Он понимал, что страна идет к гибели…

София Буксгевден

(фрейлина императрицы Александры Федоровны)

В ноябре жители Тобольска получили известие о большевистской революции. Но все это было так далеко, что поначалу не внесло никаких перемен в жизнь государственных заключенных. Представители Временного правительства, включая губернатора, остались на своих постах, банки и суды продолжали работать. Произошедшее в Москве просто игнорировалось, и пока хватало наличных денег, в Тобольске фактически существовало самоуправление. Стража успела привыкнуть к своим заключенным и, в целом, была с ними достаточно вежлива. Разумеется, не обходилось и без мелких происшествий.

Пьер Жильяр

(преподаватель французского языка в царской семье)

Одним из наибольших наших лишений во время нашего тобольского заключения было почти полное отсутствие известий. Письма доходили до нас лишь очень неаккуратно и с большим запозданием, что же касается газет, то мы должны были довольствоваться жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге; в нем сообщались нам лишь запоздавшие на несколько дней и всего чаще искаженные и урезанные известия. Между тем Государь с тревогой следил за развернувшимися в России событиями. Он понимал, что страна идет к гибели…

Я тогда в первый раз услышал от Государя выражение сожаления об его отречении. Он принял это решение в надежде, что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благополучному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Но разве за его уходом не воспоследовало в самом скором времени появление Ленина и его сподвижников, платных наемников Германии, преступная пропаганда которых привела армию к развалу и развратила страну? Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний…

Мария Федоровна

(мать императора Николая II)

4 ноября.

Из Севастополя вернулись наш комиссар Вершинин и Жоржелиани и кое о чем рассказали, среди прочего о том, что дворец наполовину разрушен и разграблен, последнее в особенности касается покоев моего любимого Ники и Алике — какая подлость! Великолепный портрет Ники кисти Серова эти скоты вытащили из рамы и вышвырнули в окно, а когда какой-то мальчик поднял его, желая спасти, негодяи вырвали холст у него из рук и разорвали на куски. В настоящий момент никакого правительства нет и в помине. Мы уподобились судну, плывущему по штормовому морю без руля и ветрил. Керенский исчез, и все теперь в лапах у большевиков.

Николай II

17 ноября 1917. Пятница.

Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром.

Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве!

Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени.

20 ноября 1917. Понедельник.

Мороз усилился, и день простоял ясный. У стрелков было брожение из-за неполучения суточных за три месяца из Петрограда, быстро приведенное к концу временным позаимствованием нужной суммы в банке. Днем работал с дровами. В 9 ч. была отслужена всенощная.

Евгений Кобылинский

(командир отряда особого назначения по охране императора)

Как я уже говорил, Керенский обещал солдатам перед отъездом суточные деньги. Прошел ноябрь месяц, а никаких суточных нам не стали. Пришли ко мне опять солдаты и стали говорить: «Вот обещают все только, а ничего не дают. Мы сами себе достанем суточные. Пойдем и разгромим магазины, вот и будут у нас суточные». Пришлось мне пойти к Пигнатти и занять у него, как комиссара, 15000 рублей. Раздал солдатам по 50 копеек суточных, замазал рты. Солдаты тогда же решили послать в Москву или Петроград делегатов по этому поводу и выбрали солдат Матвеева и Лупина. Приехали они (Матвеев тогда вернулся уже офицером) и сказали, что деньги обещали прислать. Снова мне пришлось идти к Пигнатти и «просить» у него еще 15000 рублей, так как «обещаниям» солдаты уже не верили и, распустившись до последней возможности, могли натворить много дурного.

Пьер Жильяр

Между тем доктрины большевиков начали свою работу по дезорганизации в отряде, который нас охранял и который до того времени довольно хорошо противостоял этому. Состав его был самый разнообразный, но солдаты 1-го и 4-го полков были в большинстве очень расположены к царской семье и особенно к детям. Великие княжны с чарующей простотой любили поговорить с этими людьми, которые, как и они, чувствовали себя душой еще связанными с прошлым. Великие княжны расспрашивали солдат об их деревнях, семьях или о сражениях, в которых они принимали участие во время великой войны. Алексей Николаевич, который оставался для них «наследником», тоже пользовался их уважением, и они всячески старались доставить ему удовольствие и придумать ему развлечение. Часть охраны от 4-го полка, состоявшая почти исключительно из солдат старших возрастов, особенно обнаруживала свою привязанность к царской семье, и для всей семьи было радостно видеть этих честных людей в карауле. В эти дни император и дети тайно ходили в помещение караула и разговаривали или играли в шашки с солдатами, из которых ни один никогда не позволил себе отступить от самой строгой корректности. Однажды их застал там комиссар Панкратов, который остановился изумленный у порога двери, наблюдая сквозь свои очки неожиданное зрелище. Император, видя его смущенный вид, сделал ему знак войти и сесть за стол. Комиссар, однако, чувствуя себя неловко, был этим окончательно смущен: он пробормотал несколько невнятных слов и, повернувшись на каблуках, удалился.

