала она.

Сейчас она доверилась бы даже палачу, лишь бы тот избавил ее навсегда от этого истязания. Что уж говорить о преданном охраннике, который уже столько раз выручал ее? В особую помощь с его стороны она, конечно, не верила: он ведь не врач. Но хотя бы развлечет — и на том спасибо.

Сашины пальцы — обожженные, наверняка тоже взрывающиеся адской болью — мягко коснулись головы Ренаты. По телу девушки заструилась приятная дрожь, истома. Не вызвало у нее почти никакого удивления и внезапно возникшее желание поцеловать его руки, прижаться к нему, забыть обо всем. И Рената даже не заметила, что боль исчезла. Почти тут же пропало и ощущение этих нежных, но уверенных прикосновений.

— Вам получше? — спросил вдруг бубнящий, словно из бочки, голос над самым ухом.

Рената оглянулась и едва не заорала от неожиданности. К ней наклонялся какой-то пожилой мужчина с мрачным, почти черным, в оспинах, лицом; две глубокие морщины окружали его рот и почти сходились на подбородке с ямкой. Покатый, как у древнего майя, лоб тоже был изборожден морщинами, сильно выделялись надбровные дуги, а из провалов глазниц внимательно смотрели умные, близко, по-обезьяньи, посаженные глаза.

Девушка подскочила, ринулась к пистолету. Незнакомец угадал ее намерения и завладел оружием раньше.

На Ренату, пряча пистолет за ремень брюк, смотрел Саша. Он все понял и ни о чем не спросил.

— Боже ты мой! — прошептала девушка. — Что… это было?! Я свихнулась? Это что — галлюцинации?!

— Т-ш-ш! Не кричи! — Саша плавным движением, словно в танце, скользнул к ней, обнял, усмирил ее выпрыгивающее из груди сердце. — Ты ведь обещала довериться мне, когда садилась…

— Тебе, но не… Что это было?!

— Ну, прости, прости. Иначе — никак. Я ведь сам не врач. Прости…

Она подняла к нему лицо, все еще немного опасаясь, что увидит того «майя». Прикоснулась к его щеке, чтобы удостовериться. В Сашиных глазах мелькнула улыбка:

— Ну все, все, — сказал он и выпустил ее: — Видишь? Это я. Ты молодец…

Телохранитель снова, как ни в чем не бывало, улегся спать.

— Молодец? Почему молодец?!

— Ты бросилась к пистолету… — и он закрыл глаза.

Рената позвонила горничной, та принесла утюг, и девушка выгладила Сашину сорочку. Ей пришло в голову, что телохранитель непостижимым образом умудряется выглядеть прилично и даже элегантно в одежде, которую не меняет почти неделю. То, что на другом смотрелось бы ужасно, на Саше сидит как влитое, будто на хорошем артисте. Она вспомнила, что он рассказывал тогда, в бане, о своей учебе в театральном вузе. Так вот чем вполне можно объяснить это лицедейство с преображением в доктора-«майя»! И все-таки тут что-то не так. Хоть за секунду — а ровно столько времени Рената наблюдала незнакомца — могло привидеться что угодно, девушка была уверена: ей не привиделось. Саша не скрывает, но и не торопится объяснять свои планы…

В двери постучались.

— Кто там? — рассеянно спросила она.

— За утюгом! — откликнулся женский голос. — Вы уже всё?

— А… Да, да… сейчас…

Рената выдернула штепсель из розетки и, на ходу сматывая шнур, подошла к двери.

Но вместо горничной в номер ввалилось двое парней, огромных и широких, как самцы гориллы. За ними мелькнул кто-то еще — кажется, женщина.

Рената не успела даже взвизгнуть, как из рук ее вырвали раскаленный утюг. Но сделали это не «гориллы»…

…Удар острой частью «подошвы» утюга в висок громилы, вцепившегося в Ренату. Парень падает. Рука второго, резко заломленная за спину, не успевает нажать курок. Лишь затем телохранитель бьет ногой в живот последнего члена группы — женщину. Та с воплем ярости влипает в дверь номера напротив. Грохот разносится по всему коридору, замок громко лязгает, но выдерживает натиск. Этот звук совпадает с выстрелом из пистолета гориллообразного типа: телохранитель, так и не выпустив его руки, направляет ствол ему же между лопаток, и сведенные судорогой пальцы жертвы сами придавливают «собачку».

Не дожидаясь ответных действий женщины-врага, Саша прыгает к ней и делает какое-то почти неуловимое («вытягивающее») движение кистью перед ее лицом. Рената успевает заметить, что воздух вокруг них колеблется — как тогда, в его квартире, возле трупа Дарьи.

Женщина беззвучно оседает, словно из нее вырвали позвоночник. Тело становится похожим на тряпичную куклу…

…Телохранитель слегка пошатнулся, прижал к губам кулак, будто сдерживая рвоту. Хоровод чередующихся действий утратил свою молниеносность.

Рената очнулась. Но немало, немало прошло времени: Саша успел одеться. Застрелили бы дочку Сокольникова, и не раз, не будь подле нее расторопного охранника…

— Документы при тебе? — коротко бросил он подопечной, выдергивая «глок» из мертвых пальцев застреленного.

Онемевшая Рената часто-часто закивала. Саша сунул «глок» в ее руку.

— Идешь точно за мной. Не вздумай стрелять, пока не скажу. Поняла меня?

Снова кивок. Язык отнялся.

Телохранитель потащил ее в коридор — как тогда, в подъезде своего дома в Новосибирске. Девушка споткнулась о руку парня с раскроенным черепом, с тихим воплем рухнула на колени, роняя пистолет. И тут же была подхвачена Сашей, который, будто и не замечая, пронес ее через полкоридора под мышкой.

— Стой! — шепнул он и выглянул на лестницу. — Все, туда нельзя! Идем обратно!

Саша устремился в правое крыло, волоча за собой Ренату.

— А если — и там?..

Ответа не последовало. До того ли?

Подобно кошмарному сну промелькнула картина побоища возле их номера. Саша бежал бесшумно, словно кошка. Рената, подражая, старалась ставить ноги так же упруго, как и он. На этот раз ей удалось собраться гораздо быстрее, чем когда-либо прежде.

— Спрячься там! — он показал ей в простенок холла.

Ниша была загорожена огромным кустом цветущей китайской розы. Рената нырнула под ветку, вжалась в стену и увидела, что Саша, вытащив из кармана какой-то листок, вправил его в ворот рубашки.

Саша?! Нет, это был не он…

Это был пожилой сухопарый мужчина благообразной внешности. «Пастор!» — мелькнуло в голове Ренаты коротенькое и, возможно, неверное определение.

Она зажмурилась и перевела дух.

Тем временем Саша спустился на один пролет. Возле дверей лифта, явно кого-то поджидая, стояли еще два субъекта, неуловимо схожие с теми, оставшимися в номере.

— Sorry! — произнес телохранитель, и ребята уставились на него. — Please! Там есть нехорошо, — подбирая слова, он помогал себе жестами. — Я идти с шестой этаж. Пятый… в коридоре люди. Лежат, кровь. Надо секьюрити, охрана отель… Кровь!

Парни переглянулись. Без лишних слов рванули наверх. Топот стих. Помедлив несколько секунд, Саша взбежал вслед за ними и махнул рукой Ренате:

— За мной, please!

«Пастор» улетучился в то мгновение, когда их ладони соприкоснулись.

Но по лестнице они спустились лишь до второго этажа, потом Саша снова свернул в коридор. Они встали перед запертыми дверьми служебного выхода.

— Услышат! — зашептала Рената, решив, что он хочет выбить замок. — Услышат нас!

Но телохранитель уже проворачивал в замочной скважине шило перочинного ножа. Внутри устройства что-то металлически крякнуло, дверь открылась:

— Спустишься до вестибюля, но пока не увидишь меня — не выходи!

Подтолкнув девушку к ступенькам, он все теми же легкими и беззвучными прыжками помчался обратно, на лестницу правого крыла.

Сжимая в руках «глок», Рената засеменила вниз. Она вздрагивала от любого звука и держалась подальше от перил. Бежать одной было еще страшнее, чем сидеть под кустом в нише.

Саша заметил еще одного «братка». Тот стоял возле дверного проема внизу боковой лестницы.

Мгновение — и к парню с очень растерянным видом приблизился пожилой мужчина европейской внешности, в костюме наподобие тех, какие носят «забугорные» священники. Вот что успел различить «браток» из челябинской группировки. Святоша лопотал что-то о стрельбе наверху и необходимости позвать охрану.

Парень прошипел себе под нос короткое ругательство и, забыв о святом папаше, ринулся наверх. А зря. Как только его перестало быть видно из вестибюля, священник преобразился. Метнувшись вслед за громилой, Саша врезал ребром ладони ему по шее и слегка придержал обмякшее тело. Главное — избегать шума…

Вот на «рецепшене» еще один — любезничает со смазливой регистраторшей. Этот не опасен: даже не обратил внимания на телохранителя, скользнув по его лицу равнодушным взглядом.

А служебный выход охраняет целая банда — четверо. Нет, они вовсе не стояли с пистолетами наизготовку, будто намереваясь начать захват, ничего подобного. Они выглядели даже расслабленными, по крайней мере, в глазах внутренней охраны гостиницы. И совсем не ожидали нападения Саши откуда-то сбоку…

…Телохранитель с размаху, слева направо, ударил ближайшего рукоятью пистолета. Того отбросило к пожарному уголку, из разбитого вдребезги ящика вывалился огнетушитель. Прямо бедолаге на голову. Только это и успели заметить удивленные внезапностью нападения гостиничные охранники и напарники «братка». Как разлетались остальные под женский вопль «Убивают!», в общем переполохе не видел уже никто. Кто-то, опрокинув кадушку с разлапистой пальмой, угодил в маленький бассейн с красными рыбами. Кто-то, не успев выстрелить, опрокинулся с простреленной головой. Кто-то (охрана) стрелял, но предупредительными, в потолок.

Вышибив ногой служебную дверь, телохранитель выгреб Ренату из убежища, закрыл ее собой, попутно свободной рукой успев дважды спустить курок. Так он вывел из строя двоих наиболее активных секьюрити гостиницы: один выронил пистолет и сжал пробитую руку, второй завалился набок с покалеченным бедром. Остальные бросились искать укрытие. Самые же благоразумные давно лежали на полу, защищая голову руками.

С лестницы левого крыла бежали пропустившие начало драки дежурные «шестерки». Саша и Рената были у самых дверей, но «магазин» верного «ТТ» опустел. Стиснув руку подопечной, телохранитель успел послать за спину еще три выстрела из «глока», воспользоваться которым Ренате даже не приходило в голову.

Когда преследователи замешкались, торопясь под прикрытие, Саша улучил мгновение, чтобы вытолкнуть девушку на улицу, выскочить следом и, выбив боковое стекло у первого попавшегося на стоянке автомобиля, убраться на нем подальше от страшного места.

— Куда мы?!

— К «Чероки»…

— Зачем ты закрывал меня? Ты говорил, в меня они стрелять не будут…

— Тебя могли ранить.

— А тебя — убить!

— Это моя работа.

— Саша!

— Всё, выходим!

Угнанный ими «Вольво» с громким визгом тормозов остановился возле приютившегося в подворотне «Чероки».

«Какая работа?! — хотела крикнуть Рената. — Твоя смерть будет равносильна моей!»

Она думала об этом неоднократно. Одна Рената не протянет и дня. Ее приволокут в Новосибирск, запытают, удостоверятся, что она ничего не знает, изнасилуют и пристрелят. А труп в ужасном виде вытащат по весне из Оби, опознают, а потом припишут в дополнение к уликам в «глухаре». И никогда никто не доследует это дело. Никогда и никто!

Рената прыгнула в джип.

— Готовься, едем через просеку, — сказал наконец телохранитель и усмехнулся: — Ты, однако, становишься знаменитостью, Рената Александровна…

Рената отдышалась. Он еще способен шутить?..

— Как они находят нас?

— А ты посмотри, у тебя нигде датчик не вшит?

— Какой датчик?

Он внимательно взглянул на нее и вздохнул. «Тоже мне, «черный» юморист…» Такое ощущение, что ему все равно, хоть весь мир сейчас накройся медным тазиком. Лишь бы выполнить свою работу, а там…

— Узнать бы, что им от нас нужно… — сжав голову руками, простонала девушка.

— Вернемся, спросим?! — с воодушевлением спросил телохранитель.

Рената сунула руку в карман его пиджака и достала пачку сигарет. Саша протянул ей зажигалку. Она жадно затянулась, хотя курила редко, ради баловства. Но в этой ситуации…

Да, их со спутником настроения нынче не совпадают. Он шутит, а ей впору удавиться. Как вспомнишь разлетающиеся по вестибюлю мозги «братков»…

Слабая рука с зажатой в пальцах сигаретой тряслась, будто девушка долго тащила огромную тяжесть.

— А тебе идет, — заметил Саша.

— Да? — Рената брезгливо посмотрела на сигарету. — Не знаю… Во всяком случае, ты — первый мужчина, который признал это.

— Я не признаю, я констатирую… Есть женщины, которые делают это чертовски красиво. Вот ты — как раз такая женщина.

— А как насчет «все равно, что облизывать пепельницу»?

— Ну, об этом нужно спросить тех, кто облизывал пепельницы, — Саша подмигнул. — Ты молодец. Быстро взяла себя в руки… Эх, время, время…

Она невесело улыбнулась, хотя и недопоняла смысл его последней фразы.

— Кстати, насчет Ника… моего бывшего… — Рената в задумчивости большим пальцем потерла бровь. — Что, если позвонить ему и узнать, что сейчас творится в Новосибирске? Может, он был в курсе папиных дел?

Саша помолчал, размышляя.

— Гм… Неплохая идея. Жаль, с сотового туда не позвонишь… Даже его не спер Гарик…

— Не позвонишь… — сокрушенно вздохнула Рената. — Так что нам эта штука теперь ни к чему. Даже если ее и не спер этот твой… п-приятель… Кстати, все хотела спросить: каким образом оно стало приятелем такого, как ты?

— Что значит — «такого, как ты»?

— То и значит! Ведь есть пословица «скажи мне, кто твой друг»…

— Рената, ты сегодня прямо фонтанируешь народной мудростью! — рассмеялся телохранитель. — Мы с Гариком росли на одной улице. Ну, и потом жизнь частенько сводила нас вместе.

— То есть, он тебе не друг? Тогда зачем ты его подобрал в том лесу?

— Мне Гарик — друг, но истина дороже! — Саша продолжал подтрунивать над нею. — Километров через триста — триста пятьдесят будет Уфа. Если скакать в том же режиме, что и сейчас, к ночи окажемся там. Не уверен, будут ли работать переговорные пункты, но посмотрим. В крайнем случае, подождем утра.

— Говоря честно, я не хочу разговаривать с Николаем. Может быть, ты?..

— Много времени уйдет на объяснения. Кто я, что я… Кроме того, в Новосибе это дело наверняка получило огласку, ведется следствие. Тебя, вероятнее всего, считают без вести пропавшей или похищенной…

— Меня похитили? — Рената улыбнулась: эта мысль в применении к Саше казалась несколько романтичной. — Знаешь, если бы ты похитил меня, я не стала бы никуда звонить…

Телохранитель покосился на нее. Она сделала вид, что не заметила этого:

— Ладно, я поняла: «Быстро-быстро-быстро, сама-сама-сама!»

— Ты начинаешь прогрессировать, Возрожденная! Вот уж слезы обсохли, вот уж вспомнила классику советского кино!

— А ты продолжаешь подкалывать! — фыркнула она, в душе довольная его похвалой.

— Восславим постоянство! — тут же парировал Саша.

— Плагиатор! Это сказал Рильке!

— Интерпретатор… Так перевел его Пастернак.

Рената выбросила недокуренную сигарету за окно и уставилась на Сашин профиль. Телохранитель какое-то время делал вид, что не обращает на нее внимания, глядя исключительно на дорогу и удерживая серьезность. Но наконец не утерпел, улыбнулся:

— Что?!

— Ничего. Я поймала себя на том, что начинаю привыкать к такой «бонни-клайдовской» жизни… Сидим с тобой, зубоскалим… А в гостинице остались убитые… И ведь не только «братва»!

— Неправда, — бесстрастно возразил Саша. — В охранников я стрелял не на поражение…

— Сути дела это не меняет… Разве остальные, «братва» та же, — не люди?

— Люди. Хреновые, правда.

— И ты — такой умный, знающий Рильке и Сократа, так рассуждаешь?!

— Я вообще не рассуждаю. Я еду.

— Не верю, что ты никогда не задумывался обо всем этом! — ее слегка покоробило сказанное телохранителем.

— Уж и не знаю, зачем тебе понадобилось все это ворошить, — с очевидным недовольством вздохнул он. — Ну, давай порассуждаем, если тебя так тянет. Пример не из классики. Видела новинку Спилберга?

— О динозаврах?

— Да. Помнишь, как заступалась за рептилий главная героиня? Мол, это ведь редкость, национальное достояние! Когда тираннозавр на ее глазах сожрал парочку попутчиков, то что она завопила одной из первых?

— Я видела в переводе: «Мочи этого монстра!»

Саша кивнул:

— «Мочи этого монстра»… Мы все добрые, интеллигентные и рассказываем о том, как любим собачек… пока одна из них не бросится на нас, ощерив клыки. И вот тогда быстро становится не до разговоров. Хорошо философствовать, Рената, сидя дома на диване. С книжкой лирических стихов на коленях…

Любой другой на его месте, скорее всего, разозлился бы. Дескать, ша, дура, я ради тебя рискую своей шкурой, а ты тут меня «лечишь»! («Ого! Знакомое со времен Гроссмана «ша»! Всё живо в памяти моей…») Но телохранитель даже не переубеждал ее, не спорил, не сердился, осыпая собеседницу доводами, оправдывающими убийство. Еще ни один аргумент не был для Ренаты столь убедителен, как этот — после всего, что совсем недавно произошло в саткинской гостинице. Не расхожая формула «добро должно быть с кулаками», но и не библейская заповедь «подставь другую щеку». Нет ни добра, ни зла. Нет — и никогда не было. Все преследуют свои цели, подчас даже совпадающие. И они с Сашей, и, похоже, преследователи хотят найти проклятый «дипломат». Что в нем, в этом «дипломате» — неизвестно. Для них с телохранителем неизвестно. Но те, другие, точно знают, за что так отчаянно борются…

— Саша, ты только что назвал меня «Возрожденная», — она решила переменить тему: молчать было страшно, а говорить об убийствах — еще страшнее. — А ведь так и переводится мое имя: Рената — «Возрожденная». Папа хотел назвать меня Настей, но маме не понравилось значение — «Воскрешенная». Она сочла это плохой приметой, и они остановились на Ренате…

Он пожал плечами:

— «В звучании словес и кроется загадка»…

— Да уж… Кроется… Мне все не дает покоя мой сон. Там было столько имен, столько названий, а я не могу вспомнить ни одного…

В Сашином взгляде появилось странное выражение.

— Оритан! — победно воскликнула она. — Вспомнила: Оритан! Это название, что обозначает — я не знаю.

— Оиритиаан… — вдруг повторил Саша на неизвестном, невероятно красивом и музыкальном, языке.

Словно бы вся красота латыни, испанского, итальянского и французского отразилась в этом наречии. Всего лишь одно слово, «Оиритиаан», дохнуло зовом далеких звезд и невиданных миров. Но лишь тогда, когда Саша вдохнул в него душу, оно ожило, оно заискрилось, запело, погружая Ренату в сладостное состояние мига, предшествующего озарению. Оно прокатилось по венам прохладным потоком горной реки и вернулось волшебным фонтаном горячего гейзера.

И ведь в точности так его произносили в Ренатином сне…

На ее глаза навернулись колючие слезы, на затылке шевельнулись волосы. Подобное бывало с нею не раз, когда в разговоре она внезапно сталкивалась с чем-то неподвластным объяснению. С чем-то запредельным, пугающим, мистическим. С неким отголоском «ложного» воспоминания. Дежа-вю…

— Откуда ты знаешь? — прошептала она.

— По-моему, из нас двоих истфак окончила ты. По идее, это я должен выспрашивать у тебя об Оритане…

— Но такого названия не существует! — воскликнула Рената, и снова ощутила шевеление волос на затылке.

— В официальной науке — разумеется. Это «мракобесная» теория о существовании працивилизации. Знаешь, Лемурия, Атлантида… Вот и Оритан туда же. Странно, я думал, ты интересовалась подобными вещами, если уж пошла «на историю»…

— А откуда ты узнал об Оритане?

— Интересовался, — чуть небрежно откликнулся он.

— Расскажи.

И внезапно он заговорил на неизвестном ей языке…

Рената смотрела на него как завороженная. Что-то неопределенное замерцало в памяти, когда она медленно прикрыла веки. Склоны гор, застроенные белоснежными шарами невиданных зданий; огромная река, несущая свои воды в долину; Храм, вершина которого терялась в заоблачной выси… И когда все это затмила безжалостная вьюга, наваждение пропало, девушка очнулась:

— Что? Что это?!

— Стихи, Возрожденная… «Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана…» Ну, и так далее. Язык древних ори. Тебе нравится?

— Нравится. Очень нравится! Но кто такие «ори» и где ты научился говорить на их языке?

— Увлекался когда-то этой темой, собирал сведения. Разве это не интересно — искать осколки и составлять из них целое?

— Интересно. Но это если знать, где и что искать… Что такое Оритан? Где он? То есть — где он был, как они считают?

— Если верить легендам, где говорится, что его сковала стужа и вечные льды, то это один из полюсов…

— Антарктида?

Саша тихо засмеялся, пожал плечами и не ответил.

— Саша, я не могу представить: когда ты все это успел! Ты актер, ты телохранитель, ты знаешь языки, интересуешься такими вещами, о которых многие и не знают… Разве можно совместить все это?

— Я знал одного журналиста, он музыкант, владел четырьмя иностранными языками, а образование у него медицинское. Думаешь, одно мешает другому?

— И этот человек тоже умеет перевоплощаться в других? Сегодня в гостинице ты дважды принял облик неизвестных мне людей. Как ты делаешь это?

— Гм… — телохранитель задумался. — Непроизвольно, пожалуй.

— Кто они? Это реальные люди? — допытывалась она.

— Да. Оба.

— И?

— И — что?

— Кто они? Кто был тот, когда ты делал мне массаж?

— Тот самый журналист с медицинским образованием…

— А второй, в коридоре?

— Отец Саймон, священник из Англии. Он приезжал в Новосибирск еще во времена перестройки.

— И ты его охранял?

— Ну, скажем так, я был в группе секьюрити, сопровождавших Саймона.

Рената подозрительно посмотрела на него. Ответы Саши не удовлетворяли. То есть, не были исчерпывающими. Где-то он не договаривал, но девушка не знала, как выведать у него все.

 

ЗА ТРИДЦАТЬ ТРИ ДНЯ…

Девятое октября у Николая выдалось суетливым. Он уехал еще затемно, а вернулся лишь к полуночи. Из-за той московской командировки накопилась масса неотложных дел, а Гроссман привык, чтобы в бизнесе у него был полный порядок.

Он добрался до кровати и сразу нырнул в глубокий омут сна. Только под утро, перед самым пробуждением, ему пригрезилось нечто странное. Он видел себя в громадном храме с высокими колоннами. Что-то древнеегипетское… Люди, находившиеся в святилище, были участниками непонятной мистерии — с молниями, громом, гигантской огненной птицей.

Присниться может всякое, тем более — «с устатку». Неважно, что прежде Гроссман вовсе не испытывал большого интереса к исчезнувшим цивилизациям, умолкнувшим языкам и религиозным культам. Необычно другое: во сне он знал тот язык, на котором говорили жрецы, он был среди своих, одним из главных участников ритуала. Ощущение собственных сил — не физических, но совсем иного характера — переполняло его в этом наваждении. Он знал, что и как нужно делать, чтобы достичь цели, он даже не задумывался об очередности своих манипуляций, об источнике энергии. Удивительно, прекрасно, завораживающе! Николай из сна был кем-то другим, и этот другой мнил себя вселенским центром, которому подчиняется бег солнц и планет, который волен разрушать и создавать галактики. И вдруг все пропало: силы, власть, мастерство. Это случилось, когда замер в неподвижности каменный бык на барельефе. Это случилось, когда был смертельно ранен человек в черном одеянии. Меч, что выпал из руки умирающего, звеня, сверкая, кувыркаясь на гранитных плитах пола, полетел под ноги Николаю. Но поднять оружие тот был не в состоянии.

Эти строчки прозвучали на языке ори и угасли с пробуждением разума.

Николай попробовал вспомнить их смысл, проснувшись окончательно, однако это ему не удалось.

— Вот это бред… — пробормотал он, подходя к зеркалу и обращаясь к самому себе: — Где вы достаете такую чудную «траву», Коля?..

Гроссман залез под холодный душ и проорался. Кто-то из соседей отчаянно загрохотал по трубе.

— Ша, дятел! — жизнерадостно откликнулся Ник, прыгая по ванной на одной ноге и ожесточенно растираясь полотенцем. — Наши в городе!

Проходя мимо телефонного аппарата, он вспомнил, что не проверил вчера записи на автоответчике. Наверняка ведь завалили сообщениями, за целый-то день!..

В основном звонили опоздавшие поздравить с днем рождения. Николай, напевая себе под нос какую-то ерунду в стиле «Ксюша — юбочка из плюша», собирался на работу. И вдруг вздрогнул, услышав нежный женский голос, бросился к автоответчику, перемотал катушку, чтобы прослушать с самого начала:

— Уважаемый электронный секретарь! — говорила Рената. — Передайте, пожалуйста, вашему хозяину, который явно заотмечался, что ему звонила бывшая супруга по очень важному и срочному делу. Если ему не будет слишком трудно, то не мог бы он хоть раз переночевать дома? Понимаю, что девочки — на первом месте, но ведь иногда можно сделать исключение! Мы направляемся в Москву. Мы будем там, где однажды, в его день рождения, заблудились и познакомились с парнем, который сыграл нам на гитаре «Вальс-бостон». Перезвоню при первой же возможности. Целую ваши микрочипы и заранее благодарна. Адью! Да, и еще! Пусть сжует пленку с этим сообщением!

Несколько коротких гудков.

Голос у жены довольно бодрый. Вряд ли она говорит с приставленным к виску стволом. Хоть это отрадно… Отрадно? Отрадное? Да нет, вряд ли. Вот же любительница квестов! Где они заблудились тогда? Где слушали песню Розенбаума? С огромным трудом Николай воскресил в памяти события трехлетней давности.

Точно! Они пересели не на ту ветку метро, увлеклись поцелуями в пустом вагоне — и их занесло бог весть куда, вышли на одной из последних станций. Это вам не Новосибирск с генеральной Ленинской линией и уже много лет строящейся (но пока все без толку) Дзержинской. А электричка была последней. Да и название нужной улицы оба забыли…

…Выскочили из вагона впопыхах, наугад. Оказалось — «Бибирево». Ренатка вспомнила Сусанина. Пошутили, решили идти ловить такси. Но на грязных ступеньках увидели перебирающего гитарные струны парнишку лет семнадцати и остановились. Рената очень любила песню «Вальс-бостон». Она была странной девчонкой: когда все ее сверстницы «умирали» по Шатунову и плакали по «Modern Talking», она слушала «Любэ» и Розенбаума. А парнишка играл и пел — ни для кого:

И Ренатка вдруг ни с того ни с сего затанцевала. На ней было сиреневое вечернее платье с легким палантином. Ее стройная фигурка закружилась между опустевших прилавков, среди обрывков газет и мусора. Точеные руки, раскинувшись, будто крылья колдовской птицы, подняли над головой трепещущую от сквозняка полупрозрачную накидку. И вся эта грязь, вся нелепость окружающей реальности не портила ее Танец…

— С днем рождения, Ник! — порхнув к нему в объятья, прошептала она. — Я не умею танцевать, но все равно, это — тебе!

А парнишка, не обращая на них внимания, играл и пел. Только теперь Николай понял, что лишь в тот день он был по-настоящему счастлив…

…Отряхнувшись от незваных воспоминаний, молодой человек вытащил кассету из автоответчика, переложил связку ключей в более теплую куртку, оделся и вышел из квартиры. Если Рената просила уничтожить сообщение, она просила не зря. Судя по зверству, с которым был убит средь бела дня Александр Сокольников, эта мера предосторожности не была лишней. И, разломив кассету в руках, Николай сунул перемотанные пленкой осколки в мусоропровод. Похоже, за Ренатой учинили нешуточную охоту.

Убедиться в этом Николаю довелось в тот же день, когда при выходе из офиса его остановил седой элегантный мужчина в длинном черном пальто, похожий на московского правительственного чиновника. Человек представился Константином и предложил Гроссману пройти в стоящий у кинотеатра «Мерседес». Николай понял, что все начинается.

— Простите, что отнимаю ваше время, — низковатым вкрадчивым голосом заговорил Константин, — но дело не терпит отлагательств. Я, знаете, по делу вашей жены, Ренаты Александровны Гроссман…

Афиша на фасаде кинотеатра сзывала всех на фильм «Парк Юрского периода». Ольга смеялась, что Гроссман внешне чем-то напоминает одного из героев блокбастера, зануду-ученого, и даже одевается подобным образом…

— Нас интересует ее местонахождение…

Странно: стоящий визави — единственный собеседник Николая, а говорит «нас». Либо он из органов, либо…

— Ничем не могу помочь. На днях меня самого вызывали для дачи показаний, и я уже сообщил все, что знал об этом деле… — и, подчиняясь властному жесту Константина, Гроссман сел в автомобиль.

— А что вам известно об этом деле, Николай Алексеевич? — «чиновник» запахнул пальто, подобрал полы, бережно усадил себя на водительское кресло и лишь после этого слегка прищурился, изучая Ника. — Повторите, будьте любезны, для меня…

Ну и взгляд у него! Словно жало скорпиона! Лучше отвечать, как оно есть, безо всяких завираний…

— Практически — ничего. Я вернулся из командировки, а тут таки повестка. Мне сказали, что тесть убит, жена пропала…

— И вы так спокойны? Не ищете супругу? — продолжал допытываться Константин.

— Вся беда в том, что мы с нею давно расстались. Официально мы не разведены, но живем порознь.

— Понятно. Тогда скажите, какие отношения были между нею и Александром Сокольниковым?

— При мне? Я ведь могу судить только о том, что было при мне. Потом — не интересовался…

— При вас так при вас…

— Она работала у отца. Менеджером. Ну, когда семья и работа смешиваются — сами понимаете… Стремилась к независимости и ничего не умела делать самостоятельно. Таким вот образом…

— И что?

— Бывало, ссорились они. Потом, я слышал, она свое дело открыла. На отцовские средства, конечно… Он для нее на все готов был.

— Долго просуществовало это ее «дело»? Да вы не бойтесь, голубчик, говорите! Это в интересах супруги вашей!

— Понятия не имею. Но, зная Ренату, думаю, что недолго…

— Александр Павлович посвящал дочь в свои проблемы?

— При мне — нет. Я какое-то время тоже работал у него, и при мне он ни с кем никогда не делился проблемами…

— Когда вы перестали с ним работать?

— Да уж пару лет назад, наверное. Ушел в другую фирму, и сейчас там же. Может быть, вам уже стало что-нибудь о ней известно?

Константин поглядел на него, затем понял, что Гроссман принимает его за человека из органов, и усмехнулся:

— Еще ничего не известно. Мы выясняем. Как, по-вашему, мог ли Сокольников доверить своей дочери нечто очень важное?

Николай задумался, пощипал кончик носа, покачал головой:

— Сомневаюсь я что-то… Очень сомневаюсь… Особенно если бы это чем-то угрожало ей… Нет.

— А почему вы решили, что ей должно что-то угрожать?

— Сопоставил.

— С обыском в ее квартире?

— И с Ренаткиным исчезновением. Люди просто так не пропадают.

Колючий, жалящий взгляд Константина смерил Гроссмана с головы до пят, пытаясь проникнуть в его мысли. Николай уже понял, каким будет следующий вопрос «чиновника».

— Бывшая жена не давала вам знать о себе? — под глазом Константина дрогнула жилка.

Гроссман с честным-пречестным видом выдержал своеобразное «сканирование» и развел руками:

— Пока нет.

— Возьмите это, — Константин протянул ему листочек с какими-то цифрами. — Позвоните по этому номеру в том случае, если она объявится. Настоятельно прошу. Я умею благодарить, — краткая, скользящая улыбка.

Николай кивнул, но для убедительности добавил:

— Договорились. Только сомневаюсь я сильно, что она обратится ко мне… Мы нехорошо расстались в свое время…

— Что ни делают люди, когда над ними висит Дамоклов меч… — философски заметил «чиновник», с намеком отворачиваясь и протягивая руку к вставленному в замок зажигания ключу.

Николай понял, что «свободен». Тертый калач этот Константин. Его не проведешь заверениями, что какая-то глупая девица кричала обидевшему ее супругу: мол, ты, Гроссман, последний человек на этом свете, к которому я обращусь за помощью. Хотя, в общем-то, она так и не кричала, но «чиновнику» этого знать не обязательно.

Ник перебежал дорогу Красного на светофоре, нажал кнопку на брелке. «Форд», пискнув, разблокировал двери, и Гроссман плюхнулся за руль. Тяжело отделываться от ощущения, словно из тебя вытянули все силы. Но надо еще работать, расслабляться некогда.

Ренатка попала в суровую переделку, теперь это ясно, как божий день. Вляпалась. И никакой этот Константин не «чиновник». Он как раз из тех, в страхе перед кем жена просила уничтожить пленку на кассете автоответчика. Гроссман подумал: как бы так впоследствии исхитриться, чтобы вытянуть из сегодняшнего собеседника информацию о том, что им нужно от Сокольниковых? Делать это сейчас было бессмысленно. Незачем показывать перед ними свою излишнюю заинтересованность. Эти ребята должны увериться в мысли, что Николай порвал со своей женой раз и навсегда, что ее жизнь ему до синей лампочки. Так, между делом, согласился сотрудничать — да и все. Походя, играючи. Не придавая особенного значения. Как и должно быть в подобной ситуации.

Фигуры игроков медленно занимали свои позиции на воображаемой шахматной доске. Стереотип, но любая игра идет по правилам, причем чаще всего — именно шахматным. Николай знал теперь кое-кого из фигур одной и кое-кого — из фигур другой стороны. Кем назначено быть ему, вот что интересно! С королем все понятно, нынче он женского пола. Как и положено быть королю — бессилен. Пешки-следователи и пешки преследователи суетятся, однако подобно главному персонажу могут продвигаться лишь короткими шажками и неясно, к победе или поражению. Но, коли слабый король до сих пор жив, у него должен быть сильный ферзь. Кто он?.. Есть ли у них еще какая-то поддержка? Где они, в какой части «игровой» зоны?

Ник потер лицо. Он уже решил, что выяснит это. Хотя отныне за ним наверняка установлена слежка…

* * *

Белый жрец-послушник видел Пятое Солнце, рожденное, когда опрокидывался мир. Он видел и Нефернептет, над которой взмывала ослепительно сверкающая птица. Тень от птицы падала на женщину, на воду храмового бассейна, на поверженные колонны, и тень эта была человеческой…

Но затем свершился прорыв: лавина огненных ящериц вторглась в святилище.

Черный Ал-Анпа схватил меч и бросился навстречу врагу. Колдун в шкуре леопарда, черпая силу из всех, кто остался в живых, в том числе и из него, белого жреца, сотворял необходимые для обороны заклятья. Но все тщетно. И тут, замерев, окоченел телец Немур. Припал на одно колено раненый аколит верховного.

Птица рассыпалась в дымящий прах.

— Помоги мне! — взмолилась Нефернептет, глядя на него, на белого жреца по имени Хава.

Однако уже очень поздно…

* * *

Вставать совершенно не хотелось. Вечерний сон всегда превращает человека в кусок студня. Гарик покосился на будильник соседа по комнате: семь часов. Оконное стекло снаружи покрывали прозрачные пупырышки нудного октябрьского дождя, а изнутри оно слегка запотело и замутилось, превратив индустриальный пейзаж в размытую серо-желто-зеленую кляксу.

На потолке общаговской комнаты мрачно и неумолимо расползалось мокрое пятно. Ну и выходной!

— Питаться будешь? — спросил сосед, молодой коренастый парень, очень похожий на добровольца с плаката времен гражданской войны.

Он жарил картошку на старой-престарой «прометейке». Где раздобыл это чудо техники «доброволец», Гарик боялся даже предположить, но вонь свиных шкварок разбудила бы и страдающего хроническим насморком. Еще бы не запотеть наглухо закрытому окну!

— Хоть бы форточку открыл! — проворчал Игорь, а потом сел и стал натягивать футболку. — Как эт самое, блин…

Бегом, бегом отсюда — на свежий воздух, куда угодно! Такие испытания выдерживают лишь неизменные общаговские тараканы…

«Доброволец» ухватил сковороду засаленным и прожженным в нескольких местах полотенцем, приглядывая местечко, на которое можно было бы поставить свою ношу. Стол загружен хаосом немытой посуды. Тумбочки тоже покрывает всякий хлам. И лишь табуретка у изголовья Гариковой кровати пока свободна. Относительно свободна: там лежит заляпанная жирными пятнами ростовская газета объявлений «Магия в клеточку». На нее-то и грохнул «доброволец» свою сковородку. Прямо на поданное Игорем объявление: «Белый маг, потомственный экзорцист, поможет изгнать злого духа из Ваших близких».

— Присоединяйся! — пригласил сосед и протянул ему вилку.

— Неохота! Хреново мне уже от твоей картошки. Пойду лучше, поболтаюсь по городу, — ответил Гарик.

«Доброволец» неосторожно ухватился за край сковороды, обжег палец и, матюгнувшись, со свистом втянул в себя воздух.

Ростов не очень изменил свой внешний облик за время отсутствия Гарика. Разве что стало больше всевозможных ларьков и киосков, появились рекламные щиты на проспектах, но, в целом, все было по-прежнему: парадный центр, грязные кривые улочки периферии, ростовчане — серые, озабоченные бытовыми проблемами, бегущие по улицам и нелепо отражающиеся в ярком великолепии витрин…

Ноги привели Игоря к зданию магазина одежды.

Парень остановился посреди тротуара…

Она стояла на своем месте, за стеклом, ни капли не похожая на своих соседок-манекенов. Те были куклами, пустышками, оболочками. Их грубо собрали на каком-то конвейере и выпустили в тираж. Они походили на людей, живущих благами этого мира: «Познакомлюсь с девушкой 170/90/60/90, не старше 30 лет, без в/п, но с в/о, натуральной блондинкой (брюнеткой, рыжей), без м/п, со своей ж/п, любящей готовить, стирать, убирать, шить и вытирать сопли детям. Неплохо, если с ней можно будет вести интересную беседу с 19.00 до 22.00. Секс обязателен и как можно в большем количестве. Наличие душевных терзаний не приветствуется. Пейджер номер такой-то, обращаться в рабочее время». Все эти манекены тоже были со своей, витринной, ж/п (о! и еще какой!), слащаво улыбались, навевая мысли о плотских утехах, и никогда не терзались — ни душевно, ни сердечно. Им была бы непонятна людская печаль — «Чего же мне не хватает? Наверное, романтики. Съездить, что ли, в заведенье сладостных утех, развеяться?» А в заведении наготове стояла еще одна гламурная партия пластмассовых красавиц. Тела, тела… Месиво из синтетической плоти, навешенных на эту плоть одеяний и примитивных моторчиков, которые определяли нехитрые действия оболочек…

А она… Кто был ее создателем? И ведь, скорей всего, он давно уже уволен за то, что допустил «производственный брак», наделив творение непозволительной индивидуальностью, кусочком своей глупой мечты — из-за чего теперь ее нельзя повторить…

Она по-прежнему пряталась в самом углу, затянутая в синий креп, скрывавший женственные линии прекрасного тела. Золотые волосы россыпью лежали на гладких покатых плечах. Чересчур одушевленный взгляд желтовато-зеленых глаз был направлен в никуда. Будь Гарик поэтом, он сказал бы: «Ее глаза смотрят в саму вечность». Но Гарик поэтом не был. Он даже не понимал, отчего каждый раз, проходя мимо этой витрины, останавливается и замирает в созерцании.

А сейчас в его памяти всплыло незнакомое слово: «Тан-рэй»… «Танрэй»… «Тан» — это «вечное»…

— Игорь Семеныч! — вахтерша баба Нюра отложила вязание и высунулась из своего окошечка на проходной общежития: — Звонили вам только што. Вот, — старушка нацепила на нос громадные очки и поднесла к глазам обрывок тетрадной промокашки, — и вам номер записала! Очень просили перезвонить! А мне што — мне не жалко! Звоните, сколько надоть…

Баба Нюра выставила перед Гариком допотопный дисковый телефонный аппарат с растрескавшимся морковного цвета корпусом. Он благодарно кивнул. Все-таки первый звонок по объявлению! С почином, что ли?

Трубку сняла женщина и убитым голосом спросила:

— Вы — Игорь? Ей совсем плохо. Вообще по гороскопу у нее сегодня тяжелый день. Но я разволновалась, больно уж она плоха…

Когда она примолкла, чтобы высморкаться, Игорь осведомился:

— Извините, но нельзя ли… эт самое… поподробнее?

— Поподробнее?

— Ну, ясно дело. Че у вас там стряслось?

— Конечно, Игорь… Игорь?…

— Семенович.

(«А что? Пусть уважают! Не всю ведь жизнь ему теперь в «гариках» бегать».)

— Игорь Семенович, — женщина тяжело запыхтела в трубку, снова хлюпнула носом и наконец стала объяснять: — Моя дочка Оля больна.

— Сколько ей лет? — ввернул он, чтобы казаться компетентнее.

— Шесть.

— Угу. И что Оля?..

— Месяц назад она стала дергать головой. Как-то не так, и часто… Я ее сначала ругала, чтоб не баловалась. Потом гляжу — а она это ж не нарочно. Знаете, будто воротник мешает. Два дня дергалась, потом перестала, я уж и забывать про то… грешным-то делом… начала… А тут простыла по слякоти, грипп зацепила где-то. А как на поправку пошла — так все обратно стала головой вращать. И еще хужее: глаза подкатывает, смехом захлебывается. А если куда пойдет — обязательно все перевернет. И не говорит совсем.

— А раньше говорила? — уточнил Гарик.

— Еще как! А теперь мычит только…

— Вы это… К врачу как?.. Ну, обращались? — для подстраховки спросил он.

Новоявленный «экзорцист» не ожидал, что с самого начала на него повалятся такие странные и тяжелые случаи.

— К врачу?! — с отчаяньем заорала в трубку женщина. — Да эти врачи мою сестру с ног до головы исполосовали! Она у них под ножом померла. Чтобы я… Олю?! Им?! Да и батюшка мне сказал, что это злой дух!

— Какой батюшка? — не понял Игорь.

— Наш поп, к которому я Ольгу водила. Отец Савелий. Он сразу определил, что в нее вселился бес! Вы приедете, Игорь Семенович? Христом-богом прошу! На вас вся надежда! — она снова приготовилась рыдать, а потому Гарик спешно вставил:

— Скажите адрес и как добраться.

Несмотря на поздний час, он поехал «по вызову». Его встретила маленькая высохшая женщина с полубезумными глазами и висящим на впалой груди крестом. Едва открыв гостю дверь, она убежала. Впрочем, даже будь Игорь вором, красть отсюда было нечего.

Под ногами все время путались кошки, какая-то рыжая собачонка с пронзительным лаем, валявшиеся где попало обгрызенные куриные кости. Запах в квартире стоял нестерпимый.

Женщина снова появилась. Когда они разговаривали по телефону, Гарик, слыша ее голос, не дал бы клиентке больше тридцати, но сейчас, при виде этих кудрявых, посеченных, посеребренных сединой волос цвета «перец с солью», добродушного, но съеженного преждевременными морщинами лица, изуродованных работой «запущенных» рук, передумал и прибавил еще лет пятнадцать, а то и двадцать.

— Молчи! — прикрикнула хозяйка на собаку, но псина залилась еще более громким и визгливым лаем. — Пойдемте, што стоите?

— Чтобы… эт самое… чтобы ваш крокодил меня не съел…

— Муська, засранка, снова посреди коридора нагадила?!! — кошка, которая, вероятно, значилась в списке жильцов как «Муська», поспешила удрать из прихожей подобру-поздорову. — Ну, подожди у меня, стерва, — и женщина открыла перед Гариком облезлую дверь.

Комната походила на келью религиозного фанатика. Вся она была увешана распятьями, иконами и заставлена множеством похожих на макароны церковных свечей («Если бы их продавали на вес, то пара килограммов здесь точно будет», — подумал Гарик).

В углу стояла детская деревянная кроватка, слишком маленькая для своей обладательницы. Мышцы лица, руки и ноги девочки находились в беспрестанном движении. Иногда казалось, что она проделывает все это нарочно, с какой-то непонятной, одной ей ведомой целью. Но первоначальное чувство, что это — дурацкий розыгрыш, сменилось ужасом, когда Оля, мыча, вдруг без помощи рук и ног начинала корчиться и подпрыгивать в кроватке, едва не вылетая из нее через верх.

— Батюшка сказал, что это — во искупление наших грехов…

Игорь криво усмехнулся:

— А к другому батюшке вы не пробовали?

— Да Господь с вами! Отец Савелий истинную правду сказал: Ольгу я без отца вырастила. Нельзя было этого делать! Грех великий прелюбодеяния затеяла, одна боялась на старости лет остаться… Вот и расплата, што только о себе тогда думала… Оля, это хороший дядя, слышь меня? Он тебе поможет! Ты верь ему, слышь?.. Ты не трепыхайся, сдержись, а!

Лицо девочки неестественно, судорожно покривилось, она замычала, засмеялась и подпрыгнула на месте, ударившись головой о деревянные прутья.

— И переложить никуда нельзя: отовсюду падает, — пожаловалась женщина. — Ой, погодите, Игорь Семенович! За святой водой сбегаю. И ведь забыла же, а!..

В который раз подивившись российской национальной безалаберности (пригласить в дом незнакомого человека, оставить его сначала одного в коридоре, потом — один на один с ребенком), Гарик наклонился к Оле:

— Эй! Тебе совсем плохо?.. Ну, я и попал, бляха-муха!..

Он достал из кармана молитвенник, купленный по случаю на барахолке, принялся бубнить, абсолютно не вдумываясь в смысл прочитанного. Мамаша принесла освященную воду, встала в сторонке, скукожилась.

Одолев полкниги, Гарик поднялся. Женщина торопливо полезла в карман, вытащила оттуда дореволюционного вида кошелек, расшитый блеклым пластмассовым бисером.

— Че я вам должна, Игорь Семенович?

— Ниче! — буркнул Игорь, — Кто уже лечил ее?

