Глава двадцатая

В сражениях на Юге

Говорить о действиях флота в Гражданской войне на на морях, реках и озерах России пока еще непросто. Это задача для огромного объемного исследования будущих историков, когда по-настоящему станут доступны и собраны все имена героев, подсчитано количество судов и их вооружение, а также проанализированы и исторически осмыслены детали всех важных сражений на реках и морях. Сей скромный труд имеет своей целью лишь сообщить определенный импульс тому читателю, который со временем, возможно, и станет преданным историком Русского флота времен Русской смуты, заронить малую искру интереса к личностям этой драматичной борьбы. И потому мы позволим себе остановиться лишь на ряде боевых эпизодов и географических мест на карте нашей страны, где начиналось формирование Белого флота и где он одерживал новые победы над большевиками.

Нужно только заметить, что малая часть конформистов — офицеров и адмиралов Императорского флота — осталась служить большевизму, поддерживать и создавать его флот. Однако все лучшие кадры военно-морских сил России к 1917 году остались верными присяге и продолжали борьбу столько времени, насколько хватило сил и сколько позволяли ресурсы. Богу было угодно попустить победу большевистских сил, но эти лучшие кадры Русского флота, оказавшись на чужбине, и там очень быстро нашли себе применение, и их опыт перенимали во многих странах мира. Вот почему в ходе рассказа автор, отвлекаясь от основной канвы повествования, будет, по возможности, кратко рисовать портреты тех незаурядных морских офицеров, чья жизнь успешно продолжилась и на чужбине и кто был так недооценен в их родной стране.

Весной 1919 года большевистские армии, покончив с Украинской республикой, стали охватывать весь Юг России, постепенно вытесняя добровольческие силы и казаков к побережьям Черного и Азовского морей. Кубань и Новороссийск еще продолжали сопротивление, но главные силы Донской армии были уже окружены большевиками и отрезаны от связи с частями военных сил Юга России. Прорвав слабый фронт добровольцев на Перекопе, большевистские отряды начали вливаться в Крым, грозя гибелью и разрушением всему, что встречалось на их пути. Перед командованием ВСЮР возник вопрос о неминуемой эвакуации Севастополя. Некоторую надежду на успех эвакуации командованию внушал и тот факт, что на рейде Севастополя находилась большая эскадра французских кораблей и несколько британских миноносцев.

В Новороссийске находились англичане. Капитан 2-го ранга Яков Владимирович Шрамченко начал восстанавливать канонерскую лодку «Терец», большинство команды которой составил прибывший из Ялты в день эвакуации кавалерийский отряд во главе с полковником, с неуемной энергией старавшегося вмешиваться во все корабельные дела. Большой транспорт «Рион» должен был идти на буксире и предназначался для эвакуации гражданских лиц. Отход был назначен на 11 апреля, и на борту скопилось около четырех тысяч пассажиров, расположившихся по палубам и трюмам. Среди прочих на транспорт проник и некий «большевистский агент», пронесший в носовой отсек трюма бомбу с часовым механизмом, спрятанную в саквояже. В ранних сумерках произошел большой силы взрыв, разбросавший во все стороны тесно набившихся в этой части судна пассажиров. 21 человек был убит, 79 ранено, среди них женщины и дети. Командиру транспорта капитану 2-го ранга Анатолию Вячеславовичу Городынскому и бывшим вместе с ним на борту девяти морским офицерам удалось энергичными действиями остановить возникшую панику, во время которой несколько человек в ужасе бросились за борт. После того как порядок был восстановлен, около половины пассажиров, опасаясь новых взрывов, покинули транспорт.

По мере возможностей, суда один за другим стали покидать Севастополь. Утром 12 апреля была занята Балаклава, где во избежание захвата большевиками, морские офицеры затопили груженный снарядами транспорт «Батум». Защитить Севастополь от подходившей Красной армии у защитников города возможностей почти не было. Добровольцы располагали только незначительным гарнизоном, в городе имелся батальон греков, несколько батальонов алжирских и сенегальских стрелков и два батальона французского 175-го полка, которые просто отказывались воевать против большевиков. Стоявшие в Северной бухте французские линейные корабли могли, конечно, своей артиллерией создать помеху продвижению красных, но, в случае боев в городе орудийный огонь с кораблей мог причинить ему неисчислимые разрушения. Сами французы также не могли в краткие сроки эвакуировать Севастополь, так как в Северном доке недвижимо стоял их линейный корабль «Мирабо», севший на мель и только что стянутый с камней при помощи крейсера «Кагул». Для заделки пробоин линкора требовалась, как минимум, двухнедельная работа.

15 апреля передовые части Заднепровской дивизии красных заняли Инкерман и подошли к Корабельной слободке. С целью остановить их дальнейшее продвижение, французская полевая артиллерия открыла огонь, но по ошибке обстреляла район Черной речки и находившуюся там добровольческую радиостанцию. В то же утро на флагманский корабль командующего французским флотом адмирала Амета под названием «Жан Бар» прибыли большевистские парламентеры с одним предложением — начать переговоры о заключении перемирия и нейтрализации Севастополя. Их условием было немедленное разоружение отрядов добровольцев и занятых ими кораблей. В связи с этим адмирал Амет послал адмиралу М. П. Саблину письмо следующего содержания, полученное тем лишь вечером 15 апреля: «В интересах сохранности арсенала, которую я вполне надеюсь обеспечить, я Вас прошу приказать „Кагулу“ и остальным кораблям, которые Вы хотите увести отсюда, сняться в течение ночи и ближайшего утра. Это будет также соответствовать положению, что Вы лично вместе с морскими офицерами тоже уйдете отсюда, за исключением командира над портом и тех офицеров, без которых нам нельзя обойтись в деле помощи нам по сбережению портовых учреждений. Я считаю также условленным, что тральщики останутся здесь, чтобы очистить минные поля вместе с помощью летчиков».

Коменданту Севастопольской крепости генералу В. Ф. Субботину и полковнику Нолькену адмирал Амет предложил немедленно оставить город и вывести из него все находившиеся там русские войска. В ответ адмирал М. П. Саблин отправил французскому адмиралу письменный протест. В нем он указал, что такое распоряжение является совершенно неожиданным, ввиду ранее сделанных адмиралом Аметом заявлений, что Севастополь не будет эвакуирован в ближайшее время, а также уведомлял француза о том, что собрать быстро личный состав будет затруднительно, так как многие из людей живут в городе, и что в течение 12 часов нет возможности погрузить на отходящие корабли все необходимое, войска и беженцев. В конечном счете, адмирал Амет, который не имел другой возможности спасти «Мирабо», как заключить перемирие, назначил последним сроком для выхода русских судов 16 апреля в 15 часов, после чего все оставшиеся суда должны были спустить русские флаги.

Ознакомившись с посланием французского адмирала, Саблин приказал всем русским кораблям, имевшим на то возможность, выходить в море для следования в Новороссийск. Один за другим транспорты, некоторые из которых имели на буксире военные корабли, стали покидать Севастополь, и по ним с Корабельной стороны время от времени стреляли из винтовок то ли сами французы, то ли сторонники большевиков. Утром из Северной бухты под флагом адмирала М. П. Саблина вышел «Кагул», а последним кораблем, покинувшим Севастополь в 15 часов, оказалась подводная лодка «Тюлень». В течение двух суток «Кагул», на случай оказания кому-либо помощи, крейсировал у южного берега Крыма, пока не прошли все русские корабли. Своими машинами шли: посыльное судно «Буг», № 7 (бывший миноносец № 273), транспорты и пароходы. Пароход «Дмитрий» вел на буксире подводные лодки «Утка» и «Буревестник». Буксир «Бельбек» — миноносец «Жаркий», «Доброволец» — миноносец «Живой», который с полпути пошел своим ходом. Кроме них шли на буксирах эскадренные миноносцы: «Поспешный» и «Пылкий», «Строгий» и «Свирепый». Шли на буксире и канонерская лодка «Терец», посыльное судно № 10 (бывший миноносец № 258) и транспорт «Рион». Вернувшаяся из Каркинитского залива канонерская лодка № 15 ушла в Керчь.

С утра 16 апреля французские линейные корабли «Жан Бар», «Франс» и «Вернио» начали обстрел Корабельной стороны, района Английского кладбища, Малахова кургана, и снаряды частично падали в пригородных кварталах. Делалось это с единственной целью — задержать продвижение к городу красных частей и, может быть, больше для психологического воздействия. Систематический обстрел продолжался и ночью, был остановлен в 10 часов следующего утра, когда прибыли парламентеры, уполномоченные командованием 2-й украинской Красной армии. Адмирал Амет, как старший на рейде, от имени всех союзников заявил, что к 30 апреля союзные войска будут эвакуированы из города и русские подводные лодки, которые находятся в порту, будут потоплены, а также что все русские миноносцы и боевые корабли будут приведены в негодность путем взрывов цилиндров машин.

Желая спасти корабли, начальник советской делегации спросил, нельзя ли этого избежать, если украинское советское правительство даст гарантию, что корабли не будут употреблены для действий против союзников. На это предложение адмирал ответил, что советское правительство никем не признано и никаких обещаний и гарантий от него он не примет. В конечном результате было заключено перемирие. Вместе с тем на французских кораблях произошли революционные выступления матросов, и 20 апреля в городе была большая манифестация французских солдат и матросов, к которой присоединились и гражданские лица.

Привести в негодность корабли взялись британские офицеры с линейного корабля «Император Индии». Уже за два дня до ухода «Кагула» по распоряжению союзного командования буксиры вывели с базы 12 подводных лодок, на которых не было команд, и поставили на одну бочку Северной бухте. В окружении адмирала М. П. Саблина предполагали, что это было сделано во избежание захвата лодок красными, в случае их внезапного вторжения в город, и для облегчения дальнейшего увода лодок союзными судами. Если бы адмирал Саблин знал, что готовят ему союзники, он, очевидно, принял бы меры для спасения лодок.

Увы, без ведома адмирала 26 апреля 1919 года подводные лодки «Орлан», «Гагара», «Кит», «Кашалот», «Нарвал», «АГ-21», «Краб», «Скат», «Судак», «Лосось» и «Налим» были выведены французами на внешний рейд. Там они были потоплены подрывными патронами на большой глубине. Подрывные команды английских матросов взрывали крышки цилиндров высокого давления и иногда упорные подшипники не только на шести старых линейных кораблях, крейсере «Память Меркурия», эскадренных миноносцах «Быстрый», «Жуткий», «Заветный», но, на старых номерных миноносцах и служившем казармой транспорте «Березань». Лишь штабной корабль «Георгий Победоносец» почему-то избежал этой участи. Французы занялись приведением в негодность орудий береговых батарей и разгромили базу гидроавиации, уничтожив все находившиеся на ней самолеты. Оставшиеся в их распоряжении десять летчиков с капитаном 2-го ранга Михаилом Андреевичем Крыгиным во главе, которые по заданию французского начальника войск вылетали на разведку, получили разрешение грузиться на транспорт «Почин», на котором был поднят греческий флаг, ушедший в Пирей с беженцами-греками.

Михаил Андреевич Крыгин, человек необычной судьбы, боролся с большевиками и после того, как окончилась Гражданская война в России. После эвакуации и жизни в тунисской Бизерте он продолжил службу в рядах испанской гидроавиации в Марокко, в 1936 году поступил на службу добровольцем в авиацию Франко и погиб, будучи захваченным и расстрелянным испанскими большевиками в 1937 году.

А пока на дворе был 1919 год и продолжалась благородная борьба белых против большевиков. Французы тем временем грузили на транспорты войска и их материальную часть, но, кроме того, тащили все, что попадалось им под руку со складов порта. И даже поставленный ранее в Северной бухте на якорь крейсер-яхта «Алмаз» был тайком уведен ими в Константинополь. В это время пришел из Новороссийска пароход «Святой Николай», командиру которого адмирал М. П. Саблин поручил попытаться забрать остававшиеся на складах в Севастополе снаряды. О прибытии парохода Добровольческой армии доложили французскому адмиралу, и тот не замедлил запретить погрузку в трюмы судна чего бы то ни было. Более того, француз приказал на все время пребывания парохода в Севастополе спустить на нем Андреевский флаг. После интенсивного ремонта «Мирабо» смог, наконец, выйти из дока и на буксире французского линейного корабля «Жюстис» на малом ходу ушел в Константинополь, оставив по недостатку времени снятые с него тяжести в доке.

Немного позже, когда главнокомандующим Русской армией в Крыму стал барон Петр Николаевич Врангель и русское правительство на полуострове всеми способами стремилось получить валюту для покупки за границей угля, более тысячи тонн броневых плит «Мирабо», оставленных в Севастополе, были погружены предприимчивыми врангелевскими интендантами на пароход. Пароход взял курс на Константинополь, а затем, пройдя через Босфор, добрался до итальянского порта, где весь его груз был продан местным предпринимателям. 28 апреля была закончена эвакуация французских войск. Во второй половине следующего дня, когда большевистские войска победителями вступили в город, французский корабль «Жан Бар», последний из французской эскадры, еще оставался в порту и вышел из бухты лишь 1 мая.

Пришедшие на буксире в Новороссийск русские корабли требовали самого серьезного ремонта. За время беспрерывных походов во время Первой мировой войны и более чем года стоянки в Севастополе, оставаясь, говоря мягко, без присмотра, механизмы и главным образом котлы пришли в весьма плачевное состояние. Механизмы машин были покрыты ржавчиной и грязью, вся утварь, инструмент, весла и паруса со шлюпок, сигнальные флаги и даже мелкое электрическое оборудование было расхищено союзниками и люмпен-пролетариатом, тащившим у «буржуев» все, что попадалось на глаза, включая даже обивку мебели в кают-компаниях, которая оказалась варварским образом срезана.