Василий Панкратов

(комиссар при отряде особого назначения по охране императора)

Сведения об этом перевороте достигали Тобольска отрывочно. Невозможно было составить истинного представления о том, что творится в столицах. Телеграммы Керенского были очень кратки и односторонни, газетные сообщения отличались яркой партийностью и блистали только полемикой. Мое положение в Тобольске было весьма щекотливое, и я более чем когда-либо желал, чтобы скорее собралось Учредительное собрание и освободило меня от тяжелой обязанности. Октябрьский переворот произвел гнетущее впечатление не только на бывшего царя, но и на свитских. Из газет они видели, что делается в Питере. Николай II долго молча переживал и никогда со мной не разговаривал об этом. Но вот, когда получились газетные сообщения о разграблении винных подвалов в Зимнем дворце, он нервно спросил меня:

— Неужели Керенский не может приостановить такое своеволие?

— По-видимому, не может… Толпа везде и всегда остается толпой.

— Как же так? Александр Федорович поставлен народом… народ должен подчиниться… не своевольничать… Керенский любимец солдат… — как-то желчно сказал бывший царь.

— Мы здесь слишком далеко от всего; нам трудно судить о событиях в России. Но для меня все эксцессы толпы понятны и не неожиданны…

По-видимому, мое объяснение было совсем непонятно бывшему царю. Он, помолчав несколько минут, сказал:

— Но зачем же разорять дворец? Почему не остановить толпу?.. Зачем допускать грабежи и уничтожение богатств?..

Последние слова произнес бывший царь с дрожью в голосе. Лицо его побледнело, в глазах сверкнул огонек негодования.

В это время вошли Татищев и одна из дочерей. Разговор на эту тему прервался. Потом я очень сожалел об этом. Мне очень хотелось уяснить для себя: как же в самом деле смотрел бывший царь на совершающиеся события?..

Отзвуки октябрьских событий понемногу стали проникать и в Тобольскую губернию. Еще не было известно, на чьей стороне останется победа. Сообразно с этим вели себя и тобольские деятели. По губернии распускались всевозможные нелепые слухи.

Пьер Жильяр

На следующий день — праздник Рождества Христова, и мы отправляемся в церковь. По указанию священника дьякон провозгласил многолетие (молитва о продлении дней Императорской Фамилии). Это было неблагоразумно со стороны священника и могло только повлечь за собою репрессии. Солдаты со смертными угрозами требовали смены священника. Этот инцидент омрачил светлые впечатления, которые должны были сохраниться об этом дне. Он окончился для нас новыми притеснениями, и надзор за нами стал еще более строгим.

Татьяна Боткина

(дочь лейб-медика Николая II Е. С. Боткина)

Это маленькое событие имело очень большие последствия. Отец Алексей был арестован домашним арестом и вместе с диаконом подвергнут допросу. На этом допросе они оба держали себя самым растерянным образом, ни один не имея мужества взять на себя это несчастное провозглашение, и сваливали то друг на друга, то на Панкратова, будто бы это им разрешившего. Для охраны отец Алексей стал сразу подозрителен, а в глазах Их Величеств он приобрел славу человека, за них пострадавшего, и тем их очень к себе расположил. Часть свиты тоже восхищалась им, за исключением моего отца, совершенно справедливо находившего, что это была просто неуместная выходка, от которой отец Алексей нисколько не пострадал, т. к. из-под ареста его скоро выпустили, Их же Величествам много повредившая.

Действительно, после этого случая их стали пускать в церковь все реже и реже и, наконец, совсем лишили этого, устроив только маленькую походную церковь в доме. Отца Алексея при Их Величествах сменил отец Владимир Хлынов, и можно глубоко сожалеть о том, что он не занимал этого места с самого начала, так как тогда бы Их Величества не имели случая войти в сношения с Васильевым (о. Алексеем), бывшим одним из виновников их гибели.