(«Сколько таких же, как я, шарлатанов побывало в этой квартире до меня?»)

— Был один экстрасенс. Знаменитый, с Донбасса. Говорят, мужчины — они в этом отношении сильнее, смыслят больше… Он сказал, что Оленьку мне сглазили, что у нее очень большая энергетическая дыра в районе третьей чакры. Посоветовал экзорциста. Да и батюшка Савелий против изгнания не был…

— Понятно. Я сейчас к вам… это самое… ребят своих подгоню. Вы не бойтесь, впустите их.

— А это дорого?

— Бесплатно.

— И все ж, че я вам должна?

— Я на «тимуровских» началах. Гусары… того-этого… денег не берут. После первого сеанса…

— Значить, после второго?

— Ага.

Игорь спустился вниз, дошел до первого же телефона-автомата и вызвал девочке «неотложку». Только затем с чувством выполненного долга он зашагал домой.

 

ЗА ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ…

Не жалея ногтей, Рената сколупывала жесткую кожуру с печеных картофелин. Из раскрытой машины доносилась эстрадная музыка, Саша подкачивал колесо. Все тихо и мирно. Казалось, это просто влюбленная пара выехала за город на пикничок. Никакой стрельбы, никаких погонь…

Девушка сполоснула руки, поливая себе из пластиковой бутылки, и, щурясь, посмотрела в яркое безоблачное небо. Природа наконец-то вспомнила о бабьем лете, оживилась, дала волю солнцу. Если бы не прохладный осенний ветер, то сейчас было бы жарко.

Рената отошла от костра и легла в траву. В вышине задумчиво парил степной орел. Трава покалывала голые руки, щекотала шею. А ведь прежде Рената могла капризно поморщить нос даже в шезлонге на экзотическом зарубежном пляже — если вода в море была недостаточно теплой, волны — излишне высокими, а солнце — жгучим. Красоты ландшафтов редко трогали ее сердце.

— Саша! — окликнула она телохранителя.

— Да?

— Как ты думаешь, я смогла бы научиться тому, что умеешь ты?

— Чему именно — накачивать колесо? — уточнил он.

— Драться…

— Во имя чего? Драться, чтобы драться?

— Ну… не знаю… Чтобы защищаться.

— Гм… Ну, наверное, смогла бы. У тебя умное тело.

— Это как? — Рената привстала на локте.

— Иди сюда, — позвал Саша.

Девушка поднялась, но предупредила, что совсем ничего не умеет. Телохранитель улыбнулся, встал чуть впереди и левее нее, бросил несколько фраз через плечо:

— Расслабься и просто поиграй. Вслед за мной. Представь, что ты и вода, и ветер, и огонь, что ты отрываешься от земли и летишь. Представь — и если ты сама в это поверишь, то у тебя получится и все остальное.

— О-о-о… — разочарованно протянула она. — А я думала, ты поучишь меня приемам самозащиты…

— Просто двигайся вместе со мной…

Он шагнул вперед, и начался странный танец. Плавные движения его рук завораживали, ноги скользили по траве. Это и правда напоминало полет… Но Рената сбилась почти сразу.

— Я так не смогу! — с досадой пожаловалась она.

Саша вернулся, взял ее за руку:

— Ты — мое отражение. Я — твое отражение. Мы с тобой — одно целое. Поверь в это — и мы перевернем мир!

В их ладонях затеплилось что-то почти неосязаемое. Саша приподнял руки, Рената последовала за ним. Тепло прокатилось по ее телу, и она знала: то же самое ощущает и он. Таинственный вихрь приподнял девушку, закружил, заставил забыть о земном притяжении.

Как описать волшебство этого полета, когда сливаешься с миром, перестаешь осознавать свое я , наполняясь восторгом, когда в каждом дыхании твоей руки живет ветер, каждый шаг — словно по облакам — мягок и легок?! Ты любуешься собой изнутри и одновременно извне, всей сутью чувствуя пульс окружающей природы…

И тут, ни о чем не предупреждая, Саша вдруг сделал выпад. Рената уклонилась, выскользнула у него из-под руки — и вот она уже позади него. Снова полет. А затем уже девушка ощутила необходимость напасть и напала. Телохранитель оттолкнулся, подпрыгнул вверх, гибко извернулся в воздухе, беззвучно припал к траве, опираясь рукой о землю и глядя на Ренату исподлобья, как смотрят раззадоренные дикие звери. Никакого напряжения, только легкая и естественная пластика животного. Та красота, та грация, которая так чаровала девушку и которой теперь каким-то чудом обладала она сама…

И снова быстрый, словно вспышка молнии, сказочный танец двух людей, которые уже не были людьми. Они то переплетались змеями, то внезапно отрывались друг от друга, вступая в игривое единоборство, то вдруг снова объединялись для продолжения танца-полета — и тогда оба чувствовали, что их общей силы хватит, чтобы остановить бег времени. И время останавливалось, время уступало двум равновеликим, объединенным, но противоположным энергиям.

…На протяжении всего колдовского танца Рената помнила…

* * *

Память… Хранилище памяти — мозг. Мозг — тлен. Тлен — заклятый враг вечности. Помнить душой — вот высшее искусство…

Крылья птицы, мощь быка, разум человека да воссоздадут, объединившись, великого Белого Зверя Пустыни!

И тут заговорил голос изнутри:

— Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий… Мы с тобой любили смотреть на неё и вдыхать прохладный утренний воздух… Бесконечные дали, холмы, за которые нам с тобой так хотелось умчаться, потрясающе синий океан… Помнишь, сестренка?

— Там… было красиво… Но разве было это? Это детские сны. Мои детские сны… — прошептала она в ответ.

— Та эра сменилась эпохой Великих Пирамид… Юная душа нашего ученика искала нас и творила маяки, дабы мы нашли гавань. Пирамиды отражали суть… Но мы ослепли, мы перестали жить сердцем, разуверились в существовании души… Маяки надежды мы предпочли считать гробницами, а мистерию, призванную воспевать Жизнь, беззаботно приняли за культ служителей Смерти… Мы разделили все на белое и черное, придумали понятие «зло», не постигнув добро, заставили свое зрение видеть несуществующие цвета и не замечать истинных. Мы подчинились велению разума и губителя…

— Если все это и было, я не в состоянии понять Время…

— Увы нам всем, сестренка… Нельзя стать осью, не побывав ободом.

И после этих слов она вспомнила еще.

Был холод. Лютый холод. Лето больше не приходило, покинув некогда благодатные края. С неба сыпал снег, небо стало черным, звезды меняли свои места, лед пожирал землю. Планета, сопротивляясь, дрожала от холода и, чтобы согреться, исходила трещинами, откуда брызгала раскаленная лава. Огонь и лед, как в день Создания…

И она…

Вспыхнул в памяти, чтобы тут же угаснуть, момент неосуществившегося Восхождения. Утес раскололся, роковая трещина скользнула под ноги и поглотила беззащитное тело прежде, чем попутчики успели воссоединиться. Это и стало началом конца…

* * *

…Саша удержал ее за плечи над самым обрывом. Дыхание блестящей внизу реки вернуло Ренату к действительности. «Танец» закончился. Они стояли на высоком берегу Волги и смотрели вдаль.

— Я ведь говорил, что у тебя очень умное тело, — проговорил телохранитель.

— Ты — самый лучший! — лицо Ренаты светилось остатками пережитого счастья.

Она уже не помнила того, что так явственно промелькнуло в сознании какие-то секунды назад…

— Ты мало кого видела, — Саша отступил, ускользая. — И ты не успела увидеть главное…

Девушка упрямо покачала головой.

— Ты — самый лучший! — повторила она.

Саша поднял руки, взмахнул ими, словно крыльями, и сложил, закрыв голову. На секунду замерев, он слегка — тихо-тихо — рассмеялся:

— «Фэньхуа», — и добавил: — «Китайский Феникс».

Девушка смотрела на него в немом восхищении.

— Едем, — Саша перестал улыбаться и повернулся, чтобы идти к машине. — У нас еще есть дела в городе.

Разрумянившаяся (Рената и сама не ведала, насколько она хороша сейчас), она покорно пошла следом, но не удержалась от шутки:

— Такую сказку испортил ты, Саша! Слов нет! Ты настоящий маньяк!

— Нет, просто я целеустремленный, — телохранитель подождал, когда она сядет, и захлопнул за нею дверцу.

— Ты — целеустремленный маньяк, — согласилась Рената.

* * *

Как нередко бывает в провинциальных городишках, у кабин междугородней связи толпилась очередь.

Рената снова мучилась с зубом и десной.

— Сходишь за жетоном, Саша?..

Он кивнул, внимательно оглядел окружающих и, не обнаружив ничего подозрительного, удалился.

Рената заметила: чем дольше болел у нее этот проклятущий зуб, тем слабее было действие анальгетиков. Она свыклась с положением беглянки, приняла необходимость постоянно сосуществовать рядом с посторонним мужчиной и даже нашла с ним общий язык, но смириться с болью было не в ее власти.

— Рената, — Саша протянул ей жетон и сел рядом на обитую рейкой скамейку под фикусом, — теперь, если к трубке подойдет твой муж, скажи ему, что в указанном месте в Москве мы будем через пару дней. Если, конечно, все пойдет нормально, на что я надеюсь…

Мутным взором, едва понимая, о чем он толкует, девушка посмотрела в исхудалое лицо своего защитника. Саша покачал головой:

— Н-да… После звонка я везу тебя к стоматологу — и никаких отговорок.

— Я боюсь!

— Вопрос закрыт. Итак, ты скажешь Николаю, что мы будем в Бибирево, в гостинице. Если он располагает какой-либо информацией по нашему делу и может помочь, пусть решит, как лучше поступить. Самое главное — «дипломат», — в такт своим словам Саша дотрагивался до ее руки указательным пальцем.

— Сашенька, поговори с ним сам! — держась за щеку и раскачиваясь взад-вперед, взмолилась Рената.

Телохранитель подумал и кивнул.

— Люди добрые! — вдруг обратилась к ним полная женщина в шелковом, по-старушечьи повязанном, сиреневом платочке; на одной ее руке лежал младенец, на другой — висел мальчишка лет пяти. — Там моя очередь подхо… ай! уже подошла, а мне этих девать некуда. Поможете? Приглядите?

Саша смерил ее взглядом и отошел в сторону, не стал вмешиваться. Рената поняла, что принятие решения он оставляет за нею. Отказывать было неудобно, и девушка кивнула. Телохранитель неопределенно повел головой. Что за выводы он сделал — одному богу известно. Ренате было не до того.

— Спасибочки вам! Ой, спасибо! Я вас не задержу, мне в Курск позвонить, на пару слов…

Женщина оправдывалась, словно звони она не в Курск, а в другое место — в какой-нибудь Талды-Курган, к примеру, — то времени ушло бы гораздо больше. Рената махнула рукой.

— Тетя! — пятилетний отпрыск той тетки, забираясь на скамейку с ногами, тут же взял инициативу в свои руки: — А ты чево за щеку держишься?

Рената закусила губы. Как назло, завозился и младенец, сморщился, захныкал. Девушка отыскала взглядом телохранителя, но тот отвернулся, не желая принимать никакого участия в происходящем. Ренате почудилось, что он очень недоволен. А мальчишка продолжал ее донимать:

— Тетя, у тебя зуб болит? — и, пользуясь Ренатиной беззащитностью, полез ей пальцами в рот: — Покажи!

Она попыталась обороняться, закрылась, подставляя локоть. Почувствовав борьбу, младший брат мальчишки развопился на все отделение. Люди начали оглядываться, некоторые морщились и ворчали, и без того раздраженные стоянием в очереди.

— Тетя-тетя, а почему у тебя такие большие зубы?

Рената затряслась от нервного смеха:

— Отстань ты от меня, бога ради! — укачать орущего младенца теперь было непросто.

— Ну почему у тебя такие большие зубы? — продолжал измываться пацан.

— Это не зубы! — почти рявкнула она. — Это бивни! Сядь и успокойся немедленно, блин!

— А у меня тоже зуб шатается! Во, смотри! — он оскалил зубы и продемонстрировал свой качающийся клык, уцепившись за него донельзя грязными пальцами.

Ренату едва не стошнило.

— А он знаешь, чево орет? Он… — мальчишка понизил голос, — обоссался! Он ваще дурной. Вчера с кровати упал. Зря его мама из больницы привезла…

Рената почувствовала на себе взгляд. Не Сашин, чужой. Тревожно поискала глазами. На подоконнике напротив восседала цыганка и нахальными черными глазами пялилась на девушку. Только цыганки ей и не хватало!

— Вот и все! Они вас не сильно достали? — тетка поторопилась забрать у девушки своего младшего, старший сполз на пол и, скорчив хитрую рожицу, прицелился в Ренату из пальца, как из пистолета. — Не знаю, как вас благодарить, девушка! Дай вам Бог! Здоровьичка вам!

— Если оно мне понадобится… — пробормотала Рената в спину уходящей женщины.

— Понадобится, ой понадобится, золотая моя!

Кошмар: теперь на скамейку подсела та цыганка.

— Ой, уйдите вы, уйдите! Сил моих больше нет!

Девушка умоляюще посмотрела на Сашу. Тот усмехнулся и подошел ближе.

— Подожди, золотая! Дай зуб тебе заговорю!

— Сколько вам нужно? Вот, возьмите и уходите! — Рената вытащила из кармана «сотку».

— Мне ничего не надо! — цыганка спрятала руки. — Давно я на тебя смотрю, моя золотая! Одинокая ты. Я без денег тебе погадаю, дай ручку! Всю правду скажу, а если где совру — прогони…

Саша стоял рядом и по-прежнему не пытался помочь своей спутнице. Ренате захотелось кричать, топать ногами, но внезапно она ощутила, что боль затихает. А цыганка — странная, не похожая на других: опрятная, в многослойной, но чистой одежде, выстиранном длинном переднике, яркой новой косынке на полуседых волосах — деловито ухватила беднягу за руку. Глядя Ренате в глаза, она ласково поглаживала ее ладонь, и боль отступала, отступала… Девушке вспомнился старый романтический фильм про Будулая. Ведь там были такие же неправдоподобные цыганки!

— Слушай сюда, милая! Был у тебя прежде король трефовый, красавец из красавцев. Бросила ты его, моя золотая, и правильно сделала: не пара он тебе был до поры до времени. А пары у тебя нет и никогда не будет — одинокая ты, не обижайся… И парня твоего вижу, вот он стоит, — тут она повернулась к телохранителю: — А ну, дай мне и твою руку!

Рената потрогала языком зуб и десну. Почти не болит. Надо же!

Саша усмехнулся, но протянул цыганке ладонь, покрытую следами заживших ожогов. С чего это, интересно, она взяла, что телохранитель — Ренатин парень?

— Ой, сокол ты мой ясный, жизнь у тебя тяжелая, скверная! — покачала головой цыганка, так же, как и у девушки, поглаживая ладонь Саши, но при этом уставившись ему в глаза. — Нет тебе покоя во веки вечные. Родину свою ты потерял, себя найти и собрать никак не можешь… Много ты на плечи свои поднял, ой много… Хорошая у тебя рука, да вот только, как и у нее, золотой моей красавицы, одинокая…

— Что же, проклятье на нас обоих, получается? — спросила Рената.

— Не я это, про проклятье-то, сказала — ты сама!

— Надо же! — заметно оживившись, девушка незаметно для цыганки подмигнула телохранителю, который был странно серьезен и внимателен. — Встретились, выходит, два проклятых одиночества? Король и дама в казенном доме при пиковом «интересе»?

— А ты не смейся, красавица! — гадалке и смотреть в ее сторону было не нужно, чтобы почуять иронию. — Не встретились вы, мои хорошие. Вместе вы сейчас, как и всегда, а все ж порознь. И друг другу вы не пара, и пары для вас нет. Судьба у вас иначе сложиться должна. Ты слушай его, золотая, всегда слушай, он тебе дело толкует. От тебя здесь многое зависит, хоть и думаешь ты, что ничего.

— Так что же делать мне? — продолжала веселиться Рената, гадая, как же на самом деле ко всему этому относится Саша. По крайней мере, невольные свидетели из очереди смотрели на цыганку осуждающе, а на ее «жертв» — удивленно: почему, мол, они ее к себе подпустили?

— Тебе лучше знать, рыбонька моя золотая… Человек, когда он один на этом свете, либо душой получшеет, либо не вынесет одиночества… И другими вы станете, когда ваше одиночество вас очистит. Вместе будете. Рука его так говорит. И твоя, золотая… Если вытерпишь, если не сорвешься… — тут она увидела, что Рената снова хочет дать ей денег, и подскочила: — Говорила же, что ничего за это не возьму! Думаешь, моя милая, мы все — лишь бы обмануть? На этом не разживешься, ох не разживешься. Чисти душу-то! Ну, все, пора мне…

И, увидев двух милиционеров, цыганка поспешила исчезнуть. Рената поинтересовалась:

— Ты ей поверил?

— Мы позже обо всем этом поговорим, — будничным голосом откликнулся Саша. — Идем, подошла наша очередь. Тебе ведь стало лучше?

Они вошли в кабинку. Телохранитель зажал трубку между щекой и плечом, взял Ренату за локоть, а свободной рукой набрал номер. В Новосибирске было уже около восьми часов вечера.

На том конце к аппарату подошли быстро.

— Слушаю вас! — ответил мужской голос.

Саша подтянул Ренату еще ближе к себе и приложил трубку к ее уху, вопросительно двинув бровями.

— Я слушаю, говорите!

Девушка остолбенела и, широко раскрыв глаза, отрицательно покачала головой. Телохранитель выпустил ее и коротким шлепком по рычагам прервал связь. Какое-то время он стоял, потирая трубкой, исходящей тревожным гудком, переносицу, потом вышел, огляделся и тогда выпустил подопечную.

— Ч-черт! Вот черт, а! — в ужасе шептала Рената. — Они убили его, Саша?

— Я не знаю… Не думаю, но… Поехали к дантисту, Рената.

— Может быть, не нужно? У меня уже все прошло.

— До поры до времени… — он взял ее за руку и, ускорив шаг, повел к машине.

Рената почти бежала следом:

— Я боюсь стоматологов…

— А есть что-нибудь, чего ты не боишься?! — с досадой спросил телохранитель.

— А если будут дергать?

— Значит, будут дергать. Поверь мне, после всего, что было с тобой, это не так уж и страшно…

Девушка с недоверием прищелкнула языком. Они сели в машину и отъехали от здания главпочтамта.

— Почему ты злился, когда я сидела с этими кошмарными детьми? — вспомнила Рената.

— Потому что ты не умеешь отказывать.

— Ты проверял меня, что ли? Нашел время, я тебе скажу!

— Если ты не можешь или не хочешь что-то делать, ты не должна переступать через себя и приносить жертвы неизвестно кому. Это раз… Если же ты решила принести себя в жертву, то терпи и не жалуйся. Это два. Каждый достоин своего выбора.

— Это слишком категорично. Мне было неудобно отказать…

Саша взглянул в зеркало и тихо сказал:

— Хвост.

— Что?! — Рената не сразу переключилась с прошлой темы разговора на новую и не поняла, о чем он толкует.

— За нами — хвост. Не дергайся. Пристегнись, сядь пониже, чтобы подголовник защищал затылок. Да, вот так…

Девушку затрясло. Она дрожащей рукой воткнула пряжку инерционного ремня безопасности в пазы между креслами.

Преследователи выжимали их на дорогу, ведущую к мосту над железной дорогой. От недавнего дождя асфальт был невероятно скользким. Там, на мосту, будет достаточно одного более или менее сильного толчка…

— Если они поравняются — пригнись. Береги голову.

— Саша!

— Молчи. Сейчас — молчи!

Лицо телохранителя вновь стало твердым и непроницаемым. Он попробовал было свернуть на другое шоссе, но ещё один автомобиль вынырнул сбоку, из-за огромного «Икаруса», и прижал их джип к тротуару. От дисков, цепляющихся за бордюр, полетели снопы искр, затем «Чероки» чудом объехал припаркованный «Москвич», едва не зацепив его багажник.

Рената зажмурилась. Почему гадалка не предсказала это? Впрочем, какая ерунда! Верить цыганке!..

Джип стукнул боком машину преследователей и вырвался вперед. Теперь Саше не осталось ничего, как гнать по мосту. За ними мчалось три автомобиля. Эти трое тоже не очень-то ладили между собой, толкались и пытались перегнать один другого. «Странно…» — подумал телохранитель, но разбираться было некогда. Рената молилась, не зная ни одной молитвы. Она твердила под нос: «Боже, помоги нам!» — и впивалась ногтями в ладони.

Джип выскочил на мост. Внизу с частыми гудками двигался локомотив, направляясь к вокзалу. Девушка видела себя, Сашу, «Чероки», локомотив, мост, сплетение дорог, небо, дальние холмы — и все это было в стороне. Что-то произошло с ее сознанием.

Наконец две машины преследователей оттерли третью, догнали джип и, словно забавляясь, стали подталкивать его друг к другу. Автомобили заносило на скользкой дороге, но в горячке никто не обращал на это внимания.

Рената судорожно вцепилась в поручень над окном. Совсем рядом — можно было даже разглядеть лицо водителя — мчалась машина преследователей.

То же самое происходило и с Сашиной стороны. Только оттуда в него попытались выстрелить, но передумали, убрали оружие.

Девушка стиснула зубы. Мир внезапно стал маленьким-маленьким. Рената была совершенно одна. Страшная пустота — и чувство, будто все рушится… Как в том сне… Как в том сне…

«Ты всё та же, сестричка! — прошипело в сознании что-то, что девушка восприняла как «исходящее от женщины », как свой собственный голос. — Скоро встретимся!»

Это состояние длилось доли секунды, но Ренате казалось, что всё вокруг — эти миражи, образы чуждого пространства — движется медленно, как под водой… И голос…

…Саша выдергивает джип из тисков преследователей и проскакивает между проезжающими друг мимо друга грузовиком и цементовозкой. Водители двух приотставших автомобилей не успевают ни затормозить, ни свернуть. Одну машину расплющивает столкновением со встречным грузовиком, везущим сено; другая цепляется за нижнюю часть кузова этого же грузовика и его колесо, вертится и переворачивается, угодив под центральную ось цементовозки. Преследователи из дальнего, третьего, автомобиля, отделываются легким испугом: когда в их сторону летит тюк сена, они притормаживают, затем плавно разворачиваются и едут назад.

Джип пролетает мост, минует еще полгорода, чудом избегая аварий. И только загнав машину в лес, только убедившись, что погоня отстала, Саша неуверенно отпускает руль и прижимается к нему лбом.

Рената смеется; смех переходит в истерический хохот, а из глаз брызжут слезы…

…Телохранитель поднял голову и уставился на нее. Девушка задыхалась, лицо покрылось красными пятнами.

Он влепил ей пощечину. Рената смолкла, жадно глотая воздух. Телохранитель увидел, что в правом глазу у нее от напряжения лопнула жилка, да так, что белок стал красным. Саша быстро отстегнул ремни, протянул руки, прижал девушку к себе, гладя по волосам и шепча:

— Все в порядке, девочка! Все позади…

— Папа! Помоги, папа!

Осознав то, что сказала, Рената вскинулась. И это привело ее в чувство.

На мгновение перед ней вместо Саши появился отец. Его взгляд, высокие скулы, волевой подбородок с ямочкой… Это был Александр Сокольников, полковник Сокольников, десять дней назад застреленный в Новосибирске…

…Саша обнимал ее, но видел другое…

…Умирающий, он лежит на этом самом месте в джипе. Жизнь вытекает из него кровавым потоком. Боли почти нет. Просто странно смотреть на окровавленную грудь и понимать — уже без желания удержать себя здесь — что это всё. Всё. Удивительно, непонятно и… совсем не страшно. Вот-вот произойдет коллапс этого мира, сожмет его в тисках небытия.

Значит, была «прослушка». Значит, сработало. Но успела ли Дарья?..

…Глаза еще видят. К нему бегут люди. Саша и еще двое… как их? Неважно, ерунда. Главное — здесь Саша!

Он вцепляется в пиджак телохранителя:

— Саша! «Дипломат»… Рената знает, какой… Возьмите «дипломат»… Его…

Мир схлопывается, мерцают синие электрические спирали. Ощущение пути — бесконечного пути…

…Лицо коротко стриженой красноволосой девушки. Имени нет. Голос Саши:

— Александр Палыч только что был убит. Я должен видеть его дочь…

Всё меркнет.

…Рената. Дорогая, любимая, единственная Рената. Растерянные глаза. Сашино смятение, Сашин страх — страх за нее, порожденный осознанием главного … Всё снова. Всё снова — так же… Дочь теряет сознание.

Всё меркнет…

— Прости меня, если можешь… — говорит он теперь другой Ренате.

Она пережила уже очень много. Черты ее лица заострились, она стала взрослее. То ли от удара, то ли от перенапряжения глаз ее полон крови. Дочь плачет и в ужасе смотрит на него…

…Рената смотрела в непрозрачные, гранитно-серые глаза своего телохранителя:

— Саша?! Что это было, Саша?!

— Т-ш-ш-ш! Все позади! — ответил он уже своим голосом.

— Саша, на мосту была смерть. Она — такая?

Телохранитель промолчал. Стены меж ними больше не было, Рената поняла это. Как и то, что отныне она — посвященная. Во что-то, прежде ей недоступное. По крайней мере, недоступное в этой жизни…

— Нам надо ехать, — проговорил он. — Спи.

Рената ощутила только руку, скользнувшую перед ее лицом…

 

ЗА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ…

…Была пытка страхом, были долгие скитания по чужим краям и пристанище в стране Ин.

Многие годы спустя явились они.

Их было немного, но они коварством и вероломством завладели ее землей. Танрэй любила их предводителя — полупомешанного, одержимого Тессетена. И он любил ее. Это было странное чувство, замешанное на страсти и нежности, обожании и горечи. В нем жил Разрушитель, удар которого он однажды мужественно принял на себя — дабы уберечь их. Вот только уберег ли?..

…Сетен стоял между колоннами, почти сливаясь в своем нищенском рванье с мрачными рисунками на стенах, и задумчиво глядел на воду бассейна.

— Я хотел бы, чтобы ты это запомнила, сест… царица. И этот зал, и эту купель…

Все прежнее всколыхнулось в ней в тот миг. Жуткий, почти нечеловеческий облик растворился, открыв перед ее взором обличье благородного воина ори, сильного духом, прекрасного. Такого, каким она помнила настоящего своего Попутчика…

А Сетен улыбался, ведая, что ощущает она. Таков тяжкий удел чуткого сердца — ведать и переживать за другого.

И была любовь, было мимолетное счастье, сокрытое меж часами заката и нового восхода солнца…

А затем — тысячелетия войны равновеликих. Не было победы, не было поражения.

Дух в тисках расчетливого разума — сердце в плену смерти… Две стороны, что воюют меж собой. Осколки единого. И лишь вместилище, которое прежде объединяло всё, отныне было одиноко.

И забывало… забывало… забывало…

* * *

Рената с трудом открыла глаза. Ресницы на правом слиплись, и Ренате пришлось разрывать их пальцами. На коже остались крошки засохшей крови. Мучительная боль стукнула в голову и застряла в висках. Состояние будто с похмелья…

Было еще темно, шел дождь. Девушка сдвинула куртку, под которой лежала, огляделась по сторонам. Где они?

Саша дремал, откинув голову на спинку кресла. Рената включила подсветку и подвинулась к нему, укрывая телохранителя отцовской курткой. Он слегка поморщился, повернул к ней лицо, но не проснулся. Девушка давно заметила, что он умеет по желанию погружать себя в состояние сна. И — были у нее подозрения — не только себя. Наверное, какая-то восточная техника, с которой она соприкоснулась тогда, на берегу Волги. Рената до сих пор не могла понять, что это было. А постоянно чем-нибудь занятой телохранитель не объяснял.

Девушка осторожно прикоснулась пальцами к морщинке возле его рта. Еще неделю назад этой морщины не было. Он кажется старше теперь. Явственнее проступили черты. Почему Рената прежде не замечала, насколько он красив? А сейчас, спящий, он спокоен и похож на ангела — такого, какими она представляла себе этих небесных созданий. И еще — то, чего не было прежде: она почувствовала, что боится за него. Теперь — вовсе не потому, что случись с ним что-нибудь, погибнет и она. То был неприкрытый, банальный эгоизм. Рената мало думала о Саше как о человеке. Он был исполнителем своих обязанностей. Да, добросовестным. Да, временами обаятельным. Но — не равным. Супермен из американского фильма. Робот. Все умеющий, все просчитывающий.

А теперь эта морщинка, обозначившаяся на его бледной щеке между носом и краешком губ, превратила Сашу в человека из плоти и крови, в смертного мужчину. Что-то перевернулось в сознании Ренаты. Он был живым. Непонятным, но живым, не идеальным.

Девушка провела рукой по его подбородку, по горлу, ощутила биение пульса в тонкой жилке под горячей кожей. Сашины веки слегка задрожали, и Рената замерла. Но телохранитель вздохнул и не проснулся. Она прикрыла глаза и, едва коснувшись, поцеловала его в губы. Впервые в жизни она первой подарила свой поцелуй…

Саша очнулся, потер лицо. Рената успела отстраниться.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего. Где мы находимся, Саш?

— На подъезде к Казани. Как ты?

— Голова болит, а так, в целом — хорошо. Ты спи, еще рано.

— Иди сюда, — попросил Саша.

Она придвинулась и положила голову ему на грудь. Его пальцы коснулись ее головы — как тогда, в Сатке. И даже чуть более нежно.

— Тебе нужно хорошо выспаться, Саш… — сказала Рената.

— Это сложно сделать… — тихо ответил он, глядя на тусклую лампочку в пололке. — Нам все время дышат в затылок… Сдается мне, мы имеем дело с еще одной группировкой. Которая конкурирует с нашими преследователями… «Третья» сила…

— Но сколько еще это будет продолжаться?

— Я не знаю. Наверное, пока мы не отыщем «дипломат». Или пока они все не потеряют наш след…

* * *

— Ух, здор-р-рово! Ч-черт! — распаренный мужчина, похожий на кашалота, фыркая, выскочил из бассейна с холодной водой и нырнул в более теплый, с гидромассажем.

— Васильич, лови! — волосатый, как обезьяна, с золотой цепочкой на шее, Анвар толкнул к нему в джакузи обнаженную девицу с огромной грудью. — Давно к тебе просится!

Та с визгом плюхнулась на «кашалота». Все расхохотались, комментируя действия Анвара скабрезными остротами и отпуская сальные шуточки в адрес грудастой проститутки. Даже из парилки выскочил Стасик — любитель невыносимой жары — и грянулся в воду.

Но вопли заглушала громкая музыка. Васильич любил классику, по его заказу играл «Фауст» — к недовольству остальных, предпочитавших легкую и ненавязчивую «попсу». Однако энергичная ария Мефистофеля устраивала всех.

— Пива мне, пива! — перекрикивая хохот проституток и «presto» злорадствующего духа тьмы, завопил «кашалот».

Стасик с воодушевлением подхватил одну из трех красоток и поволок на кожаный диван в комнате для отдыха.

— Ста-а-асик! — кокетничала фемина. — А про что это поют?

— Про любовь, бл, — буркнул тот, увлеченно тиская загорелое женское тело.

Она расхохоталась от щекотки и накрутила на палец мокрую прядь:

— Про вечную?

— Еще какую, бл, вечную…

Стас предпочел бы, чтобы она заткнулась и не мешала, но и так неплохо. Пускай трындит.

— Это как? Покажи мне вечную любовь! Побудь моим гидом, Стасик!

— Гадом буду — гидом побуду! — охотно согласился он, а потом усадил Машку (или Аньку? или Ленку?) на диванный валик.

«Кашалот» Васильич выбрался из бассейна, обмотал свое обрюзглое тело простыней и, заполучив пиво, расположился на деревянной скамейке у бассейна. Грудастая девица досталась стройному, по-кавказски поджарому Анвару, и тот развлекался с нею прямо в воде.

— Ладно, хрен с тобой, — сказал наконец «кашалот». — Давай на завтра… Новосибирские мне уже все мозги оттрахали, говоря по совести. Ночами не сплю, веришь?

— А нам, татарам, все равно! — отозвался Анвар, даже и не думая отвлекаться от своего занятия. — Мы нэ впэчатлительные, понимаешь!

Васильич визгливо расхохотался:

— Татарин, ёшкин кот! Кстати, о Коте… Тож затрахал. Не меньше новосибирцев. Ребят, што ль, послать уже? Ну внаглую, падла, прет, зарвался… Пугнуть пора засранцев, раз по-русски не понимают. Эй, Андрей Кириллыч! Ты там не спекся?

Из парилки послышалось невнятное, но явно протестующее мычание.

— Анвар! Так ты слышь, че я те говорю?

— Ну? — волосатый наконец отпустил свою девицу и подплыл к бортику. — Слышу, Васильич, слышу!

— С налоговой рамс ты все же утряси. Надо, надо… Мелочи, а неприятно. А завтра…

Тут в дверях возник недовольный Стасик, прикрываясь полотенцем:

— Леонид Васильич, вас! — он подал «кашалоту» его мобильник и удалился к ожидающей Машке-Аньке-Ленке.

— Я! Я-я! Ну?.. Ну-у-у!… Суки, ты смотри… М-м-м… Ц-ц-ц! У-гм… Ладно… Понял, грю! От же ж мать вашу!..

Анвар нырнул напоследок и выбрался из воды. Грудастая тоже шагнула было за ним на лесенку, но он со смехом столкнул ее обратно:

— Поработай еще, с ребятами вон!.. Халявить в другом месте будешь.

— Анвар Муратович, я шампанского хотела! — игриво запротестовала проститутка и все-таки вылезла из бассейна, чтобы взять бокал.

«Кашалот» Васильич был мрачен и тихо объяснил Анвару:

— Котовы «шестерилы» с нашими сцепились… Вот, часа три тому назад… У них была одна тачка, у наших — две. Тернин с Колосовым — в лепешку на мосту, да и этот гаврик на «Паджеро» — с ними за компанию… А котовские, падлы, развернулись да поехали себе… Ни царапины! Ладно… Хоть девка к ним не попала — и то радует. Ну а Скорпион с Рушинским, поди, рвут и мечут…

— А я тебе и говорил, — буркнул Анвар и закурил, — меня же никто не слушает… Думают — хачик, чего с него взять… — он рассмеялся.

— Ну уж! Хачик! Тебя с самого начала надо было слушать! И я Косте с Витькой и Стасом втолковывал — ай-яй-яй! сколько втолковывал! Так они же умные! Веришь, дерьма с ними в свое время съели — гору немереную! И на тебе! По-тихому вдруг захотели… А оно вот как по-тихому оборачивается… Такой шанс был с Котовым разобраться — упустили…

Анвар согласно кивнул, упал рядом на скамейку, вытянул шерстистые ноги:

— Не надо было вообще связываться. С Полковником. Не прощают такие вещи, Васильич, понимаешь, да? Наши его пацанов еще когда в Свердловске шлепнули? Во-о-от… Мы уж и забыли, а он — помнил. И не верил я в то, что он спустит. Я бы на его месте тоже не спустил… Говорят, это были его лучшие ребята, еще по Афгану кореша… Да и не «братки», так что вообще непонятно, чего наши на них взрыпнулись… Я тебе, Васильич, так скажу: я после этого Полковника зауважал…

— Ну, че теперь на Ё-бург оглядываться. Сучку эту, дочуру его, поймать надо. Уж она-то, бл…, все знает…

— Ясно, что нужно. До сих пор только ума не приложу, какого черта они на самолете не полетели? Давно бы уже за бугром где-нибудь на пляжу загорали…

«Кашалот» ухмыльнулся, хлопнул себя по толстому татуированному плечу, как будто убивая комара, и почесался:

— У богатых свои причуды, Анварчик!

— Ну! Не говори… — фыркнул тот.

— Может, не успели, — продолжал размышлять Васильич. — А может, сами за «дипломатом» вернуться хотят…

В эту секунду в комнате для отдыха раздались выстрелы. Дверь с грохотом распахнулась, впуская пятерых парней, которые тут же открыли пальбу по сидящим у бассейна, а заодно и по плавающим в воде.

Стасик безжизненно скатился с дивана и раскинулся на полу. Не двигалась и ублажавшая Стасика проститутка. Это все, что Леонид Васильевич с Анваром успели увидеть напоследок через раскрытую дверь…

Музыка смолкла. Слышна была только непрерывная пальба.

Из парной вылетел Андрей Кириллович, в плавках, но с пистолетом в руке. Прежде чем с простреленной головой рухнуть в бассейн, он успел нажать курок. Хоть и страдал Кириллыч близорукостью, но в одного все же попал.

Сбитый с ног его пулей, парень выматерился и вскочил: все пятеро вломившихся в сауну были в бронежилетах, так что он отделался в худшем случае синяком на ребрах.

Вода покраснела, крики стихли. Спустя минуту раздалось еще несколько отдельных выстрелов, а затем пятеро молодых людей с незатейливой внешностью, пряча оружие под одежду, как ни в чем не бывало вышли из прочь.

Через некоторое время сюда нагрянет опергруппа и обнаружит девять плавающих в крови тел…

* * *

Пятиэтажная чебоксарская гостиница «Чувашия» была, наверное, не тем местом, где согласилась бы остановиться прежняя Сокольникова Рената Александровна. Ну а теперь девушка сочла «Чувашию» весьма уютным заведением. Мало того: им достался номер с телефоном. Это было уж совсем по-царски.

Разумеется, первым делом Рената заняла душ, а когда вышла, застала телохранителя крепко спящим и укоризненно покачала головой:

— Саш! Ты бы хоть разделся! Вот морока мне с тобой, в самом деле!

— Разбуди меня где-нибудь в шесть… — пробормотал он, просыпаясь и вяло привставая, чтобы она стянула с него пиджак и наконец дала ему покоя.

— Вот я думаю: что это за святой дух, которым ты питаешься?

— М-м-м…

— Понятно: этот стон у нас песней зовется…

Интересно, заметил он что-нибудь сегодня утром? Притворяется или действительно не помнит ее поцелуй? Он странный, с него станется…

Рената бесцельно походила по номеру, включила телевизор и, не найдя ничего для себя интересного, покосилась на спящего телохранителя. Боже, ну что ж такое?! Непреодолимое влечение к обслуге! Откуда это у нее?! Говорят, «утро вечера мудренее», а на поверку оказывается — нет.

Девушка села с краю застеленной казенным покрывалом кровати, посмотрела на Сашу. Он, по своему обыкновению, спал на животе, почти спрятав лицо в подушку. Рената погладила его по волосам, пепельно-русым и уже отросшим больше, чем нужно, за столько дней скитаний…

— Ты странный… — шепнула девушка и прилегла рядом с ним, положив его руку себе на талию. — Я таких еще не встречала. Ты самый лучший…

Он приоткрыл глаз, взглянул на нее через плечо:

— Ты что-то говорила?

Рената молчала и не шевелилась. Но все внутри нее переворачивалось — от его взгляда, пусть сонного, пусть равнодушного. Саша убрал руку с ее пояса, повернулся к ней, слегка потянувшись:

— Так что? — в глазах его мелькнула слабая улыбка.

— Ничего! — и, забыв обо всем, девушка подалась к нему. — Ничего, — повторяла она, жадно ловя губами его губы.

Саша ответил. Нежно, словно она была хрупким творением, которое можно повредить, единожды неловко двинувшись… Такого Рената и в самом деле еще не испытывала никогда в своей жизни.

— Ты колдун, Саша! — прошептала она, а он целовал ее шею, и каждое прикосновение рук его и губ вызывало в ней трепет. — Ты заколдовал меня тем танцем, на берегу… Я уже ничего не могу с собой поделать…

Он молчал. Но каждое действие сейчас говорило больше, чем слова. И в какой-то момент Рената поняла, что просто умрет, если он промедлит еще хоть минуту. Она сказала об этом, а Саша улыбнулся.

И тут все разрушил резкий, требовательный звонок телефона. Девушка сильно вздрогнула, ее взгляд замер в Сашиных глазах. Телохранитель не успел взять себя в руки и «закрыться», а потому непозволительная тревога на мгновение поселилась в его зрачках, лицо напряглось, а тело подобралось, будто готовясь к прыжку.

Звонок повторился.

Саша жестом показал Ренате хранить молчание, протянул руку и снял трубку, но ни слова не сказал. Девушка отчетливо услышала мужской голос:

— Я хотел бы поговорить с госпожой Сокольниковой! — произнесли на том конце провода.

Телохранитель быстро посмотрел на Ренату и ответил:

— Представьтесь.

— Слушайте внимательно и не кладите трубку. Дайте мне Сокольникову.

— Представьтесь, — повторил-отрезал Саша.

Незнакомец рассмеялся:

— Ну, допустим, я — доброжелатель. А вы, я так понимаю — телохранитель? Нам с вашей хозяйкой нужно встретиться. Пока вы не отделаетесь от этой штуки, они от вас не отстанут. Гарантируем вам «крышу» — конечно, только в том случае, если мы договоримся с госпожой Гроссман…

— Что за «штука»?

— Да прекратите вы! Это уже не смешно. Всех поставили на уши, а теперь невинным тоном спрашиваете «что за штука»? Взамен мы обещаем вам надежное прикрытие и хорошую сумму… У вас будет возможность уехать из страны. Без проблем! Мы все организуем. Повторяю: мы не имеем никакого отношения к организации, члены которой убили отца Ренаты Александровны. Даже наоборот, у нас тоже есть с ними свои счеты… Впрочем, это уже не телефонный разговор. Через полчаса, в Северо-Западном районе города, вниз по улице Горького к реке. Там будут два строящихся дома, увидите сами. Подъезжайте ближе к берегу, там встретимся. Больше информации не имею. У вас нет другого выхода, доверьтесь нам, и все будет в ажуре.

В трубке образовался вакуум, сменившийся короткими гудками.

Саша поднялся. Рената вопросительно смотрела на него.

— Ты ведь все слышала, — констатировал молодой человек.

— А если это шанс отвязаться и от тех, и от этих?

— Они уверены, что мы знаем всё о некой вещи, которая так им нужна. Мысль о том, чтобы переубеждать их, меня как-то не греет. Пятьдесят на пятьдесят: либо это ловушка, либо…

— Либо — что?

— Едем! Мы сделаем по-другому!

По дороге он успел объяснить Ренате, как пользоваться автоматом. «Глок» и свой «ТТ» сунул за ремень брюк и прикрыл бортами пиджака.

— Ты говорила, что немного умеешь водить. Так вот, теперь тебе придется поднапрячься. Мы сейчас сориентируемся на местности, и я скажу тебе, как поступить дальше.

— Мне? Подожди, ты хочешь сказать, что мы разделимся?!

— Придется. Оставить тебя в гостинице я не могу. Ехать со мной прямо к месту встречи — опасно.

Ренату затрясло, но, дабы казаться более уверенной в глазах Саши, она заставила себя улыбнуться и даже сострить:

— Теперь-то мне стали ясны методы средневековой Инквизиции: нравится, не нравится — гори, моя красавица!

— Ты умница, — сказал он. — Держись так и дальше. Пробьемся.

И полководец был бы не в силах ободрить своими речами армию более, чем ободрил сейчас Ренату Саша этой короткой фразой и взглядом, в котором читалось всё. Девушка ощутила прилив энергии, горячий поток захлестнул ее, готовый вырваться в небо.

Искомая стройка велась на отшибе, почти на пустыре, в стороне от дороги. Параллельно трассе и домам нового микрорайончика, разделяя их, проходил широкий каньон с заболоченным дном, мостиками, поперечно проложенным трубопроводом и валявшейся на склонах ржавой арматурой. За домами и деревьями виднелась голубая гладь Волги.

Саша придавил педаль тормоза и развернул машину, оглядываясь при этом через плечо и стискивая в зубах фильтр сигареты:

— Все. Стой здесь. Дальше я один. Если дам знак, сдавай назад и — ноги-ноги-ноги.

— Без тебя?

— Да.

Выбросив окурок, он выскочил и скрылся за грейдерной кучей. Рената стиснула брошенный ей на колени автомат. Сердце девушки заходилось в безумном беге, тело колотила дрожь, майка пропиталась ледяным потом.

Телохранитель быстро оценил ситуацию. С мостика через канаву к нему несся темно-зеленый джип. Из-за бетонных плит стройки выскочило еще три иномарки-малолитражки. Машины окружали, кольцо сжималось. Скрытый за кучей камней «Чероки» с оставшейся в нем Ренатой оказался вне этого кольца.

Сашины зрачки вспыхнули нечеловеческим блеском, сузились, как сужаются они у хищника перед броском…

…Безо всяких предисловий по нему открывают пальбу. Саша прокатывается по гравию, выхватывает из-за пояса оба пистолета и стреляет сразу с двух рук…

…Рената вскрикнула, видя происходящее в боковое зеркало. Ей чудом удалось сдержать порыв и не броситься ему на помощь. Здравый смысл одержал верх: Саша еще не дал знак!..

Телохранитель укрывается за плитой, лежащей на пригорке из спрессованной глины. Оставшиеся в живых враги покидают свои автомобили. Им тоже приказано уничтожить мужчину-охранника.

Перестрелка длится недолго. Саша понимает, что уже почти разрядил обе обоймы, и пытается сменить позицию. В этот момент пуля одного из ближних стрелявших снимает его. Телохранитель катится по земле…

— САША! — закричала Рената и, зажав рот обеими руками, замерла в ступоре…

…Стрельба резко обрывается. Ватная тишина над пустырем. Несколько парней кидаются к неподвижному охраннику.

Лицо Саши заливает кровь.

— Готов… — говорит один, смело подходя к трупу и целясь ему в голову для «контрольного».

«Братки» машут старшим, показывая, что все кончено. Два человека выходят из темно-зеленого джипа и направляются к «Чероки»…

…Рената вцепилась в рычаг, машина дернулась, но выехать не смогла. Девушка скрипнула зубами. Все плыло, она поняла: это финал….

…Звучит «контрольный» выстрел. Саша дергает головой в сторону, пуля входит в глину…

«Братку» показалось, что телохранитель просто растворился в воздухе. Затем на парня прыгнули сбоку… Какая-то тварь с медными светящимися глазами… Рывок — и в теле «братка» будто не стало костей, в легких — дыхания, в голове — мозга. Вселенная померкла.

Старшие застыли, не добежав до «Чероки». Забыв о предосторожности, Рената по пояс высунулась в окно, чтобы видеть…

…Вырванный из руки обмякшего парня «ствол» без остановки стреляет в оторопевших от невиданного зрелища спутников убитого. Тварь не промахивается.

