Глава 1

После операции на раненую ногу, проведённую Алёной, Симак спал, в спальном расположении бункера охраны. Алёна молча сидела на его кровати, и слегка поглаживала нежной рукой коротко-стриженную голову в мелких порезах и царапинах. Серёга о чём-то спорил с Левинцом, переходя с басистого баритона на визгливый тенор, разбавленный грязными ругательствами. Их крик блуждал между бетонных стен, освещённых тусклым жёлтым светом изредка помигивающих ламп. Тихо гудел еле слышный за толстыми стенами дизель, мерный звук работы которого навивал дремоту. Не открывая глаз, Симак вздрогнул, тело дёрнулось, будто в судороге. Алёна ласково приобняла его, как обнимают своих маленьких детишек заботливые мамы. Его секунду назад сжавшееся в струну и от того потвердевшее тело, в миг расслабилось, и сразу будто бы растеклось по всей поверхности кровати. Ему снилась дверь. Эта огромная дверь, за которой была сама неизвестность. Хотелось бежать. Но дверь, словно магнит, притягивала его к себе. Во сне он оглянулся назад — коридор был замурован. Вместо боковых дверей туалета, кухни, генераторной и лазарета — свежая кирпичная кладка. Зелёная облупившаяся краска топорщится на стенах, словно растрескавшееся русло ссохшейся реки. Пол покрыт некогда белой, а ныне цвета ржавчины — кафельной плиткой. Он услышал сильный удар, от которого вздрогнул пол под ногами. Громадная дверь, весившая на вид не менее трёх тонн, ожила, и со скрипом медленно поползла на Симака. Он слышал, как поскрипывают механизмы, как стучат шестерни своими проржавевшими зубьями. Симак подбежал и упёрся в неё руками, пытаясь не дать, помешать ей открыться. Он знал точно — за дверью нечто, несущее страх и смерть, нечто, заточенное в эту темницу много лет назад, и выпускать это нечто было нельзя. Он напрягся, сильнее давя на толстую плиту холодного металла, но его усилия были тщетны — дверь с грохотом продолжала отворяться. Вот он увидел, как что-то просунулось в щель, что-то похожее на руку. Эта рука пыталась ухватить его, Симака, и он сильнее вдавил ладони в металл, пытаясь пересилить невидимый механизм. От напряжения из глаз текли слёзы. Он услышал позади себя шаги. Сил повернуть голову, и обернуться уже не было, напряжённое тело свело мышечной судорогой. Краем глаза он увидел рядом со своими руками, лежащими на железе двери, ещё чьи-то руки. Дверь остановилась. Что-то оглушительно хлопнуло, глухо щёлкнуло в стене, и он почувствовал, что дверь медленно поползла в обратную сторону. Превозмогая боль стянутых в струны мышц, Симак посмотрел на помогавшего ему человека — им оказался незнакомый мужчина, лет пятидесяти, с посеребренными сединой висками и морщинистым лицом, крепкого телосложения. Одет человек был в грязноватый камуфляж «мультик», поверх которого был надета разгрузка с торчащими из карманов магазинами к «АК». Дверь гулко хлопнула, огласив скрипучим эхом тёмные коридоры подземелья; покрытый испариной Симак в изнеможении опустился на колени, щекой прислонившись к холодному металлу. Вспомнив о своём нежданном помощнике, он оглянулся, но рядом уже никого не было, лишь пустой коридор с помигивающими лампами, озаряющими пространство туннеля ржаво-жёлтым светом…

Он проснулся. По его лицу струйками стекал липкий пот. Он почувствовал тепло, почувствовал на своих щеках нежные пальцы, платком вытирающие пот. Алёна смотрела на него своими бездонными, ласковыми глазами.

— Ебать-копать, где я? — спросил он, первое, что пришло в голову.

И в этот момент он ощутил сильный шлепок, который пришёлся в область его губ.

Губы сильно зажгло, они мгновенно распухли от сильного удара. Он посмотрел на Алёну, ещё не до конца проснувшись.

— Будешь ругаться, я тебе вообще рот зашью, понял меня? — глядя на него, строго спросила она.

— Да чего ты к словам цепляешься? Я не хотел, просто сон бредовый приснился!

Она опустила взгляд на пол, в замешательстве то разжимая, то сжимая ладонь. Видимо, не рассчитав силу удара, вложив в него всё напряжение последних дней, девушка врезала по щеке Симаку слишком сильно, и теперь сама поняла это.

— Я не хотела тебе сделать больно, а хотела лишь слегка щёлкнуть по губам — чтоб не выражался! А вообще я терпеть не могу, когда ругаются, хоть и сама, бывает, поругиваюсь. Смотрю, ты часто материшься, вот и подумала, что должен же кто-то тебя отучить от языка пьяниц и сапожников! Пусть лучше это буду я, чем какой-нибудь урка, готовый за лишнее слово всадить нож под ребро!

— Ты меня удивляешь! — сказал Симак.

Алёна слегка улыбнулась, направив взор поверх Симака, поверх бункера, поверх этого проклятого леса.

— Это только начало; — загадочно сказала она в пустоту, — Мне кажется, что я тебя удивлю ещё не раз!

«Она что, флиртует со мной? — думал Симак. — Пожалуй, не самое подходящее время для этого. Слишком глубока рана, оставленная на сердце смертью Маши. Хотя надо признать, Алёна — девушка хорошенькая; познакомься мы с ней при других обстоятельствах, возможно, да нет — точно, — были бы вместе!» Губы действительно опухли, и теперь Симак это явно почувствовал, ощупывая их рукой. «Девушка с характером!» — подумал он про себя.

— Давай принесу что-нибудь холодное! — предложила Алёна. — Извини, я реально не хотела делать тебе больно!

— Не парься, Алён, все в порядке! По сравнению с дыркой в ноге, которую ты мне заштопала, это пощёчина — ни что. Но надо согласиться — ты права. Так что эту пощёчину я заслужил в полной мере, и благодарен тебе, за науку!

Она улыбнулась.

— Значит, ты не против, если я возьмусь за твоё воспитание? — она слегка прищурилась, пристально наблюдая за ответной реакцией.

— За урок — спасибо! А вот воспитание моё — это дело сложное, боюсь, тебе не по зубам!

— Ты пытаешься меня взять «на слабо?» — спросила она. — У меня крепкие зубы!

Хотелось окончить разговор, но для этого нужно было как минимум встать. Алёна же, будто услышав мысли, поставила руку на противоположную сторону шконки, как бы невзначай. Она пристально смотрела прямо в глаза. От неё пахло цветами и карамелью.

— Нет, дело в том, что я потерял недавно человека, который так же переживал о моём плохом воспитании. Человека, которого не устраивали мои грубые шутки, человека, которого я любил!

— Я не претендую, на то, чтоб занять её место, — сказала Алёна, — Я просто хочу изменить твою жизнь, Симак, изменить к лучшему. Мне в двух словах рассказал про Машу Левинц, так что я тебя прекрасно понимаю!

— Откуда ты знаешь, что для меня лучшее?

— Я знаю! — твёрдо сказала она. — Потому, что мы похожи с тобой!

— И что же по твоему «лучшее»? — попытавшись перевернуться на бок, он упёрся в руку Алёны, ставшую для него преградой.

— Лучшее, это нечто большее, чем пулевые дырки в ноге; большее, чем сухая жестокость, которой наполняется в тебе пустота, оставленная потерей любимой тобой девушки! Большее, чем озлобленность на весь мир; большее, чем одинокая старость в глухом лесу!

— И что мне нужно для этого сделать?

— Тебе? Ничего! Ничего не делай, я сделаю всё сама — ты только не мешай мне!

— Ты хочешь, чтоб мы с тобой были вместе? — напрямую спросил он.

— Да, и мы будем вместе — поверь мне! — уверенно добавила она.

— Ты же сказала, что не хочешь занимать место Маши?

— Нет. Не хочу. Я никогда не хотела занимать чужие места — всегда лучше иметь своё место! — чем-то эти слова напомнили ему саму Машу, у которой были похожие взгляды на жизнь.

— И как ты себе это представляешь?

— Ооо! Ты посмотри-ка! — воскликнул незаметно подошедший Левинц, — Стоило отойти на минуту, и они уже воркуют, как голубки!

Симак был благодарен вошедшему другу, прервавшему этот неуместный разговор, к которому он совсем не был готов. Лицо его покрылось румянцем, толи от оплеухи, толи от тех слов, услышать которые от Алёны он и не думал; от тех слов, которые говорил он сам. Ему нравилась эта весёлая, уверенная и красивая девушка, но он считал близкие отношения с ней предательством, по отношению к Маше, какой бы хорошей не была Алёна.

— Мы с тобой потом договорим, лады? — спросила она, вплотную прислонившись к нему.

Её дыхание жаром обожгло лицо. Она слегка отстранилась от Симака, как бы разглядывая его со стороны, по краюшкам губ расплылась еле заметная улыбка. Он почувствовал, что лицо налилось огнём — оно краснело.

— Да я пойду, извеняйте, граждане, что потревожил! — сказал Левинц, увидев, что Алёна освободила Симака. — Если я мешаю, то я пошёл! — вновь добавил он.

Сделав несколько шагов к выходу, он остановился, достал из-за пазухи немецкого кителя бутыль, отхлебнул из её горлышка, и продолжил:

— Был в советские времена такой случай — идёт патруль по парку. Слышит патрульный, что в кустах…

— Вот кого и надо учить хорошим манерам — так это Левинца! — тихо сказал Симак.

— Нет, этот парень уже неизлечим! — так же тихо ответила она.

— …Подошёл он к парочке, и… — продолжал Левинц.

— Слушай, заглохни пожалуйста! — прервал его Симак. — Этот бородатый анекдот ты уже раз десять рассказывал! К тому же тут девушка!

— Да, Левинц… доведёт тебя твой язык до беды! — сказала Алёна Левинцу, вставая с кровати.

— Знаю, мадам, так уж жизнь воспитала! Прошу прощенья, если что не так! — Левинц поклонился: рукой, сжимавшей горло бутылки, описал в воздухе полукруг, как бы приглашая девушку к выходу.

Алёна остановилась напротив замершего в поклоне Левинца, пристально посмотрела ему в глаза:

— Отморозок! — сказала она после недолгого изучения глаз с покрасневшими белками, словно поставив диагноз, и быстро вышла из спального расположения.

Только Алёна вышла, как в расположение ворвался Серёга, с рацией в руке.

— Симак, у нас гости!

Гости

Рация стояла на ящике из-под боеприпасов, который Борис нашёл на складе, приволок сюда, и использовал вместо столика. Беркут сидел в «ДОТе», и наблюдал через амбразуру за окружающей обстановкой. Рацию он настроил на сканирование частот. Он дёрнулся, когда рация ожила, зашипела матерной руганью, перебиваемой шипением помех. Теперь они втроём сидели на железной кровати, и внимательно разглядывали рацию, которая изредка шипела, вырывая из эфира обрывки слов.

— Ёбаный мусор… сука…петухом сделаю…копателей завалим… — доносилось до товарищей.

— Наш клиент прёт? — спросил Беркут.

— Наш; — тихо ответил сразу как-то протрезвевший Борис. — Едут! — на заднем плане слышался шум работы моторов.

— Не дрейфь, дружище! — Серёга ободряюще похлопал парня по плечу. — Мы их на раз-два уделаем! У нас все козыри, мы — хозяева этого леса!

И это было правдой. Врагам предстояло проехать через ловушку Аскета, сделанную руками Левинца, через заминированное кустарными минами поле, в лагерь, полный неприятных сюрпризов.

— Что будет после того, как они обнаружат лагерь? — спросил Беркут.

— Давайте думать! — предложил я, — После того, как они обнаружат лагерь, — а мы этой сразу поймём по взрывам, — предлагаю пошуметь: разрядить в них пару обойм из пистолетов, приманив их поближе к одному из «ДОТов», самому заметному — к первому. Остальные «БК» у нас будут в козырях.

— Может лучше из «M-98» с оптикой? От пистолета какая польза, на таком расстоянии? — спросил Беркут.

— Пусть расслабятся! Если мы шлёпнем одного из них с такого расстояния, то они поймут, что мы не пальцем деланы, и вооружение у нас хорошее. Тогда они будут осторожничать, пойдут через лес в обход. Зайдут к нам со спины, просекут обстановку, вызовут подмогу, и возьмут нас измором, либо газом потравят как тараканов.

— Газом не получится — тут фильтры стоят! — парировал Серёга. — Но возможность перекрыть кислород они найдут. Например, натравят на нас «ОМОН» или кого покруче. Значит, нам нужно привлечь их внимание самым безобидным способом!

— Может, костёр запалим, в секторе обстрела пулемёта? — предложил Борис. — Поставим палатку, спальники набьём сеном, и под утро разведём костерок! Можно даже пожертвовать оружием, разложив его перед палаткой — для правдоподобности, чтобы как говорил Аскет, они потеряли бздительность! — перековеркал последнее слово Левинц.

— Вариант! — согласился я.

Тут рация на секунду ожила одним словом, вырвавшимся сквозь постоянное шипение радиопомех:

— Привал!

Они уже близко, судя по приёму со скидкой на бетонные стены — не больше трёх-четырёх километров от нас! — сказал Беркут.

— Будем ждать? — спросил Борис.

— Да, пока ждём, дальше — по обстоятельствам; — ответил Симак.

— Долго ждать, как думаешь? — снова спросил меня Левинц, вперившись стеклянными глазами в рацию.

— Думаю, нападут они завтра с утра, с рассветом. Дорога их вымотала, им просто необходимо пополнить силы, поесть, поспать, да и окопаться на случай.

Левинц достал из кармана стеклянную стопку, из очень тонкого стекла, задумчиво покрутил её в руке, и со стуком поставил её рядом с рацией. На стопке было выгравировано: «Gott mit uns» — «С нами Бог», и изображён орёл с разведёнными в стороны крыльями, рунический крест.

— Откуда такой знатный стопарь? — спросил Серёга.

— В канцелярии нашёл; — ответил тот, невозмутимо доставая из кармана бутылку шнапса.

— Может, не будем снова нажираться? — попытался остановить друга Симак.

— Камрад, я немного, для снятия мандража! — ответил тот, наполняя стопку.

— Пристрелить тебя что ль? — задумчиво произнёс Беркут, глядя куда-то вверх.

С виду спокойный Левинц, неожиданно резко встал, повернулся к Серёге, продолжавшему сидеть в задумчивой позе:

— А ты попробуй, стрелок, блядь! — неожиданно грубо, сказал он.

— Попробовать что ли? — так же спокойно произнёс Серёга, словно бы он спрашивал сам себя, продолжая невозмутимо изучать потолок.

— Парни, хорош! Мы же свои люди!

— Этот «свой» что ли? — спросил Левинц, пренебрежительно ткнув пальцем в Серёгу. — Да я таких «своих» на хую вертел, и в им рот пихал!

— Ты за базаром следи, а не то я тебе быстро варежку захлопну! — пригрозил Беркут, поднимаясь с кровати.

Симак встал между ними, ладонями вытянутых в стороны рук разделяя Бориса с сосредоточившимся Беркутом.

— Вы чего творите? — спросил он, поочерёдно глядя то одному, то другому в глаза.

— Ладно, камрад, всё, успокоились! — сказал Левинц, обойдя Симака полукругом, сел на кровать, потянулся к наполненной шнапсом стопке, и залпом опустошил её.

— Серёг, рацию при себе держи, не оставляй где попало! — попросил Симак Беркута.

— Ага, — усмехнулся Борис, — А то алкоголик Левинц её возьмёт, и будет кричать бандитам: мы тут, в бункере, мать его!

— Борь, успокаивайся давай, я понимаю что нервы, да и похмелье наверное не слабое, но надо как-то сдерживаться, если в коллективе живёшь; — посоветовал ему Симак спокойным тоном, усаживаясь рядом.

В этот момент рация заработала, до ребят доносились неразборчивые крики, мат.

— Похоже, попали они в мою ловушку! — злорадно произнёс Левинц, потирая руки.

— В ловушку Наёмника! — поправил Сергей.

— Ты помолчать можешь?! Такой красивый момент испортил! Триумф инженерной мысли превратил в обосранный подгузник!

Серёга смотрел на Левинца, поигрывая желваками.

— Давайте выпьем за это! — предложил вдруг резко повеселевший Борис.

Он поднялся, и пошёл в офицерский кабинет. Через минуту он вышел оттуда, подошёл к столику и поставил на него две идентичных своей стопки. Тут же наполнил их:

— Ну что, товарищи, за Победу! — торжественно, голосом видавшего жизнь боевого офицера из советских военных фильмов, предложил он.

Симак и Серёга молча взяли стопки, переглянулись, затем стукнулись тоненьким стеклом, расплёскивая шнапс, и выпили. Через некоторое время где-то на улице сухо жахнуло — звук шёл из коридора, ведущего в «ДОТ». Раздалась приглушённая автоматная стрельба.

— Опа-опа! Неужто Крап напоролся на растяжку Аскета? — спросил Левинц, не скрывая восторга.

— Похоже на то. Минус один, как минимум; — произнес, словно тост Серёга.

Улыбка с лица Левинца вмиг спала, он стал серьёзным, мрачным голосом сказал:

— Мы должны уважать врага, какой бы он не был свиньёй! — он всё же человек, и я предлагаю почтить память погибшего только что человека, стопкой шнапса!

Они снова подняли стаканы, Серёга хотел снова сомкнуть стопки, но Борис оборвал его, со всей серьёзностью сказав:

— Не чокаясь! Чему вас только в Гранитном учили?!

Они выпили. Зашла встревоженная шумом, доносящимся с поверхности Света, внимательно оглядела помещение:

— Парни, что там? — спросила она, указав пальцем в потолок.

— Приехали наши друзья! — радостно сообщил Борис. — Собирают наши гостинцы!

* * *

Они ещё выпили, потом долго сидели и о чём-то долго и мирно говорили. Потом к ним присоединились девушки, и вот они уже сидели одной большой компанией, изредка слышался девичий смех, иногда в стенах полутёмных коридоров отражались нечеловеческие звуки, издаваемые всё же человеком — по всей видимости, изрядно подпившим Левинцем. После этих звуков подземное сооружение вновь наполнялось громким смехом, казавшимся инородным телом в организме бункера, в туннелях-жилах которого пульсировала густая тьма. Наступила ночь, а банкет продолжался: они пили и смеялись так, будто бы всё это происходит в последний раз. Затем тёмный лес прорезали выстрелы, вспыхнули над полем осветительные ракеты, застрочили частые пулемётные очереди, шум взрывов срывал невидимые в темноте листья ближайших к полю деревьев. Ночной лес ожил, но ожил неестественной ему жизнью — а огнём и дымом, криками и болью, впитывавшейся в землю кровью — ожил той злобной человеческой жизнью, которой лес уже жил много лет назад. Тогда тут были люди, говорившие на чужом языке, и распоряжавшиеся землёй и лесом, словно истинные хозяева. Такие люди были тут и сейчас, спустя множество лет, но вот только в этот раз что-то с ними было не так; что-то большое и злое нависло невидимой угрозой над лесным царством. Это поле было язвой на теле леса: деревья тут часто росли ветвями вниз, листья желтели уже к середине лета, многие деревья засыхали, не успев прожить и половину отведенного им срока, птицы редко залетали сюда, и по утрам тут было тихо, словно на старом кладбище. Грибы тут росли и подчас вырастали до огромных размеров, потом словно резиновые шарики, они сдувались, и ещё долго лежали на земле — черви их не трогали. Изредка забегал кабан, или заблудившийся лось, но что-то забирало этих редких гостей, забирало и рвало на части, наполняя лесную чащу предсмертным визгом животных, полным страха и ужаса. Куски разорванных животных были разбросаны неведомой силой по всей лесной «язве», и весной удушливый запах гнилого мяса наполнял этот лес…

Друзья долго сидели, в обнимку, напевая потихонечку разные песни, о чём-то переговариваясь, рассказывая друг другу разные истории из своих жизней. Наступало утро. Компания ребят спала, в проветриваемом помещении, в котором, несмотря на хорошую вентиляцию, стоял отчётливый запах спирта. Все спали — кто где: Серёга спал на кровати, прямо в одежде, положив голову в ноги, а обутые в грязные ботинки ноги — на подушку. Левинц вообще спал голый, вместе с прикрывшейся одеялом Светой. Симак спал сидя на кровати, уронив голову на зелёный ящик, рядом с которым стояло ещё несколько точно таких же ящиков, которые притащил вчера хозяйственный Борис. Ящики были заставлены стаканами и стопками, тарелками с остатками еды. На одном из них лежала на боку банка из-под немецкой тушёнки, из которой просыпались на стол окурки. Вокруг столов тоже валялись пустые консервные банки, но уже современные. Искрами на полу отражали жёлтый свет ламп мелкие осколки стекла, раздавленной немецкой стопки. Алёна лежала за спиной Симака на кровати, прижавшись к нему всем телом. Первым проснулся Беркут, из-за естественного желания справить нужду. Он подошёл к громко храпящему Левинцу, и ткнул его твёрдой подошвой ботинка в розовеющую задницу. Тот перестал храпеть, что-то объясняя кому-то во сне, зашевелился. Серёга повторил действие ногой, и Борис нехотя разлепил опухшие веки.

— Э, ты чё? — охрипшим после сна голосом, спросил он.

— Пойдём поссым на улицу! — шёпотом предложил Серёга.

— Иди и поссы, чё, очкуешь один выйти? — и Борис, перевернувшись на другой бок, снова закрыл глаза.

Серёга снова толкнул его, на что тот протестующее громко замычал. Проснулась Алёна, приподнялась на локте, оглядывая помещение из-за спины Симака. Увидев «расчехлённого» Левинца она громко засмеялась, снова улеглась в кровать.

— Вставай! — уже в голос продолжал будить Бориса Серёга.

Разговор друзей разбудил и Симака, в пол оборота он повернулся к мешающим спать товарищам, усмехнулся, увидев Левинца с тёмным отпечатком подошвы ботинка на розовой заднице:

— Чего шумите?

— Да вот, бужу товарища, для коллективного утреннего туалета! На свежий воздух охота, иначе подохну, камрад! — как бы оправдываясь, говорил Серёга.

— Чего за блажь, сортир же есть, прямо по коридору и налево! — возмутился Симак.

Серёга неуверенно затоптался на месте, как бы собираясь с мыслями. Наконец, справившись со своим смущением, он тихо сказал:

— Да тут ещё сон приснился, будто солдат меня тянет за руку, тянет по коридору к выходу, будто что-то там есть очень важное!

— Фаш или Вовчик? — спросил с виду спящий Борис.

— Бредишь уже? — спросил Серёга, глядя на продолжающего лежать с закрытыми глазами Бориса. — Но ничего, я тебя вылечу — у меня и таблетка есть, девяти граммовая!

— Такими пилюлями сам лечись, я жидкими лекарствами лечусь! — ответил тот, поясняя: — «Фаш» — в смысле фашист, а «Вовчик» — Наш.

— Солдат Наш был. А почему «Вовчик»?

— Потому что «ВОВ», Великая Отечественная война! — устало разъяснил Левинц.

— Ты ссать пойдёшь? Кстати, рот меньше открывай, чтоб от сквозняка через ливер не простыть!

Борис приподнялся на локте, и с возмущением оглядел своё голое тело.

— Кто меня оголил? — спросил он с возмущением, глядя то на Симака, то на Серёгу, будто бы это они его раздели.

— Забыл что ли? Ты же вчера нагишом тут вытанцовывал под песню «Крошка моя», чего, не помнишь? — Серёга ехидно улыбался.

Борис растерянно посмотрел на Симака:

— Камрад, что, было?

— Давай одевайся! — оборвал его Беркут. — Шнеля — шнеля, арбайтен, забака!

— Гитлер капитулирен! — отозвался Левинц, натягивая серую шинель с молниями «СС» в петлице на голое тело. Засунув ноги в немецкие ботинки, он лихо набросил на голову фуражку с черепом и орлом.

— Ты в натуре вылитый Гитлер, рука так и чешется пристрелить! — заметил Беркут.

— Если чешется рука это или к деньгам, или пора подрочить! — предположил Левинц. — В твоём случае думаю второе.

— Слышь, ты, остряк, я терплю тебя только из-за Симака, иначе давно бы тебе «капут» устроил. Так что в ноженьки ему кланься!

— Хорош ругаться, пошли Серый поглядим, что там на воздухе! — предложил Симак, от чего-то напрягшись.

Может быть от того, что его сны в последнее время носили какой-то таинственный, указательный характер.

— Стволы на случай возьмите… я автоматы имею в виду! — пояснил тот, и на лицах друзей появились улыбки.

— Не вопрос! — Борис легко подхватил готовый к бою стоящий в углу Серёгин «МР-40», передёрнул затвор, и передал автомат владельцу, оглянулся, посмотрел на укутавшуюся в одеяло Светку, подошёл, слегка поправил одеяльце, приговаривая:

— Спи, милая фройлин, Левинц скоро вернётся, и мы вместе будем делать «дастиш-фантастиш!»

Они шли по коридору, шлёпая армейскими ботинками по мутной воде. Левинц нёс пулемёт, барабанный магазин которого, имеющий вместимость в семьдесят патронов, был закреплён слева. Пулемёт имел специальную съёмную ручку, для стрельбы с рук. На ствол пулемёта был нацеплен зенитный кольцевой прицел: большой круг со скрещенной прицельной сеткой в виде креста.

— А это ещё что? — спросил Симак, ткнув пальцем на выглядевший нелепо прицел.

— Да это я тут на складе нашёл! — ответил Борис. — Пусть будет, на удачу!

Шли молча. Наконец они дошли до конца коридора, упёршегося в металлическую лестницу, ведущую в первый «ДОТ».

— Серый, — шёпотом обратился Симак другу, — Ты стой тут, на лестнице, если что — дверь изнутри закроешь!

— Не, Симак, давай ты будешь дверь держать, а мы с Борисом выйдем. У меня автомат и граната — у Бориса пулемёт, а у тебя нога ранена! Ты на двери, Борис прикрывает, я выхожу! — сказал Беркут.

— Лады, ну что, раз, два? — и тут же дверь заскрипела, отворяясь и наполняя помещение свежим воздухом.

Серёга открыл дверь и вышел на улицу, следом пошёл Борис, осторожно водя стволом пулемёта из стороны в сторону. Через несколько минут Левинц сказал:

— Порядок, камрад, всё чисто!

Симак поднялся по лестнице, только сейчас почувствовав тупую боль в ноге, которая под землёй совсем не чувствовалась. Вышел и огляделся вокруг. Было уже почти светло, словно пасмурным днём. Между деревьев молоком белел туман, плотно закрывая от взора пространство дальше двадцати-тридцати метров. Симак вдохнул полной грудью — шумно набрал воздух в лёгкие, и медленно, смакуя, выдохнул его.

— Серый, — обратился он к Беркуту, справляющему нужду. — Тебе не кажется, что пахнет порохом и пожаром?

Беркут, застегнув штаны, закрыв глаза, вдохнул, выдохнул, посмотрел и на друга:

— Да, ты прав! Я смутно помню, — может и вовсе мне приснилось, — будто всю ночь грохотала канонада, послышалось даже, будто летает вертолёт!

— Да? Я тоже это слышал! Двоим не кажется, так говорят?

— Ну да, если эти двое трезвы! А мы насвинячились из-за этого! — и Серёга пренебрежительно ткнул стволом автомата в сторону мочившегося на дерево Левинца.

Левинц обернулся:

— Ты стволом в людей не тычь! А то я своим «стволом» тебя тыкну — мало не покажется, насквозь вдоль проткну — изо рта торчать будет!

Серёга засмеялся:

— Слышь, Гитлер, я вот сейчас спущусь с Симаком в каземат, и дверку закрою, и тыкай на здоровье своим стволом зайцев и кабанов, пока тебя олень на рог не нашпилит!

— Ты че меня всё Гитлером погоняешь?

— А чего, похож — один в один, ус только приклеить вообще копия будет!

— Тебе мозг если в голову вставить, то ты тоже на человека станешь похож! — разошёлся Левинц.

— Слышь, тебе «капитулирен» в натуре устроить?

Борис, наконец, закончил своё занятие и, подхватив прислонённый к соседнему дереву пулемёт, одёрнув шинель и выпрямившись, направился к «ДОТу».

— Это можно, но только после того, как похмелимся! — сказал Левинц, доставая из кармана шинели бутыль.

— Опять этот шнапс, меня от одного названия уже мутит! — признался Серёга.

— Ничего, дружище, немцы его пили, не просыхая — и ничего!

— Только войну проебали — а так да, ничё! — вставил Сергей, принимая наполненную до краёв стопку. — Эх, Борис, споишь ты нас!

— Давай — давай, не грей стакан, и тару быстрее освобождай — я с собой только одну стопку взял! Пей: с похмела и жизнь не мила — а нам воевать ещё! — наставлял Левинц.

Серёга зажмурился и влил в себя жидкость. Затем подошла очередь Симака, который тоже не без труда, осушил ёмкость. Борис же легко проглотил шнапс, не поморщившись, предварительно стукнувшись стопкой со стальным стволом пулемёта.

— Видно давно тренируется, небось и медалька золотая по литр-болу имеется? — предположил Беркут.

— Завидовать вот только не нужно! — оборвал его Борис. — Пить сам не умеешь, так стой молча, не мешай дяде!

— Дядя Гитлер решил пить много шнапс! Это не есть гут! — попытался подделать немецкий акцент Беркут, который после выпитой стопки сразу порозовел и повеселел.

— Я я, дастиш фантастиш!

— Майн фюрер, даст их би зингер оф шпрингер? — импровизировал Серёга.

— Зи дринк ви ан швайн!