Новороссийск, хотя и являлся большим коммерческим портом, исторически не имел собственных ремонтных мастерских, и лишь в конце 1917 года, когда в город было эвакуировано отделение Ревельского судостроительного завода, в нем появились первые ремонтные цеха. На момент же описываемых событий в них почти не имелось ни требуемых материалов, ни достаточного количества квалифицированных рабочих. Дока в Новороссийске также не было, и лишь в июне, после занятия Мариуполя Добровольческой армией, буксир «Черномор» притащил оттуда одну секцию плавучего дока, которая могла поднимать суда до подводных лодок включительно, однако оказалась весьма тесной для нефтяных миноносцев. Самое незначительное количество флотских запасов, к тому же погруженных наспех и без должной системы, удалось вывезти из Севастополя.

Ремонт первых прибывших сюда из Севастополя кораблей производился вначале малочисленными и неопытными командами, под руководством малочисленных офицеров — инженер-механиков. Постепенно им удалось пополнить свои команды, главным образом за счет желающих, происходивших в большинстве своем из учащихся приморских городов, и даже некоторых кубанских казаков. Специалистов из числа матросов Императорского русского флота почти не осталось, за исключением тех, что служили на эскадренном миноносце «Поспешный» и на который так старался привлечь их его командир, капитан 2-го ранга Николай Рудольфович Гутан, проживший остаток своих дней в эмиграции в далеком Тунисе.

Прибывавших новобранцев требовалось обучать всем премудростям службы, что было сравнительно нетрудным делом при участии бывших боцманов и мичманов Императорского флота. На транспорте «Рион» для новобранцев из числа учащейся молодежи ими были организованы школы сигнальщиков и радиотелеграфистов, а на большой барже № 69 даже образован флотский экипаж. Большинство из служащих на кораблях сухопутных офицеров Добровольческой армии были списаны на берег, и их места постепенно занимались морскими специалистами своего дела. Впрочем, вскоре и им нашлось достойное занятие, учитывая их изначальную приверженность мореходству. В конце июля по просьбе адмирала A. B. Колчака, в армии которого была большая нехватка командного состава, во Владивосток был послан пароход «Иерусалим», имевший на борту более двухсот сухопутных офицеров. Все возрожденные суда приняли самое активное участие в августовских боях белых десантов 1919 года в Крыму.

Об одном таком бое и о взятии Николаева сохранился яркий рассказ его участника: «Солнце показалось над Николаевом, своими первыми лучами ударило по неприятельским позициям и светило красным прямо в глаза. И по таинственному сигналу все вдруг загрохотало, затрещало, зашумело и заволновалось. Залпы, разрывы снарядов, трескотня пулеметов, ружейная пальба — все смешалось в один непрерывный шум начинавшегося боя. Мы его еще не видели, и только дым от пороха и пожаров вдруг повалил из-за темного еще мыса… Мы присоединились к „Грозному“… и открыли огонь по огородам. Там окопались части красных, как говорили — спартаковцы (эти части были составлены главным образом из немецких и австрийских военнопленных, выпущенных большевиками из сибирских лагерей). Вначале ими командовали евреи-комиссары, а также наши матросы, чем и следует объяснить необдуманные контратаки, вроде описанной ниже… За нами, шагах в двухстах, показались цепи красных. Они шли в решительную контратаку. Их цепи были гораздо гуще наших. Они шли плечом к плечу… Грянули залпы, один за другим, сотрясая наш миноносец. Нас поддержал ушедший несколько вперед „Грозный“… Крики „ура!“ смешались с грохотом разрывов и свистом осколков, которые почти долетали до нас обратно. Все смешалось с черным дымом, который бывает при пожарах нефти, и непроницаемые клубы его прорезывались как молниями, непрекращающимися короткими вспышками разрывов все новых снарядов. Все горело, все было покрыто мрачным смертельным покровом. Разбивались дома, обрушивались крыши, летели обломки каких-то бесформенных предметов. Это был настоящий земной ад… Трудно представить себе эту картину царящей смерти, которая немилосердно косила с полного плеча свои беспомощные жертвы… „Так им и нужно, разбойникам!“ — говорили с непонятной радостью наши матросы. Не думаю, чтобы при всяком другом враге можно было бы испытывать такие зверские чувства. Но методы большевистских чрезвычаек приносили уже свои плоды, развивая в людях самые отвратительные инстинкты… Наша пехота бросилась вперед. То были Виленский и Симферопольский полки. Они ворвались в деревню… Стрельба умолкла. Был слышен тяжелый ровный топот солдатских ног по мосту. За ротами катились пулеметы и патронные двуколки. Среди серых, запыленных солдат ярко выделялась высокая фигура старшего лейтенанта Сергея Георгиевича Романовского, герцога Лейхтенбергского. Он быстро шел в синем морском кителе и белых брюках, держа винтовку наперевес. Наша команда приветствовала его громкими криками „ура!“, но он, видимо, не понял, что это относится к нему, и быстро скрылся за домами горящей Варварки».

 

Глава двадцать первая

На водах Балтики

По-разному складывалась судьба флота на других фронтах. Возрождение Добровольческого флота во многом тормозилось не столько действиями противника и его подпольных организаций на территории, свободной от большевизма, сколько усилиями союзников. И первой среди них в своей деструктивной политике на территории России преуспела Великобритания. После прибытия на Балтику английской эскадры обстановка там резко изменилась не в лучшую сторону. В задачи появившегося еще в конце 1918 года у устья Финского залива английского флота не входило оказание существенной помощи зарождавшимся там силам сопротивления против коммунизма. Зато помощь британцев оказалась достаточной для того, чтобы поддержать отделение Эстонии от России. При таком отношении союзников России к Белому делу нельзя было и подумать о возрождении морских сил в составе Северо-Западной армии. Лишь в Нарве, стараниями русских добровольцев организовалась небольшая речная флотилия под командованием капитана 1-го ранга Дмитрия Дмитриевича Тыртова, бывшего командира линкора «Гангут». Некоторые морские офицеры и гардемарины влились в сухопутные части. Особенно много моряков было в Печорском полку, где батальоном командовал доблестный капитан 1-го ранга Георгиевский кавалер Павел Оттонович Шишко до того, как стал командовать батальоном танков, а ротами — капитаны 2-го ранга Михаил Александрович Бабицын, Владимир Александрович Беклемишев, Михаил Николаевич Ромашев и Георгий Евгеньевич Вейгелин.

Судьба последнего примечательна тем, что еще в июне 1919 года он командовал бронепоездами «Адмирал Колчак» и «Адмирал Эссен», затем 1-й ротой тяжелых танков, а после того, как Юденич распустил свою армию, решил остаться в Эстонии. Для переезда и проживания там он имел преимущества как кавалер креста Свободы, учрежденного правительством Эстонии за участие в так называемой Освободительной войне, как оно называло свое противостояние России. Вейгелин прожил в Эстонии довольно долго, и в 1939 году, движимый желанием поселиться на земле предков, выехал в гитлеровскую Германию. В 1945 году он был призван в ряды местного фольскштурма, принимавшего участие в обороне польского города Путцига, где и погиб во время атаки советских танков. А тогда, в 1919 году, общая численность моряков, принявших участие в Северо-Западной армии, достигла 250 человек. Половина из них погибла в неравных боях с противником во время наступления на Петроград и многочисленных местных боях. Армия генерала Юденича, первоначально стремительно подходившая к Петрограду и ненадолго занявшая Стрельну, Лигово и Пулково, с переломом ситуации в пользу большевиков принуждена была отступить к границам Эстонии, а после того, как эстонское правительство заключило мир с Советами, и прекратить в начале 1920 года борьбу вообще. Морские офицеры, уцелевшие в боях, разделили судьбу многих подданных Российской империи, вынужденных покидать Отечество или поступать на службу во флоты союзников.

Судьбы кораблей и их экипажей на Северо-Западе России каждая по-своему неповторима. О многих офицерах флота, вставших на защиту Отечества, и кораблях, чьи истории по-своему уникальны и неповторимы, можно написать отдельную книгу. Но мы ограничимся лишь частным эпизодом, характеризующим как нельзя лучше русский боевой дух флота и верность его чинов однажды данной присяге на верность своему Отечеству. В 1919 году приняв британскую эскадру за силу, пришедшую в Финский залив, чтобы помочь Белому делу, командир тральщика «Китобой» первым, спустив красный флаг, поднял Андреевский и увел судно в расположение британской эскадры. К его удивлению, судно было ими немедленно задержано, что заставило большую часть команды перебежать к англичанам с просьбой принять их на службу. Британцы не торопились с ответом, но зато буквально ограбили сдавшийся им корабль. С тральщика забирали все, что попадалось под руку, при этом не пощадили даже частные вещи офицеров и команды. Через несколько дней передали тральщик как судно, не имеющее боевого значения, в распоряжение Морского управления Северо-Западной армии.

Сдавшиеся еще 27 декабря 1918 года новые эскадренные миноносцы «Автроил» и «Спартак» (бывший эскадренный миноносец «Капитан Миклухо-Маклай») британцы решили безвозмездно передать эстонцам. На «Китобой», возвращенный русскому командованию Северо-Западной армии, был набран новый личный состав из офицеров и добровольцев, а командиром его назначен лейтенант Оскар Оскарович Ферсман, происходивший из дворян Лифляндской губернии и служивший некогда в 1-м Балтийском флотском экипаже. До того как возглавить команду посыльного судна «Китобой», Ферсман, как человек технически подготовленный, командовал в составе Отдельного танкового батальона сухопутных сил Северо-Западной армии Юденича танком.

Этому доблестному офицеру суждено было еще раз поддержать честь Андреевского флага, а его маленькому судну быть последним носителем этого флага на водах Балтийского моря. Опасаясь захвата «Китобоя» эстонцами после ликвидации Северо-Западной армии в феврале 1920 года (что действительно вскоре и случилось с четырьмя моторными катерами), контр-адмирал Пилкин придумал для него особый выход. Владимир Константинович снабдил Ферсмана некоторым количеством денег и запасами топлива и провизии, достаточными для похода судна в Копенгаген, а оттуда приказал ему, если окажется возможным, пробраться в Мурманск, в распоряжение генерала Миллера. Личный состав тральщика был подобран из числа добровольцев, в которое входили 15 морских офицеров.

Под покровом темной зимней ночи, не замеченный беспечными эстонцами, «Китобой» тихо вышел из Ревельской гавани и вскоре добрался до Копенгагена, где встал на якорь на несколько месяцев. На рейде Копенгагена в описываемое время стояла 2-я бригада крейсеров британского флота, под флагом контр-адмирала Кована, в составе которой были три легких крейсера и пять эскадренных миноносцев. На другой день после прихода «Китобоя» флаг-офицер британского адмирала доставил лейтенанту Ферсману письменное требование спустить на судне Андреевский флаг, так как этот флаг больше не признается английским правительством. Лейтенант Ферсман ответил, что Андреевский флаг им спущен не будет. На его заявление со стороны британцев не последовало никаких действий, но на следующее утро адмирал Кован сам прибыл на «Китобой», чтобы сделать смотр этому небольшому русскому кораблю, и затем, подойдя к лейтенанту Ферсману, важно произнес: «Я надеюсь, что каждый британский морской офицер в подобном положении поступил бы столь же доблестно, как это сделали вы». Заботами вдовствующей императрицы Марии Федоровны, проживавшей в те дни в Копенгагене, «Китобой» был снабжен датскими поставщиками углем и провизией для своего дальнейшего следования. «Китобой» благополучно добрался до Севастополя, а перед самой его эвакуацией, в ноябре 1920 года, вместе с Русской эскадрой ушел в Бизерту, где и разделил участь обреченных на бездействие и разрушение кораблей.

Вообще же, политическое и военное положение на севере России в период смуты 1917–1920 годов было по многим причинам настолько сложно и запутанно, что разобраться в нем сможет лишь будущий объективный историк, предварительно изучивший в деталях международные дореволюционные взаимоотношения России, Германии, Англии, Франции и прочих государств.

 

Глава двадцать вторая

Борьба на Северных рубежах

Русский Север, удаленный от мятежной столицы и вообще от центральной большевистской власти, оставался тем не менее под постоянным ее прицелом. Большевистские лидеры в Петрограде никогда не скрывали своего намерения укрепиться на этих важных для Российской державы рубежах. Идея создания белого фронта на Севере появилась впервые у группы русских патриотов в Петрограде вскоре после октябрьского переворота. Почти одновременно с тем народным социалистом Н. В. Чайковским была создана тайная организация под названием «Союз возрождения России». От британцев в Архангельск под фамилией офицера британской службы Томсон был направлен капитан 2-го ранга, кавалер ордена Св. Георгия, ставший им еще в бытность командования отрядом миноносцев в Балтийском море, Георгий Ермолаевич Чаплин. С ним руководители «Союза возрождения» уже в Архангельске вступили в связь и со своей стороны предложили ему принять на себя роль военного руководителя в предстоящем выступлении. Вместе с капитаном Чаплиным и так называемым «Национальным центром» несколько позже в Архангельске появился специальный отряд для содействия подготовлявшемуся восстанию.

Кроме этих организаций, еще задолго до самого восстания, в Архангельск начали стекаться через Мурманск и труднопроходимые леса Карелии, в порядке личной инициативы, офицеры всех родов войск и, прежде всего, офицеры Балтийского флота. С ними вместе на Север прибывали и гардемарины, чье учебное заведение в Петрограде было закрыто по постановлению большевистского комиссара по военным и морским делам Троцкого. Молодые воспитанники Морского корпуса, Отдельных гардемаринских классов и Морского инженерного училища пробирались на Север по одиночке и группами. Их основной целью стало активное участие в свержении советской власти в Северной области.

