Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920—1970 гг.

Гончаренко Олег Геннадьевич

Глава седьмая.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ МИР И ВОЕННАЯ ЭМИГРАЦИЯ

 

 

7.1. ИЗМЕНЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ВОЕННОЙ ЭМИГРАЦИИ ПОСЛЕ 1945 ГОДА

Военные и гражданские в зарубежье были разделены по направлению своей деятельности, политическим убеждениям, а также по возрастным критериям. Ввиду того, что еще в 1920—1930-е годы в эмиграции родилось немало детей — прямых потомков русских военных изгнанников, во многих семьях лучшим средним учебным заведением считался кадетский корпус, как в старые добрые времена в России, что обуславливало тогда не только начало блестящей карьеры, но и создавало определенный запас житейской прочности. К тому же любой кадетский корпус за рубежом становился своего рода островком национальной культуры, столь стремительно таявшей в океане мировых традиций.

Задолго до Второй мировой войны, 1 ноября 1930 года, в Париже был открыт Русский кадетский корпус-лицей имени императора Николая II, а его директором стал генерал Римский-Корсаков. Предыстория этого назначения была такова. Приехав в 1926 году в Париж на Зарубежный съезд, генерал Римский-Корсаков встретился с группой бывших кадет I Московского корпуса во главе с Его Высочеством князем Гавриилом Константиновичем, некогда выпускником 1-го Московского императрицы Екатерины Великой кадетского корпуса. Поговорив о современных кадетах, рассеянных по всей Европе, и в особенности о тех, что жили в своих семьях во Франции, собеседники пришли к выводу о создании кадетского корпуса для русских детей на французской земле. Летописец корпуса сообщал: «Началась необходимая подготовительная работа, встретившая много затруднений и препятствий на своём пути. Душою дела был генерал Римский-Корсаков. Сколько спокойной выдержки, сколько силы духа и терпения надо было для осуществления задуманного начинания. Но понемногу нашлись русские люди, готовые помочь русскому делу. Возник комитет по устройству учебных заведений, первым председателем которого был Его Величество князь Никита Александрович. Русский эмигрант Анастасий Андреевич Вонсяцкий предоставил в бесплатное пользование будущему корпусу купленный им на средства жены (американки Марион Бакинэм Рим. — Примеч. авт.) дом, в местечке Villiers le Bel, в 18 километрах от Парижа».

Приехав в Париж и полностью отдавшись делу устройства нового кадетского корпуса-лицея, В.В. Римский-Корсаков запомнился своим новым воспитанникам своей необычайной отзывчивостью и любовью к своему делу. Один из его учеников вспоминал впоследствии: «Не любить Владимира Валерьяновича было невозможно. Тот, кто хоть раз видел его ласковый взгляд, навсегда уже был им очарован. А кадеты, видевшие его ежедневно и понимавшие его отношение и любовь к ним, просто благоговели перед своим “Дедушкой”. Никто лучше него не понимал нашей детской души».

Римский-Корсаков нередко повторял: «Кадеты должны чувствовать любовь к себе, чтобы полюбить корпус, а через корпус они узнают и полюбят Россию». Это подтверждалось повседневной практикой педагогической работы самого директора корпуса со своими воспитанниками, демонстрировавшей искреннюю любовь и заботу директора, проявлявшуюся во всех мелочах корпусной жизни. На глубоком уважении учеников к директору и на признании исключительного обаяния его личности было прочно основано огромное влияние Римского-Корсакова на ход учебных процессов. Он преподавал русский язык, историю и географию России. В свободное время читал кадетам произведения лучших русских писателей, и далекая, столь мало известная эмигрантским детям Россия постепенно становилась им понятной, а затем близкой и родной. Только за первые три года существования в Париже корпус приобрел известное имя и значительное количество приверженцев и меценатов. Русский педагогический комитет возглавлялся тогда генералом Е.К. Миллером, оказывал корпусу всемерную поддержку, да и сам глава РОВС, несмотря на загруженность по линии этой эмигрантской организации, вплоть до самого своего похищения из Парижа стремился уделять кадетам свое теплое внимание и оказывать всяческую поддержку.

 

7.2. ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ «ПЕРВОЙ ВОЛНЫ» В КОНЦЕ 1940-х ГОДОВ И ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Русские кадетские корпуса за границей еще до начала Второй мировой войны выпустили плеяду талантливой молодежи, влившейся в общественную и политическую жизнь приютивших их стран. Выпускники не забывали и о традициях, унаследованных ими от кадет Российской империи — поддерживать между выпускниками связь и помогать нуждающимся собратьям. В 1950 году образовалось Общекадетское объединение (ОКО), первым председателем которого стал кадет Первого кадетского корпуса лейтенант императорского флота А.А. Геринг. Под его энергичным руководством жизнь ОКО закипела, стали устраиваться собрания, встречи кадет. Он же стоял у истоков издания в начале 1952 года журналов «Военная быль» и «Вестник Общекадетского объединения». Активистами кадетского объединения был расширена экспозиция из архивов и реликвий прошлого, носившая название Военно-кадетского музея.

По примеру ОКО во Франции во многих странах создавались объединения, которые в 1950-х годах все вместе насчитывали более 600 участников-кадет. Далеко не все выпускники корпусов согласились с принципом вхождения в объединение, считая его слишком упрощенным в сравнении с Союзом русских кадетских корпусов, существовавшим до Второй мировой войны. Некоторые, особенно те, чьи кадетские объединения были многочисленны, стояли за воссоздание довоенного СРКК, что и было осуществлено ими к 1951 году.

Почетным председателем СРКК одно время являлся кадет Полоцкого кадетского корпуса, выпускник 1913 года, ротмистр 2-го лейб-гусарского Павлогорадского Императора Александра III полка Николай Владимирович Заворотько.