Серёга засмеялся, но смех его в какой-то миг резко угас, лицо сделалось серьёзным, жёстким:

— «Швайн»? — с вызовом спросил он Бориса. — Это я-то «швайн»? — видимо, перевод этого слова с немецкого языка был известен Серёге.

— Найн швайн! — засмеялся Борис, отгораживаясь от наступающего на него Серёги своим пулемётом, ствол которого смотрел куда-то в сторону леса.

— Я швайн?! — разошёлся не на шутку Серёга, лицо которого побагровело.

— Найн! Их капитулирен, камрад, нихт чизен!

Серёга резко оттолкнул пулемёт, который не давал ему подойти к Борису, в сторону.

— Я тепе покажу, швайн!

И в тот момент, когда Беркут отталкивал пулемёт с зенитным кольцевым прицелом в сторону, палец Левинца зацепился за курок. Пулемёт дёрнулся, хлопнуло несколько выстрелов, и оружие вылетело из его рук.

* * *

Мишин словно бы очнулся — всё произошедшие с ним некоторое время назад события, на долю секунды показались ему бредовым сном: сейчас же он стоял совершенно один, среди деревьев. Солдата, за которым он бежал, не было — он исчез, растворился так же, как и появился. По земле стелился плотный туман, словно покрывало, расстеленное между частыми стволами деревьев. Он ощутил тяжесть решетки от «УАЗа», которая теперь вновь висела на его плече. «Где я?» — пронеслось у него в голове. Окружающий его мир вновь наполнился непроницаемой стеной тишины, ему казалось, что он попал в другое измерение, в другой мир. Тишину нарушил какой-то железный лязг. Он прислушался, и услышал человеческую речь. Голоса доносились из-за деревьев. Медленно, ощупывая перед каждым шагом почву ногой, — чтобы не наступить на ветку, — он шёл в направлении, откуда доносилась речь. Слов было не разобрать, но слышалось, что голоса разговаривающих людей не наполнены злобой, агрессией. И тут перед ним резко предстало старое строение, словно выросшее из утреннего тумана. Перед бетонным квадратом с ржавой дверью стояли три человека. Мишин находился в нескольких десятках метров от них. Они не видели его, зато он видел, и слышал их. Люди были вооружены. Один был одет в камуфлированный костюм, на его плече висел немецкий автомат. Другой был одет в одни немецкие офицерские брюки, у него на плече висел автомат, похожий на автомат Калашникова. Третий был голым, если не считать немецкого кителя, с какими-то наградами, фуражки на голове, трусов и ботинок. На земле стояла полупустая бутылка, на горлышко которой была надета стеклянная стопка. Парень в камуфляже, и полуголый офицер спорили, и Мишин мог поклясться — они говорили на немецком! Офицер закрывался от камуфлированного пулемётом с огромным, нелепым прицелом, и с круглыми, коробчатыми магазинами, поставив оружие поперёк своего живота — как палку. По лицу курсанта скатывались крупные капли пота. Его тело трясло — он не понимал, где он, и что происходит перед ним. И тут камуфлированный резко оттолкнул в сторону пулемёт, ствол которого как раз смотрел в сторону Мишина. Грохнули выстрелы. Пули упали точно под ноги Курсанта, из тумана под ногами в лицо брызнули земляные комья. Он посмотрел себе под ноги, затем медленно поднял голову, и увидел, что все трое как-то растерянно смотрят на него.

* * *

Все повернули головы в сторону, куда ушла короткая очередь. Под тенистыми деревьями стоял человек. Серёга тот час вскинул автомат, направив его ствол в сторону грязного, перепачканного кровью, человека, под ноги которого угодила случайно выпущенная Борисом очередь. Симак слегка присел, вскинув автомат, занял удобное для прицельной стрельбы положение. Борис направил огромный прицел своего пулемёта на стоящего перед ними человека. Все молча наблюдали за странным гостем.

— Ханде хох! — крикнул Левинц.

— Э, дурило! — крикнул Серёга. — Жить надоело, мы ж тебя изрешетим, дурья твоя башка! Грабли к небу задрал, быстро!

При этом он оглянулся на Левинца, увидев направленный в нужную сторону пулемёт, он довольно хмыкнул, и вновь повернулся к приближающемуся человеку.

— Серый, а ну его, вали к ебеням собачим! — крикнул Левинц, не выдержавший долгого ожидания.

— Гитлер, ты чего тут раскомандовался? Пусть поближе подойдёт, посмотрим, кто такой! Слыхал, ночью стреляли? Может это контуженный или раненный, «язык», — а ты его под землю матушку решил загнать, да ещё и моими руками!

Между тем человек не шевельнулся — на плече у него висел кусок автомобильного «кенгурятника». В руках он сжимал полусгнивший «ППД», направив неработающее оружие на ребят. Пистолет-пулемёт был сильно сгнившим, и по одному его виду можно было с уверенностью сказать, что он не работает, и уже никогда не заработает. Симак сразу определил, опытным взглядом, что из этого автомата не сделаешь даже муляжа. Но сам вид этого человека, его взгляд, придавал грозность этому оружию, будто в руках у него был не кусок ржавчины, а хорошо смазанный и снаряжённый пистолет-пулемёт. По тёмной одежде, тёмной от воды, перемазанной грязью, и во многих местах рваной — угадывалась милицейская форма. Невыразительные глаза человека были слегка прозрачными, чуть блестели, — они сильно контрастировали на фоне перемазанного грязью, израненного, в синяках и крови бледного лица. От этого контраста глаза казались стеклянными, не настоящими.

— Хэндехох! — заорал Левинц громче прежнего.

Человек бросил не него безразличный взгляд, затем медленно перевёл его на ствол пулемёта, который был направлен на него. Потом посмотрел на Серёгу, оглядел его одежду, и после этого перевёл взгляд на Симака. Неспешно оглядев собравшихся, незваный гость словно подломился — колени его резко согнулись, под весом тела, и он плюхнулся лицом в землю. Стукнула металлом часть «кенгурятника», шлёпнувшегося на землю вместе со своим хозяином. Весь вид этого человека говорил о том, что жизнь, в последние дни, преподносила ему только неприятные сюрпризы. Они перевернули на спину бесчувственное тело. Лицо его было бледным, синеватым, отёкшим. Сквозь синяки и царапины, из которых стекала смешанная с росой кровь, прорастала редкая щетина — было видно, что парень молод. Хотя сейчас его лицо больше походило на лицо мертвеца; ожившего и вылезшего из-под земли трупа, мужчины лет сорока. На голове алела свежая рана. Всклокоченные и слипшиеся жиденькие волосы, вырванные местами, держали на себе несколько пожелтевших листочков. Беркут заметил седую прядь среди слипшихся волос. При обыске они нашли у него в кармане размокшее удостоверение курсанта милиции на имя Алексея Мишина. «ППД» вырвать из белых, исцарапанных и распухших от воды рук, им не удалось. Они дружно подняли оказавшееся неожиданно лёгким тело, и потащили его в каземат. Друзья притащили тело курсанта сразу в помещение лазарета, положили на операционный стол. Ещё раз безуспешно попытавшись выдернуть «ППД» из окостеневших рук, Борис предложил:

— Давай пилить, что ли!

— Что пилить? — удивился Серёга, разглядывающий сгнившее дерево приклада автомата.

— Пальцы! — раздражённо ответил запыхавшийся Борис.

— Надо его в сознание привести — сам отпустит! — предложил Симак.

Серёга склонился над наручниками, которыми тот был прикован к защитной решётке. Запястье его руки было истёрто в кровь. Поковырявшись в нутре замка наручников изогнутой стальной проволокой, изогнутой буквой «Г», Серёга легко отстегнул стальные оковы от сине-красного запястья. В лазарет вошла заспанная Алёна, и застыла в дверях, увидев незнакомого мужчину на операционном столе.

— Это ещё кто? — спросила она.

— Хрен его знает, судя по форме — мент! — ответил Симак, — Ксива у него соответствующая;

— Что с ним?

— Вышел из леса. Увидел нас, и вырубился. Ты сможешь его оживить? Он должен быть в курсе того, что тут происходило ночью. Нам необходимо знать что случилось этой ночью, чтоб сориентироваться в обстановке и принять правильное решение о наших дальнейших действиях.

— Оживить? — Алёна внимательно посмотрела на Симака. — Я тебе что, волшебница или фея, чтоб трупы оживлять — вы посмотрите на него — он же мёртвый и, судя по цвету лица, смерть наступила часов семь-восемь назад! Вы зачем сюда мертвеца притащили?!

— Да живой он! — пытался Симак убедить девушку, слегка пихнув тело курсанта рукой в бок. — Давай, Алён, ты ж действительно волшебница, пулю вон как ловко из моей ноги вытащила, что я даже и не хромаю! Нога вообще не болит, будто и не было в ней пули!

Девушка улыбнулась. Она подошла к лежавшему милиционеру, и приложила руку к его шее.

— Смотри-ка, действительно живой! А эту штуку у него можно забрать? — спросила она, покосившись на «ППД».

— Боюсь, что нет, он его сжал так, словно солдат перед атакой. Мы втроём пробовали его выдернуть — не получилось. Да ты не переживай — автомат давно заржавел, стрельнуть из него не получиться при всём желании!

— Да я и сама вижу! — сказала она, разглядывая разбухшее от воды, полусгнившее дерево приклада.

Борис и Серёга как-то незаметно исчезли, и Симак остался с Алёной вдвоём, если не считать общества полуживого курсанта.

— Я пойду ты, если что, зови! — сказал он, повернувшись к выходу.

— Ты хочешь меня оставить одну с этим «зомби»? Ну уж нет! Стой и охраняй меня, а то вдруг он очухается и набросится на меня!

На секунду Симак замялся, но выбора не было. Девушка была права — оставлять её наедине с незнакомым «курсантом милиции», неизвестно откуда взявшимся в этих лесах, было опасно.

— Ладно, я тут присяду сбоку.

На случай он вытащил из кобуры пистолет и положил его на колени, чтоб в случае чего сразу его схватить и пристрелить незнакомца. Алёна раздела раненного, тихо охая и ахая.

— Что там?

— Да это же парень! А я-то подумала, что это мужик! Боже, что с ним сделали? Он весь синий, его били, сутки назад или может больше. Много свежих царапин — будто его колючей проволокой хлестали в бане вместо берёзового веника! Давно не ел, сильное обезвоживание, скорее всего сотрясение мозга — сильный ушиб на голове. А это что? — Алёна слегка отстранилась от парня. — У него же прядь седых волос!

— Да, я тоже заметил. Волосы грязные — и поначалу вроде не видно.

Девушка полчаса колдовала над телом, Симак тем временем крутил в руках размокшее удостоверение, оглядывая его то с одной стороны, то с другой, — будто сравнивая лицевую и тыльную часть обложки документа. Затем он бросил ксиву на столик из нержавейки, и подошёл к Курсанту. Он внимательно вглядывался в его лицо, словно пытаясь вспомнить этого человека. Мишин действительно походил на мёртвого: если б Симак своими глазами не видел его на ногах, то не поверил бы, что этот человек жив. Алёна что-то вколола шприцом в мышцу курсанта. Вдруг безжизненное тело, словно почувствовав на себе взгляд, ожило, схватив левой рукой девушку за запястье. Глаза его открылись, остекленевший взгляд как и прежде ничего не выражал, и был устремлён в потолок.

— А ну отпусти её, парень! — крикнул Симак, перехватив бледную руку Курсанта, и чуть вывернув её.

Взгляд курсанта обрёл некую осмысленность, он чуть повернул голову в сторону Симака, и ослабил хватку — разжав пальцы, рука его безвольно упала на стол.

— Где немцы? — спросил он сиплым голосом.

Лицо его покрылось крупными каплями пота. Алёна подвесила на нержавеющий штырь, прикреплённый к столу, стеклянную капельницу, воткнула в её пробку прозрачную трубку, которая по виду была более жесткой, чем следовало. Другой конец трубки, с иглою, она воткнула в руку курсанта — на что тот никак не отреагировал.

— Какие немцы? — Симак следил за каждым его движением.

— Я шёл на говор, но когда подошёл ближе услышал немецкую речь; — медленно, как в бреду, говорил курсант, — Потом я увидел немца, офицера. Он стоял с бутылкой и стаканом, рядом стояли ещё двое, один кажется, был с пулемётом.

— Левинц! — громко крикнул Симак.

Через минуту тот вошёл, с интересом разглядывая ожившего милиционера. Следом за ним вошли Серёга и Света.

— Как пациент? — спросил Борис откуда-то из-за спины.

— Скорее жив, чем мёртв, — ответил Симак словами из фильма, — Подойди, на опознание!

Тот подошёл, облачённый в трофейный мундир, склонился над телом курсанта, внимательно посмотрел в его наполнившиеся страхом глаза. Прошла минута, наконец, Левинц разомкнул губы:

— Вер бист ду ху из дер штандорт ирес милитиреш айнхайт?

Человеку, смотрящему на действо со стороны, непременно показалось бы, что немецкий офицер допрашивает попавшего в плен солдата. Между тем, Борис выжидательно молчал, сверля испытующим взглядом потерявшегося курсанта. На лицах собравшихся вокруг операционного стола друзей, появились сдержанные улыбки.

— Будешь говорить, забака! — прикрикнул он, и курсант инстинктивно заслонился так и не выпущенным из правой руки автоматом.

— Эй, Гитлер, хорош издеваться над человеком, он и без того уже седой! — рассмеявшись в голос, не выдержал Серёга.

Левинц пьяно заулыбался:

— Не ссы дружище, мы русские! — успокоил он, пошлёпывая курсанта ладонью по синеватой щеке.

Симак отстранил Левинца в сторону, и спросил Курсанта:

— Этот немец?

Тот мочал.

— Да не боись ты, мы свои! Ты знаешь, что на поле произошло ночью?

— Нет! — поспешил ответить тот, даже на секунду не задумавшись над вопросом.

— Левинц, но что ты с человеком сделал? А? — Симак повернулся к продолжавшему улыбаться другу.

— Что сделал? — удивился Борис. — Ты хочешь сказать, что это я его в лес загнал?

— Давай свой шнапс, нужно нашего парня в чувство привести!

Курсант, слушавший разговор друзей, немного расслабился, попытался встать — но сил у него не было, и он снова плюхнулся на жёсткую поверхность стола. Подошёл Борис, и принёс полную бутылку шнапса. Молча нацедив жидкость в двухсотграммовый стакан, он протянул его раненному:

— Дринкен шнапс, русиш золдат?

Курсант недоверчиво посмотрел на него, но на этот раз страха в его взгляде не было.

— А воды нет? — спросил он, принимая до краёв наполненную ёмкость.

— Есть, но вначале выпей этот чудный эликсир жизни! — предложил Борис.

Тот сжал рукой стакан, и принялся вливать в себя жидкость. Он морщился, и хотел было отпрянуть от стакана, но Борис не давал ему этого сделать, услужливо придерживая донышко стакана, и наклоняя его по мере опустошения. Пришлось пить до дна.

— Где я? — спросил курсант после недолгого молчания.

— В немецком бункере времён Великой Отечественной войны! — ответил Симак.

— А кто вы?

— Мы? Поисковики, военные археологи, копатели — если угодно!

— Как вы сюда попали?

— Слишком много вопросов ты задаёшь. Давай вопросы буду задавать я? Мне, например, интересно — кто, собственно, ты такой? То, что ты курсант — мы уже поняли. Давай сначала.

И курсант рассказал свою историю, начиная со своего поста на безлюдной дороге, и заканчивая тенями в лесу и русским солдатом.

— Да ты башкой ударился, дружище, вот и приснились тебе тени и солдат этот! — сказал Борис.

— Крап среди бандитов был? — спросил Симак.

— Да, был там такой, за главного он. Там их двое: одного Чехом зовут — он местный; а другой — московский, Крап, точно, так его все звали!

— Симак, а если это «засланный казачок»? — неожиданно спросил Левинц.

— Хрен его знает… может и так… — ответил тот, совершенно не вдумываясь в эти слова.

Борис ближе подошёл к раненому, и с силой сжал левой рукой большую рану на плече Курсанта, от чего тот взвизгнул.

— Говори, тебя подослали? Я с тобой шутки не буду шутить! — и Борис вынул из кармана правую руку, с зажатым в ней пистолетом «Вальтер». Ствол этого, похожего на «Макаров», пистолета, Левинц с силой вставил курсанту в рот. Послышался стук железа о зубы, Курсант приглушённо застонал, глядя испуганными, округлившимися глазами на Левинца. Из уголка его рта по лицу потекла тоненькая струйка крови.

— Отпусти его! — крикнула Алёна, которая хотела перехватить пистолет Левинца.

Но Симак, чуть приобняв, задержал девушку, не дав ей ухватится за вооружённую руку Бориса. Он мог бы случайно спустить курок, как сделал это час назад, перед «ДОТом». Алёна попыталась вырваться из объятий, не понимая, что в этой ситуации она может только навредить Курсанту.

— Ты что, ты не видишь, что он делает?? — задыхаясь от возмущения, почти кричала она. — Он же его убьёт! Вы такие же, как эти бандиты! Оставьте парня! — её голос сорвался на крик.

— Борис, отпусти, с этим пацаном всё в порядке! — попытался вразумить друга Симак. — Он не может быть заслан — посмотри на него!

Борис повернул своё лицо к Симаку:

— Ты же сам сказал, что он может быть засланным!

— Я не то хотел сказать! — попытался оправдаться он, прилагая усилия, чтобы не выпустить из своих объятий Алёну.

— «Вас» не поймёшь! — как-то зло проговорил Левинц, — «Вы» уж определитесь! А то мне уже надоело по жизни во всём виноватым быть!

Он с неохотой вытащил ствол пистолета изо рта Курсанта. За стволом пистолета потянулась красная нить слюны. Протерев оружие бинтом, который лежал рядом с Курсантом, Левинц бережно убрал оружие.

— Свой так свой! — как-то бесцветно произнёс он. — Но допросить по-хорошему его бы не мешало!

Алёна вырвалась из рук, сильно расцарапав Симака острыми ногтями.

— Вы… — она встала рядом с операционным столом, на котором лежал Курсант. — Вы, вы хуже чем они, вы хуже чем эти разбойники, потому что делаете вид, будто бы вы нормальные люди! Это же человек, нельзя же так с ним! Вы что не видите, что он итак еле живой?! Его били и пытали! И вот он сбежал и выбрался, убежал от смерти, пришёл к нам за помощью, и что вы делаете? Вы делаете то же самое, что делали с ним они! Козлы вы! А ты Симак, — я не знала что ты такой, от тебя я такого не ожидала! Я думала, ты другой… Я больше не хочу участвовать в ваших играх, мне больше ничего не надо здесь, в этом лесу! Я возвращаюсь обратно, в город!

— Алёночка, подожди! — подбежала к ней подруга. — Нам нельзя в города — там нас убьют!

— Пусть попробуют! Там такие же звери, как и туту — тут не убили, и там не убьют! — сказала она, оттолкнув подругу.

Она выбежала из лазарета, но через минуты две, которые все провели в полном молчании, девушка вернулась.

— Я поставлю парня на ноги, и пойду домой! — сказала она, когда вошла в лазарет.

Глаза её были красноваты, веки чуть опухли. Было видно, что она плакала.

— Всё узнал? — спросила Алёна у Симака, не обращая внимания на собравшихся.

— Алён, произошла ошибка, успокойся…

— Успокоится? Ты мне это говоришь? Тогда знай — успокоюсь я тогда, когда мы с этим парнем покинем ваш проклятый бункер! Уйдите отсюда, уйдите все! — толкнула она его.

Они вышли.

— Чего это с ней? — спросил Серёга.

— Месячные, наверное! — усмехнулся Борис.

— Слышишь, ты! — не выдержав, Симак с силой сжал в руке ворот немецкой шинели, и припечатал тело Левинца к стене. — Моё терпение тоже имеет пределы! Ещё раз про неё что-нибудь плохое скажешь — шею сверну!

— Так значит! — обиженно проговорил Борис, когда тот отпустил его. — Все значит, против меня? Всем я мешаю, да? А если этот «Курсант» внатуре окажется стукачём, и передушит нас всех ночью, пока мы спать будем? Эта его история с «тенями», и русским «солдатом-призраком», смахивает на бред, вам не кажется?

— Может быть и так, но я ему верю! — ответил Симак.

— А мне?

— Тебе тоже верю, только ты часто перегибаешь палку!

Борис невесело усмехнулся себе под ноги, и медленно поплёлся в спальное расположение.

— Надо дизель заправить! — сказал Серёга.

Вместе с Симаком они вошли в генераторную. Серёга прикрыл дверь, взял канистру, с приготовленной заранее, соляркой, открутил заливную пробку бака, и долил топливо.

— Ты понежнее с ней! — вдруг, сказал он. — Таких, как она, больше нет!

Он замолчал. Поставив опустевшую канистру на пол, завинтил пробку на баке, и продолжил:

— Я хотел бы, чтобы она полюбила меня — но… она выбрала тебя, Симак! Я бы, конечно мог бы вступить с тобой в борьбу за неё, но это было бы не правильно — по крайне мере, в этих условиях! К тому же, насильно мил не будешь — да и у тебя больше прав на неё, чем у меня!

— Это почему же? — отрешённо поинтересовался друг.

— Потому… потому что ты недавно потерял девушку, потому, что тот человек, которого Фриц вместе с Левинцем привёл в свой штаб, и тот человек, который потом вышел из этого штаба — это два разных человека! Ты засыхаешь, друг! Сейчас ты, при всём своём терпении, прижал Левинца к стене, стянув его ворот — а что ты с ним сделаешь завтра? Всадишь ему нож? Куда уходит твоё терпение, твой здравый смысл твоя рассудительность? Я вижу, что ты держишься только за счёт Алёны, — ты хороший человек, и мне не хочется ставить свои интересы выше твоей жизни, и выше жизни Алёны! Я не смогу вбить кол в ваше счастье! Такой второй девушки на свете нет, и я знаю, что если ты её упустишь, то ты уже никогда не сможешь найти себе пару! Ты превратишься в такого же, как этот Аскет — в безжалостного и чёрствого мясника! Для меня же, она слишком хороша — я всегда смогу найти себе другую, и быть с ней счастливым — поэтому, я и уступил тебе Алёну, уступил без боя! И прошу тебя, цени это! Она столько всего вытерпела за свою нелёгкую жизнь, она согласилась идти с нами, после того, как увидела тебя — иначе, она сразу бы вернулась в городе!

— Я не знаю, Серый, как мне поступить, и что делать со всем этим! Мне трудно так просто забыть Машу! Ведь я любил её! Мне трудно изменить ей, не побывав даже на её могиле!

— Если она любила тебя, то она бы была рада, что ты нашёл себе Алёну — это было бы лучше, чем медленное и болезненное перерождение в Аскета!

Серёга положил руку на плечо Симака:

— Друг, пусть она немного сейчас успокоится, — у неё тоже нервы сдают, — а потом подойди к ней, и скажи ей, что ты уйдёшь в город вместе с ней! Мы с Левинцом и Светой, с Курсантом, сами тут как-нибудь справимся!

— Нет, я вас не оставлю, если и уходить — то только всем вместе!

— Не зачем тебе губить свою жизнь, ведь по сути, ты вообще не при делах! Кашу заварил Левинц!

— И ты не при делах, и Светка тоже, да и Курсант этот… нет, Серёга, мы все останемся, и каждый из нас лично рассчитается с этими ублюдками! Только после этого можно будет покинуть этот лес, иначе, он никогда не покинет нас! Я не уйду. И Алёна не уйдёт — не отпущу, потому что знаю, что её ждёт в этом городе!

Серёга, похлопал друга по плечу, и открыл дверь.

Заправив топливный бак генератора, Симак и Беркут пошли на кухню, где в одиночестве сидела Света. Увидев вошедших, она не проронив ни слова, вышла. Беркут растопил плиту, и поставил на неё уже чуть закопченный, но всё же ещё не потерявший «товарный вид», чайник. День выдался тяжёлым. А день ли? С тех пор, как они спустились в этот бункер, понятие день-ночь приобрело размытое, символическое значение. В этом бункере дня не было — тут правила бал хозяйка казематов — тьма! Двое парней склонились над столом, на котором была расстелена карта. Они пили крепкий чай, и в полголоса обсуждали дальнейший план действий. Они не видели через закрытую кухонную дверь, как по коридору в помещение с генератором прошёл Борис и Света. Одной рукой Левинц держал руку девушки, а другой — прозрачную бутылку со спиртным. Оказавшись в комнате с работающим дизелем, дверь за вошедшими плавно затворилась. Через какое-то время Симак вошёл в лазарет. Алёна сидела в неосвещённом светом хирургической лампы, углу. Под лампой лежал, словно труп на столе в морге, Курсант. Он спал, яркий свет совсем не мешал ему. Свернувшись калачиком, он был похож на мальчика — хотя по сути, он им и являлся. Девушка ладонью заслонила глаза, тело её чуть подрагивало. Симак подошёл к ней, и обнял её, не сильно прижав её к себе.

— Мы не такие, как они! — тихо прошептал он ей на ухо.

— Я знаю; — так же тихо, ответила она.

— Прости!

— Ты прости! Я сорвалась! Ты был прав, когда остановил меня, — иначе, Борис мог бы застрелить парня!

— Ты устала, мы все устали, поэтому и срываемся друг на друге. Борис тоже неплохой парень, просто таким, каким мы его видим сейчас, его сделало предательство, и убийство. Его таким сделала та злость, которая окружила его — я только сегодня это понял, Серёга открыл мне глаза! Он хочет, чтобы мы с тобой уходили отсюда, уходили вместе! Но я отказался, потому, что мы не можем их бросить, без нас они пропадут!

— Я знаю, никуда я и не собиралась! Вас только оставь одних!

На её блестящих, чуть покрасневших глазах, засверкали искорки. Она улыбалась. Он чуть крепче прижал её к себе, она обвила руками его шею. Они застыли в долгом поцелуе, обнимая друг друга.

— Мы выберемся отсюда! — пообещал Симак.

— Выберемся! — согласилась она.

Они вновь жадно целовали друг друга.

— Пора… — чуть отстранился от девушки он. — Нужно решить, что дальше делать!

Она расцепила руки, которые замком сковали его шею, Симак разжал свои объятия, — которые так же, сковывали её. Курсант по-прежнему безмятежно спал.

— Поспи!

— Ладно, — пообещала она, — Иди…

* * *

— Так какой план? — спросил Беркут.

— Не знаю, но история с ночной бойней на поляне мне не нравиться. С кем они воевали?

— Может… — Серёга замолчал, — …Друг с другом? Курсант ведь сказал, что банды две — мало ли, может, они чего не поделили между собой? У нас, например, одна «банда», но это же не мешает нам постоянно ссориться?

— А кто тогда эти… тени, немцы эти, которых курсант на поле видел? Или ты тоже думаешь, что он «гонит»?

— Может, приведения? — после продолжительной паузы ответил Беркут.

— Ты же атеист, так?

— Так; Но притом я не исключаю того, что в мире существует некая сила, просто об этой силе лично я ничего не знаю! Ты сам как думаешь, Бог есть?

— Думаю, есть. Простым доказательством может служить гадание блюдцем, так называемый «спиритический сеанс». Мне доводилось быть свидетелем такого гадания, и скажу тебе честно, после того, как «у духа» спросили «кто ты» — мне стало не по себе… я понял, что блюдце двигает совсем не дух человека, которого ты вызываешь…

— Ну а почему мы тогда вокруг нас твориться такой беспредел? Почему Бог не накажет всех, кто не прав — ведь тогда мир стал бы совсем другим, чистым!

— То, что происходит в мире, все беды мира — творение людей, и демонов руководящих ими, хоть они этого и не замечают. Богу не надо убеждать нас в своём существовании, мы сам должны придти к этому, тогда наш путь не будет напрасен. Будут испытания, проверка нашей веры на прочность. И когда ты, при очередной неудаче или потере опустишь руки, и скажешь: «Бога нет, он бы этого не допустил!» — тогда ты проиграешь; ты не пройдёшь это трудное испытание, называемое жизнью. Лишь когда ты будешь верить, непоколебимо верить, тогда Бог тебя будет награждать за твои жертвы, и за твою стойкость.

— А как же Аллах и Будда, они тоже есть? — спросил Серёга, разливая кипяток по кружкам.