С 1 на 2 августа 1918 года после ликвидации в Архангельске советской власти во главе освобожденной Северной области возникло «Верховное управление» под председательством Н. В. Чайковского. Это социалистическое управление Северной области просуществовало всего лишь месяц. 6 сентября 1918 года командующий русскими вооруженными силами на побережье Белого моря Георгий Ермолаевич Чаплин приказал арестовать правительство социалистов, а самих демагогов из правительства отправил на Соловецкие острова. Сначала октября 1918 года разогнанное правительство было заменено демократическим временным правительством Северной области, но из-за давления британского командования во главе его по-прежнему остался тот же народный социалист Чайковский. По настоянию британцев командование русскими вооруженными силами от капитана 2-го ранга Чаплина было передано полковнику Генерального штаба Дурову. Все молодые морские офицеры и гардемарины, пробравшиеся с берегов Балтийского моря в Северную область еще с конца 1918 года, служили в так называемом «Дивизионе истребителей» на Белом море и сражались с большевиками на сухопутном фронте, проходившем по берегам Северной Двины и Пинежскому району. Часть этой морской молодежи поступила на флотилии Ледовитого океана. С присущей молодости пылкостью они возмущались как двойственной политикой союзников, так и излишним бюрократизмом отечественных русских военных учреждений Северной области.

Последнее обстоятельство в известной мере объясняется тем, что в начале Белого движения в учреждениях области сидели те же люди, во главе с контр-адмиралом Викорстом, что служили большевикам до самого переворота 1918 года. Они сумели задержаться с помощью слабо разбиравшихся в русской политической жизни британцев на тех же должностях и при белой власти. И столь же «успешно» продолжали творить свое дело развала флотилии, по большей части внося дезорганизацию в структуры Белого флота, до той поры, пока неожиданно на Русский Север не прибыл недавно назначенный командир Мурманского военного порта капитан 2-го ранга Дмитрий Осипович Дараган. Он известил, что по решению главнокомандующего русскими войсками Северной области генерала Е. К. Миллера будет произведена реорганизация флотских частей, в результате которой не только отдельные офицеры, но и весь дивизион, по готовности, будет отправлен на Онежское озеро. Там дивизион должен будет поступить под командование начальника Онежской озерной флотилии капитана 1-го ранга Андрея Дмитриевича Кира-Динжана, бывшего командира дивизиона сторожевых катеров Балтийского флота, обладавшего исключительным опытом по организации и руководством этими специальными морскими единицами.

Оставалось выяснить лишь некоторые технические детали реорганизации «Дивизиона истребителей», например возможен ли провод истребителей из Кеми по железной дороге в Медвежью Гору — опорный пункт флотилии на Онежском озере. Сам Андрей Дмитриевич Дараган осмотрел, вместе с приехавшим с ним лейтенантом Борисом Капитоновичем Шульгиным, имевшиеся на тот момент истребители, определив возможность перевозки их на платформах. Отбытие их с железнодорожного вокзала Архангельска было назначено на 1 июня 1919 года.

После трехнедельной, крайне напряженной и ответственной работы по приведению истребителей в боевую готовность их флотилия была спущена на озеро. 29 июня 1919 года боевое ядро Онежской флотилии под брейд-вымпелом своего начальника покинуло Медвежью Гору и ушло в село Шуньгу за Ажейским маяком, на предназначенную для нее базу. Каждый из катеров-истребителей был вооружен тремя пулеметами и одним 47-мм или 57-мм орудием. Уже 3 августа 1919 года, вблизи Мег-Острова, три белых истребителя во главе со «Светланой» — их главным катером, атаковали три большевистских корабля, каждый из которых был вооружен намного сильнее всех трех белых катеров, вместе взятых. Между противниками завязался самый упорный бой, в результате которого красный бронированный катер, вооруженный двумя горными трехдюймовыми орудиями и двумя пулеметами в башенной установке, выбросился на берег. Та же судьба постигла и двухвинтовой пароход «Сильный», вооруженный двумя 75-мм морскими орудиями, одним зенитным 37-мм орудием и многими пулеметами. После того как победа над красными судами была одержана, «Сильный» был снят с мели, исправлен и включен в состав белой флотилии.

Стычки на Онежском озере с неприятельскими военными судами участились, но преимущество в опыте и умении все время оставалось на стороне белых, численность рядов которых не уменьшалась, а только увеличивалась взятыми у противника «призами». 17 августа 1919 года белым десантом была занята Кузаранда, а за ней — Пудожская Гора. С боями отбивались у большевиков дальнейшие пункты побережья. Вследствие череды поражений красных на воде серьезная угроза нависла и над Петрозаводском, где временно воцарились большевики. Большевистское командование, пользуясь системой водных каналов, соединявших Балтийское море с Ладожским и Онежским озерами, направило последние свои крупные подкрепления, вплоть до миноносцев, чтобы противостоять успешно действовавшей Онежской флотилии белых, что и решило исход Гражданской войны на водах Севера. Белая борьба в тех местах закончилась трагически…

Брошенные, как и надо было ожидать, союзниками на произвол судьбы, белые воины были побеждены не силой на фронте, а внутренним переворотом, совершенным распропагандированным населением, еще не успевшим познать на своем опыте черные стороны большевистского правления. Таким образом, получилось, что Архангельск и Мурманск попали в руки красных раньше, чем стоявшие на фронте белые части, которым пришлось пройти трудный путь, отступая к границам Финляндии, смогли защитить их… Лишь одной группе морских офицеров и гардемарин удалось уйти из Архангельска на ледоколе «Минин» и снять в море другую группу с ледокольного парохода «Русанов». Еще одна большая группа морских офицеров должна была в последнюю минуту покинуть Мурманск на эскадренном миноносце «Капитан Юрасовский». На миноносце вспыхнул бунт, инспирированный большевистским подпольем, и во время завязавшейся борьбы смертью храбрых погибли его командир лейтенант Николай Адамович Милевский, лейтенант Владимир Дмитриевич Державин из Онежской флотилии и некоторые другие офицеры. А в кают-компании миноносца восставшими был найден застрелившийся лейтенант Павел Павлович Аннин, тоже доблестный участник Онежской эпопеи и выпускник петроградского училища правоведения.

Личный состав находившихся на Двинском фронте морских бронепоездов, под командованием капитана 1-го ранга Юлия Юльевича Рыбалтовского, после большевистского переворота в Архангельске принужден был оставить свои поезда и отступить пешком к Мурманской железной дороге, но, не дойдя до станции Сороки, оказался окруженным в деревне Сухое и сдался. Командир отряда Рыбалтовский вместе со своими офицерами был расстрелян в Холмогорах в марте 1920 года. Среди убиенных большевиками были и старший лейтенант Александр Александрович Лобода, командир бронепоезда «Адмирал Колчак» капитан 1-го ранга Николай Алексеевич Олюнин, старший офицер «Чесмы» и бронепоезда лейтенант Юрий Николаевич Витте, а также титулованные мичманы — граф Георгий Александрович Гейден и барон Платон Алексеевич Рокоссовский. Лишь нескольким смельчакам, в том числе лейтенанту Яновицкому, инженеру-механику лейтенанту Николаю Петровичу Мидовскому и старшему гардемарину Еловскому удалось отбиться от красноармейцев, окруживших деревню, и на лыжах пройти многие версты до финляндской границы.

Трагической участи также не избежали офицеры и гардемарины, находившиеся в Медвежьей Горе. Вместе с группами летчика лейтенанта Александра Дмитриевича Мельницкого и командира десантной роты лейтенанта Александра Гергиевича Вуича большевиками были захвачены и расстреляны несколько других моряков Белого флота. Среди них лейтенант Бруно-Станислав Адольфович Садовинский, лейтенант Иван Александрович Добромыслов, мичман Глеб Петрович Католинский, старший гардемарин Алексей Хмылино-Вдовиковский, Петр Светухин и многие другие. Старший кадет по фамилии Былим-Колосовский сумел бежать из тюрьмы Петрозаводска, но оказался пойман всего в нескольких верстах от финской границы. На обратном пути он был убит конвоирами. Некоторые из захваченных большевиками офицеров все же сумели сбежать и затем пробраться в расположение ВСЮР, но далеко не все. Большевики были особенно беспощадны к тем из них, кто стремился вступить в сражавшуюся в Крыму Русскую армию барона Врангеля.

Укреплялся и контроль границы. Большевики опасались скорее не внешнего вторжения, а попыток офицеров Императорской армии уйти из их рук на запад, восток и юг. Лейтенанту Евгению Александровичу Максимову с неимоверными трудностями удалось уйти на лыжах из лагеря Медвежьей Горы в Финляндию, но и этот смелый офицер позднее погиб при повторном нелегальном переходе границы уже с разведывательной целью. Лишь одной большой группе, составлявшей команду бронепоезда «Адмирал Непенин» под руководством капитана 2-го ранга Николая Модестовича Лемана, сражавшейся на Мурманском фронте вместе с примкнувшими к ним другими офицерами и гардемаринами неимоверными усилиями удалось пробиться в Финляндию, где она была интернирована финляндскими пограничниками. Принимавшие участие в белой борьбе и ушедшие в Финляндию гардемарины почти полным составом позднее прибыли на юг России. Участники же белой борьбы в водах Ледовитого океана под командой славного капитана 1-го ранга Сергея Матвеевича Поливанова после падения Северного фронта, сняв замки с пушек кораблей, лишенных возможности двигаться, с боями прорвались к норвежской границе.

История произнесет свой приговор, но печальна история народов, которые не знают геройских подвигов во имя любви к Родине, ничтожна та страна, которая не сумела воспитать самоотверженных сынов! Участникам этой борьбы, свидетелям той жертвенности, того огня, которым горели все морские офицеры и гардемарины, положившие «душу свою за други своя», их судьба определила две задачи: стараться выполнить то, что не было достигнуто в Гражданской войне, помнить о погибших и молиться за тех, кто смертью своей доказал свою любовь к Родине…

 

Глава двадцать третья

Кто владеет Каспием…

География то возраставшей, то затихающей постоянной борьбы с большевиками, была широка. Добровольческий флот существовал и на Волге, и даже на Каспии. Многие офицеры флота и адмиралы понимали, насколько важен контроль над Каспийским морем и всем течением Волги. Располагая этим водным рубежом, Белый флот мог бы получить возможность беспрепятственной связи с бывшими русскими союзниками по Антанте через персидский порт Энзели, а также обеспечил бы себя материально на все время предстоящих военных действий. Ведь контроль над Каспийским морем означал владение поистине несметными богатствами Бакинского нефтяного района, хлебородными приволжскими губерниями и богатым рыбой Каспийским морем. Кроме того, через посредство Волжского водного пути Белый флот получал возможность фактически соединиться с пребывавшим в Омске верховным правителем России адмиралом Колчаком, что удвоило бы белые силы и увеличило влияние всего Белого движения. Тогда же было решено воссоздать белую военную Каспийскую флотилию, постоянной базой которой являлся прежде порт Баку. Вскоре начался набор сохранившихся в распоряжении командования морских кадров для ее укомплектования, но, так как таковых набралось немного, набор в значительной степени пополнялся всякими добровольцами. Все остальные были «морской» молодежью — в лучшем случае мичманами.

Первый эшелон под командой капитана 1-го ранга Бориса Михайловича Пышнова уже отправился в путь, предполагая до выяснения обстановки основаться в городе Петровске. Начальником Каспийской флотилии был назначен капитан 1-го ранга Николай Николаевич Сергеев, незадолго перед своим назначением приехавший в Екатеринодар из Тифлиса. На самом Каспии в состав отряда вошло всего девять двухмачтовых парусных шхун, из них семь были вооружены, а две как бы являлись транспортными. Вместо названий шхуны получили номера. Экипаж шхун наполовину состоял из добровольцев, наполовину — из тех же каспийских рыбаков. Тут были и два-три кондуктора флота, и несколько старых матросов военного флота, и юнкера, и гимназисты. На каждой шхуне состояло в среднем по двенадцать человек экипажа, во всем отряде набиралось около сотни. Люди были вооружены винтовками и ручными гранатами. Главным же вооружением отряда было семь пулеметов разных систем. Отдельно стоит остановиться и на нелегком пути членов отряда к месту своей службы и первых впечатлениях офицеров от той ситуации, которую они застали в городе-порте Петровске, куда прибыли, оставив за плечами долгие версты похода. Незадолго перед выступлением будущего отряда в путь стало известно, что на железнодорожном пути Минеральные Воды — Петровск зашевелились какие-то горские племена. Под влиянием большевистской агитации они объявили некую Горскую республику. Вскоре после того горские племена преградили доступ к Петровску русским воинским эшелонам настолько основательно, что одно время город-порт был совершенно отрезан от Ставки главнокомандующего ВСЮР. Сообщение между ними шло лишь при помощи аэропланов.

6 апреля 1919 года весь эшелон добровольцев, числом около ста офицеров и «охотников», собрался в Екатеринодаре, где в распоряжение добровольцев интендантством ВСЮР был предоставлен особый поезд. Этот, составленный только из товарных платформ и вагонов 3-го класса, поезд представлял собой лучшее, что могли предложить морским офицерам для отъезда на Каспий, ибо железнодорожный транспорт был основательно приведен в негодность хозяйничавшими ранее в Кубанской области большевиками. Большим приобретением стали отпущенные морякам Ставкой два трехтонных грузовика, которые в дальнейшем путешествии очень пригодились. Вооружением морские добровольцы были снабжены чрезвычайно скудно: Ставка сама в нем очень нуждалась и предполагалось, что при счастливом стечении обстоятельств и умении они разживутся всем необходимым на месте.

