Еще в дороге оперативники посовещались и разработали план действий после приезда в австрийскую столицу. Он предусматривал полную скрытность и маскировку.

Для этого им следовало в первую очередь избавиться от русских кучеров. Поэтому, въехав в Вену, оперативники остановились на самой окраине, на неприметном постоялом дворе. Там они и переночевали.

Утром Углов позвал к себе старшего кучера, степенного Матвея, и спросил:

– Лошади отдохнули?

– Так точно, ваше благородие, – отвечал кучер. – Коренника, правда, неплохо бы подковать.

– Вот в дороге и подкуешь, – сказал Кирилл. – Вы с Кузьмой сегодня же возвращаетесь в Россию. Вот вам деньги на дорогу. Здесь и на еду хватит, и кузнецу заплатить. Только языки зря не распускайте и по ночам не ездите.

Напутствовав таким вот образом возниц, Углов облачился в свой щегольской камзол и отправился представляться российскому посланнику.

Граф Ланской принял надворного советника не сразу. Оно и понятно. Его имя было совершенно не известно дипломату. В начале разговора граф держался довольно холодно. Как видно, он принял Углова за очередного русского дворянчика, приехавшего в блестящую европейскую столицу в поисках развлечений.

Однако, прочитав бумаги, полученные Угловым в Преображенском приказе и скрепленные подписью могущественного графа Толстого, посланник взглянул на надворного советника иначе.

– Стало быть, вы, сударь, намерены встретиться с графом Сен-Жерменом и учинить ему допрос? – спросил он.

– Не совсем так, ваше сиятельство, – отвечал Углов. – Допрос Сен-Жермену мы точно учинить желаем, но таковое действие нельзя производить сразу. Вначале нам надобно собрать сведения, уличающие оного графа в злодействе.

– Но с чего вы взяли, что Сен-Жермен причастен к смерти нашего государя? – недоумевал Ланской. – Учтите, что граф – фигура весьма влиятельная. Он пользуется расположением императора Карла.

– О злодействе Сен-Жермена я имею надежное свидетельство от знающего человека, – заявил Углов. – Да и граф Толстой тоже в этом убежден. Но вы меня, как видно, не совсем верно поняли, граф. Я не собираюсь предъявлять Сен-Жермену никаких обвинений, устраивать здесь формальное дознание. Граф Петр Андреевич дал мне самые широкие полномочия. Я должен узнать как можно больше о деятельности Сен-Жермена против российского трона, затем проверить эти сведения. Если я вполне буду убежден в преступности оного графа, то могу действовать по своему усмотрению, тайно схватить его и доставить в Петербург или казнить на месте.

– Да, полномочия действительно самые широкие, – согласился Ланской. – Почти такие же, как и у самого графа Толстого. Но как вы намерены убедиться в преступности либо невинности графа? Вы собираетесь допрашивать его, используя пытку?

– Это вовсе не обязательно, – ответил Углов и покачал головой. – У меня есть собственные методы. Позвольте оставить их в тайне. Мне нужно лишь ваше содействие в том, чтобы ввести меня и моих помощников в тот круг, в котором вращается Сен-Жермен.

– Что ж, это возможно, – сказал посланник. – Граф вхож в самые аристократические салоны Вены. Значит, я должен ввести вас и ваших людей в высшее общество империи. В качестве кого вы хотите туда войти? Как доверенные люди графа Толстого?

– Вы, наверное, шутите, граф, – ответил на это надворный советник. – Ежели бы вы сделали таковое объявление, это было бы то же самое, как если бы громко провозгласили: «Берегись, Сен-Жермен, прибыли твои судьи!» Нет, огласка мне совершенно не нужна. Давайте сделаем так. Вы представите меня как доверенное лицо новой государыни Екатерины, человека, присланного для ведения переговоров с императором Карлом о заключении союза против турок. Такое объяснение не должно вызвать подозрений. Ведь всем известно, что покойный император Петр Алексеевич долго добивался такого союза. Одного из моих помощников можно представить как талантливого инженера и ученого, готового удивить европейцев своими открытиями. А второго – как одного из первых русских живописцев.

– Вот как? – удивился Ланской. – Но ведь такая репутация должна быть доказана! А вдруг обстоятельства потребуют от ваших помощников показать те знания и умения, каковыми они себя на словах наделяют? Тогда им грозит быстрое разоблачение!

– Не беспокойтесь, граф. – Углов усмехнулся. – Мои люди многое знают и умеют. Разоблачение им не грозит. Итак, давайте обсудим, как и когда мы сможем войти в высший круг венского общества.

Двадцать шестого марта в главном императорском дворце Хофбург давался пышный бал. Он назывался весенним и был посвящен приходу лучшего времени года. По церковному календарю шел Великий пост, но император не слишком строго придерживался ограничений, предписанных им, и решил не обращать на это внимания.