— Да, тот же Бог, только под другим именем, с изменёнными, — под интересы меняющих, — уставами веры. Это противоположность, вот дьявол есть, у него много имён: волант, сатана, и множество синонимов. А Бога люди разделили между народами, говорящими на разных языках. Бог один — веры разные. В нашей православной вере наиболее точно отображены многие положения этой веры, поэтому, как показывает история, Бог с нами, помогает нам в самые крайние моменты нашей жизни. Наш русский народ очень доверчив по своей природе, и люди легко приняли крещение и новую христианскую веру, но поняли они эту веру по-своему. По сути всё получилось само собой. Но в тоже время, мы русские, продолжаем оставаться доверчивыми, и верим в каждую сказку, которую нам преподносят. За это нам посланы тяжёлые испытания. Поэтому мы — самый бедовый, но в тоже время, узревший Бога истинного, и хранимый Им, народ. Так сложилось, что только вселенское горе приводит человека к пониманию Бога, к вере в Него. Вот возьми, например, честность русского человека. Нет нигде такого честного народа, как наш. Иностранцы, приезжая в Россию, первым делом обращают внимание на хмурый вид русского человека — в других странах так не принято, там принято улыбаться, даже если повода для улыбки нет. Эту искусственную улыбку натягивают детям при рождении, меняя естественную природу человека, которая идёт от Бога. А делать этого нельзя. Вот и ходят они, обманывая друг друга лживыми улыбками, не говоря друг другу правды, лишь угодливо льстя друг другу. Они во всём ищут выгоду. Иноземец никогда не сможет сжечь деньги, разве что в кино. Свои деньги. А я сам видел, как один мужичёк, поссорившись с роднёй, нещадно жёг целую кучу купюр, которую сам копил полжизни. В других странах из Бога сделали условность, сказку. А взамен — деньги. Для них это главное. А ты подумай, что вообще, по сути своей, что есть деньги? Бумага? Нет, деньги — это ничто. Самое ценное, после жизни в целом, что дано человеку — это время. В советские годы время у людей отбирали, да порой и жизни отбирали, что уж тут. А сейчас время покупают. Люди сутками прозябают под гнётом цифр и букв, они растрачивают своё бесценное время, ничего не создавая, превращаются в овощей, тратя полученные ими деньги на внушённые им ценности. Как например, во времена Хрущёва, мечтой рядового гражданина «СССР» была жвачка, потом мечта изменилась — все захотели джинсы — за них некоторые граждане могли отдать всё, даже собственную честь. Потом все резко захотели дурацкие видеомагнитофоны, потом — шкафы-стенки, потом пейджеры, потом мобильники, потом компьютеры… Человек всегда будет чего-то хотеть, и в тот момент, когда он это «чего-то» себе, наконец, купит — в этот момент в мире появиться что-то новое, на что человеку обязательно нужно будет копить деньги. Для каждого социального класса всегда будет своя ступень материальных, относительно труднодоступных, ценностей, ради которых нужно будет «рвать задницу» и тратить своё время. За границей, да и у нас тоже, многие люди живут в огромных, но дешевых частных домах, расход на содержание которых довольно большой. В то же время строительные материалы сделаны с таким расчётом, чтоб через двадцать лет они полностью пришли в негодность, обрекая человека опять тратить своё время на это зыбкое и тленное. Ведь можно было бы построить небольшой дом, который стоял бы сто лет. А вместо этого строятся огромные дома, но из хлипкого материала, не долговечные. Люди тратят своё время, чтобы заработать деньги. Чтобы потом, в свою очередь, вложить эти деньги в свои картонные стены, которые через определённое время всё равно придут в негодность. Многим просто не на что тратить деньги, но люди уже приучены работать, а на что потратить свой заработок — для них придумают менеджеры. Рулит этими процессами «хотения» зависть, лень, гордыня и боязнь несоответствия стереотипам — вот четыре пункта, которые заставляют человека постоянно хотеть чего-то нового.

Я думаю, что может быть так: мы так устроены, что при совершении греха, в нашем понятии, мы наказываем себя сами — подсознательно притягивая к себе самые страшные, в зависимости от степени тяжести греха в нашем сознании, беды. И столкнувшись с ними, преодолеваем их, или ломаемся под их тяжестью. Бог может послать нам помощь в виде удачно сложившихся обстоятельств, для преодоления притянутой нами же беды; или направить людей, встретившись с которыми, нам будет проще решить свою проблему. Ещё Он может помочь нам сам, без просьб, когда видит твои дела, и поставленную тобой цель, достойную помощи цель — тогда происходит чудо, и ты встречаешь нужного человека или другое воплощённое проявление помощи. Хочешь проверить одну теорию: закрой глаза, сконцентрируйся и постарайся увидеть в темноте огонь. Если у тебя это получиться — значит ты обладаешь некоторой силой внушения, которую можно применять во зло или во благо себе и окружающим, силой, которою можно направлять в себя и наружу. Теперь, чтоб определить какого рода эта сила, представь, не открывая глаз, что этот огонь — это добро, всё светлое, что есть в тебе, некое воплощение светлой силы. Теперь попробуй увидеть его снова. Получилось? А теперь представь, что это зло, ненависть и гнев в тебе. Будет ли теперь гореть этот огонь? Если нет — то значит хорошего в тебе больше, чем плохого!

Я бы сравнил нашу жизнь с ходьбой по гористой местности. Для примера два сравнения — парень, на носу у которого служба в армии, с отправлением в горячую точку, и девушка, забеременевшая неизвестно от кого. Каждому из них предстоящее испытание представляется чем-то невообразимо трудным, более того, оно им кажется итогом их жизней. Можно сравнить эти грядущие испытания с горой, с которой столкнулись молодые люди, долго время шедшие по сделанной для них родителями равнине. Да, они догадывались о том, что этот день когда-нибудь настанет, они видели из-за горизонта макушку этой горы. И вот они стоят у подножия — каждый перед своей горой, и на плечи ложится тяжесть выбора. У них есть два варианта действий — или взобраться на эту вершину, либо топтаться у подножья всю оставшуюся жизнь, либо сразу броситься в пропасть — чтоб не мучатся. Последний вариант не рассматриваем, хотя в нашей реальности такое довольно часто случается. Ну вот девушка сделала аборт, а парень купил себе военный билет. Но эти решения равносильны тому, что они оба остались топтаться у подножья, и так и не перешагнув через свой страх, который будет теперь с ними до конца дней.

Взобравшись на вершину, они увидят свой путь свысока, на много километров-дней вперёд, они увидят и выберут направление, куда им стоит идти, они приобретут цель своей жизни-пути! Оглянутся назад, созерцая пройденное препятствие, отметят про себя, на будущее, самые сложные места этого восхождения, сделают выводы. И будут спускаться вниз, уже видя за горизонтом высокую вершину следующей горы. Парень, отслужив в армии, вернувшись домой, увидит многие вещи, к которым он привык, увидит их в новом свете, увидит их ценными и интересными. Жизнь нальётся разноцветными красками, и ему уже самому будет хотеться идти дальше, к новым восхождениям. Девушка, родившая ребёнка, испытает радость материнства, и много сопутствующих чувств, которые своим светом загонят в тень все страхи и опасения. Жизнь наполнится светом, и будет яркой и насыщенной. И в свете настоящего грядущее будущее будет совсем не страшным, а даже желанным.

— А ты философ, как я погляжу. Знаешь, с чем-то я соглашусь, а с чем-то — нет! Но я всегда чувствовал, что есть в этой жизни что-то, от нас, людей, независящее, и это нечто большее, чем судьба или случай. Но не поздно ли мне, человеку не раз перешагнувшему черту, сейчас, после стольких совершенных мною ошибок, верить в Бога?

— Я думаю никогда не поздно. Главное — искреннее раскаяние, и желание побороть свою слабость, какой бы она ни была. Притом я считаю, что церковь можно не посещать каждый день, нужно ходить туда по зову души. Ведь в Бога верить можно по-разному: биться лбом о пол, соблюдая все каноны — но не осознавать при этом самого существования Высшей Силы. А можно увидеть и ощутить Бога своей душой — и тогда храм будет в тебе самом, внутри тебя. Многие прихожане на самом деле не верят в Бога они, конечно, думают что верят — но это не так. Совершая грех, у таких людей не щемит в сердце — и это самое плохое. Они не пытаются изменить себя, хотя человек должен подавлять в себе грех, во всех его проявлениях, стремится к этому, каждый свой день. В этом стремлении и заключена вера. Человеку, который преодолевает себя день за днём, превозмогая греховные помыслы, со временем открывается истина, которая дороже золота и денег. Человек становится сильным, его дух крепнет с каждым преодолённым испытанием. Так в мире появляются старцы, которые творят чудеса. Такие люди совсем не боятся смерти, они ждут её и радуются, в последние свои жизненные минуты. К слову о иконах: каждый человек и является иконой, созданный по образу и подобию Господа, и если к примеру, ты бьёшь кого-нибудь кулаком по лицу — ты в первую очередь бьёшь кулаком в Образ Божий, а уж только потом того человека. Всё что делается человеком, должно быть сделано с пониманием. К сожалению, не всегда так получается в жизни — и в этом наша слабость, мы не можем противостоять обстоятельствам, прогибаясь под них, наполняя свои души ядом.

— Интересная теория, — задумчиво сказал Серёга, после минутной паузы. — Я подумаю об этом.

— Подумай — это моё мнение, я часто думаю на эти темы, когда блуждаю по лесу с металлоискателем;

Некоторое время мы сидели молча. Серёга разглядывал наполненное чаинками дно своей кружки.

— Что с братвой делать будем? Нам же придётся их валить, хочешь или нет — иначе они нас завалят!

— Придётся. Что делать. Наши деды тоже убивали, за Родину, за свою землю. Считай, что мы сейчас тоже за землю воюем. Если мы не правы — то мы проиграем этот бой, и тогда менять что-либо будет уже поздно. Мы конечно не вправе судить этих людей, но судя по рассказам курсанта, да и по рассказам Бориса, никто плакать по ним не будет! Я думаю, погибнет тот, кому суждено погибнуть!

— Предлагаю сейчас костерок запалить, на улице! — сказал Беркут. — Братва как только дым увидит, сразу примчится. Тут мы их и познакомим с машиненгевером.

— Ладно, но в таком случае нам нужно задействовать и Курсанта.

— Ты что, не видел его? Какой из него воин?

— Ничего, для того, чтобы магазины патронами набивать, воином быть не нужно! Пусть он с тобой будет, а со мною будет Борис. Мы с Борей в первом «ДОТе» будем, вы — в третьем.

— От Левинца в принципе пользы не больше, чем от полуживого Курсанта — он шары как зальёт, так дальше носа своего не видит, мне он бы только мешал!

— Курсанта кофеем немецким отпоим, да со шнапсиком — сразу оживёт, может ещё чего интересное расскажет! Нужно идти, разводить костёр сейчас — пока просекут, пока доедут. Главное успеть уткнуть их мордами в землю до темноты!

— Пусть Левинц идёт, хоть какая-то польза будет! — предложил Серёга.

— Пусть будет Левинц… — согласился Симак.

Они зашли в спальное расположение, и обнаружили, что самого Левинца тут нет. Как не было здесь и Светы.

— Я знаю, где они! — сказал Беркут, — В генераторной перепихиваются!

В этот момент вошёл Борис. Он был пьян — лицо его раскраснелось, и покрылось маленькими капельками пота. Сильно шатаясь из стороны в сторону, он прошёл мимо них в кабинет, громко припечатав к косяку дверь за собою. Из-за двери раздавался звук падающей мебели, бьющегося стекла. Через минуту всё стихло, и Левинц вышел. В руках он держал губную гармошку. Шатаясь, он подошёл к кровати, покачнувшись, криво уселся напротив Беркута, и помещение наполнилось ржавыми звуками неумелой игры на губной гармони. Серёга не дружелюбно глядел на Бориса, казалось, ещё секунда — и он влепит Левинцу хорошего подзатыльника. Но Беркут сдержался:

— Я пошёл, принесу в «ДОТ» ленты. С костром ничего не получиться — этот упырь нам все карты перемешал! Придётся самому разводить, после того, как подготовлю пулемёт, и автоматы с гранатами!

— Что? Опять Борис виноват? — пьяно произнёс Борис, глядя сквозь Серёгу.

Он попытался убрать инструмент в карман, но гармошка стукнулась о ствол автомата, криво висевшего на его плече. Борис сильно дёрнул плечом, отчего автомат по инерции развернуло за спину. Не с первого раза, но ему удалось добраться до клапана кармана, и спрятать в его недрах хромированную гармонь.

— Чтоб вас всех! — Левинц смачно сплюнул под ноги, качаясь встал, и скрылся за дверью, ведущей в коридор.

— Куда он?

— За шнапсом, куда же ещё? — с натянутой на лицо улыбкой ответил Беркут.

В комнату вошёл Мишин. Он чувствовал себя неуверенно, в этом чужом для него месте.

— Ну что в дверях встал? — спросил его Беркут. — Проходи, «велком»!

Тот прошёл к кровати, неуверенно потоптался, и наконец, сел. По дрожащим рукам было видно, что сил у него почти нет.

— Есть будешь? — предложил Серёга.

— Нет, спасибо, только что поел!

— Так что случилось ночью, на поле? — спросил Симак.

— Не знаю. Я убежал. Но слышал, как у них что-то произошло — по-моему, у них пропал человек. Да, и не просто человек — а тяжело раненный. Больше я ничего не слышал и не видел.

— Сам-то как? — спросил Беркут.

— Спасибо, всё хорошо! — ответил он.

— По виду не скажешь! — сомневался Серёга.

— Слушай, думаю ты понял, кто мы такие! — сказал Симак. — Тебе придётся с нами отбиваться от братвы — иначе нам всем хана! Если хоть один из бандитов выйдет из этого леса — нам не жить! Поэтому вопрос стоит так: или они, или мы. Третьего не дано!

— Я с вами! — с готовностью отозвался Мишин.

— Тебя Лехой зовут? — тут же спросил Беркут, который узнал имя курсанта из его удостоверения.

— Да; — согласно помотал головой тот.

— Это Симак, — кивнул Беркут в сторону друга, — Он у нас за старшего. Я — Беркут, или Серёга — как угодно. Девушка, которая тебя лечила — Алёна, как ты уже наверное понял. Она с Симаком. Другая девушка, блондинка — Света, она с Борисом. Борис или Левинц — это тот парень, которого ты принял за немца. Он нашёл немецкую форму тут, в каземате. Вон дверь, — Серёга кивком указал на дверь в кабинет, — Там ты найдёшь себе одежду, я смотрю, твоя форма совсем прохудилась!

Переминаясь с ноги на ногу, неуверенно поглядывая на Симака, Мишин прошёл в кабинет. Через минут пятнадцать вышел, облачённый в немецкую форму без знаков различия. На ногах красовались поскрипывающие новой кожей, немецкие ботинки, с высоким голенищем.

— О, а тебе идёт! — засмеялся Сергей, оглядывая нового друга.

Тот слегка улыбнулся, подошёл к зеркалу у стены, безуспешно попытался разгладить ладонями складки. На одной из кроватей лежал «шмайссер». Рядом с автоматом лежали четыре снаряжённых магазина.

— Знаешь, как из него стрелять? — спросил Серёга.

— Нет; — признался курсант.

Беркут показал устройство оружия, разобрал и собрал автомат, заставив повторить то же самое Курсанта.

— Пацаны, тема такая! — сказал Беркут, разобравшись с Курсантом, которому он вручил ещё и пистолет «парабеллум». — Я иду, развожу огонь, Курсант меня прикрывает у входа, ты, Симак — на пулемёте, у бойницы. Затем мы плавно растекаемся по «ДОТам», и ждём братву!

Курсант неуверенно поправил ремень, на котором висел автомат.

— Ты что-то хочешь добавить? — спросил Беркут.

— Да. А этот… Борис, он уже пошёл разводить костёр!

— Когда? — в одно слово задали один и тот же вопрос Симак и Серёга.

— Мы с ним разминулись в коридоре, когда я сюда шёл. Он положил мне руку на плечо, пожелал удачи, сказав, что идёт разводить костёр. Я не понял, какой костёр, и где он его собирается разводить, но переспрашивать не стал — он был сильно пьян. Он ушёл дальше, — курсант махнул рукой в сторону потерны, связывающей «БК» с жилым помещением, — Указав на дверь в эту комнату. Ещё он сказал, передай пацанам, чтобы не обижались на меня!

Они выбежали из расположения втроём: Симак, Серёга и Курсант. Они быстро бежали по коридорам, оглядывая попадающиеся на пути пустые казематы, с распахнутыми дверями.

— От дурак! — задыхаясь, на бегу говорил себе под нос Симак. — Только бы успеть!

Но они не успели. Почти добежав то последнего каземата, они услышали звуки выстрелов. Симак резко остановился, сердце его на секунду замерло, в нехорошем предчувствии. «Не успел, как же, друг, зачем ты?» — пронеслась в голове бессвязная мысль.

* * *

Шатаясь из стороны в сторону, Борис шёл по тускло освещённому коридору. Подошвы его ботинок норовили соскользнуть, упираясь в покрытый слоем слизи пол.

— Из-за меня, всё это из-за меня! — пьяно бубнил он, проговаривая слова заплетающимся языком, словно проворачивая через тупую ручную мясорубку куски резины.

Язык не слушался, вместо некоторых слов изо рта вырывались лишь похожие на мычание звуки. Нога соскользнула, и он плюхнулся всем телом в ледяную, вонючую воду. Поднявшись на колени, он посмотрел на свои руки, которые были вымазаны скрытой под водой чёрной скользкой субстанцией, похожей на липкое желе.

— С-с-сука! — громко крикнул он.

Опустив руки в мутную воду, он поводил ими из стороны в сторону, смывая грязь. Ощупав китель, он довольно хмыкнул — округлая бутыль в его кармане была цела. Затем, собрав силы, он резко поднялся, придерживаясь рукою за склизкую стену.

— Я вам, блядям, покажу! Всех перехуячу, бляди Краповские!

Он снова шёл, не обращая внимания на сгустившуюся вокруг тьму: освещение работало не везде. Автомат болтался на груди, в походном положении. Рукоять затвора ударяла в грудь, и Борис перекинул оружие за плечо. Иногда в плечо с силой ударяла твердь шершавого бетона, тогда он останавливался, отдышавшись, корректировал своё направление, и упорно шёл дальше. Он миновал один за другим тамбуры, ведущие в бетонные колпаки казематов, не затворяя за собой двери. Наконец он увидел впереди неясное свечение — он понял, что уже почти пришёл, и слабый свет, который он видит, исходит из амбразуры последнего на его пути каземата. Дверь в тамбур было открыта. Он зашёл, оглядел опустошенную оружейку, медленно поднялся по лестнице — ноги его не слушались, они наполнились ватной слабостью. Борис боялся, что у него не хватит сил, на то, чтобы осуществить задуманное. Он поднялся, и тут ноги его не выдержали, мышцы резко ослабли, и он упал на колени. Он смотрел, как вода с его брюк стекает на серый бетон пола, как сливается в небольшой ручеёк, который тёмной змейкой устремляется обратно, к лестнице.

— Я вам дам! — вдруг неожиданно громко, для самого себя, крикнул он.

Он прислушался к эху, которое насмешливо играло его словами, отражая их от стен подземного коридора. Он засмеялся, смех его не предвещал ничего хорошего.

— Я Вандам! — повторил он. — Жан-Клод Вандам! И я иду за вами!

Левинц поднялся, открыл запор двери, небрежно захлопнув её за собой, направился в сторону намеченного им места, в секторе обстрела пулемёта. Его болтало из стороны в сторону, как не подкованного коня, стесавшего об острые камни свои копыта. Ветки, преграждая путь, лезли в лицо, царапая щёки и норовя ткнуться в глаза — Левинц с запоздалой бесцеремонностью отодвигал их рукой в сторону. Свежий воздух, которым наполнились его лёгкие, придавал сил, и он упорно продвигался, шаг за шагом, к своей цели — небольшой полянке, находящейся как раз в секторе обстрела. Не таясь, он наломал сушняка, чиркнул немецкой зажигалкой, запаливая сложенную пирамидой кучку веток. Всё это он делал «на автомате», не задумываясь над природой вещей. Действия его были отработанным — он сто раз разводил костры, бывало даже в совершенно непригодных для этого местах: болотах, топях. Сильное опьянение совсем не мешало делать то, что он делал уже многократно; казалось, он смог бы развести костёр даже с завязанными глазами. Огонь быстро пожирал сухое дерево, и Левинц наломал веток впрок, разложив их не очень аккуратными кучками вокруг костра. Треск ломающегося дерева наполнил тихий лес. Сев на землю, он достал из кармана смятую пачку с поломанными и слегка намокшими папиросами. Ему удалось сделать из трёх папирос одну, и он жадно затянулся.

— Я — Вандам! — повторил он, глядя невидящими глазами сквозь огонь.

Достав бутылку, не без труда сняв с неё пробку, он сделал хороший глоток, поставил ёмкость на землю, поудобнее перехватил автомат, и достал гармонь. Он начал играть, и подпевать, на ломанном немецком, которого он совсем не знал. Лишь некоторые слова и фразы, вытянутые из старых фильмов про войну, от товарищей, и особо врезавшихся в память после изучения школьно курса иностранного языка. Где-то в голове промелькнули отголоски мысли о бесполезности его дела; если у пулемёта никого не будет, то его задумка будет напрасна. Расплатой за ошибку станет его собственная жизнь. Он поставил на кон всё, что у него было, добровольно приняв роль червяка на крючке, задачей которого было лишь заманить рыбу.

Нападение

Вокруг вертолёта стояло четыре внедорожника, многие из которых имели пулевые отверстия в обшивке. Полноприводный «Фольцваген» был сильно изрешечён, и не имел ни одного целого стекла. Егерь стал считать оставшихся в живых людей:

— Чех и Крап, — говорил он вслух, — пацан из расстрелянного «Ленд-Ровера», московский!

Парень отозвался:

— Винт, то есть Димыч, спасибо Терех, ты мне вчера жизнь спас!

— Живи на здоровье! — отозвался Егерь и продолжил:

— Паша Медицина, наш доктор и по совместительству алкоголик, он же распространитель наркотиков!

— Я в завязе! — тихо отозвался протрезвевший Паша, которого сейчас переполняло чувство стыда за вчерашнее.

Водитель и пулемётчик «Т-3», — вновь продолжил перекличку Егерь, — Шкас, Гриф, Толян; — Егерь отвлёкся, взглянув на перепачканное сажей лицо Толи.

Лицо его было чёрным, и он сейчас выглядел довольно смешно. В то же время сам Шкас где-то успел умыться, и выглядел как-то обычно, со скучающим видом наблюдал за действиями окружавших его людей.

— Так, тебя мужик, как звать?

— Хабиб! — ответил бородач.

— И того одиннадцать человек, вместе со мною; — подытожил расчёт Егерь.

— Плюс четверо на вертушке. И того пятнадцать! — нетерпеливо вставил Крап.

— Да, Хабиб и Толя ранены, их можно не считать!

— Ээ, ты чего говоришь, как не считать? — возмутился Хабиб. — Я стрелять могу, лучше тебя!

— Молодец! — приторно похвалил того Егерь. — А ты? — спросил он Толика.

— В поряде, плечо зацепило, но Пашок уже перевязал, всё в норме.

— Керосину много? — спросил Егерь у пилота, кивнув на вертолёт.

— Не особо; — ответил пилот, которого Чех называл «Михалыч».

— Пару кругов над полем можно сделать?

— Почему нет?

— Отлично! — обрадовался Егерь. — Полетели?

— Начальство скажет — полетим! — Михалыч кивнул на Чеха.

— Чего ты там хочешь увидеть? — с раздражением спросил Чех.

— Они должны быть где-то здесь! Пусть лётчик осмотрит лес, и нанесёт на карту всё что увидит. А я пока пойду по их следам — ни одного трупа я на поле не нашёл, лишь куски тухлого мяса, оружие и куски формы. Наших убитых тоже утащили — и всё в том направлении! — Терех ткнул пальцем в сторону леса, откуда пришли немцы. Пока вертушка делает облёт, я с группой выйду по следу, будем держать связь, вертушка если что прикроет!

— Сколько тебе людей нужно? — спросил до того молчавший Крап.

— Пятеро; — ответил Терех, — «Т-3», два пулемёта, гранаты, автоматы с подствольниками и с оптикой, две рации, бинокль.

— Не много ли? — удивился Крап, по-волчьи глядя на Егеря.

— Лады! — перебил его Чех, и обратился к Михалычу:

— Ты потом сможешь посадить свою машину там? — и он ткнул пальцем в сторону лагеря боевиков.

— Да, места там достаточно! — ответил пилот.

— Тогда делай, что скажет Егерь. Мы поедем в наш лагерь — Егерь, бери кого хочешь!

Егерь взял Диму Винта, Шкаса, Грифа, водителя «Т-3».

— Ты охренел, всех самых лучших забрал! — воскликнул Крап.

По обиженным взглядам оставшихся бойцов можно было понять, что каждый из них считает лучим бойцом именно себя.

— Ээ, ты меня списал, да, Хабиб стреляет хуже них? — спросил Хабиб, кивая в сторону отделившейся группы.

— Поехали, раз хочешь! — согласился Егерь.

Распределили позывные. «Тайга» — Егерь, «Бугор» — лагерь, «Небо» — вертушка. Быстро перекусив холодными консервами, и заправив магазины автоматов патронами, группа оседлала заправленный «Транспортёр», и они выдвинулись в сторону леса. Кровавые следы тянулись по траве широкой дорогой в сторону леса. «Фольцваген» не спеша ехал по этой страшноватой дороге. Казалось, что по полю тащили неисправный комбайн, из редукторов и двигателя которого хлестало масло: вместе со ставшей коричневой кровью, всё было забрызгано вонючей чёрной жижей, похожей на жирную нефть. Примятая в сторону леса трава ясно указывала направление, куда волокли тела убитых. Вот уже начался лес — дальше пришлось идти пешком. Егерь решил оставить в машине Хабиба с пулемётом — пусть прикрывает группу в случае отхода, да и за машиной заодно приглядит.

— «Небо» ответь «Тайге»! — крикнул в рацию Терех.

— На связи! — ответила рация.

— Мы на месте! Взлёт!

— Принял! — коротко отозвалась рация, и через некоторое время послышался шум нарастающих оборотов несущего винта.

— Скоро прикрытие будет! — обрадовано сообщил Егерь.

Группа слега оживилось, кто-то тихо переговаривался между собой, послышался сдавленный смех. Хотя само это мрачное место было чуждо веселью и радости. Где-то недалеко слышался хруст веток — какой-то крупный зверь ломиться сквозь заваленный лесным мусором лес. Егерь покрепче перехватил цевье автомата. Они шли по следу, прошли уже порядка полу километра, когда след оборвался в глубоком бетонном колодце. Показалось, что пахнет костром, дымом. Решено было отходить назад, вертолёт улетел в сторону лагеря боевиков. И тут до слуха Егеря донёсся тихий мужской голос. Он поднял руку, подавая сигнал своей группе к остановке, и группа тут же заняла удобные для стрельбы позиции. Все вслушивались в невнятное бормотание, которое доносилось из-за деревьев. Чуткий слух Егеря уловил немецкие слова, сливавшиеся в пение, послышался скрипучий, словно скрип несмазанных дверных петель, звук губной гармони. Запах костра стал явным, отчётливым, его чувствовали все. Снова послышался треск веток. Терех крался тихо, шёл на звук, внимательно глядя под ноги, боясь наступить на растяжку, ветку, или угадить в какую-нибудь ловушку. Почву, перед тем как наступить, он прощупывал ногой, и лишь после этого наступал на это место. Перед ним, за кустами, сидел немец с закрытыми глазами, в намокшей от воды форме, вновь взявший в руки гармошку. Немец был офицером, но под серой, распахнутой шинелью он был в одних лишь трусах. Армейские, проклёпанные ботинки были одеты на босу ногу. Он сидел на сгнившем бревне, перед ним полыхал еле теплящийся костёр. На земле стояла бутылка и стакан, вокруг него разбросаны поломанные папиросы. Немец покачивался из стороны в сторону, в такт своей нескладной музыке, которую он извлекал из гармони. Качания из стороны в сторону усилились, и человек не совладал с равновесием, и завалился на спину. Удивительным было то, что даже упав, он не выпустил гармони из рук, и так же, не открывая глаз, принялся вновь наигрывать какой-то нескладный мотив, но уже лёжа. Немецкий автомат, устаревшей конструкции, безучастно валялся рядом с офицером, — он был изрядно запылён но, несмотря на это, Терех заметил, что оружие новое — воронение нигде не потёрто. Он внимательно огляделся по сторонам — никого не было. Егерь тихо шикнул — подозвав группу. Группа окружила лежащего на спине, и ничего не замечающего немца, продолжавшего чрезмерно сильно дуть в свою поблёскивающую хромом гармонь. Боевики с интересом поглядывали на него. Уже никто не таился — все стояли в рост, окружив немца.

— Кто такой? — рявкнул Терех, не очень громко, но в тоже время достаточно резко.

Немец дёрнулся, гармошка издала жалобный звук, он пьяно улыбался, глядя на Егеря. Одной рукой он продолжал сжимать гармонь, другой же шарил по земле, в поисках автомата — притом, судя по его лицу, это действие должно было остаться для Тереха незамеченным.

— Самый хитровыебаный? — спросил Шкас, наступив подошвой ботинка на его руку, в тот момент, когда тот уже сжал ладонью рифлёную рукоять оружия.

Автомат дёрнулся, выпустив короткую очередь, которая ушла в сторону поля.

— Ги ауф айне шванз! — крикнул Левинц, выдернув руку из-под башмака.

— Ты кто? — вновь спросил Терех.

— Их бин айн доучь официрен! Гитлет капут! — громко, пожалуй слишком громко, кричал Левинц — и это уловил Егерь.

— Он кого-то предупреждает! — быстро сказал Терех.

Шкас и Гриф побежали в лес, оставшийся Винт, водитель «Транспортёра», и Егерь, с напряжением всматривались в кажущийся спокойным, лес. Где-то недалеко раздались автоматные выстрелы, рядом с плечом Тереха просвистела пуля.

— По нашим долбят! — тихо сказал он, — Винт, к ним давай!

Тот пригнулся и бесшумно побежал в сторону частых очередей. Через минуту стрельба стихла, но лишь для того, чтоб вспыхнут с новой силой. Раздалась неожиданно громкая длинная пулемётная очередь, одна пуля обожгла болью руку Егеря. Водителя «Т-3», стоявшего рядом с Терехом, неведомой силой отшвырнуло в сторону, Терех понял — он убит. Николай, отшвырнув немецкий автомат носком ботинка, упал, вжимаясь грудью в землю. Он лежал на земле, чувствуя, как из него вытекает горячая кровь. Он не спускал глаз с немца, стараясь не поднимать голову. В траве что-то зашуршало — это подполз Шкас, молча взявший Бориса за шкирку и потащив его к лесу, не давая подняться. Шкас разминулся с приползшим Грифом, который шёпотом спросил:

— Ты как, командир?

— Порядок, сможешь водилу зацепить?

— Да, сейчас Винт приползёт, мы вмести оттащим его. Что с ним?

— Убило.