12 апреля эшелон двинулся через Минеральные Воды на станцию Червленая, где, в зависимости от обстановки, должен был определиться дальнейший путь морского отряда. Сам переезд по железной дороге проходил довольно монотонно, с бесконечными остановками на разных станциях; с некоторыми из морских офицеров на Каспий ехали и их семьи, с которыми те не рисковали расстаться надолго в то тревожное и смутное время. Во время пути добровольцы могли хорошо ознакомиться с теми разрушениями и опустошениями, которые были причинены длившейся уже более года Гражданской войной богатому и дотоле мирному и безмятежному Кубанскому краю. Всюду вдоль железной дороги валялись развороченные вагоны, палые лошади, были видны следы пожарищ, а местами виднелись сваленные в беспорядочные кучи ржавые и пришедшие в негодность запасы разного военного имущества. Бог знает, откуда они были завезены на Кубань отступавшими под натиском войск ВСЮР революционными бандами, спешно бросавшими их потом где попало по дороге своего отступательного движения от Черноморского побережья к берегам Каспия. Глядя на этот бессмысленный хаос, на это уничтожение русского достояния, сердца морских офицеров наполнялись досадой. Как помогла бы им в их предстоящей борьбе даже сотая доля того, что здесь безвозвратно погибло. Сколько бесплодных усилий было потрачено в Екатеринодаре, чтобы получить хоть что-нибудь из того снабжения, которое здесь, в кубанских степях, пропадало безо всякой пользы!

Светлую Пасху отряд морских добровольцев встретил на станции Червленая. Но оттуда двинуться прямо на Петровск им не удалось, ибо дошли известия, что горцы перервали сообщение, и начальник флотилии приказал отряду свернуть в сторону от железной дороги и выйти к Каспийскому морю где-нибудь севернее устья Терека. Таким путем добровольцы вышли в город Кизляр, отделенный от них вздувшимся от весеннего разлива Тереком. Железнодорожный мост через него был, как и полагается, разрушен, и отряд, выгрузившись из поезда, остановился в недоумении, каким образом переправить через реку все снаряжение и грузовики, чтобы продвигаться дальше. Погода стояла ясная и довольно теплая. Половину имущества можно было с грехом пополам перетащить на другой берег по доскам, кое-как настланным на остатки моста, но тяжелые грузовики по ним проехать не могли, и морякам пришлось налаживать переправу. Неподалеку от стоянки отряда был найден старый, склепанный из листового железа паром. И хотя в нем имелось несколько отверстий от ружейных пуль, их наскоро залатали. Самое трудное было подать леер с одного берега на другой. Но доброволец богатырь и атлет-гардемарин Владимир Загорский, несмотря на холодную воду и быстрое течение, отлично справился с этой задачей, перебравшись через реку вплавь с концом в зубах. Затем осталось насыпать на обоих берегах небольшие гати для подхода грузовиков вплотную к парому. Работа велась весело и дружно, почти безо всяких инструментов, и тем не менее через несколько часов, при радостных восклицаниях, весь отряд со всеми вещами оказался на другом берегу.

В дальнейшем было решено, что капитан 1-го ранга Константин Карлович Шуберт с несколькими вооруженными людьми отправится на двух грузовиках вперед — для определения пути и места ночлега, а остальной эшелон будет двигаться с начальником флотилии походным порядком. Для перевозки семей, провизии и имущества в Кизляре наняли несколько повозок, запряженных волами. Это странное шествие флота на волах можно было при определенном воображении отнести к далеким временам Петра Великого, когда, вероятно, таким же образом тянулись войска молодого царя по бесконечным степям Южной Руси к берегам Азовского моря для его первых блистательных побед, потрясших турецкое могущество. Обстановка, вероятно, была похожей, но сколько порыва и надежд чувствовалось тогда и какая злоба и бессилие ощущались участниками похода теперь.

Грузовики не без труда выбрались на торную дорогу и быстро двинулись вперед. Вскоре Кизляр скрылся из виду.

Весь эшелон вышел на несколько дней позже своего передового отряда, путь которого лежал теперь на большую станицу Терского казачьего войска Александрийскую, она же Копай. По дороге передовой отряд морского эшелона встречал изредка цветущие казачьи хутора. Население их встречало моряков робко, но и без явной вражды. Отряд оказался в местности, лишь косвенно и незначительно затронутой революционной бурей, где люди мало разбирались в тонкостях политических бед, сотрясавших державу. Моряки видели захолустный, самобытно развивавшийся, патриархальный уклад жизни терских казаков, которого в те времена почти не коснулась «безжалостная и преступная рука интернационала». В местах кратковременных остановок моряки наскоро закусывали, осведомлялись о дальнейшем пути, а командир их передового отряда оставлял краткие записки с руководящими указаниями для начальника флотилии, прося своих временных хозяев передавать их по назначению, когда подойдет эшелон.

К вечеру следующего дня отряд подошел к своей цели — станице Александрийской. Морские офицеры разыскали станичного атамана, немедленно распорядившегося разместить офицеров по хатам. Зажиточность и довольство казачьего населения поражали привыкших к аскетическому существованию морских офицеров, и люди провели незабываемые дни после долгого перехода в домах, которых не затронула Гражданская война. В тех небольших, но добротно сделанных хатах углы были сплошь заставлены образами старинного письма, перед которыми горела лампада и где даже находились изображения государя Николая II в нескольких видах. Атаман предупредил, что сами казаки станицы, которым по случаю пасхальных праздников полагалось пьянствовать, были не очень спокойны — «лучше с ними особенно не связываться: в душу каждому не влезешь, а времена лихие и настоящей власти как будто нет».

На следующее утро, распростившись с атаманом, отряд тронулся дальше, получив на дорогу напутственные указания и казака-проводника. Предложенная за ночлег плата была казаками решительно отвергнута.

Добравшись до Петровска, морские добровольцы сделали много ценных наблюдений. Ими было отмечено, что многие русские офицеры, спасаясь от зверств большевиков, скитаясь по Кавказу и чувствуя себя обреченными на голодную смерть, нашли свое спасение и обрели сносное положение и заработок, поступив на военную службу к британцам, чьи корабли уже основательно обосновались на Каспии. Винить этих людей, конечно, было нельзя: ведь британцы еще числились союзниками русских, и лишенные возможности присоединиться к Добровольческой армии, эти нередко прекрасно образованные и достойные офицеры считали, что продолжают русскую борьбу, служа в рядах союзных армий.

Таким же образом некоторые попали и к британцам, все чаще появлявшимся в Закаспийском районе. Видя доминирование союзников, не особенно радовавшихся прибытию русских морских офицеров, некоторые из них впадали в полное уныние, и даже растерянность, которые долго еще царили в среде русского офицерства. О плавании и о каких-нибудь военных действиях, по словам моряков, давно находившихся в Петровске, не могло быть пока и речи. Все было занято англичанами, которые одновременно с эскадрой привезли сюда и значительный десант, состоящий из колониальных войск. Эти вооруженные силы чувствовали себя в городе завоевателями, по городу ходили их патрули, повсюду были расставлены их караулы, ими же занято несколько лучших городских зданий. Матросы с британской эскадры в свободное от вахт время бесчинствовали и пьянствовали. Набранные, по-видимому, далеко не из первосортного элемента, они даже продавали на Петровском базаре казенное имущество флота Его Величества, и британское командование не торопилось принимать меры для прекращения этого безобразия. Все было бы понятно, если бы в городе не было никаких русских войск, однако вместе с союзным десантом в городе квартировал и пробившийся с остатками Закавказской армии престарелый и заслуженный генерал Пржевальский, в чьем распоряжении сохранились русские бронеавтомобили и даже несколько орудий. Ему подчинялось некоторое количество терских казаков и значительное количество сухопутных офицеров.

Дисциплина частей Пржевальского оставляла желать много лучшего. Капитан 1-го ранга Пышнов явился к генералу, объяснил цель своего прибытия, но никакого определенного приказа от него не получил. Единственным распоряжением Пржевальского морским офицерам было нести караулы в общей очереди с сухопутными войсками для охранения военного имущества. В городе пышным цветом цвела антирусская агитация, исходившая не то со стороны большевиков, не то со стороны горцев, успешно мутящих все разноплеменное и разноязычное местное нерусское население.

Вскоре в штабе Пржевальского было получено известие о том, что значительные части горцев намереваются спуститься с гор и ночью захватить город. Появились признаки панических настроений. Морские офицеры решили проверить эти слухи. Сформировав небольшую часть, около полуроты, они решили выйти за город и продвинуться в горы с целью произвести разведку. Там их встретила британская рота сипаев, и командовавший ею английский офицер предложил русским морякам немедленно вернуться в город, так как его охрану взяли на себя британские части. В случае неисполнения его распоряжений морским отрядом он угрожал открыть огонь. Не имея никаких указаний, как вести себя с британцами, отряд несолоно хлебавши повернулся вспять. Среди прибывших морских офицеров появились признаки разочарования и апатии и, как следствие того, беспробудное пьянство по ночам.

Положение казалось совершенно безнадежным. Обе русские канонерки «Карс» и «Ардаган», находившиеся в порту, нуждались в продолжительном ремонте, а оба миноносца стояли разоруженными британцами и в таком состоянии никуда не годились. Не в лучшем виде были и посыльные суда «Часовой», «Страж», «Асхабад» и несколько других. Кроме того, вследствие царившей в городе неразберихи корабли было некем укомплектовать. Приступить к их ремонту представлялось невозможным без сильной и надежной охраны судов и мастеровых, а все сколько-нибудь пригодные к плаванию коммерческие суда находились под неусыпным контролем британцев. В самом же городе переплелись в неразрешимый узел взаимоотношения татар, армян, грузин, а также каких-то итальянских военных частей. Русских как будто никогда и не было.

Из всего этого выходило, что воссоздание морской базы в Баку могло начаться лишь после того, как Русская армия в лице ее морских представителей сколько-нибудь окрепнет в Петровске. Русским морским офицерам-добровольцам оставалось только рассчитывать на самих себя и создавать что-нибудь лишь из того, что имелось на месте, под рукой. Паруса и такелаж судов были довольно исправны. Компасные картушки были самого примитивного устройства: вырезаны из картона и надеты на булавку. Ночью они освещались свечой в фонаре. Лагов тоже не полагалось, а лоты заменялись длинными футштоками, которыми в случае надобности и нащупывалось дно. Единственной общей картой Каспийского моря располагал лишь сам капитан флотилии. Любопытно, но лучшими навигационными инструментами в Каспийской флотилии были носы и глаза рыбаков из числа команд шхун, с детства плававших в этих водах.

Появились первые перебежчики — главным образом мастеровые обширных астраханских судостроительных мастерских. Многие из них поступили на службу к белым и оказались очень полезны. Они утверждали, что население Астрахани ждет белых как освободителей, что в городе начинаются голод и болезни и что они уполномочены своими товарищами сообщить: как только войска ВСЮР придут в Астрахань, рабочие будут ремонтировать их суда безвозмездно, лишь бы им давали хлеб, который в данное время был на исходе. Вместо него люди в Астрахани откапывали какие-то корни, перетирали их с молоком и потом пекли лепешки. Это кушанье называлось «чилим».

Те же перебежчики сообщили, что в городе почти нет врачебной помощи и что некоторые дети в городских предместьях заразились сапом, который, распространившись с ужасающей быстротой, поразил уже несколько тысяч. Тогда прославленное рабоче-крестьянское правительство отделило всех сколько-нибудь подозрительных в этом отношении и расстреляло их из пулеметов. Также выяснилось, что Москва была очень недовольна местными военно-морскими действиями большевиков, которыми заправлял какой-то «товарищ Сакс». На смену ему должен был прибыть «сам» знаменитый Раскольников в сопровождении бывшего кадрового офицера, а ныне — изменника и негодяя, капитана 2-го ранга Альтфатера. Путем опроса перебежчиков в штабе флота постепенно выяснились и некоторые фамилии возможных будущих противников белого морского отряда на Каспии. Нельзя умолчать того факта, что среди них встречалось немало старых честных морских имен, недостойные носители которых лично знакомы и Пышнову, и Сергееву, да и многим младшим офицерам флота. Среди перебежчиков к большевикам был и капитан 2-го ранга Унковский, Георгиевский кавалер и бывший преподаватель артиллерийского класса в Кронштадте, а также прежний флагманский артиллерист Черноморской минной бригады старший лейтенант Ловенецкий, и даже офицер Гвардейского экипажа фон Рейер.

Все это легко можно было прочитать в приказах, доставленных доверенными людьми из Астрахани. Согласно доставленным данным, сын адмирала Сиденснера, Александр Сиденснер, еще совсем юный мичман, командовал у большевиков на Каспии отрядом быстроходных катеров. Читая большевистские бумаги, чины штаба флота часто ловили себя на мысли, что и не подозревали о том, как глубоко нравственное разложение проникло в среду сливок русского морского сообщества, и сознание это угнетало и оскорбляло. Было видно, что борьба предстоит ожесточенная и всем русским морякам казалось необходимым напрячь все силы и всю волю, чтобы остановить этот процесс разложения.

В Петровске капитану Пышнову все же удалось получить в свои руки два-три паровых катера разных размеров; самым большим и исправным был поставлен командовать старший лейтенант Вирен — храбрый и исполнительный офицер. Капитан 1-го ранга Шуберт отправился в порт, северная часть которого была занята англичанами. Сама Петровская гавань была довольно обширна и умело оборудована. Первый выход судов в море состоялся при ясной погоде. Ветер был восточный, умеренный, что для самого выхода из гавани, до того времени, как суда лягут курсом на север, обогнув мелководный бар устья реки Сулик, было не особенно благоприятно. Приходилось тратить время на лавировку. Командиры судов просили начальника флотилии приказать пароходу, шедшему как раз очередным рейсом к острову Чечень — ближайшей цели похода, — вывести их на буксире до точки поворота.

Такое приказание было отдано. Суда вытянулись из гавани и под малыми парусами ожидали своего конвоира, чтобы принять от него буксиры. Пароход заставил себя ожидать довольно долго, вследствие чего вся эскадра, не умевшая еще держаться соединенно, понемножку растянулась. Корабли эскадры шли в двух колоннах, очень стройно, при легком восточном ветре, в голове правой колонны — судно капитана Пышнова. Шхуны имели на буксирах щиты для стрельбы в цель, причем правая колонна стреляла по щитам левой, левая — по щитам правой. С ними шел и катер «Петровск» под командой лейтенанта Вирена. Первый переход оказался очень хорош; люди уже несколько освоились с парусным плаванием, и шхуны держались в строю гораздо лучше.

