1
Утро курилось сизой дымкой тумана. Бескрайная донская степь дышала ранней прохладой. Солнце еще не всходило, но розовел уже край горизонта. Зачинался день - четвертый день в дивизии Канашова, обороняющей подступы к Сталинграду. Что он принесет воинам его дивизии? Будет ли это день таким же, как предыдущие дни ожесточенных сражений, когда немцы, не добившись успеха, отходили на прежние позиции, или они прорвут оборону и устремятся к Сталинграду? А может, сегодня немцы откажутся от бесплодных атак и перенесут свой удар на другое направление?
Об этом сейчас думали все - от рядового бойца до командира дивизии Канашова, который с рассветом уже начал вести наблюдение за вражескими позициями. Они проходили по скатам высот, обращенных на восток.
Вспоминая прошедшие три дня боя, Канашов все больше и больше склонялся к мнению, что немцы и сегодня начнут, как и прежде, наступление именно здесь, ни стыке его двух полков, а не по дорогим. Враг упорствовал, стремясь точно выполнить предписанные ему высшим штабом задачи. Он не искал других более слабых участков, будто был абсолютно уверен в том, что непрерывные таранные танковые удары должны принести ему непременный успех, именно в направлении лощины, на стыке двух полков.
Мысли Канашова были сейчас там, вместе с артиллеристами, в противотанковом опорном пункте. От их выдержки и упорства будет во многом зависеть судьба обороны дивизии, «Сумеют ли они, поредевшие почти на две трети в людях и орудиях, устоять перед нарастающими таранными ударами вражеских танков? И как на грех, ни одного ящика бронебойных снарядов… А что осколочно-фугасные против танков! Но что же делать, если их нет!…»
Канашов подумал в эту минуту о том, все ли он сделал зависящее от него, чтобы помочь артиллеристам выстоять, если враг снова перейдет в наступление? И сам себе ответил: «Нет. У нас на складе есть еще пятнадцать ящиков противотанковых гранат». И тут же позвонил заместителю по тылу и распорядился: пять ящиков отдать противотанковому опорному пункту и по три ящика раздать в полки. Мало… Очень мало это для серьезного боя. Комдив приказал послать артиллеристам Зализного бочку воды и медсестру с запасом медикаментов. «Надо было бы кому-либо из нас навестить их», - подумал он. Но кому? Саранцев так и не вернулся, и это беспокоило комдива. А самому нельзя ни на минуту отлучаться, бросив управление дивизией. Это было бы с его стороны преступлением. А что, если послать начальника штаба? Он еще стоял на ногах. После контузии у него начались рвоты… Но, может, потихоньку доберется он до артиллеристов Зализного и скажет им перед боем напутственное слово, вселит уверенность в нашу победу над врагом в предстоящем сражении?»
Канашов послал адъютанта за начальником штаба и продолжал наблюдать за противником. Чуткое ухо улавливало доносившийся далекий гул моторов. Но сразу нельзя было разобрать: то ли это самолеты, танки или просто машины.
Старший лейтенант Зализный этой ночью тоже не спал. Болела раненая рука, а еще больше - сердце при мысли о предстоящем бое. Он обошел огневые позиции каждого орудия. Его бойцы-артиллеристы также не спали. Они сидели, прижавшись друг к другу, курили или разговаривали вполголоса. О чем? Одна мысль занимала и их: «Что делать, чтобы выстоять, если немцы снова перейдут в атаку?» Зализный обошел почти весь противотанковый опорный пункт и остался доволен, что удачно вчера расставили выведенные из строя орудия на ложные позиции. Он осмотрел также и соломенные «заграждения» и приказал бойцам облить жгуты керосином. Потом он снова вернулся к расчету первого орудия, с которым решил находиться сам, управляя огнем батареи. Ему не понравилась позиция, и он решил переместить орудие на запасную. Здесь был лучший обзор и обстрел. Рядом находилось надежное укрытие - вырытые ниши и норы в отвесной стене оврага. Потом он проверил связь с двумя другими орудиями. Приказал связистам сделать еще канал связи, но провода хватило только к одному орудию. Он хотел было сходить к командиру роты, обороняющейся впереди его противотанкового опорного пункта, но нарастающий гул в небе немецких бомбардировщиков заставил его вернуться на наблюдательный пункт. И надо сказать, что сделал он это вовремя. Тут же немецкие самолеты стали пикировать на ложные позиции с разбитыми орудиями. Они сделали два захода, сбросили бомбы и улетели.