— Хуёво; — мрачно отозвался тот.

Пулемёт молчал.

— Там каземат капитальный, — ответил на немой вопрос Гриф, кивнув в сторону леса, — Этот пьяный «Ганс» своим маяка дал, чтоб они зашхунились. Они дверь задраили — а дверь там ого-го! Гранатой не возьмёшь! Килограмм десять тротила нужно, что её вынести!

— Понятно; — сухо ответил Терех, и пополз за почти скрывшимся из виду, Шкасом.

* * *

— Говори, сука! — и он с силой ударил огромным кулаком Левинцу в челюсть. — Чё, в партизана решил поиграть? — не унимался Шкас, и снова врезал кулачищем по опухшему лицу, с размазанными кровавыми разводами.

Борис сплюнул кровью ему под ноги. Бесшумно подошедший к Шкасу Терех, придержал вновь занесённую в размахе руку, останавливая экзекуцию:

— Погоди, убьёшь ведь! У него анестезия спиртовая, он боли не чует! Подождём, пока протрезвеет, а там и поспрашиваем!

Шкас неохотно отошёл от избитого «немца», поднял с земли смятую немецкую фуражку и с силой вдавил её в голову Бориса.

— Смотри, как под немца работает! — удивлялся он. — Это те самые копатели! Походу это они на нас ночью напали! Видишь, как по-фашистски чешет! Порожняк по связи он пускал! Он и Шмыгу вальнул!

— Нет! — твёрдо ответил Терех. — Я сам видел, как те солдаты после прямого попадания осколка, выворотившего из живота кишки, поднимались, и снова шли! Это были не люди!

— Да? — недоверчиво переспросил Шкас. — А это что, человек?

— По крайней мере, лицо у этого опухло от ударов, и кровь у него настоящая! А у тех вместо крови — чёрная жижа. Что, сам не видел? Ей всё поле залито!

— Да видал я! — отозвался Шкас, зло сплюнув под ноги Бориса.

— «Тайга», ответь «Бугру»! — послышался голос Крапа.

— На связи! — отозвался Егерь.

— Кто стрелял?

— Мы. Тут немецкий «ДОТ», копатели в нём засели — с ходу не возьмёшь, в амбразуре у них пулемёт. Водилу нашего угробили. Мы одного из них взяли, правда, он вдрызг пьян!

— Нормально, протрезвеет — допросите. Слушай, мы с Чехом сейчас улетаем; через несколько часов, в крайнем случае — завтра, пришлём помощь вам, как меня понял?

— Вы чего, бросаете нас? — в недоумении спросил Егерь.

— Ты за метлой следи! — зло крикнул Крап. — Сказано, пришлём помощь! Если сумеете захватить копателей тёплыми — каждому по двадцать кусков зелёных, слышишь?

— Да нахера нам твои «зелёные куски», если эти черти нас здесь быстрее скопытят?

— До вечера вертушку с пацанами постараемся прислать! Человек десять, оружие, гранатомёты, взрывчатку пришлём! На вертушке будут «НУРСы». Всё в ажуре будет, как понял?

— Да пошёл ты! — тихо сказал Егерь, затем сказал уже в эфир:

— Понял…

— Держитесь вместе, займите оборону в лагере — ну ты сам всё знаешь, не мне тебя учить! Край настанет — берите тачки, и двигайте лыжи к дому! Болт с этими копателями, сами загнутся!

— Так и сделаем, как только ты взлетишь, сука продажная! — зло прошипел Терех.

— «Бугор», гранаты газовые привези, шашки дымовые и килограмм пятьдесят пластида! — сказал в рацию Егерь.

— Зачем так много?

— Тут «ДОТ»! И кроме «ДОТа» тут подземное сооружение, туда эти черти, которых мы ночью стреляли, туда они полезли! Тут что-то типа норы из бетона. Не знаю что там, бункер, или что это, в общем, много взрывчатки нужно, и подрывника толкового бы тоже не помешало!

— Сделаем! — легко согласился Крап.

Слишком легко. Где-то на поле раздалась приглушённая автоматная стрельба.

— «Бугор», вы шмалите? — спросил у рации Егерь.

Отозвался Чех:

— Всё в ажуре, Терех, тут мусорок кажись меж деревьев пробежал! По нему и лупят!

Но это была не правда. Пока воевал, Терех научился различать стрельбу, сам её звук, по которому он мог классифицировать бой. Тут многое играло роль: плотность огня, темп. Звук выстрела из оружия, повёрнутого в противоположную Тереху сторону, будет отличаться от звука стрельбы из оружия, направленного в сторону Егеря. Долбили «Калаши». Стреляли в разные стороны, то есть группа вела бой, и ей отвечали плотным огнём.

— Пацаны, эти падлы нас кинули! Они нас валят, пацаны! — раздался в эфире искажённые шипением отчаянный крик Паши Медика. — Пацаны, бей по вертушке со всех стволов! Пацаны, Терех… — голос его оборвался.

Егерь пытался связаться с базой, но эфир лишь тихо пощёлкивал радиопомехами. Послышалось, как на поле вертолёт запустил двигатель, быстро набирая обороты.

— Они что, нас кинули? — спросил Гриф, опуская сжимаемый в руках автомат. — Крап — ладно, чмо залётное, но Чех?! Как же, ведь Чех…

— Кинули; — спокойно ответил Терех, нервно отсоединивший от автомата магазин, посмотревший на поблёскивающий лаком патрон, и резко примкнув магазин на место.

— Но для чего?

— А мы все в вертушку не влезем — это раз, во-вторых, я слышал разговор пилота с Чехом: он сказал, что они улетают, без нас! — спокойно пояснял Терех, разбирая автомат, и раскладывая детали на тряпке, заботливо расстеленной им на земле.

— В-третьих, тут что-то нечисто, Крап с Чехом долго бакланили о чём то. Возможно, мы стали лишними свидетелями, например, этих ходячих мертвецов в немецкой форме. В-четвертых, кому Крап или Чех обещали бабло? И сколько?

— Мне тридцатник «грина»! — отозвался Гриф.

— Мне полтос; — сказал Шкас.

— Мне двадцарь! — возмущённо процедил Винт.

— Тебе самому сколько посулили, Егерь? — спросил Тереха Шкас.

— Ствол зеленью!

— Вот видишь, всего выходит двести штук! — Шкас сжал превратившиеся в нитки, губы.

— Нужно наказать, за такие дела, и сбросить расклад уважаемым людям, чтобы с Чеха и Крапа за это спросили! — говорил Гриф.

— Как? Нас считай, уже нет! — опустил голову Винт, который был самым молодым из присутствующих.

— Пацаны, нас кинули, как последних фраеров! — сказал Шкас. — Чех давно уже очко жмёт, что мы отделимся от него и направим свои «Калаши» против него, и отожмём его дело!

Терех собрал автомат, и подготовил его к бою, и теперь молча стоял, вслушиваясь в сильный шум винтов поднимающегося вертолёта, и тут он резко схватил оставленную на землю рацию, и крикнул в неё:

— Хасан, или как там тебя, за руль прыгай, и гони колёса в лес! Прячь тачку в елках!

Рация молчала, пока вдруг все не услышали ленивый голос:

— Э-э-э, как там тебя? Куда гнать? Зачем?

— За руль прыгай, и в зелёнку, бегом! Бегом сказал!

— Ты жена своей так говорить будешь! — невозмутимо отвечал барадач, оставленный с пулемётом для прикрытия отхода группы и охраны машины.

— Хасан, тебя сейчас будут расстреливать с вертушки, слышишь? Машину сбереги, без неё нам хана, мы все подохнем в этом лесу!

— Ключей нет! — сказал Хабиб. — Не могу завести! — в его голосе появилась тревога.

Между тем вертолёт уже показался среди макушек елей, он завис над тем самым местом, где они оставили «Т-3».

— Пизда моджахеду! — сказал Шкас, и смачно сплюнул.

Будто услышав его слова, ожил крупнокалиберный пулемёт вертолета.

— Вы что творите? — орал Терех в рацию. — Падлы, вы же в своих, ради чего? Я же вас найду и в фарш перемешаю, слышите меня?

— Выйди на поле, чтоб мы пули зря не тратили! — в эфире появился Крап.

— За что?

— «За что?» — вертолёт перестал стрелять, и завис над одним местом.

Терех рукой показал боевикам, чтоб те рассредоточились по местности, и показал, как нужно маскироваться, прислонившись всем телом к толстой ели, скрываясь за её стволом от вертолёта. Все всё поняли, и разбежались в разные стороны.

— За то, что ты не справился с задачей! — отвечал Крап.

Говорил уже Чех:

— За то, что переманивал на свою сторону пацанов. Героем ты для них стал, Коля, после этой весёлой ночки! Верят они тебе. Но два царя — это всегда смута! Здесь я авторитет! Ты меня понял? За то, что бабки копишь, а не тратишь как все! А на что копишь? На стволы? На то, чтоб свою бригаду собрать? Нет, Терех, со мною такие игры не проходят! Я тебе на фраер, чтобы позволить пику в свою спину вонзить!

Вертолёт медленно двинулся в сторону Тереха, развернулся боком, тяжёлый пулемёт принялся долбить по лесу. Пули свистели, со смачными шлепками ударялись об землю, падали срезанные ветки; рядом с Егерем рухнула разорванная вершина ели, за которой он прятался, сверху посыпались щепки. Чех продолжал что-то кричать в эфир, но его слов, — заглушённых свистом пуль, шумом выстрелов и ветром от винта, — разобрать было невозможно. Ели оголились, и в тёмном еловом леске стало светло. Земля была усыпана ветками, трухой и еловыми щепками. В земле видны были ямы, оставленные крупнокалиберными пулями.

— Я тебя найду! — отозвался Терех.

— Эй, Егерь, вылазь уже на поле — жену и дочь твою обещаю не трогать, даже денег им подкину на жизнь! — кричал Чех.

Терех напрягся, мышцы его натренированного тела натянулись в стальные тросы. Вертолёт завис немного поодаль от них, над местом, где стоял «Т-3». К Тереху стянулись остальные боевики, вместе с уцелевшим после обстрела Борисом, со связанными за спиной руками.

— Выходи, и бойцов выводи, вместе с копателем! Если не выйдите — вашим детям и жёнам справлю пышные похороны, а затем и вас достану, если кто выживет в этом проклятом лесу!

— Я связался с Москвой, — прорезался в эфире голос Крапа, — Мне сказали, что в этом районе законсервированная секретная лаборатория! В ней ботаники потели над созданием какого-то там оружия, что-то там мистическое короче, над созданием непобедимых солдат, с которыми мы и схлестнулись прошлой ночью! Вам не выстоять одним против них и десяти минут, так что выходите — лёгкую смерть вам гарантирую, и помощь близким! У вас пять минут, потом мы улетаем, и уже сегодня ваших родственничков не будет в живых!

Все смотрели на Тереха.

— Кинут, твари! — сказал Шкас. — Один раз уже киданули! Всех положат! И детей, и жён и всех родственников — я Чеха знаю!

— У самого есть кто? — спросил Терех.

— Есть одна баба. Но о ней никто не знает, в тиши живёт, туда посторонним ходу нет!

— Легко тогда тебе рассуждать! А у меня дочь и жена!

— Ты хочешь пойти? — спросил Шкас?

— Нет, не хочу, но пойду, иначе не смогу с этим жить! Незачем будет жить! Эта падла знает нужные кнопки в человеческой душе! Вы — оставайтесь, я — вместе с «немцем» пойду!

— Я с тобой! — тихо отозвался Винт. — Сестра недавно родила. Не могу я их так подставить! Они не должны за мои дела ответку нести!

— Я — пас! — ответил Гриф.

— Вы это… — неуверенно говорил Винт, — …Рассчитайтесь там с ними за нас!

— Нет вопросов, Димон! — ответил Шкас.

Три человека направилась в сторону поля. Левинц потихоньку начал приходить в себя, он уже понял, что только что произошло, и куда его ведут.

— Мы идём! — на ходу ответил в рацию Терех.

— Ты пацан по-жизни, и выбор сделал пацанский! За это я тебя всегда уважал! Лучше пацаном кончится, чем в крысах жить! — хвалил Чех. — Кто с тобой?

— Пленный и Винт.

Рация замолкла. Они вышли на поле. «Фольцваген» стоял недалеко — от него ещё поднимался сизый дымок. Сама машина стала похожа на смятый в комок бумажный лист, на котором проглядывались редкие фрагменты краски. Трава рядом с машиной была забрызгана чёрным маслом. Рация вновь ожила голосом Чеха.

— Что к лесу жмётесь? Давай ближе, подкатывай под вертушку!

Они направились к вертолёту, зависшему метрах в ста от леса. Тут послышался шум громкоговорителя: говорил Чех, и его голос, усиленный прибором, перебивал шум вертолёта и разносился над лесом.

— Шкас и Гриф, что, зассали? Подкатывай к своему командиру, не по-пацански его одного в беде бросать! Вылазь, иначе мы порешим всех ваших родственников, а сами вы сдохнете в этом проклятом лесу, как Шмыга — бошки вам отрывать будут!

Терех что-то кричал в рацию, но он и сам уже не слышал своего голоса, из-за сильного шума, исходящего от вертолёта.

— Выходим, считаю до десяти! Если сейчас не выйдите — этих троих валим, и родственников их валим, вашу всю родню валим, и вас, если выживете, тоже валим!

Голос принялся отсчитывать.

— Раз, два, три… Терех видел, как на него уставилось чёрное дуло, торчавшее с борта.

Ему казалось, что ствол направлен именно на него. Дмитрий побелел лицом, из глаз текли слёзы, которые тут же подхватывал исходящий от лопастей поток ветра. Он что-то говорил, кричал Тереху, но слов было не слышно.

— Восемь, девять…

«Нет, они не выйдут!» — думал Егерь.

Пулемётчик навёл своё оружие на горстку маленьких людей, но его палец словно сковало судорогой. Он, Андрей «Афганец», не раз нажимал на спуск, и лично видел, как смертоносные снаряды сносили головы людям, разрывая их словно переспелые арбузы. Люди, иногда, продолжали бежать, пробегая при попадании в голову несколько десятков метров, словно обезглавленные курицы. При попадании в тело, некоторых счастливчиков отбрасывало, и вбивало в землю, словно гвоздями. Один раз, в Афгане, духи захватили базу, перебили всех солдат. На выручку, в числе многих, прилетел в должности бортмеханика, и по совместительству, стрелка кормовой установки «ДШК», - и Андрей. База имела «ВПП» для вертушек, в виде сложенных встык бетонных плит.

Они подлетали с подветренной стороны, и их появление над захваченной базой стало неожиданно для душманов. Основная группа боевиков тогда была на этой самой бетонной площадке. Застигнутые врасплох, моджахеды не успели найти себе укрытие от выпущенных с вертолётов пуль — его, кроме матерчатых палаток, и не было. Андрей первым открыл огонь. При стрельбе он заметил, что крупные пули, при попадании в бетон, срикошетили, и подняли в воздух тело «духа». Выглядело это неестественно, страшно и в тоже время как-то красиво, притягательно. Перед вылетом он раскурился марихуаной, растянув смолянистый косяк на экипаж. И теперь, под действием этой дури, захватившей ум стрелка, он стрелял, поражая противника рикошетом. Зрелище подбрасываемых на десяток метров вверх людей притягивало его, и он испытывал новое, не с чем несравнимое чувство. Он выцеливал и стрелял, получалось не всегда, пули, попав в бетон, поднимали с земли облака пыли, которые тут же сдувал поток винтов. Иногда от людей в небо отлетали куски, головы, руки, и другие части тел. Его завораживало это зрелище, да судя по всему не только его — пилот вертолёта старался держать нужный угол, для поражения врага именно рикошетом. Он многое понял на той войне, и самое главное он уяснил для себя — нет ничего дороже и крепче братства! Он знал, что эти три человека, которых он держит на прицеле, стоят дороже взвода чужих друг другу солдат. Не раз его спасал друг, вытаскивая раненного Андрея из обломков вертолёта под огнём противника, рискуя при этом потерять всё! Он слышал про Тереха, хотя лично с ним знаком не был — и вообще, не прислушивался к обсуждениям незнакомых ему людей — Терех стал исключением. Он знал, что Терех воевал в Чечне — где он вместе со своими солдатами был предан своим же руководством. Андрей вообще мало кого знал, он жил один, и плевал на всех с высокой колокольни. Но зато он как ребёнок радовался, когда подходил он к вертолету. Когда помогал собирать раскуроченные машины, когда, вместе с единственным его другом, Михалычем, они подолгу сидели в салоне машины, — где было всё привычно, где он знал назначения каждой кнопки и винтика, — пили спирт, и вспоминали былые времена. Он слышал, про зону, на которую попал Терех, он знал, за что его отправили туда. За этот поступок он уважал этого человека, хотя вживую ни разу не видел. Он, среди трёх небольших людских силуэтов он безошибочно определил Егеря: Терех стоял лицом к нему, распрямившись, гордо, без страха глядя смерти в глаза, как подобает настоящему офицеру, — сейчас он понял, что не сможет убить этого человека.

— Стреляй! — крикнул по внутренней связи Чех.

Но Андрей, держа этих людей на прицеле, просто не смог выстрелить в своих, в своих по духу! Он видел, как час назад, началась перестрелка в лагере — одни бандиты стреляли в других. Но он не участвовал в этом, и это его спасло — он, пилот и два Бугра — вот и все, кто остался после перестрелки в живых!

— Дави гашетку! — кричал Чех.

Увидев, что подчинённый не реагирует на его слова, Чех подхватил «Калаш», шатаясь, подошёл к Афганцу, и упёр ствол автомата ему в голову:

— Вали их! — заревел он.

Но в этот момент что-то переломилось в душе повидавшего жизни офицера. Перехватив левой рукой оружие противника, Афганец, что было сил, дёрнул руку вниз. Одновременно с этим он правой рукой схватил того за ткань камуфляжной куртки, и потянул на себя. Громыхнула очередь, пули пролетели в опасной близости от лица Андрея, обжигая лицо пороховым выхлопом. Он перевернул тело своего босса на бок, и протолкнул его за борт. Время замедлилось, все действия были осознанным; вот он уже видит, как Крап, с удивлённым лицом, медленно шевеля губами, тянется за своим оружием, вот он уже достал свой пистолет — а тело Чеха уже за бортом, но рука Андрея всё ещё держит его перехваченную и неестественно перекрученную руку. Ещё доля секунды, и дуло пистолета, в руках Крапа, поднимается на Андрея. Он резко опрокидывается, и его буквально вырывает из салона вертолёты весом Чеха, словно выброшенным якорем. Он краем уха слышит выстрелы, но его уши тут же закладывает от сильного шума ветра. Он летит, земля приближается медленно — под ним Чех с глазами полными ужаса, и с рукой, вывернутой на 360 градусов.

«Всё, нет у него больше руки!» — проносится какая-то несвоевременная мысль в опьянённой кислородом и адреналином голове.

* * *

— …Десять! — прохрипел громкоговоритель.

Но выстрелов не последовало. Борис закрыл глаза, и вжался в землю. Лечь на неё плашмя ему не давала крепкая рука, перехватившая его запястье. Второй рукой Егерь держал Винта, и он чувствовал, как обоих колотит сильная дрожь. Выстрелов не было, он видел, как стрелок оставил своё оружие, и через какое-то время увидел, как блеснуло вспышками выстрелов в салоне автоматное дуло. Потом случилось неожиданное: он увидел, как Чех вываливается из вертолета. Он увидел, как тот болтается под фюзеляжем, и пытается зацепиться за что-то ногами. Казалось, вертолет потерял управление, и его боком повело прямо на них. В этот момент Чех, вместе с кем-то ещё, вылетел из салона, Терех услышал приглушённые хлопки выстрелов. Земля содрогнулась, когда большой ком, вывалившийся из вертолёта, впечатался в траву. Стоящих людей обдало брызгами земли и слизи, мерзкий запах ударил в ноздри. Он почувствовал на лице горячую маску, растёкшуюся по нему. Протерев глаза от чужой крови, Егерь увидел кучу мяса и кишков, лопнувшую по швам ткань камуфлированной куртки. В этой мясной куче-моле он разглядел человека. Человек перевернулся, и встал на одно колено. Человек был жив, и только теперь Терех вспомнил, что падало два человека. Один был сверху, а снизу был Чех. Сам Чех, превратился в фарш, самортизировав своими внутренностям, тем самым он спас человека сверху себя. Выживший после падения был с ног до головы в крови, чёрных рваных кусках каких-то внутренних органов, в кишках. Он был живой. Видно, что ему тоже не сладко пришлось. Мужчина катался по земле, обхватив себя руками. Лица и одежды было не разглядеть, всё было перемазано и выглядело однородно.

— Неужели, Чеха скинул тот самый Афганец, о котором Егерь столько слышал? Неужели, именно он сейчас катается перед ним в кишках своего бывшего командира?

«Немец» дёрнулся в руке Егеря, и тот понял: это шанс! Нужно было как можно быстрее бежать отсюда, бежать в лес! Он ослабил хватку, и отпустил обе руки, которые до этого сжимал — у каждого теперь свой путь! Развернувшись к лесу, они услышали за спиной громкие выстрелы, земля перед ними вздыбилась, крошки её осыпали беглецов. Эта была отсекающая очередь, а значит, пулемётчик контролирует своё оружие и они у него на прицеле. Все трое резко остановились. За крупнокалиберным пулемётом сидел сам Крап, и даже отсюда была видна его хищная улыбка и хищный блеск в округлившихся глазах. Он притянут к себе громкоговоритель:

— Чё, думали фартануло? Болта вам — фартануло мне!

Он навёл закопченный ствол на группу. Шансов добежать до лесу у них не было.

— Вот теперь точно конец! — сам себе сказал Терех.

Он закрыл глаза — но не из-за того, что он боялся смотреть в этот закопченный «колодец смерти», из которого вот-вот должны была вырваться очередь. Он закрыл глаза лишь за тем, чтобы увидеть в последний раз лицо своей жены и дочери. Какой-то непонятный звук уловил Егерь. Что-то происходило, по ним до сих пор не стреляли! Он стоял, с закрытыми глазами, и ему показалось, что время остановилось совсем, что секунда превратилась в бесконечность, замерев тоненькой стрелкой на циферблате его командирских часов. И тогда он начал считать про себя, считать секунды, чтоб удостоверится, что ещё жив, что время ещё существует. Он открыл глаза, и увидел, что вертолёт как-то неуклюже пытается развернуться боком, но у него это получается слишком медленно, ведь прямо на него летит другой вертолёт, с торчащими стволами курсового крупнокалиберного пулемёта и подвесками ракет. Он посмотрел на Винта и пленника, взгляды обоих были устремлены к небу.

— Бегом! — проорал он, перекрикивая шум вертолётов!

Чужой вертолёт открыл огонь из курсового, двуствольного пулемёта.

* * *

Левинц видел, что происходит в воздухе, и долго не думая, решил «делать ноги». Бежал он немного в стороне, от остальных. Ему не хотелось вновь встречаться с этим Шкасом, раны, оставленные им, начинали приносить боль. Он трезвел — но тут было два момента: хороший и плохой. Хороший дал прояснение разуму и чёткость мыслей; плохой — он начал чувствовать боль, от ударов Шкаса. Он почувствовал, что всё лицо у него опухло. Будто это было вовсе не его лицо, а лицо какого-то толстяка, в тело которого он попал. Он провёл языком по губам, и тут же сплюнул: всё лицо его было перемазано кровью. Чужой кровью. Он бежал быстро, но одна нога отставала от другой, и он бежал вприпрыжку. Причиной такого бега была сильная боль, от которой темнело в глазах, и в этой темноте проступали яркие искры. На долю секунды ему показалось, что от боли он вот-вот потеряет сознание. Но он бежал, не снижая темп. Его пленители уже скрылись в елях, на достаточном от него расстоянии, чтобы можно было избежать встречи с ними. Левинц чувствовал, как ветер подсушил чужую кровь на его лице, чувствовал, как она запеклась на его опухшей от побоев маске. Захотелось смыть, содрать, стереть чужую кровь, плюнуть на все, остановится и тереться лицом об траву. Вдруг рвота подступила к горлу, и он не смог сдержать её порыв. Его рвало, желчь, выплескивающаяся из его рта на бегу, попадала на его одежду, но он не думал об этом, он знал — сейчас его сможет спасти только бункер, спасительный бункер, у единственной двери которого нужно оказаться раньше бандитов! С поля донёсся звук глухого удара, к которому добавились звуки лопнувшего стекла и сминаемого железа. Что-то громко лопалось — в спину бегущего Бориса чем-то ударило, и он чуть было не упал, еле удержавшись на ногах. Его обгоняли какие-то куски, со свистом пролетающие то выше, то в стороне от него. Кусок лопасти впился в землю в нескольких метрах впереди и правее от него. Впился с такой силой, что мозг Левинца сразу нарисовал перед глазами образ древнего Бога, метающего огромные стрелы. Борис был в лесу — он сразу это понял, пересекая незримую границу поляны и леса, он почувствовал резкую прохладу. Казалось, что лёгкие курильщика сейчас вывернутся наружу и вылетят изо рта. Он сипло со свистом дышал, привкус крови явно ощущался во рту, толи от побоев, толи забитые никотином лёгкие не выдержали такой нагрузки и попросту лопнули в его груди. Пулемётная очередь остановила его бег. Пули со свистом вспороли землю вокруг него, рукав вдруг наполнился обжигающим теплом, растекающимся ниже, к кисти.

— Это я, Серёга, открой дверь! — сиплым, не своим голосом прокричал Борис.

Он продолжал стоять перед амбразурой «ДОТа», которая появилась из кустов так неожиданно.

— Кто я? — отозвался приглушённый голос Беркута.

Несмотря на злость и строгость в голосе, он показался Борису знакомым и родным. Будто он вернулся в родной дом, в котором его не было долгое время.

— Борис, Левинц. — прохрипел Левинц, подумав, что и сам не узнаёт своего голоса.

Он почти полз, и наконец, он очутился у двери «ДОТа». Обогнув заросший мхом бетонный короб, он вдруг резко остановился.

— О-о-о, старый знакомец! — радостно раскинул руки, словно для дружеского объятия, Шкас. — А я-то думал, что тебя завалили уже! А он живой, ты посмотри, да и протрезвел, кажись! — говорил он сидящему на бетонной ступени Грифу.

— Смотри, как его разукрасили! — удивлялся, в свою очередь Гриф. — В говно что ли окунали?

— Где Терех? — грозно спросил Шкас.

— Тут я! — раздался за его спиной голос Егеря.

— Братишка, живы? Оба? Где вас так перемазаться угораздило? — картинно разводил он руки, одна из которых сжимала автомат, — А с бугром нашим что? — невпопад спросил он.

— На запчасти его разобрали! — грубо ответил Егерь. — Мы его мазутом перемазаны!

Послышался шум приведенного в движение механизма задвижки двери, которая вела в каземат.

— Серый, не открывай… — только и успел крикнуть Борис, как тут же свет окружающего его мира померк.

Он остался один, один среди бесконечности, вокруг него был космос, он видел звёзды, но ни солнца, ни планет не было. «Так не должно быть!» — пытался крикнуть он, но и рта у него не было, как не было и тела.

— А как должно быть? — раздался мужской, вкрадчивый голос, где-то у него внутри. — Так?

Вдруг под ногами появилась земля, поле, трава, лес вдалеке. Он сидел на бревне, перед ним горел костёр, а напротив него сидел мужчина — нет, — это был седой одноглазый старец, в военной форме, устаревшего образца. Из-за его плеча торчал ствол винтовки. Ни погон, ни значков на форме не было. Старец внимательно рассматривал Левинца, и тому показалось, что старец видит его насквозь.

— Как должно быть? — снова спросил тот.

— Вы кто? — спросил Левинц.

— Я? Я твой ангел хранитель! — рассмеялся старик.

Борис посмотрел на перетянутый повязкой левый глаз.

— Что у вас с глазом?

— Я выколол его себе! — так же спокойно ответил старик ровным, приятным голосом.

Левинцу захотелось слушать этот голос, слушать его бесконечно, наслаждаясь теплом и покоем, которое исходило от него. Он никогда не думал, что голос может быть настолько красивым и притягательным. Но тот молчал.

— Зачем?

Старик усмехнулся. Взгляд его опустился на землю, он глядел куда-то дальше устилающей землю под ногами травы. Он молчал, и это молчание показалось Борису невыносимой мукой.

— Что же ты молчишь? — воскликнул Борис.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил старец. — Ты знаешь ответ на свой вопрос, этот ответ ты скрываешь от себя, боишься его!

Тут что-то прояснилось в мыслях Бориса, и он словно загипнотизированный стал говорить:

— Ты выколол его, потому что не мог смотреть на мои грехи! Прости!

Хотелось плакать, но слёз не было, их просто не существовало в этом мире.

— Раньше надо было думать!

— Я умер, да?

— Нет ещё, вот я посмотрю на тебя, и решу, умер ты или нет!

— Я не хочу… обратно! — вдруг неожиданно для себя сказал Борис, ведь сейчас его ничто не тревожило, он никогда не испытывал подобной безмятежности и спокойствия.

Он обрёл видимость тела, и по нему словно разлилось тепло, исходящее от солнца. Тепло исходило и из земли.

— Но и сюда тебе нельзя!

— Что же делать?

— А вот это мы и решим сейчас, времени у нас, — старик посмотрел на небо, — До заката!

— Для чего тебе ружьё?

— Даже с ружьём в руках человек может быть праведным, понимаешь?

Он в упор глядел в глаза Бориса, своим единственным глазом.

— Нет!

— Ну вот видишь, а ты говоришь «не хочу обратно!» — усмехнулся старец.

Левинц заметил, что резко потемнело, и понял, что паузы между их словами слишком велики, и солнце уже почти закатилось.

