На восьмые сутки после катастрофы в Баренцевом море атомного ракетоносца «Курск» начальник штаба Северного флота вице-адмирал Михаил Моцак, а за ним и вице-премьер правительства Илья Клебанов официально признали, что шансов на спасение экипажа почти не осталось: «Характер разрушений и обстановка возможно еще уцелевших отсеков таковы, что критический порог выживаемости уже перейден...»

Эти слова еще могли что-то значить четыре дня назад, три... По крайней мере свидетельствовали бы они о желании и намерении говорить правду. Не всю, разумеется, и даже не большую ее часть, но - правду. На восьмые сутки эти слова не значили ничего. Потому что говорить правду стали, когда в район спасательных работ прибыли англичане, которые все увидят своими глазами, и весь мир узнает, что здесь произошло на самом деле.

И не было, кажется, никакого смысла в десятой или двадцатой неудачной попытке пристыковать автономный спасательный снаряд к аварийному люку над девятым отсеком, однако скрытый смысл этих отчаянных попыток может быть понят только теми, кто знает: первый и главный предмет тревоги в подобных ситуациях на атомных субмаринах - не гибнущие люди, а состояние ядерных реакторов.

Когда подлодка полностью обесточена, заглушить реактор можно только вручную. Те, кто отправляется в ядерный отсек выполнить адскую работу, понимают, что идут на верную гибель. Можно объяснить это так, что у них нет иного выхода. Однако правильнее сказать, как они понимают это сами. Существует для них на свете нечто такое, что несоизмеримо важнее их собственных жизней. Ведь не ради себя, обреченных, делают они последнюю и страшную свою работу.

Эту неземную справедливость не объять сторонним умом, не поместить в сознание, зажатое инстинктом самосохранения, и нет ей истинного названия в человеческих языках, как не бывает плачущей воды и не может быть скорбящего моря.

Но происходит что-то с водой, морем и небом, когда все вдруг обретает потаенный смысл, делящий мир на тех, кто познал высшую справедливость жизни и смерти, и тех, кто никогда не услышит, как плачет вода, стонет скорбящее море и останавливается на миг время, идущее от сотворения мира, чтобы запечатлеть прощание вечной минутой молчания.

Таинственный взрыв

Уже после первых погружений автономного спасательного снаряда стало ясно, что «Курск» погубил взрыв огромной разрушительной силы, и взрыв этот произошел внутри лодки. Рваные языки зияющей на носу пробоины были загнуты наружу. Взвесь потревоженного винтами ила и песка не позволяла разглядеть и понять, как далеко от эпицентра распространились трещины в сверхпрочном титановом корпусе, но то, что затоплены не один и не два носовых отсека, было очевидным.

Норвежские сейсмологи заявили: «Взрыв был таким, что его услышали от Гренландии до Аляски». Российские официальные и неофициальные лица тупо твердили о некоем «динамическом ударе» й бесконечно анализировали избранную основной версию столкновения «Курска» с другим кораблем, отдавая явное предпочтение скрытно возникшей и незаметно исчезнувшей вражеской подлодке. Версия была хороша тем, что порождала слухи, обраставшие недостающими подробностями, и раскованное воображение уже рисовало поврежденную американскую субмарину, запросившую аварийный заход в ближайшем норвежском порту. Никто не опровергал это, но и насмешить норвежцев официальным запросом тоже не торопились.

Версии возникали разные и отпадали сами собой. Одно в них имелось общее, изначально признаваемое всеми, кто так или иначе был причастен к спасательной операции: взрывов было два. Первый эквивалентен по мощности ста килограммам тротила, второй, прозвучавший спустя две минуты и 15 секунд, сравним лишь с землетрясением, ударная волна которого действительно достигла Гренландии на западе и Аляски - на востоке.

