Тут гармонист резко оборвал плясовую. Взоры всех были прикованы, к раненым-обреченным. Полудница пристально всматривался в глаза товарищей и начал хрипловатым, но уверенным голосом суровую и мужественную мелодию:
…Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это…
В углу красноармеец с перевязанной рукой подтянул ему, вплетая густой бас в одинокий напев. Вскоре к ним присоединилось еще и еще несколько голосов:
…И, как один, умрем
В борьбе за это.
И вдруг сразу все, как один, подхватили мощный, громыхающий припев. И вот уже сотни людей с непоколебимой решимостью, сжимая кулаки, стояли и пели песню.
Двое на миг приостановились, расправив плечи. Старший лейтенант, вскинув голову, тряхнул свалявшейся густой копной волос. Улыбка едва тронула дрогнувшие губы. Молоденький красноармеец приоткрыл от удивления рот. Но, подталкиваемые тычками немецких конвоиров, они тронулись дальше. Закусив губу, старший лейтенант шел, почти не хромая, а рядом, чуть приотстав, шагал его напарник.
- Замолчайт! - закричали часовые у клуба и сделали несколько автоматных очередей в воздух.
Но песня продолжалась. Людей не остановить. Они полны решимости допеть ее до конца. Только смерть была в силах прервать эту могучую волну человеческих голосов.
Из домов выбегали местные жители. Они стояли и жадно слушали знакомый мотив. С ним шли их отцы и старшие братья на штурм Зимнего в октябре 1917 года, били иностранных захватчиков в гражданскую войну.
На улицах Долгого Моха скопилось много народу. Песня долетела и до немецкой военной комендатуры. Сейчас там находился приехавший на доклад начальник сводного отряда полиции Пузняев.
- Это что там такое у вас происходит? - спросил Руммер у начальника полиции Долгого Моха Царькова и метнул на него сердитый взгляд.
- Разрешите навести порядок, господин капитан? - Царьков глядел на Руммера, виновато шаря глазами. А про себя думал; «И надо же такому случиться. Не, успел появиться начальник карательного отряда, а у меня такой промах. Ну ничего, я им покажу песни… Долго помнить будут!»
Царьков вызвал по тревоге своих полицаев. Они бросились к клубу, размахивая резиновыми дубинками-шлангами, по пути избивали и разгоняли местных жителей и кричали пьяными, осипшими голосами:
- Разойдись, разойдись! Стрелять будем.
Царьков первым ворвался в колхозный клуб, подбежал к Полуднице и ударил его дубинкой по голове. Гармонист упал, но люди продолжали песню. Тогда взбешенный Царьков выхватил пистолет и выстрелил в первого попавшегося ему на глаза поющего, затем - во второго, третьего…
- Вот так будет с каждым, кто не заткнет свой поганый рот, - пригрозил он, оглядывая пленных. Нижняя челюсть его дрожала. В уголках рта пузырилась пена.
Из темного угла кричали ему:
- Иуда!
- Предатель!
- Негодяй!
Царьков не видел, кто кричал, но сделал еще несколько выстрелов в угол и ранил еще двоих.
- Если не замолчите, сожгу всех живьем. Колотушкин, беги за керосином, а ты, Чиликин, за соломой…
Но песня, несмотря на угрозы, была допета до конца. Полудница лежал на боку, и тонкие ручейки крови стекали на пол. Полуоткрытые его глаза горели ненавистью.