Дом князя Дмитрия Михайловича Голицына располагался не где-нибудь, а на самом видном месте Петербурга, на Невском проспекте. Он вполне соответствовал положению своего хозяина, родовитого аристократа, происходившего из старинного боярского рода. С младых лет Дмитрий Голицын был в больших чинах. Император Петр сделал его капитаном Преображенского полка, а позже направил в Италию, где тот научился мореходному делу, получил навыки лоцмана. Впрочем, плавать по морю князю не пришлось. В начале Северной войны он был послом в Турции и сидел под арестом в Семибашенном замке, потом стал воеводой Белгородским, губернатором Киевским, в 1718 году возглавил Камер-коллегию и сделался сенатором.

Вместе с тем Дмитрий Голицын был одним из тех деятелей, выдвинутых Петром, которые в глубине души не одобряли нововведений первого русского императора. Особенно возмущала Дмитрия Голицына близость царя с безродной ливонкой Мартой Скавронской, которая стала русской императрицей.

Сама же Марта, то есть Екатерина Алексеевна, нисколько не сердилась за это на Голицына. Мало того, в последние годы правления Петра князь попал в опалу и был отстранен от дел. Так именно Екатерина вернула ему звание сенатора.

Еще про князя Голицына было известно, что он отличается крутым и гордым нравом, в еде и питье воздержан, ассамблеи и балы посещать не любит, проводит много времени за книгами. Находясь за границей, князь обучился нескольким иностранным языкам, читал на них и переводил. Император Петр не раз просил его переложить на русский ту или иную книгу.

Вот к такому человеку предстояло отправиться Углову, чтобы допросить его, возможно, даже предъявить ему обвинение в государственной измене и убийстве царя. Все это Кирилл должен был сделать, не имея фактически никаких полномочий.

В связи со сложностью предстоящего допроса оперативники решили провести совещание. Они собрались в номере, который занимали Углов и Ваня.

– Трудности начнутся с первого шага, – заговорил Углов. – Если во всех прежних случаях я действовал, в общем-то, напрямик, приходил и предъявлял обвинение, то здесь эта тактика, скорее всего, не пройдет. Князь Дмитрий – человек не робкого десятка. Об этом мне граф Толстой говорил. Да и все данные, которые я собрал, еще когда готовился к заброске, свидетельствуют о том же самом. То есть взять его на испуг не получится. Он может попросту выставить меня за дверь. Что тогда прикажете делать? Снова бежать к графу Толстому? Но старик уже ясно сказал мне, что его влияние упало. Да и вообще разрешение на допрос и тем более арест такой персоны может дать лишь сама государыня.

– Слушай, но ведь ты весной вроде беседовал с ней, – напомнил Ваня. – Говорил тогда, что она отнеслась к тебе весьма благосклонно. Кажется, ты ей даже понравился. Почему бы тебе не пойти на прием в Зимний дворец и не напомнить Екатерине о себе? Возможно, она и даст тебе разрешение на допрос Голицына.

– Да, это неплохая идея! – подал голос Дружинин. – Что может быть лучше, чем поддержка государыни?

– Да, разумеется, лучше ничего быть просто не может, – отвечал Углов. – Весь вопрос в том, насколько этот план реалистичен. Во-первых, неизвестно, пустят ли меня вообще во дворец. В прошлый раз я был проведен и представлен князем Меншиковым. Теперь мне, наоборот, надо всячески избегать встречи со светлейшим Александром Даниловичем. Он на меня сердит, и неизвестно, что выйдет из такого рандеву. А во-вторых, ты помнишь, что мне рассказал граф Толстой? Императрица болеет, причем тяжело. У нее недостает сил даже на то, чтобы заниматься флотом, которым она всегда интересовалась. Почему же Екатерина станет вспоминать и принимать какого-то надворного советника? Нет, боюсь, что из этого замысла ничего не выйдет.

– А может, снова использовать меня? – предложил Ваня. – С Долгоруковым это прошло! Помните, как он испугался, когда я стал все его замыслы и страхи озвучивать? Давайте и сейчас так сделаем. Голицын струхнет, и ты возьмешь его голыми руками.

– Голыми руками, как же! – Углов усмехнулся. – Нет, здесь этот номер не пройдет. Князь Дмитрий Михайлович – совсем другой человек, чем Долгоруков. Я же только что говорил – он отличается начитанностью, весьма редкой для этой эпохи. Его библиотека – не здесь, а в имении в Архангельском, под Москвой – насчитывает шесть тысяч томов! Князь Голицын вовсе не подвержен суевериям. Если ты начнешь перед ним показывать свое внутреннее видение, то он, скорее всего, сочтет это шарлатанством или, хуже того, хитрой полицейской провокацией. Еще неизвестно, как князь себя в таком случае поведет. Этот человек отличается крутым нравом. Он может позвать слуг, приказать им выгнать нас взашей, при этом еще и побить хорошенько.