Едва только смерклось и на небе высыпали первые звезды, к парадному крыльцу дворца начали съезжаться кареты участников бала. Слуги в красных с золотом ливреях спешили к каретам, чтобы помочь гостям выйти из них. Дамы, украшенные драгоценностями, и кавалеры в роскошных камзолах устремлялись по лестнице вверх, в главный зал дворца.

Здесь огоньки тысячи свечей превращали ночь в ослепительный день. Слышался сдержанный говор. Слуги сновали меж гостями, разнося шампанское. Оркестр еле слышно настраивал инструменты.

В одной из групп гостей, самой многолюдной, привлекал внимание коренастый широкоплечий человек, одетый с изысканной простотой. Даже пристально вглядевшись в его лицо, трудно было сказать, каков же возраст этого мужчины. Иногда наблюдателям казалось, что он уже стар, ему далеко за пятьдесят. В другой раз сей господин, напротив, выглядел совсем молодым.

Так же неуловим был цвет его глаз. Одни люди утверждали, что они серые, другие – что зеленые. Некоторые вообще заявляли, что человек этот умеет менять их тон.

Это был знаменитый граф Сен-Жермен. Вокруг него собрались самые известные люди, находившиеся на балу, – министры, маршалы, именитые аристократы. Здесь же находились французский посол герцог Бель-Иль и английский – лорд Бентли.

Украшением этого кружка знаменитостей стали несколько прекрасных дам. Ввиду присутствия таковых разговор шел пока что вокруг предметов легких и изящных – новой итальянской оперы и работ венецианских мастеров, приобретенных императором в ходе поездки в свои итальянские владения. Впрочем, знаменитый дипломат, алхимик и оккультист – именно в таком качестве граф Сен-Жермен был известен при дворах европейских монархов – высказывал глубокие суждения и по этим куртуазным предметам.

К кружку избранных особ приблизился русский посланник граф Ланской в сопровождении трех мужчин.

Он подошел к министру иностранных дел империи барону Валленштайну, отвесил ему церемонный поклон и произнес:

– Вот, барон, хочу воспользоваться случаем, чтобы представить вам моего соотечественника Кирилла Углова. Господин Углов является доверенным лицом государыни императрицы Екатерины Алексеевны и послан ею к вам с одной важной миссией, о которой он позже вам сообщит. Заодно рекомендую обществу еще двух гостей из России: инженера Игоря Дружинина и живописца Ивана Углова.

– А что, разве в Московском царстве водятся инженеры и живописцы? – спросил французский посланник. – Правда, император Петр приучил нас к тому, что в его царстве имеются хорошие полководцы и даже моряки – недаром они смогли одолеть шведский флот. Но об инженерах и тем более мастерах кисти мы до сих пор не слыхали.

– Позвольте вам сказать, герцог, что вы ошибаетесь, – отвечал Кирилл Углов. Он говорил на родном языке герцога Бель-Иль весьма чисто и быстро, правда, с каким-то странным произношением. – Начну с того, что наше государство уже давно не называется Московским царством. Великий император Петр Алексеевич, которого вы только что упомянули, превратил свое царство в империю, столицей он сделал не Москву, а город Санкт-Петербург. А что касается до знатоков инженерных и живописных наук, то их у нас до недавнего времени и правда не было. Но мы изучили все европейские науки и искусства и теперь сами можем показать свои таланты в сих областях. Мои спутники с немалым удовольствием вам это докажут, как только представится случай.

– Да, я вижу, что ваш брат – а этот юноша, я полагаю, приходится вам таковым – полон разнообразных талантов, – сказал граф Сен-Жермен.

Голос у него был звучный, чарующий. Он словно обволакивал собеседника.

– Этот молодой человек, несомненно, создаст со временем полотна, не уступающие работам Каналетто или прославленного Веронезе. – Произнося эту тираду, великий алхимик так пристально смотрел на Ивана, словно хотел проникнуть ему прямо в душу.

– Вы мне сильно льстите, граф, – смело ответил Ваня. – Конечно, моей скромной особе далеко до мастеров, которых вы назвали. Но до сих пор в моем Отечестве вообще не было людей, способных к живописи. Меж тем у нас столько мотивов для изображения! Одна новая столица империи Санкт-Петербург дает их во множестве, не говоря об иных местах. Я уже сделал несколько видов нашей столицы. Если бы мне удалось выставить мои работы и произведения других русских мастеров здесь, в Вене, или в иной европейской столице, полагаю, для ее жителей они представляли бы большой интерес. Может, не столько как произведения искусства, сколько как виды мест, прежде неизвестных.

– Я же со своей стороны могу заверить вас, господа, что русские инженеры уже вполне овладели своим ремеслом, – вступил в разговор Дружинин. – Мы можем не только корабли проектировать, но и каналы строить, водоподъемные машины, другие изделия, вплоть до самых сложных.

