Вот уже много лет я живу в сельве отшельником. Попытки хотя бы в «третьем» состоянии разведать, где на соседнем материке находится действующий портал в Агизской пустыне, не привели ни к чему: да, я увидел установку, но в ней не хватало составляющих. Охранялся ТДМ тщательно, да и люди, владеющие корпорацией, где некогда работал Фараон, были очень непросты, как и шаман, тот самый человек-в-шкуре.
Араго, сын вождя, выздоровел полностью. О былом укусе напоминали только два белых шрама на ноге и немного деформированная правая икра. Он сменил своего отца после его смерти через десять лет. Когда Араго стал главой племени, шаман, его родной старший брат, покинул сородичей и ушел к соседям.
Хаммон перебрался в город на этом же континенте. Звал он с собой и меня, но я решил остаться в сельве. Что нового я увидел бы в городе? И чем здешние горожане могли быть интереснее моих дикарей?
А в голове часто, так часто повторялся смех и слова Желтого Всадника: «Ты мог бы беспрепятственно путешествовать по всем без исключения мирам»… Да, воссоздавая себя во мне, Александр-Кристиан Харрис даже не предполагал, что может совершить такой чудовищный просчет. Вероятно, он не мог и представить, что я усмотрю свое-его предназначение в глупейшем за всю историю человечества акте медленного самоубийства, ведь чем по сути, как не суицидом, было мое нынешнее затворничество без права вернуться Домой?
Мне оставалось только ждать. Ждать неизвестно чего, неизвестно кого и неизвестно когда. Надеяться, нащупывать под ногами дно и ступать по нему в поисках сокровенного брода.
И лишь один день в году был дарован мне как прощение за роковую ошибку. Один-единственный день, совпавший там и здесь, — весеннего равноденствия, когда солнце начинает отбирать назад свои права и воскрешает землю из ледяной летаргии.
Вот уже много лет, невидимый для всех, я оказываюсь на Земле, на том самом месте возле бруклинских развалин. И она всегда ждет меня там, с самого утра, в любую погоду, кутаясь в длинный черный плащ и вглядываясь в небо. В этот день она неизменно свободна, и никто не смеет беспокоить ее по работе. Когда я присоединяюсь к ней, мы уходим оттуда. Она меня не видит и не слышит, но рассказывает мне о жизни, а взгляд ее, как тогда, останавливается чуть выше моего плеча.
Затем мы едем к ней домой — они с Луисом поселились близ Манхэттена, недалеко от Дика Калиостро и Фаины Паллады. На стене в зале светится большое изображение: она, двухгодовалый Луис у нее на руках и рядом — Дик. И нет радости ни в ее лице, ни в лице Дика, только улыбается нам белокурый малыш.
— Это и видела Фанни в своем пророчестве, — однажды сказала Джо, опуская голову. — Этот снимок делала она. Настроив на нас фокус, она охнула: все было в точности так, как ей привиделось летом 1001 года… Правда, ей казалось, что это предвестье ее собственной гибели. Но у них все хорошо, как и должно быть. Только Дик теперь всегда будто без души… Мне жаль его, но я не в силах помочь…
Джоконда не стареет. Она меняется, но не стареет. С каждым прожитым годом ее красота приобретает что-то новое. Творя ее портрет, жизнь не жалеет на нее лучших красок.
Взрослеет только Луис, которого она всегда в этот день просит провести время с нами (а после его удивленного взгляда поправляет саму себя: «Со мной!»). Они смеются, и я смеюсь с ними, все время забывая, что ни он, ни она не видят и не слышат меня.
— Не уходи, — на исходе дня говорит Джо.
— Я не ухожу, мам! — отвечает Луис и гладит ее по руке.
Грустно, закрываясь ладонью, она смеется, качает головой.
Я знаю, что должен найти способ подать ей знак. Хорошо бы, если она перестала ждать, стряхнула с плеч мой призрак и начала другую жизнь. Но все мои попытки бесплодны. Как бы ни учился я в мире Хаммона, все мои навыки оказывались бесплодными в родной Вселенной.
Ближе к двенадцати она желает Луису спокойного сна и безошибочно оборачивается ко мне.
— Не пытайся уговаривать меня, — шепчет Джо, когда мы поднимаемся к ней; может быть, она просто догадывается о моих устремлениях. — Не гони меня, потому что я свободна и делаю так, как хочу. Иначе быть не может. Не может! Но хотя бы сегодня разбуди меня, когда будешь уходить…
Она прикрывает глаза и вздыхает, словно чувствуя мой поцелуй и объятья.
— Если ты разбудишь меня, вернется то 21 марта. Я проснусь, и ты будешь рядом, и не будет никакого Хаммона, все останется в кошмарном сне, который просто чтобы проучить нас, неблагодарных, ненадолго материализовала мудрая планета Сон… Разбуди меня. Кристиан!
Я смотрю, как она засыпает, глажу ее по голове, перебираю густые пряди. Во сне Джоконда всхлипывает, как тогда, а я оставляю над нею серебристые крылья благословения монаха.
И в первую секунду после полуночи возвращаюсь в мир Фараона, чтобы все остальное время ждать одного-единственного дня, ради которого стоит длить свое существование и надеяться…
ВСЁ!
(Первая редакция — зима 1998 года, последняя редакция — весна 2009 года, 15 апреля)
____________________________________________________________________________
© Сергей Гомонов, Василий Шахов «Тень Уробороса (Лицедеи)»