Оперативники задумались.

Потом Дружинин произнес:

– Так ты говоришь, что князь отличается начитанностью? Можно сказать, он человек Просвещения? В Италии учился? Вот за эту ниточку и надо дергать!

– Что ты имеешь в виду? – почти хором спросили Углов и Полушкин.

– Я хочу сказать, что идти к князю надо и правда вдвоем, – отвечал Дружинин. – Только брать тебе с собой надо не Ваню, а меня. Если точнее, то я там буду вроде как главный, а ты при мне. Целью своего визита мы объявим научную консультацию.

– Ага, я, кажется, понимаю! – воскликнул Углов. – А ну, давай подробней!

– Надо заранее послать князю письмо, – стал объяснять свой замысел Дружинин. – Дескать, так, мол, и так. Мы, птенцы гнезда Петрова, обучавшиеся, как и вы, за границей, прибыли в родные палестины, но встретили здесь немалые трудности. Не ведаем, как приложить иностранные знания к здешним реалиям. Прослышали мы о великой образованности вашего княжеского сиятельства и покорнейше просим оказать нам содействие. Говорить в основном буду я и напирать на навигацкую науку. Князь именно ей в Неаполе обучался. Меня, кстати, тут подрядили сделать расчет одного канала. Вот я об этой работе и стану распространяться.

– Но расчет канала и морская навигация – совершенно разные вещи, – заметил Ваня.

– Ты прав, – подтвердил Дружинин. – Но канал у меня – только реалистичный антураж. Потом пойдет в ход и выдумка. Мол, меня просят водить суда в Стокгольм, а потом и в Англию, а я мелей балтийских боюсь, да и вообще добрый совет нужен.

– Хорошо, а я-то тут при чем буду? – спросил Углов. – Как мы перейдем от твоей навигации к нашему убийству?

– Весь расчет будет строиться на том, что князя удастся разговорить, – ответил Дружинин. – Когда пойдет общая беседа, тут и ты сможешь пожаловаться на свои трудности. Вот, мол, государыня и Меншиков поручили тебе такое ответственное задание. Ты многое сделал, но злодея изловить пока так и не смог. Вот и послушаем, что князь Дмитрий Михайлович нам на это ответит.

– Хорошо, допустим, он вам что-то скажет, – заметил Ваня. – Но как вы узнаете, правду он говорит или нет? Что вы дальше с его высказываниями делать будете? Тут надо точно знать, врет его сиятельство или нет. А это могу сказать только я. Так что идти к Голицыну надо не вдвоем, а втроем. У меня, кстати, и предлог есть, чтобы к князю наведаться. Я ведь тоже в Италии учился, как и он. И в Неаполе бывал.

Дружинин и Углов переглянулись.

Потом Кирилл сказал:

– Да, ты прав. Без тебя мы ничего узнать не сможем. Что ж, решено, идем втроем. Ну что, будем писать письмо князю Дмитрию Михайловичу?

Послание они составляли долго и тщательно. Тут важно было каждое слово. Наконец письмо было написано и отослано.

Спустя два дня княжеский лакей принес ответ. Дмитрий Михайлович Голицын милостиво соглашался принять трех дворян, просящих у него помощи и совета, и назначил им время визита.

Оперативники обдумали и обсудили каждую деталь своих костюмов. Они сели в сани, нанятые здесь же, у гостиницы, нарочно самые дорогие, с фонарями на оглоблях, с медвежьей шкурой, укрывающей сиденье, и отправились в гости.

Члены группы, разумеется, уже видели в Петербурге роскошные особняки, но дом князя Голицына поразил их своим убранством. Это был настоящий дворец. Мраморные колонны, гобелены, пушистые ковры, покрывавшие пол, позолоченные канделябры с десятками свечей – все подчеркивало богатство и высокое положение хозяина.

Везде сновали вышколенные лакеи в ливреях. Один из них, самый важный, проводил гостей в кабинет князя.

Тот не встал навстречу гостям. Он лишь милостиво склонил голову, когда увидел их.

Князь был в красном камзоле и парике. Крепко сжатые губы выдавали суровый характер хозяина дома. Лицо красивое, породистое. Черные, чуть прищуренные глаза твердо смотрели на визитеров.

