В эпоху горбачевской перестройки, когда политика решала все, политиками становились все - от поэта Коротича до поэта Евтушенко. Тогда же обнаружилось, что политика не решает ничего, а все, наоборот, решает экономика, не стало даже поэтов - от политика Коротича до политика Евтушенко.

Все ценности оказались внушенными, все стоимости мнимыми. Демократическое инакомыслие раздвоилось и расстроилось до привычного состояния разрухи в головах.

Сверчки пугали грядущим хаосом: вот придут коммунисты, тоталитаристы, фундаменталисты, чекисты - все порушат и создадут хаос. Как можно порушить то, чего уже не существует? Какого еще хаоса ждать?

Такого: отнимут смысл у жизни - это не наказание, не предупреждение и не испытание, а просто будешь жить без смысла. Лев Троцкий в свое время это понимал: «Нельзя спасать жизнь, отказываясь от ее смысла».

Анатолий Собчак понимал другое: «Не дай нам бог быть повешенными за то, что натворили мы с этой страной и ее народом». Страшно жить ему стало.

Кажется, нет особой нужды отслеживать исторические параллели двух пустотелых и беспутных образов революционных ломок начала и конца двадцатого века, романтической целью которых было все разрушить, а если не удастся, то хотя бы переименовать. Но ведь они, эти образы, удручающе самовоспроизводимы. Причем в качестве, наглядно деградируемом до исконного смысла слова «Собчак», что на языке чукчей означает бесполезное - пес, не способный ходить в упряжке, вообще ни к чему не способный. И куда девать огромный запас их презрения к тому, что разрушить так и не удалось?..

Ни мира, ни войны

Прошел год с небольшим, и отношение Диего Риверы к Троцкому мало чем отличалось от жгучей ненависти Давида Сикейроса. Причиной тому были не идеологические разногласия основателя мексиканской компартии с большевиком Троцким, а молодая, красивая артистка Фрида Кало, которой безоглядно увлекся бывший «любовник революции». Он, должно быть, забыл, что живет не в России.

Фрида по какой-то капризной прихоти тоже решила не замечать, что обольстителю уже под шестьдесят, что это довольно неряшливый, потертый, пожилой мужчина, одышливый и нездоровый. Чем-то он все же пленил 28-летнюю смуглую красавицу. Правда, пленение было недолгим, но грозившим резко поломать установившийся ритм работы и жизни. Измену мужа тяжело переживала Наталья Седова, которой уже было пятьдесят пять. Особенно неприятно и унизительно становилось, когда она видела, как смешон и жалок ее Лева в роли любовника реального.

Сокрушался в Париже их сын, Лев Седов. Недоумевали соратники, искренне полагавшие, что все жизненные интересы Троцкого ограничиваются политической программой IV Интернационала. На всякий случай Льву Давидовичу подарили кроликов. Чтобы было кого ласкать.

Диего Ривера в ярости поносил кумира своих революционных борений в искусстве и всерьез подумывал замалевать фигуру Троцкого рядом с Лениным на знаменитом панно его кисти, прославлявшем классовую борьбу и грядущий коммунизм со стен «Рокфеллер-центра» в Нью-Йорке. Дело в том, что восхитительная Фрида была женой великого Риверы, и он, великий, еще не забыл, как застал однажды Фриду в постели с американским скульптором Исаму Ногучи. И скульптор тоже этого не забыл.

Теперь уже и Ривера вслед за Сикейросом стал требовать от президента Мексики высылки Троцкого из страны. Если бы это произошло, ехать тому было бы некуда - вряд ли какое правительство согласилось бы принять изгнанника. Все это он уже испытал и пережил, пока наконец не посчастливилось укрыться в Мексике.