В наши дни председателем Объединения является Андрей Дмитриевич Шмеман, брат покойного протоиерея либерала Александра Шмемана. Каждый год при его деятельном участии устраиваются три кадетские встречи: в октябре, на Рождество и на Пасху. В июне, в день кончины великого князя Константина Константиновича, активистами Объединения свершается своего рода паломничество на кадетские могилы, расположенные на муниципальном кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Раз в три года созывается общее собрание, на котором казначеем Объединения производится денежный отчет и выбираются должностные лица. Год от года членов Объединения становится все меньше и меньше.

На смену ушедшим старшим кадетам, боровшимся в дни оны за честь и славу былой России, создателям культуры и традиций русского зарубежья, приходят люди, сравнительно моложе своих предшественников, те, кто закончил кадетские корпуса между двумя мировыми войнами прошлого века. Зарубежные кадеты считают себя основной частью зарубежной России, наиболее сплоченной, наиболее знающей, что и как делать.

Не столь давно закрылось объединение кадет, берущее начало в 1925 году в городке Лувене в Бельгии, организованное по инициативе А.М. Росселевича, вице-унтер-офицера 2-го выпуска РКК. Анатолий Михайлович, имевший опыт создания таких объединений в Белграде, стал со временем и составителем фундаментального сборника, вышедшего в 1970 году в Монреале тиражом в 500 экземпляров, под названием «Русские кадетские корпуса за рубежом 1920—1945».

В Брюсселе при его участии было основано Объединение бывших кадет, учащихся в те времена в Лувенском университете. 27 ноября 1925 года был утвержден устав Объединения его почетным председателем генерал-лейтенантом Б.В. Адамовичем. На уставе была сделана памятная надпись: «Дай Бог, чтобы исполнились благие желания кадет, выраженные в этом уставе». В 1929 году, в день корпусного праздника 6 декабря, Его Величество король СХС Александр пожаловал корпусу шефство великого князя Константина Константиновича, а в 1930 году было создано «Общество княжеконстантиновцев». На уставе общества собственной рукой Его Высочества великого князя Гавриила Константиновича 23 ноября в Париже было написано: «Одобряю и утверждаю».

Для ознакомления бельгийцев с деятельностью Объединения кадетами была издана маленькая брошюрка на французском языке. Она состояла из описания истории создания корпуса и подчеркивала его исключительную роль в деле просвещения и сохранения русских кадетских традиций и обычаев. Кроме того, на страницах брошюры читателей знакомили с вкладом корпуса в историю русской эмиграции и общими целями Объединения в Бельгии. Цели кадетов состояли в том, чтобы оказывать помощь младшим в получении высшего образования, особенно после окончания Второй мировой войны.

В первые годы существования Объединения его основная деятельность заключалась в проведении встреч, служении молебнов и устройстве банкетов в дни корпусного праздника. Вскоре объединению удалось осуществить столь дорогую всем идею помощи кадетам, заканчивающим корпус и желающим продолжать учиться. Усилиями многих добровольных жертвователей была создана стипендия Объединения при Лувенском университете. Для этого был организован первый благотворительный вечер Объединения, идея проведения которого была широко поддержана многочисленной тогда русской колонией в Брюсселе. Кроме этого, Объединением кадет были выпущены подписные листы для единовременных и ежемесячных взносов в фонд стипендий. Впоследствии поиск финансов для увеличения числа стипендиатов становится главной задачей Объединения. Своего первого стипендиата Объединение выбрало само, а затем право выбора было предоставлено почетному председателю генерал-лейтенанту Адамовичу, в чье распоряжение поступали вновь образуемые стипендии. Адамович лишь присылал в объединение каждую осень кадет последнего выпуска. В то же время по просьбе генерал-лейтенанта Адамовича объединение занялось сбором средств на покупку штатского платья для кадет-выпускников. Сборы также производились по подписным листам, собранные суммы пересылались в корпус.

Все время своего пребывания в Бельгии и до своей кончины последний Главнокомандующий русской армии генерал барон П.Н. Врангель и его супруга Ольга Михайловна Врангель, бывшая почетной председательницей Объединения, оказывали ему много внимания. Преждевременная и загадочная смерть Главнокомандующего стала большой потерей как для кадет, так и для всех военных эмигрантов.

В мае 1940 года, после 18 дней сопротивления, Бельгия была оккупирована немцами вплоть до сентября 1944 года. На все это время Кадетское объединение прекратило всякую деятельность. Сразу после освобождения встали многочисленные и трудно разрешимые задачи помощи персоналу корпуса и кадетам. Эта помощь заключалась главным образом в хлопотах по выписыванию кадет в Бельгию. Активистами Объединения собирались средства для оказания материальной помощи, осуществлялись посылки вещевые и продуктовые, проводилась помощь больным участникам Объединения и даже организация похорон. Касса Объединения стала кассой взаимопомощи, однако постепенно, из года в год, ее деятельность уменьшалась. Потребовалось немало лет, чтобы осуществить пять основных задач, касающихся важных шагов в жизни кадетского Объединения. Они заключались в приобретении знаменного флага, прикреплении на флаг реликвии кадетских знамен, создании кадетского клуба для регулярных встреч, основания при клубе библиотеки кадет «княжеконстантиновцев» из книг русских, старых и новых писателей, переводов иностранных авторов и книг на французском языке и увеличения числа членов Объединения для расширения его деятельности.