Логика упорно твердивших про столкновение двух субмарин выворачивала мозги наизнанку, но ожидаемой ясности не обнаруживала. Если имело место столкновение, то почему зафиксированы два взрыва, а не один? Начальник штаба Северного флота вице-адмирал Моцак упорно настаивал на версии столкновения. Голая схема у него выглядела таким образом: удар - стремительное погружение с дифферентом на нос - второй удар о грунт - взрыв торпедного отсека - затопление корабля. Где тут место второму, точнее - первому взрыву, которого он тоже не отрицал? При этом адмирал категорически отрицал наличие на борту малого взрывного устройства мощностью до ста килограммов тротила: такого быть не могло.

Правильнее было бы сказать: не должно быть. Но оно было, вот в чем суть множественных противоречий и логических нестыковок. И сработало это устройство в наиболее уязвимом для поражения отсеке в тот момент, видимо, когда были приведены в боевую готовность торпедные аппараты. Скорее всего, после этого взрыва вспыхнул пожар, а через две минуты и 15 секунд рванул боезапас, разрушивший корабль. Что и зафиксировали сейсмографы.

Повторим еще раз: ложь хороша, когда она во спасение. Тут же спасать было нечем, а потом уже и некого. Вице-премьер Илья Клебанов не сообразил уточнить время неуправляемого погружения подлодки от момента «динамического удара» на глубине 60 метров до удара о грунт с последовавшим взрывом - ляпнул, что прошло две минуты 30 секунд. Ему лишние 15 секунд были безразличны, а тем, кто находился внизу, их уже не прожить.

В конце концов не в этих секундах дело. Общая политика умолчания, утаивание самой вероятной версии гораздо красноречивее рассуждений на тему «динамического удара». Молчали о том, чего никак, ни при каких условиях, нельзя было исключить из набора возможных причин, приведших к непоправимой трагедии. Молчали о диверсии.

Утром 20 августа 2000 года норвежские водолазы-глубоководники убедились в том, что британскую мини-подлодку не удастся пристыковать к поврежденному аварийному люку над девятым отсеком. Аналогичное устройство над первым отсеком и всплывающая камера над вторым были разрушены, как и сами отсеки. Во втором располагался командный пункт АПРК «Курск», или, как его называют подводники, центральный пост. Все находившиеся там офицеры, включая командира корабля капитана первого ранга Геннадия Лячина, погибли в первую же минуту катастрофы. Они вели лодку в точку торпедной атаки и, следовательно, находились на своих местах согласно боевому расписанию.

Дальше. Лодка была обесточена, телефонная связь не работала, в уцелевших отсеках темно, единственный источник света - нагрудный аккумуляторный фонарь, у кого он был. Продуть главный балласт и всплыть на поверхность, как то предписывается в таких случаях, дело абсолютно немыслимое. К тому же люди находились в состоянии, близком к обмороку.

Повсюду на берегу еще звучали слова слабой надежды, что в седьмом, восьмом или девятом отсеках воздушные подушки сохраняли кому-то жизнь, но не было ни единого факта в пользу этой надежды. Попытка откачать воду из концевого, девятого отсека очень скоро обнаружила, что идет перекачка воды из моря в море. Норвежские специалисты утверждали, что лодка затоплена полностью, хотя и не исключали наличия воздушных подушек, однако создавшееся в них давление в десять атмосфер в любом случае несовместимое жизнью.

Спасателей волновало то, о чем старались не говорить на публике - состояние шестого отсека, где располагались два ядерных реактора. Легко сказать, что оба они были заглушены, едва лишь экипажу стали приблизительно ясны масштабы постигшей катастрофы. Трудно осуществить вручную заглушку реакторов. И страшно было думать о том, если этого не произошло. В таком случае окончательный исход трагедии стал бы сродни чернобыльской: «В те дни люди будут искать смерти...» Так утверждал Иоанн Богослов. И горе всем живущим на земле - это тоже он.