Скандал завершился тем, что Троцкому отказали от «Голубого дома» Риверы. Пришлось срочно покупать свой. К счастью, деньги у Троцкого имелись, и немалые, ибо он пользовался секретным банковским счетом, открытым еще Лениным в 1918 году для них двоих на тот случай, если придется бежать из России. О существовании этого счета Троцкий не говорил никому до конца своих дней. Не знал о нем даже сын, выматывавший себя до изнеможения постоянными поисками средств для выпуска «Бюллетеня оппозиции» в Париже.

Купленный на Авенида Вьена дом охранялся круглые сутки. Вскоре он был оборудован простыми, но вполне надежными средствами защиты - дополнительной каменной кладкой, закрывшей оконные проемы, сторожевой вышкой с прожектором, системой сигнализации. Даже ставни на окнах укрепили бронированными пластинами. Редких посетителей встречали пять полицейских снаружи дома. Еще около десяти охранников попеременно дежурили внутри. Троцкий принимал только при наличии у визитеров тщательно проверяемых рекомендаций от близких ему людей. Однако и на такие встречи соглашался крайне неохотно.

Понять его можно. К моменту покупки дома убили с разницей в год обоих его сыновей. Еще раньше умерла от туберкулеза младшая дочь Нина Невельсон, в 1933 году отравилась в Берлине старшая - Зинаида, страдавшая тяжелым психическим расстройством. Была арестована и ждала расстрела сестра Ольга, ставшая вдовой уже расстрелянного Каменева. В Курской тюрьме убили старшего брата Александра.

У них с Натальей Седовой чудом осталась единственная ниточка, связывавшая обреченный род с неведомым будущим - 12-летний внук Сева. Троцкий сознавал, что умереть своей смертью ему не дадут. Они с женой даже и не пытались гадать, сколько и чего ему осталось - дней, недель, месяцев?.. Каждый прошедший день воспринимался подарком, не имеющим земной цены. Впрочем, и ночь тоже. Иногда по утрам Наталья Ивановна говорила с облегчением: «Ну вот, они не пришли...» Днем было легче. Днем светило яркое мексиканское солнце и незапятнанно синело небо до самого горизонта.

После жуткого ночного обстрела из пулемета, когда они оба по какой-то случайности остались невредимы, и распластавшись в углу за кроватью, не откликались даже на крики Севы, раненного в ногу - собственно, потому только и спаслись, что не издали ни звука - а по дому скользили чужие тени с оружием, во дворе гремели одиночные выстрелы, где-то лилась вода, затем вдруг стало очень тихо, даже Сева больше не кричал, невыносимой была гнетущая тишина - после всего этого, пережитого майской ночью 1940 года, превратившей жизнь в ожидание смерти, те, которые должны были прийти снова, не появлялись три с половиной месяца.

А всего они прожили в Мексике сорок два, с небольшим, месяца - до того последнего дня, 20 августа 1940 года, когда агент НКВД Рамон Меркадер обрушил на седую голову Агасфера удар альпинистского ледоруба, нацеленного давним замахом прошлого: «И даны ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца...» (Откр. 13.7). Наверняка ему попадался на глаза этот стих, и, хотя он не культивировал в себе цитатное мышление, подобно другим большевикам, однако любил использовать образы Апокалипсиса и даже ладился вывернуть наизнанку сюжеты Нового Завета, истолковывая их с позиции политического демагога: «Из двенадцати апостолов Христа только Иуда оказался предателем. Но если бы он захватил власть, то представил бы остальных апостолов как предателей».

Лев Давидович писал это, имея в виду Сталина, в разгар московских процессов над «врагами народа». Любопытно, что в это же самое время Троцкого тоже судили. С 10 по 17 апреля в «Голубом доме» Диего Риверы проходило заседание международной комиссии по расследованию обвинений, выдвинутых против него в Москве на основании показаний его бывших соратников.

В Москве Троцкого заочно обвинили в сговоре с Гитлером, которому после планируемого переворота и убийства Сталина была якобы обещана Украина. А также - с японцами, коим предполагалось отдать Приморье, если они поддержат заговор. Бывший заместитель наркома иностранных дел Крестинский показал на следствии, что он лично связал Льва Седова с главой германского рейхсвера генералом фон Сектом, и сколько денег было получено от Немцев на финансирование переворота в Советском Союзе, тоже сказал.