Один из старших мелко крестится, второй оползает на землю. У них даже не возникает мысли спастись, не говоря уж о том, чтобы палить в ответ. Адское существо пользуется их замешательством и укладывает на месте двумя точными выстрелами в голову каждому. Затем Тварь нагоняет последнего «братка» из ближайших, кто еще остается в живых и в панике пытается убежать. Она играючи подсекает беглеца ногой, прокатывается под его падающим телом, подхватывает и, выпив жизнь, с хрустом ломает жертве позвоночник…

…Истошный крик был криком Ренаты. Она впилась ногтями в собственную голову, дернула себя за волосы, но наваждение не пропало…

…Темная бесформенная Тварь горящими глазами выискивает очередную жертву. Она исчезает в одном месте и появляется в другом. Движения Твари зловещи, порывисты. Она сеет смерть, она смерчем преисподней, будто притяжение Земли не имеет над нею власти, носится по пустырю и беззвучно — совершенно беззвучно — уничтожает всех, кто попадается у нее на пути…

…Саши нет, Саша исчез. Тварь убила и его.

Рената снова закричала, вопль ее сорвался в рыдание, нога вдавила педаль в пол.

«Чероки» взревел, выскочил задним ходом со склона, переехал недавно убитого мужчину в плаще. Не отдавая отчета в своих действиях, девушка дернула рычаг. Джип полетел вперед.

Уцелевшие сбегали с пустыря, бросая машины, проклиная все на свете. Со стороны города к стройке мчалось еще несколько автомобилей…

…Саша останавливается, следит взглядом за удаляющимся «Чероки». Прежние враги в ужасе бегут, но взамен им появляются новые — скорее всего, соперники этих. Разбираться еще и с ними нет ни малейшего желания, но их полагается отманить от Ренаты. Особым, еще не загаснувшим чутьем телохранитель улавливает ее животный страх, будто сам сейчас сидит в джипе и кричит, плачет в состоянии дикого шока…

…Над пустырём висело невидимое марево страха.

Саша просунул руку через разбитое лобовое стекло брошенной машины, разблокировал дверцу, выволок убитого водителя и сел на его место. Сейчас телохранитель уже не походил на себя прежнего — измученного, исхудавшего. Жизнь вернулась в него, отыскав русло, существование коего не поддавалось никакому логическому объяснению. И в то же время молодой человек знал, что потратил, разменял сейчас один из главных козырей…

…Рыдая от ужаса, не разбирая пути, Рената мчалась всё дальше и дальше по северо-западному шоссе. Ей казалось, что Тварь, как в старом штатовском фильме ужасов, нагоняет «Чероки», перемещаясь вне законов пространства и времени. Разум померк, лишь инстинкт самосохранения владел несчастной беглянкой. Саша мертв, а ею руководит единственная цель: выжить, спастись!..

…Саша быстро увел преследователей и оторвался от них в маленьком леске. Убедившись, что погоня отстала, молодой человек выехал из зарослей кустарника и остановил автомобиль в березняке, у скрытого в высоком камыше озерка.

Почистив одежду и отмыв от крови лицо, мужчина сел на берегу, прижал к пораненной щеке мокрый платок. Жёлтые берёзовые листочки кружились на ветру и падали в воду. Поверхность покрывалась мелкой зыбью, раскалывающей солнечное отражение на мириады золотых искр. Эта безмолвная картина завораживала. В ней было какое-то мрачное, таинственное очарование: природа намеревалась умереть, дабы затем возродиться в бесконечном цикле метаморфоз…

Глаза наблюдателя смотрели на воду — и не видели её. Истинный взгляд Саши блуждал уже далеко-далеко, тело и разум снова потеряли свою власть над сердцем и душой…

 

ЗА ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ДНЕЙ…

Рената очнулась.

До Нижнего Новгорода оставалось каких-то двадцать километров, но двигатель заглох. Кажется, она потеряла сознание и пролежала в машине много часов.

Ужасное осознание — Саша мертв! — пронеслось в мозгу. Нет, не может быть! Так нельзя! Лучше бы тогда ее убили тоже. Как она посмела уехать оттуда, бросив его, пусть и убитого? Это предательство…

Во сне птица прощалась с нею. И Рената восприняла эту птицу как его… Смысл жить теперь? Рената закусила губу и тихо заскулила: «Теперь можно не лгать себе, не пытаться провести судьбу… Да люблю, люблю я его! И неважно, здесь он или там ! Если он ушел — уйду и я. Мне теперь все равно… »

Девушка охватила голову руками. Зачем ей оставаться тут? Вся ее жизнь — сплошная ошибка. Ошибка, исправить которую у нее никогда не хватало духа…

Она опустила запотевшее за ночь стекло и высунулась в окно. Глоток свежего ветра, напоминание о том, что кругом бушует жизнь, равнодушная к гибели Саши — её Саши! — заставило Ренату заплакать снова.

— Девушка! Что случилось?

Она отерла слезы.

Перед нею стоял господин преклонных лет, седой, в длинном черном пальто. Симпатичный — чем-то неуловимым похожий на Сашу…

— У меня бензин закончился… — Рената увидела стоявшую позади джипа аккуратненькую «Мицубиси».

— Ну, разве ж это повод, чтобы плакали такие прекрасные глазки? Сейчас мы вам организуем бензин!

Господин открыл багажник, собственноручно вытащил оттуда ополовиненную канистру. Руки его были в специальных автомобильных перчатках. Девушка тусклым и безучастным взглядом смотрела на него.

Мужчина проделал все манипуляции с переливанием бензина, а затем снова подошел к ней:

— Ну вот! А вы плакали! Проблем-то… Дорогу знаете?

Она отрицательно покачала головой.

— Так зачем плакать? Я вас провожу. А куда, если не секрет, вы направляетесь, деточка?

Рената хотела сказать, что в Москву, но в последний миг передумала:

— Не знаю.

— А вы, вообще, уже имеете право машину водить? Сколько вам, простите?

— Вам-то какая разница? — девушка бессильно откинулась на спинку своего кресла.

— А не скажите! — господин обошел спереди джип и сел рядом с нею. — Интересно мне стало, что за красавица нас уже почти две недели за нос водит. Вот мы и встретились, Рената Александровна… Вы на автоматик-то не коситесь, у меня реакция побыстрее вашей будет.

— Вы кто?!

— А не важно это, государыня! Все тлен и прах — и кто я, и что я… Вы лучше мне о себе расскажите, как докатились до жизни такой. Где «дипломат» прячете, опять же?

Рената все поняла, но предпринимать что-либо было, на ее взгляд, уже слишком поздно.

— Я… не прячу… — выдавила она.

— Знаете что? Еще неделю назад я подумывал: а отпущу я Ренатсанну с богом, когда вернет она мне «дипломат». Но теперь вижу, что вы, оказывается, «идейная»… Придется познакомить вас с моими соколиками… За что боретесь-то?

Рената закрыла глаза и прошептала:

— Убейте меня. Пожалуйста…

— Чего?! — удивился господин.

Девушка отвернулась. Мужчина прихватил ее за подбородок, сжал пальцами Ренатины губы в «бутончик», повернул ее лицо к себе:

— Так что? «Дипломат» где, Ренатсанна? Я еще добрый, между прочим, но не испытывайте мое терпение!

— Я не знаю! — проговорила Рената через стиснутые губы.

— Деточка, вы любите, когда нехорошие вонючие мужики бьют вас по лицу? — он заглянул в ее глаза.

Рената не испугалась. В ней сейчас жила только апатия.

— Вы себя имеете в виду? — уточнила она.

В этот момент дверца со стороны господина открылась. Холеная рука в автомобильной перчатке отпустила подбородок девушки, и Рената сразу не сообразила — почему.

Седого мужчины рядом уже не было. С правой стороны от джипа послышались звуки недолгой возни.

Рената невольно перегнулась посмотреть, что там происходит, и в этот момент щелкнула ручка левой дверцы:

— Подвинься, — попросил Саша.

Девушка захлебнулась воздухом, словно увидела привидение. Телохранитель, поторапливая, похлопал ее по ноге:

— Давай, давай, побыстрее!

Она сама не заметила, как перепрыгнула в соседнее кресло. Саша сел на свое место и завел машину:

— Бензина-то хоть он достаточно залил?

— Са-са-саша?.. — заикаясь, проговорила Рената.

Живой, только на скуле большая ссадина. Спокойный. Повеселевший и выглядит хорошо. Иными словами, на призрака не похож нисколько.

«Чероки» с азартом коня, почуявшего хозяйскую руку, сорвался с места.

— Саша! — Рената расплакалась и ткнулась лбом в плечо телохранителя. — Я подумала, что тебя…

— Т-ш-ш-ш! Я сам так подумал.

— Так нельзя! Почему ты сразу не сказал?! — девушка ударила его по руке. — Почему ты… как… Как ты мог?!

Саша засмеялся и прижал ее к себе:

— Признаю: был не прав. Согласен на строгий выговор!

Рената обвила его шею руками:

— Вот дурной! Вот дурной!

— Кстати, — он вытащил из внутреннего кармана сложенную в несколько раз газету. — Я там отметил кое-что… На, посмотри!

Рената увидела, что ручкой он обвел несколько объявлений о сдаче комнат в Нижнем.

— Вот этот, с флигелем, вариант мне нравится… — сказала она, ткнув пальцем в газетную полосу.

* * *

Ухоженный частный домик с приусадебным участком… Владела им пожилая вдова. Комната во флигеле оказалась тесноватой, но тоже довольно уютной. Кроме того, флигель был удален от основной постройки. Здесь имелся даже пустующий гараж, в который вдова разрешила загнать несчастный «Чероки».

Не успев приехать, Саша занялся машиной. Оказалось, что левый габарит разбило пулей. Телохранитель аккуратно починил его. Рената готовила поесть и постоянно оборачивалась, чтобы удостовериться: он здесь, он рядом, живой и немного хулиганистый. Даже когда Саша, отполаскивая свой ненаглядный «Чероки», брызнул на нее из шланга, девушка не рассердилась. День был теплым, солнечным, вчерашние события постепенно меркли в памяти. Саша поддразнивал ее и снова рассказывал всякие веселые истории. Девушка почти забыла, что еще утром хотела умереть.

Выбравшись на балкончик в своем флигеле, они, перешучиваясь, уничтожали подгоревшую картошку и не могли оторвать глаз друг от друга. Ренате нравилось все, что бы ни делал Саша. Потеряв его вчера, теперь она старалась сохранить в душе каждое мгновение, проведенное с ним.

— Ты знаешь этого человека? Ну, который сегодня сел ко мне в машину? — лишь вечером отважилась спросить Рената.

Разминая затекшую шею, телохранитель передернул плечами и качнул головой:

— Понятия не имею. Документов при нем не было, в машину я не полез. Подозреваю, что из крупных…

— Он требовал от меня «дипломат». Как думаешь, что там может быть?

— Ну, если это не зубная щетка, то не знаю… — он улегся на кушетку и с удовольствием потянулся всем телом.

— Саша! Я серьезно!

— Я тоже абсолютно серьезно. Иди ко мне!

Рената села рядом. Саша поиграл ее кистью. Она улыбнулась.

— Ну хватит уже об этом думать! — попросил он и потянул Ренату к себе. — Отвлекись. Мы в безопасности.

— Я не уверена.

— Тогда учись доверять мне.

Саша поцеловал ее, но девушка была напряжена:

— Что было на том пустыре?

— А что было на том пустыре?!

— В тебя стреляли. А потом… нет, даже вспомнить боюсь. Это… такое… — Рената поводила руками вокруг своей головы и, содрогнувшись, поджала плечи: — Нет, не хочу…

— Тебе что-то привиделось. Ты сильно испугалась.

Она недоверчиво фыркнула:

— Ну, вот видишь… Я доверяю тебе, но ты о многом умалчиваешь.

— Ни о чем я не умалчиваю. Только что ты сказала сама: «Нет, не хочу». Вся сущность твоя сопротивляется — так зачем насиловать ее, выдумывая объяснение тому, чего не было?

— Ты считаешь, я не должна об этом знать? — упрямо твердила девушка.

Он откинул голову на подушку:

— А ты думаешь, что знать — это благо? Многое знание преумножает скорбь…

— Но ведь ты — знаешь… — Рената наконец притулилась к нему и прикрыла глаза.

— Я знаю мало. И только то, что мне положено знать.

— А я даже не знаю, что положено знать мне. Это ужасно.

— Какие наши годы! — Саша улыбнулся и отвел прядь рыжих волос с ее лба. — А ты… ты просто не желаешь взрослеть, вот и все. Это и беда твоя, и благо. Сколько раз ты спасала нас этим…

— Нас? Кого — нас?

Он не ответил. Рената задумалась.

— Да, пожалуй, ты прав. Я не хочу взрослеть, не хочу стареть… Что хорошего в том, что я потеряла огромный мир, который был у меня, когда мы с бабушкой гуляли в нашем парке? Куда исчезли те люди, которые его составляли?! И тот старик в инвалидной коляске, что ежедневно ездил по аллеям, коротая свои последние годы?! Недавно я видела его там, но он ушел куда-то из моей жизни, и я даже не удивилась. Не успела. Мир уменьшается, чем старше мы становимся. Время начинает лететь, как сумасшедшее: вначале не замечаешь, как проскочил день, потом — неделя, месяц… А что дальше? Я не хочу терять мир моего детства… С ним у меня связано множество таинственных воспоминаний, в которых иногда приятно спрятаться от нашей жуткой реальности…

Саша смотрел на нее непонятным взглядом. Наконец он тихо-тихо вымолвил:

— Мы все потеряли больше, гораздо больше… Но ты этого уже не помнишь…

— Почему?

— Потому что подсознательно — а может, и сознательно — не хочешь этого. В детстве ты это еще помнила, поэтому тебе так приятно прятаться в нем… Но оно ушло, а ты ищешь. Ищешь не там и не то… Иногда в общении с тобой у меня появляется чувство, что я пытаюсь войти в хорошо запертые двери… Стучусь, а мне никто не открывает и даже не отвечает…

— Знаешь, а у меня то же самое было с тобой. Но теперь почему-то нет… Как будто упала какая-то завеса.

— Ее и не было. Это была твоя завеса, Рената. И теперь ты отдернула ее… — Саша затих, а затем вздохнул и вымолвил: — Я тоже ненавижу время. Те минуты, что нам удавалось украсть у вечности, холодной, пустой и бессмысленной вечности, время все равно без всякой жалости выдергивало из наших тел, душ, сердец, памяти…

— Тебе больно?.. — подавленно прошептала девушка.

— М-м-м… нет… — отозвался он, глядя в потолок, и, помолчав, добавил: — Давно уже нет.

Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось о многом. Она ощущала, что по касательной задела какую-то тайну. И тайна, видимо, немыслимым образом затрагивала и ее судьбу тоже… Но Саша говорит притчами, постоянно оставляя себе пути к отступлению, увиливает от прямого ответа, как увиливает от опущенной в воду руки стайка мальков в пруду. Он будто ждет чего-то от нее, Ренаты. А она и не подозревает — чего.

— Ты отшельник… — сказала она. — Но ты не одинок даже вдали от людей. А я одна и в толпе… Это жутко. Я раньше не осознавала этого… — и, привстав на локте, Рената шепнула ему в самые губы: — Что ты имел в виду, когда сказал, что все мы потеряли гораздо больше, чем наше детство?

Он ответил поцелуем. И снова — эта ноющая, невыносимо сладостная боль у нее в животе, в ногах…

Саша чуть-чуть отстранился:

— Ты уверена, что хочешь увидеть? Я не могу это объяснить. Это невозможно понять, это надо ощутить…

— Ощутить? Увидеть то, что я помню из детства? Да, хочу…

— Закрой глаза… Закрой…

Его сухие горячие губы слегка царапнули кожу её губ, а после, захватив, подчинили их своей воле — ненадолго, точно взаймы… И она счастлива была покориться. Единое прерывистое, страстно-нежное дыхание, единый пульс, единый и мощный в своей направленности поток чувств…

— Глаза твои — полынный мед, — прошептал Саша, целуя веки Ренаты. — Волосы — мед из полыни. Так было всегда, Возрожденная… Всегда…

Она обвила его руками, мечтая только об одном: чтобы сегодня длилось бесконечно и никогда не закончилось.

Саша легко, будто дуновением ветра, скользнул пальцами по ее лицу. Не открывая глаз, Рената улыбнулась: «ветер» донес до нее запах моря, запах дыма от хвойного костра, запах дальних путешествий. Нежные и в то же время бесконечно сильные и знакомые руки унесли ее далеко-далеко из убогого домишки на берег широкой изумрудной реки, на берег из желтого песка, мягкого, как шелк. И там они были только вдвоем, подвластные лишь Природе, столкнувшиеся в вечной борьбе мужчины и женщины, где нет и не должно быть побежденного…

— Это — сон? — спросила Рената, когда смогла говорить после вырвавшегося из груди крика наслаждения, впервые столь бурно ею пережитого. — Я помню, что так уже было…

Распахнув глаза, она коснулась губами Сашиной едва заметной родинки у виска, затянувшейся ссадины на скуле, горла, кожа которого по-прежнему источала тот магический, нереальный запах…

…И увидела прямо над собой распростершееся в ярко-черном небе созвездие Охотника.

Саша покачал головой, привстал на руках и взглянул на дальний берег, по косогорам которого рассыпались белоснежные шары огромных зданий — творения виртуозов давно забытой архитектуры. Это был незнакомый, фантастический город-сказка. К горлу девушки подкатили рыдания — то ли от счастья, то ли от осознания невосполнимой утраты… Все это она только что видела с закрытыми глазами. Впуская в себя его , она позволила войти и прошлому…

Сухими губами Саша убирал с ее щек обильные слезы.

— Останови время, мой душехранитель! — просила она. — Хоть на час!

Саша ничего не мог сделать. Время не любило, когда его побеждали.

— Но почему?! — спрашивала девушка, когда все вернулось обратно. — Почему?!

И снова этот флигелек, тесная каморка, низкая кушетка…

— Куда все это девалось потом? Что стало с Городом, который ты мне сейчас показал? — Рената прижалась к нему, словно он мог защитить ее от всего мира.

— Все это осталось только в наших душах, в наших сердцах… И… больше нигде… Я не душехранитель, я…

— Что это за Город, Саша?.. — нетерпеливо перебила она, боясь, что ускользнет от нее неверное нечто.

Он посмотрел ей в лицо. Рената поняла, что он пытается определить, своевременен ли будет его ответ.

— Это Эйсетти, Танрэй. Это Оритан… — Саша зажмурился от невыносимой боли в груди: — Наш Оритан…

* * *

И вновь под колеса стелется бесконечное серое шоссе, путь-дорога в неизвестность…

Рената переключала радио и вспоминала последние три дня. Наверное, они запомнятся ей, как самое счастливое время в ее жизни… В саду за флигелем Саша учил ее той поразительной технике движения — «тайцзи-цуань» или «тай-чи», так звучало ее название у китайцев. Это был и танец, и философия. И с каждым разом у девушки получалось все лучше и лучше! Она словно вспоминала то, что умела давным-давно…

Путь порождает Одно,

Одно порождает Два,

Два порождает Три,

Три порождают всю тьму вещей…

Так говорил Лао Цзы… Принято считать, что он это говорил, заметил как-то Саша, но ничего к этому не добавил — ни своего мнения, ни чьего-либо опровержения…

Чем сильнее прячешь, тем больше теряешь…

…«Когда-нибудь закончится мой сон… Я знаю, что Время скупо, что оно не дает слишком много счастья…

Снова в уме всплывает картинка. Воспоминание? Сон? Вот он — мой бог, мой царь, мой демон — широкая черная рубашка, завязанная узлом под грудью, развевается на ветру, солнце золотит пепельно-русые, почти совсем светлые волосы… Эти волосы должны быть длинными — тогда мне отчетливо казалось, что должны. Он счастлив. Он раскинул руки, впитывая всем своим гибким, сильным телом прохладный осенний воздух. Мне чудилось, Саша вот-вот взлетит — к солнцу, к огню. Ветер треплет его рукава, но он не чувствует холода.

— Всю жизнь бы петь парусом на ветру! — он почти не повысил голоса, но сквозь шум дальнего города тот все равно пробрался ко мне.

Я крикнула:

— Ты — самый лучший!

Я сидела на траве, боясь нарушить гармонию его беседы с чем-то невидимым.

— Ты мало кого знаешь, — как всегда, повторил Саша, приподнял голову и чуть округлил раскинутые руки — и вот он теперь будто птица, которая собирается взлететь, распуская крылья.

И я боялась вздохнуть, пока он не подхватывал меня и не вовлекал в свой странный танец»…

…Рената посмотрела на него, управляющего сейчас послушным, но искалеченным «Чероки».

— Ты никуда не денешься? — вдруг спросила она.

Легкие морщинки появились в уголках Сашиных глаз, когда он улыбнулся ей:

— Ты этого не хочешь?

— Конечно, нет! Не верю я той цыганке!

Он что-то знал и, видимо, из-за этого опустил глаза.

— Я должен успеть… Мне кажется, на этот раз я успею…

— Успеть — что?

— То, о чем ты спрашивала…

— Ты о времени? Я готова помочь тебе… Но… скажи — как?

В первый момент он не понял, затем лицо его ожило и засветилось:

— Готова? Серьёзно готова? Тогда я преклоняюсь пред тобой, моя повелительница! — пошутил (на первый взгляд, пошутил) Саша. — Все верно: ты выдержишь, у тебя все впереди.

— Может, у нас? — подсказала она.

— Пока ты не догонишь, я — только твое отражение. И я тебя охраняю. Как могу…

 

ЗА ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ДНЯ…

— Принесите главное! — вскричал полководец, закованный в вороненые доспехи с висящим на груди талисманом в виде причудливой змеи, которая свилась в кольцо, схватив самое себя за хвост.

В центре этого кольца будто бы чего-то не хватало, талисман был мертвым…

Лучи засыпающего солнца обагрили своим светом зеркальное лезвие обоюдоострого меча, и воитель со всего размаха всадил его в песок.

— Соберите его — всё, до едина! — облаченная в перчатку из черного бархата рука вытянулась в сторону призрачного храма на берегу изумрудной реки. — Ра даст вам силы и мужество! Нут одарит легкостью! Геб укрепит стойкостью! Да будет ваше деяние животворно, как разлив, благословлённый Хапи! Вперед!

Воинство рассыпалось огненными ящерицами.

Полководец вскочил на коня и полетел в знойную пустыню.

Тысячи людей возводили невиданный со времен последнего Потрясения гигантский монумент. Его архитектор не был прирожденным ори: не обтекаемые, идеально круглые линии, но четкие грани треугольника были положены в основу этого сооружения. И, тем не менее, полководец знал, что и это — верный путь. Здесь — соприкосновенье разума и души. Здесь — геометрия Вечности.

Юный правитель стоял в своей колеснице. Десятки жрецов поддерживали его силы, и монумент ткался — руками смертных, будто преодолевших земное тяготение. С той же легкостью дети строят замки на песке.

Правитель залюбовался слаженными действиями племянника и его духовенства. Осеннее равноденствие на сорок смертей и возрождений солнца умалило власть Разрушителя над сердцем полководца.

— Дядя? — вопросил юноша. — Верно ли я действую?

— Да, мой мальчик! Да, племянник, верно!

— Но, мне кажется, мать и отец забыли обо мне навеки…

— Нет, Коремхеб, они идут к тебе. Весы Маат[9]Маат — егип. символ Истины. См. комментарий {5}
будут качаться из-за тебя, но прямых дорог не бывает. В течение сорока дней я смогу способствовать тебе. Но не более. Потом — беги прочь от меня. Что есть сил. Туда, к храму Бену. Там найдешь спасение. Давай же, на чем ты остановился в своем созидании?..

…Тем временем огненные порталы открылись. Воинство полководца узрело капли его души — пепел сгоревшей птицы. Да, для служителей огня сие было животворными каплями. Из смерти восстает жизнь. Всегда.

Воины бросились подбирать обрывки целого. Они уворачивались от гнева защитников храма, они гибли, но соединяли некогда разрушенное. Невзирая на боль, на муки. Но чинимые жрецами помехи укорачивали срок их жизни.

— Помогите же мне! — кричала огненновласая жрица Бену. — Во имя великого Оритана!

Немур служил истине. Служил им всем — и лишь одному. Но теперь противоречие лишило его мощи. Каменный бык хлестнул себя хвостом по крутым бокам, взревел, мотнул прекрасной, увенчанной острыми рогами головой и… замер в гранитной неподвижности.

Без Немура идущие от разума чары колдуна были бессильны, меч-атаме капюшоноголового воина Ал-Анпа утратил магию духа. Разум, тело и душа — ничто без сердца. Белый жрец-послушник Хава, обнимая колонну сокрушаемого храма Бену, с ужасом следил за боем.

— Немур! — воскликнула Нефернептет, прижимая к себе прах птицы, будто ворох свитков с песнями гения. — Отчего ты оставил нас, Немур?!

Каменный тур не ожил, не ответил.

— Во имя Оритана! — простонала жрица.

Вот припал на одно колено и раненый Ал-Анпа.

— Ал-Анпа! — вскричала женщина. — Только не ты!

— Прости, Танрэй! — прохрипел из-под капюшона аколит верховного жреца. — Ты должна остаться одна…

— НАКОНЕЦ-ТО!!! — взревел идущий отовсюду и ниоткуда голос полководца. — НАКОНЕЦ-ТО ТЫ ЭТО ПОНЯЛ, ВОИН!!!

И сокрушились колонны…

* * *

Москва, чудовище-мегаполис, громадный золотой Дракон, столь же опасный, сколь и прекрасный, разрушила ту сказку, которую Рената с Сашей, словно забыв об угрозе, сотворили за три дня в своем уединенном мире. И снова вспомнился проклятый «дипломат», неутомимые преследователи, смерти отца, Артура, Дарьи… Снова, чтобы выжить, надо быть на взводе, на грани фола…

Саша бросил джип на первой же автостоянке. Парни-сторожа критически оглядели эту рухлядь и с явной неохотой выдали ему квитанцию.

— Что теперь? — спросила Рената. — Я плохо знаю Москву. Далеко мы сейчас от Бибирево?

— Далеко. Но есть спасение.

Саша обнял ее за плечи и указал на вход в метро.

Однако прежде чем спуститься в подземку, они подошли к таксофону, и молодой человек набрал какой-то номер. Из разговора девушка узнала, что Сашиного собеседника зовут Михаилом и что тот готов к их приезду.

— Дай точный адрес… — попросил телохранитель и, выслушав загадочного Михаила из Бибирево, отозвался: — Нет, не на машине. На метро…

— Кто это? — поинтересовалась Рената, когда он повесил трубку.

— Мой бывший однокурсник, Мишка. Он нас ждет.

— Актер?

— Нет. Сама увидишь.

Выйдя на нужной станции, беглецы огляделись. Саша указал направо.

Хотя московский метрополитен по сравнению с новосибирским захламлен донельзя, а многие станции имеют, прямо сказать, заброшенный вид, Ренате очень нравились местные эскалаторы. Подземка в Москве расположена гораздо глубже под землей, а потому ехать на самодвижущихся ступеньках можно долго, задумавшись о чем-то своем. Потолочный свод над эскалатором отделан панелями, создающими зрительный эффект взлета ввысь. Ты словно стартуешь в небеса, даже голова слегка кружится, и ты невольно придерживаешься за резиновый барьер…

А здесь (на этом самом месте, вспомнила Рената) тогда сидел парнишка и играл «Вальс-бостон» Александра Розенбаума. В этом переходе тоже почти ничего не изменилось…

Однокурсник Саши оказался долговязым блондином с широкими плечами, квадратным хмурым лицом и круглыми очками в стиле Пьера Безухова. Он пропустил гостей в свою однокомнатную квартирку и хватко пожал руку приятеля.

— Ну. Привет! Ты где. Пропал.? — «печатал» он отрывистые, очень членораздельные фразы трубным, слегка раскатистым голосом. Это было похоже на сеанс чревовещания. — Сто лет. О тебе. Не слышал.!

— Знакомьтесь: Миша — Рената, — Саша повел рукой от «чревовещателя» к Ренате и обратно.

Миша взглянул на нее колючими голубыми глазами, еще более едкими из-за сильно увеличивающих линз, и, протянув ей ладонь, представился самостоятельно:

— Михаил. Фобосов. Приятно познакомиться.

Рената очень постаралась удержать свою улыбку в пределах приличия: его манера «вещать» ужасно ее смешила, а тут еще и «Фобосов».

— У вас такая фамилия… веселая! Редкая, в смысле…

Хозяин остался невозмутим, словно верблюд. Это сходство было еще более сильным из-за его манеры держать голову все время чуть откинутой, взирать свысока и медленно пожевывать жвачку.

— Это — не фамилия. Это — псевдоним. Я — журналист.

— Очень приятно, — понимающе кивнула девушка.

— Заходите на кухню. Ребята.

Поставив чайник на газовую плиту, Фобосов пристально оглядел Сашу:

— Ну, Александр. Продолжаешь удивлять. Рената — супруга твоя?

— Да. А ты, я так посмотрю, сменил образ жизни, — телохранитель выглянул в окно.

Ренате это его «да» очень понравилось, и она слегка улыбнулась.

— Есть. Такое. Дело., — согласился журналист, вертя на безымянном пальце левой руки обручальное кольцо.

Девушка отметила неосознанный жест и поняла, что Михаил развелся и, похоже, недавно. Первое время после расставания с Ником — пару месяцев, наверное — она тоже носила «обручалку» на левой руке, а потом и вовсе избавилась от нее. Да и в квартире Фобосова царил сумбур холостяка, еще не обвыкшегося с холостяцкой жизнью. Чего стоило только мусорное ведро, из которого все валилось, причем, судя по всему, не первый день…

— Где же. Ваши. Вещи.? — хозяин поднялся и принялся чинно разливать кипяток в три чашки, завершив процесс выцарапыванием остатков растворимого кофе из жестяной банки.

Хоть бы еще поинтересовался, пьет ли девушка кофе! Самопогруженный тип, ничего не попишешь!

— Все вещи ты видишь на нас, — садясь на табуретку и откидываясь на стену, ответил Саша. — Нам нужна небольшая помощь, Миша…

— Тачка — нужна. Угадал? — Михаил победно сверкнул очками. — Бери! Для. Тебя — не жалко.

— Нет, тачку не нужно. Пусть Рената побудет здесь, пока я отлучусь. Ты не против?

— У? — тут Миша понял, что теперь пора отвечать: — А! Ну да! Неужто. Мне жалко.?

— У нас неприятности…

— Я уж. Понял., — согласился журналист. — Судя по вашему. Виду. Вы бегаете от. Серьезных дядей. В пиджаках свободного покроя.

— В общем, да. Точно, что не от нахаловской шпаны…

— Пошли. Покурим. Расскажешь.

Пока мужчины разговаривали на балконе, девушка огляделась. Похоже, до Фобосова здесь жила какая-то старушка. Рената подошла к комоду и потрогала пальцем непонятное стеклянное украшение в виде чересчур удлиненной трехгранной пирамиды с цветным узором внутри.

Девушка заглянула в шкаф, отыскала выстиранное, но не проглаженное полотенце и пошла в душ. Побоявшись взглянуть на себя в зеркало, она забралась в ванну и сразу же подставила под воду тусклые от пыли рыжие волосы. Горячие струи бежали по ее телу, нежная кожа покрывалась пупырышками, и отчего-то вспомнилось раннее детство — то, как мама купала ее, маленькую, в детской ванночке…

Рената опустила глаза и провела ладонью по груди — юной, литой, совершенной формы. Прикосновение было приятным, будоражащим. Всего за три дня, проведенных с Сашей, она изменилась, ощутила в себе женщину, по-настоящему любимую, нужную тому, кого и сама любила, страстную. Какими же детскими, оказывается, были их отношения с Ником! Она и не подозревала об этом прежде. Юношеская влюбленность, ранний брак, потерпевший фиаско. Николай был, в общем-то, неплохим парнем, но он и в грош не ставил ее как женщину. Видимо, того и нужно было кому-то, кто ткал нить Ренатиной судьбы… Возможно, если бы не случился тот развод, то с нею не произошло бы и всех этих страшных событий. Но тогда она не встретилась бы с Сашей. Как все запуталось…

Когда она вышла, Фобосов уже уехал по своим делам. Саша переоделся в Мишины вещи и тоже готовился в путь. Рената улыбнулась: джинсы и кожаная куртка очень шли телохранителю. Ее телохранителю.

— Хорошо выглядишь, — прошептала она, подходя и обнимая Сашу за талию. — Может, не стоит тебе ехать одному?

— Я оставлю тебе пистолет, — молодой человек коротко поцеловал ее и погладил по щеке. — Не переживай.

Рената уткнулась лицом в его плечо — с незнакомым запахом чужой одежды. Риском было с их стороны ходить по Москве с оружием, где их мог задержать и подвергнуть тщательному обыску любой патруль. Но что поделать: опасность остаться беззащитными пред лицом врага перетягивала чашу весов.

— Я не о том. Возьми меня с собой в «Шереметьево»…

Саша отрицательно покачал головой:

— Побудь здесь! Я постараюсь вернуться засветло… Угу?

Он лишь на секунду приостановился возле зеркала в прихожей, чтобы зачесать пальцами со лба уже слишком длинные волосы.

Спустя два с четвертью часа телохранитель добрался до «Шереметьево». Дорожные «пробки» выматывали даже привыкших к ним москвичей. Саша пытался подремать в такси, которое подолгу застревало на каждом перекрестке, и не мог. Наконец в здании аэропорта, в камере хранения он отыскал ячейку под номером «2408» и набрал шесть знаков кода, который знал на память. Дверца открылась. Отсек был пуст. Саша сжал упрямые губы, отвернулся и машинально сунул руки в карманы куртки. Он был в замешательстве, не мог поверить своим глазам. Все их с Ренатой надежды сгорели. Где теперь искать пресловутый «дипломат», ставший «яблоком раздора» для множества людей?

Постояв несколько секунд в раздумьях, Саша захлопнул камеру и удалился.

* * *

Евгений Борисович Котов прилетел в Чебоксары отнюдь не из-за желания полюбоваться великой русской рекой. Сведения, поступившие к нему от исполнителей, были крайне странны и противоречивы. Невыполнение простого задания чебоксарцы аргументировали каким-то бредом мистического толка, и новосибирский воротила не мог так просто отвернуться, не разобравшись, в чем дело.

Худощавый, нескладный, но с иголочки одетый мужчина сошел с трапа и пересел во встречавший его автомобиль. Котов был недоволен. Однако его лицо — благообразное лицо типичного политика (хотя, в отличие от многих своих конкурентов, к политике он не имел почти никакого отношения) — хранило бесстрастность. Если Скорпион, Константин Серапионов, давний враг Евгения Борисовича, был человеком опасно-ироничным, Рушинский — азартным игроком, а Стас Саблинов — желчным скандалистом, в прошлом профессором ядерной физики, который мнил себя непризнанным гением, то Котов отличался от них некой «серостью». Иными словами, он не позволял узнать свой истинный характер никому, в том числе — ни супруге, ни детям. Лидеры «Salamander in fire» уже не раз безуспешно пытались собрать на него компромат. Котов даже не посмеивался. Бесцветное лицо Евгения Борисовича, обтянутое пергаментной кожей настолько, что можно было угадать, как после смерти будет выглядеть его череп (а у собеседников частенько появлялось желание пофантазировать в этом ключе), не знало страстей. Его боялись за молчание, а молчать Котов умел. Молчало и его прошлое, скрытое за семью печатями. В стане врагов он получил два прозвища, с одинаковой регулярностью употребляемые ими — Кот и Кощей. В целом, это характеризовало его лучше, чем любые попытки подкопаться к его биографии: игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце — и далее по условию сказки…

Евгения Борисовича и его личную охрану доставили на дачу Каверина, гендиректора чувашского филиала Котовской фирмы, головной офис которой находился не в Новосибирске, а в Москве.

Гендиректор выглядел подавленным. И было это не только в связи с приездом босса. Котов сразу отметил, что Каверин озабочен другими вещами.

Неспешно прогуливаясь по аллее, ведущей от особняка гендиректора к реке, новосибирец внимал рассказу подчиненного. И, несмотря на сбивчивость, фантасмагоричность, рассказ этот заслуживал внимания уже тем, что Каверин сам верил в то, о чем говорил. Хотя, судя по всему, на место событий не выезжал…

Сокольникову и ее телохранителя попытались взять на Горького («Ну, это у нас в Северо-Западном районе!» — пояснил он). Памятуя предупреждение шефа и не желая повторить печальный опыт саламандровских бойцов, чебоксарцы задействовали немалые силы. Хотя для ребят эта предосторожность казалась смешной: девятнадцать до зубов вооруженных парней против одного. Смешнее, чем в китайских и американских боевиках.

Охранник оставил девчонку в машине, а сам попер на рожон. Завязалась перестрелка, телохранителя, прикончили, причем довольно быстро. Уверенные, что задание выполнено, двое направились к джипу. Кроме того, уже стало ясно, что на Горького спешат саламандровцы. Увезти девчонку, в общем, нужно было как можно скорее.

И тут началось такое, чему ни Каверин, ни выжившие очевидцы до сих пор не могли дать вразумительного определения. Шестнадцать бойцов остались на пустыре. Из троих выживших один проходит реабилитацию в психоневрологическом диспансере, двух других еще пытаются образумить с помощью частных психоаналитиков. Поначалу, кое-как преодолев страх, они изъяснялись внятно. Однако чем дальше, тем больше эти двое, что называется, «съезжали с катушек» и тоже метили в пациенты психушки. Гендиректор сам встречался с помешанными: зрелище плачевное. Собственно, Евгений Борисович и сам может убедиться в этом.

Котов отказался убеждаться. Слову Каверина он доверял.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь из тех двоих, еще соображающих, — сухо сказал он.

— Будет сделано, — ответил Каверин.

Оба пострадавших отсиживались в церкви. «Братва» приезжала за ними, чтобы отвезти к врачам или домой. Гриша Земельных оказался более адекватным и согласился переговорить с боссом.

Котов перекрестился и вошел в церковный двор, оставив за воротами своих телохранителей. Сунул подползшим к нему нищим по пятисотке. Гендиректор тем временем ушел за Гришей. Евгений Борисович в церковь заходить не стал: не для святых мест предназначен разговор, что намечался у них с Земельных.

Каверин привел бывшего бойца. Волосы Гриши были почти совсем седыми, хотя парню больше двадцати пяти лет не дашь. Глаза на осунувшемся лице ввалились, веки почернели. Сутулясь, он что-то бормотал себе под нос, и Котов расслышал, что он кается: «Я грешен, батюшка. Грешен я»… Вид, иными словами, плачевный…

— Это он… — Каверин нахмурился. — Еле вывел… За ворота — ни-ни… Психует.

— И приидет на место его презренный, и полчища будут потоплены им и сокрушены… — пробубнил Гриша, глядя мимо Евгений Борисовича. — Это Зверь. Это Зверь, и число его — три шестерки. Покайтесь!

— Вовремя ты о душе подумал… — проворчал гендиректор. — Скажи Евгению Борисычу, как все было на том пустыре.

— Илья Ильич, дозвольте нам поговорить с Григорием, — распорядился Котов и перевел взгляд на Земельных.

Каверин стушевался.

— Григорий, что так напугало вас?

Земельных затрясся и тихо заплакал. Евгений Борисович услышал только, что тот поскуливает: «Он явится за мной… Он заберет мою душу… Я буду гореть в огне. Я убил семерых. Первого застрелил. Мне было очень плохо потом. А второй убил бы меня, если бы я не убил его… А остальные… Ы-ы-ы-и-и-и»…

— Я хочу узнать, что вас так напугало. Расскажите, я помогу вам. В Москве есть хорошая клиника, я определю вас туда. Вы будете в полной безопасности.

— Не тело мое больно, а душа! — выкрикнул парень, отталкивая от себя фальшиво-участливую руку. — Он придет за мной. Они служат м-мессу по живым и забирают души грешников. А я уб-бил семерых… Семерых…

Котов досадливо поморщился и огляделся по сторонам. Никто не обращал на них внимания, и все же разговаривать с придурком на людях — удовольствие невеликое.

— Пойдемте, Григорий. Поговорим в машине.

Вместо того чтобы подчиниться, бывший «браток» отскочил и ткнул в его сторону пальцем:

— Ты?! Ты принял человеческий облик и пришел за мной?! Я еще не готов, я не очистился!.. Ы-ы-и!

Евгений Борисович покачал головой и подошел к Каверину:

— Ну и для чего вы меня сюда привезли?

— Те двое — еще хуже, — развел руками гендиректор.

— Так и разбирайтесь с ними сами! — холодно посоветовал Котов. — Хотите сказать, что я проделал такой путь, чтобы созерцать идиота, помешанного на Апокалипсисе?

— Я хочу сказать другое, Евгений Борисович. Эти люди видели на пустыре такое, что покалечило их психику. И теперь я не знаю, оправятся ли они когда-нибудь…

Котов и Каверин проследили глазами за убегающим в церковь Земельных. Он озирался, горбился и уворачивался на бегу так, словно с неба в него летели огненные камни и горящая сера.

— Это все, конечно, детали… — продолжал гендиректор. — Я показал вам Гришу с тем, чтобы вы убедились: дело нешуточное. Женщина исчезла, труп телохранителя не найден. Нашли только шестнадцать тел наших ребят…

Котов ничего не сказал, но подумал, что шестнадцать трупов — это, скорее всего, ответный ход саламандровцев на казанскую акцию, где были убиты главы тамошней группировки. А психическое потрясение… ну, мало ли какими психотропными средствами располагают шайки Серапионова-Рушинского-Саблинова? Все-таки, Скорпион — в прошлом гэбист, с него и взятки гладки. А то, что труп телохранителя исчез, только подтверждает версию о том, что саламандровцы вовсе не опоздали. Парня, скорее всего, забрали, чтобы доставить начальству и там обыскать. А вот куда смылась девица — это вопрос более интересный. Потому что компромат наверняка у нее. Что бы теперь ни говорили чебоксарцы в свое оправдание, все вполне объяснимо. Евгений Борисович ожидал связных показаний, когда вылетал из Новосибирска. Давно пора было вмешаться в эту заваруху, да он все рассчитывал, что без него справятся. Ан не справляются…

И Котов понял: ему нужно ехать в Москву. Судя по передвижению беглецов, те зачем-то стремились именно туда. Девка что-то знает. Возможно, искомое находится у кого-то из знакомых Полковника в столице…

* * *

— Заходи, Андрей, я жду! — сказал Константин Геннадьевич заглянувшему в его палату молодому человеку.

Серапионов лежал в отделении нейрохирургии НИИТО, его шею фиксировал гипсовый «воротник», и больной старался хранить неподвижность. Однако пострадал он не зря: это дало ему возможность увидеть, что называется, «вживую» своего неприятеля.

Молодой человек вошел в отцовскую палату.

На Андрее был расстегнутый черный плащ, шикарный английский костюм и сияющие туфли, словно только что из магазина. Держался он соответственно своему гардеробу: военная выправка, гордо откинутая голова, взгляд превосходства. Одним словом — красавец. Константин Геннадьевич гордился единственным сыном неспроста.

— Что произошло?

Серапионов-старший отмахнулся:

— Присядь-ка, Андрюша, разговор к тебе есть. Надо же, до чего похож, а! Я тебя так давно не видел, что и забывать начал…

Невозмутимый Андрей лишь едва заметно качнул бровью:

— Похож — на кого? — и воспользовался приглашением сесть.

— Разве ты еще не виделся с Витей? С Викторниколаичем?

— Нет. Я напрямую к тебе из Толмачево, — молодой человек пристально разглядывал отца.

— Холодно нынче?

— Ничего. В Пулково показывало десять, у вас тут — семь…

— Ну, курорт, курорт, — усмехнулся отец и поморщился от боли в шее. — Значит, Витя тебя не встретил…

— Нет. Прислал водителя.

Тут в дверях раздался грохот, не приличествующий больничному распорядку, и крупный, дородный Рушинский ввалился в палату:

— Это че ж за шум, а драки нету? А, Андрейка! Встретили тебя? Все путем? Ну-ну!

Сын Константина поднялся и пожал руку отцовского компаньона.

— Покажи ему, Витя, — распорядился Серапионов-старший.

— А, ну да! — Рушинский полез во внутренний карман пиджака, толстыми негибкими пальцами выловил две фотографии и протянул Андрею. — От, как облупленные! Оба!

Молодой человек взглянул на снимки.

— Ну и что?

Он хотел вернуть карточки, но Виктор Николаевич втолкнул их обратно в руки Андрею и ткнул пальцем в фотографию мужчины:

— Никого тебе не напоминает?

Андрей присмотрелся:

— Нет, знаете ли.

— Да ты к зеркалу подойди! — прогудел Рушинский.

Сын Константина бросил взгляд на отца, снова на Рушинского, еще раз изучил снимок.

С фотографии спокойно смотрит молодой мужчина — может быть, чуть старше Андрея — приятной наружности, но ничего особенного. Шатен. Видно, что уверен в себе, без «заморочек». Глаза светлые. Точней, не столько светлые, сколько ясные. Вот и все. Если старшие намекают на его сходство с Андреем, то они ошибаются.

На втором снимке — девчонка. Серапионов-младший не стал приглядывался, но, кажется, смазливая.

— Дело тут не в чертах лица, — заговорил Константин и показал Рушинскому на столик. Виктор Николаевич взял стакан и вставил трубочку в рот больному. Напившись, Серапионов-старший продолжил: — Это поправимые детали, к тому же, у вас с ним много общего даже и так. Дело в другом — в том, по чему одного человека легко отличить от другого. Манера двигаться, осанка, взгляд. И вот здесь вы с этим парнем — просто как родные братья.

На лице Андрея отразилось сомнение. Он понял, о чем толкует отец. Неважно, что сам Андрей — яркий брюнет, каким в молодости был и Константин Геннадьевич. Неважно, что глаза у него черные, а не серые, что нос с горбинкой и слегка шире, чем у этого, на фотографии. Дело, вот именно, в другом. В том, что на Руси зовется повадками. И вот тут, конечно, обычной фотокарточкой не обойдешься. Не отражает фотография любовь человека, скажем, к футболу. Или другой пример: то, что в книге будет описано на нескольких страницах, в кинофильме воплотится талантливым актером в течение трех первых же секунд после появления в кадре. А уж отец, прослуживший в органах много лет, был отменным физиономистом и в людях умел разбираться чуть ли не с первого взгляда. И потому сомнения Андрея были недолгими.

— Что потребуется от меня? — спросил он.

— Есть у меня в Академе приятель, хирург-пластик… — объяснил Рушинский. — Я уж отцу твоему со Стасом рассказывал о нем. Поразительный талантище! Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства… Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать… И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи как-то отмазал. Дурик пятью годами отделался… Так что решайтесь, молодые люди. Делать так делать.

— Вы предлагаете мне сделать пластическую операцию под этого субъекта, правильно я вас понял? Зачем?