Комментарий к несущественному

3 октября 1986 года, то есть за два с половиной года до гибели АПЛ «Комсомолец» и спустя пять месяцев после трагедии в Чернобыле, советская атомная субмарина проекта 667-А Северного флота находилась на боевом дежурстве северо-восточнее Бермудских островов. На борту имелись 16 баллистических ракет, каждая из которых была оснащена ядерной боеголовкой мощностью в пятьдесят Хиросим.

Около пяти утра лодка переходила с одной глубины на другую. В этот момент произошло нечто, на долгие годы прикрытое служебным грифом «сов. секретно»: в третью по левому борту ракетную шахту стала поступать забортная вода. Она не фильтровалась, как выражаются подводники, сквозь трещины в переборке, а хлынула мощным потоком, буквально раздавив своей массой покоившуюся в шахте ракету с жидкостным двигателем. Мгновенное окисление топлива вызвало взрыв, сорвавший крышку люка. Однако корпус самой лодки выдержал удар. Удалось продуть балласт и всплыть. Начали тушить пожар. Спустя 15 часов, когда казалось, что самое страшное уже позади, в реакторном отсеке лопнул один из паропроводов, в результате чего, аварийно отключилась подача электроэнергии. Возникла реальная угроза взрыва реакторов - и горе всем живущим на земле.

В ядерный отсек отправились двое - командир группы старший лейтенант Николай Беликов и трюмный машинист матрос срочной службы Сергей Преминин. Командир корабля кавторанг Игорь Британов, отдавая приказ заглушить реакторы, не видел лиц этих двоих, только услышал лаконичный и четкий ответ офицера, продублировавшего команду: «Есть заглушить реакторы!» И все. Не оставалось у этих двоих лишних секунд на прощание. Молча ушли они выполнять последнюю в своей жизни работу, понимая, что вернуться им уже не суждено.

Страшна смерть при ясном осознании ее неотвратимости, но как знать, может, и счастливы они остались в своем неведении о том, что произошло впоследствии с их разжалованными, ошельмованными товарищами, с разжалованным, ошельмованным Флотом Советского Союза, с униженной и разворованной державой...

Никто и сегодня, спустя пятнадцать лет, не может сказать, как все происходило на борту гибнущего «Курска», никто не знает, какую тайну скрыли в глубинах Баренцева моря, когда ее окружали молчащие факты, но не осталось живых свидетелей, когда налицо катастрофа, но отсутствуют ее внятные причины, когда получен сокрушительный «динамический удар», но растворился бесследно объект, его совершивший, когда очевидны растерянность и страх, но исчезли воля и мужество к их преодолению, когда есть ложь, но нет от нее спасения...

«Получите вы своих сыновей!..»

Вице-премьер Клебанов и главком ВМФ адмирал Куроедов сделали, кажется, все, чтобы факты трагедии «Курска» были неотделимы от вымысла. Отвечая на вопросы родственников погибших подводников, адмирал Куроедов то ли был не в себе, то ли просто издевался над ними, кричавшими в лицо ему и Клебанову: «Вы такие подонки! Подонки!..»

- Хороший вопрос, - говорил адмирал, - но давайте перейдем к другому. От вас, я слышал, было предложение выйти в точку катастрофы. Если вы подтверждаете, я дам корабль. Проведем завтра митинг памяти экипажа - и вперед!

Люди буквально взвыли от бесстрастного цинизма главкома:

- Да что же вы их все хороните! Заживо! Достаньте хотя бы одно тело!..

- Достать тело? Хороший вопрос. Я признал состояние флота в целом и аварийно-спасательных служб в частности - закритическим еще три года назад. Мы ничего не сможем сделать самостоятельно, без международной помощи.

- Но ведь одной из основных целей недавних учений как раз и являлась операция по спасению людей с условно затонувшей подлодки К-141 «Курск»! Именно с этой подлодки, именно с такой глубины! И вы сами высоко оценили результаты учений. Разве не так было? - спрашивал отец одного из погибших офицеров, и он знал, о чем спрашивал. - Как это у вас сочетается?..