Ничего удивительного или необычного в такой сделке с Германией для большевиков-ленинцев, разумеется, не было. Троцкий шел известным путем, и Сталин, судя по всему, был хорошо осведомлен об этом. Кстати, совершенно справедливо считая, что позором Брестского мира Советская Россия обязана Троцкому, мы почти ничего не знаем о том, что позор этот был изначально спланирован Лениным.

В Брест-Литовске Троцкий занял как бы выжидательную позицию: «Ни мира, ни войны». Однако отнюдь не позерство новоиспеченного наркома иностранных дел на переговорах с немцами вынудило в итоге пойти на еще более унизительные для России уступки Германии - Троцкий просто не знал, как поступить в сложившейся ситуации. Немцы, заплатившие Ленину огромные деньги, потребовали немедленного заключения сепаратного мира. С другой стороны, Соединенные Штаты, уже заявившие, что вступают в войну с Германией, вовсе не были заинтересованы в таком исходе. Американские друзья напомнили Троцкому, что денег они заплатили ему не меньше, и вовсе не для того, чтобы уступить почти поверженной Германии один миллион квадратных километров российской территории.

Троцкий, оказавшись в трудном положении, на всякий случай сорвал переговоры, прикрывая свое решение ссылкой на грядущую революцию в Германии, чем поверг Ленина в изумление и ярость. Все же они не доверяли друг другу, если вообще в политике «богохульных апостолов» можно говорить о каком-то доверии. Ленин оказался более доверчивым: решил, что Троцкий руководствуется пустой революционной фразой, и не заподозрив двойной игры, заменил его на посту наркома и руководителя делегации.

Лев Давидович, в свою очередь, знал об игре Ленина гораздо больше, чем допускал пролетарский вождь. Почему именно 25 октября 1917 года произошел большевистский переворот в Петрограде? Почему Ленин с настойчивостью, доходящей до истерики, бился за эту дату, ставшую впоследствии «великим праздником»? И что скрывалось за его загадочной репликой: «Двадцать четвертого рано, а двадцать шестого - поздно»?

«Гениальное провидение» вождя объясняется очень просто. 24 октября Австрия предложила Временному правительству России заключить сепаратный договор о мире, вследствие чего тотчас бы рухнула оставшаяся в одиночестве Германия. В этом случае долгожданная победа России в Первой мировой войне лишала большевиков всяких надежд на захват власти, ибо они с самого начала стояли за поражение, и главным их козырем, обеспечивающим популярность среди солдатских масс, был лозунг: «Долой империалистическую войну!»

Потому-то Германия и потребовала от Ленина немедленно, не откладывая ни на один день, бросить все силы большевиков на свержение Временного правительства, которое, конечно же, приняло бы предложение Австрии. Удастся или нет большевикам эта авантюрная попытка переворота, немцев интересовало даже не во вторую очередь. Главное, завязать вооруженный конфликт в России и сорвать тем самым заключение сепаратного мира с Австрией. Правительство Керенского было настолько деморализовано, что большевикам без особых усилий удалось и то, и другое. Поразительно, от каких мелких условностей и мелочных интересов может зависеть судьба великого государства. 26 октября революция в России уже не случилась бы. Она не случилась бы и 25-го, если бы на заседании ЦК Троцкий, подобно Зиновьеву и Каменеву, выступил против совершенно неподготовленного захвата власти. Однако, ведя свою игру, он не рискнул помешать игре Ленина и при голосовании воздержался.

Хаос в стране быстро сделался принудительным, и авантюру Ленина назвали Великой революцией.