В наши дни Бельгийское объединение кадет по своему численному составу является относительно небольшим; все его члены уже довольно пожилые люди. Среди кадет, проживающих в Бельгии, числились и «мертвые души»: несколько кадет живут за границей и не высказывают особого желания участвовать в жизни Объединения. В плане деятельности — проведение в жизнь широкой мемориальной программы. Кадеты периодически посещают Швейцарию, где склоняют знаменный флаг и возлагают венки у памятника А.В. Суворову и его «чудо-богатырям», установленному в память и беспримерного перехода в 1799 году у Чертова моста. Памятник представляет собой огромный крест, высеченный в скале, поднимающийся вертикально под потолком ущелья, под которым надпись по-русски.

В новом веке кадетское объединение в Бельгии из-за естественной убыли его членов фактически перестало существовать, однако живо и продолжает активную деятельность кадетское объединение в Аргентине. В январе 1949 года в Буэнос-Айресе по инициативе кадета-аракчеевца С.В. Грузинцева было созвано организационное собрание воспитанников Российских Императорских и Зарубежных кадетских корпусов. Этим было положено начало Общекадетского объединения в Аргентине. Из числа более 250 человек кадет, проживавших на территории Большого Буэнос-Айреса, в объединении зарегистрировались, изъявив готовность сотрудничать, 127 человек — кадет 26 Императорских и всех зарубежных корпусов. Было выбрано правление во главе со С.В. Грузинцевым, которое начало успешную работу для достижения поставленных целей Объединения воспитанников КК ради поддержания взаимной связи не только на территории Аргентины, но и на всех континентах. Был создан музей, собраны кое-какие средства после успешно проведенного бала, началось даже устройство Кадетского собрания.

В свое время в Аргентинском объединении произошел раскол: из одного образовались сразу два объединения, враждующие между собой, в результате чего многие кадеты, особенно зарубежных кадетских корпусов, отдалились от кадетской среды и жизни. Пагубное действие всего этого не замедлило сказаться на жизни и деятельности этих двух объединений. Оба начали постепенно замирать, и вскоре они существовали только номинально.

Зарубежные кадеты начали соединяться вне рамок ОКО, и стало намечаться образование нового объединения. Тогда «старые кадеты» во главе с покойным полковником Н.Ф. Петровым обратились к ним с письмом, прочитанном на празднике Крымского корпуса в 1955 году, прося не делать новой организации, а, войдя в ОКО, принять в нем руководство.

В июне 1956 года было образовано новое правление, руководящие должности в котором приняли зарубежные кадеты: председатель М.Л. Негодное, вице-председатель В.Б. Островский, секретарь С.А. Якимович, казначей Г.Г. Бордоков — все Крымского корпуса. Полные юношеского идеализма, энтузиазма и энергии, члены нового правления усердно взялись за дело и в короткий срок среди русской общественности создали самое благоприятное впечатление об ОКО. Оно существует в Аргентине и по сей день. Организация кадетских встреч, которые по своей торжественности давно вышли из рамок традиционных эмигрантских чаепитий и носят теперь характер национальных манифестаций, в ходе которых происходит отдание должной чести родным корпусам. Встречи устраиваются два раза в год и приурочены к празднику Крымского корпуса в июне и к празднику «княжеконстантиновцев» в декабре.

В начале 1960-х годов спокойная жизнь Объединения была снова нарушена отъездом его председателя М.Л. Негоднова и болезнью и кончиной А.Г. Денисенко. С течением лет был приостановлен выход кадетского журнала, ибо достойной замены его прежнему редактору не нашлось. Жизненные условия и работа не позволяли временно исполняющему дела председателя В.Б. Островскому посвятить себя в должной мере работе в ОКО, и он в начале июня 1963 года сложил с себя обязанности председателя. Тогда снова собралась инициативная группа, реорганизовавшая правление, продолжившее дело предшественников. Во главе правления стал В.В. Юргенс, передавший эту должность 13 мая 1973 года С.А. Якимовичу. С тех пор продолжалась спокойная, размеренная жизнь Объединения, в которой смена председателей была обусловлена, как это ни печально, «естественной убылью» эмигрантов «первой» и «второй» волн.

 

7.3. ЗАРУБЕЖНЫЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ ВЫПУСКНИКОВ ИМПЕРАТОРСКИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЙ. ИХ РОЛЬ В МИРОВЫХ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ И НАУЧНЫХ ПРОЦЕССАХ

Среди максимально деполитизированных и ориентированных на просветительскую деятельность в зарубежье и сохранение традиций для будущей преемственности необходимо выделить объединения выдающихся по многим своим составляющим учебных заведения былой России: Императорского Александровского лицея, Бестужевских курсов и Мариинского Донского института.

Временное правительство, пришедшее на смену самодержавной власти в 1917 году, практически не уделяло внимания необходимости сохранения классических учебных заведений, например Александровского лицея, где в свое время учились А.С. Пушкин и блестящая плеяда его современников, но и не прерывало его финансирования. В январе 1918 года от Совета народных комиссаров в лицей прибыл уполномоченный по ликвидации (оказавшийся столяром-краснодеревщиком с фабрики Менцлера), несмотря на то, что еще с октября 1917 года администрация Александровского лицея пыталась обращаться с многочисленными просьбами. В них главным образом речь шла о том, чтобы оградить задние от занятия под различные советские учреждения, а учащихся — от необходимости проводить занятия на частных квартирах. Последний директор лицея А.А. Повержо был даже вынужден обратиться с личным письмом к комиссару народного просвещения А.В. Луначарскому, умоляя его подписать бумагу, гласившую, что здания «бывшего Александровского лицея» находятся под особой защитой советской власти и никто не имеет права их реквизировать. Однако и формальное согласие на «охранную грамоту» не далось лицею даром — пришлось пожертвовать именем. Из некогда устоявшегося благородного Императорского Александровского лицея название учебного заведения стало весьма усредненным — «Гимназией имени А.С. Пушкина». Столь важный образовательный ресурс, который являл собой Александровский лицей к февралю 1917 года, был низведен до уровня обычной гимназии. Кощунственная мысль закрыть лицей — учебное заведение, увековеченное Пушкиным, воспитавшее цвет российской дипломатии и государственной службы за сто с лишним лет своего непрерывного существования — неуклонно в течение зимы 1917—1918 годов постепенно претворялась в жизнь, ставя под угрозу уже сам факт его существования в России, стране, его создавшей как уникальный научно-педагогический феномен.