— Очень уж нам нужно как можно скорее у этих шустряков диск один нехороший забрать. Костя, батюшка твой, на днях в Чебоксары ездил, разобраться, что там да почему — дак вот лежит теперь, вишь, в ошейнике… Ох, Костя, и похож ты нынче на Ремарка моего, когда мы ему похожую штуку после операции надевали, чтобы шов не облизывал! Хе-хе! Шучу! Шучу! Но уж больно юморно ты смотришься, прости меня, грешного… Так вот, надобно парня этого устранить, а место его занять и у девки все вызнать. Так-то ведь, по глупости, может и заартачиться, настрой у нее подозрительный: бате, вон, твоему говорит, мол, пристрелите, ничего не скажу. Кто ее знает, что там в голове у нее? Может, за отца отомстить хочет? В общем, чтобы меньше потом с нею мучиться и не рисковать, что она счеты с жизнью вот-вот сведет, а диск неизвестно где останется… Если не заметит подмены телохранителя, то, скорее всего, в разговоре у вас и всплывет, где тот «дипломат»…

— Как насчет голоса телохранителя? — уточнил Андрей.

— Га! Андрюша! Ты голос своей домработницы шибко запоминаешь?!

Но отец уже понял мысль Андрея и молчаливо согласился.

— Я хотел сказать, что двое — красивая женщина и молодой мужчина — долгое время вместе. Отсюда неизбежны более близкие отношения, чем между хозяйкой и телохранителем. И, как следствие, она не перепутает ни с кем его голос, манеру говорить… Это — женское, и с этим надо считаться.

— Будешь больше молчать. Это уже на твое усмотрение, в конце концов, тут я тебе не наставник.

— Андрей, — вмешался Константин Геннадьевич. — Голоса у вас похожи. Я не стал бы по-другому все это городить, уж ты мне поверь. Голоса у вас похожи…

— Хорошо. Но я совершенно не знаю деталей этого дела. Где и когда можно ознакомиться?

— Ну, как раз на это у тебя будет целая неделя после операции! Всё, всё предоставим! — Рушинский был полон оптимизма. — Заодно и отдохнешь от работы… перед новой работой, хе-хе… Как бы только Кощеевы ребята на них раньше не вышли, вот этого опасаюсь!

Тут вмешался Серапионов-старший:

— Есть у меня сведения, что «шестерил» Кощея кто-то хорошо пугнул в Чувашии. Когда мы вернулись на то местечко, где у них с нашим Терминатором состоялся бой, трупаков там было больше, чем на Куликовом поле… Нет, не под силу такое одному калеке сделать. Я уж в мистику не верю, но мысли у меня такие, если честно, грешным делом в голове мелькнули, когда все это увидал… Похоже на то, что им кто-то помогает.

— Ага! — радостно отозвался Рушинский, располагая свое грузное тело на диванчике возле койки больного, и зашипел замогильным голосом: — Мертвые с косами вдоль дорог стоят. И тишина!.. — он смеялся в одиночестве: Серапионовы, отец с сыном, без улыбки смотрели на него, однако толстяка это не смутило. — Стас правильно сказал: это может быть еще одна команда, что охотится за диском. Вот пока они друг друга месили, Сокольникова с секьюрити своим под шумок и смотались. Без этих ваших мистификаций. Нужно сведения пособирать…

— Девица отдельно уехала, — возразил Константин. — Я, пока наши ребята остались разбираться, по трассе поехал, в Нижний. Смотрю: стоит красавица наша. Плачет. Даже не ожидал, что так ловко обернется. Бензин у нее кончился. Я ей бензина плеснул, чтобы нам было на чем до Нижнего добраться. Подсел, разговор начал. Она мне и говорит — пристрели, дескать, дяденька. И, знаете, не врала ведь! Я это в человеке чую. Совершенно от души говорила. То-то я и засомневался теперь, что так легко будет у нее сведения вытянуть… Как этот парень подкрался к нам, да еще и незаметно — ума не приложу. Пустая дорога была… Да-с…

Для Андрея их разговоры пока не складывались в целостную картину. Он выявил для себя несколько фактов: отцу и компаньонам нужен диск, скрываемый некой Сокольниковой с телохранителем, под которого ему, Андрею, нужно будет сделать пластическую операцию; диск нужен и Котову-Кощею (о деятельности этого господина Серапионов-младший был наслышан и в Питере); возможно, за диском охотится кто-то еще, некая «четвертая» сила. Да, дельце запутанное…

Ну, ничего. Неделю ему пообещали…

* * *

Саша подошел к двери квартиры Фобосова и прислушался. Судя по доносящимся оттуда звукам, там кто-то рыдал, но… как-то странно.

Телохранитель отпер замок, скользнул внутрь. Непонятные вопли доносились из кухни.

— Ну почему они все таки-и-и-ие?! — подвывал знакомый голос, и Саша не без легкого удивления узнал Ренату.

Глазам предстала немного сюрреалистическая композиция.

Несмотря на то, что был еще довольно ранний вечер — половина восьмого — журналист, Рената и еще одна, смутно знакомая Саше, девица находились в изрядном подпитии.

Совершенно невменяемый Фобосов рыдал на груди у Ренаты. Та, вроде бы, утешала, но при этом рыдала с ним в унисон. На столе красовалась ополовиненная бутылка коньяка, под столом валялась опустошенная, но не побежденная — водки.

Молчаливое появление нового персонажа прошло для участников незамеченным, и он имел удовольствие созерцать эту сцену продолжительное время.

Грузная девица с волосами платинового цвета и колечком-серьгой в нижней губе притулилась у батареи, почему-то при этом на корточках. Кожаная жилетка плотно обтягивала могучее тело, мускулистые руки украшали татуировки с драконами, а рваные джинсы были густо расписаны шариковой ручкой: «Metallica», «Ария», «Iron Maden», «Алиса», «Scorpions» — просто сидячая энциклопедия логотипов отечественных и зарубежных рок-групп.

Однако, несмотря на свой амазонский вид, дама тоже нежно поскуливала и размазывала сырость под носом.

— Ничего, М-миша! — утешала Фобосова Рената. — Она еще поймет и вернется!

— Я. Променял. Жену. На работу… Она так. Сказала. Она…

— А Бандит вообще сво-о-о-олочь! — органным басом подпела татуированная рокерша. — Он дал мне в глаз, собрал шмотье и умотал! Все мужики — гады!

— Не все! Миша х-роший! — оглянувшись на девицу, Рената наконец заметила Сашу, который, спрятав руки в карманах джинсов, стоял при входе в кухню и с трудом сдерживал смех. — О-о-ой! Сашуля!

Телохранитель закурил, потер большим пальцем переносицу, но ничего не сказал и ближе не подошел.

— Саша, иди к нам! — позвала Рената, сползая с коленок безутешного Фобосова. — Ты тож-ж-ж-х-роший!

— Мне отсюда лучше видно, — усмехнулся тот.

Рокерша, которая долго фокусировала взгляд, пытаясь вначале разглядеть, а потом узнать гостя, вдруг подскочила на ноги:

— Алекс! — завопила она.

— А вот и Мезу-у-удина, свет души моей, очнулась! — Саша раскрыл объятья. — Здравствуй, королева дороги! Какими судьбами?

Платиновая девица ростом оказалась почти с него. Едва не снеся по пути Ренату, Фобосова и стол, она ринулась к телохранителю. Поймав Мезудину, Саша едва устоял на ногах, а после ее шутливого, но сокрушительного тычка в солнечное сплетение добавил, переведя дух:

— Забыл я о технике безопасности! Мезу-у-удина… А ты хорошо выглядишь: возмужала… Все так же питаешься анаболиками?

— Алекс! Тебе слабо было прийти пораньше?! Почти все выпили без тебя… Ж-ж-жестоко! — Мезудина говорила, «проглатывая» окончания. — Давай с нами за встречу! Давай… на этот… бру… бру… как там, мать его? На брудерш-шафт, о как!

— Валяй, — Саша оседлал табуретку и похлопал Ренату по плечу: — Там было пусто.

— Где и ч-что? — не поняла девушка.

Он махнул рукой:

— Потом расскажу.

— Зато вот тут не пусто! — сообщила Мезудина, подавая Саше стакан. — Давай, Алекс! За удачу! Реально!

Коньяк она опрокинула в себя, как воду.

— На брудер-р-ршафт!

Покуда Фобосов протирал очки мятым носовым платком, рокерша уселась верхом на Сашины колени, обняла и смачно, взасос, поцеловала бывшего однокурсника в губы. Рената почти протрезвела, на щеках ее вспыхнул гневный румянец. Как эта Раечка посмела?! Расселась тут на нем, как в порно-фильме, еще чуть — и в ширинку ему полезет, мерзавка! И он тоже хорош — целуется с этой страхолюдиной, смеется.

— Может, нам выйти? — отчеканила девушка.

— О чем же вы тут все плакали, дети мои? — поинтересовался Саша, отсадил возбужденную Мезудину на соседнюю табуретку и успокаивающе придержал, когда почуял ее порыв снова перейти в наступление.

— Жалко жизни. Молодой, — всхлипывая и протирая глаза под запотевшими стеклами очков, наконец высказался Фобосов. — Хреново. Всё. Аут. Пошли. За водкой. Александр.?

— Нам уже пора, Миша. В другой раз. Заодно научишь меня, как можно втроем так ужраться с бутылки водки.

— Думаешь. Это первая.?

— Не продолжай. Мне уже страшно. Есть что-нибудь перекусить?

Мезудина протянула ему пакетик фисташек. Саша подпер ладонью подбородок и грустно посмотрел на Раю. Рената с трудом доковыляла до плиты, взяла сковородку с полуостывшим жарким и поставила перед ним. В каждом движении девушки читалась ярость. В груди горело огнем, и проклятая вилка, как назло, трижды выпрыгивала из ее рук, а потом и вовсе грянулась на пол. Телохранитель вздохнул, включил плитку.

Тем временем рыдающее соло огорченного Фобосова дополнилось аккомпанементом: закурлыкали дамы.

— Все они сволочи! — тянула припев Мезудина, обнимая Ренату.

— И бабники! — вторила та, косясь на Сашу.

— Променял. Жену. На работу! Четыре. Статьи… На день. Рожденья. Не смог… Не успел. Убила. Без ножа… Забыл. Про. Годовщину… Всё. Припомнила…

Саша вывалил жаркое в тарелку и ушел в комнату.

Рая и Рената притихли. Один Фобосов продолжал тянуть уже никому не интересную песню.

— Я щаз-з-з! — Мезудина, пошатываясь в коридоре и делая вид, что направляется в уборную, на полдороги свернула вслед за телохранителем.

Рената впилась во что-то ногтями, и почему-то вскрикнул Фобосов. Это «что-то» оказалось его коленкой.

— Извини… Миша, — девушка плеснула ему коньяка. — А что, Раюся неравнодушна к Саше?

Журналист шмыгнул носом, протер большим платком запотевшие очки:

— Да кто. Ее. Поймет… Кажется. В институте. Было. Такое дело. Малый Кисловский — весь. Наш. Был. Гуляли. Пиво квасили. Эх, жизня. Была… «Не воздвигай надгробья! Только роза да…» Да-а-а… Эх… У-хум…

Он готов был предаться воспоминаниям, но Рената перебила его:

— Подожди, Миша! У них серьезно?

В глазах Фобосова появились проблески здравого рассудка:

— Да ты чего? Ренатка?! Ты. На себя. Глянь! Я бы. За женщину такую. Башку б сложил. Не задумываясь!

Ренату не слишком успокоили Фобосовские заверения. Сколько раз ее так же утешали друзья и подруги после очередного загула Николая… Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Девушка не знала, можно ли ставить знак равенства между ревностью и любовью, ведь многие опровергали такую тождественность. Но в отношении себя она была уверена: если ревность и бывает без любви, то любви точно не может быть без ревности. И Ренате хотелось просто пойти и пристрелить наглую Райку Мезудину из Сашиного пистолета.

Ее терзания были прерваны появлением Саши и расстроенной Мезудиной.

— Рената, нам пора, — сказал он.

— Оставайтесь, — посоветовал Миша и, клюнув носом в сложенные на столе руки, договорил: — Ночуйте — здесь!

— Пойдем, пойдем! — поторопил Саша, встряхивая Ренату за плечи.

Она сбросила его руку:

— А я — останусь! Можешь идти со своей Раюсей! Хоть на все четыре стороны!

— Какая прелесть! Она ревнует! — восхитилась Мезудина. — Да мы ведь с Алексом пошутили! Мы в студенческие годы еще не так баловались! Повелась?

Рената не ответила. Слова Раисы прозвучали чересчур фальшиво.

— В каждой. Шутке. Есть. Только доля. Шутки.! — не разгибаясь, прогудел Фобосов.

— Ладно, всем спокойной ночи, — сказал телохранитель, сгреб Ренату на руки и пошел к выходу.

— От…тпусти… меня! От…тпусти! — Рената колотила его по груди и лопаткам и выгибалась, как рассерженная кошка. — Поставь меня… на пол! Немедленно, блин!

— Брось бяку, Алекс. А то уронишь, — посоветовала Мезудина. — Дай нам попрощаться! Рената! Все пройдет, как с этих… с белых яблонь дым! Будь!

— Дай мне попр… попр…щаться с Мишей! Пусти! Ты! Мухтар несчастный! Ты должен меня слуш…шаться!

Прекратив тщетные попытки освободиться, Рената бессильно заплакала.

— Лебединое озеро из крокодильих слез! Реально! — сообщила Мезудина и закрыла за ними дверь.

Рената положила подбородок на Сашино плечо, а потом промычала сонным голосом:

— Мы забыли пистолет.

Саша нажал кнопку первого этажа и подбросил на руках свою ношу, перехватывая поудобнее:

— Мне интересно, кто из вас — ты или Мишка — засунул его в холодильник…

— Кого?

— Пистолет.

— Это не я. Как ты мог — с этой страшной Мезудиной? Как ты мог?! Я не удивляюсь, что ее бросил Бандит!

— Бандит — это Юрка Суворин?

— Не знаю. Но она вешалась на тебя! Откровенно вешалась! И ты ей позволял! Ты как Колька, ничем не лучше него! Почему мне так «везет», а? Ну почему? Почему вы все такие кобели и сволочи?

— Рената, камера в «Шереметьево» оказалась пустой.

— Как — пустой?!

— Так.

— Ты хорошо смотрел?

— С микроскопом.

— И что?

Саша тяжело вздохнул и ничего не ответил. Гостиница была рядом, но по дороге Рената успела заснуть у него на руках. Он принес ее в номер, аккуратно раздел, уложил в постель, а сам прилег рядом, поглаживая девушку по голове. Мысли его были заняты проклятым «дипломатом» и поиском выхода из тупика.

* * *

Гарику показалось, что за ним кто-то наблюдает. «Волга», на которой его везли, еще не доехала до места назначения, а неприятное чувство уже появилось. Незаметно для водителя Гарик поежился. Тут и так каждодневная нервотрепка, усугубляемая манией преследования, теперь еще и это четкое ощущение, будто на тебя кто-то смотрит.

В комнате подозреваемого на одержимость воняло так, что хоть святых выноси. Воняло канализацией, дымом свалки, протухшей рыбой. После первой попытки войти туда «экзорцист» сразу вылетел вон и едва перемог рвотный спазм.

— Вы там че, не убираетесь? — спросил он хозяев.

Те стояли, удивленно глядя на Гарика. Дабы не потерять лицо, он снова шагнул в комнату.

Распятый на кровати с железными спинками, истощенный мальчишка-подросток был похож на тысячи тысяч других парней того же возраста — лет четырнадцати-пятнадцати. И кто только додумался примотать полотенцами к стальным прутьям кровати руки и ноги этой без пяти минут мумии? Что может сделать спящий доходяга? На него даже дуть не надо — сам скоро рассыплется…

В комнате витал бесплотный страх. В квартирах прежних «пациентов» Гарик не замечал подобного ни разу.

— Товарищ экзорцист! — послышался приглушенный голос хозяина из-за двери: точно так же посторонние разговаривают с дрессировщиком, вошедшим в клетку к дремлющему льву. — Вам что-нибудь нужно?

— Нет! — прошептал Гарик, надеясь, что все это быстренько закончится и ему удастся убраться отсюда восвояси.

— Так начинайте. Зовите нас, если будет нужно, мы внизу!

И удаляющийся топот по деревянной лестнице. Смылись. Так ему, «экзорцисту» хренову, и нужно! Вот говорила мама…

О чем говорила мама, Гарик вспомнить не успел. Мальчишка приоткрыл один глаз, покрутил зрачком. Остановил взгляд на фигуре гостя. Открыл второй глаз и повернул голову. А потом вдруг осклабился:

— А-а-а! Чертогон липовый!

Этот голос не мог принадлежать пятнадцатилетнему парнишке. Он вообще не мог принадлежать человеку: раздвоенный, словно говорили мужчина и женщина, он был хрипл и вкрадчив. В тот момент, когда парень заговорил, сверкнула невесть откуда взявшаяся молния, и лампочка в комнате взорвалась со стеклянным хлопком. Гарик дернулся и присел от неожиданности.

— Ты не вертись, не вертись, горе мое, — порекомендовал подросток. — Дай-ка я посмотрю тебя! Это недолго, соскучиться не успеешь!

— Ой, ё-ё-ё! — успел вымолвить Гарик, и тут ему показалось, что он проваливается в какую-то бездну.

В этом совершенно непонятном состоянии он услыхал извне странное причитание:

— Аэкаие эссиита-еиллее гауиеидо даеэллииро диэфикулаанадатаа! Оэ! Ха-ха-ха! Эиссо-эсататоу виауэйя диавааритендидоэ! Биэллао! Биэллао!

Темнота спала с глаз. Гарик потряс головой. Он сидел на полу. Лежащий на кровати, корчась от смеха, прищелкивал синюшными пальцами примотанных рук.

— Ты что, задом наперед говоришь? — обалдело спросил «экзорцист».

— Таапараецео леарее баока! — пренебрежительно и довольно резко откликнулся парень, хотя назвать резким неизвестный язык, на котором он изъяснялся, было бы неправильно. — В смысле, заткнись. Ты мне нужен, придурок. Приведи мне Ала… Александра, которого ты знаешь. Ты виделся с ним недавно. Он нужен мне.

— До свиданья! — придушенно мяукнул Гарик и кинулся было к выходу, но дверная ручка резко вырвалась у него из пальцев. Дверь хлопнула. Не зря, не зря примотали парня. Ужас, что он мог бы натворить, будь у него развязаны руки! Гарик пожалел, что не сбежал из города сразу после звонка дядьки этого психа.

— Я не договорил еще! Или в вашем захолустном мирке теперь не обучают правилам вежливости? Слушай меня, нематода! Ты уже хочешь сбежать из города. Что ж, попытайся. Ты как раз немного не досидел, так досидишь. Мне нужен Ал, пока ты не приведешь его, я от тебя не отступлюсь, можешь быть уверен.

— Где я возьму его? — сдался Гарик, сожалея уже не только о побеге из тюрьмы, но и о собственном рождении.

— Это моя забота. Твое дело — рассказать ему обо мне и привести сюда.

— А если он не приедет?

— Мне всегда нужно будет повторять дважды, или ты научишься понимать слова, сказанные на твоем уродливом языке? Приедет он или нет — это моя забота. Но когда он приедет, ты должен привезти, принести, приволочь его сюда! Как ты будешь это делать — я не хочу знать. Для начала попробуй описать ему меня!

В этот момент черты подростка исказились. На Гарика взглянула такая страшная рожа, что он чуть не помер на месте. И было в этой роже что-то, что роднило ее с коровьим черепом: выпирающие длинные зубы, широкий лоб, подсвеченные красным провалы глазниц, еще что-то неуловимое и жуткое. Завоняло склепом…

— Запомнил фоторобот? — подросток ухмыльнулся. — А теперь иди! Кстати, мне тут скучно, так что пару раз тебе придется заглянуть ко мне на огонек. Смотри, фокус! — он щелкнул пальцами, и взорванная лампочка снова загорелась, давая какой-то странный, не электрический, свет. — Класс? Я еще круче могу. Приходи, покажу.

Гарик бежал от этой дачи сломя голову.

 

ЗА ДВАДЦАТЬ ТРИ ДНЯ…

— Он очень умен. Но ум его зол, — предсказательница Нереяросса сломала ветку, бросила ее в костер и поднялась. — Очень зол…

Голос ее растянулся в воздухе и смешался с дымом. Так было всегда, и ничего нельзя изменить — он пробовал, пытался, стонал от бессилия, но не мог исправить того, что произошло и что повторялось снова и снова.

— Ум не может быть злым, — крикнул он вдогонку и пошел следом. — Жестким, жестоким, но не злым! Зло — от недоумия, пойми!.. Недоумие попускает отсутствие сердца и духа! Недоумие верит только в «здесь и сейчас»! Оно не знает «завтра», Нереяросса, оно не помнит «вчера»!

…Нереяросса по-прежнему не слышит и не хочет понимать его. Она снова запрыгивает на своего каурого, хлопает красавца-скакуна по шее. Конь дергает шкурой у нее под ладонью и прядет ушами. От него исходит неповторимый аромат — сколь же призывен этот запах для чад степей! И Нереяросса припадает лицом к жесткой гриве, вдыхает конский дух. В последний раз…

Все повторяется. Не высказанные когда-то слова не будут произнесены и сейчас: таков закон. Её не удержишь здесь. Не заставишь оглянуться… Не поедешь следом. Это уже было, есть и будет.

— Я сделаю круг и вернусь, — говорит Нереяросса и босыми пятками ударяет каурого в бока.

Она уже не вернется. Самое ужасное — знать это и переживать снова. Проклятье обеих реальностей, наложенное самим Временем — не злым, но жестоким…

Душа и сердце не помнят языка, на котором ты говорил. Им неведомы сотворенные руками приспособления, коими неоднократно пользовался ты на своем Пути. Узки или круглы были твои глаза, светлой или темной кожа — твоему «куарт» неизвестно, потому что неважно.

Дух и сердце помнят другое. Дым костра, завораживающее мерцание языков пламени, журчание воды, высоту неба, шорох песка, туманную зелень гор, причудливые кристаллы снежинок… Это не память рассудка, это переживет века, тысячелетия, вселенные… Все обратится в пепел и прах, все вернется на обод колеса, стремясь к тому, чтобы стать осью, а душа и сердце не забывают ничего из того, что важно…

Вот и его дух помнит, страдает, а сердце, как и прежде, рвется за Нереяроссой, хотя уже поздно. Ее сжигал огонь, опаляя молнией; топила вода, накрывая гигантской волной; уничтожал ветер, сбрасывая с горней вершины; хоронил камень, подставляя твердую грань под беззащитное тело; ядом своим убивала природа, насылая змей и демонов-пауков. Нет ничего, что не происходило бы с нею. Ни одна напасть не миновала стороной «куарт» Нереяроссы, а виной тому изначально был он, вернее, сердце его, которое не выдержало, его разум и дух, которые не совладали с порывом приземленной воли. Это было в незапамятные времена, однако уже ничего нельзя исправить. Лишь беспрекословно идти вперед и слепо нащупывать дорогу в зыбком болоте жизни.

Ноги ведут обратно к кибиткам, к догорающему в ночи костру. Тело и разум еще не знают и не могут знать…

Ему приходится мириться с неведением, притворяться, что все так же, как было тогда, впервые…

Луна пробежала по небосводу длинный путь — из одного созвездия в другое — прежде чем стало пора.

Каурый — взмыленный, со взглядом невольного убийцы — встретился ему у кургана. И снова сердце выпрыгивает из груди от отчаяния, и опять бунтует душа… И хочется кричать, рычать, проклинать всё и вся от бессилия.

Все было кончено, как он, отчаявшийся, ни прикрывал ладонями огонек жизни прекрасной возлюбленной, предсказательницы, не учуявшей своей смерти. Так было всегда, но зачем же снова, теперь, когда она почти все вспомнила?! Это несправедливо…

Реальности дробятся: в одной — он, склонившийся над телом Нереяроссы, огненновласая голова которой размозжена о камень; в другой — голос Учителя, мановением ока вернувшего все это обратно:

— Ты знаешь, Тринадцатый, как она это вспомнила. Ты огорчен? Не стоит того…

Но ему не становится легче от утешений верховного, «взошедшего», Учителя. «Взошедшего» давно и не раз пережившего все, что он переживает сейчас. Непрерывность бытия — это закон змея, что кусает сам себя за хвост…

— Она могла бы, могла бы вспомнить! — повторял он, прижимая к себе опустевшую оболочку и глядя в небо, которое медленно светлело на востоке.

Мятущимся взглядом нельзя встречать Рассвет.

— Я не хочу больше повторения этого! — воскликнул он.

И последние слова кулаптра Паскома, Учителя: «Мы нереальны, пока существуем только здесь или только там. Вселенная пустит нас к звездам лишь тогда, когда мы найдем гармонию меж тонким и грубым. Новый виток спирали произойдет непременно. Однако же… »

И тут же все свернулось. Реальности сменились…

* * *

«Раз мышка, два мышка, три мышка… Раз ромашка, два ромашка… Три… — начала считать Рената, чтобы заставить себя заснуть, но ей страшно хотелось воды и голова трещала так, словно кто-то с размаху ударил ее кирпичом по затылку. — Господи! Зачем я вчера столько пила? Раз ромашка, два… И где я?..»

Послышался стук, который, наверное, в другом состоянии она сочла бы тихим. Сейчас это было сравнимо с горным обвалом или грохотом упавшего рояля. «Ну кому понадоби…»

Саша вскочил, словно и не спал, мгновенно оделся и скользнул к двери. Стук повторился. Рената лихорадочно застегивала джинсы. Ее трясло и от страха, и с похмелья.

Чуть двинув губами, телохранитель беззвучно велел ей ответить. Девушка прокашлялась и крикнула:

— Сейчас!

Это «сейчас» чуть не разломило Ренате голову, загудело набатом во всем теле. Саша показал ей спрятаться в ванной, а затем, встав сбоку от двери, нарочито громко щелкнул замком.

В номер шагнул высокий мужчина во всем черном.

— Слушаю вас внимательно, слегка волнуясь, — произнес телохранитель.

В глазах вошедшего мелькнул страх. Он ощутил, что в него только что целились из пистолета: рука Саши характерно придерживала что-то в кармане пиджака. У гостя не осталось сомнений, что при необходимости этот парень, не задумываясь, нажал бы на курок.

Телохранитель оглядел визитера. Это был очень красивый, статный брюнет в кожаных куртке и брюках. Причем, судя по манерам, — не из бедных и не из робких.

— Я Николай Гроссман, — представился он. — Муж Ренаты. Бывший муж. Вы мне звонили.

Услышав имя, Рената вначале выглянула, а потом и вовсе вышла из-за двери:

— Гроссман, что ты здесь делаешь?

— Здрасьте вам в окошко за теплый прием! — отозвался Николай. — Я тут уже который день! В метро со всеми бомжами поперезнакомился, пока вас дожидаюсь! Войти пригласите, или в прихожей будем разговоры разговаривать?

В дверь снова постучали, и брюнет предупредил телохранителя:

— Это вещи принесли. Её вещи.

Портье втащил в номер чемодан, получил от Гроссмана чаевые и удалился. Саша слегка покачнул головой в направлении комнаты. Николай усмехнулся своим мыслям.

— Как ты нас нашел, Гроссман? — силы покинули Ренату, и она рухнула на кровать.

— Шо с тобой, горемычная? Перебрала ненароком? — попал в точку бывший супруг. — На твоем месте пора и о душе подумать… А найти вас — не фиг делать…

Саша промолчал. А вот Рената огрызнулась:

— Мы не успели снять квартиру!

— А вас, извиняюсь, Сашей звать? — уточнил Николай, пропустив ее слова мимо ушей. — Так вот, Саша. Тут рядом рынок есть. Не знаете? Как выйдете из гостиницы, к метро, потом направо. Шмотьем торгуют. У прилавка с нижним бельем сидит наперсточник. К нему уже третий день один и тот же лох подходит. Его накалывают, а он снова ставки делает. Накалывают, а он снова… Так вы к тому лоху подойдите и ему лапшу на уши вешайте. Мне — не надо. Хату в Москве снять — это только свистнуть громче, так шо не смешите мои тапочки.

Рената застонала. Специфическая речь и не поддающийся анализу строй мысли бывшего одессита Гроссмана был напоминанием о перечеркнутом прошлом. А уж сейчас, когда разламывается голова…

— Гроссман, зачем ты сюда приехал?

Николай очень удивился:

— И шо ты хочешь этим сказать? Может, это не ты мне звонила, ладонька? А как насчет «Целую ваши микрочипы»?

— Но я не просила приезжать… Вернее, я не думала, что тебя прине… что ты приедешь. Мне нужно было только поговорить насчет «дипломата», — не открывая глаз, пояснила она и не преминула подколоть: — Кстати, а тебе уже выдали медаль «За освобождение Новосибирска»?

— Нет. Я таки намерен туда вернуться, — ни на секунду не потерялся бывший муж. — За «дипломат» — не скажу ничего. А вот за диск имею сказать пару слов…

— За какой диск? — переспросила Рената.

Николай перевел взгляд огромных черных глаз с нее на телохранителя:

— Ой, да не морочьте мне голову! Вы шо, только бежали? Вам было некогда пошевелить извилинами? Саша, я на вас удивляюсь! С вас нужен диск. В ладонькиной квартире был серьезный обыск, унесли системный блок. Это за что-то говорит? Тесть записал какой-то компромат на диск. Они думают, диск у вас. Все дела…

— Я ничего не знаю ни о каком диске! — всполошилась Рената. — Правда, Саша! Не знаю!

Тот кивнул и посмотрел на Николая:

— Вам что-нибудь известно о местонахождении этого диска? В камере хранения «Шереметьево» не оказалось ничего…

— По этому поводу вы и напились?

— Блин! — перебила Гроссмана Рената и убежала в ванную.

Николай уже нормальным языком рассказал телохранителю о своем разговоре с «чиновником» Константином и о просьбе последнего позвонить, когда появятся хоть какие-то сведения о жене. Он привык общаться с близкими в одесской манере, но о делах беседовал всерьез.

— Мы звонили вам в последний раз перед Казанью, — сказал телохранитель. — Трубку поднял чужой.

— Так я и думал. Хм… чужой… Вовремя я, получается, в Москву улетел…

Саша слегка улыбнулся. Несмотря на все прошлые недоразумения с Ренатой, Николай оказался человеком прямым и открытым. Да и Гроссман ощутил к охраннику бывшей жены расположенность: точно давно уже знал его. И это невзирая на их очевидную связь с Ренатой. Уж такие вещи Николай распознавал с первого взгляда. Ну, что сделаешь — поезд ушел, да и он уже смирился. Правда, увидев ее, красивую даже в жестоком похмелье, молодой человек вновь ощутил болезненный укол сожаления.

Девушка вернулась, покачиваясь, добрела до кровати и опять рухнула лицом в подушку:

— Что стало с моей квартирой, Ник? Ты ведь заходил ко мне? — она сглотнула, прижав пальцы к губам.

— Судя по виду твоей квартиры, ладонька, там ни много, ни мало — в полной темноте два слона искали булавочную головку. Или занимались боксом. А не исключено, шо начали одним и кончили вторым…

— Я вижу, что все эти дни в Москве, Гроссман, тебе не с кем было поговорить… Разве только с бомжами?

Николай прикурил и выложил ноги в стильных черных сапогах-«казачках» на низенький столик.

— Да могла бы и поблагодарить. Я целый чемодан твоих шмоток тащил: как чуял, что полуголая укатила…

— Укатила… — мрачно фыркнула она. — Видел бы ты, как мы «укатывали» оттуда.

— Да упаси меня боженька, — отмахнулся Николай.

— Коль, Саш, что помогает с похмелья, а?

— Выспаться тебе надо, — ответил Саша.

— …и пожрать как следует, — добавил экс-супруг. — Да и я еще не завтракал, так что кое-что вам сюда заказал.

— Думать о еде не могу… Мутит.

— А это, ладонька, не надо было напитки разнокалиберные смешивать, вот шо я тебе скажу!..

Рената поковырялась вилкой в принесенном салате, с отвращением покосилась на жирные оладьи и свернулась в клубочек под одеялом.

— Так что, Шура, дальше-то думаете делать? Кстати, предлагаю на «ты», а то неловко как-то…

Саша кивнул и привстал, пожимая большую, но изящную кисть Николая.

— Ну вот и нормально. Шо там Ренка? Задрыхла? Ну и исхудала она, погляжу! Пить, по секрету, она никогда не умела. Вы уже сколько мыкаетесь? С месяц?

— Недели три, — Саша потер щеку, на которой остался шрам от пули.

В некотором роде ситуация, при которой он в присутствии Ренаты общается с ее бывшим мужем, забавляла и телохранителя. Но Саша предпочел не задумываться об этом.

— А на самолете не полетели — думали, отстанут они от вас? — проницательно заметил Гроссман.

— Вроде того.

— Да и самолетов она боится, — вспомнил Николай. — Веришь, нет: мы даже в Египет и во Францию с ней на поезде ездили. Страх, видите ли, высоты у нее. Ну, так а дальше что собираетесь делать?

— Пока побыть в Москве, а потом — смотря по обстановке. В Ростове-на-Дону у меня живет сестра. Рената говорила, что у нее там есть подруга…

— Угу, Маргоша. Стильная дивчина, кстати! Там хотите спрятаться, что ли?

— Нам теперь одно остается: искать тихий угол. Где влияние наших «друзей» не распространяется.

— А если в загранку? Хотя да… какое вам, — Гроссман безнадежно махнул рукой. — Разве только нелегалами. Но, в общем-то, сейчас и Украина — зарубежье… Ох, не знаю, не знаю… Вообще, Шура, дивлюсь я на вас и поражаюсь: как вас еще не грохнули? Не в обиду тебе будет сказано, конечно. Просто головой ты не думаешь совсем. Ну да главное, что живы. А уж если сразу выжили, то теперь все шансы есть.

— Ты можешь предложить альтернативу? — невозмутимо уточнил телохранитель.

Гроссман поглядел в его непрозрачные серые глаза и развел руками:

— Разве только свое общество. Я ведь теперь тоже как бы в бегах. Примете компаньоном?

Ни на секунду не задумавшись, Саша коротко кивнул…

…Рената проснулась от фразы, произнесенной знакомым голосом. До нее не сразу дошло, что это говорит человек из ее прошлой жизни. С человеком этим она порвала давно и наверняка:

— Башкой рискуешь, Шура!

— Не впервой! — с усмешкой ответил другой знакомый голос, от звучания которого у нее теплело на сердце.

Девушка испуганно открыла глаза, вообразив, что Саша и ее бывший ссорятся. Но ее взору предстала совсем иная картина: они играли в маленькие «дорожные» шахматы Николая.

— Обалдеть! — сообщила она, потягиваясь и гибко поворачиваясь набок: похмелье отпустило, чувствовала она себя вполне сносно. Магнитный шахматный набор был хорошо знаком ей: у короля белых, которыми играл Ник, еще при ней откололась с макушки черненькая «пимпочка», шеи коней были изящно изогнуты, как у живых рысаков, а ладьи-«туры» изображались не в виде общепринятых башенок с бойницами, а на манер египетских человекобыков, несущих на рогах серпик лодки. — Ну, и кто кого?

— Сама-то как думаешь? — усмехнулся Гроссман. — В такой игре всегда мозги выигрывают. Говорю же: телохранитель твой вообще башкой не думает. Где его тесть раскопал — не представляю! Сейчас устрою ему мат в королевских вратах, а он даже не видит…

Саша улыбнулся, но девушка рассердилась:

— Ой-вей, Гроссман, не зли меня, блин! Я уж промолчу о том, какими местами думаешь ты, когда на горизонте появляются длинные ножки!

— Ох-ох-ох!

Пока они пикировались, телохранитель молча проделал рокировку, переместив короля и «минотавра».

— Ну ладно, — согласился Николай, правда, чуть растерянно. — Ну, пусть не в королевских…

— И не мат! — хихикнула Рената, когда черная пешка добралась до владений белых и заменила погибшего ферзя.

— Ну ладно, пат… — экс-супруг пожал плечами. — И на старуху когда-нибудь найдется свой Раскольников…

 

ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ…

Послеоперационные шрамы у Андрея заживали дольше, чем предполагали отец и Рушинский. Однако молодой человек отнесся к этому философски: он досконально ознакомился с предстоящим делом и хорошо отдохнул.

Он собирался выехать в офис, когда его вниманием завладели кадры новостийной телепередачи по каналу ОРТ.

— …В ночь с 28 на 29 октября в Западном административном округе города Москвы Дорогомилово на Кутузовском проспекте произошла крупная перестрелка. Как сообщили в правоохранительных органах Дорогомиловского района, в перестрелке участвовали две криминальные группировки. В результате погибло девять человек, в том числе двое случайных прохожих. Один госпитализирован в тяжелом состоянии. Сильно поврежден также оказавшийся в центре событий автомобиль гражданина города Новосибирска Котова Евгения Борисовича, 1937 года рождения. Водитель и пассажир не пострадали. По предварительной версии УВД и прокуратуры Москвы, перестрелка явилась итогом так называемых «криминальных разборок» между враждующими группировками. Ведется следствие…

Андрей усмехнулся. Хорошо начинается неделя, если с понедельника на вторник ребята «оказавшегося в центре событий» Кощея сцепились с саламандровскими. Наверняка дело обстояло иначе, но об этом следует узнать у отца. Скорее всего, на Кутузовском было куда горячее: девять жмуриков — это явно результат хорошего взрыва. Но хитрый Кощей, само собой, подстраховался. Вряд ли это просто везение.

Серапионов-младший подошел к зеркалу. Непривычная прическа, еще более непривычный цвет волос. Парикмахеры постарались на славу. Андрей придирчиво оглядел себя. Синяки под глазами все никак не пройдут, но в целом — он даже сам не ожидал такого эффекта. Вроде, ничего особенно и не изменилось, знакомые узнают, паспортный контроль он тоже сможет проходить без проблем. Но что-то неуловимо иное проступило в его лице, и, глядя на фото прототипа, молодой человек убеждался: он стал почти точной копией своего врага. Хотя… собственно, почему врага? Андрей ни разу не виделся с этим Александром, чтобы испытывать к нему ненависть, а после изучения информации о телохранителе дочери Полковника Серапионов почувствовал даже симпатию к человеку, которого ему впоследствии придется не только изображать, но, возможно, и уничтожить.

Андрей вставил в глаза серые контактные линзы и проморгался. Вот теперь — сходство стопроцентное.

Рушинский сидел за компьютером и увлеченно играл. Саблинов что-то писал, отца не было.

Молодой человек вошел и поставил кейс.

— Андрюша! — кивнул Станислав Антонович, на мгновение отрываясь от бумаг. — Здравствуй, здравствуй! Ух, как тебя отделали! Дозволь минуточку, я сейчас закончу.

Словно почувствовав сына, в офис вошел и Константин Геннадьевич. На нем по-прежнему был гипсовый воротник, но двигаться Серапионову-старшему он уже не мешал.

— Н-да! — сказал Константин, оглядывая Андрея с головы до пят. — Мастерски! Витя, поклон твоему хирургу!

— Угу! — откликнулся увлеченный игрой Рушинский.

Он никак не мог пройти квест. Условия заключались в том, чтобы уничтожить некого противника, собиравшего пазлы фрески, и завладеть этой фреской самому. Но противник был хитер и проворен, его действиями руководила компьютерная программа, а игроман Рушинский выставил сложный уровень. И потому Виктор Николаевич время от времени поругивался, убитый какой-нибудь тварью, защищавшей противника, и никак не мог раздобыть ни единого пазла.

— Косячная игра, походу! — жаловался он и нервно подкуривал. — Эта сволочь постоянно «респится» … Я уже и так, и эдак!.. А еще он переходит в режим «бесконечная жизнь», и тогда вообще смысл игры пропадает…

— Можно подумать, так он есть… — проворчал себе под нос Саблинов и снисходительно посмотрел на Рушинского.

И Константин Геннадьевич, и Станислав Антонович давно свыклись со слабостями азартного компаньона. В прежние времена он просаживал огромные суммы в казино, и акционеры всерьез подумывали избавиться от него. Но с появлением компьютерных игр страсть Рушинского переключилась на войну с виртуальными монстрами — к удовлетворению соучредителей фирмы и к счастью для самого себя.

— Я слышал о перестрелке на Кутузовском, — сказал Андрей. — Что там произошло?

— А, уже новости посмотрел… — Константин Геннадьевич слегка улыбнулся. — Чутье Котова не подвело: успел в последний момент в другую машину пересесть… Так наши его и не достали. А теперь кто его знает, где он. Удобный момент упустили… Ну ничего, Казань я ему все равно припомню, сочтемся. Ладно, шут с ним, с Котовым. Ты-то сам, Андрей, как себя чувствуешь? Готов — к трудовым будням?

— Все в порядке, — лаконично ответствовал Серапионов-младший.

— Котовские ребята там вовсю шерстят бывших московских знакомых твоего телохранителя. Про кого узнали, конечно. Тут им до нас как до луны… Так уж и тебе теперь, Андрюша, прямая дорога в Москву. Начинай без шума, аккуратно… А там — по обстоятельствам. Ну, не мне тебя учить.

— Нет, ну ты посмотри! — снова взревел «убитый» Рушинский. — Достал он меня!

— С богом! Держи билет, Андрей. Вылетаешь нынче вечером.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Андрей забрал кейс и вышел прочь.

* * *

— Мне снова приснился этот сон… — Рената потянулась в кресле и выпрямилась; покоряя километр за километром, джип несся по трассе. — Это что-то значит, я чувствую…

Привольно раскинувшийся на заднем сидении автомобиля, Николай не преминул откликнуться:

— Всяко-разно значит, ладонька! С этого момента видения именуем глюками и начинаем лечить шизофрению…

Рената обернулась:

— Гроссман?! Ты еще здесь?! Я так надеялась: проснусь — и ты окажешься просто кошмаром! — и добавила уже для Саши: — Полцарства тому, кто растолкует мне значение этого сна!

— Опа! А оно у тебя есть, полцарства? — съехидничал бывший муж.

— Саша, у нас работает катапульта?

Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на препирающихся супругов:

— Если говорить простым разумным языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов…

Рената приоткрыла рот:

— Саш, а можно узнать: с кем ты сейчас разговаривал?

Гроссман подхватил идею:

— Шура пытался сказать тебе, что это у тебя самый банальный подростковый кризис — прыщики, недовольство собой, комплекс «мои предки — законченные придурки» и так далее…

— Не совсем, — возразил Саша. — Я хотел сказать тебе, — он взглянул на отражение Ника в зеркале заднего вида, — что люди трезвого рассудка всегда стремятся разговаривать с душой и телом на таком вот «языке»…

Николай парировал знаменитой фразой Декарта:

— Мыслю — следовательно, существую.

— Существуешь или живешь?

Николай помрачнел и примолк. Девушка усмехнулась:

— Да ну вас обоих! Лучше уж я магнитофон включу, может, хоть там чего доброго скажут… Надеюсь, никто не против? — и, заручившись молчаливым согласием спутников, Рената стала переключать радиоканалы, заполненные «белым шумом». — Кажется, пусто… Жаль… — но вдруг она поймала волну, на которой звучала песня, и оживилась: — Боже! Это Розенбаум! Папа так любил его слушать… Какой голос!

Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно, извне: из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось — неизвестно. Американцы называют это явление «ангел из библиотеки». Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, что «ангел» уже осенил ее своим крылом, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы и мешало сосредоточиться.

Рената была против настойчивого желания экс-мужа сопровождать их в опасном путешествии. Самое странное, что Саша принял Николая и убедил девушку смириться с присутствием третьего. Хотя нет. Самое странное заключалось вовсе не в этом. Телохранитель держался с Гроссманом так, словно они были уже сто лет знакомы. Девушка замечала: Саша знает все его слабые и сильные стороны. В точности так же он знал сильные и слабые стороны самой Ренаты, а потому она не удивлялась. Но то, что Ник на подсознательном уровне тоже поймет и примет своего соперника, девушка не ожидала. Саша и Николай вели себя скорее как старые друзья, и женская интуиция Ренаты подсказывала: это вовсе не затишье перед грядущей бурей, это что-то совсем иное, качественно иное. Они оба подначивали друг друга, но было это беззлобно, как шутливая игра между собакой и ее хозяином. Саша временами даже спорил с Гроссманом, что вызывало у Ренаты прилив непонятной ревности. С нею он не спорил никогда, и ей было обидно.

— Скоро будет Тула… — сообщил Саша. — Ты будешь звонить Иванченко, Рената?

— Да. Хотя мне и неудобно навязываться…

— Неудобно шубу в трусы заправлять! — снова вмешался Гроссман. — Я таки не прочь отдохнуть с дороги…

Девушка вздохнула:

— У меня теплится слабая надежда, что дядя Толя может что-нибудь знать о…

— Забудь! — отмахнулся Николай. — Ничего он не может знать! Это нереально.

— Умеешь ты утешить, Гроссман…

— А то! Обращайся, если что…

Николай острил, однако шутки его получались саркастическими, и молодой человек ничего не мог с собой поделать. Ситуация у них сложилась патовая. Он чувствовал себя в роли некой «собаки на сене», как в пословице: «Ни себе, ни людям». И невозмутимость Саши не могла его обмануть. Кто-то из них был третьим лишним. Гроссман знал, что телохранитель в любом случае сможет сгладить острые углы и не допустить конфликтов, и это, если говорить по совести, Ника раздражало.

Прежде Гроссману было незнакомо чувство ревности. Ревновали обычно его, он являлся для всех своих женщин светом в окошке. Даже уход жены был (в его понимании) показателем слабости. Ее слабости. Она хлопнула дверью, унося в сердце любовь к нему, пусть и омраченную бесконечными изменами. Его изменами. И Ник был уверен: рано или поздно она вернется. Перебесится и вернется. А вот теперь у Ренаты появился некто, занявший ее душу целиком, и места бывшему супругу здесь уже не было. В каждом движении бывшей жены и ее… гм… телохранителя, в каждом их взгляде чувствовалось то, что Николай когда-то не смог дать ей. Не мимолетное увлечение, а что-то, не поддающееся контролю рассудка. Не страсть. Не месть. А он-то надеялся…

О чем думал Саша, было непонятно. Он препоручил Гроссману обязанность размышлять, рассуждать и рассчитывать, а сам контролировал события как бы со стороны. Если Гроссман решал, что поступить нужно так, а не иначе, телохранитель беспрекословно подчинялся. Но стоило малейшему сомнению закрасться в голову Николая, Саша тут же угадывал его нерешительность (каким образом он делал это — анализу не подлежало) и провоцировал беседу. В процессе разговора завязывался спор, приводящий, как это ни странно, к незаметной корректировке первоначальных замыслов Ника. Именно такой исход и удивлял Ренату, готовую к любым инцидентам. Девушка терялась и недоумевала: по логике вещей, эти двое должны были ссориться — из-за нее. Но вместо этого они действовали как единый слаженный механизм, обоюдно. С одной стороны — чудесно: стало гораздо легче и проще. С другой — слегка настораживало…

…Лес поредел. Дорога слегка вильнула, и в туманной дымке вдалеке показался город…

* * *

Раечка Мезудина вышла из лифта первой. Фобосов последовал за своей «утешительницей».

