Игорь вновь оказался на улице, остановился и задумался. Что делать? Произошла катастрофа, это ясно. Друзья арестованы, сидят в каземате, он сам, как видно, тоже находится под следствием и будет взят, как только явится к этому самому капитану Метелкину. Его вещи заперты в запечатанном номере, денег едва хватит на то, чтобы расплатиться с извозчиком.

Да, извечный русский вопрос: что делать? Видимо, надо начать с того, что отыскать новое убежище, сменить имя и облик, достать денег, после этого начать поиск друзей и попробовать их освободить. Вдруг удастся?

Придя к такому решению, бывший майор и дворянин, посланный для обучения в Англию – теперь обо всех этих легендах ему следовало забыть, – спустился с подъезда на мостовую и направился к возку, ожидавшему его. По дороге он решал задачу: какой новый адрес назвать извозчику?

От этих мыслей его отвлек нежный девичий голос, раздавшийся за спиной:

– Господин Дружинин? Я не ошиблась?

Игорь обернулся. Рядом стояла девушка лет семнадцати. Кажется, он где-то ее видел.

– Княжна Голицына! – вспомнил Дружинин. – Анна Дмитриевна, кажется? Что вы здесь делаете?

– Вас жду, что же еще! – отвечала девушка. – Уже неделю сюда прихожу. Папенька ругается сильно, грозит в деревню отправить. Но где же еще я вас встретить могу? А ежели не увижу, то Ваня совсем пропадет!

– А, так вы из-за Ивана! – воскликнул Дружинин. – Стало быть, вы знаете, отчего все это. Впрочем, давайте не будем стоять здесь, сядем ко мне в возок да поедем отсюда.

– Да, это вы верно говорите, – согласилась Анна Голицына. – А то нас услышать могут.

Дружинин подсадил девушку в возок, устроился сам. Он велел кучеру ехать к Невскому, а по нему – к адмиралтейству.

– Только ты не спеши, братец, – сказал он. – Нам торопиться некуда. – Когда возок тронулся, Игорь наклонился к девушке и сказал: – Расскажите мне все, что знаете, с самого начала.

– Да, так будет правильно, – отвечала она. – Я вам все как на духу скажу.

Началось все в конце января. В тот день Иван должен был, как обычно, явиться в дом Голицыных, чтобы писать портрет княгини, матери Ани.

– Как княгини? – удивился Дружинин. – Ведь Иван портрет вашего батюшки писал!

– Так эта работа уже давно закончена, – отвечала Аня. – Она очень понравилась батюшке и дяде моему, князю Михаилу Михайловичу Голицыну, тоже. Тот портрет папенька в кабинете у себя повесил. Ване заказал маму писать.

– А почему же не вас? – уточнил Дружинин. – Ване это, наверное, больше понравилось бы.

– Как же можно? – вспыхнула девушка. – То было бы нехорошо. Ваня это прекрасно понимал и даже разговор такой не заводил. Мы же оба знали, что меж нами союза быть не может, что нас вскоре разлучат. Но пока он маму писал, я могла каждый день его видеть. Мне и того было довольно. Вот и в тот день мы его ждали. Мама уже приготовилась, платье надела. Ваня всегда очень точен был, ни на минуточку не опаздывал. А тут ждем час, два, а его все нет. Мы с мамой подумали, может, заболел. Ведь по городу, как и всегда зимой, хворь ходит. У нас в доме двое слуг недомогают. Но папа заподозрил неладное и послал своего человека узнать. Тот вернулся и сразу к батюшке в кабинет прошел. Они там заперлись. Потом этот посланный, Григорий его звать, вышел. Я к нему, что, мол, и как? Он говорит, дескать, батюшка строго запретил что-либо о том предмете рассказывать. У меня уж тогда сердце сжалось. Чую, беда случилась. Побежала я к папеньке, стала просить, чтобы сказал, что с Ваней стало. Ну, уговорила. Оказалось, что еще вчера вечером в гостиницу, где Ваня с его товарищем, господином Угловым, жили, явился какой-то капитан Метелкин из Преображенского приказа. С ним солдаты и карета тюремная. Их обоих, то есть Ваню и Углова, арестовали и отвезли в Петропавловскую крепость. Я стала спрашивать, в чем их обвиняют. А папа мне говорит: «В государственной измене и других преступлениях, столь же тяжких. Так что портрет моей супруги останется неоконченным». Я попробовала папеньку уговорить как-то за Ваню заступиться, но он сказал как отрезал: «Даже и не думай! Никто в Преображенском приказе не будет смотреть, художник он, капитан или еще кто. Забудь этого Ваню, будто его и не было. Тем более он все равно тебе не пара. Может, оно даже и лучше, что так вышло». Батюшка запретил мне впредь о том говорить. Так что у меня вся надежда только на вас осталась. Мне Ваня сказывал, что вы куда-то уехали и вернуться должны. Вот я и стала к гостинице ходить в надежде вас увидеть. Может, вы придумаете, как Ваню спасти?