— Рановато тебе, Борис, рановато! — сказал дед, медленно вставая с аккуратного брёвнышка, и снимая с плеча винтовку.

Сил что-то говорить больше не было, он стоял словно мраморная статуя, не в силах пошевелится. Между тем старик не спеша снял оружие, перехватил ложе, и принялся прицеливаться прямо в Бориса, наводя ствол точно в лоб Левинца. Лицо старца не выражало никакой злости или агрессии, в единственном его глазе, наплоенном бескрайней синевой, была доброта, лишь озорная искорка прокатилась в голубом бездонном море. Он прицелился, и было похоже, что навёл он на Бориса водяной пистолет с тёплой водичкой, а не боевую, — в этом Борис не сомневался, — Винтовку системы «Мосин». Выстрел был неожиданным, и резким, на долю секунды в глазах потемнело, и тут же Борис увидел перед собой улыбающиеся лицо Шкаса. Оно показалось Борису мерзким и отвратительным, пропитанным злобой и ядом, в сравнении с чистым лицом только что виденного им старца.

— Жмур-то живой! — нехорошо обрадовался Шкас. — Слышь, жмур, как там? — он глазами указал на небо. — Бога видел?

— Нет, только Ангела; — голос вновь показался ему чужим.

— Ха-ха, а парниша с юмором! Чуть в ящик не сыграл, а юмор сохранил! — усмехнулся кому-то Шкас.

Он вновь смотрел на Бориса, и улыбка медленно уходила с его лица.

— Ну что, дружок, я тебя сейчас буду резать, медленно резать, чтоб повизжал ты, как поросёнок. Пусть кореша твои ушки свои погреют!

— Они мне не друзья! — ответил Левинц. — Ты им только одолжение сделаешь! Они меня из бункера выгнали, и сейчас — он приподнял отяжелевшую руку, — они меня, из пулемёта срезали!

Шкас задумался:

— А нах ты их предупреждал тогда? Чтобы дверь нам не открывали?

— Чтоб вам жизнь сказкой не казалось! Чтобы перед смертью, вы помучили друг друга!

— Смелый ты, «немец»! Но я всё-таки попробую тебя порезать, кровушку твою пустить, и жилки подёргать!

— Они тебе не откроют! И вытащить ты их оттуда не сможешь! А я — полюбому долго не протяну, загнусь я скоро, и вы загнётесь, только помучаетесь перед смертью!

— Это тебе твой Ангел сказал?

— Это тебе я сказал!

— Посмотрим; — снова задумался Шкас.

Левинц приподнял голову, почувствовав при этом тошноту и головокружение. Боли не было. Кроме Шкаса присутствовал другой здоровяк, с золотыми зубами — его все называли Гриф. Других двух не было.

— Где кореша-то ваши? — спросил Борис.

— Соскучился? — улыбнулся Шкас, — Так они скоро придут, ты не переживай!

Они пришли, и притащили с собой окровавленное тело.

— Чего там? — спросил Шкас.

— Жив, ты прикинь! — удивлялся покрывшийся потом Винт. — Мы к вертушке расквашенной подползли — а этот чертила, уже на полкилометра отполз, к сопке, на которой лагерь этих копателей был!

— Какой ещё чертила? — нервно переспросил Шкас. — Ты на какой частоте бакланишь?

— Крап жив.

Некоторое время все молчали. Наконец, Шкас продолжил:

— Догнали?

— Нет. Он при «Калаше» был! — отвечал Винт.

— Видать, сквозь стекло из «Калаша» по второму вертолёту палил, вот автомат в руках и остался! — предположил Егерь.

— Не зря говорят, что говно всегда всплывёт! — подвёл итог Шкас. — Вам надо было бы его загасить — если он из леса этого выберется, то чую, надует нам Московским ветром беду! Этот фраер тоже ведь дышит! — кивнул Шкас на окровавленное тело Афганца. — Хотя сами говорите, птичка высоко была!

Егерь заступился за окровавленное тело Афганца:

— Ты потише будь, если б не он, нас бы уже черви грызли! А спас его центнер Чеховского ливера!

— Не забывай Егерь, он по нам из своей пушки лупил, так что за честного пацана ты мне его не представляй! — говорил Шкас. — Для меня он — фраер, и был им всегда, потому, чтоб на гашетку давить, ума много не надо!

— Да оставь его, — вмешался Гриф, — Это же «сапог», они же друг за друга по жизни подписываются и мазу тянут, у них нет понятий о чести воровской, и закон у них один — устав!

Егерь недобро глянул на Грифа, затем медленно перевёл взгляд на Шкаса:

— Воровская честь, это когда ты очко промеж елок зажал? В поле-то не ты, не Шкас, не вышли!

— Ха, ну ты Егерь отмочил! В петлю лезть — последнее дело! А под пули, по своей воле я никогда не подставлюсь! — усмехнулся Шкас.

— Ты, Егерь, хоть и кичу топтал, но нашим тебе никогда не быть! — добавил Гриф. — У нас свои мысли, мы под погоном по жизни не ходили, и поклоны звёздам не отбивали! А ты ходил, да и сам звёзды носил! А для нас есть только синие звёзды, воровские — и других звёзд для нас нет!

Борис почувствовал накал, который усиливался в продолжающемся разговоре. Егерь молчал, Винт выжидающе смотрел на него. Отряд из четырёх боевиков раскололся на два лагеря. Винт, поскольку относился к Московской группировке, — и ни Шкаса, ни Грифа не знал, — принял сторону Егеря, которого он видел в деле, и который вчера выдернул его из-под пуль. Он единственный, кто вспомнил про двух бойцов, брошенных у остова мятого «Ленд-Ровера». Шкас нехорошо улыбнулся. Егерь, поймав его улыбку, прямо посмотрел в глаза Грифа:

— Если я тебе на жопе воровскую звезду сейчас выбью, как сам себе кланяться будешь? — сухо спросил Егерь, чуть удобнее перехватив автомат. — Видал я там, на войне, таких, как ты — там вы даже для того, чтобы парашу выносить не годитесь!

Гриф попытался резко подняться, но Шкас остановил его жестом:

— Тихо! Пацаны, нам сейчас не с руки гнилые базары перетирать! Выберемся отсюда, вот тогда и поговорим… за звёзды! — мрачно добавил он, глядя в глаза Тереху. — Нужно канитель эту разруливать! Я так думаю, когда вылезем из леса, нужно кому-то место Чеха будет занять — а не то беспредел начнётся! Думаю, мне быть вместо него! А ты, Егерь, при мне будешь, подниму тебя — не надо будет тебе по лесам и кабакам больше мотаться! Сапог — не сапог, но у нас одни дела, и решать нам их вместе — под одним небом воздух коптим. Давай, братуха, краба — мир закрепим!

— Кому за Чеха быть, не тебе решать! — сказал Егерь. — Сходняк такие дела решает! А краба держи!

И он протянул Шкасу свою большую, покрытую мозолями, ладонь. Шкас протянул свою, они пожали руки. Показалось, что обстановка разрядилась, но у каждого из присутствующих глубоко в душе засела заноза, которую когда-то нужно будет вынимать!

 

Глава 2

— Так кто же всё-таки Чеха завалил? Мусора или Фриц? — спросил Шкас.

— Фриц — больше некому! — ответил Егерь. — Медик сегодня ещё, говорил, что разговор бугров наших слышал; о том речь была, что Фриц свою вертушку ночью с базы забрал!

— О падла! — выругался Гриф. — Давно его, вафла того, мачкануть нужно было! Говорил же Чеху, нельзя с шакалами рядом жить!

— Вертолёт Фрица сел в наш лагерь, у реки! — не заметил его слов Терех. — Крап этот, он к ним бежать будет, договориться попытается!

— Ха, вафлю ему в рот! Все знают, что для Фрица авторитетов нет! Он его сразу же и завалит! — обрадовался Шкас. — Плевать ему, Московский он или хреновский — грохнет, даже слушать не будет!

— Туда и дорога! Не он, так мы! — добавил Гриф.

— Что с этим, моджахедом, как его, «Абдула»? Который на «Т-3» остался? — спросил Шкас.

— Хабиб! — ответил Винт.

— Двести! — сказал Егерь. — И машина тоже.

— То есть, холодный он? — переспросил Шкас.

— Да, остыл уже! — добавил Терех.

— Вообще в мясо его расколошматило! — сказал Винт. — Вся тачка мясом сплошным покрыта, хоронить нечего! Машина уже не поедет, там дырок больше чем в дуршлаге! От пулемёта — одни запчасти, «гвозди» и те все разбросало! А ведь Толян сам эту тачку собирал, сутками из гаража не выходил — а ехать сюда пришлось с Крапом на «Ровере»! Нету теперь ни Толяна, ни машинки его, любимой!

— Не плач, «Винт»! — рассмеялся Гриф. — Жизнь, она перед тобой вся — пойдёшь к нам, под Шкасом жить будем! Найдёшь себе «гайку», заживёшь как пацан правильный! Сам-то откуда? А то «московские-московские», а у вас половина — одни абреки! — он вновь засмеялся.

Винт, напрягшись всем телом, чуть отступил в сторону, но Грифу так ничего и не ответил.

— Мы видели, как его вертушка села на поле, затем поднялась в воздух — но вертолёт был уже без груза! — говорил Егерь.

— И что это значит? — спросил Шкас.

— За поддержкой полетели, — неожиданно просипел раненный стрелок, — Они группу в лагере высадили, и полетели за поддержкой, так что, подышим ещё — пока они не вернутся!

— Им бункер нужен, нам сейчас надо «рисовать лыжи»! — говорил Шкас. — У Фрица того, людишки пристреляны, нам против них не воевать! Иначе Чех его давно бы подмял!

— С этим «стрелком» мы далеко не убежим, — сказал Егерь.

— Да какие проблемы! — как бы обрадовался Шкас. — Этот «немец» нам тоже не к чему! — и он схватив автомат, лихо передернул затвор.

— Отставить! — неожиданно громкий, командный окрик Егеря заставил Шкаса замереть на месте.

Дуло автомата Тереха смотрело точно в голову бандиту. Винт держал на прицеле Грифа. «Хорошо, что стволы на поле бросили, а не оставили этим шакалам!» — подумал Егерь.

— Ты за кого подписываешься?! — прокричал Шкас, глядя на Егеря. — Этого «стрелка» разве что на колбасу пустить можно, или в цирк: «говорящий фарш!». А второго сразу нужно было тушить!

— Здесь никто, никого «тушить» не будет — здесь я бугор! — взревел Егерь, и Шкас понял, что для того, чтобы тот нажал на курок, ему — Шкасу, — достаточно произнести лишь одно неправильное слово.

— Ты бугор, Терех! — согласился он, и в знак доверия, бросил в сторону свой автомат.

— Далеко ты не убежишь, — говорил Егерь, чуть более спокойным тоном, — Из леса выйти не дадут. Надо окопаться здесь, и дать бой! Если сделаем всё грамотно, то размен будет пять к одному!

— Но ведь всё равно нас всех тут похоронят! — попытался возразить Шкас.

— Какая тебе разница, где копыта свои откидывать — тут, или в пяти километрах отсюда! Только там тебя так пристрелят, что ты и слова прощального сказать не успеешь; а здесь мы им самим сраку намылим, чтобы помнили паскуды, чтобы всю жизнь помнили и детям рассказывали про силу русского мужика!

— Как кому умирать — у каждого свой выбор, не тебе решать! — мягко, но уверенно произнёс Шкас. — Мы с Грифом и Винтом уходим! — он нагнулся, и поднял свой автомат.

— Я с Терехом! — сказал Винт.

— Подумай, пацан, с нами ты будешь жить! Останешься — подохнешь…

— Для вас я — «баранчик» при «прокуроре зелёном» — жрать нечего будет, так вы же меня на канте и загасите! Я с Терехом остаюсь!

— Ты смотри, какой борзый! — удивился Гриф.

— Да ладно, дохлому простительно — ведь они уже, считай, дубари — оба! — усмехнулся Шкас.

Под прицелами автоматов, двое мужчин медленно, словно прогуливаясь по парку, уходили прочь от бетонного «ДОТа».

* * *

— Было бы неплохо проникнуть в бункер; — говорил Дмитрий, когда Гриф и Шкас растворились среди деревьев.

— Лопат, чтобы вырыть хоть небольшие окопы, у нас тоже нет! — говорил Егерь.

Афганец тяжело дышал, ему было трудно говорить, и он лишь слушал разговоры незнакомых, но близких ему по духу, людей. Он знал, кого спасал. Егерь подошёл к самому углу бетонного колпака, чтоб не попасть в сектор обстрела, и закричал:

— Мужики, открывайте, внатуре, мы вас не тронем! Чех нас кинул, он пытался нас завалить — но его самого замочили! Крап ещё жив, но думаю, это ненадолго! Скоро сюда прилетит Фриц со своими людьми, и тога нам край, мужики! Они нас всех тут похоронят! Если вы нас впустите, то мы постараемся продержаться против Фрица пару дней! Ваш друг истекает кровью — мы не можем ему помочь, вы его сами подстрелили! Давайте дружить, пацаны, мы к вам без претензий, враг у нас теперь общий! Открывайте — не глупите!

Очередь пулемёта вспорола почву, невдалеке от Егеря. Он сплюнул.

— Зря вы так! Думайте, пока вертушка не вернулась, и пока ваш друг не помер!

Время шло, Егерь и Винт обосновались за возвышающимся над поверхностью земли бетонным сооружением. Развели костёр, в кузове «Т-3» нашли несколько целых банок тушёнки, сухари. Пособирали разбросанные по кузову патроны. Винт принёс с реки воду. Тут из амбразуры вылетело несколько банок с тушёнкой, несколько упаковок армейских галет времён Великой войны, пакет с макаронами, аптечка с бинтами и бутылью с тёмно жёлтым содержимым — для перевязки Бориса.

— Стрелять не будете? — спросил Егерь, и тут же вошел в сектор обстрела.

Закопченное дуло пулемёта внимательно следило за его движениями. Николай поднял продукты и медикаменты, пообещав попробовать извлечь из руки Бориса пулю. Он сдержал обещание, выковырял пулю масляными пассатижами, из набора инструментов подбитой на поле машины. Щедро обработал рану жидкостью из бутылки — которой оказался спирт, щедро разбавленный йодом. Егерь сразу понял, для чего это сделано, и показал кулак почувствовавшему знакомый запах Винту:

— Щитовидную железу сожжёшь! Ёда больше капли нельзя внутрь принимать, а в этой бутыли его едва ли не больше спирта!

Так же он обработал раны стрелка Андрея. Он внимательно осмотрел его раздетое, и протёртое смоченной в воде травой тело. Переломов, к своему удивлению, Егерь на нём не обнаружил:

— Короче жить будешь!

Егерь посмотрел на белое лицо Бориса:

— Чего, хреново тебе, фашист?

— Пошлёл ты; — отозвался тот.

— Надо посмотреть, что у тебя там! — и Егерь бесцеремонно сдёрнул с его плеч окровавленную шинель.

Пулевая рана, из которой Николай вытаскивал пулю, набухла, покраснела.

— А вот это уже действительно плохо! — прокомментировал увиденное Егерь.

— Что там? — сухо поинтересовался Борис.

— Инфекция попала в рану, если в течении часа или двух не почистить рану, и не обработать её должным образом — ты не жилец.

Борис закрыл глаза, безвольно уронив голову на бетон за спиной:

— Блядь! — выругался он.

— Надо дома оставлять! — заметил Винт.

Борис устало прикрыл глаза:

— Так я и оставил её, суку, дома! Из-за неё всё это началось! Если бы не эта шмара, ковырял бы сейчас себе потихонечку какой-нибудь блиндажик, попивал бы водочку, смолил бы косячок… Эх, жизнь жестянка! — вздохнул он.

— Да что ты за жизнь знаешь? — спросил его Егерь.

Борис помолчал с полминуты, и ответил:

— Ничего!

Теперь молчали все, у каждого были свои мысли — и мысли эти были тяжёлыми. Издалека донёсся еле уловимый стрекот, и приглушённый звук мотора.

— Начинается! — нервно произнёс Афганец, который раньше других уловил хорошо знакомый звук.

Вертолёт сел, не выключая двигателя, через несколько минут снова поднялся в небо, и шум винтов стал потихоньку затихать. Прошло полчаса, видимость спокойствия ничто не нарушало.

— Ну что, братва? — обратился Егерь уже ко всем. — Дадим красивый бой, чтобы эти падлы рассказами о нас детей своих пугали? Те из них, кто останется в живых, конечно! — уточнил он!

— Ствол есть? — спросил Афганец.

— Да, «Калаш» Хабиба, или как его там? — ответил Егерь, и протянул ему автомат.

— Давай, я тоже неплохо стреляю!

— Снайпер что ль? — с ухмылкой спросил Егерь.

— Пулемётчик я, а это посерьёзнее какого-то снайпера будет! Настрел у меня знаешь какой?!

Егерь вновь усмехнулся, крепче сжав цевьё автомата. Его натренированный глаз уловил легкое движение между стволов елей, со стороны поля. Он тотчас вскинул автомат, осматривая местность через оптику.

— Этому тоже ствол дай — нас сейчас без разбора колошматить начнут! — предупредил Егеря оживший в ожидании боя Афганец.

Борис сидел, прислонившись спиной к бетону, ему вернули автомат «МР-40», который Дима припрятал тогда в кустах. Лицо его было бледным, ему ничего сейчас не хотелось, он в сотый раз прокручивал в памяти разговор со стариком. Автомат Егеря разразился огнём, тут же его поддержали Винт и Стрелок. Меж елей хрустнули ветки, раздался приглушённый стон, что-то упало на землю.

— Началось? — спросил вспотевший Дмитрий.

— Похоже. Патроны берегите, у меня оптика, точно бьёт, а с ваших стволов с близи лупить хорошо!

Где-то на поле залаяли две или три собаки.

— Готовьтесь, началось! — предупредил Егерь.

И действительно, началось. Неожиданно слева, из-за кустов, застрочил пулемёт.

Бойцы вжались в сырой бетон. Пули то и дело высекали крошку и пыль из бетонной глыбы. Рядом жахнула граната, уши слегка заложило — появился комариный писк, осколки просвистели перед самыми носами. В них стреляли с нескольких сторон, Терех почувствовал боль в области живота. Он не стал отвлекаться на ранение, если оно серьёзное — то в любом случае конец, а если лёгкое — то подождёт. Он рассудил, что схлестнулись они с группкой из трёх человек, скорее всего это авангард. К этой группе уже спешило подкрепление — повезло, что без транспорта, пехом. Фриц не смог транспортировать технику на и без того идущем с сильно провисающими от перегруза лопастями вертолёта «Ми-8». Хотя, если бы он прихватил бы с собой пару квадрациклов, дело было бы уже закончено. Пулемёт невидимого разведчика захлебнулся после короткой очереди Афганца. Он снял его — сразу стало понятно, что Стрелок — тёртый калач, и война для него — привычная работа.

— Как сам? — крикнул Терех, пытаясь перекричать то тут, то там, вспыхивающие короткие автоматные очереди.

— Норма! — отозвался Андрей. — Я его по дыму спалил, сучёнок, грамотно бьёт, на месте не засиживается, зелёнку использует по-полной! — и он сам тут же перекатился на другую позицию.

Борис, преодолев дрожь, — появившуюся то ли от страха, то ли с похмелья, то ли от большой потери крови или заражения какого-нибудь, — поймал в прицел показавшуюся на секунду тень, почти не выделяющуюся на фоне кустов, проследил за ней, прикинув скорость, и дал очередь на упреждение. Израсходовав половину магазина, его автомат заглох — его заклинило. Борис сплюнул, отсоединил магазин, с силой открыл затвор, и увидел перекошенный патрон, полу зашедший в ствол. Он ещё несколько раз дёрнул за рукоять затвора, и экстрактор выплюнул искорёженное тельце латунного патрона.

— Что у тебя, Гитлер? — спросил у него Терех.

— Заклинило!

— Ты похоже снял разведку! — подбодрил его Егерь, видевший как Левинц попал в цель. — Хорошо стреляешь!

— Думаешь? — через силу спросил Борис, каждое слово которому давалось с болью.

— Слышал. Тихий «пиздец», и звук падающего тела! По крайней мере, попал ты в него сто пудово!

Борис слегка улыбнулся.

— Ты извини, не хорошо как-то всё получилось! — говорил Егерь, не отрываясь от наблюдая за лесом через оптику.

Левинц молчал, вставляя магазин и досылая патрон.

«Как же он стреляет, если рожу от боли при каждом слове и движении коробит!» — думал Егерь, но в слух сказал другое:

— Жизнь развела, знаешь, так бывает, развела по разные стороны реки, имя которой — война!

— А ты я смотрю философ! — то ли усмехнулся, то ли восхитился Борис.

— А ты как хотел? Нам по-другому нельзя — иначе крыша поедет!

Егерь нёс бред, пытаясь отвлечь пленного бойца, сражавшегося теперь на его стороне, от мыслей о ранении. Ему был симпатичен этот стойкий, и простой парень, который несмотря ни на что, не выдал своих друзей. Подполз Винт:

— Мужики, третий ноги сделал!

— Нет! — твёрдо ответил Егерь. — Здесь он, чую. Ты что думаешь?

— Тут он! — согласился Стрелок. — Он тихо будет сидеть, будет наблюдать! Когда его кореша подойдут, он в дудку свиснет, что мол четверо, двое трёхсотых. Мол, патрон мало, сидят эти четверо и ждут, пока их свинцом нашпигуют! В общем, обрисует им весь наш расклад!

Тут, затихший было лес, вновь огласился громом пулемётных выстрелов. Винт и Егерь тут же упали на землю, вжавшись в неё животом. Другие двое уже лежали на ней, и при раздавшихся вблизи выстрелах лишь сильнее склонили головы.

— Ебать-колотить, с амбразуры строчат! — закричал Стрелок.

И точно, квадратное узкое окно, — ржавая рама которого в некоторых местах была зелёной ото мха, — ожила, разразившись ярким огнём и чёрным, оставляющим на стенах слой копоти, вонючим пороховым дымом.

— Обойти пытался — не смог предугадать, падаль, что у нас тут припрятан гостинец! — зло восхищался Егерь.

— Ты радуйся конечно, но вообще нам недолго осталось! — вернул Егеря к реальности Стрелок-Афганец. — Вон, бобики уж совсем близко тявкают!

Ржавая дверь, прикрывающая спины четырёх человек, ручка которой уже слегка поблёскивала от частых прикосновений, со скрипом отворилась.

— Давай в темпе! — раздался слегка искажённый подвальным эхом сиплый голос.

Говорил Серёга, держа четырёх человек на мушке немецкого автомата, махая рукой, будто загребая в свой подвал уличный воздух. Егерь переглянулся с Винтом, не сговариваясь, они взяли каждый по раненному, и потащили их к двери «ДОТа». Ноша была не лёгкой, особенно для Винта, которому выпало нести Афганца. Но злобный лай собак придавал ему сил. Егерь, положив еле живое тело Левинца на пороге, повернулся в сторону леса:

— Я мигом! — и не дожидаясь ответа, он скрылся в зарослях кустов.

Серёга и Винт стояли рядом, высунув хищные стволы автоматов из двери сооружения. Они молчали. Ладони, сжимающие пластиковые щёчки рукоятей автоматов, покрылись потом. Бориса и Афганца утащили невидимые для Винта руки, Симака и Курсанта. Из глубины подземелья пахло сырость и плесенью, и Дмитрий отчётливо улавливал этот запах. Кроме того пахло падалью и болотом, сырой непроходимой топью. Именно такие ассоциации сейчас навеял исходящий из недр «ДОТа» запах. Слышалось отдалённое сопенье, водяные всплески, хлюпающие звуки удаляющихся шагов, отражённых подвальным эхом. Сейчас Диме этот «ДОТ» представился как подвал, полуразрушенный, полузатопленный, гнилой и плесневелый. Он сплюнул, и боковым зрением покосился на Беркута. Тот стоял в сухих и чистых камуфлированных штанах, который лишь в самом низу были слегка мокрые. Кашля или других признаков болезненного пребывания человека в сыром подвале он не услышал, и в душе появилась надежда на то, что в подвале есть сухой островок, пусть не большой.

— Беркут; — буркнул Серёга.

— Винт! — отозвался Дима.

— Рук жать не будем, сам понимаешь!

— Спасибо, что впустили, а то бы хана нам!

— Где твой кореш?

— Хрен знает, куда он сорвался! — не определённо ответил Дима, слегка подёрнув свободным плечом.

Беркут и Винт услышали одиночный выстрел, в нескольких десятках метров от входа. Каждый из них напрягал слух, изучая окрестности сведенными в единую линию мушкой и целиком. Послышались торопливые шаги, они напряглись ещё сильнее, хотя казалось, что большего напряжения ни один из них не выдержит — мышцы просто лопнут от запредельной нагрузки! На небольшую полянку перед входом вышел Егерь, тащивший «ПКМ» с накинутой на него сверху разгрузкой, перемазанной чем-то чёрным.

— Трофеи! — улыбнулся Винт, понимая, что у ноши Егеря раньше были другие хозяева.

Тут же за Егерем быстро мелькнула тень — это уже подошла основная группа Фрицевского спецназа. Серёга и Дима тот час открыли шквальный огонь, с помощью которого они пытались вынудить противника залечь, затаится. Конечно, у каждого из них была надежда на то, что одна из выпущенных ими пуль всё же найдёт цель, пусть и случайно. Но всё же противник повиновался ребятам — противник залёг, тем самым дав Егерю добраться до спасительной двери. Егерь почти ползком подобрался к входу, и почти нырнул, растворившись в тёмном зеве распахнутой броне-двери. Беркут и Винт дружно затворили дверь, по которой уже во всю проливным дождём стучали тяжёлые капли пуль, помогая железной плите быстрее встать на своё законное место в положение «geschlossen».

Наконец они были в безопасности. Они втроём стояли перед щелью бойницы, в небольшом оружейном помещении. Егерь часто дышал, ребята тоже чувствовали не дюжую усталость в мышцах от долгого напряжения.

— Егерь! — представился Николай. — Терехов Николай, можно просто: Терех!

— Беркут! — протянул руку в ответ Сергей. — Можно просто Серый!

Так же он пожал руку и Дмитрию.

— Фух! — Егерь смахнул со лба проступившую испарину. — Давненько под пулями не бегал!

— Похоже, всё ж словил ты одну! — заметил кровавое пятно на животе Серёга.

Егерь коротко глянул на окровавленный живот, беззаботно махнул рукой:

— На мне как на собаке — и не такие раны заживали! Ну что, веди, где тут у вас можно расположиться, дух перевести!

Он лихо подхватил свой трофейный пулемёт, закинул на плечо ремень «Калаша», и встал в готовности перед Сергеем. Беркут подошёл к окну бойницы, задёрнул «шторы», от чего в маленьком бетонном помещении, в котором ещё отчётливо стоял запах сгоревшего пороха, и под ногами ощущались кругляши гильз, стало совсем темно.

— За мной! — коротко скомандовал Серёга и, включив небольшой фонарик, спустился в глубину сооружения, по невидимой до этого гостями металлической лестнице.

Они поспешили за ним, проникая под землю, они чувствовали, как тела их, сквозь пропитанные кровью и потом одежды, впитывают могильный холод этого места. Запах болота и плесени стал отчётливее, и доминировал над остальными, многочисленным и неприятными «ароматами», наполняющими это место.

— Пахнет? — спросил Беркут. — Ничего, привыкните! — не дожидаясь ответа, добавил он.

Они шли, как показалось Винту, невыносимо долго; казалось, что прошли они не один километр, и что идут они по настоящему подземному лабиринту, так как по пути они перешли несколько помещений, имевших двери. Он покосился на шагающего между ним и Беркутом Егеря — но тот не выказывал признаков беспокойства или волнения. Он двигался уверенно, крепко сжимая в руках металлическую тушу «ПКМа». Вдруг произошло чудо — старые выпуклые лампы на стенах, в защитных колпаках, вдруг вспыхнули тусклым жёлтым светом, слегка помигивая, они словно разгорались ярче и ярче. Пока не загорелись в полную силу — хоть свет их был слаб, но здесь, в кромешной тьме, казалось, что это жёлтое сияние ярче полуденного солнца. Серёга приостановился, выключил и убрал фонарь, оглянулся на удивлённых гостей, и довольный произведённым эффектом, который ярко отражался в электрическом свете на их изумлённых лицах, пошёл дальше. Они пришли, Беркут по-хозяйски открыл последнюю дверь. Терех, забыв про свою потрёпанную шкуру, — примерявшую за долгую жизнь своего хозяина не один острый предмет, и сделавшуюся от такого опыта, казалось, сантиметровой толщины, — был удивлён, словно сельский младенец, впервые увидевший невиданную игрушку. Перезнакомившись, он долго ходил за своим гидом Серёгой по подземке, обследуя каждый сантиметр этого места. На встречу Тереху, идущему за Серёгой, из помещения лазарета вышел Мишин. Егерь остановился напротив него как вкопанный, они долго смотрели друг на друга.

— Ты? — наконец не выдержал Егерь.

— Я; — спокойно ответил Курсант.

— А я уж думал, что нет тебя, что сгинул в лесу!

Мишин выглядел не важно. Бледное в потёках его лицо, словно светилось изнутри призрачным, бледно-синеватым светом. Под глазами тёмные мешки, белки глаз покрыты сетью красных сосудов. Одет он уже был в чистую, со следами плесени и сильными вмятинами складок, немецкую форму. На ногах были блестящие новой кожей немецкие ботинки. Из-за плеча торчал воронёный ствол немецкого автомата, из нагрудных карманов — магазины к нему.

— Я против тебя не имел ничего, и тебе я не враг! — сказал Егерь.

— Где Шкас?