Мезудина первой заметила, что дверь в квартиру не заперта.

— Снова у тебя гости… — проворчала женщина. — Я поехала. Надоело мне это до делов…

Она развернулась, но Михаил удержал ее.

— Стоп.! Никаких гостей. Не должно. Быть.!

— Может, ментов вызвать? — Раиса попятилась и понизила голос до шепота.

Фобосов тоже не решался войти и мялся у порога. Тут раскрылась дверь. На пороге стоял Саша:

— А… это вы… — бесцветно проговорил он, медленно извлекая руку из кармана черного плаща (весьма дорогого, подметил журналист). — Привет, — и посторонился в дверях.

— О! Здорово.! Ну. Ты жук.! — Михаил поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. — А ты. Почему. Не уехал?

— Куда? — заинтересовался Саша.

— Ну… куда. Вы. Там. Собирались.? — «печатал» Фобосов. — Откуда. Мне. Знать.?

— Вернулись, — неожиданный гость поморщился.

— Чего. Стряслось.?

Мезудина обратила внимание, что Алекс нездоров: под глазами — темные круги, голос простуженный, с хрипотцой.

— Мы одну вещь у тебя забыли… Извини за беспорядок, я тут порылся второпях… немного…

Раечка с приоткрытым ртом оценила, что в понимании Алекса означает «немного»: в Мишиной квартире и так-то невозможно было ступить, не споткнувшись о какой-нибудь хлам, а после «рытья второпях» все оказалось завалено лазерными дисками. Алекс просто вытряхивал их из упаковок, проверял содержание на компьютере и отбрасывал в сторону. Мезудина даже не думала, что у Фобосова так много этих дисков.

Хозяин квартиры тоже в замешательстве смотрел на учиненное безобразие и не мог подыскать слов, только руками развел:

— Что за… вещь?

— «Кадэшка». Я тебе давал ее. Помнишь? — испытующий взгляд исподлобья.

— Когда?! — остолбенел Фобосов. — Ты… путаешь. Что-то. Александр.!

— А тебе, Рая? — колючий взгляд впился в Мезудину.

— Ч-что? А! Нет! Я понятия не имею… У меня и компьютера-то, реально, нет…

Саша утомленно повел головой.

— Черт! — сквозь зубы бросил он. — Ну, вы тут… сами как-нибудь приберитесь…

Михаил и Рая проводили его взглядом. Посмотрели друг на друга.

— А как он. В квартиру. Попал?! — опомнившись, вымолвил журналист.

— Ты ему ключи давал, — подсказала Мезудина.

— Он их. В прошлый. Раз. Вернул…

Раиса почесала в голове, лохматя и без того растрепанные волосы, подумала и отправилась на балкон.

Алекс вышел из подъезда. Все, на первый взгляд, в нем было по-прежнему: идеально прямая спина, гордо приподнятая голова, легкая походка… Но что-то не так, подсказывало Мезудиной женское чутье. Что-то не то.

Он уселся в шикарный черный «Ландкрузер» и на бешеной скорости выехал со двора. Соседские бабушки на лавочке во все глаза таращились на громадный, иноземного вида, автомобиль. Тема для дальнейших обсуждений была готова:

— Носятся, как оглашенные! Откуда только деньгу берут на машины такие? — громко выступила одна, и остальные тут же подхватили:

— Всю страну разворовали, сволочи!..

Мезудина вернулась в комнату. Фобосов сурово разбирал завалы. Она подсела помогать, задумалась, покусала изувеченную пирсингом нижнюю губу и вдруг выдала:

— Это паранойя, Миш. Он — не Алекс…

— Чего?!

— Да. И есть у меня реальное подозрение, что мы с тобой еще легко отделались. Надеюсь, отделались…

— Глупости!

Спорить Раиса не стала.

* * *

Андрей развернул потертую бумажку, найденную им в кармане поношенной женской куртки в квартире Фобосова. По описаниям, именно в этой куртке Сокольникова бежала из Новосибирска. Серапионов чуял: это нужная бумажка. И, хотя поиски диска не увенчались успехом (да, это было бы слишком просто), к бывшему однокурснику своего прототипа он заходил не зря.

«Москва, 2408». «Шереметьево»… И шестизначный набор полусмытых цифр… Стирали эту бумажку, что ли? Что это означает — «Москва, 2408»? Ясно, что не название очередного романа Владимира Войновича…

Андрей завел машину. А означает это, скорее всего, номер камеры в Шереметьевском аэропорту и код замка. Неспроста они так рвались в Москву. Получается, что прежде у них диска и не было… Что ж, и теперь его в камере наверняка нет. Уже нет. И сами они уехали из города, журналист сказал это ясным языком. Однако отработать версию с камерой хранения нужно до конца.

«Ландкрузер» сорвался с места. Невидящим взглядом смотрел Андрей на дорогу. Идеально было бы, конечно, обнаружить в этой камере вожделенный «дипломат»: Серапионов лично анализировал записи прослушки квартиры Полковника. Сокольников чуял, что под его ногами горит земля, и за день до смерти приказал телохранительнице Дарье Лавровой спрятать компромат.

Ячейка была, как и ожидалось, пуста. Так… Отрицательный результат — тоже результат. Вопрос в другом: где они теперь? Логично, что телохранитель попробует спрятать свою девчонку. Прежние сослуживцы отца добросовестно предоставили информацию о прошлом этого Саши: связях, родственниках, знакомых. Саша родился в Ростове-на-Дону, затем родители его переехали в Новосибирск (мальчишке было шесть лет). В Ростове осталась его сестра, к тому времени уже имевшая свою семью. Разница в возрасте у них с братом была приличная. Кроме того, в Питере жил дядька Александра. То есть, из Москвы они могли поехать и на север, и на юг. Андрея, конечно, грела мысль отправиться в сторону дома, но интуиция подсказывала: не поедет Саша в Питер. Серапионов не поехал бы на его месте. И в Белокаменной, и в Северной столицах сейчас введен жесткий паспортный контроль. Необходимая мера, принятая властями Питера и Москвы из-за военной обстановки в южных провинциях — республиках бывшего СССР. В Москве Сокольникова и ее охранник рисковали, но риск был оправдан поисками «дипломата». Нет, в Питере им делать нечего. Наверняка Саша изберет в качестве убежища родной город, где им смогут оказать поддержку. Хотя… тоже не факт. Он может уехать и в незнакомые места. Найти их тогда будет сложнее, но все равно реально, как выражается «страхома» Рая Мезудина. Что ж, проработаем для начала Ростов, а остальные пусть пока займутся питерской трассой.

Андрей подумал, что за рулем ему понадобится сменщик. Желательно, чтобы он не имел никакого отношения к саламандровцам: возможны любые промашки, а Серапионов-младший терпеть не мог, когда «шестерки» скалозубили у него за спиной. За такое придется наказывать. Лишнее беспокойство — зачем оно ему надо? Андрей привык работать в максимальном комфорте. Лучше взять парня с улицы.

— Но где найти мне такого — чувака не слишком крутого? — вполголоса пробормотал Серапионов и прищелкнул пальцами.

* * *

Анатолия Викторовича Иванченко, старинного друга отца, Рената не застала, но его младшая дочь, Светланка, узнала девушку даже по телефону, очень обрадовалась и пригласила приехать в гости.

— Ты с Ником или одна? — звенел ее веселый голосок.

— Мы втроем.

Светланка издала удивленный возглас:

— А дядя Саша ничего не говорил! Это мальчик или девочка?

Рената покосилась на телохранителя, который приглядывал за нею из машины, и усмехнулась:

— Мальчик, мальчик…

— А как вы его назвали? — допытывалась девчонка.

— Сашей его назвали. И не мы… Ладно, Светик-семицветик, подробности при встрече…

— Ур-р-ра! Я и в школу сегодня не поеду по такому случаю!

— Жди нас, Свет, — девушка повесила трубку и отошла от таксофона. — Ну, по коням, ребята! Нас ждут.

— Я счастлив! — откликнулся Николай, который поменялся местами с Сашей и теперь сидел за рулем. — Душ и постелька — то, что мне надо!

Светланка, хорошенькая брюнеточка с длинными волосами, очень удивилась, не увидев обещанного мальчика.

— А где главное? — захлопала она ресницами, думая, что Рената, Коля и незнакомый парень (наверное, их телохранитель) разыгрывают ее и спрятали «главного гостя» в машине; да и вид самой машины потряс девочку до глубины души.

— Главное — что? — лукаво прищурилась Рената.

— Ну, малыш!

— Какой малыш? — продолжала баловаться девушка. — Вот он — Саша. Знакомьтесь.

— А-а-а-а… — разочарованно протянула Света и тут же забыла о существовании телохранителя. — А я уже надеялась понянчиться…

— Да с нею с самой еще нужно нянчиться, — бросил Николай, сверкнув глазом в сторону бывшей жены. — Где у вас ванная?

Провожая Гроссмана, Света шепотом спросила:

— А что у вас с машиной?! Вы разве попали в аварию?!

— И не в одну.

Света охнула.

Рената с удовольствием сняла короткую теплую дубленку — из привезенных Николаем вещей. Уж в этом бывший муж всегда отличался завидной предусмотрительностью: девушка почти забыла, насколько мерзла в тонюсенькой джинсовой курточке. Которую, кстати, при отъезде из Москвы они так и забыли у Фобосова. Ну и черт с ней. Куртка была в таком состоянии, что вряд ли когда Рената надела бы ее снова.

— Папа приедет поздно… — сказала Света, обнимая подругу. — Я уже сказала ему о вас, он велел ужинать без него. Рене, ты стала такая красивая! Только похудела очень, — и девочка не без некоторой зависти погладила Ренатины золотые волосы, хоть и сама была хорошенькой, словно куколка. — Что с вами произошло?

— Светик, расскажи мне лучше о себе. Чем сейчас занимаешься?

— Историю учу, я на факультатив записалась. Поможешь мне, Рене? Мы древнюю историю давно походили, а мне тут в реферате нужно изложить, причем как-нибудь покороче, один миф…

Рената обернулась на Сашу, который, загнав «Чероки» во двор, неслышно вошел в дом:

— Мы со Светой пошепчемся, Саш.

— Ага! — подхватила девчонка и, схватив Ренату за руку, утащила ее в свою комнату, где нетерпеливо шепнула: — А я думала, у вас с Ником маленький! Вы ведь уже давным-давно вместе, да?

Подростковое любопытство и непосредственность Светланки забавляли девушку. Она решила пока не огорошивать дочку папиного приятеля сообщением о своем разводе с Гроссманом. Иначе вопросов посыплется раз в десять больше, чем сейчас.

— Давай уже о реферате, Светик.

— Ладно, смотри… — согласилась Светланка.

Она вытащила учебники, протянула их гостье.

— Ты мне просто скажи, что за миф, — Рената села в кресло и устало вытянула ноги.

— Египетский… Об этих… Осирисе и… и…

— Исиде. Понятно… — Рената подумала: «Какое совпадение! Этот навязчивый сон о храме в Гелиополе — и Светланкин реферат. Страсти по Египту…» — Хорошо, садись, пиши, пока я добрая…

И Рената, прикрыв глаза, начала диктовать. А перед взором ее мелькали вовсе не образы из сна, а бесконечная серая дорога.

— …И в это празднество Сет уготовил коварную ловушку своему старшему брату… Он привез золоченый сундук во дворец и преподнес в качестве подарка Осирису. Правитель Египта восхитился и сказал, что в таком сундуке мог бы поместиться и он сам. Они поспорили с хитро улыбающимся Сетом, который словно бы и не верил его словам. Ради шутки Осирис запрыгнул в сундук. Тогда Сет захлопнул крышку, с обратной стороны которой торчали острые колья. Шестьдесят два изменника, приспешники Сета, перебили охрану.

Царица Исида, чтобы избежать дальнейшего кровопролития во дворце, отдала приказ выпустить мятежников. Сет и его воины удалились, унося с собою сундук, ставший гробом для возлюбленного супруга Исиды. Добравшись до Нила, они сбросили саркофаг в воду, и его унесло течением в дельту. Исида, Нефтида и Анубис, шакалоголовый бог-врачеватель, сын Нефтиды и Осириса, отправились на поиски тела плененного бога.

Странствуя по пустыне, Исида взмолилась богам, и те указали ей путь. Новый правитель страны, Сет, опередил сестру, нашел гроб и рассек тело брата на части, чтобы не могла богоподобная целительница с помощью сестры и племянника воскресить его. Части эти предатель разбросал по всему Египту, проклиная каждую. Но Исида отыскала их все, и на месте каждой страшной находки велела воздвигнуть храм.

Однако теперь вернуться в мир живых надолго Осирис не мог. Ни Анубис, ни Нефтида уже не были в силах помочь им. И снова воззвала Исида к богам. И было получено разрешение душе Осириса вновь обрести воссоединенную плоть, а после вернуться из Дуата к возлюбленной супруге.

Но только сорок, всего лишь сорок дней и ночей жизни было отмерено ему, а затем он должен был снова уйти на Запад, в мир мертвых…

* * *

…Поздно вечером приехал усталый Анатолий Викторович.

— Светуля, иди к себе! — вяло распорядился он, чувствуя, что у гостей неприятности.

Девочка надулась, посмотрела, ища поддержки, на Ренату, но та не оправдала ее ожиданий и отвернулась.

Обо всех злоключениях коротко рассказал Саша. Рената лишь кивала, подтверждая слова телохранителя. Сама говорить столь емко и точно она не умела. Иванченко хмурился.

— Сочувствую, детка… — сказал он дочери покойного друга и обнял ее (Рената не выдержала и расплакалась у него на плече). — Жаль, помочь ничем не могу. Не слышал я ничего ни о «дипломате», ни о диске… Мы ведь давно уже из Сибири уехали, а там и наши деловые отношения с Сашей прекратились… Уехать вам нужно. В глушь какую-нибудь. Не плачь, Рене… Что теперь поделать… — Анатолий Викторович ласково прижал голову Ренаты к своей груди. — Не плачь, детка. Тяжело, знаю, но нужно жить.

Саша ушел первым, а вскоре Анатолий отправил спать и Ренату. У камина остались Гроссман и хозяин дома.

— Да… — сказал Иванченко, закуривая. — Нездорово у вас как-то… Кто этот Саша?

— Телохранитель… тестя. Теперь — ее, — процедил Николай и угрюмо дернул головой в сторону двери.

— Нездорово, — констатировал Анатолий.

Гроссман не сдержал сардонической усмешки:

— Ну, вы же знаете, Анатолий Викторович: у нас в России кто что охраняет, тот то и имеет… Ренка не понимает, чего хочет. Еще и стресс такой, видите же…

Иванченко вздохнул и потряс сигаретой над пепельницей:

— А сам что думаешь, Коля?

— Не брошу я ее. Пока не удостоверюсь, что все у нее в порядке, — не брошу… Я виноват перед ней, отрицать не стану. Но… да что тут говорить…

— Давно вы это… в разбеге?

Николай кивнул.

— Нездорово… — в третий раз повторил Анатолий.

* * *

Серега отряхнул куртку и штаны. Избитый чужак из другого поселка, поскуливая и утирая грязную «юшку», ковылял восвояси. Пусть знает малоярославских, деревня!

Тут Сергей увидел стоявшую возле дома бабы Вали машину. Нет, это была не машина! Это было волшебство, это было чудо буржуйской техники, японская громадина «Ландкрузер»! И оттуда Серегу подманивал к себе какой-то тип, довольно бесцветный, далеко не косая сажень в плечах. Ничего общего с настоящим «новым русским»…

— Сергей? — спросил тип, уколов парня жутковатым вчитывающимся взглядом.

— Ну! — пробасил тот и почувствовал себя не в своей тарелке.

Холод пробрался ему под одежду и запустил туда ледяных мурашей. Кроме того, хозяин «крузака» смотрел так, словно что-то нехорошее повисло у него, у Сереги, над головой, а видно это лишь ему, незнакомцу…

— Мне сказали, ты хорошо водишь машину?

— Кто сказал?

— Это не так? — чужак был невозмутим, лишь слегка вскинул бровь.

— Ну, вожу…

Тип из «крузака» молча открыл дверцу, обошел джип, снова сел, только теперь слева, и указал Сереге на опустевшее водительское кресло.

— Че? — по-прежнему не понимал парень.

— Покажи себя, — лениво пояснил неизвестный и зевнул.

Серега и прокатил его вокруг поселка. С ветерком. Увлекся даже. Тип велел ему притормозить возле клуба.

— Пошоферишь? Мне нужен водила дней на несколько. «Штука» сейчас, «штука» потом, — и небрежно бросил на колени парню стопочку зеленоватых бумажек с портретами в овалах и заманчивыми циферками «100».

Серега оторопел:

— Б-баксы?!

Американские деньги он видел только в фильмах и на фотографиях в газетах-журналах. Вот это да! Интересно, а эти — не фальшивые? Хотя тип — видно сразу — серьезный. Вряд ли облапошивать будет.

— А… кто вы? Ну, как вас называть?

— Андреем Константиновичем…

— Куда ехать-то?

Серега чуть не пищал от восторга. А папаша говорит — чудес не бывает! Козел он, козлом и останется в этой дыре. А он, Серый, парень не промах!

— Пока — погуляй. Вечером будь на этом самом месте.

— Во сколько?

Андрей взглянул на часы:

— В девять.

На радостях Серега помчался домой прятать аванс. Покатает богатого дядю — и то-то потом разживется! Кайф!

Выехали в половине десятого. Андрей Константинович приказал двигаться в Тулу и задремал, откинув голову на подголовник кресла.

Когда они миновали последний населенный пункт, Серега нерешительно прибавил звук в магнитофоне. Интересно, сколько стоит такая тачка? Поди, как два или даже три дома у них в поселке… Вот это автомобиль!..

Парень покосился на своего шефа. Да, на «нового русского» не тянет. А может, и тачка не его? В Серегиной компании такого назвали бы бледной немочью. А ну как стукнуть этого дохляка посильнее? Вот было бы…

— Даже не думай, — не открывая глаз, сказал Андрей. — Сомневаюсь, что тебя украсит дыра в голове. Крути баранку и смотри на дорогу.

— Да вы че, Андрей Константиныч?!

Шеф приоткрыл левый глаз и покосился на него:

— Болтаешь много. Магнитофон выключи.

И Серега примолк. С таким лучше не связываться, ну а раз уж связался, то выход один: подчиняться. Сергей привык подчиняться силе.

 

ЗА ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ…

Из всех городов России Андрей с симпатией относился только к Питеру, в котором жил. А вообще предпочитал Западную Европу. В Туле он был впервые, и город ему не понравился сразу.

— Где учишься? — от нечего делать спросил Андрей своего водилу. — Не спеши, вот сюда сверни.

Серега вздрогнул от неожиданности: у шефа были странные шуточки. То он спит, то нет…

— Че?

— Учишься, спрашиваю, где-нибудь?

— Не.

— Очень плохо, — равнодушно констатировал Андрей и слегка зевнул. — А вообще чем занимаешься?

— Машины помогаю чинить батьку. Хотел в Москву поехать, да он сказал, что не хрена там делать, а без денег, понятное дело, туда не сунешься. Вот и сижу в колхозе со своим старым козлом…

Серапионов надменно взглянул на него, да так, что Серега съежился под этим взглядом.

— Если я еще раз, — тихо произнес Андрей, — услышу, что ты выражаешься об отце подобным образом…

— А что такого? Я ведь о своем, а вы его не знаете…

— Воля родителей, особенно отца — закон. Повтори.

— Да понял я, понял.

— Повтори!

— Воля родителей, особенно отца — закон, — скороговоркой проговорил Сергей, прикидывая, что еще втемяшится в голову шефу.

— Вот так.

Андрей уже знал, где могут быть Сокольникова и ее сопровождающий. У Анатолия Викторовича Иванченко, друга покойного Полковника.

Иванченко был владельцем тульской игрушечной фабрики (кстати сказать, любимую «бродилку» Рушинского, «Фреску», русифицировали именно на его предприятии). И если уж путь беглецов лежал на юг, они вряд ли пренебрегли бы визитом к знакомому: поесть, передохнуть, вымыться с дороги. А уж коли диск уже у них, то, вполне возможно, они передадут его на хранение «кукольному магнату». Не факт, но проверить нужно.

На нужной улице Серега сбавил скорость.

— Двадцать первый дом. Правильно?

Андрей не ответил. Пусть привыкает запоминать с первого слова.

«Ландкрузер» остановился. Андрей вышел из машины и направился к дому № 21, где за кирпичным забором виднелся фасад двухэтажного строения с мезонином и пристройка для охранника-привратника. Неторопливо переворачивая во рту мятную конфетку, молодой человек позвонил. На воротах открылось окошечко:

— Это я, — небрежно бросил Андрей.

Привратник молча открыл. Теперь стопроцентно известно: они здесь побывали.

Серапионов молча ступил во двор, пошел дальше, заглянул в большой гараж, рассчитанный на два, а то и три автомобиля. Внутри стоял серебристый «Мерседес». Андрей повернулся и поднялся на крыльцо. Охранник потерял к нему интерес («Ходят всякие туда-сюда, ни отдыху, ни сроку») и поднялся в свою будку.

Длинный коридор привел молодого человека в кабинет хозяина. В доме стояла тишина.

Стол был чист, ничего лишнего, только подставка для ручек и выключенный компьютер. На полках стеклянных стеллажей — огромные каталоги с широкими корешками.

— Чему обязан? — послышался голос сзади — спокойный, не испуганный, не удивленный.

Андрей оглянулся. У двери стоял плотный невысокий мужчина с проседью на висках, черными, ежиком, волосами и острыми голубыми глазами. Это был тот самый «кукольный магнат», Анатолий Иванченко.

Серапионов раскусил мятную конфету:

— Хочу забрать одну вещь. Обычную «кадэшку» с программой…

— Какую еще «кадэшку» с программой? — Иванченко безучастно пожал плечами.

Андрей почти засмеялся, но его глаза ожесточились. Анатолий вскользь посмотрел на его скулу:

— Александр (простите, отчества не знаю)… Что вы морочите мне голову? — мужчина подошел к столу и незаметно нажал кнопку в стенной панели. — Почему вы вернулись один?

Серапионов склонил голову к плечу, с любопытством наблюдая за передвижениями хозяина.

— Я должен принести диск. Я обязан обсуждать с вами приказ моей нанимательницы?

— Нет. Сейчас найду, — Иванченко выдвинул ящик стола, но в руке Андрея пистолет оказался мгновением раньше, чем в его, и выстрел, похожий на далекий удар по железной трубе, сбил «кукольного магната» с ног.

Анатолий ничком упал на стол, опрокинул клавиатуру и, несколько раз вздрогнув, затих. Под его телом медленно расползалось липкое багровое пятно.

Андрей обошел комнату, деловито смахнул со столешницы все лишнее, в том числе и труп, вывернул содержимое ящиков на пол. Два найденных диска, а также хозяйский пистолет он поднял и положил в карман.

Двери распахнулись. Теперь Андрей стрелял наверняка — в голову. Охранник, тот самый, что встречал нежданного гостя у ворот и примчался по сигналу тревоги, рухнул поперек входа.

— Надеюсь, ты первый и последний, — пробормотал Серапионов, перешагивая через него и выходя в коридор.

Убийство отнюдь не было излюбленной частью его работы. Андрей привык действовать в согласии с разумом, но если приходилось отнимать жизнь у людей, делал это хладнокровно. Ни сожаления, ни ненависти. Будто это большая компьютерная игра, а окружающие — либо нейтральны, либо враждебны. И если враждебны — то подлежат устранению. Разве только на «пикселы» не рассыпаются и не тают после смерти.

Вероятнее всего, искомого диска в этом доме нет. Но для порядка оглядеть нужно все помещения. У Иванченко две дочери, младшая живет с ним. Диск могли подсунуть и ей, не объясняя, что там записано.

Андрей поднялся на второй этаж. Из-за приоткрытой двери доносилась музыка. Молодой человек бесшумно скользнул в комнату.

Кривляясь под популярный мотивчик, перед зеркалом одевалась темноволосая девчушка лет пятнадцати, хрупкая, с изящной фигуркой и кожей цвета слоновой кости.

Изогнувшись, она застегивала на бедре короткую юбочку. Краем глаза уловив движение у двери, дочка Иванченко с досадой сказала:

— Па-а-ап! Ну что ты вечно спешишь, времени… — тут она повернула голову и осеклась: — Ой! Саша?! Вы?

Андрей окинул комнату быстрым взглядом.

Сразу видно: здесь живет девчонка-подросток. Куклы, медведи, плюшевые зайцы, «фенечки» — но тут же и компьютер, и журналы мод, и серьезные книжки. Да, здесь можно было бросить диск на самом видном месте и больше никогда его не найти, если искать специально…

— Вы решили вернуться? — улыбнулась Света, неосознанно-кокетливым движением заводя за ухо прядь темно-каштановых, почти черных прямых волос.

У девчонок это в крови: его собственная дочка, шестилетняя Оксанка таскала у своей матери помаду, едва научившись ходить. Да они и похожи чем-то с дочерью Иванченко.

Андрей поспешил отряхнуться от таких сравнений: оно уж явно не к месту и не ко времени.

Ни слова не говоря, Серапионов начал собирать в стопку СD-диски, валяющиеся возле компьютера.

— Что вы делаете?! — все еще смеясь, но уже недоуменно спросила девочка. — Саша, я могу вам чем-то помочь? Вы спросите…

— Мне нужен диск Ренаты. Обычный диск, — он показал Свете один из «лазерников» с игрой.

— Ренаты? А что это за диск? Я не знаю.

Андрей кивнул и сгреб все найденное в кожаную спортивную сумку, выбросив оттуда Светин костюм для шейпинга. Разбираться лучше потом, не здесь. Да и вряд ли среди этого барахла есть то, что он искал.

Глаза девочки округлились от изумления:

— Да что вы делаете?!

…В коридоре слышатся торопливые шаги. Андрей вздыхает, так как все его чаяния не сбылись: тот охранник не был последним в доме. Еще один парнишка падает с простреленной головой на пороге комнаты.

Светлана оглушительно визжит и забивается в угол между диваном и телевизором.

Наведя на нее «ствол», Андрей подходит вплотную. Девочка всхлипывает и с ужасом глядит ему в глаза, немея и цепенея…

…Телохранитель Ренаты оказался убийцей. Сейчас он выстрелит ей в лицо…

…Андрей смотрит в Светины пульсирующие зрачки. Палец его то слегка придавливает, то отпускает курок…

…Серапионов стрелял в мужчин, если того требовали обстоятельства. Но никогда прежде обстоятельства не требовали у него убивать женщин и детей. Да еще это идиотское сравнение с дочкой, с Оксанкой…

…Проходит не меньше минуты. Девочка не выдерживает. Скорчившись, она закрывает голову руками, зажмуривается и судорожно скулит. Андрей смотрит на нее еще несколько секунд, потом кладет пистолет в карман, поднимает сумку, поворачивается и оставляет комнату…

…В конце концов, такие вещи — работа профессионального киллера. Или террориста. Что те, что другие — не сомневаются. А Серапионов для подобных дел не нанимался. Кроме того, что она скажет следователям? Что всех в доме перестрелял телохранитель Ренаты Александровны Сокольниковой, некий Саша. Ну и замечательно!

Увидев шефа, Серега завел автомобиль. Андрей мрачно уселся рядом и молча махнул рукой, разрешая трогаться дальше…

 

ЗА ШЕСТЬ ДНЕЙ…

Поводом для первой междоусобицы между бывшим супругом и Сашей стал, вопреки всем предположениям Ренаты, их «Чероки». Едва они выехали из Новочеркасска, «полетело» правое заднее колесо, и Ник, чертыхаясь, вызвался прикручивать запасное.

Девушке было не до «пертурбаций»: накануне ей пришлось побывать у стоматолога, и врач, покачав головой, удалил ей больной зуб. Все бы ничего, но утром воспалилась десна и началось нагноение. Однако Рената решила ничего не говорить своим спутникам. На все Сашины расспросы отвечала, что, мол, жар у нее поднялся из-за аллергии на новокаин. Теперь пришлось вставать и выходить из машины. Тело трясло в ознобе, кожа горела и болела от малейшего прикосновения.

Чтобы ускорить замену колеса, телохранитель принялся помогать Николаю. Гроссман и без того не терпел, когда в его работу вмешивались посторонние, а уж здесь, раздраженный, и подавно сорвался:

— На кой черт ты это делаешь? Я сам справлюсь!

От его тона Ренате стало совсем дурно. Она со стоном поднялась с холодного пенька и, пошатываясь, отошла в кусты. Пустой желудок сжимался спазмами, выталкивая какую-то горечь. И при каждом движении челюсть и полголовы разрывало невыносимой болью.

— Иди лучше за этой своей присмотри! — добавил Ник, махнув испачканной рукой в сторону жены.

— Гроссман! — в отчаянии завопила девушка. — Замолчи! О, боже!

Она упала на колени и выплюнула кровь. Зачем было столько бегать от преследователей, когда вот прямо сейчас мучительная смерть и приберет ее на этой проклятой дороге?!

Рената даже не ощутила Сашиных рук. Очнулась она только возле машины. В голове отдавался тихий, но злорадный женский смех: ничего не оставалось, как самой же издеваться над собой. Когда тебе невмоготу, твоя внутренняя «обезьяна» ликует… Безумие…

— Вы мне домкрат свернете! — рявкнул Николай, но Саша молча уложил девушку на заднее сидение.

С последним проблеском сознания Рената вцепилась в его кисть и беззвучно попросила: «Не нужно!» Ей почему-то померещилось, что телохранитель сейчас просто сотрет в порошок хама, навязавшегося на их голову. Саша удивленно взглянул на нее, словно и не сразу понял, о чем она толкует.

— Проклятье! Живая она там? — донесся голос и кряхтение Гроссмана. — Шайта-а-ан! Ну что за дрянь? Ключ кривой, как «Майкрософт»! Шура, подай нормальный ключ!

Терпение Саши закончилось. Он дернулся к Николаю и просто посмотрел на него. Рената попыталась предотвратить неминуемую стычку, однако потеряла равновесие и без сил упала лицом на сидение. Гроссману же почудилось, что перед ним стоит сейчас какой-то громадный мощный зверь, скаля смертоносные клыки, ощетинившись. И любое слово могло стать поводом для того, чтобы привести в действие пружину, сжатую в теле зверя. Это был совсем не преданный домашний пес, который забылся и посмел огрызнуться на хозяина. Это существо являлось порождением дикой, дремучей природы, равнодушной к добру или злу, исходящему от человека. Если инстинкт подсказывает такой твари убивать, она убьет. Любого.

Морок рассеялся. Николай оторопело стоял возле валяющегося на земле старого колеса и наблюдал, как Саша молча и быстро закручивает болты.

— В машину! — приказал наконец телохранитель, прицепил испорченное колесо на место снятой «запаски», обтер ладони тряпкой и прыгнул за руль. — Сядь назад и помоги ей!

Гроссман подчинился, даже не понимая, что и для чего делает. Рената открыла глаза. Веки ее дрожали.

«Чероки» рванул вперед.

Девушка оттолкнула от себя мужа, скорчилась в три погибели и, закрыв лицо руками, тихо-тихо заплакала. В душе Николая все перевернулось от жалости к ней. Он хотел утешить Ренату, но та воспротивилась.

— У тебя нет сердца… — тихонько-тихонько и совсем безнадежно прошептала она; даже говорить ей было отчаянно больно.

— Зато вы только им и живете! — снова взъелся Гроссман. — Я говорил! Я еще в Москве говорил, шоб ты шла к врачу! Тебе, как всегда, наплевать на мое мнение!

Саша молчал, будто его здесь и не было.

Рената вытерла щеки. В голове Николая отчетливо прозвучало: «Не зови меня больше, хозяин. Я умер». Что-то такое — смутное, неясное эхо несбывшегося прошлого… Вот только откуда, из какого еще прошлого?..

Проклятье! Он не прав, но не правы и они! С самого начала этой дурацкой «одиссеи» они не правы. Все могло быть иначе, все могло уже давно разрешиться. А если бы Рената не бросила его, то ничего этого не случилось бы с нею вообще. Она сама год назад подписала себе приговор…

— Ну, прости… — пробормотал Гроссман. — Прости… Нервы…

Рената даже не услышала.

* * *

Банкет был в самом разгаре, когда помощнику ростовского мэра представили сына небезызвестного Константина Геннадьевича Серапионова. Встретившись с Андреем взглядом, Кудряшов выдавил улыбку.

— Как дела у отца?

Андрей выдержал длинную паузу. Помощник мэра ощутил себя несколько не в своей тарелке. Недурственно! Настоящий преемник своего папаши этот Андрей Серапионов! И взгляд у него… Бр-р-р! Как будто за спину тебе пытается заглянуть, а там такое стоит, что и обернуться боязно…

— Просил кланяться, — наконец вымолвил молодой человек. — У меня здесь дела, Пал Васильич… Мне, может статься, вскоре понадобится ваша помощь… Я могу рассчитывать на вас, если что?

— Все, что в моих силах! — сдержанно ответил Кудряшов и повел рукой по залу. — А мы, видите, нашу образовательную систему развиваем… Вот это новый филиал нашего университета. Скажете пару слов гостям? Вы ведь, я слышал, в Питере обучались…

Андрей пожал плечами:

— Ну, когда то было… Да и кто я здесь, чтобы речи толкать?

— Да что ж… Это у вас, молодых, нынче все гибко. Приспосабливаетесь. Лет через десять ребятишки и дедушку Ленина с трудом вспомнят… А мы — старое ополчение, боевая закваска. Привыкли речами поднимать боевой дух… — Кудряшов осекся: ухмылка Андрея дала ему понять, что пламенные речи он отправляет не по тому адресу. Шампанское сказалось. Надо себя в руки взять. Эх, не те годы уже! Не те…

— Мне пора, Пал Васильич. Дела. Я ведь только от отца привет заехал передать, ничего конкретного…

— И батюшке от меня привет, Андрей Константиныч.

Андрей немного кивнул, имитируя поклон, затем откинул плечи назад, вздернул голову и, круто развернувшись, удалился.

«Вот сукин сын!» — подумал помощник мэра и улыбнулся ему вслед, изображая то умиление, с каким взрослые смотрят на забавы молодой поросли.

* * *

Игорь прыгал на одной ноге и пытался затолкнуть вторую в штанину, однако от волнения путался и никак не мог в нее попасть. Взгляд метался по комнате. Всё взял? Ключи? Молитвенник? Да на кой теперь молитвенник-то?

Наконец ему удалось совладать с собой и одеться. Пропадай пропадом лихая голова! Взялся за гуж — не говори, что не дюж… Еще пара визитов на ту дачку — и инфаркт обеспечен. Спрашивается: а в тридцать два от инфаркта помирают? Да помирают, наверное. Тем более, после общения с такой образиной, какая поджидала Игоря на коттедже бывшего партаппаратчика. Чем уж болел этот Шурик, племянник Хозяина — неизвестно. А болел он жутко. Чертовщина, иначе не обзовешь. Вот дернул же лукавый записаться в «экзорцисты»…

Царапанье в дверь комнаты возвестило для Гарика о приезде шофера: Хозяин неизменно присылал за «чертогоном» синюю «Волгу».

— Щас! — крикнул Гарик и поймал себя на том, что бесцельно роется в карманах куртки.

В дверь снова поскреблись. Что-то не похоже на Славу, шофера. Тот каждый раз долбил кулаком со всей дури, так что с притолоки сыпалась отсыревшая штукатурка.

Затаив дыхание, Гарик подкрался к двери, приложил ухо к щелке. Тишина. Он хотел уже отстраниться и тихонько уйти обратно (наверное, соседи по этажу), как вдруг в коридоре послышался тихий стон и всхлип. Женский.

Игорь открыл.

Привалившись к косяку, за дверью стояла бледная Рената.

— Здрась-сь-сьте… — выговорил Гарик, узнав ее мгновенно. — Вы откуда?!

Она сделала шаг в направлении комнаты и начала падать, теряя сознание. Молодой человек подхватил ее и неловко потащил к своей кровати. Тело у гостьи горячее, как печь… Вот еще только Ренаты ему не хватало!

— Эй! С вами че случилось-то?!

А она как лежала с рассыпавшимися по подушке волосами и восковой бледностью на точеном, но исхудалом лице, так даже и не шелохнулась. Гарик толком не знал, как нужно приводить в чувство любительниц падать в обмороки, но теоретически представлял, что лучше всего действует хорошая пощечина.

Он размахнулся и отвесил ей оплеуху. Рената дико закричала и, схватившись за щеку, распахнула полные ужаса и боли глаза. Гарик отпрянул:

— Простите… эт самое…

В комнату вбежал Саша, следом за ним — какой-то чернявый длинный парень, Игорю не знакомый.

— Бо…же! — рыдала Рената, и руки ее заливала кровь, струившаяся изо рта. — Бо…же!

Саша остановился, коротко взглянул на Гарика, оценивая обстановку, потом понял, что произошло, и метнулся к девушке.

— Че с ней?! — душа у Игоря ушла в пятки. — Ранена?

— Ты во всю башку идиёт или только на одно полушарие?! — рявкнул на него надменного вида красавчик-брюнет в черной кожаной куртке. — Ты ее по лицу зачем лупишь?!

— А я че — знал?! Она мне из коридора на руки вывалилась, ептеть! Че мне делать было?!

— Идиёты! Вы тут все конченные идиёты! — бушевал длинный. — Жива?

Саша прижимал ее к себе и осторожно стирал носовым платком кровь с ее лица. Рената плакала осипшим голосом и едва шевелилась.

— Ложись, — сказал телохранитель ей на ухо.

— Вы мне всю подушку изгваздаете! — запротестовал Гарик. — У меня… эт самое… прачек нет!

— Водка есть? — спросил Саша, поворачиваясь к нему.

— Была, если сосед не выхлюпал…

Гарик заглянул в холодильник и нашел ополовиненную бутылку. Саша разглядел на столе более или менее чистый стакан, плеснул туда немного водки, ополоснул, будто водой, оставшееся вылил в заполненную стылым жиром тарелку:

— Лей! — приказал он Гарику, который таращился на него, обнимаясь с бутылкой, и протянул стакан.

— Сколько?

— Все, хватит! — Саша отклонил горлышко бутылки от края стакана, заполненного больше, чем на треть. — Рената, выпей!

Она мучительно разлепила воспаленные веки:

— Что это?!

— Пей одним глотком, — он поддержал ее голову.

Рената послушно опрокинула в себя содержимое, задохнулась, из глаз брызнули слезы. Водка полезла обратно, девушка едва успела втянуть в легкие воздух и сглотнуть.

— Мамочки! Мамочки! — застонала она. — Да что же вы делаете?

Брюнет выбранился куда-то в сторону, потом добавил: «Растереть ее надо. Водкой», — и, толкнув Гарика за дверь, вышел вслед за ним, а Саша быстро снял с Ренаты дубленку.

— Вы кто? — спросил Игорь в коридоре.

Незнакомец окинул его высокомерным взглядом:

— Николай меня звать. Ты, судя по всему, преподобный Игорь?..

Гарик учуял, что фразу «судя по всему» в устах Николая следовало трактовать как «судя по идиотизму». Но было не до обид и выяснения отношений:

— А с ней че?

— Зуб ей вырвали.

— А-а-а… Я думал, гонятся за вами…

Да уж… Вот-вот за ним пришлют машину, а здесь — полный бедлам… Пришла беда — открывай ворота…

Стоп! Племянник Хозяина требовал к себе Сашу — вот Саша и приехал. Дело за малым: заманить его с собой на дачу, а там уж пусть сами разбираются друг с другом…

Из комнаты через три двери от Гариковой высунулась взлохмаченная голова.

— Здоров, дядь Гена! — сказал Игорь.

— Здрав буду, если пятисотку подкинешь… — просипел жилец, таращась на него сквозь толстые линзы очков.

— Нету, дядь Ген! Ей-ей!

— Ну, пса у меня купи. Хороший пес, слышь? Задарма, считай, отдам!

Алкаш подался в коридор. Из одежды на нем было только вылинявшее и растянутое трико, а на голом торсе мутно синели многочисленные татуировки — от портрета Сталина в компании с голыми девицами до надписей «Не забуду мать родную!», «Рассея — мама» и «Геннадий». Тут же вслед за ним из прокуренной дядь-Геныной конуры нерешительно выглянула большая, всклокоченная дворняга в репьях и, жалостно поскуливая, посмотрела своими добрыми безобидными глазами на Гарика и Николая.

— Мне, Ген, пса твоего только… эт самое… угу…

— Ну ты че, в натуре?! Ну, за сотню бери, четыреста должен бушь, япона-мама!

— Иди спать, дядь Ген!

— Да ты посмотри, какой пес! Чистый немец, в натуре! Мне его Академик продал, а че я с ним делать буду? Такого ж не прокормишь! Забирай за сотню, уговорил!

Николай молча подкурил и пошел в сторону общего балкона.

— Нету у меня сотни, Ген! — продолжал препираться Гарик.

— Ну так я, в натуре, зажарю да сожру эту скотину! — осерчал алкаш, толкнул ногой собаку и убрался к себе, бормоча под нос что-то нелицеприятное в адрес Гарика.

В конце коридора показался знакомый силуэт. Это Слава, шофер хозяйской «Волги». Тут как тут…

Гарику стоило немалого труда убедить Славу подождать в машине. Пройдя мимо них, Николай «зыркнул» на нового персонажа своими чернущими глазами и нырнул в комнату. Когда открывалась дверь, Гарик успел заметить, что там все тихо. Угомонилась, значит, принцесса на горошине-то…

Наконец шофер согласился, дал «экзорцисту» десять минут и направился к лестнице.

— Ну че тут у вас? — осторожно постучался Гарик. — Санька, на пару слов можно?

Поначалу Саша его почти не слушал. Взгляд его скользил по грязно-серому линолеуму, между бровей отчетливо проступала морщина — Гарик не помнил, чтобы она была еще месяц назад, хотя, в общем, по тем временам и не присматривался. Но когда Игорь упомянул о незнакомом странном языке, которым пользовался «одержимый», внимание приятеля сконцентрировалось на нем, и все же переспрашивать Саша не стал.

— …И он сказал, что я должен привезти на ту дачу тебя. Бред, понятное дело…

— А ты сам как на эту дачу попал? — уточнил телохранитель.

— Дыкть это… Ну… типа, беса изгонял…

Приятель не мог, да и не пытался скрыть изумления:

— Кого ты изгонял?!

— Ну, этого… беса! Я же экзорцистом теперь подрабатываю…

Саша расхохотался. Расхохотался, будто напрочь забыл о неприятностях с этой бабенкой и обо всех невзгодах, которые произошли с ними. Гарик никогда в жизни не видел, чтобы он так смеялся — громко, до судорог.

— Да ты рехнулся, Гарик! — Игорь ощутил то же, что и в тот день с «одержимым»: все помрачнело, что-то извне коснулось его мыслей и воспоминаний.

Он очнулся под новый всплеск Сашиного хохота:

— Ты и правда рехнулся, «товарищ экзорцист»!

— Сам же сказал… эт самое… что у нас выгоднее всего быть экзорцистом…

— О, зимы и вьюги! — телохранитель утер слезу под глазом. — Я же не буквально! Поехали… Я сейчас…

Николай мрачно глотал противный кофе. Сашин смех в коридоре сильно раздражал его. Нашел время ржать…

Рената спала. Ее лоб покрывала испарина, глаза ввалились, как у мертвой. А этот хохочет себе. Любовничек… Благо, она этого не слышит…

— Николай, — двери открылись, и из-за шкафа, отгораживавшего вход от основной части комнаты, показался Саша. — Мы с Гариком уедем на пару часов.

— Шур, у тебя шо, педикулез мозга?! Куда вы уедете?! А если она тут помирать начнет — мне шо, по всему городу вас разыскивать?

— Эт самое… на вахте есть телефон… — вмешался Гарик. — Скорая — «03»… Пошли, Сань! Нас ждут!

Гроссман скрипнул зубами и ничего не ответил. А потом эта дура будет пищать от восторга, вспоминая, как «хранитель ея тела» геройствовал, отпаивал ее водкой… чтобы, когда она заснет, бросить обузу и смотаться с «корефаном» в неизвестном направлении…

* * *

Хозяин — толстый солидный дядюшка с дряблым подрагивающим мешочком на месте второго подбородка — встретил Сашу и Гарика на веранде.

— Вы делаете успехи, товарищ экзорцист: вчера на кухне лампочка горела целых десять минут, прежде чем лопнула… — и Хозяин вопросительно посмотрел на Сашу, который поднимался по ступенькам.

— Это Александр. Тот самый, — упредил Гарик и вспомнил одно ученое слово: — У нас это… консилиум…

На веранде возникла супруга Хозяина — женщина весьма солидная и похожая на их с Саней школьную директрису, а заодно и на Крупскую. Которая Надежда Константиновна…

Вытирая платком лиловый распухший нос, «Крупская» всхлипнула и прогудела:

— Целый день сегодня шкаф роняет… Развлечение себе нашел. Поднимет — уронит, поднимет… От нас уж соседи шарахаются. И откуда, спрашивается, узнали?

— Не от меня! — быстро ввернул Гарик.

Но «Крупская» не слушала его. Хозяева уже давно смирились с творящейся в доме чертовщиной.

— Что за наказание?! О, господи Всемогущий, прости и помилуй! — она с чувством осенила себя крестом.

Гарик незаметно подмигнул Саше и, когда Хозяин с Супругой, взяв по свече, пошли в дом, улучил момент, чтобы шепнуть:

— Во где сидят самые верующие! Им нынче по долгу службы — со свечкой, как со стаканом…

Оказавшись на кухне, Саша быстро оценил обстановку. Его взгляд остановился на чайнике, укрытом старинной пышной куклой с фарфоровым личиком. Под широкой ватной юбкой у таких кукол не бывает ножек…

В полутьме, когда поднимались на второй этаж, Саша стал не похож на себя. Или Гарику это привиделось?

Хотя приятель был здесь впервые, он безошибочно угадал нужную дверь. Впрочем, ошибиться было трудно из-за миазмов, которые сочились через щели.

— Ал-Нат, зима тебя покарай, братишка! — ликующе проорали из комнаты, и вместе с воплем оттуда вырвалась страшная вонь, как из прохудившейся канализационной трубы. — Атмереро!