Дружинин не стал сразу отвечать на этот вопрос. Он спросил, не знает ли она еще какие-то подробности. Кто ведет дело братьев Угловых, какие именно обвинения им предъявлены? Однако выяснилось, что больше ничего Аня не ведает.

Тогда Дружинин сказал:

– А теперь, Анна Дмитриевна, я отвечу на ваш главный вопрос. Да, я уверен, что смогу спасти своих товарищей. Как – пока не знаю. Возможно, мне для этого понадобится ваша помощь. Так что нам нужно будет поддерживать с вами связь. Но как? Вот этого я не могу придумать. Показываться у вас в доме мне ни в коем случае не стоит. Ваш отец меня не примет.

– Вы мне скажите, где будете проживать, и я туда свою горничную Машу пришлю, – предложила Аня. – С ней весточку и передадите.

– Это все хорошо, но я пока не знаю, где буду жить, – отвечал Дружинин. – А вот и ваш дом, мы мимо него едем. Знаете что? Давайте так условимся. Вы каждый день, начиная с завтрашнего, допустим, сразу после полудня, будете прогуливаться возле вашего дома. В этом вам батюшка не может отказать. Если мне нужно будет что передать, я к вам подойду. А сейчас ступайте, а то отец что-то заподозрит и вообще из дому вас выпускать не будет. Спасибо, что нашли меня и это известие передали.

Аня вышла, Дружинин проехал еще немного. Когда впереди показалась площадь перед дворцом императора Петра – будущая Дворцовая, пока еще не оформленная, – он велел кучеру поворачивать и ехать в другой конец Невского проспекта, где находилась биржа извозчиков.

Там Игорь расплатился с возницей, причем весьма скупо, отчего заслужил презрительную ухмылку, сгрузил свой багаж и стал ждать. Когда прежний извозчик отъехал, Дружинин нанял другого, самого дешевого, и велел ему ехать на Садовую, к одному из тамошних постоялых дворов.

«Прошло то время, когда я был богатым барином, – подумал Дружинин. – Теперь придется пожить в бедности».

За Средним проспектом, будущей Гороховой улицей, располагались самые дешевые ночлежки. Оперативник отнес багаж в комнатенку, отведенную ему, сел на кровать – стула тут не было – и задумался. Ему надо было найти ответы на множество вопросов и составить план действий.

«Угроза ареста висела над нами еще с прошлого года, – думал он. – Наконец-то это случилось! Как назло, в тот самый момент, когда меня не было в Питере! Хотя, может, это и к лучшему, а то и меня с ними замели бы. Кто же их подставил? Опять Меншиков, как в прошлый раз, или кто-то еще? Почему их арестовала команда из Преображенского приказа? Ведь его возглавляет наш благодетель граф Толстой! Или уже не он? Впрочем, это неважно. Надо придумать, как мне с ними связаться и вытащить. Возможно ли организовать побег? Насколько я помню, в эту эпоху такие номера вообще ни разу не случались. У меня вряд ли получится сломать эту традицию. Где я возьму людей и, главное, деньги? Без них вообще ничего сделать невозможно. Что, опять идти к купцам, подряжаться выполнять инженерные расчеты? Но это слишком долгий путь, тут потребуется несколько недель. А ребят, может, пытают. Вдруг их завтра уже казнят! Что тогда? Может, снова связаться с Аней и попросить денег у ее папеньки, князя Голицына? Что ж, возможно, и даст, он богат. Но как это унизительно – просить денег через девушку! Нет, к черту! Все не то. Надо четко сформулировать стоящие передо мной задачи, потом искать пути их решения».

Майор встал, порылся в багаже, отыскал несколько листов писчей бумаги, чернила и перо.

За несколько минут он записал следующее:

«1. Собрать всю информацию относительно ареста: кто отдал приказ, какое обвинение, кто ведет следствие, когда суд, что грозит.

2. Найти способ связаться с ребятами.

3. Как их освободить?

4. Достать деньги».

Теперь, когда приоритет задач был определен, можно было приступать к их выполнению.

Дружинин распаковал и осмотрел свой гардероб. Многие вещи остались в гостинице, в опечатанном номере. Но из всего прочего можно было соорудить приличный костюм. Оперативник посидел, подумал, потом надел хороший камзол, влез в сапоги, накинул на плечи полушубок. В таком виде его можно было принять за чиновника среднего ранга или, скажем, за корабельного инженера.

После этого пешком направился к зданию, где располагался Преображенский приказ.

Идти было довольно далеко, почти через весь город. Возле одного крепкого особняка близ Фонтанки дорогу ему преградила груда земли, возле которой стояла кучка людей.

Подходя, Дружинин услышал разговор.

– Глубже надо рыть, барин, – проговорил человек в скромной поддевке, похожий на землекопа, обращаясь к важному господину. – Надо еще аршин выбрать и вести канаву к Фонтанке.

Рядом, опираясь на лопаты, стояли пять-шесть человек самого простого вида.