Адмирал отвел раздраженный взгляд в сторону. За его плечом стоял с каменным лицом вице-премьер Клебанов и поправлял галстук. Было очевидно, что он не желает отвечать на вопросы, оглашавшие взыскание погибших.

- Три года назад я доложил наверх, что спасательных средств у нас нет, - повторил главком и уставился на Клебанова, потому что снова, в какой уже раз прозвучал мучивший всех вопрос: «Когда же вы их достанете оттуда?»

Клебанов закончил поправлять галстук и снисходительно молвил, словно его спросили о доставке макарон в Видяево:

- Может быть, через несколько месяцев. Может быть, через год. Не знаю точно...

Какая-то женщина подбежала к нему, схватила за грудки и стала трясти:

- Так иди, сволочь, иди туда и спасай их сам!.. Несколько каперангов кинулись оттаскивать отчаявшуюся женщину от вице-премьера, но это оказалось непросто: «Подонки, подонки! Какие же вы подонки!..»

Клебанов опять долго поправлял галстук, а потом вдруг выпалил, не скрывая злобного отвращения:

- Получите вы своих сыновей! Получите!..

Родственники погибших моряков ждали в Видяево Путина и готовы были разорвать его на куски. Через два часа сорок минут, прошедших с начала трудной встречи с президентом страны в актовом зале Дома офицеров, они снова признали Путина своим президентом, за которого голосовали и которому доверяли, хотя вначале и ему кричали: «Да бросьте вы! Замолчите!..»

Но вопросов, на которые люди впервые получали четкие и внятные ответы, было все же больше, чем криков, а потом остались только вопросы и ответы. Крики смолкли. Путина слушали, горестно вздыхая, но даже и в этих вздохах чувствовалось облегчение. Надежда на справедливость чувствовалась.

- Трагедии на море были всегда, в том числе и тогда, когда нам казалось, что мы живем в очень успешной стране. Трагедии были всегда, - говорил Путин, - но того, что все у нас находится именно в таком состоянии, я не ожидал...

- Что же, у нас нет даже водолазов? - прозвучал вопрос.

- Да нет в стране ни шиша! - с гневом и болью произнес президент. - На вопросы за мои сто дней я готов ответить, а за те пятнадцать лет я готов сесть с вами на скамейку и задавать их другим.

- Но почему вы так медлили с иностранной помощью? - спросила девушка, у которой на «Курске» погиб брат.

Путин подробно объяснил, почему. Он говорил, что лодки этого класса начали проектировать в конце 70-х годов вместе со средствами спасения и что Северный флот ими располагал. Так ему было доложено, что располагал. Министр обороны маршал Сергеев 13 августа позвонил ему и рассказал, что спасательные работы уже развернули и от него лично как от президента, от страны, от других стран - ничего не требуется. Так говорил маршал.

- Так я и понял, - сказал Путин. - Они полагали, что у них есть все необходимые средства спасения. Оказалось, что их нет. Не на что было содержать - растащили, распродали...

По ходу встречи с места поднялась та самая женщина, которая трясла за грудки вице-премьера Клебанова.

- Мы с Украины, - сказала она, - а те деньги, которые вы обещали, обложат у нас такими налогами, что страшно.

- Дадим здесь наличными, - едва заметно улыбнулся Путин. - Через один из негосударственных фондов.

- А сейчас? - не унималась украинка.

- Я с собой-то не привез, - просто ответил Путин, и зал впервые за много дней тихо смеялся.

Потом были и другие вопросы. Не про деньги. Про быт и условия жизни в этих страшных видяевских домах без элементарных удобств, про весь этот неблагоустроенный поселок военно-морской базы подплава. И кто-то предложил, что, быть может, стоит здесь, в Видяево, организовать какое-нибудь акционерное общество, способное навести порядок.

- Ну зачем же? - удивился Путин. - Одни жулики у вас соберутся, ну в лучшем случае подмандят внешний вид пары зданий, и все. А деньги украдут... Женщины, надеюсь, меня простят за такое выражение. ,

Простили. И приняли ответ президента на тяжелый вопрос: почему он так поздно приехал к ним?