К вечеру эскадра стала на якорь во вместительном Брянском заливе. С этого времени она оказалась почти отрезана от своей базы в Петровске и предоставлена самой себе. Залив был очень мелководен, и «Петровску» пришлось остановиться далеко на взморье. По своей осадке он не мог подходить близко к берегу и потому был бесполезен. Вдобавок возникал вопрос о пополнении его запаса топлива. Не имея понятия о границах, в которых появляются неприятельские суда, командир эскадры установил очередь дежурства шхун, личный состав которых не смел отлучаться на берег; на ночь дежурный корабль выходил к выходу с рейда, имея постоянное дежурство у пулемета. Судам были розданы секретные опознавательные сигналы на случай приближения опасности — сигнальные ракеты.

В это время один из вахтенных доложил по команде, что видит слева по носу какой-то холм или бугор. Командующий эскадрой навел бинокль в указанном направлении. Офицеры со шхун внимательно следили за приближающимся неясным объектом. К всеобщему удивлению, «бугор» продолжал двигаться, и не успела прозвучать команда убрать фонарь вниз, как со стороны «бугра» раздался пушечный выстрел. Командир эскадры решил продолжать движение, рассчитывая, что враг потеряет в темноте корабли, и таким образом можно будет избежать боя. Но надежды не оправдались. Пароход повернул и лег одним со шхунами курсом, продолжая стрелять по ним и постепенно обгоняя. Вероятно, ему были хорошо видны белые Андреевские брейд-вымпелы. Все люди на шхунах взялись за винтовки, однако, понимая, что состязание немногих пулеметов с орудиями большевистского парохода не давало почти никаких шансов, командиры белых судов не приказывали открывать огонь.

Между тем выстрелы и пулеметные очереди с большевистского парохода все учащались, и он стал заходить с носу флагманской шхуне эскадры, преграждая ей дальнейший путь. Один из добровольцев, гимназист Ливанисов, сын артиллерийского кондуктора, подполз к командиру флагманской шхуны и, сообщив, что ранен в ногу, попросил разрешения спуститься вниз. Больше раненых моряков в белой эскадре не было, но на всякий случай командир шхуны решил повернуть на обратный курс. Его маневр был повторен всеми остальными, и таким образом флагманская шхуна оказалась концевой. Неприятельский пароход вновь пошел вдоль правого борта флагмана, обгоняя отряд; огонь его становился все назойливее. Тогда флагманский корабль повернул прямо на ост, рассчитывая с попутным ветром увеличить свой ход. Это движение было опять повторено всем отрядом, и он стал уходить от неприятеля строем фронта. Пароход тотчас пошел за шхунами, продолжая стрелять из своего носового орудия. Он заметно приближался, а линия белых судов начала расстраиваться и худшие ходоки — отставать.

Особенно плохо приходилось командиру шхуны по фамилии Мелькоманович, которая была нагружена мешками с провиантским грузом, и оттого заметно отставала. Экипаж начал выкидывать мешки за борт, чтобы увеличить ее ход, но это плохо помогало, и вскоре с парохода донеслась по адресу шхуны обычная большевистская ругань и приказание убрать паруса. Положение складывалось критическое. Берег лежал за кормой с наветренной стороны и, несмотря на его близость, был недостижим для парусных шхун без осуществления ими длительной лавировки. В предстоящем бою командам оставалось лишь дорого продать свою жизнь. Командир флагманской шхуны приказал перетащить на корму один пулемет и собраться туда же всем морякам с ружьями. По большевистскому пароходу был открыт беспорядочный, но очень частый огонь. Эта мысль пришла, по-видимому, в голову и остальным командирам. Пулеметный и ружейный огонь был открыт со всех шхун почти одновременно. Зрелище общей стрельбы с парусников смотрелось со стороны очень эффектно. Однако почти никто из стрелявших не был уверен в действенности своего огня — большевистский пароход по борту был обшит стальными пластинами.

Внезапно на шхунах заметили, что пароход отстает; белые моряки не верили своим глазам, но расстояние между эскадрой и пароходом все увеличивалось, и скоро враг пропал в темноте. Его отступление было встречено общим громким «ура», подхваченным на всех шхунах. Исчезновение неприятеля было более чем своевременно, ибо на востоке уже занималась полоска летнего рассвета. Первый морской бой с большевиками оказался не только не проигран, но в его результате бронированный противник под одиночными выстрелами из обыкновенных винтовок, охотничьих ружей и наганов позорно ретировался.

В одно время со всеми вышеописанными событиями разгорелась борьба с большевиками и в пределах Уральского казачьего войска. Уральцы, как и вообще вся народная Россия, совершенно не были подготовлены к тому, чтобы дать новому врагу должный отпор: у них не было ни организации, ни средств, ни оружия. И вот, проведав о ликвидации Закавказского фронта, а также о деяниях генерала Лазаря Федоровича Бичерахова, уральцы послали своих верных людей с поручением попытаться набрать кое-что из сохранившихся бесхозных военных технических средств и вооружения и доставить все это в Гурьев — единственный тогда русский город Уральской области, лежащий на берегу Каспия. Ко времени вышеописанных событий Уральская миссия находилась уже в Петровске. Дело свое она выполнила очень хорошо и раздобыла несколько броневых машин, орудия, пулеметы и многое другое, что полагалось для ведения войны. Беда была лишь в том, что невозможно было добыть какие-либо перевозочные средства для доставки всего этого в Гурьев, и казаки-уральцы метались по городу и толкались во все двери, чтобы добыть их.

Опасность путешествия по водам северного Каспия была несколько позже подтверждена самым трагическим образом. В Петровск прибыл с важными бумагами из Ставки генерал Гришин-Алмазов. Он вез документы для личной передачи адмиралу Колчаку, и его путь тоже лежал через Гурьев. В Петровске он получил в свое распоряжение довольно хороший катер и в сопровождении нескольких офицеров при очень благоприятных условиях летней погоды пустился в дальнейший путь. На полпути, почти на траверзе форта Александровского, катер был замечен и настигнут одним из больших миноносцев типа «Москвитянин», который в числе нескольких других был переправлен большевиками из Балтики по Волге в Каспий. Генерал успел уничтожить бумаги и застрелиться; прочие же офицеры были захвачены и отправлены в форт Александровский на тяжелые работы. Впоследствии из газет, доставленных из Астрахани, стало известно, что эти несчастные были там расстреляны.

Конечно, в конце концов в более спокойное время уральцам удалось бы достать за хорошие деньги какой-нибудь грузовой пароход, но беда была в том, что плавание северной частью Каспия в пределах так называемого девятифутового рейда было совсем небезопасно. Большевики, основавшиеся в Астрахани, отнюдь не сидели спокойно и как-то стихийно и слепо, но неуклонно тянулись в Азию. В этом своем стремлении они заняли находящийся на восточном берегу форт Александровский — старое укрепление времен императора Александра II — и понемногу перевозили туда из Астрахани топливо, провизию и другие запасы, собираясь создать там какую-то базу для своего дальнейшего движения. Они поддерживали довольно оживленное сообщение между этими двумя пунктами, и британцы им в этом не очень препятствовали.

В Петровске же всех находящихся там военных моряков решили собрать в Каспийский полуэкипаж. Было учреждено управление Петровским военным портом. В оперативном отношении они были подчинены кавказскому наместнику генералу от кавалерии Ивану Георгиевичу Эрдели. Для атаки Астрахани по суше образовали особый отряд под начальством генерал-лейтенанта Д. П. Драценко, которому предстояло движение от Кизляра по безводным солончаковым степям к северо-западным берегам Каспия и Волжской дельте.

Кавказское командование, учитывая в будущем трудность доставки продовольствия и подкреплений к группе генерала Драценко, а также считая нужным обеспечить с моря его правый фланг и установить прочное сообщение с отрядом, настоятельно требовало от моряков принятия решительных мер для этого. А моряки все еще сидели на мели, не имея в своем распоряжении никаких плавучих средств со сколько-нибудь боевым значением. От британцев добиться какой-либо помощи казалось невозможным. К тому же они располагали лишь мореходными глубокосидящими вооруженными пароходами. Здесь же требовались мелкосидящие суда малого тоннажа, которые были бы способны разворачиваться на мелководье северного Каспия и близко подходить к берегам для поддержки непрерывной боевой связи с сухопутными войсками. Несколько таких колесных пароходов мелкого тоннажа рассчитывали получить в будущем из Баку. Оттуда только что стали прибывать отдельные застрявшие там морские офицеры; но присоединение их к основным морским экипажам проходило весьма туго, и, во всяком случае, у белого командования морскими силами на Каспии не было никакой возможности предусмотреть, сколько времени потребуется на то, чтобы вырвать из Баку какие-нибудь пригодные плавучие средства.

В конце 1919 года армия генерала Деникина начала отход от Орла, кончившийся разгромом армии и отступлением ее на Новороссийск. Каспийская флотилия и войска генерала Драценко, действовавшие против Астрахани, оказались отрезанными и предоставленными самим себе. К концу зимы 1919 года остатки армии были стянуты к Петровску, к морской базе Белого движения на Каспии. Сам генерал Д. П. Драценко поспешил объявить подчиненным ему войскам, что война с большевиками окончена и что все желающие могут идти на все четыре стороны; кто же останется, тот может эвакуироваться на судах флотилии. Но куда пойдут бойцы ВСЮР и что с ними станет, оставалось неизвестным. Обращаясь к войскам, Драценко особо подчеркнул, что «никому ничего не может быть обещано».

Обстановка на прикаспийских территориях к февралю-марту 1920 года складывалась весьма трагическим для белой армии образом. Хотя Красная армия и не наступала с суши на Петровск, но возле порта образовались местные большевистские и горские отряды, которые все время обстреливали город и действовали в его окрестностях, едва сдерживаемые остатками частей генерала Драценко. Из Астрахани с весной ожидался выход красного флота, усиленного миноносцами 2-го и 3-го ранга, переведенными сюда по Волге из Балтийского моря. Чтобы владеть морем, Белому флоту необходимо было прийти первыми под Астрахань до конца заморозков. Это было непросто в силу объективных обстоятельств, ибо выход из устья Волги представляет собой узкий морской канал, тянущийся в море миль на десять. Всякий корабль, идущий по каналу, мог быть с моря легко расстрелян. Если бы белые суда опоздали, а красные корабли оказались уже в море, то им пришлось бы иметь дело с противником гораздо сильнее существующего Каспийского белого флота, имеющим к тому же настоящие боевые корабли.

В форте Александровском все еще находилась Уральская армия, совершенно небоеспособная после тяжелого зимнего перехода, в котором она потеряла чуть не десять тысяч своих бойцов замороженными и больными. Красноводск еще осенью 1919 года был занят красными отрядами. Новообразованный Азербайджан никакого участия в борьбе с красными не принимал, вел самостийную политику, вел переговоры с большевиками и старался вредить частям ВСЮР по мере сил: не давал необходимой нефти и материально и духовно поддерживал разноплеменные горские отряды, все время обстреливавшие крайний фланг Добровольческой армии, находившийся под Дербентом.

В Энзели, в Персии, расположился большой отряд британских войск. Командир Каспийской флотилии, недавно произведенный в контр-адмиралы, Сергеев, еще почти за месяц до эвакуации, послав громкую телеграмму командиру Уральской армии на его вопрос об эвакуации — «Я владею морем, эвакуация будет произведена в Александровском форте», — ушел на своем флагманском корабле «Президент Крюгер» в Энзели. Там адмирал производил какие-то торговые операции.

В Баку, несмотря на то что азербайджанцы встретили его флагманский корабль залпом из тяжелых орудий с острова Нарген, с неослабевающим энтузиазмом Сергеев продолжал свои попытки начать с правителями Азербайджана какие-то переговоры относительно потенциальных беженцев. Поскольку приказ генерала Драценко о роспуске армии распространился также и на флотилию, оставшийся за ее командующего начальник штаба Сергеева капитан 1-го ранга Пышнов, не имея никаких инструкций от адмирала, действовал совместно с генералом Драценко. Астраханцы заволновались — сначала заявили, что никто не уйдет и они пойдут с флотом куда угодно, но потом, видно, чувство привязанности к родным местам возобладало, — ведь у каждого из них оставались под Астраханью семьи и имущество. Со слезами на глазах они начали прощаться, говоря: «Если бы вы приказали, что нам делать, а то говорите — как угодно, хочешь — оставайся, хочешь — уходи». Корабли Каспийской флотилии опустели, на них оставались лишь офицеры и небольшое число матросов. Рыбаки сели на свои рыбницы и поплыли в сторону Астрахани, предполагая до лета обосноваться на острове Чечень, а летом 1920 года самостоятельно начать биться с красными…

Уже находясь в Месопотамии, офицеры Каспийской флотилии читали в газетах, что в Астрахани произошел переворот и даже был объявлен свой «астраханский царь», но, конечно, через некоторое время восстание подавили, так что вряд ли кто-нибудь из бывших соратников морских офицеров по Каспию остался после того в живых.

Чтобы корабли могли двигаться, генерал Драценко дал морякам кавалерийский полк, который и был распределен по кораблям — без лошадей, но зачем-то со своими седлами. Солдаты первое время моряков не признавали, не слушались, и вследствие этого возникала масса недоразумений. И вот с таким составом и, конечно, с запозданием два сильнейших корабля Каспийской флотилии — «Дмитрий Донской» и «Князь Пожарский» — под командой капитана 2-го ранга Бориса Николаевича Бушена в марте 1920 года были отправлены под Астрахань, чтобы предупредить выход красных в море. Вслед за ними буксировались две баржи с камнями, которые должны были быть затоплены в канале. Подойдя ночью на так называемый 12-футовый рейд, Борис Николаевич обратил внимание на мелькавшие вдали огни. Утром во мгле были видны какие-то корабли, и Бушен направил «Князя Пожарского» на разведку. Не успел «Пожарский» отойти на какие-то полмили, как раздался чудовищный взрыв, и одно колесо (пароход был колесный) разнесло вдребезги. Оказалось, что большевики оградили себя минами. На виду у красных миноносцев Балтийского флота, оказавшихся уже в море, а также больших вооруженных пароходов Бушен успел снять всю команду с «Пожарского» и затем потопил его снарядами. О бое с большевиками уже говорить не приходилось. Странно, но большевики проявили несвойственную им беспечность, не тронув экипаж Бушена, хотя и могли его тут же утопить.