Тем не менее, Саша вошел и не поморщился. Игорю показалось, будто вокруг приятеля образовалось нечто вроде поля, источающего запах мяты, имбиря, хвойного дымка и еще чего-то терпкого и южного.

Худой, как скелет, подросток по-прежнему был привязан к спинкам кровати. Но теперь он не спал.

— Да не умрет лето в нашем сердце, Сетен, — произнес Саша, приближаясь к больному.

— Да будет наша сущность едина, — отозвался парень голосом того монстра.

— Санька! — испуганно шепнул Игорь, не отваживаясь сделать и шагу. — Ты бы не подходил туда…

— Слушай, чародей, а изгони-ка ты к ветрам да стуже этого горе-чертогона, чтоб не мозолил он мне глаза! Надоел он мне — сил моих больше нет. Изгони, иначе будут трупы…

Саша обернулся на Гарика:

— Игорь, выйди!

Гарик почувствовал себя как разбуженный посреди интригующего, но странного сна. Он тупо взглянул на них. Подросток посмеивался. Саша был серьезен, но не испуган и, тем более, не озадачен. Они оба ждали ухода Игоря.

— Я что, уже не нужен тебе? — спросил тот.

Саша и его тезка переглянулись. Их лица отразили немыслимую гамму эмоций, а потом они расхохотались. Похожим образом полчаса назад Саша хохотал в общежитии, услышав об «экзорцистской» деятельности приятеля.

— Не нужен, Гарик, не нужен! — приятель махнул рукой. — Иди, жди внизу!

Тот шмыгнул за дверь — только его и видели. Его колотило…

…Хозяин и «Крупская» пили чай на кухне. При появлении «экзорциста» они вскочили:

— Что там?!

Гарик очнулся и жестом попросил их успокоиться. Им всем оставалось только ждать.

Тем временем Саша подошел к кровати, встал одним коленом на матрас и наклонился над больным.

— Позволь! — попросил он и приложил руку к груди парнишки.

Футболку лежащего густо покрывали рвотные пятна.

Жуткая маска с огромными неровными зубами и необычайно умными глазами тут же исчезла.

— Понятно… — сказал Саша. — Твои шаловливые ручонки добрались до вазы… Сетен, но это же был не я!

В глазах подростка светился отчаянный страх, и, тихо постанывая, племянник Хозяина плакал.

— Я… случайно разбил… — пробормотал мальчишка обычным, человеческим, голосом.

— Ты снова выбрал человека, у которого отсутствует «валентность», Сетен… Ну сколько можно?

Внезапно жуткая вонь исчезла.

Саша размотал грязные полотенца. Образина вернулась и, опершись рукой на подушку, села:

— Заморозь меня вьюга, Ал-Нат! Что ж я, не вижу, что ли? Потерял форму… — сказал голос чудовища. — Как я устал! Как я устал!.. Ал с вами?

— Да. Но он вообще ничего не помнит…

— Проклятье!

Саша и «одержимый» обнялись, будто старые друзья.

И вдруг подросток, хорошенько прокашлявшись, затараторил-запел на неизвестном языке:

— Аэагаоте тиэниуэмооссо буэуанакорро пэосибиеледатео. Нэосоуотеро аане-ате кэуамино эниокуанитерамоэ [16]«Сейчас у нас появился неплохой шанс. Мы встретились (Наши пути пересеклись)…»
…

Саша покачал головой и ответил:

— Нэосоуотеро нио-сеенаа туототиалее ниедо кииуэелле ваамэато эамае хииачиетееро. Тиуо нио-сеенаа маэоситоара реасэпиерасионне-атмереро куомэ-анаатессо, Сиэтэн [17]«Мы ничего не можем сделать. Ты по-прежнему несвободен (несвободно дышишь, несвободен духом), Сетен!»
!

Лицо монстра снова изменилось. Теперь это была женщина. Она была прекрасна и страшна — страшнее, нежели прежний лик. Она дохнула замогильным холодом и презрительно, с ненавистью бросила в адрес Саши:

— Кэанасаасирро [18]« Пес !»
!

Затем произошла невидимая борьба. «Маска» вернулась.

— Сэатарате-зуаэтаа, Ориамоэна! Нэосоуотеро паэрометтеаоре диэавое аане-ате Аалэ-Ниэатаути переалареетое [19]«Помолчи, Ормона! Позволь поговорить нам с Ал-Натаути!»
! — и, помолчав, Шурик признался: — Я скучаю по Танрэй… Почему вы не прибыли сюда вместе?

— Ты же понимаешь, что это очень опасно…

— Увы… Но ты снова не даешь ей ступить и шагу без твоей опеки. Ты ей мешаешь, Ал-Нат! Ну пусть хоть раз хорошенько обожжется!

— Она может погибнуть.

— Оу! Не теперь! Я чувствую «куарт» Коорэ. Он очень близко, но до сих пор еще не в ней. До сих пор! Нужен правильный замес, братишка!

Саша кивнул.

— Тебе придется найти его, Ал-Нат. Найти и заманить в истинное вместилище. Так далеко моя власть не простирается. Это работа для тебя, атмереро. Проклятье! Как я соскучился по бархатной коже сестрички Танрэй! Скажи, она теперь похожа на ту, прежнюю?

Саша улыбнулся:

— Не очень. Но похожа. Больше, чем сегодня похожи на себя мы… Мы с тобой…

— Ха-ха-ха! Хорошая шутка! Как давно я не был с вами! — отсмеявшись, внезапно расчувствовался монстр, в то же время не утратив своей колючей ехидцы. — Все так запуталось… Позволь мне вмешаться, атмереро!

— Нет. Не сейчас, коэразиоре! Уж прости.

— Проклятье! Я убью вас! — рассмеялся «одержимый».

Саша (тоже со смехом) похлопал его по плечу:

— Если достанешь.

* * *

Рената проснулась. Температура спала, и, хотя все тело было в липком поту, девушка чувствовала себя лучше.

Она повела взглядом по комнате и увидела прикорнувшего на соседней кровати Николая:

— Ник! — шепотом окликнула она. — Ник! Мы где?

Гроссман потянулся и, не открывая глаз, ответил:

— У придурка этого… как его? Что там у тебя с зубом?

— Ноет, но ничего. Где Саша?

Николаю очень хотелось бы дискредитировать телохранителя в ее глазах, но он сдержался. Пусть уж идет, как идет. А она думала — принца нашла? Принц ее сейчас с Гариком в загуле, подальше от них.

— Не знаю я, где твой Саша. По делам, наверное, отлучился. Как всегда, собственно… Я все хотел спросить…

— Гроссман! Не надо! — в ее голосе прозвучал металл.

— Ну, как хочешь. Потом не жалуйся.

* * *

Алкоголик дядя Гена сгребал в одну кучу все тряпье в своей комнате и при этом, поглядывая на скулящую от нехороших предчувствий привязанную к батарее дворнягу, приговаривал:

— Я вам покажу, в натуре, кузькину мать!

Пес начал тихо подвывать. Алкаш, вылив что-то вонючее на дверь и на тюфяк, запустил в собаку бутылкой.

— Лишай! Заткнись, пшел вон! И вы, черти, пошли вон, японский бог! Быстро разошлись по углам, щ-щ-щас-с греться, в натуре, будем!..

* * *

Саша вздрогнул, и его собеседник тут же оскалился лошадиной ухмылкой:

— Да, Ал-Нат, да. Это все к вопросу о том, чтобы ей обжечься… Пусть почувствует своим кукольным сердцем! Не все же нам с тобой за нее ноги ломать да кишки рвать! Неблагодарное дело, заметь, атмереро!

«Одержимый» встал и прошелся по комнате, а затем присел на подоконник рядом с тем, кого называл загадочным именем Ал-Нат, и вперил пристальный взор в его лицо:

— О, Природа! Благодать-то какая, звездочет! Когда еще удастся воплотиться!..

— Ты не хочешь поскорее? — поинтересовался телохранитель, не глядя на него.

— Оу! Соблазн велик…

Шурик поднялся на ноги, Саша повернулся к нему. Тела обоих напряглись, мышцы завибрировали.

Юноша взревел. Морок явил бычью морду с алыми горящими глазами. Призрак встряхнулся, рассеивая в пространстве золотую пыль. Искры осыпались на половицы, на грязное белье, подоконник, упавший шкаф…

Ответом ему был рык хищника. Лязгнули клыки, смыкаясь на шее тельца.

Сверкающая лавина прокатилась по комнате, опрокидывая все на своем пути…

…Если бы кому-то пришло в голову подслушать их разговор под дверью, он вряд ли различил бы что-то в певучей, без отдельных слов, речи двух мужчин — тихого чистого баритона и хрипловатого тенора. А жуткий рев, последовавший в финале, на веки вечные отвадил бы шпиона от этих дверей.

Но, к счастью, отчаянных авантюристов поблизости не оказалось. К счастью — для авантюристов…

…Игорь и родственники Шурика услышали сверху рев, перешедший в пронзительный мальчишеский крик. «Крупская» торопливо осенила себя крестным знамением и схватилась за сердце.

На ступеньках послышались шаги. Тяжелые, спотыкающиеся. Пламя церковных свечек задрожало и зачадило.

Женщина хапнула руки мужа и Гарика и, тихо подвывая, вжала голову в мясистые плечи.

Пошатываясь, прижимая к губам платок, Саша спускался. Даже в полутьме коридора было заметно, что под кожей его скул катаются желваки. Он окинул кухню одновременно и пустым, и тяжелым взглядом.

— Че там? — просипел Гарик.

Саша впился глазами в куклу, что восседала на чайнике. Не спрашивая позволения, телохранитель сдернул ее и коротко бросил:

— Где лопата?

— К-какая лопата?! — вскинулась «Крупская». От переживаний голос ее загустел и теперь еще больше походил на гул рассерженного улья.

— Там, — Хозяин указал на грядку.

Телохранитель уже хотел выйти, но остановился. Слегка щелкнул пальцами, и во всем доме загорелся свет.

Не скрывая любопытства, он двинулся к бывшему партаппаратчику. Тот замер.

Гарик и «Крупская» напряженно следили за ними, а Саша, не торопясь, прошелся вокруг Хозяина. Стоя навытяжку перед странным гостем, дядька Шурика боялся пошевелиться. Такой страх он испытывал однажды, в ранней молодости, когда за отцом поутру приехал «воронок»…

Кончик Сашиного носа слегка двинулся. Молодой человек склонился к плечу Хозяина и обнюхал его. Затем со странной ухмылкой красиво развернулся, встал напротив и с видом колдующего перед мольбертом художника поправил на дядюшке свитер. Глаза Хозяина бегали вверх-вниз, но встретиться взглядом с Сашей он боялся.

Телохранитель чуть отошел, откинул голову и прищурился. Результат, по-видимому, его не удовлетворил. Он протянул руку к макушке бедного мужчины и, оголяя плешь, смёл зачесанные на лысину жиденькие волосенки.

— О! — Саша торжественно приподнял указательный палец, как ни в чем не бывало подкинул в руке свою куклу и в такой позе — с приподнятым пальцем и куклой — удалился в огород.

— Эй, Сань! Ты куда?! — Гарик взглянул на оторопевших супругов, махнул рукой и побежал за приятелем. — Санька! Че там?

— Тетя Клава! — позвали со второго этажа.

«Крупская» очнулась…

…Фигура Саши растаяла в темноте. Гарик попытался догнать его, но из мрака послышался голос:

— Еще шаг, примат, — закопаю и тебя!

Лопата звякнула, ударяясь обо что-то твердое. Скрежет металла о камень, глухой стон пробитой земли…

Гарик отошел от греха подальше. Похоже, Санька совсем свихнулся после всех этих погонь и перестрелок. Да и немудрено. Хотя… Саша ведь учился на артиста. Скорее всего, красиво играет роль…

Подул слабый, но промозглый ветерок и донес до Гарика невнятный шепот — всего несколько звуков, которые стихли, едва проявившись. Поплутав по фруктовому саду минут десять и вздрагивая от каждого шороха, Игорь вернулся к коттеджу. Саша курил, сидя на ступеньках крыльца и бессильно упершись локтями в колени.

— Блин, Саня?! Че это было-то?

Телохранитель поднял голову. Не ответил. Во взгляде его читалась смертельная тоска.

— Че ты смотришь так, типа… эт самое… «а счастье было так возможно»? — Гарик и сам не понял, откуда в его мозгу родилось подобное сравнение.

— Товарищи экзорцисты! Вы здесь? — Хозяин опасливо поглядывал из-за двери. — Что нам делать дальше? Мальчик теперь здоров?

Саша кашлянул, сплюнул в сторону и потер горло:

— Дайте попить…

— Здоров ваш мальчик, здоров! — поспешно заверил Гарик. — У нас все по первому разряду! Как всегда!

«Крупская» вынесла стакан воды. У нее не хватало смелости подать его, отчего она долго тянулась, дрожа, точно осина, и гадливо отдернула руку, едва телохранитель взял стакан. Спросить, куда Саша девал ее любимую старинную куклу, хозяйка тем более не решилась и сбежала. Телохранитель пил, а зубы его постукивали о стекло. «Ну акте-е-ер! — подумалось Гарику. — Вот молодец, а! Вот комедию ломает!»

— Нам нужно в город, — переведя дух, вымолвил Саша.

— Слава отвезет, — кивнул Хозяин. — Уже греет машину… Вы… такое для нас сделали. Если понадобится, рассчитывайте на меня. Всякое бывает: когда связи нужны, когда словечко замолвить — ну, сами понимаете…

Шофер возник у веранды в ожидании приказа.

— Нам надо в город. Как можно скорее, — Саша поднялся на ноги и пошел к автомобилю.

* * *

За два квартала до Гарикова общежития «Волгу» обогнала сигналящая пожарная машина.

— Скорей за нею! — Саша придвинулся стеклу, вглядываясь в темноту за перекрестком.

— Светофор, — пожал плечами шофер. — Мы-то без «мигалки»…

Не долго думая, телохранитель выскочил из машины.

Светофор лениво замигал. Водитель перегнулся через правое сидение и захлопнул за Сашей раскрытую дверцу.

— И впрямь как на пожар! — усмехнулся он.

Игорю снова подумалось, что Саня прежде не вел себя так никогда. Продолжает играть на публику?

Когда «Волга» вывернула из-за магазина перед общежитием, глазам Гарика и Славы представилась жуткая картина: с балконов четвертого и пятого этажей, из окон и даже откуда-то из-под крыши валил дым. Игорь успел отметить, что больше всего огня в комнате алкаша дяди Гены. Стекла его окна давно повылетали, и развеселое пламя теперь исходило там фейерверком искорок…

…На четвертом, Гариковом, этаже, прижавшись к заваренной до самого верха решетке балкона, стоит женщина. Звон лопающихся стекол вызывает у нее ужас, при каждом новом хлопке она вскрикивает. Гарик узнает голос Ренаты и, еще не понимая, в чем дело, испытывает внезапный прилив отвращения к этому ничтожному, затравленному дымом и зубной болью существу. Жалости нет ни грамма, хочется смеяться от презрения. Она живая, слишком живая — такая же, как и он. Ничего неземного, ничего из того, что он когда-то нафантазировал себе, глядя на прекрасный манекен в витрине. Она испытывает сейчас низменные ощущения, её плоть точно так же может сгинуть, сгореть. В ней нет и тени того неподвижного достоинства, которое придумал Гарик.

— Че творится? — спрашивает он, расталкивая зевак.

— Какой-то алкаш — говорят, с четвертого — комнату свою запалил! — со злостью отвечает пожилая женщина. — Всех бы пьяниц к стенке, сволочей!

— Ребята молодые совсем, — поддерживает ее реплику прохожий в кепке. — Погибнуть же могут. Ц-ц-ц-ц!

— Типун вам на язык! — вмешивается третья сердобольная участница зрелища. — Туда уж бригада пошла…

— Проводка, видать, погорела: тёмно! — продолжает мужик в кепке. — Могут и не найтить, в темнотище-то!

— Типун вам!..

Дальше Игорь их не слушает: он видит Сашу, стоящего возле пожарных, и бросается к нему. Тот полностью увлечен происходящим на балконе, и ничто вокруг его не интересует.

— Постарайтесь раздвинуть решетку! — говорит он Гроссману.

— Сам попробуй, бл…! Ее только в упор орудийным залпом… — кашляя, отзывается Николай, но, тем не менее, попыток спастись не прекращает.

А пожарные уже растягивают брезент…

— Сколько вас? — продолжает телохранитель.

— Трое.

— Еще мужчина есть?

— Есть!

— Гните с ним прутья…

Игорь различает в клубах едкого дыма длинного Николая и крепкого, коренастого «добровольца». Тут в окне, выходящем на балкон, взрывается раскалившееся стекло. Зацепленная осколком, Рената визжит от боли и страха.

— Саша! — ее голос едва слышен сквозь крики людей и рев пожара. — Сашенька! Что делать?

Саша в отчаянии и не скрывает этого.

— Иду! — он бежит к ступенькам крыльца.

Игорь повисает на нем:

— Рехнулся?!

Телохранитель стряхивает его с себя, как котенка.

— Кажись, поддается! — кряхтя, сообщает «доброволец», и Саша останавливается.

— Дышать только нечем, — жалуется кашляющий Гроссман. — Совсем!

Гарик видит, как приятель, сжав кулаки и стиснув зубы, зажмуривается.

Откуда-то из недр здания слышится звук, точно кто-то ударил камнем по металлу. Затем — громкое шипение.

— Сейчас их там найдут, — убеждает его один из пожарных.

— Мы быстрее решетку разогнем, — Николай хочет ободрить Ренату, но бывшая жена уже не слушает доводов разума: она колотится о прутья, словно птица в клетке.

Дым становится густым и белесым. Пожарные льют из брандспойтов уже не только на здание, но и на ближайшие деревья, ветви которых успели загореться.

— Че там у вас? — кричит Гарик.

«Доброволец», похоже, оглядывается.

— Видать, водопровод пробило. Ни шиша не видно, только вместо дыма пар валит! Нам тут чуток осталось…

Телохранитель Ренаты сидит на корточках, зажав голову ладонями.

— Эй! Ты че, Санька?! Они — вот-вот! — Гарик решает, что это у Саши от бессилия помочь тем, наверху.

Саша поднимает глаза и тут же вскакивает на ноги. На карнизе стоит Рената, с наружной стороны ухватившаяся за решетку обеими руками.

— Прыгай! Прыгай же! — вопят со всех сторон.

— Не-е-ет! — кричит девушка, когда Гроссман пытается разжать ее пальцы. — Я лучше сгорю! Не могу!

Короткая борьба с мужем — и ее шатнуло. По толпе проносится короткий полувздох-полувскрик, а пожарные, топоча сапогами и таская перед собой растянутый брезентовый круг, перебегают с места на место.

— Ее еще хрен вытолкнешь! — бормочет Ник.

Протискивавшийся между прутьями «доброволец» наконец прыгает в брезент.

— Рената! Прыгай! — просит Саша.

Она трясет головой и обнимает решетку обеими руками:

— Я не могу! Я умру! Я боюсь! Высоко! Я БОЮСЬ!!! Гроссман, прыгай, я не стану!

Николаю не остается ничего, как врезать ей кулаком в челюсть. Брызнув кровью, Рената без сознания летит вниз. Уцепив край брезента, Саша резко дергает шестерых пожарных к себе, и девушка приземляется точно в центр «круга». Телохранитель мгновенно подхватывает ее и уносит на руках в сторону, к ларьку, продавщица которого уже давно ничего не продает, таращась, как и все остальные, на пожар.

Прыгнувшему за женой Николаю аплодирует вся толпа…

…Рената пришла в себя и, ничего не понимая, уставилась на горящее здание общежития.

— Сюда! — позвала их фельдшер из «скорой», и Саша, подкинув девушку на руках, побежал к машине.

Гарик растерянно смотрел им вслед. Снова придется все начинать сначала… Хорошо хоть документы с собой.

— Ну че, — проворчал он. — Грузите сухари бочками! Придется… того… переквалифицироваться в дворники…

 

ЗА ПЯТЬ ДНЕЙ…

На пожаре, как выяснили в больнице, Рената пострадала не очень сильно. Осколком ей оцарапало висок, но хирург прихватил края раны парой стежков. С воспалением десны боролись чуть дольше. Наконец, успокоенная сильным обезболивающим, девушка заснула.

Дежурный врач выглянул в приемный покой и показал Саше пройти в маленький кабинет за регистратурой. Когда они оба ушли, в больничный холл ворвался Николай:

— Я по поводу Гроссман Ренаты Александровны. Как узнать о ее состоянии?

— А вы кто ей будете? — кокетливо спросила молоденькая регистраторша, соблазняясь великолепной, пусть и слегка помятой, внешностью незнакомца.

— А угадайте! — тут же поменялся в лице Гроссман; следующая фраза явно предполагала вопрос: «А что вы, девушка, делаете сегодня вечером?»

— Пройдите вон туда. Доктор как раз говорит о ней с… Ну, вон туда пройдите!

И регистраторша авансировала его ослепительной улыбкой.

Николай открыл дверь:

— Можно?

Врач примолк. Телохранитель кивнул, позволяя продолжать.

— В общем, — скомкал окончание реплики доктор, косясь на Ника, — принимая всё это во внимание, только покой! Пока — стационарный режим, со временем переведем на амбулаторный…

— Я хочу вас попросить, Денис Иванович… — Саша бросил короткий взгляд в сторону Николая. — Если кто-либо, лично или по телефону, осведомится о ней, сообщайте, что таковая не зарегистрирована. Это очень серьезно.

— Хорошо. Постараюсь сделать все, что от меня зависит…

Саша и Николай побрели на улицу. Устало привалившись на каменный заборчик, закурили. Моросил дождь.

— Коля, сними квартиру, — сказал телохранитель. — Нам нужно будет устроить ее, когда выпишут…

— Да понятно… — вяло отмахнулся Гроссман. — А ты?

— Я — здесь, — как само собой разумеющееся отозвался Саша.

— Давай, что ли, хоть меняться? Три часа — ты, три — я?

— Посмотрим.

Гроссман вздохнул. «Нет, все говорит за то, что мирно, в своих постелях и от старости, мы не помрем»…

— Я прослушал… что там доктор сказал? У нее болевой шок?

Саша потер бровь большим пальцем и глубоко затянулся сигаретой:

— Нет. Сильный нервный срыв и сепсис.

— И все?

— А этого мало?

— Я уж подумал совсем страшное… Никогда себе не прощу, наверно…

— Иди, Коля! — телохранитель запустил пальцы себе в волосы и слегка дернул прядь у виска. — Когда найдешь квартиру, принеси мне пожевать…

* * *

— Жди меня на стоянке, — Андрей хлопнул дверцей «Ландкрузера».

Серега с облегчением прибавил громкость в магнитофоне и закурил, подергиваясь в такт музыки. Шеф не курит и терпеть не может, когда кто-то делает это в его присутствии. Интересно, долго еще им колесить по городам и весям? С другой стороны — какая разница? За две штуки «зеленых» даже Квазимодо мог бы рассчитывать на победу в конкурсе красоты — с условием, что Сергей будет председателем жюри…

Тут парень увидел, что из стоявшего неподалеку «Мерседеса» выглянул какой-то тип и поманил его пальцем. Серега не прореагировал: если тому больно нужно — он и сам подойдет. Видали мы таких!

Тип сам не подошел, а послал вместо себя здоровяка-молодчика с золотой «фиксой».

— Зазнался, что ли? — осклабился здоровяк, останавливаясь с Серегиной стороны.

— Какие проблемы?

— Да никаких, — молодчик сунул руки в карманы брюк. — Непыльная работа нужна?

— В смысле?

— В смысле — платим десять штук баксов только за то, что ты передашь нам одну вещь…

— Это что за вещь, которая стоит такие бабки?! — насторожился парень, заодно прикидывая, что можно сделать, поимев такие деньжищи.

— Диск. А с боссом твоим, если обижать тебя вздумает, мы разберемся… Ну что, по рукам?

Серега поскреб в затылке. Заманчивое предложение… Значит, Андрей Константинович охотится за каким-то диском… Видно, важная штуковина, если такой «фраер» самолично гоняется за нею по стране.

— Я подумаю…

— Только делай это быстрее, водила, сроки поджимают. Обидно будет такие бабки упустить, угу?

И молодчик вернулся в «Мерседес», оставив Серегу в серьезных раздумьях…

…Тем временем Андрей вошел в здание и, кивнув на КПП сержанту, беспрепятственно проник в разблокированные двери. Путь его лежал к кабинету с золотой вывеской: «Сташ С. М., начальник II отдела донского управления по борьбе с организованной преступностью».

— О-о-о! Андрей Константиныч? Какие люди! — увидев Серапионова, вскричал пухленький мужичок-казачок в расстегнутом пиджаке. — Хорошо добрались? Отец ваш аж два раза звонил, беспокоился…

— Семен Макарович, у меня к вам дело, — посетитель был непроницаем, и фамильярный пыл «казачка» значительно угас, тем более, начальник II отдела УБОП уловил странный, мягко говоря, взгляд. Несколько мгновений Андрей будто что-то выискивал у него над головой и, не найдя, опять посмотрел в лицо.

И все же толстяк снова расплылся в улыбке:

— Что за день сегодня? Что ни час, то звонок «сверху»! Эдак вы всех наших ребят разберете на свои нужды!

Флегматичный Серапионов тонко улыбнулся:

— Ребят у вас, я полагаю, на каждого ростовчанина по душе будет… не прибедняйтесь. Да еще и кормить чем-то нужно такую ораву… Но, собственно, вернемся к нашим баранам. Необходимо по возможности бесшумно и — в любом случае — неофициально задержать нескольких человек…

— Кого? — посерьезнел Семен Макарович.

— Гостей города. Джип «JM Grand Cherokee», цвет черный, номерной знак «С1064Н-54 RUS»… Машина в ужасном состоянии, на нее трудно не обратить внимания…

— Ну, на «Гранд Чероки» вообще трудно не обратить внимания… — прикинул Сташ.

— Совершенно верно. Итак, мы сработаемся?

— Конечно. А я как раз в столовую собирался, обеденный перерыв… Не откажетесь составить компанию?

Андрей не отказался.

* * *

— Вам назначено? — уточнила секретарша господина Кудряшова, не поднимаясь с места.

Саша остановился и внимательно посмотрел на нее:

— Во-первых, здравствуйте, — сказал он. — А во-вторых, доложите Павлу Васильевичу…

Секретарша невольно уменьшилась в размерах. В голосе посетителя звучали начальственные нотки. Мало того, в его выправке было что-то офицерское, а во взгляде — властно-сдержанное. С такими лучше не конфликтовать. Работой она дорожила.

Женщина уже хотела было нажать кнопку селектора, как вдруг помощник мэра сам возник в дверях своего кабинета. Увидев Сашу, Кудряшов улыбнулся:

— Ну вот, вы не заставили себя ждать! Очень рад, прошу!

— Добрый вечер, Павел Васильевич.

— Да вы присаживайтесь! В ногах правды нет. Кофе, чай? Или сразу к делу? Чем могу служить?

Обманутый сходством, чиновник уже не стал интересоваться у «Андрея» здоровьем «его» отца, ибо разговаривал с тем только вчера вечером. Что ж, видимо, в деле появились какие-то нюансы, если «Серапионов-младший» завернул к нему, перед самым окончанием рабочего дня, к тому же — накануне праздника. И еще одна странность: Павел Васильевич всегда обладал уникальной способностью запоминать человеческие лица, а вот в прошлый раз обошел вниманием довольно заметный шрам на скуле «Скорпионова сынка». Да, шампанское, видимо, свою роль в тот день сыграло…

— К делу, — согласился Саша, раздумывая, чем вызвано столь неправдоподобное радушие закоренелого номенклатурного работника. — Вам, наверное, уже позвонили насчет меня?

— Да, да, я слушаю вас… — подтвердил Кудряшов. — И давайте сразу конкретику.

Он красноречиво посмотрел на часы, наслаждаясь хозяйским положением: все-таки, на его территории «Серапионов» держится менее надменно. Видимо, чувство субординации имеет место быть даже у такого…

— Дело в том… в том, что нам нужно небольшое сопровождение для безопасного отъезда из вашего города… Видите ли, господин Игнатов наверняка не говорил вам обо всех деталях этого дела. И, тем более, он еще не мог знать, что в квартире моей сестры Анны был обыск… Это произошло сегодня утром.

Чиновник поморщился. Что еще за сестра Анна? Ну да черт с ними со всеми, Анна так Анна, обыск так обыск. У этих все может быть: сами живут, будто на вулкане, и других дергают. Лучше уж в подробности не вдаваться. Как говорится, меньше узнаешь — дольше проживешь… А Игнатов… Игнатов… кто ж такой Игнатов? Знакомая фамилия, черт возьми. Да, не те уж годы, и память не та…

«Андрей» явно попытался «прощупать» его: Кудряшов ощутил попытку проникновения в сознание. И едва он вскинул глаза, возмущенный подобной наглостью (уж его-то в свое время научили защищаться от таких выпадов), как «Серапионов» отступил.

— Во сколько вам понадобится сопровождение?

— Примерно после полуночи.

— Вы для уточнения перезвоните мне за час-полтора, а я отдам нужные распоряжения…

— Благодарю вас, Павел Васильевич, — Саша поднялся.

— Всего доброго.

Молодой человек оставил кабинет в некотором замешательстве. Чиновник не захотел вникать в проблемы гражданки города, администрацией которого он руководил. Это, конечно, не удивительно, но другой на его месте из чистого любопытства попросил бы подробностей — неважно, стал бы он потом разбираться с проблемой или нет. Кудряшов — не попросил. Это раз.

И второе. Вот если бы сейчас с помощником разговаривал сам Игнатов (дядюшка «одержимого» Шурика), то столь милостивое расположение к нему Кудряшова было бы вполне объяснимо. А мотивация чиновничьего благодушия по отношению к Саше? Пусть он и трижды знакомый Игнатова… Странно. Кудряшов непрост. «Прощупать» его незаметно не удалось, а лезть нахрапом было нежелательно. Однако здесь что-то не так…

Саша беспокоился только об одном: чтобы не сорвался намеченный план. Всю дорогу он прислушивался — нет ли за ним слежки. Подозрительный чиновник вполне мог задействовать «топтунов», чтобы выявить, где живет его визитер. Восточная норма поведения — «в лицо улыбаюсь, за пазухой нож держу» — у политиков является единственным способом выживания. Но «хвоста» не было, и телохранитель благополучно добрался до Петрозаводской, где Николаю удалось снять для них квартиру.

* * *

— Все это, Шура, уже отдает тупым бегством в никуда!

Хоть Николай и пытался говорить тихо, Рената услышала его из соседней комнаты. Саша здесь!

Она протерла глаза, наткнулась на пластырь, приклеенный к виску, осторожно пощупала языком десну. Ноющая боль, конечно, осталась, но это уже совсем не тот кошмар, что прежде.

— Ты только сейчас это понял? — спокойно согласился Саша.

— Тогда — на хрена?..

— Круг сужается, скоро нас отыщут и здесь. Сидеть на месте нельзя, мы должны постоянно идти на опережение. Либо мы окончательно запутаем следы, либо нас вычислят и…

— Ой, да не морочь мне голову! Шо мы будем делать в Краснодаре?

— То же, что и здесь: ничего.

— Как нас вычисляют? У них шо, ЦРУ на посылках?.. Шайта-а-ан! Они бы так преступников ловили, во всероссийском розыске которые… У нас скоро закончатся деньги — и как ты себе представляешь дальнейшее? В «медвежатники» заделаемся? Под банки подкопы рыть начнем?

Саша не ответил. Шаги Николая.

— Ладно, Шур. Смена караула. Пойду перекушу. Она спит.

Хлопнула входная дверь.

Рената почувствовала раздражение. Гроссман только и умеет, что «наезжать» на других. Что-то до сих пор он со своим супер-интеллектом не предложил ничего дельного…

И ей почему-то стало очень жаль Сашу. Ради чего все это терпит он? Из любви к ней? Разве существует на свете любовь, которая идет на такие жертвы? Только в романтических книжках… Что до быта, так там и из-за пустяков лаются будь здоров, какое уж во всем этом самопожертвование?

— Почему ты терпишь нас, Саша? — спросила она, уткнувшись в подушку.

Телохранитель бесшумно скользнул в комнату, и Рената почувствовала его. Кровать слегка дернулась: он сел рядом и положил руку на затылок девушки. Она почти рывком повернулась, хотя это и стоило ей боли в зубах:

— Ты ведь мог бы уже жить нормальной жизнью. Видишь: Гроссман уцепился за меня не на шутку, я одна не останусь… Чем-нибудь это да закончится… А потом, если останусь жива, я найду тебя. Беги от меня сейчас, Саша. Беги. Я приношу всем только горе.

Саша промолчал, продолжая перебирать ее спутанные волосы. А в груди Ренаты прозвучал знакомый и незнакомый одновременно (нет, она уже когда-то его слышала!) голос: «Сестренка! Ни одно существо на этом дряхлом шарике не способно полюбить тебя больше, чем любят твоя собственная душа и твое сердце — безусловно и бескорыстно. А сложнее всего — простить, принять и полюбить самое себя. Это как смириться со смертью». Ответ на ее сомнения или же только осколки лихорадочного бреда? Этот голос, грубовато-грустный, идущий откуда-то из центра груди, никогда не был слышен ей в нормальном состоянии…

Как же прогнать Сашу от себя? Рената предчувствовала: он будет драться за нее до конца. Это видно. Она сдалась, Николай в душе сдался, а Саша будет драться. Бог ты мой! Ну зачем, зачем все это?!

— Уходи! Я уже не хозяйка тебе, но я в последний раз приказываю: уходи прочь! Не заставляй меня терзаться еще и угрызениями совести, мне и так всего хватает…

Саша осторожно прикрыл ее губы ладонью. Рената оттолкнула от себя его руку. Она чувствовала приближение истерики, но сдерживаться не желала:

— Даша, Артур, ты — я не переживу всего этого! Я иногда даже думаю, что Артур сделал это нарочно, из мести. Хочешь и ты отомстить мне за что-то? Тогда скажи — за что? Что я тебе сделала? Кто ты?

— Женская логика… — улыбнулся Саша. — Отчего ты решила, что Артур хотел тебе отомстить? И за что?

— Да он просто ненавидел меня. И накануне… этого… что случилось в твоей квартире… мы с ним сильно поругались. Он меня терпеть не мог, а зачем-то полез под пули. Что еще мне думать?

— Артуру это было суждено. Дарье — тоже. И Артур не ненавидел тебя.

Внезапно черты его лица претерпели метаморфозу, и Рената вздрогнула. Глаза Саши потемнели, да и весь он неведомым способом стал другим, похожим на… О, нет! Это галлюцинация!

— Ты дура, если еще не поняла, что он тебя не ненавидел! — голос тоже был не Сашин. — Это ты не считала его за человека!

— Нет, нет… Неправда! — прошелестела Рената бледными губами и отодвинулась, но незнакомец, в которого неведомым способом вдруг обратился Саша, точно взбунтовавшееся отражение, последовал за девушкой, пока не схватил ее за руки и не придавил их к постели.

Карие глаза метали молнии, но в то же время взгляд, внезапно ставший и чужим, и знакомым, скользнул поверх Ренатиной головы, чтобы затем вновь обратиться к ее зрачкам:

— Стал бы он умирать за тебя, если бы тебя ненавидел! Артур придумал бы что-нибудь интереснее… Ты дура, которая плюет на собственное мнение, на свою душу, в угоду чужому злословию! Малолетка, не способная думать своими мозгами, решиться на самостоятельный поступок!

— Не надо! — простонала Рената. — Мне страшно! Перестань!

— Слушай! — крикнул он, точно боясь, что ему не хватит времени высказаться. — Слушай! Сегодня наш последний день, поэтому слушай и не перебивай! Когда Саша… я… когда я подошел к тебе в тот раз… я… узнал тебя. И не поверил… Целая вечность — восемнадцать человеческих поколений — и вдруг ты оказалась рядом, до этого мной не замеченная, а теперь — в смертельной опасности… Хотя он… я искал, так искал! Смерть стояла за твоей спиной, — (короткая внутренняя борьба мимически отразилась на его лице, и, наконец, победу одержал темноглазый красавец с бархатным южным взглядом). — Дай же мне сказать, Учитель, я долго терпел! Ей это не повредит! И я хочу поговорить с нею в последний раз — разве это преступление?! — (борьба прекратилась, а взгляд печальных карих глаза смягчился). — Он сделал над тобой и над нами все, что необходимо было сделать, он взял это на свои плечи… так не мешай, помоги ему, Попутчица! И… прости, если что было не так… Хочу, чтобы ты знала: я не ненавидел тебя, а… совсем наоборот… Прощай, — обняв ее (изумленная, потрясенная, уже близкая к разгадке, но боящаяся поверить, она не сопротивлялась), незнакомец тихо спросил: — Можно?..

Губы Ренаты затряслись, на глаза навернулись непрошеные слезы:

— Артур… Мой бедный верный Артур… — прошептала она.

Он взял ее за подбородок и, прикрыв глаза, поцеловал. Руки его подломились, сил больше не было.

Когда он поднял голову, на девушку посмотрели серые глаза Саши, и в них стояли слезы. Рената теперь почти не чувствовала его веса. Он медленно приблизил губы к уху девушки, от горячего, прерывистого дыхания заволновались рыжие волосы на ее виске:

— Прости… С ними со всеми так трудно… Они такие разные, но каждый имеет право поставить точку по-своему… Я очень сильно напугал тебя, маленькая?

— Да… и нет… — ее охватила целая гамма чувств под взглядом ласковых и каких-то неземных глаз Саши. — Значит, это я скоро умру? Да?

— Нет. Ни за что. Ты будешь здесь исейчас любой ценой…

— Но… какова эта… плата?.. — Рената, впрочем, поняла, о какой цене он только что сказал.

— Жить — еще не значит жить, умереть — не значит умереть. Податливей воды ничего не бывает, однако, ударившись о ее поверхность, можно разбиться насмерть. Вода точит камни. Иногда надо быть податливее воды, упорнее воды, терпеливее воды… Как жаль, что ты утратила это тогда… и теперь не в состоянии понять своей не взрослеющей, уснувшей душой… Ведь нам обоим было бы легче, захоти ты вернуться на наш Путь…

— На какой путь, Саша?! Мне сейчас не до твоих ребусов… Почему ты не хочешь спастись и уйти?!

— Потому что я вернусь, а ты — нет! Потому что сейчас мы в точке невозврата… Потому что обод давно должен стать осью, ступицей — и забыть о Колесе, полосующем Дорогу…

— Но что же делать?! Что мне делать?!

— Тебе? — он слегка удивился этому ее вопросу, но ответил: — Жить, конечно…

* * *

В спорткомплексе «Горный цветок» этим вечером было людно: накануне 7 Ноября руководство клуба решило провести межрайонные соревнования по рукопашному бою.

Дмитрий Аксенов был частым посетителем «Цветка», как и его бывший коллега Влад Ромальцев. И если размазня-Ромальцев (так называл его приятель) приходил в клуб поддержать форму и пообщаться с друзьями, то сам Дмитрий за тренажеры садился редко, а к «рукопашке» и подавно не имел никакого отношения. У него здесь были свои интересы, о которых молодой человек предпочитал не распространяться. Он вообще мало рассказывал о себе даже самым близким друзьям, которых у Аксенова было раз, два — и обчелся…

Под потолком огромного зала слегка колыхалось от слабого сквознячка полотно с эмблемой красно-синего герба города: коронованный щит, увитый дубовыми листьями, а на щите — башня, похожая на шахматную ладью, и человеческая фигурка.

На татами были вызваны бойцы от Советского и от Кировского районов. Дмитрий обратился во внимание: это были Хусейн Усманов (Горец) — богатырь славянской наружности, несмотря на кавказские корни, — и Костя Иванов (Самурай) — грозный противник, хоть и казался он поизящнее Горца.

Самурай насмешливо посмотрел на Горца своими раскосыми азиатскими глазами. Усманов что-то сказал, они засмеялись, но тут же подобрались, ожидая сигнала к началу боя.

— Как думаешь, кто? — спросил Влад, поворачиваясь к Дмитрию.

— Га! В том-то и интерес! — Аксенов протер очки и облокотился на барьер трибуны, с которой они наблюдали за происходящим. — Они равны…

Горец ткнул себя кулаком в ладонь и слегка поклонился противнику. Самурай повторил его жест. Зрители зааплодировали, а Дмитрий усмехнулся:

— Эти и в аду баловаться станут…

Влад пожал плечами. Пожалуй, заинтересовать его пока еще могли только такие мероприятия. Ко всему остальному в этой жизни двадцативосьмилетний Ромальцев давно охладел.

Володя-Афганец, сидевший вместе с судьями в президиуме, дал гонг.

Горец и Самурай кинулись друг на друга. Публика восторженно завопила.

А бились они красиво, в «русском стиле». И действительно были равны. Костя-Самурай, знавший особенности приятеля, сразу избрал тактику «взять измором». При его юркости — не такое уж сложное дело. Но и Горец-Хусейн был непрост. Зрители просто изнывали от нетерпения.

И тут, как назло, у Дмитрия запиликал сотовый. Бормоча проклятья, Аксенов протолкался к выходу с трибуны.

В коридоре было тихо, только из зала доносился приглушенный рев болельщиков.

— Дмитрий, это Оскольский.

— Ну, я понял, — недовольно отвечал Аксенов.

— Котов звонил. Евгений Борисович. Сообщил, что «саламандры» нашли объект, поэтому нужно сработать быстрее них. Приказал перетряхнуть «Чероки» по запчастям.

— Афанасич, я тебя Христом-богом заклинаю! Ну Обухов же Кирюха этим занимается! Запамятовал, или как?

— Ты своих-то хоть парочку подогнать можешь? Не в службу, а в дружбу?

— Не могу я, Афанасич, не могу! Соревнования у них ответственные, а завтра праздник и им снова выступать. Не могу «не в службу»! Не торгуйся, Афанасич! Не поймут меня…

— Да у Обухова — так, середнячки. Побойся шефа, ну зашли нам бойцов своих!

— Ладно. Будут Черт и Санчо-Панчо. Пойдет?

— А поопытней кого?..

— Ну ты обнаглел, Оскольский! Я и так тебе навстречу пошел!

— Ладно, ладно, не гунди! — судя по голосу, невидимый Оскольский был очень доволен уступкой Аксенова. — Сочтемся как-нибудь!

Мрачный, как небо в затмение, Дмитрий вернулся в зал. На татами стояли уже двое других — кажется, из ливенцовских (Западный район, то бишь) и ленинских.

— Ну? — Дмитрий толкнул Влада локтем в бок.

Ромальцев рассеянно взглянул на него:

— Что? А! Самурай. Он его на последней минуте «порешил»…

И Влад, якобы держа в руке нож, продемонстрировал прием, с помощью которого Костя победил Усманова. Дмитрий с досадой покачал головой: такое пропустил!.. Ромаха, конечно, и сам владеет приемами «русского стиля», но далеко не на том уровне, как те двое. Наверняка с настоящим, а не символическим ножом, да еще и в руках Кости-Самурая, финал спарринга выглядел блистательно. Вот чертов Оскольский!

 

ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ…

Николай заложил руки за голову и поглядел в потолок. Подремать бы, да нельзя: скоро ехать…

Хлюпая по лужам и раскисшему грязному асфальту, где-то рядом с их домом прошумел автомобиль. Свет его фар, проецируясь сквозь окно, прыгнул на потолок, замер на мгновение, а потом снова ожил. Медлительный «зайчик» полз по белой известке, пока не очутился на обоях стены и не затерялся где-то за шкафом.

Николай прислушался. В соседней комнате их временного пристанища было тихо, только из-под двери пробивалась узкая полоска света.

Нет, Ренатка не вернется к нему. Он уже понял это, оттого и бесился. Они с Шуркой любят друг друга, и он, Николай, третий лишний в их отношениях. Гроссман и предположить не мог, что когда-нибудь окажется в столь двусмысленной ситуации. Жизнь его текла размеренно, просчитано, плавно. Его любили бабы — что ж, он с удовольствием пользовался своими внешними данными и подаренным природой обаянием. Они сходили по нему с ума, он же быстро остывал, получив желаемое. Как ребенок к игрушке. Ну, бывает. В конце концов, он мужик, а это значит, что ему такие маленькие слабости простительны. Рената ведь во всем остальном не знала отказа: Николай никогда не кричал на нее, не придирался, одевал-обувал, будто принцессу. Они и ссорились-то лишь из-за его похождений. Ерунда какая пошлая: «Я приготовила ужин, а ты явился только утром!» Мелочь. Она и готовить-то не умела толком никогда. Зачем ей было нужно тратить силы и «шерлоко-холмсовскими» методами узнавать про личности его… ну, ладно, назовем своими именами: любовниц?! Это от нечего делать. Нарушили ее право собственности. Так, как этого своего… телохранителя… она мужа не любила. Теперь Гроссман отчетливо видел разницу. Значит, тогда ею руководила ревность, обычная женская ревность: «Как так? Я не единственная? Не только моим телом восторгаются? Не только я вызываю экстаз?!» Но в других семьях живут и похуже. И жены терпят — и болячки «стыдные» тихомолком лечат (кстати, даже здесь у Ренаты к нему не могло быть претензий!), и побои за любовь почитают, и пьяного мужа из гостей на себе тащат. Николай был не самым плохим супругом. Просто ей нужен был принц на белом коне. Ну-ну, поглядим, каким «принцем» окажется твой сенбернар, любимая. Когда весь этот романтический флер с погонями растает. Поглядим… Если выживем.

* * *

— Нам пора!

Рената ощутила поцелуй и вырвалась из тревожного сновидения. Тот храм, все те люди, чудовища, огонь — все кануло в никуда, сменившись действительностью…

Саша готов был сорваться с места, как перелетная птица. Только он и был ориентиром для Ренаты, начавшей путать бред и явь…

— Который час? — спросила девушка. Она давно потеряла счет времени: снаружи, на улице, было темно, оконное стекло кропил мелкий дождь.

— Начало первого… Вставай, девочка, вставай! Потерпи еще чуть-чуть…

Что-то в нем было не так. Прежде Рената ощущала, словно кто-то еще был в Сашиной душе. Теперь это чувство пропало. Саша был другим — да, чистым, как и прежде; да, необычным; да, бережно и с любовью хранившим ее — но другим. Они сидели в полном одиночестве и смотрели друг другу в глаза.

— Что-то случилось? — спросила Рената. — С тобой что-то произошло…

Он опустил голову:

— Нет, со мной — ничего…

— Посмотри на меня, — прикоснувшись к его подбородку, девушка мягко приподняла Сашино лицо.

Он невесело усмехнулся, покривив краешки упрямых губ. Впервые Саша показался Ренате настолько спокойным, красивым и задумчивым.