— Он ушёл от нас. Куда — не знаю!

— Кто ещё с тобой из банды?

— Мы не бандиты, мы — наёмники! — ответил Егерь, косясь на появившуюся из-за спины курсанта девушку с рыжими волосами.

— Да какая разница? — спросил Алексей. — Кого с собой привёл, спрашиваю?

— Ты на голос меня не бери, пацан! — вдруг резко рассвирепел Егерь. — Меня какой-то щенок допрашивать вздумал? Да я тебя вместе со шпалером твоим схаваю, и не подавлюсь!

Мишин молча сверлил Егеря каким-то потускневшим, испытующим и безразличным взглядом:

— С кем пришёл? — спроси он уже чуть дружелюбнее.

— Со мной Винт — да ты его и не видел, Андрей Афганец — стрелок с Чеховской вертушки, он тоже за нас. Было ещё двое — Шкас и Гриф — тот, что с золотыми зубами. Они ушли в лес.

— Помню его; — так же без эмоций сказал Мишин.

И он, протиснувшись между Егерем и коридорной стеной, пошёл в спальное расположение.

Девушка с рыжими волосами теперь с интересом разглядывала здорового, заросшего смолянистой щетиной мужика, в грязном камуфляже с закопченным лицом.

— А ты откуда здесь, деточка? — спросил он.

— Я из города; — спокойно ответила девушка. — Алёна.

— Егерь. То есть Николай, можешь Колей звать!

Девушка была одета в белый медицинский халат, и Терех догадался, что она в этом бункере выполняет обязанности медсестры. Тело Егеря, по своему отреагировало на появившуюся медсестру: оно тут же наполнилось болью, которая исходила от живота, и от руки; ноги его затряслись мелкой дрожью, ослабли — и он слегка осел, облокотившись мокрой от пота спиной на стену.

— О-о-о! Да вас ранило! Давайте в лазарет!

И она повела раненного Николая в помещение лазарета, на одном из столов которого уже лежал обмотанный бинтами Левинц. Через час все собрались в спальном расположении. На одной кровати сидел Борис, укутанный в новую шинель, рядом — Серёга, Мишин и Егерь. На другой кровати, стоявшей напротив, сидели Дима-Винт, Афганец и Симак. Между кроватями стояли два снарядных ящика, с боков — ещё по одному, на манер скамеек. Получался стол, вокруг которого кровати и ящики-скамейки. На этих скамейках сидели девушки. Люди ели, ели молча, Афганец неуклюже орудовал алюминиевой ложкой, и то и дело каша, изрядно заправленная тушёнкой, падала на пол. Он тихо матерился, вновь запуская дрожащую в руках ложку в миску с кашей. Борис ел вяло, через силу глотая безвкусную для него еду. Есть ему совершенно не хотелось, но он знал — есть надо. Мишин ковырял ложкой в тарелке, о чём-то задумавшись — он уже изрядно отъелся за этот день. Остальные если с аппетитом, запивая вкусную еду из гравированных немецких стаканов с чаем.

— Не, а хорошо вы тут устроились! — нарушил тишину Терех. — Нам бы вас от сюда ни за что не вытащить!

— Да, вон, и водяра у вас, и хавка, и барахло немецкое! — поддержал его Винт. — Светло, тепло, сухо! Супер!

— Молодцы, пацаны! — принял эстафету похвал Афганец. — Правильные, не то, что мы!

— А что мы? — не понял Дима.

Афганец посмотрел в глаза сидящему напротив Егерю, будто передавая взглядом свою мысль.

— Продались мы, бача, за деньги эти проклятые, за сраные чеки бандитские кровь людскую проливаем! И каждый из нас думает: вот накоплю денег, и уеду из этого проклятого города, заживу по-человечески, буду жить по совести и по уму! Но не дадут нам уехать, и скопить денег не дадут — от Чеха один выход — в землю!

— Если ты такой правильный, что тогда на него пашешь? — спросил Винт, и тут же поправил себя: — Пахал…

— В прошлом. Нет, бача, не правильный я. Был бы правильным — за шкуру свою бы так не дрожал, грохнули меня бы давно!

— Так что, — продолжал напирать Дмитрий, — Либо жить продажным, либо умереть честным?

— Да, бача, так было и так есть. Поверь мне, лучше второй вариант!

— Стрёмная какая-то логика!

— Ты поживи, посмотри на мир, на людей, и к полтинничку, — если доживёшь, — будешь думать так же!

— Что будем с Фрицем делать? — перебил Симак.

— Будем отражать атаки! — сказал Терех. — Диверсионные вылазки будем делать к их лагерю по ночам. Патронов много? Какое оружие есть?

— Парабэлуммовских девяток — полно! — ответил Симак. — Есть ленты к пулемёту «MG», россыпью 7,92х57 — полный ящик. Есть гранаты немецкие, много; несколько — «Ф-1», есть «ТОЛ». Из оружия — «М-98» — двадцать стволов, один из них с оптикой, Аскет пристреливал. «МР-40» — тоже штук двадцать. Пистолеты «Парабеллум» — под сорок. «АКСУ» — один, патронов к нему не много. «Сайга» есть, патрон сорок к ней. Пулемёты «MG-34».

— Солидный арсенал; — отозвался Егерь. — У нас три «Калаша», «ПКМ» с двумя магазинами в 200 патронов, есть четыре гранаты «РГД-5», два «ПМа».

— Ну, что, повоюем? — задорно спросил Афганец. — Пора положить конец этому Фрицу с его шакалами!

— А где сам Аскет? — спросил Егерь. — Засада в лагере его рук дело?

— Да, его, — ответил Симак, — А сам он где-то там! — и он кивнул в сторону генераторной.

— Живой? — спросил Егерь.

— Хрен его знает. Надеюсь, что нет. Он в колодце остался, под землёй.

— А что тут вообще творится, что это за грёбанные немцы с нами ночью воевали? — спросил Винт.

Симак замолчал. Ответил Беркут:

— Этого мы не знаем. Хрень тут твориться какая-то. Немцев этих мы сами не видели, но слышали, как вы всю ночь по ним лупили.

— И мы по ним, и они по нам! — добавил Егерь.

— Какие ещё немцы? — спросила Света, глаза которой от этих разговоров сильно округлились.

— Да было тут: ночью на поле вылезла рота чумазых солдат, в немецкой форме — и как попёрли на нас! — говорил Терех. — По ним в упор долбишь — а им по-борту, всё идут и идут, словно зомби!

— Зомби и есть! — промямлил набитым ртом Винт.

— Как же вы их одолели? — спросил Симак.

— В бошки им стрелять нужно. Только тогда они копыта сбрасывают.

— Я ночью в поле не ногой! — сказал Винт. — Хватит с меня прошлой ночки! Если б не Егерь, то хана мне, лежал бы сейчас в том колодце!

— В каком колодце? — удивился Симак.

— Мы по следам пошли, — начал Егерь, — У них вместо крови — ну чистая нефть, по виду. Маслянистая такая чёрная хрень. Так вот, они поутру тела своих, и наших, бойцов оттаскивали, и по этому следу мы пошли. Тут не далеко небольшая горка есть, а на её вершине — бетонный колодец. Вот в него следы и вели.

Симака передёрнуло.

— Ты чего? — спросил заметивший это Егерь.

— Да в том самом колодце я был, вместе с Чёрным. Он меня там грохнуть хотел. При том ни с того ни с сего, резко он озверел. В общем, вылез я оттуда. А он остался.

— Что вообще там, ну под землёй? — спросил Дима.

— Этот колодец — вентиляционная шахта. Там столько труб, что кажется, что тут целый подземный город!

— Надо это дело взорвать на хрен! — ожил молчавший Левинц.

— И что? — спросил Егерь. — Ну, взорвём мы этот колодец — а ты уверен, что при взрыве не откроется какой-нибудь воздушный канал? Да и Фрицу мы только поможем. Пока мы под землёй, нас эти зомби не достанут! А вот Фрицу придётся с ними повоевать! Он же за ними и пришёл!

— Да, не с руки нам эту шахту подрывать, пока; — сказал Симак, — Тем более, что уже темнеет, а может уже и темно — на улицу при таком раскладе лучше не высовываться!

— А как же диверсионные вылазки? — спросил Левинц.

— Пока отложим. Следующей ночью видно будет! — отозвался Егерь, отодвинув опустевшую тарелку.

Борис поднялся, опираясь одной рукой об каркас кровати; протиснувшись между молчавшей Светой, он вышел из-за стола, и направился к двери. Через некоторое время он вернулся, мрачное лицо его преобразилось, в глазах горели весёлые огоньки. Он нёс в руках три бутылки шнапса. В оживившемся спальном расположении раздался одобрительный гомон. Серёга скорбно опустил голову. К трём бутылкам присовокупилась канистра с чистым спиртом, которого в ней было почти десять литров. Они пили, забыв про врага, который находился над ними, и может быть, в это самое время, вынашивал коварный план, по уничтожению сооружения — но их это не волновало. Они пили, рассказывая друг другу различные смешные случаи из жизни, лишь Афганец пил молча, не чокаясь ни с кем; молчал и Курсант, игнорируя общее веселье. Левинц сразу стал прежним Левинцом — он громко смеялся, похабно шутил, за что даже получил звонкую пощёчину от Алёны, — он снова напялил на голову офицерскую фуражку с блестящим козырьком, и теперь он снова был похож на пьяного немецкого офицера. Симак, видя напряжённого Афганца, тоже смолк, это заметил Егерь, и подсел к нему:

— Ну что загрустил, дружище? — спросил он у Симака.

— А что радоваться? Особых причин то и нет!

— Живы — и то радость!

— Ну это пока шнапс в стаканах. А что потом?

— А потом — будет потом, тогда и подумаем!

И Егерь наполнил опустевший стакан Симака. Жидкость как-то медленно перетекала из стеклянной бутылки, и Симак невольно залюбовался этим процессом: емкость теряла жидкость, из горла выпадала большая растянутая в длину капля, перетекающая в стакан. И тут же бутылка всасывала в себя воздух, таким же объёмом, что и вытекшая жидкость. И вновь новая порция жидкости подступала к бутылочному горлу, по освобождённому воздухом стеклянному руслу и длинной каплей падала в стакан. Этот водопад, разделяющий спиртное с воздухом на равные порции, невольно притянул и внимание самого наливающего, и он не заметил, как шнапс потёк через край переполненного стакана. Но это заметил Левинц, и окрикнул Егеря:

— Эй, ты чего творишь?

Егерь тут же одёрнул руку, но по поверхности сбитых шершавых досок потёк небольшой ручей, частично впитавшийся в крашенное зелёной краской дерево. Струйка добежала до края стола, и жидкость пролилась на пол. Егерь поставил бутыль на стол, и перевёл взгляд на Афганца, сидевшего с полным стаканом руке:

— А ты чего грустишь?

— Да так! — отмахнулся тот. — Не смотри на меня, гуляйте.

— Нет уж, говори! — настаивал Егерь.

Афганец помолчал, затем резко поднёс стакан к губам и залпом влил в себя жидкость.

— Уважаю! — прокомментировал Левинц. — Умеет мужик пить!

— Такой расклад, — начал не поморщившийся после выпитого Стрелок, — Пил я как-то с одним стариком, я думал он того, — Андрей покрутил пустым стаканом перед своим лицом, — Белку поймал. Такое фуфло прогонял, после пол литра, что я уж испугался, не кинулся бы он на меня! Он говорил, а изо рта текла пена. Говорил он, что где-то здесь люди в лесу пропадают, и что один раз он сам тут заблудился, и наткнулся вроде как на этот самый колодец, о котором вы толкуете. Из колодца шло тепло — там и заночевать решил. Проснулся от того, что почувствовал, что его кто-то дёргает. Спросони подумал, что грибники его нашли, или лесники. Обрадовался даже, а глаза открыл — и увидел руку, которая торчит из колодца, рука та чёрная была. И его так крепко за плечо эта рука держала, у него аж слёзы из глаз от боли потекли. И тянет эта рука его вниз. Он вырвался, с трудом — но кусок его плеча вместе с одеждой остался в той руке, он бежал, истекая кровью. Выбежал на поле, бежал, пока его не оставили силы. Он упал, и потерял сознание. Очнулся от сильной боли, уже в полной темноте он увидел сидящую перед ним птицу, размером с собаку — у этой птицы было лицо человека. И это лицо склонилось над его плечом. Он поднял голову, и увидел что тварь пожирает его, отрывает острыми зубами куски его плоти, вырывая их из раны. Птица почувствовала его взгляд, и прекратила своё страшное занятие. Она посмотрела на него, прям в глаза, он оттолкнул её рукой, и долго бежал через лес, птица догоняла его, и вгрызалась то в плечо, то в спину, то в руку. Он стряхивал её, отбивался, как мог — и бежал спецом через кусты. В общем, неизвестно как, но к утру он выбежал к деревне. Он не помнил, как он выходил к людям, не помнил, как его везли в больницу. Его менты допрашивали, затем его в дурку определили, где он и провёл шесть или семь лет.

— Да-а, стрёмная история! — сказал притихший Винт.

— Нет, история не стрёмная — бред есть бред, к тому же он клиент «белого дома». Стрёмно мне стало, когда он в пьяном угаре бросил на стол свой паспорт, в котором по году рождения ему выходил сорокет — но на вид он был семидесятилетним стариком! Затем он, выпив стакан, сорвал с себя рубаху, и я увидел безобразное тело со страшными шрамами — хотя меня удивить трудно, навидался в своё время! Вместо плеча у него яма, затянутая красной кожицей, из которой что-то сочилось. Руки и спина покрыты рваными шрамами, и в некоторых видны следы больших зубов!

— Ты хочешь сказать, что это была правда, и было это здесь? — спросил Егерь.

— Именно! — ответил тот.

В помещении стало тихо. Слышался лишь звук потрескивающих в печи поленьев.

— Я верю; — сказал Мишин.

— Я тоже; — отозвался Симак.

— Да что уж тут, после прошлой ночи, и я верю! — сказал Егерь.

— А ты потом этого мужика не встречал? — спросила Света.

— Он повесился через два дня, после нашей пьянки; — мрачно сообщил Афганец.

— И что, расследование было?

— Какое! — он усмехнулся. — Псих ведь повесился! Белая горячка, и все дела!

— Ну а раны, да и паспорт его? — не унималась девушка.

— А что раны? Попал под шнек комбайна, или ещё что ни будь, мало ли где русский мужик может покалечиться? Так что проще его, и вопросы все вместе с ним в землю закопать!

— Не, я ссать в горшок буду! — сказал Дима. — А то выйдешь на улицу ночью по нужде, птица эта подлетит и всё хозяйство захавает!

— Тут сортир есть! — сказал Левинц. — Но горшок, если хочешь, я тебе выдам!

— Симак, получается, что мы в самом логове этих чертей? — спросил Беркут.

— Да, но ад там, за толстой, стальной плитой! — и Симак указал в сторону генераторной.

Они сидели, говорили, смеялись, плакали, пили и ели. Пока из открытой двери, ведущей в потерну и «ДОТ», не послышалась приглушённая стрельба, ухнули друг за другом несколько взрывов. Они замолчали, прислушиваясь к разгорающемуся в ночи бою.

— А сильно строчат! — отозвался Винт. — Хорошо, небось, за них эти «немцы» взялись!

— Ладно тебе, злорадствовать не хорошо! — сказал Афганец.

— Что мне, плакать?

— Нет, но надо иметь уважение к врагу, особенно когда дело касается смерти. Тут враг становится человеком.

— Тихо! — оборвал спор Мишин.

Они прислушались.

— Что? — спросил Левинц.

— Т-с-с-с! — Мишин поднёс указательный палец ко рту.

И тут все услышали слабое ритмичное постукивание.

— Что это? — спросил Мишин, поняв по лицам товарищей, что они тоже слышат странный звук.

— Такого раньше не было! — сказал Симак. — Звук из коридора, по-моему, от генераторной.

— Может с движком чего? — спросил Серёга.

Все встали, некоторые похватали оружие. Первым к генераторной пошёл Симак, за ним Егерь, Серёга и остальные. Звук исходил от металлической двери, ведущей в неизвестность. И звук становился с каждым ударом чуть громче, от этого появилось неприятное гнетущее чувство. Казалось, что за толстой сталью кто-то бьёт по полотну огромным разводным ключом.

— Может это Чёрный? — шёпотом спросил Серёга.

Тут же за железом раздался сильно приглушённый, еле слышный крик. Этот крик был похож на тот, который можно услышать… нет, издать такой крик не может ни одна из известных человечеству тварей! От этого сдавленного крика у всех по коже прошлась волна холода.

— Открывать не пробовали? — спроси Егерь.

— Пробовали, — ответил Беркут, — У этой двери электрический замок, она вреде пошла, как вдруг что-то сгорело в щитке, чуть «гену» не потеряли! Короче она закрылась, так и не открывшись.

— Хорошо. Думаю, что ничего хорошего за ней нет!

За бронедверью тут же что-то неприятно заскребло, казалось, что с той стороны кто-то с силой водит острым стеклом по металлу. Этот скрежет иногда переходил в визг, иногда в скрип от которого всех передёргивало.

— Пошли отсюда, пойдём лучше посмотрим, что там сверху творится! — предложил Егерь.

— Мы со Светкой тут одни не останемся! — заявила Алёна, когда вся компания снова была в расположении.

— Выбирайте сами себе охранников! — щедро распорядился Левинц, намекая на себя.

Было видно, что выпитый им шнапс придал ему сил и оживил его, и теперь Борису было совсем не интересно, что там сверху творится, ему было гораздо интереснее, что там под блузкой у Светки, как и дальнейшее исследование содержимого прозрачных бутылей.

— Симак! — сразу сказала Алёна.

— Нет, Симак полюбому с нами! — твёрдо сказал Егерь. — Он тут у вас, вроде как за главного, стало быть, ему надо быть с нами. Возможно, будем выходить на поверхность, такие решения нужно принимать сообща.

— Вот вам рация! — Егерь протянул чёрную, местами потёртую до металла, коробку Алёне. — Будем держать связь!

Он настроил свою станцию на одну волну с рацией поисковиков. Алёна недовольно посмотрела на Егеря, затем выхватила рацию и ушла на кухню.

— Кого оставляем? Командуй, Симак! — предложил Егерь.

— А что командовать? — спросил он. — Пусть Левинц останется, и тёзка мой, тоже — он человек опытный, мало ли что! Пусть рация при нём будет!

— Я пойду с вами! — сказал Афганец. — Что мне тут высиживать. Этот, — он кивнул на Левинца, — Хоть молодой, у него интерес — девки, а я что?

— Андрюх, — сказал Егерь, — Ты опытный человек, жизни повидавший, побудь, мало ли что! К тому же вы оба с травмами!

— Да и ты тоже ранен! — вяло отозвался Афганец, усаживаясь на кровать.

— Вот и ладно! — тихо сказал Егерь. — А раны на мне затянулись — не болят совсем…

* * *

Они вооружились, взяв с собой автоматы, гранаты и запас патрон. Первым шёл Серёга, освещая путь фонарём. В некоторых местах лампы, освещающие коридор, перегорели, и местами коридор утопал во тьме. Они шли к первому «БК». Шли молча, слушая ставшее привычным для «хозяев» подземелья чавканье и хлюпанье под ногами. Частая стрельба становилась то громче, то тише. Звук хорошо доносился до ушей, когда товарищи проходили мимо очередной лестницы ведущей в боевой каземат — сверху, через створки амбразуры, и доносился звук стрельбы. По этому звуку они поняли, что подходят к своей цели, «БК»?1. Открыв мягкие на ощупь от толстого слоя ржавчины броне-шторы, защищающие и маскирующие амбразуру, Егерь просунул в окно ствол винтовки. Серёга принялся разматывать пулемёт, снятый им со станка, и бережно обёрнутый промасленной тканью. Из-за сильной влажности Серёга боялся, что детали пулемёта и его механизмы могут покрыться ржавчиной — их основное оружие, их спасение, может просто отказать в самый ответственный момент. Оружейного масла было много — немцы хранили его в стеклянных бутылях, с пластиковыми пробками-воронками, из которых следовало заполнять личные оружейные маслёнки. Беркут не скупился, и щедро промаслил разобранное им оружие после чистки от консервационного сала. Бутылку с маслом он приволок сюда — на рабочее место, чтоб она всегда была под рукой. Серёга обливал ленту для пулемёта этим маслом, и при стрельбе ему даже показалось, что благодаря этому темп стрельбы значительно увеличился. Пулемёт работал чётко, очереди были ровными, с одинаковыми промежутками между выстрелами, оружие работало как единый отлаженный и точный механизм. Правда, благодаря щедро промасленным патронам, из ствола оружия при интенсивной стрельбе выходило больше дыма, чем должно быть, и помещение «БК» быстро наполнялось запахом пороха смешанным с вонью сгоревшего масла. Зато, масло, выталкиваемое через ствол вместе с пулей, промазывало ствол и снимало с его стенок копоть — износ ствола значительно уменьшался, плюс небольшое охлаждение ствола. Промасленный патрон подмазывал и сам механизм пулемёта, изнутри, непосредственно во время работы «машиненгевера». На улице слышалась автоматическая стрельба, где-то на поле взлетали осветительные ракеты — одна за другой, события, разворачивающиеся сейчас там, напомнили Егерю прошедшую ночь. Он всматривался в линзу оптического прицела, видел лишь вспышки вдалеке, между кустами и деревьями.

«Зарос лес!» — подумал Егерь, и представил, что край леса раньше был на линии сооружения. Из амбразуры раньше простреливалась значительная часть поля.

Он поразился немецкой расчётливости, которая, судя по рассказам Симака и Беркута, им не очень помогла в этом конкретном случае.

— Атас! — он резко отскочил от окна.

В помещении было темно, но привыкшие к темноте глаза напарников быстро уловили его движение. Серёга, возившийся сидя на коленях у станка, отскочил в сторону, сдёрнув не прикрученное ещё оружие. Вся группа из пяти человек, без давки, следуя друг за другом как по заранее отработанной очерёдности, покинула помещение, бросившись по лестнице в потерну. Последним был Беркут. Он прыгнул спиной вниз, зная, что скорость падения его тела будет быстрее скорости бегущего перед ним человека. Тяжёлый пулемёт он держал перед собой, как бы защищаясь от неведомой угрозы. Он видел, как словно в замедленной съёмке к «ДОТу» приближается светящийся шар. Беркут в этот момент находился в полёте, и если б не бежавший перед ним Егерь, — то он переломал бы себе хребет, стукнувшись спиной о бетонный пол под крутым скатом лестницы. Раздался взрыв, оглушительный, словно гром наполнивший помещение невидимыми раскатами. Он видел, как приближающийся огненный шар превратился в пламя, заполнившие помещение «БК». Он видел, как огненный шар, влетевший в бетонную комнату, медленно разрастался — время остановилось, воздух превратился в прозрачный кисель, окутавший пространство вокруг Беркута. Он видел, как граница разрастающегося шара догоняет его самого — скорость его небольшого, но спасительно полёта была меньше скорости роста этого шара. Сам не понимая как, он увидел, что ствол его зажатого в руках пулемёта, смотрит как раз в сторону амбразуры — туда, откуда прилетело это огненное наваждение. Он нажал на курок готового к стрельбе пулемёта. Он будто бы чувствовал, как пружины неохотно толкают механизмы, и как через целую вечность раздался приглушённый взрывом шара звук выстрела первого патрона. Тут же он почувствовал мощный толчок, и сильное рывковое ускорение в его остановившемся полёте. Он видел, как медленно отлетает в сторону латунная гильза, отражающая на своей зеркальной поверхности переливающееся пламя взрыва. «Быстрее!» — хотел крикнуть он, но губы его не шевелились, реакция его тела казалась ему слишком долгой, мышцы — слишком слабыми, чтоб быстро выполнять команды мозга. Пламя подошло к самому лицу, огонь чуть опалил его нос, — он видел, как вырвавшись из горящего шара, уже заполнившего помещение полностью, вырвался чёрный кусок чего-то — он быстро приближался к нему. Осколок летел точно ему в глаз, и казалось, что вот-вот вышибет ему его. Но тут оружие снова дёрнулось — второй выстрел — и его тело вновь бросило назад, он летел уже над самой лестницей. Осколок пролетел выше, лишь чиркнув по макушке. Беркут почувствовал обжигающую огнём твёрдость этого осколка, который с силой процарапал его голову. Реальность наступила лишь тогда, когда из глаз посыпались искры от удара спиной о что-то твёрдое. Показавшимся твёрдым бетонным полом оказалась спина Егеря, принявшего на себя тяжесть, буквально вдавившего его в бетон, падающего сверху тела. Звездопад перед глазами прошёл, и Егерь увидел напряжённое лицо Симака, вцепившегося в ноги Беркута, и волокущего тело друга по коридору. Лицо было освещено светом пламени, исходившего от помещения взорванного «БК». Серёга резко дёрнулся и вскочил на ноги. Симак, не ожидавший такого поворота, и видимо уже считавший друга мёртвым, оцепенел — но через секунду бросился с объятиями на Беркута. Опомнившись, он побежал обратно, чтоб помочь Винту оттащить Егеря. Егерь тоже был жив, он недобро покосился на Серёгу:

— Чуть не убил! Был бы на моем месте Винт — пришлось бы нам его от пола отскребать!

— Какого хуя там происходит! — орала рация сквозь звон в ушах, голосом Афганца.

— Нас с «РПГ» обстреляли! — прохрипел, не слыша себя Егерь.

— Потери? — выкрикнула рация.

— Кроме моей отбитой жопы потерь нет! Беркут хотел «трёхсотым» прикинутся, но вроде живой, даже оружие своё спас!

— Ну ты, Беркут, внатуре! — неопределённо сказал Винт, с восхищением глядя на Серёгу.

Тот усмехнулся, не зная как понимать это его «внатуре». Но Дима сам пояснил причину своего восхищения:

— Рэмбо, мля! Я видел, как ты в полёте на гашетку жал! Если б удалось заснять этот момент — премия Оскар была бы присуждена тебе без базара!

Беркут потрогал свой нос — кожу сильно жгло, он почувствовал, как кончик носа начал распухать.

— Это чем они так шандорахнули? — спросил Серёга, ещё до конца не осознавший произошедшее.

— Хуй знает, — сказал Егерь, — Но сдаётся мне, что это «Базальт» — термобарическая граната «РПГ».

— Она что, эта граната, пробила броню амбразуры? — спросил Дмитрий, для которого огневая точка казалась не преступной крепостью.

— Да, это противотанковая граната, выжигает всё в радиусе десяти метров от взрыва. Как мы ещё живы остались? — говорил Егерь. — Если б не длинный пролёт лестницы от нас бы даже скелетов не осталось! — добавил он, — Один пепел!

В покинутом ими помещении «БК» полыхал пожар — слышались разрывы приготовленных для обороны патрон, горело масло, керосин, дерево ящиков.

— Я гранаты там выронил, кажись! — сказал Винт, ощупывая поясной ремень.

— Хрен с ними! — спокойно сказал Егерь.

И словно услышав его, гранаты рванули, одна за другой. Слегка заложило уши, и поток дыма, толкаемый взрывной волной, хлынул из помещения «БК» в потерну. Но тут же, спроектированная немецкими инженерами естественная циркуляция воздуха, вытолкнула это белое, пахнущее кислым дымом, облако обратно.

— Как думаешь, большая там дыра? — спросил Симак, они переглянулись, и без слов, резко сорвались с места.

Они бежали прочь от взорванного помещения изо всех сил, коридор стал тёмным после взрыва — видимо повредило и перемкнуло проводку. Отсвет пламени, бушевавшего в «БК» за спиной, уже не был виден, и больше не освещал туннель. Приходилось бежать вслепую, спотыкаясь о лежащие под водой доски, камни или куски бетона — об торчащие в некоторых местах прутья ржавой арматуры. Они добежали до двери, отделяющей потерну между первым и вторым «БК». Егерь закрыл дверь, подперев её из тамбура доской, осталась лишь небольшая щель, в которую Серёга без лишних слов просунул ствол своего пулемёта.

— Давай я! — предложил Егерь. — С этой машинки хорошо со станка стрелять, с сошек тоже, а с руки тяжеловато будет!

— Справлюсь! — ответил Беркут.

— Меня другое тревожит! — сказал Симак. — Они нас спалили в «ДОТе» через амбразуру, понятно, что они нас караулили, но было темно, фонарь я погасил, шли мы тихо, это что получается?

— Получается, — говорил запыхавшийся после пробежки Егерь, — Что они спалили нас через ночную оптику, хотя это тоже сомнительно — поскольку мы в помещении, и через маленькое окно инфракрасные лучи не будут отражаться. То есть видно, что тут у нас твориться, не будет. Скорее всего, нас срисовали через тепловизионный прицел или через такой же бинокль. Но это довольно дорогие игрушки! Такой прицел стоит от половины «ляма», и то — самый простенький, у нормального прицела цена переваливает за «лям»! Чех подумывал о закупке таких, но узнав их цену, он купил лишь один, для себя — чтоб на охоту с ним ходить! Но на охоте он уронил свою винтовку в воду, и дорогостоящий прибор сдох. Он его со злости, по пьяни разумеется, об камень расколол — на публику сыграл. Мол, вот я какой, могу себе позволить расколоть игрушку стоимостью в полмиллиона! И ведь добился своего — бойцы потом как-то забыли, что прицел жопорукий Чех выронил вместе с винтовкой, а вот то что он его швырнул о камень в приступе злости — вот это все помнили, и передавали друг другу, какой мол босс у нас свирепый и крутой!

— Так что делать? Если они с таким прицелом, то они в миг нас снимут! — перебил впавшего в воспоминания Егеря, Симак.