Борис Николаевич Бушен, как и многие его сослуживцы-офицеры по Каспийской флотилии, оказался в лагере русских беженцев в Басре, в Месопотамии, откуда потом выбрался в Египет. Там он прожил долгое время и умер в Александрии 9 сентября 1956 года, так и не увидев вновь берега Отечества.

Таким образом, белый флот фактически перестал быть хозяином Каспийского моря. За день до эвакуации прибыл на своем корабле контр-адмирал Сергеев. Он созвал всех начальников и командиров на срочное и бесполезное совещание, на котором ему было задано много нелицеприятных вопросов. Адмирал, обозленный на то, что флотилия фактически вышла из-под его контроля, за какую-то незначительную ремарку, произнесенную начальником штаба флота, выгнал его с заседания. Нервозность и накаленность атмосферы чувствовали все участники заседания. Опыт и мудрость старших начальников затмила раздвоенность их чувств: слухи о развале антибольшевистской борьбы на Каспии, о шаткости гражданской власти, о ежедневных набегах горцев и саботаже подпольных коммунистических организациях вселили в души этих многоопытных морских волков растерянность. Командовать флотом, имея за плечами удобную гавань, превосходные ремонтные доки, непрерывное снабжение флота всем необходимым — это одно, а делать то же самое в ситуации прямо противоположной мог далеко не каждый. Нормальная работа флота могла быть обеспечена лишь такой же работой его тыловых и портовых служб, надежной связью с командованием сухопутными войсками, а военные задачи должны были тесно увязаны между собой и ясно разделены между флотом и армией. Но принимать эффективные решения в условиях хаоса и беспорядка, когда фактически Верховная белая власть не могла справиться со все нарастающими беспорядками и анархией, но на это требовались характер и воля.

Изгнанный с заседания начальник штаба счел за благо просто удалиться из города, обратившись в простого пассажира, не сдав дел и не особенно озаботившись поиском преемника. В поступке офицера чувствовалась неприкрытая обида. Впоследствии этот факт заставил командиров судов Каспийской флотилии перенести много волнений.

Начальником отряда действующих кораблей был назначен капитан 2-го ранга Макаров, которому весь последний день эвакуации пришлось находиться на внешнем рейде, обстреливая из орудий окрестности, из которых красные продолжали свои атаки на Петровск. Все, что могло держаться на воде, выводилось из порта, и ночью последним вышел «Президент Крюгер» с адмиралом Сергеевым и генералом Драценко на борту. Когда корабль вышел на рейд, адмирал потребовал капитана Макарова к себе и приказал остаться на Каспии за него, чтобы давать распоряжения остававшимся судам, а сам на «Крюгере» сейчас же ушел в Баку. На рейде в то время находилось до сорока кораблей, и половина из них не могла двигаться сама. Из боевых кораблей также не все могли двигаться, поскольку их зимний ремонт еще не был полностью завершен. Коммерческие пароходы, нагруженные разнообразными грузами, пытались ускользнуть в Баку, и дежурившим маломерным судам Белого флота приходилось выстрелами их останавливать. В порту Петровска тем временем раздались сильные взрывы — на железнодорожных путях рвались вагоны со снарядами, подожженные частями ВСЮР при их отходе. Вагонами с боеприпасами были забиты все железнодорожные пути. Взрывы оказались настолько сильными, что корабли, находившиеся в радиусе трех миль от порта, при каждом новом разрыве вздрагивали всем корпусом. В непосредственной близости к порту Белой флотилии была поставлена задача: затопить один пароход во входном канале, что было успешно проделано несколькими офицерами и матросами с флагманского корабля, несмотря на страшные взрывы и непрекращающийся обстрел большевиками с суши.

На следующий день, получив приказ по радио от адмирала Сергеева, капитан Макаров приказал Белой флотилии следовать в Баку, куда благополучно все прибыли некоторое время спустя. Через день на шхуне туда прибыл и капитан 2-го ранга Борис Николаевич Бушен. Его корабль стал на якорь на внешнем рейде против острова Нарген. Контр-адмирал Сергеев снова созвал в кают-компании всех командиров судов и объявил, что по его сигналу на всех кораблях должны быть спущены Андреевские флаги, после чего вслед за флагманским кораблем всем остальным войти в Бакинскую гавань, где азербайджанские власти должны были принять русские корабли и поставить на них свою охрану. Адмирал объявил своим офицерам, что все орудия, запасы и все флотское имущество будет продано Азербайджану. Личный состав, кто пожелает, может остаться на службе у Азербайджана, кто же не захочет служить, тому азербайджанскими властями будут выданы деньги, и он может ехать на все четыре стороны. Почти все командиры заявили Сергееву, что такого приказания они не исполнят, Андреевский флаг ни перед кем не спустят, а оружие свое никому не продадут, тем более Азербайджану, который всегда противодействовал Добровольческой армии, и теперь, после ее очевидного поражения, не замедлил снестись с большевиками, предлагая им самые добрососедские отношения. Адмирал пытался грозить офицерам, но вскоре увидел полную безуспешность своих угроз и удалился к себе в каюту, приказав спустить свой адмиральский флаг.

На следующий день собравшиеся в кают-компании офицеры передали адмиралу Сергееву свои условия, на каких они согласны были войти со своими судами в Баку. Все офицеры подчеркнули, что они готовы продолжать борьбу с красными, для чего все укрепления и все средства для обороны Баку с моря должны быть переданы им и что действовать они будут под русским флагом. Сухопутные военачальники также присоединились к морским офицерам, и вечером снова все собрались у адмирала. К Сергееву был вызван и генерал Драценко, находившийся со своим штабом на берегу в Баку. Приехав на корабль, генерал Драценко пригрозил своим подчиненным, что их решение присоединиться к инициативе морских офицеров было равносильно бунту, и после распеканий и упреков заставил их все же подчиниться приказу самораспуститься. Морские офицеры же по-прежнему стояли твердо на своем. Видя, что ему не сломить воли своих подчиненных, адмирал тут же заявил, что он передает командование присутствовавшему на собрании капитану 2-го ранга Бушену, а сам уезжает в Батум с докладом «об офицерском бунте». Больше Аполлинария Ивановича Сергеева его офицеры не видели. В ноябре 1920 года он отбыл в Югославию, откуда его извилистый путь лежал во французский Марсель. Там, прожив совсем недолго, он вернулся в Белград, а после Второй мировой войны осел в Германии, где тихо отошел в мир иной в 1952 году.

Война на Каспии окончилась, несмотря на готовность офицерского корпуса Белого флота продолжить борьбу. У командования флотом не хватило самостоятельности и воли реорганизовать ресурсы для продолжения борьбы. Впрочем, в этом его трудно упрекнуть, памятуя, что ресурсы Вооруженных сил Юга России были почти на исходе.

 

Глава двадцать четвертая

Речная война

Белый флот на Волге и Каме

Взаимоотношения с союзниками давали мало поводов для надежды, что снабжение Вооруженных сил Юга России будет продолжено, а отток военных специалистов всех уровней к щедро оплачивавшим их услуги большевикам приводил к упадку Белого движения. Все это способствовало постепенному формированию пораженческих настроений в верхних эшелонах белого командования. Цепная реакция безнадежности продолжавшейся борьбы постепенно охватывала белых военачальников. Не стали исключением и высшие командиры флота. И если их пассивность на берегах Каспия можно было условно оправдать местными особенностями и преобладанием вокруг недружелюбно настроенных горских народов и военных частей союзников, призванных ослабить влияние русских в том жизненно-важном для британской короны регионе, то об этом не приходилось говорить на берегах великой русской реки Волги. Между тем Белый флот на Волге погиб, так и не развернувшись в полноценную боевую единицу. Главная причина была в том, что у его руля так и не встала сильная личность, которая бы руководствовалась, прежде всего, интересами своего Отечества.

Чешские легионы, состоявшие из пленных солдат австро-венгерской армии, некогда сдавшиеся русским войскам на Юго-Западном фронте, перешли речку Самарка и после небольшого боя, разогнав отряды тогда еще плохо организованной Красной армии, вошли в Самару. Чехи интересовались Самарой лишь как железнодорожным узловым центром, дававшим им возможность обеспечить свое дальнейшее продвижение на Владивосток и далее, водным путем, к себе домой. Большевики, официально согласившись на их передвижение по России далее на восток, на деле всячески им препятствовали, на том основании, что чехи не желали сдавать оружие и двигались многочисленными воинскими эшелонами. Чехи в свою очередь понимали, что, как только они сдадут оружие и перестанут быть воинской частью, передвижение их прекратится под давлением большевиков, которые могли выдвинуть им новые и, вероятно, мало приемлемые условия возвращения домой.

В те времена на русских железных дорогах происходило что-то невероятное, и по ним в различных направлениях передвигались лишь те, кто обладал оружием. Пребывание чехов в Самаре дало возможность организовать вооруженные отряды для борьбы с большевиками. Образовалась так называемая Народная армия под командой подполковника Генерального штаба Владимира Оскаровича Каппеля, а также Волжская боевая флотилия. Как бы в противодействие этим начинаниям, там же немедленно образовалось и «правительство» из находившихся в Самаре членов разогнанного большевиками Учредительного собрания.

Первой заботой чешского штаба в Самаре было обеспечение провиантом собственного Самарского отряда и постепенно подтягивающихся к ним чешских отрядов со всех сторон. От местных жителей они узнали, что за день до своего бегства из Самары большевики увели вниз по Волге груженную мукой баржу, которая будто бы стоит на якоре верстах в двадцати от Самары. Энтузиасты решили баржу эту достать. Среди записавшихся в Народную армию русских оказались два моряка, оба мичманы: один военного времени, другой только что произведенный из Морского корпуса. Вскоре к командующему Белой флотилией пришла первая боевая единица Волжской флотилии.

История перехода парохода в распоряжение белых добровольцев была вполне в духе времени. Капитан этого неторопливого судна пришвартовал свой пароход к пристани, снял фуражку и, по русскому обычаю, перекрестился, поблагодарив Бога за благополучно совершенное путешествие. В рулевой рубке его примеру последовали лоцман и рулевой. В следующую минуту он уже сожалел о приходе в Самару, так как появившийся на мостике один из мичманов заявил ему, что и сам он, и пароход его со всей командой реквизированы Народной армией. После формально выраженного протеста капитан сдался. Во время переговоров двое его матросов сбежали на берег, но оставшихся было вполне достаточно для управления судном. В течение некоторого времени Волжская флотилия обрела еще несколько пароходов и буксиров. Их вооружили пулеметами, которые могли найти, а некоторые даже небольшими орудиями.

Настала пора проводить подготовительные операции. Они заключались в очищении акватории Волги от красной флотилии, возросшей к этому времени до семи-восьми вооруженных пароходов, и в отправке экспедиций из отряда подполковника В. О. Каппеля вдоль правого берега Волги. За исключением нескольких боев, красная флотилия упорного сопротивления Белому флоту не оказывала, но тот факт, что противник в любой момент мог перейти в наступление, постоянно держал в напряжении весь личный состав белых судов. Речная война во многом похожа на действия двух бронепоездов, находящихся на одном и том же пути. Уйти от боя можно, но лишь отступая в одном направлении — на свою базу. Маневрировать в бою можно только в пределах ширины реки. Таким образом, и в стратегическом, и в тактическом отношении можно лишь двигаться в двух направлениях: вперед и назад.

На Волге вся кампания так и велась — нос к носу с противником. Тактически, где ширина реки позволяла, белые суда выстраивались в строй фронта и шли на большевиков в атаку. Подобный боевой порядок уменьшал вероятность попадания. Меняя скорости, иногда можно было с успехом уходить из создаваемой противником «вилки». Чаще всего красные не применяли системы завесы при стрельбе со своих кораблей, однако их береговые батареи такие завесы устраивали, и тогда белым кораблям надо было идти на прорыв, двигаясь на больших ходах и стараясь войти в их мертвый угол, иными словами, прижимаясь к высокому правому берегу. Если бы красные владели левым берегом и на нем были установлены батареи, Белой флотилии пришлось бы намного труднее. Действия полковника Каппеля, с которым флотилия координировала свои действия, порой помогали ее продвижению, так как иначе пришлось бы считаться с установленными на уровне воды «кинжальными батареями» противника.

Однако дело обороны Казани складывалось безрадостно: чехи утратили интерес к участию в российской Гражданской войне, силы Каппеля таяли не по дням, а по часам, в то время как большевики пригоняли на фронт новые и новые свежие части. Стали поговаривать о вывозе золотого запаса в Самару. Целый месяц держался Каппель в Казани, пока флотилия обороняла подход к городу с Волги. Большевики доставили к городским окраинам 100-миллиметровые орудия и, водрузив их на баржу у Свияжска, начали бомбардировать казанские пристани. Выходить судам флотилии за Верхний Услон стало рискованно, так как поворот реки находился под обстрелом плавучей батареи большевиков. Белые катера пытались атаковать эту батарею, но безуспешно, поскольку морские орудия на белых кораблях имели дальность в два раза большую, чем у сухопутных трехдюймовок, которыми была вооружена флотилия. Несмотря на это, личный состав белых судов был уверен, что нужно продвигаться дальше, чтобы прорвать кольцо красных. Вскоре на помощь красным из Балтийского моря пришли быстроходные катера, совершавшие ночные налеты на казанские пристани и флотилию. С ними боролись, выставив дозорные корабли и установив батарею для кинжального обстрела на берегу у поворота реки.