— Ты — самый лучший… — чувствуя, что вот-вот расплачется, она погладила его по щеке. — Ты словно песок: сыплешься сквозь пальцы, не удержать… Я никогда не смогу говорить на твоем языке, думать твоими мыслями, чувствовать твоей душой… Полная безысходность — знать, что я никогда не смогу быть с тобой единым целым… Не смогу быть тобой… А мне бы этого хотелось…

— Со мной? — переспросил Саша.

— Тобой! Тобой…

Вначале он промолчал. Рената закрылась руками. Плечи ее судорожно вздрагивали.

— Зачем тебе это? — голос его звучал так, точно он был где-то далеко-далеко…

— Затем! Только так я смогу тебя удержать!

Саша покачал головой:

— Так — не сможешь… — он поцеловал ее. Поцеловал и поднялся: — Нам пора ехать… нас ждут.

— Кто?

— Николай. Он ждет тебя.

Рената грустно усмехнулась. Зачем он ее подталкивает — и уже не первый день! — к опостылевшему Николаю? Разве не видит, что разбитому сосуду уже не стать прежним — единым, целым?!

— Я надоела тебе? — спросила она.

Саша даже не ответил на эту глупость. Он молча помог ей одеться.

* * *

Подергивая цепочку своего браслета, Николай посмотрел на часы. Половина первого. Хорошо хоть дождь прекращается… Мотор «Чероки» прогрелся, а этих двоих все не было.

С каштана, под которым стоял джип, сорвался лист и, отяжелевший от сырости, кувыркнулся по крыше автомобиля. Наконец свет в их комнате погас. Николай выпрямился, придвинулся к рулю. Вот и они.

Ренату шатало, ноги заплетались. Если бы телохранитель не придерживал ее за плечи, она давно бы уже упала. Да, видок у них еще тот…

— Ну, и где твое сопровождение? — спросил Ник и выбросил окурок в окно.

Саша пожал плечами:

— Может быть, Кудряшов передумал… Что ж, возможно, мы обойдемся и без прикрытия… Я не очень рассчитывал на него.

И он открыл дверцу перед Ренатой.

Однако еще по дороге Николаю пришлось дважды остановиться, потому что бывшую жену укачивало. Гроссман злился: далеко же они так уедут…

— Шурка, возьмите какой-нибудь пакет, пусть она туда… — наконец не выдержал он. — Сколько можно?

А на посту южного выезда из города их задержали…

* * *

— Квартира заперта, на звонок не отвечают! — доложил главный в наряде.

Машины стояли у дома на Петрозаводской. Десять минут назад отсюда уехали Саша, Рената и Николай.

Гармошкой сморщив кожу на лбу, капитан развел руками:

— Ни черта не понимаю. Сейчас узнаю. Рассредоточиться по машинам…

Он извлек рацию и принялся вызывать начальство. Остальные ждали решения капитана.

— В конце концов, им нужно было сопровождение? Как с ними связаться? Прием!

Рация шипела. Капитан выслушал ответ и сквозь зубы бросил:

— Есть!

* * *

— Хорошо, сделаем, Семен Макарович… Сделаем. Уже выезжаем, — Лепетченко махнул своим парням, и те забились в «уазик» с синей полосой на борту. — Сташ велел поторопиться… Давайте, быстро! Быстро!

Проследив за их отъездом из окна своего «Ландкрузера», Андрей покосился на Серегу:

— Трогай. Но не мечись, соблюдай дистанцию.

— Понял, — буркнул парень, хотя на самом деле не понимал ничего во всех этих Андреевских передвижениях.

Джип неторопливо последовал вслед за милицейской автоколонной.

* * *

Гроссман с вопросом в глазах оглянулся на Сашу:

— Опа! Гаишник! Какие предложения?

У Ренаты закололо в груди. Только проверок им сейчас и не хватало…

— У нас есть выбор? — переспросил Саша, щелкнув затвором в кармане куртки.

Постовой попросил их выйти. Рената покачнулась, удержалась за дверцу и со стоном бросилась к обочине. Гаишник удивленно проследил за нею, но, когда она согнулась над травой, понял, в чем дело.

— У меня приказ подзадержать вашу машину до выяснения обстоятельств…

Саша слегка напрягся. Николай следил, не сунет ли он руку в карман. Однако телохранитель не спешил.

Постовой ушел в свою будку и вскоре появился опять:

— Это таблетки. Говорят, от морской болезни помогают, — парень кивнул на обессилевшую Ренату. — Имбирь. Вы ей дайте, может, полегче станет? Я часто проезжающим выдаю…

Гроссман не поверил ушам. Впрочем, и среди гаишников, наверное, встречаются чудаки. Хотя, скорей всего, жена просто понравилась этому парню. На нее частенько «западают» первые встречные, потому — не удивительно.

Саша оперся о капот, закурил. Насвистывая песенку, Николай стал прогуливаться взад-вперед напротив будки постового. Рената проглотила таблетку и легла на заднем сидении джипа.

Минут через десять к посту подъехало два милицейских микроавтобуса и три мотоцикла. Из головной машины вышел человек средних лет. Лоб его избороздила гармошка морщин. Саша и Николай заметили четыре звездочки, светящиеся на его погонах.

— Отряд специального назначения прибыл, Андрей Константинович, — сказал капитан, обращаясь к Саше.

Телохранитель удивился и уточнил:

— Андрей Константинович?

Капитан сверился со своими записями, на всякий случай взглянул на номера джипа:

— Ну да, все верно… — секундное сомнение покинуло его. — Возвращайтесь в машину. Мы следуем за вами как прикрытие… — и без дальнейших объяснений он пошел к своему микроавтобусу.

В сопровождении милицейского эскорта грязный, побитый джип со своими измотанными пассажирами продолжил путь. Со стороны это выглядело до комичности нелепо.

— Кому это ты представился Андреем… как его?.. — спросил Гроссман.

— В том-то и дело, что никому… — пробормотал телохранитель, тщетно разыскивая ответ на тот же вопрос, и отвел руку, чтобы Рената смогла на него опереться.

Ее сердце металось, как маленький зверек в осыпавшейся норке. А она ведь уже думала, что способность переживать и бояться умерла в ней навсегда…

— Спутали с кем-то, поди? — предположил Николай.

— Сомневаюсь… — Саша поджал губы, помолчал и добавил: — И мне это не нравится…

— Мистика, ага! — хохотнул Ник; проникнувшись прелестью происходящей «комедии положений и ситуаций» (пусть непонятной и, возможно, опасной для них), он включил магнитофон и подпел Алене Апиной: — «Самоубийца, ну что же ты де-е-елаешь?»

— Гроссман, не надо петь! — попросила Рената. — Меня только-только перестало тошнить…

— «Он не достоин этого счастья! — продолжал тот, радуясь возможности через очередную «хохму» поддеть бывшую жену. — Только с тобой в обращении смелый он и упивается своей властью!..»

Девушка простонала и зарылась головой под куртку к Саше.

Темнота сменилась светом: они въехали в тоннель под железнодорожным мостом.

Внезапно две машины впереди «Чероки» притормозили и объехали какое-то препятствие. Николай не сразу увидел, в чем дело: обзор дороги закрывал грузовик. Но, следуя примеру водителей передних машин, Гроссман тоже повел «Чероки» в объезд затора.

Препятствием оказались вставшие поперек дороги «Волга» и «уазик» с ярко-синими полосами на бортах. Когда джип поравнялся с ними (скорость пришлось сбросить до минимума), из «уазика» выскочили вооруженные люди и открыли стрельбу из автоматов.

Прошитое очередью лобовое стекло «Чероки» чудом не разлетелось в мелкое крошево. Николай пригнулся, машинально впечатал в пол педаль тормоза, и джип сильно дернуло.

Рената вскрикнула, но Саша быстро придавил ее к своим коленям.

— Сдавай назад, Коля! — крикнул он.

Джип помчался в обратном направлении, задом наперед. Николай вел наобум, боясь высовываться, но ему повезло, что машин в столь поздний час было немного и все они успевали дать им дорогу. Мотоциклисты сопровождения, вильнув, объехали «Чероки». Вслед за ними из микроавтобуса, где находился капитан, выскочили спецназовцы и тоже бросились на защиту джипа. Завязалась отчаянная перестрелка…

* * *

— Поспели к самому началу первого акта! — с веселой торжественностью прокомментировал Андрей, когда они с Серегой оказались в тоннеле.

На дороге со встречным движением (под мостом эти дороги разделяли бетонные перекрытия) царила сумятица, сопровождаемая треском непрерывной пальбы. Сторона же, по которой несся великан-«Ландкрузер», пустовала.

Андрей нахмурился: что-то не то происходило на соседней полосе. Уж слишком много народу, чересчур затяжная заварушка. Он-то предполагал, что потасовка разрешится быстро: парня пристрелят, девку вытащат из машины. Однако неизвестно по каким причинам карты спутались…

Серега съежился и в ужасе притормозил.

Серапионов метнул в него взгляд, по сравнению с которым шальные пули казались просто ерундой.

— Газу! — тихо, но таким тоном, что внутри у водителя все окоченело, приказал он.

«Ландкрузер» снова ринулся вперед — объезжать перекрытия. Андрей с трудом унял вспышку досады и ликования: всего в каких-то трех-четырех метрах от них, за бетонным бортом, из «пробки» пытался вырваться вожделенный «Чероки». Покореженный, грязный, обстрелянный «американец» бестолково тыкался во все стороны, словно засевшая на камнях отмели байдарка. Серапионов не видел пассажиров, но он чуял их, и это вызвало в нем такой всплеск эмоций, какой бывает у гончего пса после удачного выстрела хозяина-охотника. Глаза его пылали, и Серега боялся даже взглянуть в сторону своего, обычно столь бесстрастного, шефа.

Расчет Андрея был прост: к тому времени, как они поспеют на противоположную сторону моста, эти «коммандос», кому бы они ни принадлежали, перевалят друг друга и очистят плацдарм. Главное, чтобы по дурости не ухлопали и девку. Сиди, милочка! Сиди, не высовывайся! Твой соколик летит к тебе, детка!

«Не мешкай, мой лучший ученичок! Я пообещал атмереро посодействовать! Устроим крутой замес?!»

Шины «Ландкрузера» завизжали на подсыхающем после дождя асфальте. Сосредоточенный Серега крутил руль, стараясь удачно развернуть тяжелый джип.

* * *

— В гробу я видел такие разборки! — заорал Николай на педаль газа: в тот момент она была для него воплощением вселенского зла.

— Налево! — быстро отреагировал Саша, едва заметив образовавшуюся брешь между автомобилями.

Они воспользовались моментом и, получив всего пару-тройку лишних царапин, когда задевали бетонный борт перекрытия, выскочили на свободную от машин и людей территорию дороги.

— Теперь гони! — приказал телохранитель, все так же прижимая Ренату к своим коленям. — Оторвись от «Ландкрузера»!

— Где? — Николай вскинул глаза, но зеркало заднего вида было разбито вдребезги.

— Гони, сказал! — рыкнул на него Саша, вынимая пистолет и касаясь пальцем кнопки привода, опускающего стекло в окне.

* * *

— Остановись. Они ушли, — приказал Андрей, понимая, что «Чероки» уже не догнать.

Хоть на вид это и была развалина, с ее мотором поработали на славу. Серапионов уже в который раз похвалил в душе своего «прототипа». Это, конечно, игра на «интерес», но приятно играть с достойным противником…

Серега пристроил «Ландкрузер» к обочине и отдышался. Так и поседеть можно. Вот это босс ему достался… Ну и в переделку же ты попал, Сергей Дубков!

— Я давал тебе приказ тормозить под мостом? — снова бесстрастно осведомился Андрей.

— Ё-моё!.. Да у меня, Андрей Константиныч, руки до сих пор трясутся! Предупреждать же надо!

— Ты — слабонервный? — кажется, на этот раз в голосе босса появился искренний интерес.

— Я? Нет. Но кто ж знал…

— Тогда кретин, — еще больше светлея ликом, выяснил Серапионов и почти нежно прибавил: — Послушай меня внимательно, кретин! Если ты хочешь заработать не «штуку», а лишнюю дыру в черепе, то просто скажи мне об этом и продолжай действовать в том же духе… Договорились? А теперь — трогай…

— К-куда ехать, Андрей Константиныч?

— Да, и еще — задавай идиотские вопросы. Вроде этого. Прямо ехать, кретин, прямо. Ты видишь хоть одну дорогу, кроме этой?

Серега с трудом унял дрожь и повернул ключи в замке зажигания.

* * *

Саша сменил Николая, когда до Краснодара оставалось около ста пятидесяти километров. Близился рассвет. Небо очистилось от туч и кололось ледяными иглами звезд. Почти полная луна серебристым дельфином ныряла между поредевших крон деревьев и грустными провалами кратеров-«глаз» подглядывала за одинокими беглецами.

Рената не спала, но и не воспринимала окружающее как реальность. Это было странное промежуточное состояние, когда ты сам кажешься себе чужим, а тело твое — ненужным, отягощающим довеском к чему-то основному, главному, тому, что и есть ты. Она просто полулежала, откинув голову на спинку кресла, и бездумно смотрела в небо, где вместе с ними скользил опрокинутый ковш Большой Медведицы. И в груди тихо-тихо напевал высокий, с легкой хрипотцой, мужской голос. Рената понимала язык, на котором он пел, понимала смысл, но произнесенное не попадало в ее разум, не запоминалось, не анализировалось. Девушка просто слушала песню, которая не убаюкивала, но и не возвращала в этот мир. Она воспринимала этот чудесный голос как данность…

Николай дремал в переднем кресле.

Вдруг, не снижая скорости, Саша оглянулся. В их джипе уцелело только боковое зеркало, да и то справа.

— Коля! Быстро назад! — скомандовал он, слегка ткнув кулаком в плечо Гроссману.

Тот подскочил и уставился на него.

— Ренату держи.

Николай торопливо перевалился к жене и лишь затем оглянулся узнать, что там случилось.

Их явно догоняли. Несколько машин, которые полосовали дорогу дальним светом фар. К лучшему, что у них в «Чероки» разворотило почти все зеркала: от неожиданной яркости нетрудно ослепнуть.

Послышались отдельные выстрелы. Поначалу Николай удивился, почему стреляющие метят не по колесам, а потом до него дошло, что на такой скорости это может привести к аварии, в которой погибнут все пассажиры джипа. Рената же преследователям нужна живой. Только это, пожалуй, до сих пор и спасало их троих. То, что Рената нужна живой…

Расстояние между машинами быстро сокращалось. Погоня велась не на тяжелых внедорожниках: джипы никогда не отличались особенно большой скоростью. Пожалуй, только «Чероки» Сокольникова был в этом плане исключением — выносливый и достаточно быстрый. Но все же и он проигрывал более скоростным автомобилям…

С потрясающей легкостью три небольших машины догнали «американца». Николай успел заметить, что это были «Форд», далеко не новый «Тускан» и «Химера» — двухместная, любительская, редкая в России… Две последние — вообще гоночные модели.

— У тебя автомат под ногами! — бросил Саша и выстрелил в «Химеру» из пистолета, с левой руки.

Тем не менее, джип слегка дернуло.

Рената присела на корточки и закрыла голову руками. Николай, с перепугу быстро разобравшийся с автоматом, дал очередь в водителя обходящего их справа «Форда». Машина преследователей кубарем покатилась в кювет. Но и из «Тускана» стали ответно стрелять, целя в его окно.

— Голову береги! — сказал Саша.

«Тускан» перестроился влево, и вдвоем с «Химерой» они стали подталкивать джип к обочине. Как ни крути, преследователи добились своего: телохранителю пришлось заметно снизить скорость. Тогда-то вместо опрокинувшегося «Форда» и появился великан-«Ландкрузер».

Николай попробовал «снять» очередью водителя джипа-«японца», но пассажир, который сидел по левую руку от шофера, чуть перегнувшись, выстрелил в Гроссмана. Пуля с отчаянным визгом метнулась у самого уха Николая. Всего какие-то миллиметры… Если бы стрелявший сидел справа, Ника уже не было бы в живых. Спасибо правостороннему движению в стране Восходящего Солнца…

…«Ландкрузер» прижался к борту «Чероки» и спихнул его в кювет. «Американец» перелетел через канаву, грохнулся на колеса и помчал по траве. «Тускан», «Химера» и прочие по-прежнему неслись по трассе, а вот «японец» прыгнул вслед за «Чероки»…

…Рената одной рукой продолжала укрывать голову, а другой отчаянно цеплялась за обшивку кресла. Ее болтало из стороны в сторону, она бесчисленное количество раз ударилась щекой, но не выдала ни звука.

Николай попробовал стрелять еще, но от бешеной тряски лишь потратил впустую патроны, и в итоге автомат безнадежно заглох.

— Котлован! — крикнул Гроссман, однако это прозвучало уже в тот момент, когда они свернули и проскочили над самым краем, только заднее колесо, забуксовав на откосе, сбило вниз кусок слежавшейся глины.

Водитель «Ландкрузера» не стал рисковать и свернул в сторону трассы…

…Перемахнув через насыпь, искореженная груда металла, которую представляет собой «Чероки», опрокидывается и, кувыркаясь, летит вниз, в черноту и пустоту котлована…

…Николай очнулся почти сразу и обнаружил у себя под мышкой странно изогнутое туловище Ренаты.

— Зашибись! — сказал Гроссман и встряхнул ее.

Рената тихо застонала. Выпутываясь из страховочного ремня, Саша оглянулся:

— Живы?

Джип стоял среди пожухлой осоки, на дне котлована, не долетев до воды всего несколько метров. Сверху за ним тянулся по склону след из ободранной земли: там они катились.

— Рената! — телохранитель рывком перевесился назад и приложил ладонь к горлу девушки.

— Жива она, жива! — прохрипел Гроссман, забыв об ушибленном затылке.

— Позаботься о ней! — Саша раскрыл дверцу и бросил возле Николая полностью заряженный «ТТ»: — Если придется стрелять — отстреливайтесь.

— А ты?

— Ждите меня вон в том перелеске. Не вернусь через пять минут — уезжайте в Краснодар.

Выскочив из машины, он махнул рукой. Ник перебрался вперед и с трудом, но все-таки завел джип. «Чероки» выкарабкался по пологому берегу и прямо через поле помчал к лесополосе.

Припадая к земле, хватаясь за пожухлые стебли и корни кустиков, Саша выбрался на дорогу.

…Если бы оставалось не так мало времени и запасов сил…

«Действуй, братишка! Жизнь дана, чтобы ее прожить, а не проспать! Вперед, ату их!»

Саша выскользнул из-за пригорка, для подстраховки прокатился по земле, не совсем уверенный, что его не заметили. Возникнув за спиной одного из ближайших преследователей, которые после падения их джипа выскочили из «БМВ» и спортивных автомобилей, телохранитель придушил его, но не выпустил, а прикрылся вмиг обмякшим телом. Перехватив руку жертвы, Саша выдернул у него из пальцев пистолет и, укрывшись за «БМВ», положил еще нескольких, не успевших спрятаться.

Крики, топот, стрельба…

Где «Ландкрузер»? Где «Ландкрузер»?

Мысли на долю мгновения метнулись к Николаю и Ренате, и тут невыносимая боль прожгла ребра…

…Телохранитель выпускает из рук изрешеченный пулями труп своей жертвы, зажимает локтем рану в боку, но, не сделав и шагу, падает на одно колено.

Тишина. Абсолютная тишина. И боль…

Возле скорчившегося на дороге Саши возникает мужской силуэт.

— Мой выход… — произносит мужчина, бьет телохранителя рукоятью пистолета в висок, а затем поворачивается к выползающим из-за машин подчиненным. — А вам — антракт. Займитесь им!

— А он что, жив еще? — удивляется кто-то.

Мужчина подобирает полы элегантного черного плаща, садится на корточки и прикладывает два пальца к Сашиному горлу:

— Да, жив. И чтобы оставался в живых до моего возвращения. Страхуйте моего шофера. Следуйте в Краснодар, но старайтесь сильно нас не обгонять.

Серапионов распрямляется, скидывает плащ в руки одному из услужливо подступивших спутников. Другой в это время стягивает куртку с неподвижного телохранителя.

— Ну, и не скучайте без меня, что еще сказать! — Андрей улыбается, небрежно разводит руками, а затем сует их в рукава поданной куртки. — Похож?

— Один в один! — почти хором отзываются окружающие.

— Трупы приберите, — поморщившись напоследок при виде физиономий приспешников, он перепрыгивает канаву и удаляется в направлении леска — туда юркнул загнанный «Чероки»…

«И не забудь про крутой замес, мальчик мой! Впрочем, я тебе напомню, мало не покажется!»

…В дальнейшем пришлось пробежаться, чтобы вид иметь усталый и потрепанный. Впрочем, Андрей и без того замучился, гоняясь за этой троицей уже без малого две недели.

* * *

Сломанная или вывихнутая ключица дребезжала адской болью. Николай попытался прощупать, есть ли перелом, но только ухудшил ситуацию. Рената вскрикнула и отогнала его.

— Ну я же не врач… — оправдываясь, пробормотал Гроссман.

Прошло уже гораздо больше отведенных Сашей пяти минут, а его все не было.

— Надо ехать, — вздохнул Ник, понимая, что телохранителя, скорее всего, уже нет в живых.

— Только попробуй! — ответила девушка.

Джип стоял в самой чаще, все двери его, несмотря на пронзительный ветер, были раскрыты настежь.

— Не дури, надо ехать. Если он живой, то найдет нас…

— Заткнись, Гроссман!

— Рената! Коля! — вдруг послышался знакомый голос. — Вы где?

Забыв о боли, Рената вывалилась наружу и, хромая, бросилась навстречу Саше:

— Тут! Саша! Мы тут!

Телохранитель нагнулся, уперся ладонями в колени, опустил голову и перевел дух.

— Ты ранен?! — встревоженно спросила она, подбегая. — Ты ранен?

Он выпрямился, обнял ее. Ренате показалось, что в его взгляде мелькнуло любопытство. Так странно…

— Все о’кей, — тихо сказал Саша и покосился на Гроссмана: — На ходу джип?

— Чем-то цепляет землю, а в целом ничего… — Николай заглянул под колеса. — То ли подвеска, то ли еще какого-то хрена…

— Черт с ним. Загружайтесь, ехать надо… — телохранитель сел за руль.

Рената не могла понять, что здесь не так. Но что-то было не так. И этот взгляд, снова метнувшийся поверх ее головы, и незнакомые нотки в знакомом и любимом голосе. И, в конце концов, — «о’кей»… Он уже не раз удивлял ее чем-нибудь непривычным и, вроде бы, не свойственным ему, но почему такой изучающий, отстраненный взгляд? Ах, лучше бы в свое время он остановил свой выбор на сценическом искусстве — и не случилось бы с ним всего этого…

Джип немного пошел юзом, выправился, громыхнул, пополз и медленно набрал скорость.

— Кто это был? — спросил Николай.

— Не знаю, — как обычно, Саша был неразговорчив.

— Много их там было?

— Достаточно.

«Чероки» спотыкался, как рейсовый городской автобус, правая фара и обе «противотуманки» были разбиты. Выругавшись сквозь зубы, телохранитель наконец остановился и вышел посмотреть, в чем дело.

— Вот дерьмо! — донесся из темноты его голос. — Надо менять колесо! На диске едем…

Тут уже удивился и Николай:

— У нас нет «запаски»!

— Как — нет? А это что? — Саша указал пальцем на колесо, прицепленное сзади кузова.

— Так мы же ее и меняли, ты что, Шур?!

— Ну, и?.. Есть конструктивные предложения, или поедем на жеваной резине?

Телохранитель ничего не предлагал и ждал их решения. Николай потер глаза. Ну вот, всегда ратовал за разумность, а теперь и сказать нечего, когда предлагают. Где в лесу им найти колесо, да еще и для джипа?

— Попробуем поставить старое? — вдруг нерешительно проговорила Рената. — Может, дотянем?

— Хорошо! — Саша ткнул кулаком покрышку «запаски»: — Ник, займись!

Окончательно обескураженный тоном телохранителя, Гроссман вышел из машины:

— Может, ладонька Рената Александровна, вы таки соизволите подышать свежим воздухом?

Рената с трудом выкарабкалась наружу. Запал исчез, боль снова вступила в свои права. Саша не сделал в ее направлении ни шага. Правда, потом, словно опомнившись, обнял за талию и увел в сторону.

— Что у тебя? — телохранитель кивнул на плечо Ренаты, которое та прикрывала рукой.

— Не знаю. Очень болит ключица…

— Поломалась, что ли? Давай посмотрю.

Он посадил ее на ствол упавшего дерева. Девушка расстегнула дубленку и кофточку. Саша внимательно осмотрел и прощупал ключицы.

— Перелома нет. Вывихнуто у плеча.

— А вправить — это очень больно?

— Да.

— Ты сможешь? Я потерплю.

Саша некоторое время держал ее руку, слегка покачивая и расслабляя. Внезапно его пальцы крепко и уверенно сжались, и он сильно рванул плечо девушки. Рената стиснула зубы, но не выдержала, упала в обморок.

— Ч-черт! — прошипел телохранитель, успев подхватить ее под мышки.

Пришлось сесть и усадить Ренату к себе на колени.

А в ней и правда есть что-то, чего не передали фотографии… Даже в такой. Он едва узнал в этой измотанной женщине ту хохотушку, которую видел на снимках в Новосибирске. Но она волновала его, и еще как! Андрей покачал головой: вроде, ему не пятнадцать лет, да и Рената — не первая девица, севшая на эти колени. Веселая ситуация! То ли он так проникся своим персонажем, что смотрит на девчонку его глазами, то ли в ней действительно присутствует какая-то мистическая притягательность. Даже назвать это шармом как-то не к месту…

Впрочем, к делу. Шуры-муры — это потом. Если доведется. А хотелось бы, чтобы довелось …

Андрей осторожно встряхнул ее.

— Ку-ку! Давай уже, возвращайся, детка!

Интересно, как у них с телохранителем принято сюсюкаться между собой? «Зайчик»-«кошечка»? «Птичка»-«рыбка»? Пожалуй, сохранять нейтралитет и действительно поменьше разглагольствовать, как советовал Рушинский — лучший выход. Пусть сама говорит…

Девушка что-то простонала, веки ее затрепетали. Андрей поглядел в сторону Гроссмана, который возился с колесом. Не иначе, как впервые выполняет такую процедуру, красавчик. Андрей и сам, даже ради интереса, никогда не утруждал себя починками автомобиля. Для таких нужд существуют станции техобслуживания. А вот Николай в роли механика презабавен. Интересно, что он сейчас думает про обнаглевшего телохранителя?

— Все? — прошептала Рената. — Вправил?

— М? — Андрей оторвался от созерцания Гроссмана. — А, да, вправил. Неплохо бы тугую повязку наложить и походить в ней с недельку. Но и так сойдет. Да-а-а… не везет нам с диском…

— Ты о чем? — не поняла Рената.

— Может быть, все же отдадим его? Надоело мне щемиться по углам…

В ее глазах засветилась надежда:

— Ты узнал, где этот проклятый диск?!

Андрей замер с приоткрытым ртом, на полувздохе. Такого оборота дел Серапионов никак не предполагал.

А девушка даже нашла в себе силы выпрямиться у Андрея на коленях и вцепиться обеими руками в воротник его куртки. Ну, не его куртки, разумеется…

— Саша! Ты узнал?! Господи! Мы свободны! Господи, господи, господи! Саша, где он?!

— Ты что — действительно согласна отдать его?

Молитвенно сложившая ладони перед грудью, Рената оторвалась от восхвалений Создателя и уставилась на Андрея с неописуемым изумлением:

— Ты смеешься?! Да я сама теперь гоняться за ними буду, чтобы они отстали! Где же он?

Ужасно не хотелось ее разочаровывать. Но теперь Серапионов хотя бы выяснил главное: они, все трое, понятия не имеют о местонахождении диска. А чем больше Андрей общался с этой девчонкой, тем безнадежнее таял его недавний настрой наказать их за причиненные неудобства. Ну кто сказал, что она должна знать о делишках своего папаши? С чего вдруг руководство «Salamander in fire» вбило себе в головы, будто диск у нее? Конечно, она убегала! А кто бы ей поверил, что это не так? Запытали бы до смерти — да в речку вниз башкой. И телохранитель со своей позиции все верно делал, ему по статусу положено было оборонять хозяйку, вот он и оборонял ее. Потом, понятное дело, втрескался в нее по уши — в такую да не втрескаться?.. Ну не стали бы они в пику себе таскать этот диск, если бы он при них был. В крайнем случае, уже воспользовались бы информацией с него, на это больше месяца было в запасе… Хотя… телохранитель — темная лошадка. Девчонка-то явно не знает, а вот его потом нелишне будет допросить. С пристрастием. Если выживет. Да и этот, муж ее отставной, лопушок долговязый. Тоже может свою игру играть.

А что если Рената уже раскусила его, Андрея? Вдруг сообразила, что вовсе не телохранитель он? Да виду не подала? Женщины ведь хитрые бестии. Все-таки не надо обольщаться, что так уж безукоризненно он похож на этого Сашу. Ну, сие сомнение вообще легко проверить…

— Я пошутил… — угрюмо выговорил Андрей. — Не знаю я, где диск…

Рената сразу ослабла. В ее глазах читался такой укор, что даже ему стало немного не по себе.

— Как ты можешь? — еле слышно выговорила девушка и заплакала.

Ну вот, пора мириться. Заодно и проверим…

Андрей поднял ее и унес еще дальше. Угу, вот неплохое и, главное, укромное местечко…

— Прости, прости… Видишь, совсем голова не соображает, — прошептал он ей на ухо. — Забегался. Прости меня, ради бога… Черт! — Андрей прихватил ее за подбородок и стал целовать — в губы, в соленые от слез щеки. — Хочу тебя ужасно!

Еще бы не хотеть. Почти месяц, как бесноватый, по всей стране носится, женщин только сквозь стекло «Ландкрузера» видит. Тут озвереешь, не то что…

— Ничего, все прошло… — отвечала Рената, с нежностью гладя его по лицу. — Я понимаю…

Одежды на ней сколько… Ч-черт… Нет, она не притворяется, это уже точно. Андрею и самому стало смешно: впервые в жизни он вот так, черт знает где, в лесу, ночью, на валежнике, да еще и поздней осенью… А ведь заводит! Заводит настолько, что швы на джинсах уже трещат и внутри все ломит в предвкушении…

Какая у нее грудь! Свихнуться можно! Недаром отец смеялся, что от Ренаты теряли голову чуть ли не все новосибирские мужики! От такой немудрено голову потерять…

Андрей целовал нежную, пахнущую молодой осенью, кожу девушки. Что-то шептал, рванув ее тело на себя, вторгаясь в нее, гибко скользя меж ее горячих бедер, замирая от несказанной неги и разгораясь вновь. Не смог сдержать громкого стона, почти крика, ощутив феерию экстаза…

Рената отдавалась отчаянно, словно в последний раз. Боль во всем теле, страх утратить любимого после их разговора перед отъездом, пережитый ужас погони и панического бегства, исчезновение и возвращение Саши — все это затмило и странности его поведения, и чужой запах, и привкус иной энергетики, и даже манеру любить — жарко, ненасытно, властно. Но ни звука не вылетело за все это время из ее уст…

Серапионов не подозревал, что все настолько изменится для него после их встречи. Он не ожидал от себя ничего из того, что, перевернувшись в его душе, откликнулось в сердце и разуме. И речь тут не об успешности «проверки», не о Ренатиной искренности, даже не о древней, как мир, власти женского очарования над мужским началом. Дело в чем-то другом. В неких глубинных и смутных воспоминаниях, наверное…

— Ты сказочна! — сказал он, обнимая Ренату. И не покривил душой нисколько. Ему было с кем и с чем сравнивать… А она оказалась вне всяких сравнений: такой женщины у него еще не было никогда. И такого сладостного послевкусия, как теперь, в результате обладания этой женщиной, — тем более…

Рената села, отдышалась, подогнула под себя ноги и, закусив губу, принялась застегиваться. Андрей понял, что боль в ключице доставляет девушке почти невыносимые страдания, и просто из благодарности за что-то волшебное, что минуту назад проникло в него, помог ей привести в порядок внешний вид.

— Сашенька! — она обвила его шею руками и вдруг расплакалась. — Только останься в живых! Пожалуйста!

— Тихо, тихо, тихо! — Андрей ободряюще похлопал ее по спине и погладил по волосам. — Все будет как надо.

— Эй! — вдалеке послышался голос Николая. — Ну, вы где?! Нашли, на фиг, время! Идете, нет?

Андрей внутренне выругался на него за то, что разрушил очарование момента, и помог Ренате подняться.

* * *

Саша очнулся. Он лежал в автомобиле, на заднем сидении, со связанными за спиной руками.

Машину окружали какие-то заросли. В предрассветных сумерках Саша различил угол черепичной крыши дома и фрагмент стены из красно-белого кирпича. Незатейливый узор был выложен именно красным, и телохранитель вспомнил знакомую с детства архитектуру: такие здания строили частники в южных районах России и на Кавказе. Скорее всего, это Краснодар или его предместья…

Раненный бок жгло. Саша какое-то время полежал, не шевелясь и ожидая, когда стихнет боль.

Судя по дизайну салона машины, он сейчас в той самой «БМВ»… Кроме него, внутри нет никого. Но Саша чувствовал их неподалеку — видимо, вышли на перекур, кого-то ждут. Даже понятно, кого. Теперь понятно и что это был за Андрей Константинович, о котором говорил капитан спецназа в Ростове… Понятна и приветливость помощника мэра… Но как они это сделали?! Впрочем, не до размышлений сейчас. Когда телохранитель представил, в какой опасности сейчас находятся Рената и Николай, он забыл о своей ране.

— Щас гляну! — раздался приглушенный голос.

Дверца «БМВ» щелкнула.

Саша тут же принял прежнюю бессильную позу и закрыл глаза.

— Не! Не очухался!

Хлопок. Тишина.

Саша аккуратно и очень медленно повернулся набок и стал протягивать онемевшие связанные руки через бедра. Хорошо, что на нем нет куртки, в лишней одежде проделывать подобный трюк было бы намного сложнее…

Он возился минут пять, если не больше. Нельзя допустить, чтобы машина покачнулась — это выдаст его намерения. При этом силы утекают на борьбу с наплывами дурноты.

Наконец основное получилось: горящие в запястьях руки проскользнули на бедра. Надо бы отдохнуть, но каждая секунда дорога. Либо пан, либо пропал. Саша удерживал сознание и при этом напрягал мышцы туловища, чтобы согнуться и протащить кисти под коленями… под ступнями… еще чуть-чуть… Всё!

Он впился зубами в узел веревки и, размусолив его, освободился.

Кровообращение в передавленных конечностях успело полностью восстановиться, прежде чем те парни возвратились в машину. Уловив их приближение, Саша вовремя спрятал руки за спиной и снова прикинулся бесчувственным. По животу, с правого бока на левый, стекала струйка крови из потревоженной раны. Судя по всему, пуля расплющилась о ребро и засела в мышце. Молодой человек чувствовал инородное тело, но пока думать о том, чтобы избавиться от него, даже не стоит.

Машину тряхнуло: парни с обеих сторон одновременно плюхнулись в передние кресла.

— Не сдох он там? Глянь-кось! — сказал водитель.

Его напарник потянулся к Сашиному горлу:

— Ни хрена се! Как стометровку пробежал!

Он не успел ничего сообразить за тот момент, когда телохранитель выхватывал пистолет у водилы. Ну а в следующую секунду соображать было уже некому: фонтан крови и куски мозга брызнули на лобовое стекло из простреленного затылка парня.

Шофер сидел с приставленным к виску стволом в страхе сделать малейшее движение. Саша накинул ему на шею ту самую веревку, которая совсем недавно спутывала его руки, и затянул «удавку».

— С остальными связь имеешь? — вкрадчиво прозвучало у самого уха.

Хрипя, шофер едва заметно кивнул.

— Как? — удавка слегка ослабла.

— П… по рации… — выдохнул парень.

— Стекло протри.

— Ч…че?

— Стекло. Протри.

Пока водитель избавлялся от трупа, попросту выпихнув его из машины, и отмывал стекло, Саша целил в него из пистолета.

— Назад, — телохранитель слегка двинул вооруженной рукой, указывая на водительское кресло.

Парень переполз обратно, и снова удавка очутилась на его шее.

— Теперь свяжись со своими в других машинах. Передай приказ: дождаться «Чероки». Как появится, доложить тебе и следовать за ним на расстоянии.

Водитель кивнул. Во время разговора ствол сверлил его висок, а веревка то натягивалась, то ослабевала. Он все передал так, как приказал Саша.

— Ты будешь замыкающим, когда остальные уберутся вперед. Сюрпризы будут?

— Нет.

— Смотри! Мы в Краснодаре?

Короткий кивок.

— Кто этот человек?

— К…кто?

Веревка затянулась, выдавив из его глотки булькающий хрип.

— С…Серапионов… Андрей Константинович…

— Кто он?

— Сын босса.

— Как вышло, что похож на меня?

— П… пластическая оп-перация… По слухам…

— Что это за команда? Кому служишь?

— Корпорация. Сибирская. «Salamander in f…fire».

— Чем занимаются?

— Не знаю… А-а-а-х-х-р-р-к-к… Разным… Официально — поставкой техники…

— Неофициально?

— Я знаю только, что у них связи в «горячих» точках у нас… и… с арабами, кажется…

— Поставки оружия?

— Может… Не знаю. Другим занимаюсь. Клянусь мамой!

— Что еще? Наркобизнес?

— Не знаю… — шофер затрясся в начинающейся истерике. — Не знаю, клянусь!

— Ждем, — Саша потравил веревку, намотал ее концы на кулак и откинулся в кресле, положив руку с пистолетом на колено.

* * *

Рассвело. «Чероки» мчался мимо небольших беленьких домиков с фруктовыми деревцами в палисадниках. Начало города…

Ухватившись за больное плечо, Рената свернулась в клубочек на заднем сидении.

Андрей покосился на нее и, убедившись, что она спит, вполголоса произнес:

— Ник! Ник! Эй!

Гроссман поднял голову.

— Может быть, отдадим диск? Мне все это надоело…

Реакция Николая была примерно такой же, как у Ренаты. Андрей стиснул зубы. И тут — в «молоко».

— Т-с-с! — одернул он Гроссмана. — Не вопи! У меня подозрение, что Рената знает, но хочет отомстить за отца.

— Да ты шо, Шура! Смеешься?!

Андрей со значительностью посмотрел на спутника, и тот притих. Пусть сомневается. Остается телохранитель. Дьявольщина! Замкнутый круг какой-то! Но не мог же этот проклятый диск развоплотиться! Кто-то же вытащил его из камеры хранения в «Шереметьево»! Кстати, а кто из них троих ездил туда? Записка лежала в девчонкиной куртке. Но уже понятно, что Рената ничего не знает…

— Ник, а ты сам был в той камере хранения?

— Когда и зачем? — бросил Николай.

— Перепроверить меня, например? Вдруг я солгал? — Андрей слегка прищурился.

— Хватит мне голову морочить, Шура! Не время таки, уж поверь!

— Ник, а ведь ты приехал в Москву раньше нас…

— Ну и что? Подожди-ка! Шура, ты что, в чем-то меня подозреваешь?

— Да в общем нет… Но… камера была пуста… — Серапионов передернул плечами. — Странно все это…

Понятно. Подозрения с Николая, конечно, не сняты, но все стрелки сходятся, пожалуй, на последнем — на Александре. На телохранителе. Что ж, если он сдохнет, да еще и по вине дуболомов-помощничков, Андрей с тех головы поснимает, не задумываясь.

— Шура! Мы только что проехали «Химеру»! — воскликнул Гроссман, приникнув к стеклу окна.

— Какую еще «Химеру»? — поморщился Андрей.

— Гоночную! Ну, машина этих парней! Рядом с обочиной, в кустах… О, кажется, она выехала на дорогу… За нами! И «Тускан»! И «крузер»! Шура, ходу, это они!

Ч-черт! Андрей был в бешенстве. Эти дуболомы совсем рехнулись — средь бела дня эскорт им устраивают! Они работать с ним отряжены или на коньках кататься?! Ох, и осточертело комедию ломать!

«Чероки» вылетел на огромный краснодарский мост над водохранилищем. Город раскинулся справа, слева — залив и многочисленные заводы промышленного района. Преследователи не отставали, но и не приближались. Рано или поздно, этот красавчик догадается, что здесь что-то не так. К чертям из города, разбираться будем в безлюдных местах! Благо еще, что праздник сегодня, все дрыхнут… Но эти-то, эти!.. Кретины недоделанные!

— Колесо не выдюжит, Шура… Стрелять тоже почти нечем…

— Да хрен с ним! Я их голыми руками порву, уродов…

Андрей почти не преувеличил. Сейчас он был на это вполне готов.

Краснодар остался далеко позади. По краям шоссе появились первые пригорки. Рената проснулась.

— Снова? — всхлипнула она.

Мужчины не ответили. Дорога вильнула. «Эскорт» заметно отстал.

— Ч-черт! — прошипел Андрей: пути дальше не было, заборчик во всю ширину дорожного полотна перегораживал шоссе.

«Чероки» снес легкие доски и полетел дальше. Навстречу им из зарослей выехало три автомобиля.

Андрей пробормотал:

— Вот и Кощеева нежить пожаловала. Ну, здорово, смертнички! — и обернулся на Ренату: — Посмотри, твоя «сидушка» не снимается?

— Как?

— Как в поезде! Как!

Она встала коленями на резиновый коврик и дернула сидение:

— Кажется, нет! — дернула посильнее. — Снимается, Саш!

Он швырнул через плечо пистолет.

— Бери, лезь туда, накройся и сиди! Ну шо, панове, покуражимся? — передразнил Андрей Николая и на полную громкость включил магнитофон. — Не скучай, любовь моя!

Рената кувыркнулась в душную, пропахшую бензином и пылью, полость под сидением. Женщина покрупнее и повыше там не поместилась бы ни за что. Да и Ренате в бок воткнулось что-то твердое, с острым краем.

— Ай!

Гроссман «утрамбовал» ее подушкой сидения. Машина ухнула в кювет и остановилась…

…Магнитофон надрывался, от хрипа колонок вздрагивали все внутренности изуродованного железного коня…

…Рената выпростала руку, сжала больное плечо, а потом ощупала мешающийся под боком предмет. Жесткая кожа, холодные металлические застежки…

…Андрей и Николай выпрыгнули из машины. Вытащив из-за пояса пистолет, Серапионов пробормотал:

— Сюда бы «дробовичок» еще…

…Двигаясь напролом, ни секунды не давая противнику на то, чтобы опомниться, Андрей начал стрельбу. Гроссман палил из «ТТ», но Серапионов обошелся бы и без его поддержки. Гибко бросившись на землю, Андрей мгновенно заменил использованную обойму на полную, а потом, как ни в чем не бывало, продолжил наступление. Он казался заговоренным: пули пролетали мимо него. Николай боялся поднять голову, не упоминая уж о том, чтобы выскочить вслед за спутником на дорогу. Так и лежал, терзая длинными пальцами клочья травы…

…Когда Андрей добрался до машины врагов, те двое, что оставались в ней, стали похожими на решето. Другие плавали в крови на дороге. Проехав по снесенному ограждению, к ним подлетел «Ландкрузер», водитель которого, притормозив, оцепенело таращился на картину бойни. Сосед водителя сделал еще пару выстрелов: двое уцелевших после нападения Серапионова теперь пытались скрыться за кустами — и ткнул шоферу в бок:

— Ходу!

…Николай заметил большую машину, что проскочила мимо них. Стрельба оборвалась, Андрей спрыгнул к нему, с усмешкой забрал опустошенный «ТТ», весело покачал головой, мол, «помощничек, ничего не скажешь»…

…В полости под креслом дышать было уже нечем. Рената не поверила своему слуху и зрению, когда над головой наконец щелкнуло, а сидение поднялось. Веселый, раззадоренный, лихой, как тогда, в чановской бане, в самом начале их побега, Саша театрально взмахнул рукой:

— Во так вот! Добровольно — и с песнями! Вы-ы-ы-ходи!

— В Краснодарском крае — от трех до семи тепла… — жизнерадостно сообщило радио. — Ветер западный, порывистый, с переходом в северо-западный, 7-12 метров в секунду…

— Саша! — дрожащим голосом вымолвила Рената. — Саша!

— Чего, солнце? — засмеялся он. — Вылезай! Черт! Как охота в горячую ванну, да с пеной! Тебе охота, солнце?

Она выволокла из-под себя «дипломат».

— Саша… это он… Мы все время возили его с собой…

Николай выключил магнитофон.

Все трое зачарованно смотрели на объект их общих горечей и невзгод. Рената затряслась, прикрыла рот растопыренными грязными пальцами и глухо зарыдала. Андрей указал в сторону «дипломата»:

— Дай-ка его сюда!

И пока он, взломав замки, осматривал содержимое — в основном пачки сотенных российских банкнот — Гроссман успокаивал жену.

— Рената! Подойди ко мне! — удостоверившись, что два диска, уложенные в одну коробочку, надежно спрятаны в кармане подкладки на внутренней стороне крышки «дипломата», Серапионов поднялся с корточек. Не оставлять же здесь, с этим растяпой, такую женщину, такой источник неземных наслаждений, каким она сулила стать. Рената создана для любви, для счастья, а не для бесконечных истязаний…

Она убрала от себя руки Николая и подошла.

— Поехали со мной. Нечего тебе тут делать, солнце! — Андрей повлек ее к дороге.

— Куда, Саша?!

— На все четыре стороны.

— Шурка, ты куда?! — остолбенел покинутый Гроссман.

Тут Рената увидела подъезжающий «Ландкрузер».

— Саша! Сзади!

Он улыбнулся и только прибавил шагу в направлении вражеского джипа-«японца»…

…С оглушительным скрежетом тормозов из-за поворота выскочил и остановился бежевый «БМВ».

— Пусти! — Рената изо всех сил пыталась выдернуть больную руку из крепких пальцев Андрея.

Настоящий Саша покинул бежевую легковушку, улучил момент, когда девушка очутилась далеко от Серапионова, и выстрелил. Андрей успел прикрыться «дипломатом», но сломанные замки не выдержали и раскрылись. Пачки купюр полетели во все стороны — в траву, в кусты, на дорогу. Вывалилась и коробка с дисками. Рената рванулась, Андрей перехватил ее поперек талии и, приподняв, выставил перед собой, как щит.

Саша опустил пистолет. Из машины выскочил невысокий парень и, целя то в телохранителя, то в Гроссмана, прикрыл собой пятившегося Андрея с его ношей.

— Хрен с ними, — сказал Серапионов, отшвырнул пустой «дипломат» и обнял девушку уже двумя руками. — Сергей! Подбери коробку! — он кивнул головой в сторону кустов, куда угодили диски.