Канашов наблюдал и старался предугадать, как же в дальнейшем сложится бой. Опыт боев подсказывал ему, что и в этот раз немцы будут действовать по излюбленному ими тактическому шаблону: удары авиации, затем артиллерийский налет, атака танков, а за ними пойдет пехота.
И Канашов не ошибся. Как только отбомбились немецкие самолеты, в бой вступила артиллерия. По множеству разрывов в лощине комдив понял, что и на этот раз немцы будут наносить главный удар именно сюда. Немецкая артиллерия еще вела редкий огонь, когда на дороге, огибающей высоту, показалась колонна грузовых автомашин с пехотой.
«Что же это такое? - подумал комдив. - Где же танки? Или немцы настолько уверены, что они полностью уничтожили нашу артиллерию…»
Он тут же приказал оставшейся гаубичной батарее в хуторе открыть огонь, но командир дивизиона доложил, что у него осталось всего по два снаряда на батарею. Делать было нечего, и комдив, чтобы не дать немецкой пехоте развернуться в боевые порядки, приказал Зализному открыть огонь.
На немецкие автомашины обрушился огневой удар. И разом несколько из них загорелись, а остальные повернули и скрылись за высотой. Тем временем из-за высоты развернулись пятнадцать танков и пошли в атаку. Они построились в боевой порядок и шли углом, острие которого было нацелено в лощину. «Да, они не отказались от мысли и сегодня пробиться там, где пытались это сделать три дня тому назад», - думал Канашов. И с беспокойством подумал о батарее Зализного. «Выдержат ли они и в этот раз таранный удар немецких танков?» В это время на наблюдательный пункт пришел Саранцев.
- Все в порядке, Михаил Алексеевич. Только что был на батарее Зализного. Как раз перед налетом немецкой авиации. Хорошо артиллеристы подготовили и замаскировали свои позиции.
Канашов молча пожал ему руку.
- Очень правильно сделал. Вовремя…
- Я им армейскую газету оставил о подвиге четырех бронебойщиков во главе с комсомольцем Петром Болото. Двумя противотанковыми ружьями они вели бой с тридцатью танками весь день и половину из них подожгли. Остальные танки повернули обратно. Это гвардейцы тридцать третьей дивизии. Здорово, Михаил Алексеевич!
- Редкий по мужеству воинский подвиг, - согласился комдив. - В конце фамилия - Ларионов. Молодец, кстати написал. Для батареи это верный заряд для предстоящего боя. - И тут же добавил: - А ты читал донесение Зализного?
- А ты думал, почему я у них на батарее очутился?
- Тревога меня, признаться, берет за стык. Если немцы прорвутся, дивизия не успеет отойти. Выйти нам из окружения в открытой степи невозможно. Немецкая авиация житья нам не даст…
Немецкие танки легко прорвали оборону стрелковой роты на стыке и устремились в лощину. Зализный видел, как они подходили к рубежу соломенного «заграждения» и, боязливо замедляя ход, останавливались, не решаясь его перейти. «Догадались, что здесь скрыта какая-то ловушка. Вот бы где надо бронебойных, - думал Зализный. - Такие прекрасные мишени, черт возьми!» И тут же приказал открыть огонь по вражеским танкам. Немцы дали ответный огонь по батарее. Они убедились, что наша артиллерия не причинила им никакого вреда. Два танка осторожно, подошли к соломенным «заграждениям» и перешли их. За ними двинулись остальные. Зализный подал команду поджигать соломенные «заграждения». Танки очутились среди огневых барьеров. Немецкие танкисты были ошеломлены случившимся и остановили машины. А это и привело их к гибели. Танки тотчас же загорелись. Только шести машинам удалось прорваться из бушующего в лощине пламени. Два головных танка избежали страшной участи своих товарищей. Зализный увидел, что против его трех орудий, не имеющих снарядов для борьбы с танковой броней, идут два опытных и грозных танка. В одном из них мог быть и командир подразделения, на глазах у которого сгорели его танки. Он, по-видимому, понимал, что орудия русских беззащитны перед ним, и поэтому шел уверенно, вел частый огонь по нашим позициям, не жалея снарядов, с целью отомстить за погибших немецких танкистов. Еще пять-десять минут, и головной вражеский танк подомнет одно за другим все три орудия. Идущий рядом с головным другой танк сбавил ход. Он немного отстал, но продолжал стрелять из орудия, делая короткие остановки. Он поддерживал огнем головную машину, пробивая ей дорогу. Оглушительный разрыв сбил. Зализного с ног, взрывная волна сбросила его в погребок для снарядов. Его подняли товарищи. Он смотрел и не верил глазам. Головной танк остановился. Чего он выжидал? Медсестра сделала наскоро перевязку Зализному.