— Да, с того же «РПГ»; — согласился Беркут, — Есть у Фрица такие игрушки, но они все на вооружении у его отряда — «Зенит». Это диверсанты и штурмовики в одном флаконе, серьёзные ребята, в рукопашку с ними не вступайте, даже если у вас нож, а он безоружен. Через прицел они нас спалят, и шмальнут из «РПГ»: термобарической гранатой — разнесёт в клочья и нас, и эту дверку!

— Что предлагаешь? — спросил Егерь.

— Идите в казарму, за гранатами, нужно ставить растяжки. Дверь за собой закройте, и следующие двери закрывайте. Оставьте мне один «Калаш», пару магазинов и «Парабеллум» или «ПМ». Постараюсь их задержать.

— Что, погеройствовать решил? — с нервной усмешкой спросил Егерь.

— У нас нет другого выхода, иначе они нас здесь всех накроют, с одной гранаты! Накроют нас, и спокойно пройдут в казарму — для бойцов «Зенита» двоих раненных скрутить — вообще не дело! — говорил Беркут. — Короче, хана нам! Фриц нас в расход пустит — мы ему нахрен не нужны. Он расчётливый тип, я до сих пор удивляюсь, как он нас тогда отпустил?! Ведь не было такого, чтоб он вот так, взял и отпустил кого-то! Он отпускал людей, но после того, как они на него пару лет по батрачат, или за солидный выкуп, а чтоб так! Да ещё и долг простить! Второй раз такое не пройдёт, это я точно говорю! К тому же у него здесь свой интерес, и лишние свидетели ему совсем не в елку! Всё — валите!

— Камрад, я тебя не оставлю! — сказал Симак. — Это вообще не твоя война, чтоб вот так свою жизнь отдавать, за нас!

— Иди Симак, ты пацан, я знаю, — но у тебя там Алёна, она же тебя любит! Ты ей нужен, иди к ней! У тебя там кореш, Левинц — он тоже нормальный малый, да вот как-то у нас дружба не сложилась, но при других обстоятельствах я уверен, что мы б скорешились! У меня — никого, один я, и терять мне нечего!

— Пойдём, Симак, он тему говорит! Кто-то должен тут остаться! — сказал Егерь.

— Ну так останься ты! — с вызовом бросил Симак.

Егерь посмотрел куда-то мимо, его лицо, в синеватом отсвете фонаря Мишина, было расслабленно, не один мускул не дёрнулся:

— Не вопрос, давай «машинку»! — и он положил ладонь на ствол пулемёта. — Только давайте резче, иначе в натуре, пока телится тут будем, нас всех и перехерачат, и девчонок погубят вообще не за что! — добавил он.

Серёга сбросил руку Егеря со ствола:

— Решили уже, Симак, не гони волну, я останусь! — твёрдо сказал он.

— Идите, я догоню! — тихо сказал Симак Егерю. — Вот только попрощаюсь с другом!

Егерь с Курсантом и Дмитрием уже перешагнули за порог двери, ведущей в следующую потерну, и медленно зашагали в сторону казармы. Лучик фонарика замигал удаляясь, а в помещении бетонного тамбура стало совсем темно.

— Иди Симак, я давно умер, ещё тогда, когда сдыбался с Фрицем! Я пленных казнил, Симак, я — мразь!

Несмотря на полную темноту, Симак почувствовал, что по щекам товарища текут слёзы.

— Восемь человек я своими руками убил, камрад, они у меня каждую ночь перед глазами! Если б они с оружием были, а я их так, безоружных, не виноватых не в чём людей! Их к стене ставили, а я в расстрельной команде… каждому стрелку своя цель… промахнёшься — обвинят в потакании и симпатии к преступнику, и самого к стене поставят! Этот Фриц, он же в натуре Фриц, он не человек! А одного, — старичка дряхлого, — он лично меня заставил заерзать, ножом, как свинью, перед всеми… Я помню, как тот смотрел на меня, я помню его взгляд. Я помню горячую кровь, которая фонтанами брызгала мне на руки, его последний хрип… Я должен был прирезать эту мразь — Фрица, — а не беззащитного старика, которого в Город привёз кто-то из вояк. Но я испугался. Но теперь я не испугаюсь! Иди, настал мой час платить по счетам! Восемь человек убил — восемь и спасу! Иди!

Симак развернулся, подошёл к двери, за которой скрылась только что три человека, постоял около неё в нерешительности, затем резко закрыл скрипучую дверь.

— Симак, ты что делаешь! — было слышно, как грохочут о бетонный пол тяжёлые башмаки Егеря, то и дело попадая подошвами в лужи.

Но Симак успел закрыть дверь, подперев механизм задвижки доской.

— Ну и что? На хрена обоим то помирать! — Серёга бросил свой пулемёт.

— Так надо, а теперь садись за оружие, упри ствол в щель между дверью — чтоб при стрельбе его не вело, и жди. Я подстрахую!

Беркут на секунду остановился, затем подумав немного, сделал так, как говорил Симак. В дверь за их спинами стучали тяжёлые кулачища Егеря, гул ударов разносился по всей подземке.

— Как думаешь, каземат прогорел уже? — спросил Серёга.

— Думаю да. С минуты на минуту должны подойти. Вот только мы их не заметим. Но да ладно, у «машиненгевера» и «Калаша» есть преимущество перед «РПГ» — пока ракета до нас долетит, мы успеем выпустить по небольшой очереди, и грохнем самого стрелка! Потерну завалит, и наши смогут продержаться, а там, как Бог даст…

— А если получится, шальная пуля попадёт по летящей гранате, и тогда каюк и стрелку и его поддержке! — воодушевился Беркут. — Спасибо, что остался. Одному оно как-то не так…

— В любом же месте веселее вместе! — подбодрил товарища Симак, хотя заряд напускной бодрости уже подходил к концу.

Они припали к прицелам, хотя видно ничего и не было. В дверь за их спинами перестали барабанить — Егерь посчитал, что пора уже сваливать. Вдалеке раздался тихий, еле слышный всплеск. Затем ещё один. И тут коридор озарился неожиданно вспыхнувшим светом ламп на стенах. В долю секунды время вновь остановилось. Беркут ещё успел подумать, что это с ним? Что это за способность в критические моменты замедлять время? Или так быстро у него работает мозг, что всё окружающее кажется застывшим? «Надо будет в следующий раз посмотреть на часы, а лучше на случай таскать с собой секундомер» — мелькнула дурацкая, несвоевременная, мысль. Вновь прозрачный вязкий кисель наполнил воздух. Он видел расширенные глаза врага, в которых застыло удивление — но страха в них не было. Это были глаза человека, пытавшегося вскинуть «РПГ» для выстрела; позади него стояли двое бойцов, со стеклянными глазами мертвецов — в них не было ни света, ни тепла, ни жизни. Даже азарта, ненависти или злости в них не было, это были глаза роботов, кукол — и лишь излучаемый ими холод говорил о скорой гибели их обладателей. Почему всё должно случиться именно так — Серёга не знал, он лишь чувствовал это. Между тем эти двое уже наводили стволы своих автоматов в их с Симаком сторону. Беркут первым нажал на курок своего пулемёта. Серёга слышал, как лязгает механизм спуска, в своей механической последовательности, как ударник пробил капсюль, как вспыхнул порох в гильзе, и короткий выстрел растянулся в предгрозовой, затяжной, гром. Пулемёт изверг из своего нутра первую пулю, недовольно толкнув Серёгу прикладом в плечо. Он видел, как небольшая пулька летит в сторону врага, он видел, как вторая выпущенная им пуля попала прямо в голову так и не успевшему вскинуть гранатомёт солдату. Он видел, как серая с чёрными примесями жижа, вылетела с обратной стороны головы гранатомётчика. Это месиво залепило лица стоящих позади него стрелков-автоматчиков. В этот миг над его ухом хлопнул первый сделанный Симаком выстрел. В следующую секунду время вновь обрело скорость, которая теперь казалась не реально быстрой. Его пулемёт вовсю строчил, извергая из ствола смертоносный поток металла, чёрного дыма, и чёрные микроскопические капли раскалённого оружейного масла. Пули, покрытые тонкой медью, имели внутри стальной, заострённый под резким углом, стержень. Они вонзались в мягкую плоть солдат, иногда они попадали в кевларовые пластины, на бронежилетах; но смявшийся от удара свинец извергал стальную иглу из своего нутра, и острый стальной шип прошивал насквозь прочные пластины. Беркут не знал, что патроны в круглом барабанном магазине, были бронебойными. Через несколько секунд трое солдат ничком лежали в грязной воде. В ушах ещё стоял шум выстрелов, из стволов ещё струился уже сизый, какой-то мирный, дымок. Опухший нос Сергея прожгло изнутри едким пороховым смрадом.

— Мы их сделали! — не веря себе, произнёс Симак. — Мы их сделали, победа! — повторил он громче, наслаждаясь этими словами.

— Мы их сделали! — в тон ему повторил Беркут.

— Давай по-бырому собираем трофеи и гребём в тамбур, пока подмога не подошла! — сказал Симак.

Беркут осторожно подобрал готовый к стрельбе «РПГ», Симак снимал с плеч убитого гранатомётчика ранец с тремя гранатами «ТБГ 7-В». Так же он извлёк из его разгрузки три гранаты «РГД-5», и обойму к пистолету «Глок». Сам пистолет висел на оперативной кобуре, которую уже снимал Беркут. У двоих автоматчиков, кроме двух винтовок «М-16», изрядно перепачканных кровью, как и сами погибшие бойцы, — было изъято по три гранаты, два «Глока», с запасной обоймой к каждому, и по три дополнительных магазина к винтовкам. Так же они обнаружили тепловизионный бинокль, три рации, с нацепленными ошейниками ларингофонов, и вставленными в ухо наушниками. Две рации были повреждены: у первой, рации гранатомётчика, был пробит сам корпус в двух местах. Сквозь одно из пулевых отверстий на Симака печально глядели раскрошенные микросхемы. «Ухо» было отстрелено, и лишь разноцветные тоненькие проводки болтались на конце оборванного провода. У второй рации был повреждён сам «ларинг», пуля попала автоматчику прямо в шею, пробив перед этим снимающий звуковые колебания микрофон. Ни каких документов у погибших бойцов при себе не было, так же как и не было обычного карманного хлама, типа сигарет, зажигалок, блокнотов и расчёсок. Вдалеке послышался топот — бойцы Фрица на подходе. Симак вскинул «РПГ», прицел действительно был тепловизионным, он был включен, и на экране прицела появились маленькие красные точки, в жёлтом обрамлении. Лампы, горевшие на стенах, тоже отображались красно-жёлтыми пятнами. Боевики Фрица, увидев Беркута и Симака — которых они издалека приняли за своих, — не успели открыть огонь, поскольку Симак опередил их: впервые в жизни, выстрелив из «РПГ» — что оказалось совсем не сложно. Реактивная граната со свистом вылетела из ствола, Симак тут же упал на мокрый пол, плюхнувшись животом в грязную, перемешанную с кровью убитых, жижу. Беркут тоже залёг. Раздался оглушительный взрыв. Уши заложило, снова появился шум, хотя казалось, что пора бы уже привыкнуть к близким разрывам гранат, мин и прочих боеприпасов. «Нет, — думал Симак, — Никогда человек не привыкнет к такому». Потерну заволокло дымом и огнём. Когда огонь вытянуло вентиляцией, они вскочили, пока дым ещё не успел развеяться, бросились к двери. Тщательно заблокировав её — уперев в рукоять кусок металлической трубы, они проделали то же самое со второй дверью. Пробежав какое-то время по туннелю, они принялись кричать — чтоб указать друзьям на своё присутствие. Егерь ни сколько не удивился, увидев их. Зато Винт и Мишин, сжимающие свои автоматы, явно готовились увидеть на месте друзей бойцов Фрица. Рассказав, как и что произошло, они поделились трофеями. Егерь очень понравилось, что они прихватили исправный гранатомёт с тремя выстрелами, ночной бинокль, и особенно понравилась рация. Он вставил наушник себе в ухо, покрутил барашки настроек, и довольно хмыкнув себе под нос, принялся прослушивать переговоры боевиков.

— Что там? — в нетерпении спросил Беркут, как будто бы за минуту прослушивания можно было услышать пересказ всего плана противника.

Егерь поднял руку: мол, не дёргайся. Минут через тридцать он отключил рацию, и убрал её в карман. Затем, по хозяйский оглядевшись, скомандовал:

— Идём в казарму, по пути блокируем двери.

— Что там? — не выдержал уже Дмитрий.

— Ничего хорошего. Сейчас они разгребают завал, туннель обрушился от вашей гранаты. Затем они пойдут к нам, сюда. Кто-то предложил обработать нашу подземку ракетами с вертолёта, но Фриц запретил — боится повредить лабораторию. Так он сказал.

— Лабораторию! — повторил Симак. — Стало быть, она за той железной дверью. Давай взорвём весь туннель, чтоб усложнить им задачу? Чтоб разгрести такой завал им потребуется минимум месяц!

— Можно, но нам самим нужно будет как-то отсюда выбираться; — резонно заметил Егерь.

— Мы уже в западне! — сказал Беркут. — Туннель взорван, за завалом — Фриц. У нас лишь один выход.

Они молча шли по тоннелю к казарме.

— Какой? — нарушил повисшее молчание Мишин.

— Открыть ту дверь, и попытаться выйти через неё! — медленно проговорил Терех. — Другого пути у нас теперь нет!

 

Глава 3

Тьма

Вернувшись в расположение подземной казармы, — запах в которой стал каким-то домашним, тёплым, — они рассказали обо всём Афганцу-Стрелку и Левинцу. Предложение идти в лабораторию, никто не поддержал, коме Егеря — но другого пути у них действительно не было.

— Сколько им потребуется времени… — спросил Левинц, лицо которого было слегка румяным; по всему его виду трудно было сказать, что совсем недавно он мог бы умереть от заражения крови, — …На то, чтобы разобрать завал в туннеле?

— Не знаю, мы с Симаком вообще не видели, и не слышали, как там что-то обвалилось; — говорил Беркут. — Но хлопнуло знатно, да и дымом потерну заволокло — будь здоров! Но думается, что завал не особо сильный.

— Если так, — присоединился к разговору Егерь, — То день или два. Ещё они могут попробовать взорвать второй «ДОТ», и через него спуститься в потерну.

— Для этого понадобится много взрывчатки! — возразил Симак. — Бетон там толстый, да и закладные швеллеры — раз в пять толще железнодорожного рельса будут. Они рискуют обрушить каземат, поэтому они не будут взрывать «ДОТ».

— Но они могут прожечь броню, как в первом «ДОТе»; — не сдавался Егерь.

— Могут, — согласился Симак, — Я об этом и не подумал.

— Так мы тут и собрались, чтобы думать! — добавил Егерь.

— Давайте взорвём нахуй проход между четвёртым «ДОТом», и расположением? — предложил Левинц.

— Близко. Можем сами пострадать! — не согласился Егерь.

— А что, если открыть бронедверь, пройти в лабораторию, закрыть эту дверь и вывести из строя механизм запора, и отсечь Фрица от нас этой самой дверью? — предложил Винт.

Афганец безучастно слушал, лёжа на кровати. Он меланхолично крутил верньеры настроек трофейной рации, вслушиваясь в монотонное шипение. Казалось, что он занять своими мыслями, не связанными со сложившейся ситуацией, казавшейся безвыходной. Алёна сидела рядом с Симаком, и иногда критически оглядывала перепачканного сажей парня. История с гранатомётчиком, и засадой в потерне, сильно озаботила девушку. Симак пересёкся с ней взглядами, и будто бы прочитав упрёк в глазах девушки, виновато отвёл взгляд в сторону. Света сидела рядом с Алёной, по ней было видно, что девушка сильно устала от вечно пьяного Бориса, от этого немецкого бункера, от запаха плесени, от крови и пороховой гари, запах которой мужчины приносили с собой из длинных тёмных коридоров. Руки её мелко подрагивали — она понимала, что они в западне, и единственный выход — немногим лучше, чем сдаться в плен Фрицу, и ждать милости от его бойцов. Понимала она так же, что милости от него она точно не дождётся. Мужчин, скорее всего, расстреляют — так говорил Афганец, — а вот женщин наверняка отдадут солдатам. Наигравшись с девушками, они пустят им по пуле в лоб, так же как и остальным. Она это понимала, но всё же не хотела идти за ту страшную, железную дверь, за которой по ночам она слышала тихое скрежетание, будто бы замёрзшая на улице собака скреблась в дверь когтистой лапой, упрашивая хозяина впустить её в тёплое помещение. Света никому об этом не говорила, боялась, что сочтут за сумасшедшую, подумают, что от долгого нахождения под землёй у девушки начались галлюцинации. Но оказалось, что этот скрежет слышала не она одна.

— А что если другого выхода нет? — спросил Мишин. — Если в лаборатории — тупик?

— Но мы хотя бы попытаемся! — не сдавался Егерь. — Лично я буду драться до последнего патрона, а потом буду резать и рвать зубами! Мы могли б разделиться, — наверное, многие из вас думают об этом. Но это будет самой большой нашей ошибкой. В группе мы всегда сможем дать более результативный бой, да и сдаётся мне, что лишним автомат, там, — он кивнул в сторону двери, — не будет.

— Голосуем? — предложил Дмитрий.

— Смысл? — спросил его Симак. — Одна у нас дорога, голосуй не голосуй…

* * *

Собрав всё оружие в расположении, друзья с уважением оглядели разложенный на кроватях арсенал. Казалось, что то, что они сейчас перед собой видят — есть не что иное, как документальные кадры криминальной хроники. Но этим страшным арсеналом предстояло воспользоваться именно им. Это арсенал был их спасением, единственным, что могло бы защитить друзей от неведомой, много лет заточённой за толстыми стенами подземки, опасности. Симак первым подошёл к одной из кроватей, и взял свой подарок, который ему вручил Аскет — автомат «АКС74У». Патронов «5,45х39» было немного, они лежали отдельной, небольшой горкой, и по большей части являлись трофейными. Рядом с этой горкой лежала другая, чуть побольше — патроны 7,62х39. Егерь взял себе привычный «АКМС», и сев рядом с Симаком, тоже принялся снаряжать магазины. Подошёл Левинц, и лихо подхватил свою «Сайгу». Единственный, усиленный до восьми патронов, магазин, был уже снаряжён, и Левинц прихватил с кровати несколько немецких гранат. У Афганца был «ПКМ» с двумя коробами магазинов по двести патронов. Беркут держал «MG», патронов к которому было много, настолько, что пришлось распределять их по рюкзакам друзей. Так же, кроме лент, к этому пулемёту имелись магазины, баночного типа. Мишин выбрал «M-98» с оптикой — несмотря на то, что воевать им предстояло в помещении, возможность стрельбы с большой дистанции не исключалась. Винт вооружился автоматом «MP-40», пистолетом «Luger P08», так же прихватил с собою несколько гранат. Те, кому не хватило рюкзаков, воспользовались найденными на складе немецкими ранцами болотного цвета, которые Борис обозвал «Tornister-34». Так же вместо рюкзаков использовали пеналы и от противогаза «Gasmaske-38», которые были намного меньше и легче ранца, и в которые помещались банки с консервами. По ранцам и рюкзакам распихали патроны, гранаты, консервы, фляги с прокипяченной водой, набранной в колодце; медикаменты, керосиновые лампы с запасом горючего, фитилей; керосиновую походную печку для разогрева еды, и прочий необходимый походный скарб. Алёна взяла себе немецкий автомат и «Парабеллум», от гарант отказалась. Света вообще ничего не хотела брать — она была на грани истерики. Но ребята всё же уговорили её взять один пистолет. Симак показал девушкам, как пользоваться оружием. Алёна всё схватывала на лету, внимательно слушая своего инструктора. Света же всё выполняла вяло, с неохотой, приходилось по несколько раз повторять одно и то же.

— Ну что, товарищи! — обратился сразу ко всем Егерь, для чего-то встав ногами на снарядный ящик. — Нужно минировать четвёртый «ДОТ», и туннель! Сделаем так, что своды туннеля обрушились! Но для начала нам нужно открыть дверь. Предлагаю кому-то заняться дверью, кому-то минированием!

— Я с Серёгой, — сказал Симак. — Будем дверь открывать. Один раз у нас это почти получилось! Левинц, ты с нами?

— Не вопрос! — отозвался тот. — Сейчас мы эту дверцу…

— Афганец пусть тоже с нами будет, а то вдруг дверь мы откроем, а оттуда нечисть какая-нибудь выползет?

— Хорошо, — согласился Егерь. — Со мной идёт Мишин и Винт. Погнали, пацаны!

Дверь

Терех сгрёб в охапку мешок с взрывчаткой, запас которой был у немцев, отложил горку цилиндрических брусочков в сторону, желтовато-розового отсвета, по виду похожих на пенопласт, который долго плавал в грязной реке. Он пояснил:

— Может так получится, что взорвать то-туннель мы, конечно, взорвём — но вдруг за этой дверью окажется глушняк? Поэтому, предлагаю заначить немного взрывчатки — в крайнем случае, с её помощью мы как-нибудь выберемся!

Ещё он отложил несколько килограммовых кирпичей взрывчатки, отмотал бикфордов шнур, и выложил несколько самодельных взрывателей: вытащив пулю из винтовочной гильзы, он ссыпал порох, и засыпал более мелкий порох от пистолетного патрона. Вставил в горлышко винтовочной гильзы шнур, и завальцевал его. Такие взрыватели нужны были для того, чтобы тротил сдетонировал, хотя по логике можно было использовать любую немецкую гранату, но у «M-24» задержка составляет 5–8 секунд, — а этого времени будет явно недостаточно, чтобы отбежать на безопасное расстояние. А шнур можно нарастить, либо насадить на него «табачный замедлитель», который, за время тления, даст предостаточно времени, чтоб покинуть опасную зону.

Серёга принялся сбивать обугленную пластмассу сгоревшего рубильника молотком. Затем, нужно было замкнуть два контакта, выставив перед этим вручную обороты дизеля на полную мощность. Он держал кусок толстой медной пластины, зажатой в пасти покрытых слоем ржавчины пассатижей, и был готов поднести её в любой момент к контактам, замкнув их. Симак был у двигателя, держа руку на рычажке ручного управления. Афганец, рядом с Левинцем, заняли позиции в коридоре, взяв дверной проём на прицел двух пулемётов. Алёна была рядом с Симаком, несмотря на его протест. С немецким автоматом в руках, в немецких брюках и военных ботинках, она была похожа на немецкую фрёйлин. Для контраста, — а может для того, чтоб разрядить напряжённость подруги, — Алёна нацепила на голову офицерскую кепку, как у Левинца. Выглядела она действительно забавно, и Света немного расслабилась, вдоволь посмеявшись над видом подруги.

— Понеслась! — скомандовал Симак, усилив обороты дизеля до максимума.

Двигатель взревел, в комнату из латунных труб системы выпуска отработанных газов хлынул поток дизельного перегара. Запах «Икаруса» наполнил генераторную. Глушитель не справлялся с сильным потоком газа, и пропускал в комнату вместе с дымом, громкий рёв. В тот же миг Беркут прислонил, — нет, он буквально вдавил пластину, — навалившись на щиток весом своего тела. В щитке заискрило, запах палёной проводки перемешался с дизельным выхлопом; искры, фонтаном сыплющие из щитка, осветили генераторную до ряби в глазах. Раздался глухой стук в стену — такой же, как в прошлый раз, когда они пробовали открыть эту дверь.

— Идёт, падла! — сквозь рёв дизеля донёсся до слуха Симака крик Афганца.

— Руки жжёт! — закричал Беркут. — Больше не могу!

— Держи! — крикнул Симак, схвативший за руку Алёну, и прислонивший её руку к рукояти управления оборотами.

— Дави! — крикнул он на ухо девушки.

Но она и так всё поняла, и дизель продолжал бешено молотить, испуская дым, от которого на глаза уже наворачивались слёзы. Симак попытался перехватить раскалённые пассатижи, и тут же отдёрнул руку — пластмасса на ручках расплавилась, казалось, что ручки накалились добела. Он подхватил ведро с водой, стоявшее у колодца, но тут же одумался, ведь вода — это проводник электричества, убьёт на фиг обоих! Он хотел было сдёрнуть огнетушитель со стены — но тут же остановил себя: срок его годности давно истёк. Симак ощупал комнату глазами, и взгляд зацепился за промасленную ветошь, и лежащие под ней перчатки. Он быстро накинул их на руки, взяв ветошь, тут же накинул её на пассатижи и, отстранив Беркута, сам схватился за пассатижи, вдавливая её весом тела в щит. Трещала оплавленная изоляция на проводах, идущих по стене, извергая кислый, едкий дым. В горле запершило, он несколько раз посмотрел на искрящий щит, и теперь он испытывал чувство, будто в глаза сыпанули песком. Ветошь дымила маслянистой гарью, ещё немного — и она прогорит. Симак чувствовал, что кожа рук обожжена, — но отпускать проклятые пассатижи было нельзя. Стоило чуть ослабить давление на них, как фонтан искр усиливался в разы, из коридора в такие моменты слышались тревожные крики. И он вновь, превозмогая боль, давил изо всех сил. Медная пластина уже почти полностью расплавилась. Маленькие брызги меди — искры, — острыми иглами обжигали шею, прожгли одежду, отвернувшего лицо в сторону Симака. Он посмотрел на Алёну, они встретились взглядом, и он увидел в её расширившихся глазах напряжение и боль. Он понял, как она переживает, глядя на него — казалось, что вот сейчас она бросит дизель, и оттолкнёт Симака, заняв его место. «Хорошая девка, — подумал он, — И что она во мне нашла?». Подбежал Беркут и, держа перчатками в руках толстую стальную трубу, он отстранил Симака, один конец трубы упёр в щиток, другой — в распор поставил на противоположную стену. Симак отпустил руки — оплавленные пассатижи вывалились, неслышно брякнувшись о кафельный пол. За счёт давления распора, труба не так искрила, но Симак видел обгоревшие провода на стене, некоторые из которых расплавились полностью, и оставалось только удивляться, как механизм замка двери ещё работает? Он окунул обожженные руки в ведро, кусок брезентовой рукавицы приплавился к коже левой руки. Руки жгло, будто бы он только что на спор, пьяный, держал их в огне, а сейчас протрезвел, и почувствовал боль с новой силой, от которой он едва не терял сознание. Симак посмотрел на руки Беркута — на них чернел отпечаток рукоятей. Он вышел в коридор, и вначале увидел напряжённые взгляды Левинца и Афганца, устремлённые в открывшийся проём, наполненный непроглядной тьмой. Дверь была полностью открыта, и Симак поспешил на склад, за металлической трубой. Поскольку в прошлый раз дверь закрылась сама — будто на пружинах, стоило лишь отключить питание. Он нашёл подходящую, диаметром в дюйм, трубу, которая с виду как раз подходила по размеру. Ржавый металл был ещё крепок, ржавчина тронула лишь наружную поверхность трубы. Симак прислонил один её конец к двери, другой упёр в стену. На случай они вместе с Левинцем и Беркутом натаскали гору всякого хлама, и сложили его горкой в дверном проёме. Какая ни какая — подстраховка от несвоевременной самоблокировки. Вернулся Егерь с Мишиным и Винтом. Увидев открытую дверь, окутанную клубами выхлопа и гари изоляции, Терех присвистнул:

— Ты смотри, ведь открыли! А я-то думал, что сейчас нам всем вместе придётся толкать эту громадину!

Тут Симак несвоевременно вспомнил сон, в котором он изо всех сил пытался закрыть эту самую дверь, и помог ему тогда именно Егерь!

Терех покосился на искрящийся электрощит, и на упёртую в него трубу.

— Сколько у нас времени?

— Кто бы знал! — недовольно пробурчал Левинц.

— Так чего же мы ждём?

— Придётся задержаться! — невозмутимо сказала Алёна, примотавшая ручку дизеля проволокой. — Пока я не перевяжу Симака и Серёгу мы дальше не пойдем!

Егерь посмотрел на почерневшие руки Серёги.

— Где это вас так?

— Да всё здесь же! — весело ответил Беркут.

— Прожёг? — участливо спросил Мишин.

— Угу, Симак тоже, об этот грёбаный щит!

— Надо… — Егерь замешкался, посмотрев на Алёну. — Пописать надо!

— Подставляй! — весело казал Левинц.

Он тут же осёкся — всё-таки ожоги у друзей были сильным, и к тому же получены они взамен на их общий билет в лабораторию, за их общую надежду на жизнь! Алёна с укором посмотрела на него, затем повела Симака и Серёгу в лазарет. В этот момент где-то глухо грохнуло.

— А вот и гости пожаловали! — обрадовался Терех. — Они пробили броню «ДОТа», и очень скоро они найдут наш сюрприз! Взрывчатка рванёт через полчаса, или раньше — если кто-нибудь попытается открыть дверь в тамбуре! Гости пришли как раз вовремя!

— Рвём когти? — предложил Дмитрий.

— Подождём пацанов, давай пока перетащим снарягу!

Они вчетвером принялись таскать рюкзаки. Обработав раны и перебинтовав руки, они вместе со Светой присоединились к остальным, как тут раздался ещё один гулкий взрыв, от которого пол под ногами дрогнул, с потолка посыпалось пыль, свет несколько раз мигнул, и погас. Дизель заглох — в помещении стало темно и почти тихо — лишь неприятное шипение доносилось из генераторной.

— Это они в «ДОТ» зашли! — сказал Егерь. — Земля ми пухом! Теперь им потребуется несколько дней на то, чтоб разгрести завал. Они не ожидали, что мы заминируем этот «ДОТ» — думали, мля, что они самые хитрожопые! Ну да, по логике нам не резон самих себя замуровывать!

— А мы оказались дураками! — добавил Левинц. — И рубанули с плеча!

— Типа того, — ответил Егерь. — Но лучше быть живыми дураками, чем дохлыми умниками!