Еще в бытность Временного правительства Государственная дума проигнорировала просьбы руководства лицея о сохранности Пушкинского музея с его ценными рукописями, различными медалями и реликвиями. Случайные солдаты, приведенные для охраны музея работником Наркомпроса доктором Найменовым, не только не выполнили своей задачи, но и, взломав стенной железный сейф, располагавшийся на половине директора лицея генерал-лейтенанта В.А. Шильдера, похитили юбилейные медали из золота и серебра, золотое перо, кольцо, принадлежавшее Пушкину, талисман поэта и пулю, извлеченную после дуэли. «Бросились в казармы Гренадерского полка, но там о лицейском карауле не имели никакого понятия. На новообразованную милицию рассчитывать не приходилось, и вещи пропали безвозвратно…»

В начале 1918 года некими авантюристами, выступавшими от имени местных Советов, была предпринята попытка реквизировать частную библиотеку инспектора лицея «для нужд населения Петроградской Стороны», и оставшимся служащим лицея стоило тогда больших усилий отстоять её от изъятия.

Вскоре в бывшей квартире директора Лицея и части квартиры инспектора поместили учрежденный росчерком комиссарского пера некий Петроградский политехникум, на деле являвшийся обыкновенной школой монтеров, а затем и последнему инспектору лицейских классов было предложено освободить остававшуюся часть квартиры.

Апрель 1918 года ознаменовался изгнанием единственного остающегося класса так называемой «Пушкинской гимназии», воспитанников которой приютил в своём особняке на Монетной улице светлейший князь Горчаков, сын известнейшего канцлера империи A.M. Горчакова. «Судьбе угодно было, чтобы последняя горсть лицеистов нашла себе кров в доме воспитанника I курса, друга Пушкина… Пушкинская гимназия перестала существовать. Оставалось еще дать возможность получить аттестаты некоторым воспитанникам старшего курса, что и было сделано без особой огласки».

Вся дальнейшая судьба лицейской собственности была решена характерным для многих учебных заведений в России образом. Библиотека лицея была изъята и отправлена в Екатеринбург для создаваемой там стараниями местных уполномоченных по народному образованию «Всеуральской библиотеки». Однако до Урала книги так и не добрались. Оставленные на одном из городских железнодорожных складов тома, чьи страницы перелистывали первые лицеисты, не были отправлены вовремя и забыты, а после просто растасканы. Очевидцы отмечали, что весенняя сырость 1918 года привела большую часть из книг в негодность, а стоящая в складских помещениях вода изрядно подпортила их большую часть. Академия наук любезно согласилась взять к себе экспонаты Пушкинского музея, Лицеаны и ковчеги с орлами из актового зала, выделив для этого целую комнату. Переговоры с академиками вели выпускники лицея П.Е Рейнбот и М.В. Шильдер, своими действиями, по сути, спасшие бесценные реликвии. Вынутые из рам царские портреты еще в феврале 1917 года были спрятаны в потаенных уголках лицейского здания, где и оставались, пока не были обнаружены в 1920-е годы и, вероятно, уничтожены. Богослужебные предметы лицейской церкви были переданы в близлежащий Троицкий собор — старейший петербургский храм, а в опустевшем помещении была устроена чайная, словно бы в просторном помещении лицея не нашлось для нее другого места.

Выпускники лицея, начиная с 1872 года и включая младший приготовительный класс 1917 года, в большинстве своём… оказались в эмиграции. Из каждого года выпуска по состоянию на 1929 год в 27 странах зарубежья проживало от 10 до 30 человек, составлявших лицейские объединения или персонально представляя Императорский лицей в стране проживания. Помимо традиционных стран «русского рассеяния» лицеисты проживали в Китае, где в Шанхае находился представитель Объединения Артемий Михайлович Жуковский-Волынский, бывший служащий императорского Министерства иностранных дел. В Новой Зеландии Лицейское объединение с честью представлял Александр Сергеевич Тенцер, камер-юнкер, бывший представитель Канцелярии IV Государственной думы. В Уругвае, где главным связным с собратьями-выпускниками был Семен Александрович Сольский, участник Великой войны, служивший, как говорили тогда «в броневых частях». Лицейское объединение во Франции было, пожалуй, наиболее многочисленным и структурированным в определенных рамках. Так, в Париже располагались члены Постоянного правления, в которое входили бывшие лицеисты Н.В. Караулов, К.К. Миллер, Н.А. Татищев и секретарь правления Г.А, Афросимов. Кроме них во французской столице проживали А.А. Нератов, Г.Г. Лерхе, Н.Н. Флиге, А.Ф. Гарфельд, князь Е.Ф. Гагарин, А.А. Татищев, Н.Н. Шабельский и В.М. Миклашевский. В разных городах Франции находились тогда и представители групп курсов граф В.Н. Коковцов, бывший министр иностранных дел России, К.М. Ону, А.С. Хрипунов, Н.П. Вейнер, С.С. Воейков и А.А. Гулевич. На юге Франции было создано не только отделение выпускников, но и учреждено правление с председателем А.С. Гижицким во главе, членами правления А.Н. Яхонтовым и Ф.П. Кичем и непременным членом А.А. Гедехеном.