Гости церемонно поклонились хозяину дома.

Потом Дружинин представился, поблагодарил князя за милостивое согласие принять их и сказал:

– Я просил позволения привести с собой своих товарищей, братьев Угловых. Совета у вашего сиятельства прошу не только я. Надворный советник Кирилл Андреев сын ведет важное расследование. Он тоже хотел бы узнать ваше мнение по своему делу. А его юный брат Иван ищет, с кого бы написать портрет. Возможно, ваше сиятельство сделает ему такой заказ.

– Ну, о портрете после говорим, – отвечал князь. – Пока что изложите ваше дело.

Начало беседы не внушало оперативникам особых тревог. Видно было, что князь настроен на сугубо деловой, серьезный разговор.

Дружинин заговорил о своей проблеме. Мол, некие купцы поручили ему организовать проводку торговых судов в Стокгольм, Гетеборг и далее, в английский Портленд. Он не совсем уверен в точности морских карт, боится мелей и рифов, а потому и просит совета. Попутно Игорь словно между делом ввернул, что ведет свой род из орловских бояр.

Князь вначале держался довольно сухо, но потом разговорился. Он достал из шкафа карты Балтийского моря, расстелил их на столе и начал показывать Дружинину, как сам повел бы караван. Они немного поспорили о разных школах составления лоций – итальянской, к которой был приучен князь, и английской, знакомой Дружинину. Поговорили также о секстанах, о разных типах торговых судов. Видно было, что хозяин дома вполне поверил в познания своего гостя и признал в нем знатока морского дела.

Когда все советы были даны и маршрут до самого Портленда проложен по карте, князь вновь сел в кресло и произнес:

– Приятно видеть молодого человека, столь сведущего в навигацкой науке и взыскующего еще больших знаний. Да, это настоящее достижение покойного государя Петра. Тут надо воздать ему должное. Он не напрасно многих юношей за границу посылал.

– Совершенно согласен с вашим сиятельством, – отвечал Дружинин. – Наглядное свидетельство справедливости слов ваших – это мои товарищи, такие же дворяне, посланные за границу для обучения. Вот Углов Кирилл тоже многому научился в Англии, но только не в мореходном деле, а в сыскной науке. Оные познания ему весьма пригождаются.

– Но они не всегда могут выручить, – подхватил Углов мысль товарища словно эстафетную палочку. – Вот я, казалось бы, много чему научился у английских своих наставников, а распутать дело, которое мне поручила сама государыня, пока не могу.

– Сама Екатерина поручила? – заинтересовался Голицын. – И что за дело?

Углову только того и надо было. Он не стал дожидаться повторного приглашения и начал излагать историю расследования предполагаемого убийства императора Петра. Рассказ его занял порядочное время. Красивые стенные часы с фигурами солдат, движущимися на циферблате, показывали, что прошел целый час.

Князь не особо поразился сообщению Углова об отравлении императора Петра. Сперва он слушал Кирилла со снисходительным видом, потом явно увлекся. Надворный советник завершил свое повествование историей о том, как был проведен последний допрос графа Сен-Жермена.

– Значит, он вам сказал, что Бассевич знает людей, готовивших убийство императора Петра? – уточнил Голицын.

– Да, он якобы прочел это в душе голштинского советника, – подтвердил Углов.

– Эти люди принадлежат к числу придворных?

– Двое из таковых придворных, а один, очевидно, из раскольников будет.

– Очень интересно! – заключил князь, откинулся на спинку кресла, надолго задумался, затем произнес: – Что ж, это похоже на правду. Я знаю, по крайней мере, трех светских особ, которые могли желать смерти императора. Один – это князь Василий Долгоруков. Другой – достаточно близкий мне человек. Его имя я не стану называть, к тому же уверен, что он не стал бы готовить такое злодеяние. А третий – это всесильный временщик, светлейший князь Меншиков.

«Вот уж попал пальцем в небо! – подумал Углов. – А может, он нарочно нас от себя и своих друзей отводит?»

Вслух же Кирилл сказал:

– Тут я, ваше сиятельство, скажу, что светлейший князь Александр Данилович оказал самую большую поддержку моему расследованию. Во дворец меня ввел, государыне представил. Без его содействия я бы и шагу не мог сделать.

О своем знакомстве с главой Преображенского приказа графом Толстым Углов решил князю не сообщать.

