В 1359 году Смоленская земля попадает под власть литовского князя. Несмотря на присягу литовскому княжеству простые жители, чувствовавшие на себе феодальный гнет, усугубленный тяжелым природными бедствиями, вооружившись, выступили за свою свободу.

Источник: С. В. Полехов. Смоленское восстание 1440 года // Исторический вестник. — Т. 7 (154): Литва, Русь и Польша XIII–XVI вв. — М., 2014. (приводится в сокращении).

Впервые Смоленское княжество было присоединено к Великому княжеству Литовскому в результате похода Витовта 1395 г. Это быстро нашло отражение в литовской сфрагистике: на большой печати Витовта, вошедшей в употребление не позже 1398 г., наряду с гербами Виленской, Трокской и Луцкой земель был изображен идущий на четырех лапах медведь — герб Смоленской земли. Вторично подчинив Смоленскую землю своей власти в 1404 г., Витовт, по летописному сообщению, «въ Смоленьске свои наместники посади и Ляхи посажа, и темъ Ляхомъ предасть градъ дръжати». «Ляхи» могут здесь означать как поляков, так и католиков вообще.

События, разыгравшиеся в Смоленске ранней весной 1440 г., были спровоцированы ситуацией в политическом центре государства. 20 марта 1440 г. в полуостровном замке в Троках заговорщиками был убит великий князь Литовский Сигизмунд Кейстутович. Узнав об этом, смоленский воевода, литовский пан Андрей Сакович, незамедлительно привел смольнян к присяге («целованию»). Они обязывались «от Литовьскои земли не отступати и великого князя литовъского, а ко иному не приступати», в течение «междуцарствия» в ВКЛ сохранять верность воеводе, а впоследствии признать великим князем того, кого посадят на виленский престол «князи литовъски и паны, вся земля Литовъская». Присягу принесли смоленский епископ Симеон, «и князи, и бояре, и местичи, и черныя люди».

Одной из причин восстания, несомненно, стал страшный голод 1435-36-1438-39 гг. Раз, по словам смоленского летописца, «четвертка жита тогды была под две копе грошей», то находились люди, готовые выложить такую большую сумму денег, но большинство местных жителей позволить себе такого не могли и умирали от голода: «И меташа во скудильници людие емьлющи по улицамь». Естественно, это настраивало широкие круги смольнян против представителей более состоятельных слоев населения.

Всего через несколько дней после присяги, 30 марта («по Велице дни на святой недели в среду»), «черныя люди» — ремесленники, как уточняет летописец, — решили выгнать воеводу из города и, вооружившись, зазвонили в колокол. Есть основания полагать, что решение о восстании было принято на вече. Правда, прямого указания на это нигде нет, да и колокольный звон мог не обязательно призывать на вече, но и служить сигналом сбора к началу боевых действий; в «вечниках» «Книги данин Казимира» теоретически можно видеть не только участников веча, но и любых мятежников. Однако «черные люди» — судя по последующим событиям, достаточно многочисленные — собрались на колокольный звон уже с оружием, зная, против кого они его обратят, и это решение было принято за очень короткое время: очевидно, то вече все же состоялось.

Как бы то ни было, на колокольный звон могли собраться те, кто проживали в Смоленске или его ближайших окрестностях, поскольку из летописного рассказа следует, что столкновение («ступь») восставших с боярско-дворянским войском Андрея Саковича произошло в тот же день. Смоленский воевода немедленно принялся совещаться со смоленскими боярами, значит, после присяги они не разъехались по своим загородным имениям (селам, упоминаемым в летописном рассказе), а находились в городе. Они восприняли выступление «черных людей» как направленное против администрации и бояр («Чи лепшеи датися имь в руки») и посоветовали Андрею Саковичу приказать вооружаться его дворянам (судя по контексту, имеются в виду те, кто служил при его дворе, своего рода «придворные»). После этого конное войско Андрея Саковича, вооруженное копьями, сразилось с восставшими «черными людьми» и одержало победу. Летописец замечает, что стычка («ступь») произошла «у Бориса Глеба во городе», чтобы отличить посвященную им церковь от пригородного монастыря на Смядыни. Несмотря на одержанную победу, в ту же ночь Андрей Сакович с женой и смоленские бояре выехали из города и направились в Литву. Значит, в Смоленске они не чувствовали себя в безопасности. Возможно, они рассчитывали получить военную помощь от литовских князей и панов (великокняжеский престол в это время еще оставался незанятым).