По решению членов Музейно-исторической комиссии и Правления Лицейского объединения, проживающих за границей, «ввиду непостоянства эмигрантского положения» архив Императорского Александровского лицея был передан по согласованию с администрацией Военного музея в Брюсселе в его хранилища. В середине 1930-х годов это учреждение стало, пожалуй, единственным такого рода учреждением в Западной Европе, принимающим на временное хранение музейные собрания русских организаций. Его услугами воспользовались не только представители Лицейского объединения, но и некоторые военно-исторические комиссии русских гвардейских полков, таких, как, например, Лейб-гвардии Казачий полк в зарубежье.

В феврале 1937 года лицейский архив был принят главным хранителем Военного музея Л. Леконтом по описи от лицейского представителя графа Владимира Коковцова и помещен в специально оборудованную для него витрину и шкаф в Русском отделе музея. По самым общим оценкам, список архива включал в себя памятные книжки Императорского Александровского лицея с 1852 по 1907 год, Устав Лицея от 1848 года, Правила для воспитанников лицея 1911 года.

Кроме того, в архив вошли лицейские журналы с 1906 по 1915 год, а также многие тома научных записок и сочинений лицеистов и о Лицее, опубликованные в XIX веке и в первой четверти XX века, и множество отдельных предметов и печатных материалов, имеющих отношение к повседневной лицейской жизни. Бюсты российских императоров, меню торжественных обедов, посвященных лицейской годовщине 19 октября, именные приглашения к обеду в Зимний дворец и даже списки тостов за завтраком 19 октября 1911 года. Часть архива как раз и составили программы любительских спектаклей лицеистов, порядки тостов на разных памятных мероприятиях, билеты для входа на спектакли и музыкальные произведения выпускников лицея.

Особое место в переданном архиве занимали материалы, так или иначе связанные с памятью выпускника 1-го курса — А.С. Пушкина. Среди них — описание Пушкинского музея, составленное лицеистами С.М. Аснашом и А.Н. Яхонтовым, обзор пушкинской юбилейной литературы В. Сиповского, изданный в 1902 году, «Пушкиниана» — каталог Пушкинской библиотеки и библиографический указатель статей о жизни Пушкина, составленный в 1886 году лицеистом Межовым. Всего, по предварительным подсчетам, архив насчитывал свыше четырехсот единиц хранения. Вошли в него и фотографии, негативы и переписка лицеистов разных лет, мундиры, медали, жетоны выпускников, а также статьи и документы, касающиеся Его Высочества князя Олега Константиновича, погибшего в первый месяц Великой войны, лицеиста 69-го курса, сына знаменитого поэта — великого князя Константина Константиновича.

Так на чужбине была перевернута последняя страница истории славного Царскосельского лицея, на протяжении столетия ставшего главным мужским гражданским учебным заведением России. Его судьбу во многом повторили основанные в Петербурге Бестужевские курсы, фактически окончившие своё существование в России в 1923 году, будучи переименованными в Факультет общественных наук Петроградского университета. И хотя в Петербурге к началу 1917 года, включая Бестужевские курсы, было пять высших женских учебных заведений (Женский медицинский институт, Высшие женские естественно-научные курсы М.А. Лохвицкой и Высшие женские курсы П.Ф. Лесгафта, а также Императорский женский педагогический институт), именно это учебное заведение стало своего рода флагманом женского образования. В императорской России сохранялось разделение высших учебных заведений на мужские и женские, поскольку российские университеты были правительственными учреждениями. «Императорские» университеты состояли под опекой и контролем Министерства народного просвещения: они выдавали дипломы, предоставлявшие право на получение назначений на правительственную службу с чинами, соответствовавшими дипломам первой или второй степени. Студенты носили установленную форму, а профессора числились на правительственной службе и пользовались большими привилегиями в отношении чинов и награждений орденами. До 1905 года профессора должны были являться на лекции в вицмундирах. По канонам вековых традиций, женщины в императорской России на правительственную службу еще не принимались и чинов не получали, и так как количество учебных заведений для лиц женского пола было, естественно, ограниченным, то и состав поступающих для получения высшего образования был отборным.

Таким образом, знания тех из них, кто оканчивал Бесутжевские курсы, были не ниже таковых, получаемых студентами российских университетов. И хотя выпускницы курсов чаще находили применение своим силам в преподавательской деятельности, чем в научной работе, в целом добрая часть курсисток составила весомый научный резерв для нужд государства, к сожалению, мало востребованный впоследствии, уже в советское время.

Разумеется, уровень преподавания на курсах, обусловленный профессорско-преподавательским составом, до 1917 года многократно превосходил тот, который сильно усреднился и поредел после революции. Когда-то перед 6000 курсистками, съезжавшимися в Петербург в это учебное заведение, выступали профессора Платонов, Кареев, Венгеров, Котляревский, Лосский, Введенский — цвет интеллектуального сообщества Российской империи. Профессор И.И. Лапшин, после 1917 года высланный на «философском пароходе» вместе с некоторыми своими коллегами, например С.Л. Франком, читал курс психологии. За границей Лапшин успешно продолжил свою научную деятельность, работая в Русском педагогическом институте имени Яна Амоса Коменского в Праге. За рубежи России выехали в те годы и профессора историко-философского факультета Бестужевских курсов — И.О. Лосский и С.Л. Франк. Из преподаваталей-историков покинули Родину Л.П. Карсавин, А.В. Карташов, М.И. Ростовцев. Из профессоров юридического факультета — В.Н. Сперанский, П.Б. Струве, барон Б.Э. Нольде и другие. Профессора физико-математического факультета Н.И. Андрусов, С.И. Метельников и С.Е. Савич также оказались за границей.