— От-пус-ти! — Рената колотила Андрея пятками по ногам и пыталась даже ударить затылком в лицо, а он лишь крепче прижимал ее к себе.

Теперь из «Ландкрузера», опасливо пригибаясь, вылез молодец — косая сажень в плечах. Его поза красноречиво говорила об одном: он и рад был бы оказаться сейчас за много километров отсюда, да не повезло. Но при виде раскиданных денег его трусость растаяла, глуповатые глаза блеснули.

— Сергей! Убью, сволочь! — рявкнул Серапионов, что еще больше подстегнуло парня.

Он ринулся в кусты, увидел валяющуюся среди пачек сторублевок полураскрытую коробку, цапнул ее, попутно ухватил и деньги, сколько вместилось в руку, и сунул в карман.

— От-пус-ти! — брыкалась Рената.

Телохранитель пошатнулся, для устойчивости выставил ногу вперед.

— Стоять! — заорал низкорослый парень, решив, что тот нападает, и выстрелил в землю возле него.

— Саша, нет! Стой! Пусти меня, ты! От-пус-ти!

— Шура, не двигайся! — прошептал Гроссман — скорее для себя, чем для Саши.

— Диск! — крикнул здоровяк, поднимая коробку над головой.

— В машину! — приказал Андрей, изрядно утомленный борьбой с обезумевшей Ренатой.

Здоровяк нырнул за руль. Серапионов отшвырнул от себя девушку, прыгнул в кресло слева от водителя и прошипел сквозь зубы:

— Вот дура!

Рената покатилась по траве. Низкорослый, державший на мушке телохранителя и Николая, заскакивал в «крузак» уже на ходу, и вскоре японский джип отъехал на безопасное расстояние, удаляясь в сторону Краснодара.

— Кончить их надо было! — садясь сзади и деловито заталкивая пистолет за ремень брюк, буркнул парень.

— Хрен с ними, — повторил Андрей. — Пусть живут, я сегодня добрый. Где диски?

Серега подал коробку шефу, и тот спрятал ее во внутренний нагрудный карман куртки со словами:

— Всем спасибо, представление окончено. В Краснодар!..

— …Стреляй же! — крикнул Николай Саше, тупо наблюдая за вильнувшим на повороте багажником японского джипа, но телохранитель не в состоянии был даже услышать его. Он подломился и упал на колени.

Рената привстала с земли. Она еще ничего не понимала. Кроме того, что там — Саша. Истинный Саша. А тот… другой… О, нет! Она поползла, потом смогла подняться и, добежав, рухнуть рядом с ним.

Гроссман осмотрел бесчувственного телохранителя. Куртки на Саше не было, только тонкая, пропитанная засохшей кровью до «картонного» состояния рубашка и перепачканные грязью и травяной зеленью джинсы. На холоде он окоченеет за несколько минут, тем более, после такой потери крови.

— Что с ним? — простонала девушка, прикасаясь к бледному лицу Саши. — Он живой?

— Он ранен, — сказал Гроссман и подхватил почти невесомого телохранителя с земли. — Сильно ранен. Давай в ту машину! — он мотнул головой в сторону «БМВ». — Прихвати из джипа вещи, какие сможешь!

Весь салон легковушки был забрызган кое-как затертой кровью и мелкими кусками чего-то светло-розового, органической природы. Рената не поняла, что это. Сейчас девушка думала только о Саше.

Николай уложил телохранителя назад, на окровавленное сидение, а сам побежал за вещами в «Чероки» и по дороге вспомнил: из «дипломата» вывалились деньги.

Он собрал только основную часть. На всё не было времени. Но в кустах Николай заметил тускло блеснувшую зеленым круглую поверхность. Обратная сторона того самого злополучного диска. Видимо, он вытряхнулся из «дипломата» вместе с пачками сотенок и, стукнувшись оземь, выскочил также из коробки…

— Только этого не хватало! — простонал Гроссман. Еще не осознавая, что и для чего делает, Ник подобрал CD.

Удирать отсюда надо как можно скорее. Сейчас здесь начнется такое…

* * *

Они ехали уже долго. Дорога виляла между буровато-желтыми холмами. Высокие пирамидальные тополя и раскидистые акации дополнились совсем непривычной для глаза сибиряков растительностью. Николай, конечно, о флоре и фауне сейчас не думал, но мозг его все равно для чего-то исправно фиксировал происходящее вокруг.

Чего стоило отмыть от крови окна, панели и — частично — обшивку кресел! Гроссман отметил: а ведь он стал уже спокойно относиться к подобным зрелищам. За какие-то сутки все перевернулось в нем необратимо…

Положив Сашу головой на свои колени, Рената время от времени смачивала полотенце водой из бутылки и протирала его пылающий лоб. Изредка он приходил в себя и просил пить.

— Ник! — сменив очередную повязку, взмолилась Рената. — Он истекает кровью. Давай в больницу?

— Нельзя: огнестрел. Представляешь последствия?

— А что, будет лучше, если он умрет?! — выпалила она.

— Ну, не знаю, не знаю…

Николаю было уже все равно: умрут Саша, Рената, он сам — или не умрут. Его сознание стало другим.

— Осталось два бинта, — заглядывая в аптечку, сказала девушка.

Саша открыл глаза. Взгляд его непрозрачных серых зрачков теперь стал немного яснее.

— Сашенька, пожалуйста, держись!.. Я не смогу без тебя…

Ник едва сдержался, чтобы не фыркнуть. А как по кустам с отморозками уединяться — так это запросто… Рената уловила его мысль и без слов, съежилась, заплакала.

— Я ведь… я ведь не знала… — еле слышно выговорила она.

— Да шо ты передо мной оправдываешься? Я те шо — исповедник? Башкой соображать надо, а ты не соображаешь никогда.

— Перестаньте, — попросил Саша, и Рената разрыдалась.

Он положил раскаленную ладонь на ее руку. Он и прежде всегда успокаивал ее этим жестом.

— Я отомщу! — прошептала Рената в комочек мокрого носового платка.

Саша слегка повернулся и прильнул щекой к ее животу. Он был похож сейчас не на человека, но на раненого зверя, молчаливо боровшегося с болью и смертью. По лицу его скользнула слабая улыбка.

Девушка погладила Сашу по тусклым, с проседью, волосам, по розоватому рубцу на скуле — напоминание о чебоксарском пустыре:

— Как я могла забыть это?.. Боже мой… Я совсем сошла с ума…

— Не надо никакой мести, — сказал он, переведя дух. — Просто отдайте им и этот диск…

— Угу! — вставил Николай. — По почте вышлем. Наложенным платежом. И заценим — в миллион баксов…

Рената чувствовала себя грязной, отвратительно грязной, до тошноты. Гроссман прав. А она сама себе ненавистна… Вот если бы сейчас разверзлись небеса и…

«А вот этого не нужно, сестренка! — чуть взволнованно перебил голос из груди. — Не зови! Это мы с тобой уже проходили! Ну-ка соберись! Я обещал — я выполнил обещание. Без этого — никуда. Без правого нет левого, и наоборот. Лишь идеальная сфера не имеет сторон, но нам всем до нее еще ой как далеко!»

И злорадный женский хохот…

Саша поднял руку и обнял Ренату за талию. Она чувствовала, что их нынешняя близость удерживает его на этом свете, а оттого была готова сделать что угодно, всё отдать взамен, лишь бы он не погиб. Даже свою — распроклятую, опороченную насколько можно и даже насколько нельзя — жизнь…

— На мне заживет, как на собаке… И ты все забудешь. Останется только хорошее. Всегда остается только хорошее, понимаешь? Не плачь, Рената.

Девушка дала ему попить. Саша прижался губами к ее руке, затем снова спрятал лицо у нее на животе, под складками кофточки.

— Я скоро верну тебе твою душу… — прошептал он, обжигая горячим дыханием ее кожу.

* * *

Шеф спал крепко, как никогда. Сразу отключился, едва отъехали от места бойни. Иван, их напарник, пересел в другую машину, а Скорпион даже не проснулся посмотреть, в чем дело. (Андрея, кстати, здесь почти все называли за глаза даже не по фамилии, а по прозвищу, будто на «зоне».)

Серега, любопытный по натуре, как большинство юнцов его возраста, не так давно распрощавшихся с детством и школой, хотел бы узнать, что же там такое, на этом диске, за которым они столько гонялись, не щадя живота — ни своего, ни чужого. Когда до города оставалось километров десять, ему приспичило покурить, сбегать до ближайших кустов, а заодно посчитать, сколько же денег перепало нынче на его долю.

И только в Краснодаре Андрей открыл глаза.

— Приехали, Андрей Константиныч!

Серапионов потянулся, сладко зевнул:

— Сколько там натикало? — и присвистнул: — Полдень! Ты что, пешком шел и машину перед собой толкал?

— Да нет, Андрей Константиныч… Ехал не торопясь просто…

Андрей рассмеялся, потом, закинув руки за голову, прибавил:

— Ладно, ладно, не грузись! Я шучу. Правильно сделал: мне хотелось отоспаться…

Шеф сегодня явно в хорошем расположении духа. Просто сочится довольством, как нагулявшийся, накормленный и выспавшийся кот. В Андрее и на самом деле жило что-то кошачье, Серега давно замечал. Правда, чаще это была грозная и дикая сила, а сейчас — натуральный сибирский Барсик, хоть бантик на шею повязывай. Разве что не мурлычет.

Сергей даже позволил себе улыбнуться в ответ на шуточку шефа (на самом деле, конечно, своим сравнениям, но Андрею это знать не обязательно).

— Да уж, нелегко вам нынче было… — подпел он. — Такой расколбас на дороге… Я только у буржуев в кине видал наподобие…

Серапионов снова зевнул, подобрался и сел. Вот уж вроде и не спал котяра, вот уж и готов к прыжку. А ты, Серега Дубков, ба-а-антики какие-то выдумывал…

— Ну что, хоть поглядеть на этот гвоздь, который в заднице у всех сидел! — с этими словами шеф потянулся назад, взял с сидения свой кейс, извлек оттуда этот странный плоский компьютер и пропел себе под нос: — «Какую-то инфекцию сейчас я проглотил!»

Раскрывался компьютер словно книжка. После нажатия кнопочки на панели над клавиатурой он тихо зашумел. Вспыхнул нарядно-синим цветом монитор, замигали маленькие зеленые лампочки.

Серега взглянул туда краем глаза. Разобрать что-либо на экране с его стороны было невозможно. Чего только ни придумают! Компьютер, который работает без подключения к электросети! Недешевая, наверное, игрушка!

Насвистывая что-то себе под нос (вот это да! оказывается, «биг босс» бывает и таким!), Андрей вынул коробку и, ковырнув ногтем трещинку, образовавшуюся на пластиковой поверхности от удара о землю, легко разъял. Верхний, видимый под прозрачной крышкой, зеленый диск лежал на месте. Серапионов «листнул» дальше, на оборотную сторону, и замер.

Затем наступила грозная тишина.

— Зачем ты останавливался? — наконец спросил Андрей. — А ты останавливался, из-за этого мы и потратили столько времени на дорогу!

Чувствуя себя в чем-то виноватым, Серега ответил, что по нужде.

— Где второй диск?

— Не знаю, я все забрал…

Андрей прищурился и покусал губу. Простофиля совсем не так прост, каким хочет казаться. С удовольствием продаст, купит и снова продаст. Разве только на этот раз не с теми связался.

— Только вчера ты разговаривал с людьми Котова… И очень мило разговаривал.

Серега вспомнил о типе из «Мерседеса». Отказываться было бессмысленно, шеф наверняка наблюдал за ними.

— Я не знал, что это люди Котова. Они… ну, один из них… подошел ко мне, сказал, что заплатит десять «тонн», если я передам им какой-то диск. Но я им ничего не обещал! Чессслово! А из кустов я все подобрал!

— Ладно! — легко согласился Андрей. — А деньги, я так понимаю, ты не забыл прихватить!

Серега покраснел и с видом пойманного с поличным воришки вжал голову в плечи.

— Что стоим? — поинтересовался шеф и задушевно прибавил: — Поворачивай, кретин!

Сергей перепугался не на шутку. Нет, «биг босс» злился, но держал себя в руках и выглядел спокойным. Но возвращаться на место той мясорубки…

— Да вы че, Андрей Константиныч?! Там, наверно, уже ментов понаехало!

Андрей потер пальцем веко, почти неуловимым движением выхватил из-под своего сидения пистолет с глушителем и, приставив его к груди ничего не успевшего сообразить Сереги, спустил курок.

Убитый ткнулся лицом в руль, зацепил сигнал. От резкого звука стая бродячих собак рассыпалась в разные стороны. Кровь закапала под ноги трупу.

— Как вы все меня достали! — посетовал Андрей, открыл дверцу и вытолкнул наружу мертвое тело. — Ч-черт! Всегда говорил, что жадность — это смертельная инфекция… Приеду — буду с утра до ночи резаться с Рушинским в «Кваку», ей-богу!

Он пересел за руль, взглянул в зеркало, чтобы вытащить из глаз опостылевшие контактные линзы, а уж только потом завел машину. «Ландкрузер» сорвался с места, оставив на пустынной дороге то, что когда-то было непутевым Серегой Дубковым. Труп в набитой деньгами одежде.

* * *

Бежевый «БМВ» катил внизу, приближаясь к морю. Орел-степняк лениво смотрел на творение человеческих рук и, забавляясь в потоках пронзительного ветра, кружил над приморским городом.

А сам город почти опустел. Вернее, большинство любителей осенних прогулок собралось в центре — в честь сегодняшнего праздника. Машин было совсем мало, людей в погонах — больше, чем гражданских. Много моряков.

Рената отвернулась и опустила глаза на спящего Сашу.

— Куда мы, Ник?

Николай буркнул что-то невразумительное. Он совершенно не знал этих мест.

— Спроси улицу Исаева… — не размыкая ресниц, посоветовал Саша. — Машину потом отгонишь в неприметное место, лучше даже найти чехол…

— Шо там, на Исаева?

— У них там гостиница… Не спрашивай гостиницу, спроси улицу…

Рената проглотила обезболивающее и запила из бутылки. Она держалась исключительно на таблетках, и едва действие лекарства ослабевало, появлялась дурнота, грозившая обмороком.

Светлые стены многоэтажной гостиницы «Новороссийск» ярко выделялись на фоне пасмурного неба.

Горизонт соединял с тучами туманно-ртутную поверхность моря. Справа от бухты мутнели горы. У причалов пестрели суда: корабли, катера, яхты. Все в безмолвии, нарушаемом лишь редкими вскриками чаек. Птицы покинули свою извечную стихию. Теперь они, нахохлившись, сидели на крышах, на заборах или дрались друг с другом и с деловитыми голубями из-за пищи у мусорных баков.

Гостиница была пустынна: не сезон, да и праздник, к тому же…

— Ну, с кем не бывает… — заприметив неодобрительный взгляд администратора в сторону едва переставлявшего ноги Саши, которого из последних сил поддерживала Рената, сказал Гроссман. — Революция… Великая… Мать ее!

Администратор ничего не ответил, показал, где надо расписаться, и выдал ключи от номера.

Дверь лифта «дзинькнула», смыкая створки за Николаем. Саша привалился лбом и плечом к стене, отдышался.

— Гроссман, — Рената взялась за куртку мужа. — Купи ему антибиотиков.

— Каких?

— Не знаю. Любых. Бинтов купи побольше, ваты. Стерильной. Йода, зеленки, марганца, спирта — чего угодно, все сойдет… Кровоостанавливающее… Пластырь… Нашатырь. Шприцы…

— Пинцет… — пробормотал Саша.

— Какой пинцет? — переспросили Николай и Рената.

Он бессильно махнул рукой.

— Пинцет найди! — распорядилась девушка, ткнув пальцем в грудь Николая.

Гроссман довел их до номера. Рената бросилась в ванную. Как назло, полотенца были светлыми. Придется постараться, чтобы отстирать кровь, но делать нечего. Девушка содрала их с крючков — все сразу, скопом: маленькие, для лица, и побольше, для тела — и ринулась в комнату.

— Сюда! — расстелив полотенца в несколько слоев на кровати, Рената помогла Саше лечь.

Николай вернулся через четверть часа.

— Ампициллин. Пойдет?

— Пойдет! — Рената выхватила шприц, сломала ампулу, набрала полностью пять кубиков, щелчками выбила воздух и, сжав мышцу с внешней стороны плеча Саши, воткнула иглу.

Николай поражался четким, отработанным действиям жены. Прежде она страшилась одного вида крови.

Гроссман протянул ей йод и вату. Девушка вымазала руки йодом, растворила в воде марганец — почти до бордового цвета — обмыла рану, края тоже обработала йодом.

— Давай я сам… — Саша попытался приподняться на локте, но Рената настойчиво прижала его к постели.

Николай обмыл пинцет, окунул в марганец, протер напитанной йодом ватой и подал супруге. Ее рука слегка дрожала, Рената до синевы закусила губу и, раздвинув пальцами края раны, полезла в закровившие ткани.

— Черт! Гроссман! Что ты стоишь? Набери в шприц кровоостанавливающее! Сейчас польет, и сильно!

— Оно в таблетках!

Рената сказала такое, что даже Гроссман никогда не решился бы повторить на людях.

— …Так что ты молчал, идиот?! Давай быстрее!

Саша с трудом проглотил таблетки.

— Потерпи, Сашенька! — умоляла Рената. — Потерпи, пожалуйста! Я ищу ее! Потерпи!

Наконец пинцет наткнулся на пулю. Рената поняла это по звуку. Теперь нужно ухватить ее понадежнее и выдернуть. Как дергают зуб. Недрогнувшей рукой. О боже, боже, помоги!

Саша молча стиснул зубы. У Гроссмана не было сил отвернуться, он не следил за своей мимикой, и каждое движение жены отражалось на его лице ужасной судорогой.

— Все! — вскрикнула Рената и бросила искореженную пулю в стакан с марганцовкой.

Кровь действительно хлынула из отверстия, но девушка зажала его бинтами. Саша потерял сознание. Николай автоматически протянул Ренате нашатырь, но та оттолкнула его руку:

— Не надо! Подожди!

Уняв кровотечение, она наложила повязку и залепила ее пластырем.

— Давай нашатырь!

Саша пришел в себя. Рената скорчилась на полу, заскулила, как умирающий щенок. Жизнь иссякла в ней.

Николай уложил ее на соседнюю койку, под безмолвным взглядом телохранителя прибрался и ушел замывать окровавленные полотенца. В холодной воде пятна отстирались достаточно легко. Только теперь Николай ощутил, что здесь пахнет морем — сквозь вонь антибиотика, йода, марганца, чужой крови…

— Ладно, Шурка… Все будет как надо!

— Не делай ничего с диском… — попросил телохранитель. — Ты осложнишь все…

Гроссман ощутил всплеск ярости, схватил кресло, с грохотом обрушил его рядом с кроватью, сел и, стараясь понижать голос, прошипел:

— Да? А тебя все это не трогает? Нисколько? Они, по-твоему, должны остаться безнаказанными?! Одна сука убила тестя, вторая… — он метнул взгляд на Ренату и не стал продолжать, хотя девушка и спала.

Саша перевел дух:

— Я никогда прежде не мог по-настоящему поговорить с тобой. Да ты бы меня и не слушал… Ты всегда все делал по-своему. Я подчинюсь, у меня нет выбора, но послушай мой последний довод: не делай того, что собираешься сделать. Есть две химерические идеи: спасения этого мира и мести за что-либо. Любой, кто руководствуется лишь ими, заведомо проигрывает.

— Что предлагаешь ты?

— Андрей приедет за диском. Мы отдадим ему диск, и они оставят нас в покое.

— Странный ты, Шура… Странный… — качнул головой Николай. — Мы уже давно разбежались с Ренкой, но как представлю, что этот ублюдок… — он ругнулся. — А ты? Что, нет?

— Все идет своим чередом, Коля.

Гроссман надолго задумался.

— Нет… — в итоге промолвил он. — Я так не могу! Я после этого перестану уважать себя. И Рената со мной согласна. Она, конечно, поддакивает тебе, но в душе согласна со мной.

— В душе? — улыбнулся Саша.

Николай поднялся с кресла, сунул руки в карманы куртки (до сих пор он так и не разделся) и встал у окна. Из их номера открывался вид на Цемесскую бухту, которую подковой окружал Новороссийск. Свинцовое небо молчало. Молчал теперь и Саша. Видимо, хотел ответа.

— Я еще погляжу, что там, на этом ср…м диске, — приподняв бровь, Николай оглянулся через плечо.

Телохранитель слабо вздохнул и уставился в потолок.

Неожиданно в разрыве туч проглянуло солнце, озолотило мерцанием водную гладь. Веселая дорожка покатилась, побежала по морю, запрыгала по причаленным в бухте суденышкам, по крышам портовых построек… Ближе… Ближе…

Робкий скользящий луч прошел сквозь стекло окна, высветил медленно покачивающуюся в воздухе пыль, ласково лизнул рыжие волосы спящей Ренаты, окутал Сашино тело с головы до ног, и Николаю показалось, что телохранитель стал бесплотным, как этот столб света… Нематериальным, неуловимым, исчезающим. Вот он, рядом, его еще можно коснуться. Но глаза его уже гаснут, смотрят в никуда и видят то, что неведомо остальным…

* * *

Андрей дождался сводок. Диск в прилежащей округе не обнаружили.

Естественно, после отъезда опергруппы Серапионов осмотрел кусты еще не единожды, но результат был неутешительным.

— Не хотел я этого делать, — покачивая головой, проговорил он и вернулся в свой джип, — видит бог: не хотел… А придется!..

Серапионов злился теперь по-настоящему. На себя, на весь мир. На себя даже больше. Вряд ли кто-либо видел его таким. Менее страшно было бы узреть перед собой разъяренного тигра или льва без клетки. Отец, возможно, и не подозревал, кого взрастил. Хотя, скорее всего, подозревал, а потому и отправил на это задание… Но кто ж знал, что сынок «лоханется», как первоклассник, из-за бабы да из-за кретина-подельника?! Впрочем, зачем попусту пенять на бабу? Да если бы не она, то везли бы сейчас труп Андрея вместе с остальными в краснодарский морг для проведения судмедэкспертизы. Ну, хоть на том Ренате спасибо. Увы, теперь, скорее всего, придется и эту красавицу, и ее спутников убирать: они посмотрят диск, а там…

Ох, не хотел этого Андрей! Телохранитель, конечно, сволочь: столько народа у Серапионова перевалил за одно сегодняшнее утро. Но если твои подельники — кретины, то туда им и дорога. Естественный отбор. А вообще парень молодец. Андрей хотел бы видеть такого в своей команде. Он сам уже почти сжился с Сашиным образом…

Вот кого он порвет без сожаления, так это длинного красавчика. Так уж он ему надоел за время короткого знакомства — не вышепчешь!

Но Ренатку-солнце Андрей все-таки решил попытаться сохранить. Если, конечно, полной шизофреничкой не окажется и под пули вслед за мужиками не полезет. Там уж бог ей судья, как говорится…

Придется теперь «просеивать» все попутные города. Впрочем — почему все? Слишком далеко они не уйдут: им нужно где-то осесть, зализать раны. Телохранителя зацепило серьезно, Андрей вообще удивился, как тому хватило воли и сил на утренние деяния под Краснодаром. А ведь хватило, своими глазами видел. Прав отец: Терминатор какой-то, а не человек этот Саша. Бабенка тоже не фонтан была, будто ее нильский крокодил пожевал и выплюнул. Нет, далеко они не уедут…

Ну на хрена, на хрена вы, ребята, подобрали этот поганый диск, спрашивается?! Наверняка дело рук лупоглазого недоноска. Тем двоим было не до ползанья по кустам. Как же вы все усложнили!..

Крымск? Оттуда — прямая дорога на Крым, через переправу Керченского пролива. А там и Одесса, где живет мать Николая, недалече… Сели в Симфи на самолет и… Ну, поглядим. Разберемся. Разнюхаем. Отыщем. Работа такая, ничего личного.

«Да, мой мальчик! Да!.. Подыграй мне на кифаре, споем напоследок! А затем ты, как всегда, подашь мне тот самый меч , и на пальце твоем сверкнет перстень. И знак на перстне будет символизировать верховную власть Тепманоры, страны деревьев с белыми стволами! Такова твоя судьба, твоя работа — подавать мне меч, который однажды проклял моего братишку навеки… Если есть правое, то есть и левое. Не мы с тобой изобрели правду и кривду, Фирэ. Не ты первый, не ты последний. Терпи и делай! Делай, мой лучший воин! »

 

ЗА ТРИ ДНЯ…

Николай вошел в маленький компьютерный клуб и внимательно огляделся. Взрослых в помещении не было, только несколько мальчишек-подростков.

Гроссман вставил диск в дисковод, открыл. И замер.

Бухгалтерия «Саламандр», фамилии сотрудников, счета, еще кое-какие данные — ничего особенного. Конечно, подобная корпоративная информация считается секретной, и для фирмы ее обнародование не слишком желательно. Но не ради этого гонялись за диском «пешки» корпорации, «пешки» ее конкурентов и даже «фигуры» покрупнее. И отнюдь не ради этого «ферзь» «Саламандр» едва не устроил им, противникам, настоящий «Mate of the Queen Gate».

На диске была информация и другого рода. То, что нынче зовется компроматом: данные о сношениях верхушки фирмы с международными террористами; о поставках оружия в «горячие» точки бывшего СССР — например, в Чечню; о тесных связях с наркомафией. Когда что-то похожее показывают в фильмах, это не вызывает особого удивления. Все давно привыкли к подобным кинематографическим фантазиям, пусть изначально и основанным на каких-то фактах или домыслах. Это стало банальным и никому не интересным. Но когда видишь перед собой реальные фамилии, когда осознаешь широкомасштабность всего этого… Когда среди имен коррупционеров встречаешь несколько знакомых, и понимаешь, что их носители — вполне, в общем-то, милые люди в жизни — косвенно виноваты в миллионах смертей… Это не просто страшно. Это чудовищно. А когда видишь цифры, которые обозначают лишь одно: денежный эквивалент пролитой крови этих миллионов… Когда нефть, переработанная в бензин и заправленная в автомобиль, ценится дороже жизни владельца этого автомобиля…

Николай почувствовал, что задыхается. Хотел попросить, чтобы не курили, но мальчишки и так не курили.

Гроссман выхватил диск и, рванув ворот рубашки, выскочил в коридор подышать. Его выворачивало. Он понял, что это лишь половина информации. Дисков было два. Два диска-близнеца. Начало (или продолжение?) у этого подонка, мимикрировавшего под телохранителя. И он в лепешку разобьется, дабы получить вторую половину. Тем более — теперь.

И отныне он уже не будет столь «великодушен». Отморозок понимает, что они обязательно ознакомятся с информацией. И с этого момента станут опасны. Ибо диски можно размножить до бесконечности, раскидать где угодно и шантажировать, шантажировать, шантажировать. Юридической ценности эта информация, разумеется, нести не будет. Ни один суд не примет ее к рассмотрению. Но если эти сведения, да хотя бы парочка, просочатся в прессу, в Интернет… Попадут к конкурентам, наконец… Так или иначе, полетит немало голов у деятелей корпорации и представителей сотрудничающих с нею структур. В их тайном (да уже не таком и тайном, на самом деле) криминальном мире начнется большая война… Которая затем имеет все шансы перейти и во всеобщую, глобальную. Реки начинаются с капель, революции — с искр, а войны… может быть, с таких вот дисков?

Николай с ужасом посмотрел на безобидную компьютерную, как он это называл, «примочку». Так, словно сейчас этот плоский серебристый «бублик» обратится в змею и убьет его. А ведь, если рассудить здраво, они — все трое — теперь уже просто ходячие трупы. И жить им осталось до тех пор, пока «ферзь» одной из сторон не разыщет их и не сотрет с лица земли. И ведь, в какой-то мере, он тоже работает на то, чтобы избежать большей катастрофы меньшей кровью. «Твоя боль — это не моя боль. Прости, чувак, не прими на свой счет! Ничего личного!» — так рассуждают андреи и иже с ними.

Господи, как же все завертелось, запуталось, заморочилось! Разум, интеллект, рассудок убивает человека с момента первого надкуса запретного яблока… Он не позволяет объединиться всем составляющим людской сущности в гармонии и стать Сознанием. Чистым Сознанием, помнящим самое себя в любой ипостаси. Владеющим своей жизнью, своей волей, своими чувствами… Словно на безумной картине Сальвадора Дали, человек сам рвет себя на части. И это вовсе не Уроборос — змей, пожирающий самое себя и возрождающий самое себя. Это — нечто обратное, противоположное. Разрушительное. Никакого воссоздания, только бесконечное дробление, рассоединение, раскол.

Молодой человек, пошатываясь, брел по улицам приморского Города-Героя. И не видел ничего вокруг. И не слышал ничего вокруг.

У них два пути: размножить диск и разослать его во все концы света, а самим — бежать, бежать, бежать до бесконечности, пока не упадут; или отдать этот диск конкурентам «Саламандр», да хотя бы тем же самым Котовским «шестеркам», горстку которых вчера так лихо перестрелял «ферзь». Есть еще третий вариант: таскать диск с собой. Как чемодан без ручки, который и выкинуть жалко, и нести неудобно. Всё время в бегах и скитаниях, в страхе и напряжении.

Танец на углях. Пока танцуешь — живешь…

 

ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ…

Все выходные Рушинский просидел за компьютером, пытаясь одолеть своего виртуального противника. На ошибку разработчиков эти препятствия не походили. Виктор Николаевич ради интереса прошел игру на «легком» уровне — без сучка и без задоринки. Но вот сложный вариант игры не поддавался.

Там, где другой на его месте уже давно бы плюнул, Рушинский упорно переигрывал и переигрывал. «Фреска» позволяла «сохраняться» лишь в определенных местах, а потому он за все время не продвинулся ни на шаг. Либо сам собиратель фрагментов камня, либо один из монстров неизменно появлялись перед персонажем Виктора Николаевича и с пронзительным воплем: «Ты послужишь деликатесом для червей!» — сносили ему голову быстрыми, почти незаметными движениями. Игра была яркой, живой, атмосферной, однако на сотом принудительном просмотре заставочного ролика «Ты послужишь деликатесом для червей!» (в русифицированной, конечно, версии) Рушинский взбесился. Мало того, что Тварь выпрыгивала отовсюду — даже сваливалась с потолка — так еще и на той скорости, которую она развивала при «сложном» прохождении, не было никакой возможности проделать сразу две операции: защититься самому и отрубить голову ей, как это получалось на простом уровне и как описывалось в «солюшене». А еще эти монстры, которые помогали Твари…

— Ты послужишь деликатесом для червей! — орало в наушниках у главы корпорации «Salamander in fire», а Стас и Костя со смехом поглядывали на бранившегося компаньона.

* * *

Николай увидел их первыми. В окно. Четыре иномарки, среди которых большим черным пятном выделялся треклятый «Ландкрузер» Серапионова. Это конец. Они еще далеко, но уйти не удастся. Гроссман знал.

— Шурка, это они.

Рената на мгновение застыла. Это была ситуация, в точности напоминавшая первый день их побега. Тогда почти те же самые слова сказала, выглянув в окно Сашиной квартиры, Дарья. «Это они»… С той лишь разницей, что все началось в Новосибирске. А закончится в Новороссийске…

Но теперь она уже сама принимала решения. Вихрем пронеслась по номеру, собирая необходимое, пока мужчины готовили оружие. Даже нашла в себе силы ровно и мрачно пошутить, проходя мимо Саши:

— На крышу не полезу!

Саша придержал рукой повязку и поднялся:

— Еще успеем и через двери…

Когда они выскочили из гостиницы, машины можно было различить уже и с земли.

— Коля — за руль!

Гроссман мгновенно подчинился. Саша затолкал Ренату на заднее сидение, хотел уже сесть рядом с Николаем, но взглянул в сторону преследователей. Нет, так — не успеть.

— Коля, гони! — с размаху захлопнул приоткрытую было дверцу и, выхватив из-за пояса оба пистолета, ринулся навстречу автоколонне.

«БМВ» сорвался с места. Рената даже не успела опомниться, как они с жутким визгом тормозов вывернули на соседнюю улицу.

И только тогда до нее дошло, что случилось. Она дико закричала, сорвала голос, зашептала просьбы и проклятья, терзая плечо мужа. Николай лишь сбрасывал ее руку и гнал, гнал, гнал…

Где-то там, далеко позади, еще слышалась стрельба, и стаи напуганных птиц кружили над городом.

— Останови! Останови! Вернись! Я заклинаю тебя! Слышишь? Я выпрыгну! — напрягая связки, шептала девушка, а глаза ее выжигали раскаленные слезы. — Я ненавижу тебя! Вернись туда!

Гроссман молча заблокировал все четыре дверцы.

Они вылетели за город и помчались по пустынной трассе вдоль берега. Над ними, распугивая стайки мелких пичужек — жаворонков — кружил степной орел. Из поднебесья он видел весь город, но ему не было дела до людской суеты.

— Бо…же… — вдруг выдавила Рената, сползая по спинке кресла, и на губах ее выступила кровь. Тело напряглось и расслабилось, по нему прокатилась последняя волна быстрой смерти. Глаза широко раскрылись, но она уже ничего не могла видеть… Зрачки остекленели.

* * *

В самолете, час назад вылетевшем рейсом «Ростов-на-Дону — Новосибирск», вздрогнул и проснулся Влад Ромальцев. Тот самый «размазня-Ромаха» из спортклуба «Горный цветок», приятель сотрудничающего с Котовской группировкой очкастого Дмитрия Аксенова.

Владу привиделось, что он споткнулся и рухнул в бездонную пропасть.

Молодой человек с ужасом отер со лба ледяной пот и своими ярко-синими глазами посмотрел в иллюминатор.

Самолет качнул крыльями. Воздушная яма. Всего-навсего воздушная яма…

* * *

— Нашли на него «заклятие исцеления»! — со смехом посоветовал Серапионов-старший, заглядывая в монитор Рушинского, отчаянно сражавшегося с Собирателем Фрески. — Действует на нежить как яд! Попробуй!

— И давай скорее! — поторопил Саблинов. — Нас ждет машина, Витя!

— Раньше не мог сказать?! — возмутился Рушинский и «отравил» противника «заклинанием исцеления».

Собиратель камней упал на одно колено, уперся рукой в пол и, оставляя за собой кровавые разводы, потащился к тоннелю. Красивые, почти реалистичные движения — это оценил даже Серапионов. Виктор Николаевич добивал врага, обрушивая на него сверху удары и заклинания. Монстры озверели, но и они таяли теперь быстрее, почти не нанося урона главному герою.

— Есть! — как ребенок, радовался игрок, а его персонаж готов был торжествовать победу.

«Квест не пройден!» — сообщила игра и выдала ролик: умирающий Собиратель дополз до Фрески, вложил последний недостающий — сороковой — фрагмент и безжизненно вытянулся на камнях.

Виктор Николаевич долго и витиевато ругался под общий хохот компаньонов.

* * *

Он шагнул в пустоту. Это всегда страшно — в первый момент. Он остался в чуждом пространстве, необычайно светлом, но неприветливом — есть много красивых миров, много прекрасных городов. Однако ничто не заменит тебе твоего — твоего мира, твоего города. Особенно если ты помнишь их…

И он ощутил ее. Танрэй. Она переступила страх. Впервые за все это время.

Но это было лишь начало.

Слепящий свет рассеялся, разбавился тьмой. Наступила гармония, стало видно вначале очертания предметов, затем — тона и полутона, а после проявилась суть.

«Учитель! — обратился он к Белому Зверю Пустыни. — Кулаптр Паском!»

Тот поднял суровую гривастую голову и печально взглянул на него.

«Тринадцатый! Ты здесь…И снова так рано…» — в его рычании не было приветственных ноток. Он скорбел.

Путник сжал руку своей Попутчицы и промолчал. Молчала и она. Отныне на ее уста была наложена печать.

«Я жду, когда вы явитесь иначе . Теперь слушайте! »

Белый Зверь Пустыни поднялся, и в сознание странников полились слова неведомого, но понятного языка:

Огонь ломает камни,

Вода терпеливо точит их.

Огонь всего добивается силой,

Воде камни благодарны за красу,

Подаренную их ледяным телам.

Если я буду иметь дело с камнями,

То не стану ломать преграды.

Я наберусь терпения, как ты, о, вода!..

Из песка забил родник. Зверь растворился в мареве. На его месте, отделенный от странников ручьем, сидел старик и живыми раскосыми глазами смотрел на них. Путник опустился на одно колено и, протянув руку через ручей, взял с ладони Учителя гладкий гранит, за тысячелетия превращенный волнами в человеческое сердце.

— Твой выбор, — согласился старый Паском и перевел взгляд на женщину. — Танрэй! Вода или пламя?

Она не знала ответа и попятилась. Ее Попутчик не имел права на подсказку, ибо это ее и только ее выбор. Старик-Учитель тоже мог лишь намекнуть, но говорить прямо было бессмысленно: все можно понять и принять тогда, когда к этому прикоснулись твои душа и сердце. Если нет — не помогут никакие, даже самые разумные слова и доводы. Истина всегда рождается в адских муках. Впрысни обезболивающее — и она станет отравленной мертворожденной истиной…

— Танрэй! — строго повторил Учитель. — Вода или пламя?!

Попутчик опустил голову, укрытую непроницаемым черным капюшоном.

Учитель явил ей все из недопрожитой жизни. Мгновенно. Ослепительно.

— Огонь сожжет, но ты не будешь страдать. Ты забудешь всё и всех. Ты начнешь все сначала. Вода сохранит, но принесет много мук. Еще очень много мук, Танрэй. Однако ты будешь помнить всё и всех. ВОДА или ПЛАМЯ?! — в третий раз прорычал старик голосом Белого Зверя Пустыни.

И Танрэй метнула взор в сторону бьющегося в песке родника.

Старик набрал пригоршню воды и плеснул ею на руки Странницы. Она прикрыла глаза, наполнила рот невыносимо горькой, ледяной до ломоты в зубах, кристально чистой жидкостью.

И вспыхнул свет…

…Черноту неба полосовали молнии. Змей Апоп вновь вступил в битву.

Нефернептет извивалась в пронзающих ее с головы до пят струях — ледяной, вселенской, и раскаленной, земной. Она кричала, кричала от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее готова разорвать бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляли горячий «гейзер», и каждый отдавал по возможностям. Немур — свое сердце. Колдун — разум. Белый жрец-послушник, обвитый золотистой «пуповиной», — энергию плоти. Он похож был на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти…

Ал-Анпа, аколит верховного, прежде объединял утроенную мощь своих спутников.

Но теперь он ранен, Ал-Анпа, багровый след тянется за ним по каменным плитам храма.

— Танрэй! — голос его, теряющий жизнь, достиг слуха жрицы сквозь рев обезумевшего мироздания. — Танцуй, Танрэй!

Женщина молча сбросила синюю накидку и осталась в наряде Встречи Рассвета.

И тогда Танрэй-Нефернептет начала свой танец.

Из пучины с шумом и плеском вырвалась огромная солнечная птица.

Люди застились руками: глазам стало невыносимо больно. Никто не мог посмотреть на бессмертного Бену, не ослепнув после этого. И Бену запел. Он воспарял все выше, а песня его становилась все горестнее. Луч солнца ударил в грудь священной цапли.

Жрица кружилась в безмолвном танце. Мертвая рука Ал-Анпа свесилась к воде кипящего бассейна. Белый Хава в ужасе отступил. Бык Немур окаменел. Лишь колдун, гордый, надменный, прекрасный колдун бросил в пучину ветку вербы и воззвал к разуму жрицы.

Черный снег сыпался с небес, черный снег — все, что осталось от птицы Бену.

И нужно было подобрать каждую обугленную снежинку, а тогда…

Полыхая огненной чешуей, из костров, порожденных гневом бога Солнца, выскочили прыткие ящерицы и набросились на прах священной птицы.

Я наберусь терпения, как ты, о, вода!

— Нефернептет! Очнись! Что же ты?! — кричал колдун, сотворяя десять огненных плотин, что удерживали бег времени. — Опомнись!

Я наберусь терпения, как ты, о, вода!

И жрица, набрав пригоршню воды, брызнула ею в саламандр. Ящерицы зашипели, исходя густым паром. Еще пригоршня и еще. Твари отступили и спаслись бегством в родную стихию.

Всё, до последней песчинки…

И тогда мертвый пепел зашевелился, из смерти возрождалась жизнь.

И тогда из спокойной воды возник обелиск Бен-Бен, а из ветки вербы на нем проросло древо Ишед.

И тогда на ветвях древа Ишед вспыхнуло огненное гнездо, поддерживающее новорожденное Солнце.

И тогда скорлупа юного светила треснула, а в небо взлетела священная цапля Пятой Эпохи.

И тогда рухнули плотины времени, начиная новый отсчет…

Варо Оритан!

Птица подняла полотнища крыльев над собою. Вместо сверкающих перьев в небо потянулись человеческие руки. Рукава раздвинулись, открывая спрятанную под капюшоном голову. Ветер трепал легкие черные одежды Ал-Анпа.

Аколит верховного жреца мягко прыгнул на плиты — словно сильный разыгравшийся зверь. Коснулся рукой камня, оттолкнулся, выпрямился и положил живую, человеческую ладонь на рукоять своего меча.

Танрэй бросилась к нему, и он, рассмеявшись, поймал ее в свои объятья.

Жрица скинула капюшон с его головы…

* * *

— Ренка! — кричал Николай, выволакивая жену из машины и укладывая на высохшую бурую траву.

Рената была мертва. Пустые глаза смотрели в небо, растрескавшиеся губы блестели от крови. Она была безнадежно мертва.

— Рена! Ладонька! Ну что же ты наделала? — молодой человек теребил и тряс ее, но какого ответа можно добиться от пустой оболочки?

Орел наметил жертву, сложил крылья и спикировал вниз. Лишь одна птаха замешкалась и бросилась к людям — словно за помощью.

— Как же так можно, ну как?! Как?!!

От рывков ее белая рука безвольно болталась, цепляя землю.

Жаворонок пролетал точно над людьми, когда орел нырнул и впился когтями в его тело.

И тогда капля крови убитой птицы, подхваченная ветром, полетела вниз, дрожа и меняя форму. Орел уселся на столб, выдернул мощным клювом кусок плоти своей жертвы и бесцеремонно огляделся по сторонам.

А почти ледяная капля крови упала под сердце женщины.

Тело Ренаты дрогнуло. Она втянула воздух, тяжело, с долгим всхлипом. Изо рта ее выплеснулась белая пена с горчайшим запахом полыни. Николай повернул ее набок. Спазмы то проходили, то вновь овладевали несчастной.

Наконец она вывернулась из рук мужа и, отдыхая, судорожно ловя ртом воздух, какое-то время лежала в траве.

— Ну всё! Всё прошло! Нам нужно ехать, — он неуверенно протянул руку и коснулся пальцами ее волос, перепачканной щеки. — Моя любимая… Я подумал, что… — Николай стряхнул страшное наваждение: — Нам нужно ехать дальше.

Рената подняла голову и непонимающе огляделась. Очень быстро глаза ее приобрели осмысленность, стали непрозрачными, будто кусочки серого гранита. Распухшие губы упрямо изогнулись, дрогнули в улыбке.

— Как ты? А, Рената? Тебе лучше?

В улыбке появилась легкая — не её — лукавинка. Николай думал, что Рената уже разучилась смеяться.

Она приложила к губам указательный палец и виновато покачала головой.

Гроссман нахмурился. Было в том, как она это сделала, что-то нехорошее. Ненормальное. Она что-то хотела сказать и не говорила.

Они сели в машину, и Николай погнал дальше. Рената молчала, глядя перед собой.

— Ты не можешь говорить? Что произошло?

Она опустила глаза, пожала плечами, вздохнула, слегка поморщилась, будто от неприятного вкуса. В машине сильно пахло горечью полыни.

— У тебя что-то во рту? — Николай отвлекся от дороги, одной рукой ухватил ее подбородок. — Покажи.

Она заупрямилась, но потом приоткрыла рот. Гроссман готов был увидеть самое страшное: развороченную десну, прокушенный язык, еще что-нибудь похуже. Но все было в полном порядке.

— Ты пугаешь меня!

Рената напряглась, пытаясь что-то произнести. Выражение лица изменилось, глаза на несколько секунд стали прежними — янтарными, солнечными, с легкой, почти незаметной зеленцой, и в глазах этих растаяло сразу лет десять. Она издала несколько звуков, похожих на слабый стон, и страдальчески сдвинула брови.

— Ты сорвала голос?

Может, и к лучшему, что она не может сейчас говорить? Николай больше всего боялся одного ее вопроса. О Саше. А его больше нет. Странно, страшно поверить в это, представить себе… Еще десять минут назад он прикасался к ним, разговаривал с ними, вел их по этой жизни. А теперь… Теперь Гроссман с трудом вспоминал даже его лицо. В этом было что-то неправильное, что-то несправедливое…

«Самое постоянное в ЭТОЙ жизни — наша оболочка.

Мы никуда не денемся от нее. Мы скованы ею, но ею же и хранимы.

И никто не заблуждается более уверенного в том, что так было, так будет и ничего нельзя изменить… Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал…

Да и не стараясь вспомнить»…

Николай встряхнулся. Кто прошептал ему это?.. Только что в голове прозвучал голос. Не женский, не мужской. Словно он сам разговаривал с собой. Но это не его мысли!

Рената исподтишка поглядела на него, и снова улыбка слегка покривила ее незнакомые губы. Вернее, знакомые… но… не вспомнить. Не вспомнить… Как сон, что не можешь ни воскресить в памяти, ни избыть…

— Рената, некоторое время нам придется поездить по Крыму. Понимаешь? Ты не против? Я боюсь привезти этих… к маме. Когда мы убедимся, что нас потеряли, то поедем в Одессу. Хорошо? Ты понимаешь меня, ладонька?

Она задумчиво кивнула и отвернулась в окно. И Николаю показалось, что ей уже абсолютно все равно, что происходит в этой жизни.

Темнело. Дорога бездушной серой змеей бросалась под колеса, шипела, оставаясь позади. Пахло морем и горькой-горькой полынью…

«И никто не заблуждается более уверенного в том, что так было, так будет и ничего нельзя изменить.

Деяния нашего духа оценим мы сами, не помня, какими были наши лица, цвет глаз, волос, кожи…

Мы нереальны, пока существуем только ЗДЕСЬ или только ТАМ.

Вселенная пустит нас к звездам лишь тогда, когда мы найдем гармонию меж тонким и грубым.

Новый виток спирали произойдет непременно.

Однако же…

…Если я буду иметь дело с камнями,

То не стану ломать преграды.

Я наберусь терпения, как ты, о, вода!»