Перед эвакуацией Казани первому дивизиону Белой флотилии было поручено вывести находившийся там золотой запас в Самару, по данным банка, — 660 млн рублей золотом. Во время погрузки пассажирские пароходы, специально предназначенные для этой цели, давали глубокую осадку под тяжестью золота… Чиновники финансового ведомства заведовали подсчетом золота, а бойцы Белой флотилии занимались его погрузкой и охраной. Охрана состояла из внутреннего караула, который запирался в трюм на все время перехода, и наружного, с часовым у каждого люка, а люки запломбировывались чиновниками. По окончании перевозки чиновники доложили, что все золото и иные ценности были доставлены без малейших потерь.

По окончании этой операции первый дивизион был направлен прикрывать отступление армии за Каму, а третий дивизион двинулся вверх по Каме, впадающей в Волгу верстах в шестидесяти от Казани. При отступлении Белой армии из Казани красная флотилия отчаянно стремилась прорваться на Каму и воспрепятствовать переправе белых на ее левый берег. В продолжение четырех дней первый дивизион, состоявший лишь из четырех кораблей, удерживал натиск всей красной флотилии. Казалось, что вот-вот неприятель прорвется. Тогда белые моряки решили преградить фарватер Волги, затопив баржи. Начальник речной обороны, находившийся на Каме, прислал две деревянные баржи. Баржи загрузили камнями, созвав для этого жителей находящихся поблизости деревень. Времени не хватало, а большевистские части наседали; наконец, после полной загрузки баржи начали топить. Моряки попробовали использовать подрывные патроны, но они не взрывались. Рубить дно барж было рискованно для самих людей на баржах, так как большевики не прекращали их обстрела, а заодно и обстрела флотилии ни на минуту.

Наконец у артиллеристов возникло предложение потопить баржи снарядами. Однако их попытка не удалась, ибо деревянные баржи, недостаточно нагруженные камнями, отказались тонуть. До первых сумерек продолжался жестокий бой, и все же большевикам пришлось отступить. Ночью, выгрузив на берег пушку и команду, дивизион отошел версты на четыре вниз по реке. На следующий день, стреляя в упор, дивизионные артиллеристы утопили один красный корабль, а затем разорвали орудие, наполнив дуло водой. Только через несколько дней, не потеряв ни одного человека, дивизион присоединился к флотилии, которая уже находилась на Каме. Гибель красного корабля задержало неприятеля еще на один день, благодаря чему подполковнику Каппелю удалось переправить через Каму всю свою артиллерию и обозы. Так завершилась Волжская кампания и началась кампания Камская.

С продвижением чешских эшелонов дальше на восток положение белых повстанцев на Волге становилось все более критическим. Народная армия без помощи чехов оказалась слишком слабой для удержания отбитой у большевиков территории, не говоря уже о дальнейшем освобождении обширных приволжских территорий и поступательном развитии Белого движения в глубь России. Дальнейшая судьба Волжской флотилии обернулась следующим образом, Сызрань пала вскоре после Казани, и второй дивизион флотилии разоружился в Самаре. Поздно осенью белые начали эвакуировать Самару.

К дальнейшей перевозке государственного запаса золота проявили необычайное внимание как русские, так и чехи. Первый дивизион белой флотилии, сопроводив транспорт судов береговой обороны до устья реки Белой, был отправлен дальше. Он ушел вверх по Каме на помощь восставшим рабочим Воткинского и Ижевского заводов, поднявшихся против красных. Главные силы белых продолжили отступление на Уфу, и на некоторые пароходы дивизиона было погружено несколько тысяч винтовок, находившихся тогда на заводах. Вскоре дивизион вернулся на реку Белую для соединения с главными силами в Уфе. Третий дивизион, предварительно вышедший из Казани, чтобы расчистить путь отступления белых частей по Каме, встретил там сильнейшее сопротивление большевистской флотилии, совершавшей свои налеты из Перми, однако вполне успешно проложил водный путь для транспорта, потопив при этом несколько вооруженных пароходов большевиков.

В Уфе Белая флотилия была разоружена, а ее орудия и личный состав погружены на поезда для дальнейшей отправки в Сибирь, где в то время уже организовывалась новая армия. Той зимой Сибирская армия адмирала Колчака заняла Пермь, и личный состав Волжской флотилии был снова возвращен из Сибири для организации Камской флотилии, блестяще действовавшей на реке в кампанию 1919 года. Впрочем, Камская флотилия белых просуществовала недолго. С отступлением Сибирской армии от Перми летом 1919 года она была разоружена, и личный состав ее частью использован для укомплектования Иртышской флотилии, а частью для формирования Отдельного Морского батальона, вошедшего впоследствии в состав Сибирской армии.

 

Глава двадцать пятая

Флотилия белых на сибирских реках

Одной из стратегических задач, над которыми работал Морской центр в Омске, было создание речных флотилий и поддержание тех небольших морских сил, что еще продолжали оставаться в водах Тихого океана. Так, Сибирская флотилия имела два дивизиона, ходивших по рекам Обь и Иртыш. Из этих дивизионов был образован образцовый Морской батальон в 1500 штыков, со взводом артиллерии и 30-ю пулеметами. Еще из морского подразделения решено было сделать два дивизиона флотилии для плавания по двум великим рекам. Большинство лучших людей ушло в батальон, которым командовал старший лейтенант Гвардейского экипажа Петр Валерианович Тихменев. Ротными командирами у него служили бывший артиллерийский офицер легендарного крейсера «Варяг» Владимир Густавович Гессе и перешедший недавно с Камской флотилии Георгий Александрович Мейрер. Артиллерийским взводом у Тихменева в Морском учебном батальоне командовал мичман Александр Александрович Головкин. С интендантских складов в Омске было получено на всех английское обмундирование, и во взводе начались непрерывные занятия. Недели через две после начала формирования батальон неожиданно постигло несчастье — застрелился Гессе. В оставленных письмах он объяснял свой поступок невозможностью справиться с дисциплиной во вверенной ему роте. Потеря для Сибирской флотилии в лице гвардейского офицера — знатока артиллерии, каковым был Гессе, оказалась трудно заменимой. Владимир Густавович был выдающимся офицером прежнего времени, когда в учебных командах царила дисциплина и существовал интерес обучаемых к преподаваемому им предмету.

В условиях Гражданской войны, когда невольными учениками прекрасного преподавателя оказывались порой случайные лица, понятия не имевшие о том, как следует вести себя в учебных классах и взаимодействовать с преподавателем, сильно поразило Гессе. Ему казалось, что преподаваемый им предмет не только не усваивается «добровольцами», но и требуемая им организованность и дисциплина раздражают людей, которых коснулся разрушительный вирус пресловутого «Приказа № 1» Временного правительства, подкосивший Русскую армию и флот в марте 1917 года. Объективно говоря, Владимир Густавович Гессе был своего рода новатором в преподаваемой им науке. У него были разработаны методы стрельбы, которые с успехом применялись в Балтийском флоте и в боях Камской флотилии, где он на практике увидел их преимущества, лично участвуя во всех боях. В то время как дивизионы менялись, Гессе постоянно оставался в действующем, лично руководя артиллерийскими дуэлями кораблей и в минуты затишья работая над теорией стрельб и поправками к баллистике. Сослуживцы, знавшие его по службе на Императорском флоте, были убеждены, что единственным его недостатком было то, что он принимал все слишком близко к сердцу, в конце концов это и погубило его.

Сибирская флотилия постепенно образовывалась, и все более принимала очертания классического морского подразделения. Ее командующим был назначен капитан 2-го ранга Петр Петрович Феодосьев, успевший покомандовать плавучей батареей «Чехословак» и послужить командиром бронепоезда Отдельной бригады морских стрелков. Начальником 1-го дивизиона флотилии он назначил капитана 2-го ранга Николая Рудольфовича Гутана, а 2-й дивизион вверил заботам бывшего флаг-офицера Камской флотилии лейтенанта Николая Николаевича Гакена. Флаг-артиллеристом 1-го и 2-го дивизионов был назначен мичман Георгий Александрович Степанов чья судьба в конце его долгого эмигрантского пути, забросит его сначала на Филиппинские острова, а затем и в Шанхай.

По прибытии Феодосьева на «Чехословак» в Омск ему сильно не понравилось большое количество начальства в штабах и обильное бумаготворчество, обычно сопровождающее штабную работу, потому он немедленно отправился в Томск, взяв на себя вооружение других кораблей, стоявших в городском порту. Еще до его отъезда для оперирования в Товде были направлены суда «Зайсон», «Александр» и «Иртыш». Первые два имели полевые трехдюймовые пушки на колесах, последний был вооружен британским шестифунтовым морским орудием. В штабе флотилии бытовала идея относительно целей Иртышской флотилии, состоявшая в том, что суда 1-го ее дивизиона предназначались для сражений, а 2-го — только для обороны различных плесов. Николай Рудольфович Гутан был направлен штабом командовать «Александром» и «Иртышом». Пароход «Зайсон» был возвращен в порт для перевооружения. В Омске нужно было вооружать «Катунь», «Алтай», «Зайсон», «Туру» и несколько катеров, приданных флотилии.

Вскоре в Омск прибыли 20 британских шестифунтовых орудий и долгожданные снаряды к четырехдюймовым орудиям. Шестифунтовыми орудиями решено было вооружить «Зайсон» и 2-й дивизион, установив на него четыре орудия, оставив по одному на все прочие свои суда. «Катунь» и «Алтай» было решено вооружить двумя британскими двенадцатифунтовыми орудиями, прибывшими в Россию сложными путями из Кента, которые устанавливались на носу судна и дополнялись 4,7-дюймовыми орудиями на корме. «Ермак» и «Урал», суда того же типа, должны были вооружаться в Томске с той разницей, что вместо двенадцатифунтовых орудий на них должны быть установлены трехдюймовые полевые. Вооружение «Зайсона», «Катуни» и «Туры» продолжалось около десяти дней, после чего Верховный правитель адмирал A. B. Колчак сделал смотр кораблям и батальону одновременно. Смотр прошел удачно. Колчак остался доволен увиденным и был впечатлен подготовленностью морских офицеров. По иронии судьбы, буквально на следующий день после смотра штабом флотилии было получено известие о том, что «Иртыш» и «Александр» захвачены большевиками, а Николай Рудольфович Гутан и все находившиеся с ним на судах экипажи убиты.

В начале сентября 1919 года «Катунь» вышла вниз по реке, держа путь к Тобольску. На корабле туда отправились начальник штаба, лейтенант резерва британского флота, награжденный национальной медалью «За заслуги» Дмитрий Николаевич Федотов и флаг-поручик по адмиралтейству Михаил Иванович Запрудин. Пулеметным офицером «Катуни» был поручик Антон Павлович Василевский. Ставкой командиру «Катуни» были даны инструкции, что цель флотилии, главным образом охранять движение каравана барж, шедшего с большим количеством военного снаряжения с устья реки Оби в Томск, а также охранять подступы к Омску. Мысль о скорой сдаче Тобольска ставкой тогда не допускалась.

Из Усть-Ишима, куда добрались суда флотилии, экипажем «Катуни» была поддержана небольшая операция по высадке десанта у деревни Новой, где несколько большевиков вместе с местными жителями отрезали обоз Воткинской дивизии. В этом десанте участвовал и экипаж парохода «Зайсон». На берег высадилась комендантская команда Воткинской дивизии и добровольцы с «Зайсона». По дороге к деревне Новой на «Катунь» были взяты несколько солдат Воткинского обоза, усилившие собой эту десантную операцию. Большевики тем временем уже подступили к Усть-Ишиму и действительно двигались по Ишимскому тракту. Флотилия отступила к Таре. Само отступление заняло у нее дня три-четыре.

Придя в Знаменское, суда задержались там всего на несколько часов и вскоре пришли в Тару. Из Тары командир «Катуни» связался с командованием и попросил, чтобы прислали хотя бы какое-нибудь подкрепление, а также придали флотилии батальон морских стрелков для десантных операций. В ставку было направлено донесение с указанием важности защиты тобольского направления, а также описанием Воткинской дивизии, в котором подчеркивалась полная невозможность что-либо сделать без подкрепления. В ответ на него пришла телеграмма, что из всех войск, действующих в тобольском направлении, уже образуется тобольская группа. Командовать группой назначается генерал Редько. С генералом Редько идет пополнение Воткинской дивизии в составе 600 человек, местный полк в составе 1200 человек и Егерский батальон морских стрелков.

Но эти поспешные переформирования уже не могли повлиять на общую обстановку на фронте, а тем более существенно поддержать флотилию, да и сама она едва ли могла повлиять в лучшую сторону на перемены на тобольском направлении. Ее успешные действия под Тобольском и на Иртыше были остановлены наступавшими холодами, вынудившими всю Обь-Иртышскую флотилию отправиться в порт Томска. Там флотилия оказалась в невольной ловушке, ибо после катастрофы на всех фронтах корабли, стоявшие у городской пристани, были атакованы и захвачены большевиками и сочувствующими, яростно набросившимися на команды Белой флотилии и, в силу численного превосходства, подавившими их сопротивление без пощады. Около Красноярска уже в январе 1920 года большевики окружили отступавшую группу морских офицеров, среди которых был и сам командующий флотилией, капитан 1-го ранга Петр Петрович Феодосьев. В ходе неравного боя красные захватили в плен немногих уцелевших моряков, а сам командующий был ими убит. Отдельные офицеры флотилии, которым посчастливилось избежать большевистского плена, путем невероятных приключений, почти всегда сопряженных с риском для жизни, добрались до Дальнего Востока, где белая борьба уже вступала в свою заключительную фазу.