Стоит отметить, что на женских Бестужевских курсах в императорской России преподавало немало женщин, занимавших не только доцентские должности и места ассистенток и преподавательниц, но и профессоров. Более всего женщин-преподавателей было на физико-матемагическом факультете, однако на естественном факультете работало 28 женщин, специализирующихся по всем отраслям знаний, включая зоологию и ботанику. Ассистентка читавшего курс геологии академика Левинсона-Лессинга Е.В. Еремина, эмигрировав из России после Гражданской войны, долгие годы преподавала геологию в Сорбонне и стала научным руководителем нескольких поколений русских геологов в зарубежье.

Можно с уверенностью сказать, что профессорский состав Бестужевских курсов практически сплошь состоял из имен мирового масштаба, что наглядно иллюстрируется хотя бы одной личностью Владимира Соловьева, читавшего курс философии слушательницам курсов, и это играло значительную роль при выборе девушками места будущей учебы. «Общее число слушательниц на всех факультетах доходило… до 7000 человек. Из них (приблизительно) 3000 — на историческо-филологическом, 3000 на физико-математическом <факультете> и 1000 на юридическом…экзамены были строгие. Требования большие. Кроме лекций еще практические занятия. По математике — решение задач, физике и химии — лабораторные работы. По астрономии — занятия в обсерватории. Небольшая обсерватория была при… Курсах. Кроме того, ездили в Пулковскую обсерваторию».

Открытые в Петербурге 2 сентября 1872 года Высшие женские Бестужевские курсы просуществовали в России немногим менее полувека, пока Народный комиссариат просвещения 13 сентября 1919 года не влил их в состав 3-го Петроградского университета, сначала на основе некоторой автономии, а через четыре года — сузив до величины факультета. Многие из слушательниц, кому удалось завершить образование в 1917—1919 годы, оказались за границей, где работа по специальности, полученной на Курсах, стала уделом лишь немногих счастливиц, кто был принят преподавать в русские учебные заведения, и в частности, в Русскую гимназию в Париже. Весьма характерен рассказ бестужевки Елены Кост-Холмогоровой о попытке получить в ней работу. «…директор Гимназии г-н Недачин мне объяснил, что желающих преподавать в ней очень много, и хотя у меня был самый настоящий университетский диплом, все же он в первую очередь даст места профессорам высших учебных заведений в России или заслуженным преподавателям средних школ. Меня он сможет взять только в Четверговую начальную школу, т.е. может дать мне всего 3 часа в неделю. Я, конечно, согласилась, и была даже очень рада. По четвергам с 2-х до 5-ти я занималась русским языком с детьми, учащимися дома или во французских школах».

Судьба очень немногих выпускниц Курсов в Париже сложилась таким образом, что полученные в России знания были применены в полном объеме и нашли благодатную почву. В первую очередь это касалось тех из них, кому удалось в той или иной мере стать домашними учителями русской знати, стремящейся дать своим детям, растущим и учащимся во Франции, не просто хорошее знание русского языка, но и по возможности сделать это силами знаменитых бестужевок. Так, морганатическая вдова великого князя Павла Александровича княгиня Палей пригласила одну из выпускниц Курсов для занятий со своими двумя дочерьми. Дочь бывшего кадетского лидера IV Государственной думы П.Н. Милюкова также пригласила для занятий с его внучкой Натальей русскую преподавательницу с дипломом Бестужевских курсов.

Неожиданную возможность применения своих знаний выпускницы курсов получили и во французской Академии Генерального штаба, где русский язык был одним из факультативных, но востребованных после Второй мировой войны предметов. Великолепное знание методик преподавания и французского языка, заложенные еще в России, давали возможность со временем русским женщинам получать профессорские кафедры даже в столь закрытом учебном заведении, каковым являлась главная военная академия Франции. А проживавшая в Чехословакии Ольга Георгиевна Кириллова-Нестерова до своего отъезда в США в 1964 году преподавала русский язык в Министерстве путей сообщения ЧССР. Проживавшая одно время в Болгарии бестужевка Ольга Михайловна де Клапье была приглашена Византийским институтом в Софии для организации научной работы по археологии. Результатом её деятельности стала полноценная монография, снабженная богатым иллюстративным материалом, опубликованная уже в годы её жизни в Испании, где де Клапье занималась искусством и после 1953 года устроила десять авторских выставок живописи в Мадриде. Русскому читателю в зарубежье Ольга Михайловна была известна как автор рассказов и раздела литературной критики ежемесячного парижского журнала «Возрождение» и романист, чьи произведения публиковались в газете «Русская жизнь», издающейся в Сан-Франциско. Благодаря своему диплому Бестужевских курсов была принята на работу в Базельский университет в Швейцарии бестужевка Эльза Эдуардовна Малер. В нем она заведовала «русской кафедрой» на протяжении последующих 38 лет.

За эти годы ею было составлено несколько учебников грамматики русского языка для швейцарских студентов и опубликованы литературоведческие работы по истории русской литературы — от Ломоносова до Ахматовой. Отдельно в ряду созданных ею работ стоит монография о художнике М.В. Нестерове под названием «Художник верующей России». В 1931 году в Швейцарии вышла её обзорная книга «История русского искусства».

В эмигрантской своей жизни многие бестужевки занимались и литературной деятельностью, особенно в области филологии и истории. Публиковались они в различных газетах и журналах, выходивших в том числе на французском и английском языках. Особенно хорошо изучавшие иностранные языки на Бестужевских курсах, такие как Татьяна Серговская и Наталья Дедингтон, становились буквально столпами научного перевода, занимаясь переводом современной научной литературы Франции, США и Великобритании на русский.