Чтобы понять, какими ресурсами располагали «черные люди» и на что они рассчитывали, необходимо более полно охарактеризовать эту социальную группу. Из всех групп, присягавших на верность Литве и Андрею Саковичу, в летописном рассказе они названы на последнем месте: «владыка смоленскыи Семион и князи, и бояре, и местичи, и черныя люди». То же место они занимают в привилеях Смоленской земле великих князей Александра Ягеллона (1505 г.) и Сигизмунда Старого (1513 г.). В них «черные люди» названы после смоленского православного епископа, окольничих (в привилее 1513 г. далее следуют казначеи, которых нет в документе 1505 г.), панов, бояр и мещан. В привилее 1513 г. «черные люди» синонимичны «всему поспольству» (в значении «простонародье») и противопоставляются богатым мещанам. Согласно тому же документу, «все поспольство черныи люди» наряду с мещанами било челом Сигизмунду Старому об отмене соляного мыта, недавно введенного в Полоцке. Соль употреблялась в каждом хозяйстве, и рост цен на нее затрагивал всеобщие интересы, но в особенности — интересы менее состоятельных слоев населения. Во всех источниках о средневековом Смоленске «черные люди» упоминаются отдельно от местичей/мещан. Есть и такие документы, в которых местичи или мещане упоминаются, а «черные люди» — нет. Стало быть, смоленские «черные люди» — низший слой полноправного населения города, отдельный от мещан (очевидно, чтобы объединить обе группы, привилей 1505 г. неоднократно говорит о «горожанах»).

С другой стороны, между «черными людьми» и мещанами не было непроходимой границы. Летописец уточняет состав восставших в 1440 г. «черных людей» — «кузнеци, кожемяки, перешевники, мясьники, котельники». В документе 1498 г. среди откупщиков смоленских корчем (всего 21 человек) упоминаются смоленские мещане Василий Кравец, Данило Мясник с братом, Шанько Псарец, Костя Колачник, Кузьма Отмывальник и Лукошко Румянечник. Их прозвища указывают на происхождение из ремесленников и слуг, а общее количество — на уровень благосостояния: 21 человек получал в откуп смоленские корчмы, с которыми в другие годы «справлялся» один «профессиональный» откупщик (им, как правило, был мещанин-купец из другого города или еврей-ростовщик). В начале XVI в. «черные люди» и мещане несколько раз упоминаются вместе; как близкие слои населения их рассматривали правящие круги Русского государства. «Профессии» «черных людей», перечисленные в летописном рассказе, свидетельствуют о их благосостоянии (так, кузнецы изготавливали столь важные предметы, как подковы и оружие, поэтому кузнечное ремесло считалось достаточно престижным; с другой стороны, не названы хлебопеки — производители более дешевой и массовой продукции), но это благосостояние относительно, имеет определенные рамки. Об этом говорит описание их вооруженного выступления: «и наредилися во изброи и со луками, и со стрелами, и с косами, и зь секерами». Отсюда видно, что восставшие понимают, с кем будут иметь дело, и знают толк в боевых действиях: пока всадники со своими копьями не приблизились на расстояние, достаточное для поражения, их удобно обстрелять из луков; когда же это произошло, косами можно бить по ногам коней. У восставших есть доспехи («изброи») и оружие, но относительно доступное и распространенное: луки и стрелы, при помощи которых охотились; секиры — не обязательно боевые: в качестве боевой секиры мог использоваться топор, бывший в каждом хозяйстве, тем более что и сам он нередко назывался «секирой», а критерии деления секир на боевые и рабочие до сих пор не совсем ясны. То же самое относится к косам: так называли и оружие, и предмет хозяйственного инвентаря для срезания травы. Летописец не отмечает у восставших таких дорогостоящих предметов вооружения, как мечи или сабли, не упоминает он и о конях (тем более что секира — традиционное оружие пехоты: орудовать ею, сидя на коне, неудобно), тогда как смоленские бояре и дворяне Андрея Саковича выступают конными, — и это явное превосходство, позволяющее им рассеять восставших. Вооружение восставших разнообразно, в отличие от копий смоленских бояр и дворян Андрея Саковича. Несмотря на определенные экономические позиции, «вечники» не могут хорошо вооружиться и оказать противодействие смоленским боярам, разъехавшимся по своим селам. «Черные люди» достаточно многочисленны, раз Андрей Сакович и смоленские бояре покидают город, даже несмотря на одержанную над ними победу. Тем не менее среди нескольких десятков актов, проливающих свет на историю Смоленской земли в 1404–1514 гг., нет ни одного, в котором говорилось бы о землевладении «черных людей». Это заставляет отвергнуть приводившееся выше объяснение А. Ю. Дворниченко о различии между мещанами и «черными людьми» и обратиться к сравнительным данным. Очевидно, смоленские «черные люди» аналогичны одноименной категории населения других русских городов. Как показала «брань о смердах» 1483–1486 гг. во Пскове, тамошние «черные люди» входили в состав городской общины — «коллективного феодала» по отношению к крестьянам-смердам, при этом были кровно заинтересованы в сохранении такой ситуации («старины»), поскольку, в отличие от бояр и житьих, владели в лучшем случае лишь крохотными участками земли, которые обрабатывали собственными силами. В разных русских городах «черные люди» — это «непривилегированные, незнатные, но свободные и полноправные горожане». Аналогичная картина наблюдается в Смоленске, где «черные люди» середины XV — начала XVI в. предстают низшим слоем полноправного городского населения: они приносят присягу, ходатайствуют перед великим князем и получают его привилеи (но не самостоятельно, а только в составе более широкой группы), сходятся на вече, владеют неким имуществом, однако его недостаточно, чтобы обеспечить высокий военный потенциал.