 

Глава двадцать шестая

На дальневосточных реках и океанском побережье

Дальний Восток на всем протяжении Гражданской войны являлся для речных флотилий глубоким тылом. Соответственно структуре дальневосточной власти старший морской начальник вначале именовался помощником Верховного уполномоченного на Дальнем Востоке по морской части, а затем был назван командующим Морскими силами на Дальнем Востоке. Во Владивостоке находился один из батальонов морских стрелков, работали Морское училище и радиошкола. В Томске учредили машинно-моторную школу, а в Красноярске — артиллерийскую мастерскую, также готовившую для флота соответствующих специалистов. К середине 1920 года штаб Дальневосточной армии атамана Семенова разработал план крупных операций в районе Нерчинского завода против забайкальского красного партизана Якимова. Сильные пехотные и кавалерийские части Дальневосточной армии успешно били большевиков, но и сами несли большие потери, терпя великую нужду в боеприпасах и перевязочных материалах. Для облегчения их положения штабом армии был разработан план формирования в порту города Сретенска так называемой Шилкинской речной флотилии боевых судов. В ее состав вошли вооруженные колесные речные пароходы «Стефан Левицкий» и «Александр Бубнов». Этим кораблям поставлена была задача пробиться вниз по Шилке, берега которой были заняты большевиками, до Усть-Кары и провести за собой санитарное судно и транспорт с боеприпасами, продовольствием и обмундированием.

Флагманом этой «эскадры» стал «Стефан Левицкий», вооруженный двумя клиновыми пушками образца 1877 года, стрелявшими еще дымным порохом. Скорость их стрельбы, конечно, не могла быть большой. Подобные пушки были установлены по одной на носу и на корме палубы на особых деревянных платформах, вращавшихся целиком вместе с орудием и номерами при нем на толстом железном шкворне. Таким образом, «наводить» орудие нужно было, приводя в движение всею орудийную платформу. Кроме этих орудий, на флагмане были три-четыре тяжелых пулемета. По бортам положены были мешки с песком и поставлены тяжелые железные листы (которые, как показал опыт, легко пробивались ружейной пулей и потому оказались не только бесполезными, но даже вредными, так как перегружали пароход). Пароход «Александр Бубнов» был вооружен более новой пушкой образца 1900 года и двумя тяжелыми пулеметами. Он был меньшего размера, чем «флагманский», более подвижный и лучше вооружен, так как его трехдюймовка была гораздо действеннее, чем пушки-«старушки» времен 3-й турецкой войны, вытащенные энтузиастами белой борьбы из недр Читинского музея снова «на службу Родине». Пароходы обслуживались обычной вольнонаемной командой, ходившей с ними в мирное время по Шилке в Амур к Хабаровску и Благовещенску.

Вскоре пароходы Шилкинской флотилии были отправлены к Усть-Каре, где бросили якорь недалеко от пристани, ожидая возможности подойти к ней за дровами. Был жаркий, безветренный день. У пристани шла погрузка раненых и разгрузка боеприпасов и прочего снабжения, там кипела работа. Большинство разбрелось по каютам, но многие моряки остались на палубе и, развалившись на разостланной шинели где-нибудь в тени, сладко спали сном младенцев. Неожиданно с ближайшей сопки раздалась пулеметная и ружейная стрельба. Пули щелкали по палубе, как рассыпанный горох, прошивали железные листы укрытий и борта парохода. Началась паника. Красные партизаны, укрывшиеся за деревьями, стреляли сверху вниз, и укрыться на корабельных палубах от их выстрелов было невозможно. Нужно было отвести пароходы на дистанцию, которая позволила бы обстреливать их если не из орудий, то хотя бы из пулеметов.

Машина заработала, но пароход стоял на якоре, который требовалось выбрать из воды. Палубная команда матросов не появлялась, боясь получить шальную пулю. Создалось весьма неприятное положение, в котором шилкинский флагман представлял из себя неподвижную и совершенно безопасную цель для большевистских стрелков. Тогда войсковой старшина Николай Михайлович Красноперов, а вместе с ним гардемарин Алексей Евгеньевич Белкин после короткого совещания выскочили из своего укрытия и бросились к лебедке. Пустить ее в ход для них не представляло особого труда. Заработала якорная лебедка, застучала цепь, и пароход стал медленно отходить от берега. Этим трагикомическим происшествием и закончился поход Шилкинской флотилии на Усть-Кару. На следующий день флотилия, выполнив свою задачу, возвратилась в Сретенск и была расформирована. Оставлен был для патрульной службы от Сретенска до Усть-Кары один лишь «Стефан Левицкий». Спустя какое-то время суда Шилкинской флотилии получили предписание отбыть в Нерчинск.

26 мая 1921 года объединенными усилиями антибольшевистских организаций во Владивостоке был произведен переворот. Восставшие в городе каппелевцы получили подкрепление: со стороны моря на барже, шедшей на буксире катера, показался десантный отряд под командой капитана 2-го ранга Алексея Васильевича Соловьева. Этот отряд, состоявший исключительно из моряков, был встречен сильным ружейным и пулеметным огнем с большевистских судов. Впрочем, все же очень скоро, несмотря на понесенные потери, отряд умудрился высадиться у памятника адмиралу и путешественнику Невельскому и постепенно овладел городским портом. Через два дня во Владивостоке снова воцарилось полное спокойствие. Командующим Белыми войсками и флотом был назначен генерал-лейтенант Вержбицкий, а командующим Сибирской флотилией — отважный капитан 2-го ранга Соловьев. В период, последовавший за переворотом, Сибирская флотилия насчитывала 25 судов.

18 июня 1921 года вступил в командование Сибирской флотилией прибывший во Владивосток контр-адмирал Георгий Карлович Старк. Командующий флотилией созвал военный совет под своим председательством для обсуждения текущего положения дел и выработки программы совместных действий гражданской администрации, сухопутных сил и флота на Дальнем Востоке. В состав совета вошли два контр-адмирала: Вениамин Иванович Подъяпольский, оставшийся во время будущей эвакуации в городе, и Василий Викторович Безуар, ушедший вместе с эскадрой Старка и обосновавшийся впоследствии в Китае. Был приглашен и инженер-механик генерал-лейтенант Андрей Иванович Ухлин. Вместе с ним в совет вошли военный инженер, полковник морской строительной части в Либаве в годы Первой мировой войны Александр Иванович Ярон и три капитана 1-го ранга: Александр Николаевич Пелль, оставшийся в РСФСР и погибший в лагерях в 1930-е годы, Николай Георгиевич Фомин, бывший начальник команды ледоколов на озере Байкал, входивший в окружение атамана Семенова и доживавший остаток дней своих на Австралийском континенте, и Николай Сергеевич Харин, успешно воевавший в составе Сибирской флотилии с 1918 года. В состав совета был принят и старший лейтенант Георгий Семенович Серебренников.

После совещаний и обсуждений дальнейших шагов флота командующий Сибирской флотилией контр-адмирал Старк отдал по флотилии приказ, закончив его требованием от всех чинов флота и Морского ведомства полного подчинения, забвения личных интересов и спокойной и дружной работы на общее благо. Это позволило вывести флотилию из сферы политических распрей, царивших во Владивостоке, и заняться текущей флотской работой.

К осени 1921 года корабли имели некоторое вооружение и винтовки, неофициально полученные от японского морского командования под предлогом необходимости вооружения морской милиции. В октябре того же года из добровольцев была сформирована отдельная рота морских стрелков. 23 сентября 1921 года во Владивосток прибыл пароход «Франц Фердинанд». На нем приехали из Месопотамии интернированные русские беженцы, среди которых был и личный состав Каспийской флотилии под командой капитана 1-го ранга Пышнова, числом около 80 офицеров и свыше 200 матросов всех специальностей. Этот отряд, отступивший в свое время через Энзели и Персию в Месопотамию, после крушения южно-русского правительства генерала Врангеля был интернирован британцами. Они содержали русских людей на положении пленных в лагере Танум, вблизи порта Басра. Впрочем, в августе 1921 года британцы посадили весь отряд на уходивший из Месопотамии транспорт «Франц Фердинанд» и отправили во Владивосток.

С прибытием месопотамских сидельцев боеспособность Сибирской флотилии значительно повысилась не только в смысле уровня технических знаний в среде личного состава, но также возрос и боевой дух. Люди этого отряда, из которых часть участвовала в походе генерала Корнилова, часть происходила из Морской роты капитана 1-го ранга Потемкина и большинство являлись офицерами Балтийского флота, — были чужды приморской политике и потому, не раздираемые никакими внутренними интригами, принесли с собой особое дружное настроение, необходимое для успеха любой работы. Прибытие нескольких молодых штаб-офицеров и лейтенантов позволило командующему флотилией произвести замену ряда чинов своего штаба, а также некоторых командиров кораблей. Временно исполняющим обязанности начальника штаба и флаг-капитана по распорядительной части был назначен вновь прибывший, получивший чин капитана 2-го ранга Анатолий Павлович Ваксмут. Капитан 2-го ранга, начинавший свою службу еще в Гвардейском экипаже, Сергей Николаевич Гарковенко был назначен командующим флаг-капитаном по оперативной части. Работа по усилению кадрового состава флота продолжалась полным ходом. Были сделаны некоторые назначения. Капитан 2-го ранга Сергей Яковлевич Ильвов, лейтенант Иван Васильевич Тихомиров и старший лейтенант М. Сафронов волей командующего были отправлены командовать миноносцами «Твердый», «Инженер-механик Анастасов» и «Бойкий».

Старший лейтенант Владимир Алексеевич Буцкой был назначен командиром посыльного судна «Илья Муромец». 25 августа 1922 года, когда «Илья Муромец» под командованием старшего лейтенанта Буцкого со взводом морских стрелков вышел из Владивостока и до 31 августа держался в районе Джигит-Терней-Самарга, ими был захвачен японский моторный катер с тремя вооруженными красными партизанами. Под покровом ночи катер шел с почтой от красного начальства из Тетюхэ в Терней. Факт этот лишь подтверждал сведения, что большевики за деньги пользовались японскими судами и катерами для перевозки небольших частей и почты! 28 августа началась эвакуация японскими войсками Спасского района, а затем, в течение сентября, и Владивостока, в которой активно участвовало и посыльное судно «Илья Муромец» со своим деятельным командиром.

Любопытно, что во время знаменитого исхода эскадры Старка на Филиппины Владимир Алексеевич оставался при кораблях, исполняя должность корабельного священника. В эмиграции в Китае Буцкой оказался востребован как отменный гидрограф и навигатор. Ему принадлежит пальма первенства в составлении навигационных карт великой китайской реки Янцзы по поручению британской навигационной компании, в которой старший лейтенант был вынужден служить, чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами, пока в 1931 году китайские власти не предложили русскому морскому офицеру возглавить военно-морское училище в Шанхае. Во время Второй мировой войны Владимир Алексеевич был взят в плен японцами и провел в японском лагере восемь долгих месяцев. После войны, когда мир стал стремительно меняться, Буцкой с семьей переехал в Южную Европу, поселившись в Италии, проживал в Риме и зарабатывал на жизнь тем, что, обладая представительной внешностью, снимался во многих итальянских фильмах. Режиссеры не жалели для русского эмигранта даже главных ролей, ибо на Буцкого шла публика и доходы от проката фильмов с его участием оказались внушительными. Владимир Алексеевич Будкой скончался в Риме в конце 1967 года.

В ходе проведенных кадровых изменений во Владивостоке адмиралом Старком была учреждена и должность флагманского интенданта, на которую был назначен старший лейтенант Владимир Анатольевич Гинтер, также окончивший свои дни на экзотической чужбине — в Гонконге. Плавучие средства порта, укомплектованные прежде вольнонаемным составом, были полностью заменены военнослужащими из числа прибывших беженцев на приснопамятном «Франце Фердинанде». Заведующим плавучими средствами без колебаний Старк поставил капитана 1-го ранга Бориса Михайловича Пышнова, который и оставался в этой должности до конца пребывания Белой флотилии во Владивостоке.

В конце августа 1922 года командующий флотилией адмирал Старк был назначен начальником тыла, к на флотилию с принадлежащими ей сухопутными частями лег ряд новых задач: охрана Владивостока; борьба с партизанами на полуострове Муравьев-Амурский в Посьетском районе; охрана побережья Татарского пролива; поддержка блокады побережья залива Петра Великого к востоку от Владивостока; оборона Камчатки; охрана звериных и рыбных промыслов и лесных богатств, расположенных в районе побережья, занятого белыми; доставка пополнений и грузов отряду генерала Пепеляева на побережье Охотского моря. Вся эта работа требовала исключительного напряжения всего состава флотилий.

26 сентября 1922 года генерал Дитерихс издал указ, в коем говорилось, что, ввиду критического положения, все силы и средства должны быть обращены на защиту края. Согласно указу, временно закрывались все высшие учебные заведения и военные училища, для призыва учащихся в войска создавалось ополчение. Во Владивостоке под ружье было поставлено 4 тыс. человек. В близлежащем городке Никольске было собрано около 700 человек. Спешно формировались офицерские батальоны, ратники снабжались теплой одеждой из средств городских самоуправлений и, по готовности, немедленно отправлялись на фронт. Образовывался и особый фонд на нужды войны. Между тем красные, подтянув резервы, начали проявлять особую активность на фронте.

В октябре 1922 года началась эвакуация. Из частных судов и пароходов Добровольного флота был составлен отряд транспортов. Всего эвакуации подлежало 10 тысяч человек, считая в том числе несколько сот раненых, для которых было зафрахтовано два японских парохода. Эвакуация Владивостока протекала во всех деталях, строго следуя секретному оперативному приказу командующего Сибирской флотилией от 23 октября 1922 года № 26. Этот приказ, рассчитанный по часам, был выполнен в совершенном порядке, точно в назначенные сроки. К 11 часам ночи 24 октября Владивосток был оставлен белыми частями. Красные вступили в город в 10 часов утра 25 октября, но не имели плавучих средств, чтобы организовать преследование белой флотилии. Так перевернулась последняя страница истории борьбы с большевиками на водах Отечества.