Ряд бывших бестужевок даже приводили в порядок научные архивы крупных научных библиотек ряда стран — в Государственном университете Белграда, в Нью-Йорке (в Колумбийском университете) и в Калифорнии (в Стэндфордском университете).

Справедливости ради, бывшие бестужевки — выпускницы историко-филологического факультета выдвинулись на научной работе и в СССР. Евгения Самсоновна Истрина — член-корреспондент Академии наук, специалист по лексикографии, получившая в 1970 году посмертно Ленинскую премию. А также и Э.А. Якубинская — доктор филологических наук, работавшая во время войны старшим научным сотрудником угро-финского кабинета в Институте языка и мышления им. Н.Я. Марра Академии наук СССР и защитившая диссертацию по теме «Личные и указательные местоимения в прибалтийско-финских языках». М.П. Якубович и Н.П. Попова — две других выпускницы-бестужевки. 2 мая 1968 года в актовом зале главного здания Ленинградского государственного университета было даже проведено торжественное собрание, приуроченное к юбилею Бестужевских курсов, и разосланы приглашения выпускницам, в том числе и проживавшим на тот момент в Париже.

Однако если Бестужевские курсы и Императорский Александровский лицей, будучи закрыты в Советской России, окончили своё существование в качестве высших учебных заведений навсегда, то Мариинский Донской институт, основанный по инициативе императрицы Марии Федоровны, жены Павла I, много уделявшей времени образованию женщин в России, продолжил свою деятельность в зарубежье.

Мариинский Донской институт, открытый в Новочеркасске, был рассчитан на 360 воспитанниц, две трети которых жило при институте, а одна треть приходила на занятия. Институт в Новочеркасске занимал целый квартал, а за его зданием был большой парк, принадлежавший этому учебному заведению, а еще домовая церковь, гимнастический и танцевальный зал, где по праздникам проводились балы, а в выходные дни принимались родители проживавших воспитанниц. В институте было 8 классов, включая приготовительный класс. Академическая сторона была организована сравнительно неплохо, все преподаватели были с университетским образованием, а воспитанницы, окончившие курс с золотой медалью, имели право на высочайшую аудиенцию у императрицы. В программу курса входили, как правило, два иностранных языка и обязательные музыкальные классы. Тем из воспитанниц, кто проявлял способности к музыке, давалась возможность продолжать обучение в специальных музыкальных учебных заведениях России.

23 декабря 1919 года вместе с частями отступавших Вооруженных сил Юга России институт во главе с начальницей Верой Федоровной Вигорст, инспектором классов Михаилом Федоровичем Павловским, классными дамами Натальей Викторовной Шефферлинг и Еленой Леонтьевной Кандауровой, учителем рисования Николаем Ивановичем Александровым и двумя служащими-экономами был эвакуирован из Новочеркасска в Екатеринодар. В кубанской столице к воспитанницам Донского Мариинского института присоединились еще 6 девочек, обучавшихся в Кубанском институте, и 6 девочек-беженок, взятых в состав учащихся ввиду того, что им просто некуда было идти. Из Екатеринодара по прошествии двух недель все преподаватели и полсотни воспитанниц были перевезены в новороссийский порт для погрузки на отбывающие суда. На пароходе «Афон» институт выехал в болгарский порт Варну, а затем, через Софию, был отправлен в Королевство Югославию.

По приезде в Югославию институт получил высочайшее разрешение короля Александра Карагеоргиевича обосноваться в небольшом городке Баната под Белой Церковью. Вера Федоровна Вигорст оставалась начальницей института вплоть до 1921 года, когда председатель учебного совета Державной комиссии М.В. Челноков попросил вдову генерала Духонина, убитого солдатами в Ставке Главнокомандующего в 1917 году, Наталью Владимировну Духонину, стать во главе этого русского учебного заведения.

Мариинский Донской институт занимал в Белой Церкви большое красивое здание в центре городка, в котором находились помещения дортуаров воспитанниц и удобный актовый зал, в котором по утрам и вечерам весь институт выстраивался на молитву. В том же зале по расписанию проходили уроки гимнастики и танцев, балы и институтские праздники, читались лекции приглашенными знаменитостями и проводились благотворительные и самодеятельные концерты русских, вынужденно проживавших в изгнании. Здесь же нередко можно было услышать исполнение духовной и светской музыки хором воспитанниц под руководством бессменного регента Е.В. Говоровой. Отдельное место в зале, на возвышении, занимал алтарь, в обычное время закрытый деревянной перегородкой. По праздникам перегородка разбиралась, превращая зал в домовую церковь, вмещавшую не только всех воспитанниц, но и персонал института. В алтаре обычно прислуживали самые младшие девочки из первого класса: одна выносила свечу, другая подавала кадило. Службы в церкви проводили регулярно каждую субботу и воскресенье, и присутствие всех воспитанниц на них было обязательным. Рождественские и пасхальные каникулы длились две недели.

Большим событием стало посещение института в 1925 году генералом бароном П.Н. Врангелем и Её Высочеством княжной Татьяной Константиновной, в замужестве княгиней Багратион-Мухранской, со своей дочерью Натальей, которая была определена на учебу. Знаковые фигуры времени почтили своими визитом одно из немногих учебных заведений, продолжающее и в изгнании готовить кадры будущих специалистов для России. Убеждение, что вся образовательная работа в институте сможет действительно пригодиться будущей России, существовало не только среди эмиграции, но и было общей уверенностью руководителей ряда европейских стран, исторически симпатизировавших России. Так, в 1930 году Её Величество королева Югославии Мария приняла институт под своё высочайшее покровительство, пригласив несколько раз начальницу и небольшую группу воспитанниц института во дворец на беседы.