Какие цели преследовали восставшие? Ответить на этот вопрос всегда сложно. Пищу для размышлений дают лишь их действия, известные фактически только по рассказу враждебно настроенного летописца. Мы ничего не знаем о политических представлениях восставших, их кругозоре и связях. Поскольку выступление было стихийным, очень вероятно, что действовал знаменитый принцип Наполеона: «Нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет». Их цели могли меняться по мере развития событий и появления новых факторов, таких как возвращение смоленских бояр или вокняжение Юрия Лугвеневича. События, предшествовавшие восстанию и разыгравшиеся с его началом, ясно свидетельствуют, что восставшие не просто выступали против бояр или за сохранение «городских вольностей», но намеревались «отложиться» от Литовского княжества. Такая перспектива была понятна организаторам присяги, кого бы ими ни считать — Андрея Саковича, Яна Гаштольда или кого-либо еще. Поэтому-то со смольнян было взято обязательство «от Литовьскои земли не отступати и великого князя литовъского, а ко иному не приступати». Когда «черные люди» вооружились и ударили в колокол, у смоленского воеводы и бояр не было сомнений, что восставшие направят свое оружие против них. Поэтому они спешно покинули город, несмотря на победу в стычке. После этого восставшие не обращались ни к претендентам на литовский престол — Михаилу Сигизмундовичу или Свидригайлу, ни к литовским панам и князьям, ни к польскому королю, а самостоятельно пригласили к себе сначала одного, а затем другого князя. Следует подчеркнуть, что нет никаких оснований видеть в смоленских событиях продолжение войны, охватившей Великое княжество Литовское в 30-е гг. XV в. Война эта была династической: Свидригайло и Сигизмунд Кейстутович боролись за великокняжеский престол «на Вилни и на Троцех», т. е. контроль над всей территорией государства. Источники не подтверждают представлений ни об «антиаристократической» и «демократической» политике Сигизмунда Кейстутовича (М. С. Грушевский, М. В. Довнар-Запольский), ни об особой опоре Свидригайла на теряющую позиции аристократию — «литовско-русских князей» (М. К. Любавский, О. Халецкий) или, напротив, демократические слои — «западнорусские городские общины» (А. Ю. Дворниченко). Ближайшее окружение обоих правителей, если не считать различных «гостей», секретарей и «милостников», состояло из князей и знатнейших бояр.

Покидая Смоленск, Андрей Сакович, по-видимому, надеялся сохранить контроль над ситуацией, раз в городе остался маршалок Петрыка. Но фактически город оказался в распоряжении восставших: они утопили Петрыку в Днепре «и посадиша собе воеводу в Смоленску князя Андрея Дмитриевичь Дорогобужького». Новый смоленский «воевода» происходил из тверской ветви Рюриковичей — был внуком Еремея Константиновича, владевшего Клинским удельным княжеством. Его приглашение объяснялось тем, что он княжил в г. Дорогобуж, находившемся в Смоленской земле восточнее Смоленска, т. е. был ближайшим соседом смольнян. Как уже говорилось выше, в это время борьба за литовский великокняжеский престол была в самом разгаре, и приглашение Андрея Дорогобужского в этой обстановке показывает, что восставшие собирались освободиться из-под власти Великого княжества Литовского. При этом Андрей Дорогобужский сохранял какие-то связи с Тверским княжеством, что позволяло рассчитывать на его помощь. Вместе с тем он рассматривался не как «господарь», а всего лишь как «воевода».