- Санин! - крикнул Зализный старшине, - Сделай мне связку гранат.
У старшего лейтенанта одна мысль: «Остановить танк во что бы то ни стало». По оврагу он приблизился к вражескому танку. Осталось не более сорока-пятидесяти метров. И Зализный пополз. Танк продолжал стрелять, не торопясь, по одинокому орудию, не имеющему снарядов. Немецкие танкисты, видно, уверены, что сейчас им ничто не угрожало.
Зализный напряг последние силы, поправил съехавшие ему на глаза бинты и лежа с силой бросил связку гранат под головной танк. Горячим воздухом взрыва ему опалило лицо и шею, и резкая боль пронзила голову и плечи. Он потерял сознание… Второй танк вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и ушел к своим позициям.
Над раскаленной солнцем степью установилась небывалая тишина…
Три оставшихся в живых бойца-артиллериста принесли на плащ-палатке вечером на наблюдательный пункт дивизии своего израненного командира - старшего лейтенанта Зализного. Один из них передал комиссару Саранцеву комсомольский билет командира батареи, в котором была вчетверо сложена заметка в бурых пятнах крови о подвиге четырех бронебойщиков 33-й гвардейской дивизии. Канашов доложил командующему 64-й армией о героизме, проявленном батареей Зализного. Чуйков приказал представить Зализного к званию Героя Советского Союза, а трех его отважных артиллеристов - к ордену Ленина.
К вечеру четвертого дня наступления немцы отказались, от попыток прорвать оборону дивизии Канашова и перенесли удары севернее и южнее. Левый сосед оказался более стойким, а правый не выдержал… На пятые сутки немцам удалось обойти правый фланг, канашовской дивизии, угрожая отрезать и окружить ее.
Комдив приехал в полк второго эшелона, приказал развернуть его подразделения и занять оборону фронтом на север. Надо было за ночь подготовить контратаку, но сил оставалось очень мало: один стрелковый батальон, да и тот вскоре забрал командующий для участия в контратаке на угрожаемом армии направлении. В полночь было получено распоряжение командующего 64-й армией:
«Срочно отвести дивизию за Дон для обороны на восточном берегу».
Чтобы обеспечить переправу, Канашов приказал командиру правофлангового полка вступить в огневой бой с противником и отдал распоряжение стянуть к правому флангу остальные части дивизии. Но на войне, обстановка меняется чаще, чем направление ветра. Как только части начали сниматься с позиций и следовать к переправе, прибыл офицер связи с новым приказанием: переправляться десять километров южнее, поскольку прежний мост взорван. Канашов тут же отправился с оперативной группой к месту новой переправы. Он приехал туда и установил, что там понтоны не подготовлены. Комдив, принял решение - создать круговую оборону плацдарма и переправляться через Дон на подручных средствах.
Более суток шла переправа на бочках, плотах, досках, телеграфных столбах, а также на лодках местных жителей. Немцы предприняли несколько атак, пытаясь сбросить подразделения дивизии в реку. Они вели непрерывный артиллерийский обстрел, вздымая водяные бело-зеленые гейзеры. Бомбардировщики с воем носились над рекой, обстреливали и бомбили беззащитных бойцов, но и это не могло уже остановить переправу. Возникло другое серьезное затруднение: не на чем было переправлять тяжелую артиллерию и автомашины. Канашов послал комиссара Саранцева к члену Военного совета армии, и тот объяснил всю катастрофичность создавшегося положения. Если не окажет помощи армейское командование, дивизия лишится артиллерии и транспорта и потеряет боеспособность. Саранцев вернулся с моторным полупонтоном. На нем в течение ночи была переправлена вся артиллерия, машины и остатки войск, оборонявших плацдарм.
Канашов остался доволен такими напористыми действиями комиссара.
- Бросай комиссарить, иди ко мне заместителем, - сказал ему комдив. - Ты же по натуре командир, а не политработник.
- Не в этом, дело, на какой я должности. По-моему, надо делать всегда то, что в критический момент боя является главным.
- Правильно… Голова у тебя светлая, Саранцев.
В этот день. Канашов получил письмо от семьи Русачевых. Они сообщали о том, что брат Василия Александровича прислал им из Сталинграда письмо о трагедии, постигшей его семью. При бомбежке убиты жена и дочь. Григорий Александрович записался в истребительный батальон. Он будет мстить фашистам. «Неужели падет Сталинград, неужели немцы захватят Волгу? - спрашивала Мария Саввишна. - У нас в городе и в госпитале только и говорит об этом народ с беспокойством».