– И что же, вы сможете и трубу зрительную изготовить наподобие той, которой пользовался Галилео Галилей? – спросил Сен-Жермен.

– Если вашему сиятельству такая труба надобна и вы дадите мне заказ, то недели за две сделаю, – смело ответил Дружинин.

Говоря это, Иван и его товарищ хотели не только защитить свою репутацию, но и отвлечь от себя внимание персон, присутствующих на бале, вернуть его к прежним, салонным темам беседы. Это им вполне удалось. Разговор перекинулся на зрительные трубы, изготовленные в Голландии, а затем вновь вернулся к работам знаменитых венецианских мастеров живописи.

Между тем на середину зала вышел главный шталмейстер, распорядитель бала, и провозгласил начало танцев. Заиграл оркестр, разговоры прекратились.

Дружинин, не теряя времени, высмотрел одну милую даму, которая находилась в кружке Сен-Жермена, и пригласил ее на гавот. Ваня, который никогда не умел танцевать, отошел к стенке, а Углов куда-то исчез.

Спустя примерно час – на смену гавоту успел прийти менуэт, потом позвучали гросфатер и полонез – Кирилл вдруг возник рядом с Полушкиным. Он выглядел усталым, но довольным, хотя несколько озадаченным. Углов высмотрел в толпе Дружинина и поманил его рукой. Вскоре оперативники собрались вместе.

– Ну что, натанцевался? – спросил Кирилл товарища.

– Ах, как жаль, что в эту эпоху такие консервативные нравы! – со вздохом проговорил Дружинин. – Я познакомился с очаровательной девушкой. Зовут Амалия.

– И что? Она уже занята? У нее жених? – спросил Ваня.

– Нет никакого жениха! Она весьма благосклонно встретила мое внимание, но тут же спросила, когда я нанесу им визит, смогу познакомиться с ее фатером и мутти. Увы и ах, совершенно ясно, что она рассматривала меня как перспективного жениха. Ну а я, как благородный человек, разумеется, не мог пойти на такой обман. Теперь скажи, что сам-то успел сделать? Ведь ты, как я понял, все это время вел какие-то переговоры?

– Да, я вел переговоры, причем довольно успешные, – сказал Углов. – Даже слишком! Вначале я в малой гостиной имел беседу с министром иностранных дел. Я изложил ему то поручение, с которым меня якобы отправила в Вену императрица Екатерина, и встретил весьма благосклонное отношение к этой идее. Министр дал мне понять, что его император может рассмотреть мое предложение о союзе против турок и принять его. Что теперь с этим делать, прямо ума не приложу!

– Боишься вмешательства в историю? – догадался Ваня.

– Ну да! Тут вмешательство, да еще какое! Ведь в реальности в это время никакого союза с Австрией Россия не заключала. Войну с турками, правда, вела, но не слишком успешно. А тут может получиться, что вся история пойдет иначе!

– Выход один – сворачивать эти твои переговоры, – решительно заявил Дружинин. – Можно, например, сказать министру, что ты ждешь каких-то дополнительных инструкций из Петербурга и заключить договор не можешь, пока они не придут. А мы получим время и закончим свое благородное дело. Как, кстати, с ним? Тут что-то прояснилось?

– Да, с этим тоже все на мази, – сказал Углов. – После министра я встретился с Сен-Жерменом. Сказал, что очень хочу с ним познакомиться, премного наслышан о его талантах. А особенно с ним хочет встретиться мой товарищ, дворянин Дружинин, который желает поговорить с графом о свойствах ртути, олова и других научных предметах.

– И что Сен-Жермен?

– Он меня выслушал, покивал и ответил, что готов принять нас, всех троих, уже завтра. У него в Вене есть особняк, который ему предоставил в пользование Иоганн-Фридрих, герцог Штирии. Правда, смотрел на меня при этом… – Углов передернул плечами, как от озноба, вспоминая взгляд графа. – Он словно видел меня насквозь. Должен признать, что дело с ним иметь трудно.

– Да, я тоже это понял, – согласился Ваня. – Я стоял рядом с ним и все время ощущал какое-то давление. Будто кто-то исподволь внимательно меня изучал. Мне кажется, граф обладает сильными гипнотическими способностями. В первый раз встречаю такого противника. Не сомневаюсь в том, что у него есть дар сродни моему. Не знаю, смогу ли раскрыть замыслы этого персонажа, отделить правду от лжи в речах Сен-Жермена, подчинить его волю своей.

– Ничего, не робей, Ваня, – ободряюще сказал Дружинин, обняв товарища. – Мы с тобой! Ты уже со многими противниками справлялся и с этим алхимиком тоже разделаешься!