Кролики Троцкого

Вспоминал ли Троцкий об этих событиях двадцатилетней давности? Наверное, вспоминал. Но думал постоянно только о Фриде Кало, в жилах которой текла гремучая смесь индейской, испанской и еврейской крови. Иногда они уходили вдвоем в горы - не очень часто и не слишком далеко. Она собирала истомленные зноем цветы. Он оглядывал окрестности взором охотника, но ощущал себя, как усталый солдат, у которого перед ненастьем ноют старые раны, и присаживался отдохнуть. Из-под камня выскакивали юркие ящерицы. Он пугался. Фрида смеялась. Она легко взбиралась на самое высокое место, за которым открывался глубокий провал, и звала его встать рядом. «Что ты, что ты!.. -кричал он. - Вернись, там опасно, у тебя закружится голова!» «Я птица, которая летает стоя, -отвечала она. - Мне не страшно. Все страшное в моей жизни я уже пережила».

Он знал, что это правда. После перенесенного в детстве полиомиелита правая нога у нее сделалась чуть короче и тоньше, чем левая. Занятия спортом выровняли ущербность, насколько это было возможно, но не смогли уберечь от нового увечья. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она попала в страшную катастрофу. Автомобиль, в котором она ехала, столкнулся с трамваем. Сломавшийся токоприемник насквозь пропорол ей живот, раздробив тазобедренную кость. Спорт и сцену пришлось оставить. Фрида Кало стала художницей.

Троцкий видел многие ее работы - не все, конечно, потому что она умерла спустя четырнадцать лет после его гибели. Но самые известные автопортреты, уходившие впоследствии с аукциона «Сотбис» за немалые суммы, он видел. Фрида с попугаями. Фрида с обезьянками. С собачками. С Диего-ребенком на руках. Со Сталиным... И здесь его преследовал Сталин.

Скоро Троцкий стал ей в тягость. Его записки с мольбой о встрече возвращались вместе с книгами, в которые были вложены. Он горевал, искал причины, коих не существовало, снова писал. Под эту симфонию неразделенной страсти состоялся суд. Троцкий истекал сарказмом и злостью: соратники в Москве наговорили о нем столько, сколько он и сам о себе не мог знать. Международная комиссия под председательством Джона Дьюи оправдала Троцкого. Однако, чтобы закрыть все белые пятна в его биографии и увязать несвязуемое, понадобилось сочинить 617 страниц оправдательного заключения.

Напрасно стучались в эту дверь бывшие сторонники Льва Давидовича в Париже: Макс Истмен, Виктор-Серж Кибальчич и Борис Суварин, заявлявшие, что речь комиссия ведет не о том, и что не имеет никакого значения, встречался ли Троцкий с тем или иным заговорщиком, действительно ли ждал в Норвегии сигнала о начале переворота в Москве или просто ловил треску в фиордах. Судить Троцкого, утверждали они, надо за фатальный грех большевизма, из которого вылупился сталинизм.

Исходя из этого, имеет ли он моральное право обвинять сегодня Сталина в преследовании семей оппозиционеров, когда практику заложников ввел в годы Гражданской войны сам Троцкий, горячо поддержанный в этом деле Лениным? Может ли Троцкий публично возмущаться смертными приговорами в Москве, если в 1917 году с пеной у рта выступал за отмену смертной казни, а уже в следующем году отдавал приказы казнить без суда и следствия тысячи людей?

О чем вообще говорить в этой ситуации, когда Троцкий всегда оправдывал террор и политические убийства, объясняя свою позицию тем, что «моральная оценка убийства, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы»? Нет и не может быть у Троцкого никаких оправданий, откуда бы они ни вытекали, и судить его надо прежде всего за то, что он лично руководил террором против кронштадтских матросов, тамбовских крестьян, донского казачества, против русской интеллигенции и духовенства.