Учебная программа в Югославии была одинакова для всех учебных заведений. Нужно было окончить восемь классов и получить аттестат зрелости «Велику матуру», дававший право выпускнику на поступление в высшие учебные заведения. Вместе с тем в Донском Мариинском институте существовала и другая, неформальная программа. Говоря про неё, современники отмечали: «…приобщение воспитанниц к русской культуре. Обращалось особое внимание на изучение русской истории… и русской литературы… В институт приезжали писатели и поэты: Б. Зайцев, Е. Чириков, И. Северянин, Е. Журавская, проф. Кизеваттер и др. Издавался своими силами журнал “Голубой Цветок”, в котором печатались стихи воспитанниц и выдающиеся сочинения. Очень поощрялось искусство… устраивались… литературные вечера, посвященные писателям “Вечер памяти Достоевского”, “Вечер памяти Некрасова”, “Пушкинский вечер”… Выдающимся событием…был приезд труппы М.Х.Т. (Московского Художественного Театра) …Давали “Вишневый сад”. Увидеть блестящий спектакль в исполнении артистов знаменитого М.Х.Т…. было большой радостью и надолго осталось самым сильным впечатлением тех лет».

Однако и гостеприимству иностранного государства порой приходит конец. Не вдаваясь во внутриполитические причины перемен в отношении русских эмигрантов, можно отметить, что уже в 1931 году была закрыта Кикиндская гимназия, а примерно год спустя — и так называемый Харьковский институт. Воспитанниц и персонал этих учебных заведений принял Мариинский Донской институт, подобный Ноеву ковчегу, собиравшему на свой борт спасавшихся от масштабного бедствия. В 1940 году настала очередь и самого института, когда по требованию военных властей он был переведен в худшие помещения, располагавшиеся возле Белградского вокзала. Очевидцы вспоминали: «Казалось немыслимым покинуть обжитое годами здание, где классы носили названия русских городов, нарисованных на стенах (Москва, Киев, и др.), а столовая вся была расписана эпизодами из русских сказок. Новое помещение состояло из здания против вокзального парка и также здания на углу Караджорджевой улицы, где были устроены комнаты для старших классов и маленькая учительская. В главном здании были размещены дортуары и классы младших, во дворе во флигеле была столовая. Самая большая классная комната служила залом. В ней же помещалась и церковь».

Несмотря на то, что теперь институт был лишен многих прежних помещений, занятия продолжались в соответствии с учебным планом. Так продолжалось до марта 1941 года, когда югославским Министерством просвещения было издано распоряжение о закрытии всех школ в стране, а 31 марта в институт доставили телеграмму, предлагавшую его немедленное закрытие и роспуск воспитанниц, живших в нем по домам. Все лето и осень среди всеобщей неразберихи, охватившей страну в связи с вторжением германских войск и оккупации Югославии, оставалась надежда, что занятия в институте буду продолжены, и преподаватели даже начали занятия с небольшой группой воспитанниц 8-го класса в 19 человек и приняли у них выпускные экзамены в июне 1941 года. После этого всякая работа в этом русском учебном заведении замерла, а с началом войны Германии с Советским Союзом оккупационные власти посчитали для себя обязательным закрытие русского образовательного центра навсегда.

За 21 год его существования институт окончило свыше 1000 девушек, получивших аттестаты зрелости, продолживших образование в Европе и ставших юристами, архитекторами, врачами и получивших профессорские звания в Югославии и за её приделами. Необходимо отметить, что за эти годы наряду с русскими воспитанницами в институт принимались и сербские девочки, воспринявшие русскую культуру и язык на всю оставшуюся жизнь. В 1957 году в Нью-Йорке было создано Объединение бывших воспитанниц Мариинского Донского института за рубежом с целью оказания помощи нуждающимся подругам и персоналу. В первые годы своей работы Объединение устраивало ежегодный бал и чаепития, собирательно названные «Чашкой чая», однако уже к 1970-м годам прошлого века, за неимением достаточных средств, оставшиеся участницы Объединения ограничивались ежегодными сборами на традиционные «пельмени», куда приглашались бывшие воспитанницы, приезжавшие порой из самых экзотических уголков проживания — от Тасмании до Венесуэлы.

Отсутствие возможности полноценного возрождения Александровского лицея или Бестужевских курсов вне контекста российской жизни, материальные трудности и ограниченность применения полученных знаний в полной мере в странах проживания неизбежно обрекали любую идею полноценного воспроизводства русских учебных заведений за границей. Вместе с тем представляется важным отметить значительную недооценку советским правительством значительных высокообразованных человеческих ресурсов, живших и работавших, по существу, на интересы иностранных государств в то время, как в России продолжительное время остро ощущалась нехватка в профессорско-педагогических кадрах и квалифицированных специалистах в различных отраслях знаний.

Оставляя за рамками обсуждения вопрос отношения большинства выпускников за границей к советской власти, должное отношение правительства к интеллектуальному слою России, вынужденно находящемуся в эмиграции, правильное использование всего его творческого и научного потенциала вывело бы страну на новый уровень развития и, возможно, по-другому бы повернуло ход Истории.

Оглядываясь на давнюю историю рассмотренных нами учебных заведений, овеянную славой имен и страниц русского прошлого, невольно проникаешься глубоким уважением к тем, кто и в вынужденном рассеянии по миру сохранил верность традициям своих учебных заведений. Тех, кто с достоинством пронес сквозь весь свой жизненный путь звания лицеиста или бестужевки, кто в чужих странах сохранял частицы национальной культуры и воспитал детей в любви к нелегкой истории своего Отечества.