- Первое желание такое и было у меня, - признался Путин. - Но потом я подумал: один слух, что приеду, что бы тут произвел? А сколько людей я бы привез? Да мы бы тут не дали никому работать. А как было бы просто для меня. Приехав сюда сразу, я бы легко прикрыл себе одно место. Команды бы раздавал, ценные указания, а кто не выполнил - получите на всю катушку... Нет, вешать на реях адмиралов я не стану. Сначала надо разобраться во всем досконально, и только после этого можно назвать виновных...

Наконец последовал тот вопрос, который истерзал нервы всем собравшимся в зале Дома офицеров:

- Нам сегодня сказали страшную правду, что мальчиков наших достанут не раньше, чем через год...

- Нет! Нет! Нет!.. - Путин дернулся, словно от резко пронзившей боли. - Это произойдет в течение нескольких недель, я вам обещаю!..

На следующий день родственники погибших написали заявления о материальной помощи, указав, что речь идет о сумме в размере среднего оклада офицера за десять лет, исходя из шести тысяч в месяц. Так посоветовал сделать Путин, потому что, по его словам, слишком много в стране запутанных законов, которые загоняют в угол любую проблему. И пообещал в этом случае обойти их все.

Митинг памяти, который рвался провести адмирал Куроедов, чтобы затем - вперед, президент отменил по просьбе самих родственников. Траур в стране отменять отказался, хотя об этом его тоже просили. Отпевать пока некого, это так, но и надежда на иной исход, сколь ни тяжко расстаться с нею, не должна обманывать - ведь погибли же. Погибли...

До глубокой ночи не ложились спать на госпитальном судне «Свирь», превращенном на эти дни в плавучую гостиницу. Все разговоры начинались с одного: «Вот и встретились мы с нашим президентом...» За иллюминаторами «Свири» холодеющий, вполне уже осенний ветер рвал в клочья белесую мглу, пытаясь разредить ее, нависшую над каменистыми сопками, у подножия которых на самой границе воды и суши разбросаны никому ранее не ведомые двадцать военно-морских баз. Еще действующие атомные подлодки и надводные корабли приписаны теперь только к десяти из них: Видяево, Западная Лица, Ура-Губа, Сайда-Губа, Оленья Губа, Североморск, Гремиха, Гаджиево, Северодвинск и Полярный.

Гремиха - самая восточная база Северного флота. Когда-то здесь жили 30 тысяч человек, хорошо сознававших, зачем они тут и сколько зимних штормов выпадет на их долю, когда оказываются они полностью отрезанными от «большой земли». Как было когда-то, так и сейчас осталось, вот только сама жизнь сделалась еще труднее и хуже, и людей против прежнего едва ли треть держится на месте. Праздники редко - когда возвращаются корабли с боевого дежурства или раз в год наезжают гости из шефских городов - из Курска, Смоленска, Тамбова, Воронежа. Приедут шефы, привезут картошки, мяса копченого, сигарет, хорошего мыла, галантерейных мелочей для женщин - вот он и праздник.

А так что - живут люди и здесь. Мужчины несут службу и ходят в море. Женщины ждут. И про себя молят Бога, чтобы все у них там хорошо сложилось. Молитвы, должно быть, доходят куда надо, и все у них складывается хорошо, и домашние радости на берегу копятся, не истрачиваясь, чтобы уж разом...

Но бывает и так, что море дает понять, какой ценой оплачены эти скудные радости-то ли задним числом, толи авансом. Не разобравшись с прошлым, трудно это понять, да и слишком горькое дело размышлять, откуда пришла беда. И кажется в глухие и черные такие дни, что время здесь застоялось, растянувшись в одну, невыносимо долгую минуту молчания: «По живым еще вчера - по себе мы носим траур...»

15-16 августа 2015 года

#pic10.jpg