Вечерело. Из-за Дона вместе с дымом и пылью надвигались сумерки. А степь по-прежнему гремела, гудела и корчилась от беспрерывного движения. Заполнились людьми, обозами, машинами донские дороги. Шаронов застал полк Коломыченко на привале, но никто не отозвался на предложение комиссара поднять дух бойцов песней, развеселить их шуткой. Выступил один Еж.
- Ну чего нам торговаться, товарищи? Поставлена задача. Наше дело мозгами пораскинуть и выполнять. Мне вот припомнился случай у нас такой в роте. Вы, товарищ полковой комиссар, как раз учиться уехали…
- Какой это такой случай? - улыбнулся Шаронов, зная Ежа как любителя посмешить товарищей.
- А случай вполне обычный: как мы ротой в окружной самодеятельности отличились…
- Ну и попер, - бросил кто-то. - Тут такая «самодеятельность» идет, еле ноги уносить успеваем.
Но комиссар поддержал Ежа:
- Как же, дошли и до меня слухи… Но лучше услышать от первоисточника.- Комиссар поглядел на часы.
Еж уловил его движение.
- Не буду временем злоупотреблять, товарищи. Уложусь, как говорят, в регламент. Мне и десяток минут в самый раз. Так вот. К вечеру было дело. Слышим - подает команду дневальный: «Выходи строиться!» Построил нас старшина и говорит: «Товарищи, получено боевое задание - выступить нашей роте на окружном смотре художественной самодеятельности. Срок - три дня. Надо не посрамить роту, коль нам такое приказание дано. Что готовить будем?» Ходит он перед строем, усищи свои поглаживает и нас глазами ест. Все молчат, как в рот воды набрали. Были среди нас музыканты и песенники, но разве сообразишь сразу, чего показать в округе можно? Один все же осмелел и брякни, будто кто его за язык дернул: «Давайте, товарищ старшина, балет покажем «Лебединое озеро».
Командиры рассмеялись.
- Давай, лейтенант,- повесели народ. А то кошки на душе скребут…
- «Что за балет такой?» - спрашивает старшина. «Самый что ни есть обыкновенный. Фигуры разные, какие мы каждое утро на физзарядке делаем, но только под музыку. Нет ничего лучше: лебеди и музыка». Старшина хмурится, разглаживает усищи и всех нас глазами сверлит, что буравами. Глядел, глядел и подает команду: «На первый, второй рассчитайсь! В две шеренги стройся! Первая шеренга - два шага вперед. Назначаю вас «лебедями». Вторая - обеспечить «лебедей» музыкой. Форма для «лебедей»: в трусах, и майках, при сапогах и пилотке. Музыканты в положенной уставом форме».
Подзывает старшина Митюхина - ротного нашего гармониста. Способный парнишка. Дай ему любые ноты - разберет и разделает лихо на трехрядке. Притащили балалайки, гитары, барабан, а кому не хватило инструмента - ложками вооружили.
Построились на тренировку, а смех всех душит, как поглядим на «лебедей» ротных. Новохатько - здоровенный такой был боец, битюг прямо. Ножищи, ручищи заросли волосьями. Сам в трусиках, а кирзовые сапоги сорок пятого размера. Башка - тыква кормовая, а на ней пилотка махонькая. И другие бойцы не красивше выглядят. У нас во взводе был такой боец - Мурадьян. Росточка незавидного, черный, будто сухарь зажаренный. Ножки тонюсенькие. А голенища у сапог - хоть в каждую еще по две ноги суй. И тут прямо скажу вам, товарищи, вид у каждого до того стеснительный, будто все они голышом стоят. И только бросают друг на дружку пристыженные взгляды. Я тоже в эти самые «лебеди» попал.
Начал старшина нас дрессировать по кругу. Кричит: «Выше ножку, и раз, и два, и три, четыре. Делай ласточку, и раз, и два, и три, четыре». На Новохатько набросился: «Ты что, как медведь, топчешься? Ласточку надо воображать. Спину покруче выгибать. Голову держи как штык. Ножку повыше задирай!»
Три дня эти прошли для нас в муках. Вечером погрузились в поезд и на смотр отправились. Ожидаем своей очереди за занавесками и волнуемся. А как не волноваться? Номер уж больно необычный.
Вызывают на сцену, идем, а у всех поджилки трясутся. Шутка ли сказать - окружной смотр! Тысячи людей нашу затею глядеть будут. Старшина подбадривает: «Головы повыше, товарищи! Нельзя нам в грязь лицом ударять. Не затем мы с вами сотни километров отмахали». Помните: вы - лебеди, а не какие-то куры мокрые. Делай точно все по моей команде и без дураков».
И только объявили наш номер, мы взошли на сцену, построились, как нас оглушили хлопками. И смех такой пошел по залу, того и гляди потолок, обрушится. Три раза повторяли мы номер, замучались, а со сцены не отпускают. Занавес закрыли, а народ шумит, нас снова требует. Прибежал распорядитель - красный, как рак вареный. Кричит на старшину, ругается: «Вы мне срываете программу, буду жаловаться». Вызвали нашего старшину к члену Военного совета. Долго не было. Истомились мы, ожидая. А пришел старшина, налетел на нас, что коршун на цыплят: «Я вам покажу лебедей Чайковского! Осрамили меня на весь округ». Подъезжаем мы уже к станции, где нам высадка предстоит, и вдруг вагон, в котором мы ехали, задерживает военный комендант. Вызывает старшину и передает приказ командующего войсками округа: «Немедленно роту вернуть». От этой вести мы окончательно пали духом: значит, крышка… У командующего на нашего брата по уставу прав много отпущено.
- И что же с вами командующий сделал? - нетерпеливо перебил Ежа сосед.
- А ничего страшного. Старшину именными часами наградил. И мы все премии и благодарности получили… Вопросы еще будут? - спросил Еж, обводя всех лукавым взглядом.