– Да куда уже глубже?! – возражал ему другой, одетый примерно так же. – Не видишь, что ли, сколько мы не роем, а все вода выступает. Как бы не наоборот было, что она в подвал из Фонтанки идет.

– Что ж вы за мастера?! – воскликнул барин. – Одних нанимал, теперь других, а подвал как был полон воды, так и остался.

Дружинин, уже отошедший от них, вдруг остановился и вернулся назад.

– Так и будет у вас вода стоять, – уверенно заявил он. – Тут не просто канаву копать надо, а дренажную систему делать, трубы прокладывать. Вам, милостивый государь, не землекоп, а инженер нужен.

Хозяин дома, величавый старик в золоченом камзоле, смерил взглядом незнакомца, решившегося давать ему советы, и, видимо, остался удовлетворен тем, что увидел.

– Что же, сударь, ты разве понимаешь в этом предмете? – спросил он.

– Да, понимаю, – отвечал Дружинин. – Я дренажное дело в самой Голландии изучал, а уж лучше тамошних жителей никто не умеет с водой бороться.

– Так, может, возьмешься с моей бедой справиться? – спросил старик.

Именно такого предложения Дружинин и ждал. Они с хозяином дома, подверженного затоплению, договорились о том, что господин инженер за два дня соорудит дренажную систему, осушит фундамент и подвал дома. За работу он получит двадцать пять рублей, из них три – авансом.

Дружинин взял у бригадира землекопов складной аршин, уровень, спустился в подвал, составил чертеж. Через полчаса землекопы уже начали прокладывать трубы в нужном направлении. После чего он получил свой задаток и двинулся дальше.

«Вот что значит правильно составить план, – размышлял инженер на ходу. – Он тут же стал осуществляться сам, хотя и с конца».

Достигнув Преображенского приказа, Дружинин поднялся к кабинету Толстого и спросил чиновника, дежурившего там, когда он сможет попасть на прием к графу. На что ему ответили, что Петр Андреевич Толстой приказ более не возглавляет. Он уехал в Австрию по заданию государыни. За него теперь Андрей Иванович Ушаков.

– Ах, как досадно! – воскликнул Дружинин. – А я подал на имя графа записку об улучшении сыскного дела в России. Хотелось бы узнать ее судьбу. Где бы это сделать?

– А вот пожалуйте в канцелярию, – предложил дежурный.

Настырный посетитель прошел в канцелярию, по дороге моля Господа, чтобы там по нелепой случайности не оказался тот самый капитан Метелкин, который приходил арестовать Углова, его брата, а также некого Игоря Дружинина.

Но никакого капитана в канцелярии, на счастье, не оказалось. Дружинин спросил, какой чиновник здесь ведает делами лиц, недавно арестованных, и присел к столу, указанному ему.

Человек, работавший за ним, о судьбе записки, поданной просителем, ничего не знал, однако был стимулирован рублевой монетой и пустился в поиски. Результатов они не принесли. Однако проситель ничуть не расстроился, даже напротив, проникся к хозяину стола симпатией и стал расспрашивать его о делах.

А поскольку беседовать на служебном месте было неудобно, собеседники покинули приказ и переместились в ближайший трактир. По дороге они прихватили с собой еще одного чиновника.

Там, в трактире, за штофом известного напитка, потекла вдумчивая беседа, на которую Дружинин потратил два рубля, оставшиеся от задатка. Эти расходы оказались не напрасны. К концу вечера Игорь много чего узнал о судьбе своих друзей.

Оказалось, что в последний месяц, сразу после того как граф Толстой оставил свой пост, волной пошли аресты людей, обвиняемых в государственной измене. В основном брали тех, кто чем-то не угодил светлейшему князю Александру Меншикову.

В числе лиц, арестованных по его указанию, были и братья Угловы. Их, как и прочих персон, взятых по аналогичным делам, ожидал скорый суд. Обычный приговор по такому делу был суров – битье кнутом, лишение чинов и ссылка в Сибирь.

Личности, арестованные по делам об измене, содержались, как правило, в Петропавловской крепости, бежать из которой еще никому не удавалось. Тамошняя стража славилась своей неподкупностью, порядок был строгий.

Таким образом, первый пункт плана, намеченного Дружининым, был выполнен: вся нужная информация собрана. Правда, ему было абсолютно неясно, как подступиться к следующим двум пунктам, то есть связаться с арестованными и освободить их.

Зато все было понятно с пунктом четвертым. Дружинин оставил своих новых знакомых за столом трактира и вернулся к дому на Фонтанке, где проследил за ходом дренажных работ. Уровень воды в подвале уже заметно понизился. На следующий день можно было надеяться получить оставшиеся деньги, аж двадцать два рубля согласно уговору. Этой суммы при скромном образе жизни должно было хватить на несколько недель.

Возвращаясь на постоялый двор, Дружинин пришел к выводу, что завтра ему необходимо вновь увидеться с княжной Голицыной. Без ее помощи он обойтись не мог.