– Поддержку, говоришь, тебе оказал? – с усмешкой проговорил Голицын в ответ на его слова. – Это он может. И участие выкажет, и поддержит. Но все в глаза. За спиной же яму тебе будет копать, потом столкнет тебя в нее, да еще и смеяться над тобой будет. Ты, надворный советник, я вижу, в людях недостаточно понимаешь и придворной жизни совсем не знаешь. Так я тебя просвещу. Это и будет мой тебе совет. Князь Александр Данилович – тот самый человек, который был больше всех заинтересован в смерти царя Петра. Почему, спросишь. Да потому, что царь воровство его, Алексашки, насквозь видел. В последние годы терпению государеву конец пришел. Вот он Алексашку и лишил всех должностей: и губернатора Петербурга, и президента Военной коллегии. Я своими ушами слышал слова императора о том, что он собирался светлейшего князя под суд отдать, а после того сослать в каторжные работы. Кроме меня, при этом был еще генерал-прокурор Ягужинский. Он мою правоту подтвердить может. Так что насчет раскольников не знаю, а среди приближенных Петра точно был человек, который мог его убить.

Углов не мог поверить своим ушам. Он посмотрел на Ваню, мол, правду ли говорит хозяин дома, не водит ли нас за нос?

Полушкин понял его взгляд и едва заметно утвердительно кивнул. Дескать, все правда.

Между тем Дружинин видел, что хозяин считает их визит оконченным, поднялся и произнес:

– Спасибо вам, ваше сиятельство, за советы, за подсказки. Мы хотели бы отблагодарить вас за любезность, но можем по скудости своей предложить только одно: пусть наш друг Иван напишет ваш портрет. Поверьте: он работает хорошо, может, лучше всех тех иноземных мастеров, которые сейчас подвизаются в России.

Князь пожал плечами. Он явно пребывал в нерешительности.

Ваня понимал это и сказал:

– Давайте, ваше сиятельство, я прямо сейчас сделаю карандашный эскиз. Ежели он вам понравится, то скажите, и я завтра приду портрет ваш писать. А не глянется – что ж, значит, так тому и быть.

Князь Дмитрий Михайлович согласился. Ваня достал из папки, принесенной с собой, лист ватмана, карандаш, примостился на краю стола и начал делать набросок.

В самый разгар работы дверь кабинета открылась и вошла девушка лет семнадцати, в белом платье.

– Ах, отец, у вас гости. Я не знала, – смущенно произнесла она, собираясь выйти.

– Не уходи, мы уже закончили наш разговор, – сказал князь и представил девушку гостям: – Дочь моя младшая, Анна.

Он мог и не делать этого. Сходство между отцом и дочерью бросалось в глаза.

– А это дворяне, пришедшие просить моего совета, – продолжал князь. – Угловы, Кирилл да Иван, с ними господин Дружинин.

– А что этот юноша делает? – воскликнула девушка, разглядев, чем занят Ваня. – Неужто ваш портрет рисует?

– Ну, это не совсем портрет… – сказал князь, забыв, как называется то, что делал Ваня.

– Я, княжна, пока набрасываю только карандашный эскиз будущего портрета, – пришел ему на помощь Иван. – Если его сиятельство будут довольны, тогда и до настоящего портрета дело дойдет.

Анна Голицына подошла ближе, взглянула на работу Вани и воскликнула:

– Ах, папенька, как же вы можете быть недовольны? Это прелесть что такое! Как похоже!

– А что, уже готово? – спросил князь, заинтригованный оценкой дочери. – Смотреть можно?

– Сейчас, ваше сиятельство, сию минуту, – ответил Ваня, нанес еще несколько штрихов и передал готовый эскиз князю.

Голицыны, отец и дочь, склонились над листом.

– Это просто замечательно! – воскликнула Анна. – Какое сходство!

– А что, и правда недурно, – оценил князь работу Ивана. – Что ж, я согласен. Пиши мой портрет, ежели хочешь. Я благодеяний не принимаю и хорошо заплачу за труды! Когда думаешь приступить?

– Да завтра могу, – отвечал Ваня. – Только желательно в светлое время.

– Приходи около полудня. Я два часа смогу тебе посвятить, – сказал князь.

– А вы что же, сему мастерству учились? – спросила Анна, пока Иван укладывал свою папку.

– Да, я учился в Италии, – отвечал художник, не отрывая глаз от юной княжны.

Лист ватмана, неправильно уложенный, при этом вылетел из папки и упал на пол. Ваня и Аня одновременно наклонились за ним, столкнулись руками и покраснели.

– Я пойду, – буркнул Иван, поспешно застегнул папку и устремился к выходу вслед за своими товарищами.

Все-таки уже у самой двери он не удержался, обернулся и взглянул на очаровательную юную княжну.