Андрей Дорогобужский явился в Смоленск в апреле, а покинул город не ранее июля: в это время там, скорее всего, появился Юрий Лугвеневич. После того как 29 июня 1440 г. Казимир Ягеллон был провозглашен великим князем Литовским, смоленские бояре попытались вернуться в Смоленск, но в город их не пустили «черные люди», и им пришлось разъехаться по своим имениям, однако напряженность сохранялась: «И за тымь бысть бран велика межи бояр и черных людей». Таким образом, смоленские бояре признали Казимира великим князем, но пока никакой вооруженной помощи от него не получили. В первые месяцы его правления были восстановлены некоторые удельные княжества, ликвидированные ранее: так, в Киеве вокняжился Олелько Владимирович, а Мстиславская «отчина» была возвращена Юрию Лугвеневичу (Семеновичу), вернувшемуся из Новгорода. К этому знакомому им князю и обратились смольняне, видя, что силы смоленских бояр, вернувшихся в свои имения и активно приступивших к подавлению восстания, явно превосходят военный потенциал Андрея Дорогобужского. Мстиславское княжество соседствовало со Смоленской землей, значительно превосходило владения Андрея Дорогобужского, а значит, и военный потенциал Юрия Лугвеневича был выше. Чтобы укрепить свои позиции (причем не только в Смоленске, но и в Мстиславле) и ликвидировать напряженность в новых владениях, он приказал арестовать смоленских бояр, а их имения раздал своим боярам. Вдобавок к Мстиславлю и Смоленску Юрий, по сообщению Новгородской первой летописи, захватил еще и Полоцк с Витебском. Как и в других областях своего княжения, в Смоленске он стал «оспадаремь», т. е. полноправным правителем, а не просто воеводой. По-видимому, Смоленск стал его главной резиденцией.

Успехи Юрия Лугвеневича длились недолго. Трудные времена для него настали поздней осенью того же 1440 г., когда Смоленск осадило литовское войско. Правда, первое противостояние с ним закончилось в пользу князя Юрия, но уже само его стояние под Смоленском, а не под Полоцком или Витебском, говорит о том, что власть этого князя в подвинских землях оказалась непрочной. Вскоре решилась и судьба Смоленска и самого Юрия Лугвеневича: зимой, во время второго похода литовских панов, он бежал в Москву, а Смоленск был подчинен власти Казимира Ягеллона.

Меры, принятые для «замирения» Смоленска, дополняют важными подробностями летописный рассказ о самом восстании. Прежде всего это записи «Книги данин Казимира» с упоминанием «вечников», приведенные в начале статьи. Судя по ним, к «вечникам» применяются разные меры наказания: пятеро из них — Фролко Фразов, Офанаско, Сница (Дасница?), Нефедко Красельник и Вус — передаются вместе с их имуществом (скорее всего, движимым) во владение боярину Ходыке, четверо (Губа, Юрко, Колибака и не названный по имени) лишаются дворов. «Вечники» «Книги данин» — неоднородная в имущественном и правовом плане группа. «Вечниковы» дворы могли означать как загородные имения, так и городские дворы в Смоленске, также служившие объектами господарских пожалований. Таким образом, среди участников восстания были не только «черные люди». Это объясняет разнообразие наказаний, которым были подвергнуты восставшие: у более состоятельных конфисковывались владения, но они, в отличие от менее состоятельных, не лишались полноправного статуса. Хотя они и были изменниками, которым по литовскому праву грозили суровые наказания вплоть до смертной казни, у них оставались родственники и «приятели», с которыми государственной власти приходилось считаться. Однако такие составляли меньшинство восставших, а «черные люди» были в большинстве, раз для противостояния смоленским боярам, разъехавшимся по своим селам, им пришлось приглашать Юрия Лугвеневича с его боярами. С «черными людьми» власти меньше считались, и они подвергались наиболее суровым репрессивным мерам.

Восстание 1440 г. показало противоречия интеграции Смоленской земли в состав Великого княжества Литовского. С одной стороны, великокняжеская власть принимала достаточно разносторонние меры для достижения этой цели. Несмотря на ограничения прав православной знати Литовского княжества по сравнению со знатью католической, смоленские бояре уже в 1440 г. ассоциировали себя не просто с тем или иным великим князем, но с Литовским государством и его представителем — воеводой. С другой стороны, в Смоленске еще была жива память о независимости, и в случае социального конфликта это создавало угрозу для позиций Литвы в этом регионе. Реализоваться такая угроза могла лишь при определенном стечении обстоятельств: «черные люди» и поддержавшие их представители других групп населения продержались несколько месяцев лишь при помощи знакомых им мятежных князей с их военными отрядами, за прочными крепостными стенами и в условиях ощутимой слабости центральной власти, все внимание которой до поры до времени было направлено на удержание великокняжеского престола Казимиром Ягеллоном (об этом говорит хотя бы хронология событий: смольняне восстали 30 марта, Казимир был провозглашен великим князем 29 июня, а литовское войско подошло к Смоленску лишь 14 ноября). Стоило этим условиям измениться, как Смоленск вернулся под власть Литвы, причем, в отличие от других мятежных регионов княжества — Жемайтии и Волыни, центральная власть не шла на уступки восставшим, поскольку их социальный состав был иным.