Оправдали Троцкого. Однако выглядел он подавленным. Понимал, что настоящий приговор ему вынесут совсем другие судьи. О чем-то он только догадывался, но что-то знал и наверняка. К нехорошим выводам подталкивал тот факт, что ни одна газета не напечатала ни строки из 617 страниц оправдательного заключения. Журнал «Лайф» по какой-то надуманной причине вдруг отказался от заказанной ранее статьи о Сталине. Это увязывалось с другим недавним обстоятельством, поразившим Троцкого. В одной из статей он выбросил антисемитскую карту. Анализируя скрытую направленность московских чисток, напомнил, что еще в феврале 1934 года Сталин приказал арестовать членов так называемого «всесоюзного троцкистского центра», не озаботившихся обретением русских псевдонимов.

Он полагал, что нанес Сталину удар, который тот не в состоянии будет парировать. Но удар в спину нанесли ему самому. Видные американские публицисты и писатели дружно заявили: «Мы привыкли смотреть на Советский Союз как на наше единственное утешение в том, что касается антисемитизма. Непростительно, что Троцкий бросает такие обвинения в адрес Сталина».

Он был политиком и прекрасно сознавал, что подобные перемены в общественном мнении не возникают сами по себе, а являются публичными отголосками чьих-то принципиальных решений. Кажется, в тот момент его даже не слишком встревожило известие, что Зборовский, ближайший сотрудник и друг Льва Седова, помогавший выпускать «Бюллетень оппозиции», оказался агентом НКВД.

Троцкий верил и не верил, трудно размышляя о том, чего страшился: не бросить ли все и чертовой матери, озаботившись единственно спасением сына? Ведь именно Зборовского наивный и доверчивый Лева готовил к исторической роли убийцы Сталина.

16 февраля 1938 года пришло сообщение о скоропостижной смерти Льва Седова в Париже. После этого Троцкий окончательно расстался с Фридой Кало и больше уже ни на один день не покидал Наталью Седову. Чувствовал себя скверно, подолгу болел и зачастую с трудом поднимался с постели кормить кроликов. Их он теперь кормил сам, испытывая какое-то неизъяснимое удовольствие. Здесь он стоял на самом высоком месте, и у него совсем не кружилась голова: «Я птица, которая летает стоя...» Кролики - эти маленькие, пушистые комочки жизни, лишенной смысла... Наверно, Фрида права: когда отнимают смысл у жизни, ты ждешь ухода и надеешься, что никогда больше не вернешься. А зачем тогда все это было?..

Трудно сказать, догадывался ли он перед смертью о том, что судьба его была решена тем же кланом, который в 1917 году провожал его из Нью-Йорка на родину, сердечно напутствуя и желая всяческих успехов «новому предприятию в России». Троцкий оправдал и большие расходы, и великие надежды, однако время опять критически изменило ситуацию. Клан в очередной раз поменял ставки в игре и сдал Сталину «пятую колонну» троцкистов в России, оставив ее живой символ в качестве контрольного пакета акций. По завершении в Москве громких процессов над троцкистами настал черед и самого Троцкого.

Сталинскому чекисту Науму Эйтингону и его агенту Рамону Меркадеру помогли подобраться к неприступному дому в пригороде Мехико и поставить кричащую точку в жизни и судьбе «перманентного революционера». Рамон Меркадер за свой не слишком удачный удар ледорубом удостоился звания Героя Советского Союза. После двадцати лет заключения в мексиканской тюрьме приехал в Москву, где и умер в 1973 году. Похоронен на Кунцевском кладбище под именем Рамона Ивановича Лопеса.

Комментарий к несущественному

Большинство известных фотографий Троцкого запечатлели его на фоне митинговой толпы. Он знал, чем увлечь ее: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы -отдай одну солдату. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему...»

Профессор права Собчак тоже способен был угадывать настроения и чувства толпы: «Заказали вы жизнь красивую, вот и выполнен ваш заказ». Он твердо усвоил известную формулу, согласно которой революции замышляют гении, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами проходимцы. Понимал, однако, что формула эта лжива: одни подонки общества революцию замышляют, другие используют результат. Сама же революция есть достижение хаоса и разрушения, поэтому - бесплодна.

Если не считать того, что она порождает диктаторов.

2-5 августа 2012 года

#pic13.jpg