Они зажигали лампы под душераздирающий металлический скрежет — привод двери, лишённый электричества, пришёл в действие, и дверь медленно закрывалась. Егерь, открутив кран подземной цистерны с топливом для генератора, бросил бутылку с керосином, разлетевшуюся вдребезги о бетонный пол; выдернул шнур из немецкой гранаты, и бросил её к дизелю. Сам тут же прыгнул в проём, за стенкой бабахнул взрыв, вспыхнуло пламя, озарившее жёлтым мигающим отсветом пространство коридора, которое становилось всё меньше, и меньше — дверь, толщиной в полметра, затворялась. Смятая труба-распорка валялась в стороне, и дверь держало лишь наваленная Симаком и Беркутом гора железного хлама. Чёрный жирный дым повалил в щель закрываемой двери. Кажется, осколками гранаты повредило баки с маслом. Пламя бушевало. Наконец, дверь с гулким стуком, закрылась полностью. С минуту они стояли молча, глядя на задвинувшуюся железную плиту. Света тихо всхлипывала.

— Вот и всё! — сказал Левинц. — Прощай, свет земной!

— Мы выберемся! — сказал Симак. — У нас нет выбора! Нам придётся выбраться!

— Или сдохнем все в этом склепе! — закончил Винт.

— Отставить! — рявкнул на него Егерь. — Не время пускать сопли!

Он включил фонарь. Они стояли в большом квадратном коридоре, по которому спокойно мог бы проехать современный грузовик. Слева в стене была металлическая дверь, такая же, как и в потерне, связывающей «ДОТы». Они открыли её, и увидели нечто: на толстых, ржавых тросах, висел огромный бетонный куб, с пронизанными сквозь него огромными, ржавыми штырями. Это был огромный противовес, который так сильно тянул дверь. Сверху стоял электродвигатель, довольно внушительных размеров, и редуктор. Вся система была покрыта слоем ржавчины, лишь на серых стенах, с отслоившейся, вздувшейся и растрескавшейся краской, чернели линии оплавленных кабелей, от которых всё ещё шёл едкий дым.

— Нормально! — сказал Егерь. — Взорвём тросы, и откроем дверь вручную. В крайнем случае.

И действительно, отцепив тросы от противовеса, огромное давление снималось с двери, и был шанс отодвинуть её, усилиями нескольких человек. Пока дверь была открытой, Симак успел разглядеть толстые торцевые засовы — сейфовой системы запора. Эти засовы приводились в действие электромотором, или в ручную: круглым краном, установленными с внутренней стороны двери.

— Да, выйти реально! — согласился Симак, осмотрев систему.

«Повезло, что Наёмник не добрался до этой комнаты — иначе он перерезал бы нас всех, ночью!» — думал он. Левинц подвесил керосиновый фонарь на ствол «Сайги», и остальные последовали его примеру. Было решено, что электрические фонари стоит отдать пулемётчикам — Афганцу и Беркуту. Серёга, несмотря на ожоги рук, отказался передать свой «MG-34» Левинцу.

— Неплохо было бы включить освещение! — сказал Беркут, кивком головы указав на торчащие из стен выпуклые, зарешёченные лампы.

— Наверное, тут должен быть другой дизель! — предположил Борис. — Надеюсь, что он есть, работает, и что солярка запитана не от той ёмкости, которую мы подпалили!

— Хорош трепаться! Надо идти! — резко оборвал разговор Афганец.

Они молча двинулись. Впереди шёл Афганец, за ним Левинц, и все остальные. Замыкал колонну Беркут. Пройдя по квадратному тоннелю, метров пятьдесят, они вышли в круглый зал, с металлическим полом, гулкими стуками отражавшим шаги. Осветив зал светом фонарей и ламп, они увидели следующее: в центре была круглая шахта, уводящая в недра подземелья, мощности фонарей не хватало, чтоб осветить дно шахты. Они увидели винтовую лестницу, ведущую вниз по бетонной стене шахты. Так же они заметили открытый квадратный люк, который вёл к самой лестнице. Казалось, что эта циклопическая лестница бесконечна. Пол был перемазан чёрной, маслянистой массой, от который исходила удушливая вонь. Алёна заметила небольшую кучку свежих, стреляных гильз на железном полу. Осмотрев находку, от которой ещё пахло горелым порохом, Симак понял — это гильзы от автомата «Кедр», который был у Аскета. Осмотревшись, они увидели другой ход из зала — казалось, что оттуда струиться бледное свечение. Туда же вели черные, маслянистые следы на полу. Они нашли вентшахту, в которую спустились несколько дней назад, Симак и Наёмник. Шахта так же была перемазана той же субстанцией, что и полы в зале, кроме жижи под ногами валялись куски какого-то тряпья. Нашли следы почерневшей крови. Они вернулись в зал. Решено было спускаться вниз. На покрытых чёрной жижей ступенях, виднелись следы армейских ботинок, с ребристой подошвой — это были следы Чёрного! Тут из глубины шахты раздался приглушённый вопль. Ребята переглянулись.

— Это ещё что? — тихо спросил Афганец.

— Это оно! — ответил Егерь. — То, что было на поле! То, зачем сюда приехал Фриц!

— Что делать будем? — спросил Левинц. — Пойдём на зов?

Симак посмотрел на подсвеченные фосфором стрелки своих часов: семь вечера.

— Я думаю, что на ночь лучше забаррикадироваться у заблокированной двери, либо в комнате с противовесом — она большая, места всем хватит!

— Либо у вентиляционной шахты! — предложил Курсант. — Там есть железная дверь, можно спокойно жечь костёр — дым будет уходить наверх!

— Конечно можно! — не согласился Егерь. — А дым сверху поможет «Зениту» найти колодец, и бросить пару гранат, нам в костерок — чтоб ярче горело!

Он плюнул на подушечку мизинца, и поднял палец вверх:

— Через эту шахту воздух выходит наружу — есть тяга. Вместе с воздухом на поверхность будут вылетать и звуки!

— Они найдут этот колодец! — сказал Беркут. — Дело времени. Одна группа будет долбить завал, другая будет искать другие входы — ведь они не дураки, и должны понимать, что у такого масштабного сооружения должно быть несколько входов! Я знаю, как работает Фриц — ведь я сам на него контрабасил!

— Это да! — согласился Афганец.

Непонятно было, согласился он с высказыванием Серёги, или с какими-то своими мыслям. Он опять где-то летал, в задумчивости прикуривая сигарету, — дым от которой сразу подхватило невидимым потоком ветра, и унесло туда, куда им так хотелось поскорее попасть — на поверхность. Афганец старчески щурился, затягиваясь горьким дымом, на его лице, в свете керосиновой лампы, прорисовались глубокие морщины.

— Я за Симака! — первая сказала Алёна.

— Ты всегда за него! — с улыбкой ответил Егерь. — И в огонь, и в воду!

Девушка недовольно хмыкнула.

— Симак! — сказал Левинц.

— Согласен! — отозвался Беркут.

— Это что у нас, типа голосование? — спросил Егерь. — Тогда мнением большинства, пойдёмте потихонечку к противовесу!

Забаррикадировавшись в помещении, задраив дверь, они разложили вещи. Алёна принялась что-то готовить на сковороде, проставленной на походную керосиновую горелку. Связи не было. Егерь и Афганец пытались связаться между собой — но из-за постоянных, сильных помех, им не удалось этого сделать. Рации в этом месте был бесполезны.

— А нужду где тут можно справить? — вдруг неожиданно спросил Левинц. — Я понимаю, что Левинц опять сморозил глупость, но всё же?

— Можешь в свой котелок навалить! — посоветовал Серёга.

— Спасибо, дружище за совет! А кушать тогда из чего?

— Из него же! Сходи к шахте. Сядь на краюшке, и дерзай — там один хрен всё дерьмищем измазано!

— Нет, я один туда не пойду, там кто-то кричит, мне страшно!

— Левинц, ты в натуре меня удивляешь! — усмехнулся Беркут, — Это же твоя подруга тебя зовёт! Ты что, голоса родного не признал?

— Да пошёл ты!

— Пришел уже! — резко процедил Беркут, — Дальше не пошлёшь! Если боишься один идти — то вали прямо в штаны, я сомневаюсь, что найдётся кто-нибудь, кто тебе свечку подержать захочет. Только если вонять будет, я тебя выставлю в коридор, один там будешь нюхать.

— Спасибо, — поблагодарил Левинц, — Помог, можно подумать, что естественные потребности тебе чужды! Что один Левинц такой!

В разговор вмешался Симак:

— Туалет у нас будет в вентиляционной шахте. Ходить туда придётся группой из четырёх-пяти человек, и желательно всем справлять нужду до ночи.

— Здесь кто-нибудь хочет? — спросил Левинц.

Все занимались своими делами: разбирали рюкзаки, чистили оружие, раскладывали вещи, перебинтовывали раны. Никто не обращал внимания на Левинца.

— Да пошли вы все! — сорвался Борис, сбросил с плеч рюкзак, из которого он ловко выудил флягу с чистым спиртом, — сделав хороший глоток, он вынул из кармана папиросу и прикурил.

Затем резко схватив «Сайгу», он передёрнул затвор и вылетел из помещения, громко закрыв за собой дверь. Раздались гулкие удаляющиеся шаги, и голос Левинца:

— Пойти, что ли, за ним? — обратился непонятно к кому Симак.

— Да ладно, тут два шага — если что случиться, Левинц успеет добежать! — успокоил Серёга. — Давай лучше думать, на чём нам спать?

— Может, разберём эти ящики? — предложил Винт, указав на сложенные штабелем деревянные ящики.

Так и сделали: разобрав оказавшиеся пустыми ящики на доски, они настелили доски на пол, накрыв дерево шинелями и кителями. За дверью раздался крик, и выстрел «Сайги», послышался топот ног. Симак вскинул автомат, Серёга легко подхватил пулемёт, они раскрыли дверь, но тут же их сбил с ног ворвавшийся в помещение Борис, с полуспущенными штанами. Он спешно закрыл за собою дверь.

— Что там? — спросил Симак.

Борис тяжело дышал, от «Сайги» пахло порохом.

— В кого стрелял? — не выдержал Егерь.

Левинц молчал, жадно хватая открытым ртом воздух.

— Не молчи, что там? — спросил уже Серёга.

— Там… там… там тварь какая-то! Похоже, я наебал на неё! — чуть смущённо, добавил Борис.

Все засмеялись, кроме Афганца, — который вообще мало разговаривал. Борис, заражённый общим порывом смеха, смеялся теперь вместе со всеми:

— Короче, сел я на краюшке, ну сижу себе, покуриваю, как слышу снизу вроде как матюгнулся кто-то! Ну, я ему вдобавок, чтоб жизнь малиной не казалась, зарядил дробью через перила — сам чуть от отдачи не слетел в эту шахту! А эта падла побежала за мной по лестнице — я видел, как его тень быстро метнулась к люку! Короче, я дёру дал, и только слышу, как тварь эта сзади копытами своими по железу молотит!

В этот момент в дверь что-то сильно стукнуло. Затем ещё, и ещё. Раздался приглушённый стенами голос:

— Открывай, это я — Аскет!

Старый знакомый

— Не время сейчас для обид, впустите меня!

За дверью хлопнули автоматные выстрелы, гулко ухнул разрыв гранаты.

— Открывай, иначе нас всех замочат! — кричал он из-за двери.

— Что, впустим товарища? — спросил Егерь.

— Какой он нам товарищ? — ответил Левинц. — Он Симака угробить хотел, да и нас всех, после. Это тот же Фриц, он не оставляет свидетелей. Только Фриц рубится за свою идею, и жестокость его сродни жестокости тирана, а этот, — Борис кивнул на дверь, за которой снова раздалась стрельба, — Этот за бабки! Этот не отпустит, как отпустил нас Фриц!

За дверью вновь хлопнул разрыв гранаты.

— Походу, хана ему! — сказал Винт. — Из последних сил отбивается!

— Нам сейчас лишняя пара рук не помешала бы! — сухо сказал молчавший до этого Афганец. — Нас много, и мы сами не пальцем деланы — сдюжим как-нибудь, если он против нас попрёт!

— Впускай — мы подстрахуем! — сказал Егерь, отошедший в сторону, и занявший удобное для стрельбы положение.

Симак резко подскочил к двери, и открутил запор, открыв дверь, в которую тут же влетел Чёрный, повалившийся на пол. В руках он сжимал свой «Кедр». Симак тут же закрыл дверь, успев заметить, как в луче его фонаря промелькнуло нечто: человеческое, изуродованное толстыми, рваными шрамами тело. Ноги существа неестественно выгибались в коленях в обе стороны. Лица Симак разглядеть не успел, вовремя закрыв дверь, с некоторым усилием — чувствуя, как с той стороны кто-то тянет дверь на себя. Афганец вовремя помог — схватившись за ручку, он всем весом дернул дверь к себе. В дверь что-то бухнулось, и сильно задолбило, будто бы кувалдой. Затем всё резко стихло — словно и не было ничего. Они стояли, окружив лежащего на полу Наёмника. Каждый, даже Света, направили стволы своих автоматов или пистолетов на него.

— Мужик, а я тебя знаю! — сказал Афганец. — Ты был «за Кушкой», — я помню твоего кореша, летёху, — его вместе с сапёрами духи положили в ущелье! Как же его звали, мы с мужиками тогда всё вспоминали его — нормальный мужик был! Невстрогов! — лицо Афганца засияло. — А ты старлеем тогда ходил, Бесом тебя все звали!

Чёрный, позабыв о направленных на него стволах, привстал, внимательно всматриваясь в лицо Афганца.

— А ведь и я тебя помню! Ты на «восьмёрке» бортмеханом ходил! За тебя пацаны речь вели, что духов ты жёстко из «ДШК» прессуешь! Говорили отмороженный ты, на всю голову!

— Говорили! — согласился Афганец, и подал Наемнику руку.

Тот принял её, встал, выпрямившись. Увидел Симака:

— Симак, я не буду отрицать, что хотел тебя вальнуть — просто сказал он, — Но сейчас планы поменялись, и у нас один враг, притом это совсем не человек! Таких врагов у меня ещё не было!

— Где гарантия, что при решении нашей проблемы с этим «врагом», ты вновь не попытаешься нас кинуть или уничтожить?

— Никаких гарантий, пацан, кроме моего слова! Даю слово, что никого из вас не трону.

— Что ж, ладно. Но будь внимателен, второго шанса у тебя не будет. Нас много, мы все при оружии, и если что пулю выпишем тебе без разговоров!

— Я понял, но этого не потребуется!

— Давай выкладывай, с самого начала, кто ты, зачем здесь, и что там? — кивнул Левинц в сторону двери.

— В двух словах — я отставной военный, служил в спецподразделении разведки. Был помещён в тюрьму, за реальное преступление — чтоб правдоподобнее было, мне внатуре пришлось ушатать нескольких людей. Чалился на зоне, когда рухнул Союз. Про меня забыли, как и про многих таких же, как я. Отбыв основной срок, был выпущен на пять лет раньше по «УДО», за «хорошее поведение»…

— Не сомневаюсь! — с иронией сказал Левинц.

— …Затем вскрыл схрон с лавандосом и оружием, и отчалил в Сибири — поскольку были личные проблемы с ворами, и мне было срочно нужно упасть на дно. Там жил долгое время, пока как то ко мне не пришёл гражданин в штатском, который с лёгкостью преодолел полосу сигнализации и минное поле вокруг моей избы. Одно то, что он срисовал мою хату в тайге, вызывало удивление — это было невозможно. Электроники у меня не было, как и электричества; до ближайшей дороги — пятьдесят километров, до ближайшего «н.п.» — восемьдесят. А он пришёл вот так просто, в чистом костюмчике, лакированных туфлях, с чёрным чемоданчиком в руке — будто он не в заболоченном лесу находиться, а в городском парке. Этот человек сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Короче он мог сдать меня ворам, со всеми потрохами — тогда они имели большую силу. Сам этот товарищ представился сотрудником новой разведки. Он посетовал, что финансирование не очень, и готовить новые кадры, с полным курсом обучения, выходит очень накладно. И контора приняла решение, для выполнения особо сложных заданий вербовать ветеранов, таких, как я — которых от старой страны осталось достаточно много. Собственно, он предложил мне дело, сразу отбашлял солидный задаток, достал из чемоданчика ксивы, оружие, телефон для связи. Я выполнил то, что от меня хотели. Но на этом наше знакомство с этим человеком не закончилось. Он пришёл вновь. Новое задание, новые суммы, новые документы и оружие. Я работал на него, довольно долго, часто выезжал за рубеж — основная часть моей работы была именно там. Затем я понял, на кого работаю. Это не разведка, по крайней мере, не Российская разведка. Короче, рыпаться было поздно. Деваться мне уже было некуда. От этих людей не скроешься и не сбежишь. Мне было поручено задание, по обнаружению этой лаборатории. Мне дали расклад на купленного «ФСБшника», который обеспечил техническую поддержку задания. Известен был район, в котором погиб штурмбанфюрер Штефан Ланге, вместе с картой. Так вот, они не знали, что место гибели этого Ланге, и место нахождения лаборатории — одно и то же место. Но не суть. В качестве проводников мне определили тебя, Симак. Ведь этого «немца» нужно было найти и откопать, для начала. История с Левинцом — инсценировка.

— Какая нахуй инсценировка? — взорвался Борис. — Ты что несёшь? Я этого Вилли реально замочил, и Крап реально за нами охотиться!

— Всё так. Но с помощью третьей силы, в лице моего куратора, родственник Крапа — Вилли, — положил глаз на твою девушку. Не знаю как, но этот куратор сумел привлечь к ней внимание Вилли. И то, что он был с ней в тот самый день, в то самое время — это не стечение обстоятельств, а тщательно спланированный спектакль, с участием множества лиц. Ты — никто, — сам ты нахуй никому не нужен! Через тебя нужно было лишь встряхнуть Симака. Карту с местом, которую тебе на почту скинул твой кореш — мы тебе прислали, от его имени. Расчёт был прост: тебе просто не куда было деваться, только в лес. Один в незнакомую зелёнку ты бы не сунулся — тебе нужен был напарник, профи. Им и стал Симак. Даже то, что ложка для обуви стояла именно там, где она стояла — это тоже не просто так. Всё было тщательно спланировано. Пиво, которое ты тогда купил в магазинчике, содержало вещество, искажающее восприятие окружающего мира. После того, как ты сделал первый глоток из этой бутылки, ты стал раздражителен и агрессивен. Это сыграло не последнюю роль в исходе той встречи. Крап же, с его братвой, должен был пойти за вами, так и случилось, но он бы преследовал вас в любом случае — его бы просто принудили к этому стечения обстоятельств. Например, узнай его подельники, о том, что он спустил смерть Вилли — его бы поставили раком партнёры по бизнесу — он бы потерял для них свой авторитет делового человека. Вариантов много. Но я не в курсе подробностей, половина из того, что я говорю — всего лишь предположение. Расклад на вас Крапу скинул мой куратор. Крап должен был убрать вас, группа телевизионщиков уже была заряжена, уже готовится материал, о перестрелки в лесу «чёрных копателей» с бандитами. Не хватает только дат, и точных мест, и трупов. Этот материал будет транслироваться по всем телеканалам страны, и через некоторых людей, в правительстве, будет принят запрет на частные раскопки. То, что вы роетесь, словно черви, в земле, и радуетесь всякой херне — не выгодно стране. Увлечение раскопками приняло массовый характер, и государство решило наложить вето. Будут введены лицензии, которые, конечно, будут продаваться по-тихому сотрудниками полиции, за не малые башли. Но это, конечно, попутная цель, не знаю, чем она выгодна моему начальству, но запрет на раскопки по войне в России и в их интересах. Далее мы с вами находим немца, и лабораторию, по обстоятельствам — можно и без вас. Далее, после того как вы друг друга перехуячили, — с моей помощью, разумеется, — я спускаюсь в лабораторию, и нахожу там в неком помещении «Блок 2719» установку под кодовым названием «X-2». Что это за установка? — я не знаю. Далее я должен найти сопроводительную документацию, и план-схему лаборатории, сфотографировать её. Затем встретиться со своим «командиром», и передать фотоаппарат и схемы с документами ему. Получить деньги, и забвение. Он обещал забыть про меня, после выполнения этого заказа, и перевести на мой счёт солидную сумму, о которой я уже говорил. Про то, что тут водятся какие-то твари, я не знал, и совершенно не подготовился к такому раскладу. Более сказать мне нечего.

— Ты не думаешь, что им проще убрать тебя, после выполнения задания, как не нужного свидетеля? — спросил Симак.

— Возможно, — спокойно согласился Наёмник, — Теперь, у меня другой план. Я понял, что эта установка очень важна для них, и она, судя по всему довольно громоздка. Но они хотят разобрать её и извлечь. Эта установка причастна к созданию монстров, которые здесь обитают. Я хочу всю найденную информацию передать в нашу разведку — связи ещё есть. Пусть они сами решают, что делать с этой информацией! Инсценировать собственную гибель, и вашу гибель. У меня достаточно денег, на то, чтоб прожить ни в чём не нуждаясь до самой старости, и есть возможности, старые знакомства, с помощью которых я сделаю себе и вам новые документы, через подставных лиц — остались полезные знакомства по тюрьме; мы продадим вашу недвижимость, и я помогу вам с покупкой новых квартир, домов. Далее разбег и «девичья фамилия» — мы друг друга не знаем, но на крайний случай у вас будет возможность связаться со мною.

— В кого ты стрелял, там, за дверью? — спросил Егерь.

— В своего друга; — тихо ответил он, и посмотрел на Афганца.

— В какого ещё друга? — не понял Егерь.

Наёмник вновь посмотрел на Афганца:

— В Невстрогова! — догадался тот. — Но он же убит! Его тело, без головы видели наши мужики с эскадрильи!

— Его я встретил тут! Расстреляв его в упор, я сбросил его тело в ту в шахту — потому, что это был не он. Выглядел он так же, но я проверил его, и он не прошёл моего испытания — прокололся, протёк. Я спустился на три этажа, ходил по заброшенным помещениям, многие двери которых закрыты электронными замками. Без электричества их не открыть. Я уловил закономерность. На минус третьем этаже, от круглого зала шахты, все помещения маркируются так: «Блок 0310», следующая дверь «Блок 0311», и так далее. Спустившись на минус четвёртый этаж, я увидел уже другую нумерацию блоков «Блок 0410», «Блок 0411». То есть первые две цифры — это номер этажа. Я отыскал одну комнату, в которой я проводил время ночью. Именно проводил время — потому, что спать я не мог — дверь с той стороны всю ночь пытались вынести. Спал я днём, пока не услышал сегодня звуки взрывов. Эти твари, как я понял, просыпаются ночью, хотя их так же можно встретить и днём — у меня не получилось установить закономерность их появлений. Единственный отчётливый признак — это запах воспламенения фосфора, и иногда — вспышки электрических разрядов. Похоже, что именно так они проникают в этот мир. Вы должны помочь мне, нужно найти эту установку, и сфотографировать её, найти документы к ней. После мы вместе должны выбраться отсюда — я догадываюсь, где это можно сделать проще всего!

— Это что ж получается, что нам придётся спуститься на двадцать семь этажей под землю? — спросил Беркут.

— Да.

Все присутствующие оживились, в полголоса выражая между собой удивление.

— И что этот «друг» от тебя хотел? — спросил Симак.

— Не знаю. Наверное, хотел обняться по дружески!

Борис взял с собой приличный запас спирта, по просьбе Афганца он выдал «пузырь» спирта, который был в стеклянной бутылке из-под шнапса — Афганец с Чёрным, а так же с Егерем, просидели до самого утра, тихо переговариваясь между собой, вспоминая былое. Им было что вспомнить, ведь жизнь их тогда висела на волоске, каждый день был как последний. И каждый из них был честен друг перед другом, ни кто ничего из себя не строил — все были такими, какими их создал Бог. Тогда, на войне, у каждого из них было многое, чего сейчас нет, и уже никогда не будет. У каждого были планы на будущее, надежды. Каждый жил в ожидании чего-то. Было чувство плеча, гордости за страну, чувство пользы от выполнения одного на всех важного дела, надежда на светлое будущее — в котором для каждого было место. Они замолчали, поднимая очередную рюмку, не чокаясь, молча, они выпили спирт. Наёмник молчал, молчал и Афганец. Егерь лёг рядом с полыхающей керосинкой, устроившись на досках, он тихо захрапел. Двое мужчин допили спирт, Афганец, покурив, пристроился рядом с Егерем — он тоже устал за прошедший день. Чёрному спать совершенно не хотелось, то ли от переизбытка чувств, то ли от адреналина, которым щедро насытилась его кровь, пока он ходил по лабиринтам подземелья. Он вспоминал прошлое. Уже не вернуть тех чувств, не вернуть ушедших мам, пап, братьев и сестёр, любимых девушек, лучших друзей — многих из которых лично он был лишён службой. Время присыпало пудрой тоски, грусти и холодного снега былое, оградив настоящее от прошлого невидимой, непреодолимой чертой, ступить за которую уже нельзя. Остаётся, стоя у её заснеженных границ, смотреть на зелёный луг, залитый солнечным светом, на котором играют дети. Перед глазами Наёмника появилась эта картина, которую он уже не раз видел во снах. Он явственно почувствовал запах свежескошенной травы, запах костра, в котором кто-то жжёт сухие листья, пение птиц, шум ветра — потревожившего верхушки статных елей. Один из мальчуганов, играющих на лугу, одетый в одни лишь трусы, вдруг остановился, бросил в сторону цветастый мяч, и посмотрел в даль, будто бы видя себя в будущем, стоящего за временным барьером, по прошествии десятков лет. Как многое можно было бы рассказать тому мальчугану, от многого уберечь. Мальчуган посмотрел на Наёмника, посмотрел ему прямо в глаза. Тут подбежала молодая женщина, оглядела пространство, куда был устремлён не по-детски серьёзный взгляд мальчугана, ничего там не увидев, она взяла засмотревшегося на покачиваемые ветром ели мальчика за руку. Это была его мама, ещё молодая, ещё живая — её образ сохранился лишь в детских воспоминаниях Аскета. Она вела мальчугана к деревянному домику, а мальчик всё оглядывался, будто видел нечто такое, что кроме него никто не замечал…

Чёрный крикнул:

— Стой! Не уходи! Стой, пацан! — кричал он во всё горло, но женщина уводила мальчика всё дальше и дальше.

Он всё ещё оглядывался, спотыкаясь при этом и опираясь на руку матери, когда два освещенных солнцем силуэта — взрослого и ребёнка, — растворились в солнечном свете.

— Вот придурок, чего разорался-то? — услышал он голос, такой чуждый только что открывшейся ему картины — но это был настоящий голос, голос Левинца.

— Пасть захлопни! — грубо обрубил он его.

— Да я и хотел, ботинком её тебе заткнуть! — зло отозвался Борис.

Аскет встал. Он знал, что в любом обществе каждый норовит поставить другого ниже себя, опустить — так это называлось на зоне. Это делается с оступившимся, ошибившимся по-жизни человеком, пока он находится в состоянии растерянности, его обычно и пытаются сломить. В данном случае оступившимся — сделавшим не правильный выбор — был он, Наёмник. И теперь Левинц хочет ему учинить свою правилку — и попытаться подвести Аскета под пресс. Он резко подскочил, и левой рукой железной хваткой схватил Бориса за кадык:

— Ты хвост на кого поднял, баклан?

Левинц что-то прохрипел, но слов было не разобрать. Аскет неожиданно почувствовал холод металла, который исходил от пистолетного ствола, уперевшегося ему в затылок. Он резко разжал жилистую руку, и повернулся в пол оборота назад. Пистолет в него упёрла Света, глаза её были холодны, и полны решимости.

— Ещё раз этот чушок ботало развяжет, я ему бивни покрошу, а затем и фанеру выломлю! И тебе тоже, если ты за него подписалась! — сказал он.

— Мы все друг за друга подписались! — сказал Симак, который секунду назад лежал с Алёной в обнимку, а теперь целил в него подаренный самим Наёмником, автомат, сидя на корточках.

— Я такие вещи не прощаю, но сегодня я добрый. В следующий раз думай, перед тем, как вафельник раскрыть! — посоветовал он Борису.

Он не показывал страха, хотя в какой-то мере страх присутствовал, — ведь на него смотрели два ствола, и в любой момент один из них мог извергнуть огненный свинец. «Никогда нельзя показывать страх, иначе тебя вместе с ливером схавают!» — думал он.

— Чего было? — спросил Симак у Бориса.

— Да этот упырь меня разбудил, верещал как девка! — сказал осмелевший Левинц.

— Борис, каждый из нас может закричать ночью. Да и днём тоже. Так что давай будем терпимее друг к другу! — примирительно сказал Симак.

— Да я что? — удивлённо вскинул руки Борис. — Я не против, просто сделал замечание человеку.

Чёрный отошёл к своему рюкзаку, и принялся разбираться в своих вещах, заполняя магазины автомата патронами. На часах было шесть. Проверили связь — но эфир до сих пор был плотно забит сплошным шипением, через которое невозможно было пробиться — рации решили оставить здесь. Поев, и подготовившись к предстоящему походу, нацепив рюкзаки, они выдвинулись. Снова в голове колонны шёл Афганец, с пулемётом в руках. За ним все остальные, замыкал колонну — Беркут, рядом с которым шёл Симак и Алёна. Один за другим, они шагнули в открытый Наёмником люк.

— Я даже спрашивать не буду, какая падла вчера на меня насрала — потому, что кроме Левинца этого больше никто не мог сделать! — сказал Наёмник, глядя себе под ноги.

— Конечно, кто же ещё! Левинц — он такой, засранец, чтоб его! — сказал Борис.

— Стрелял зачем, дурья твоя башка? — спросил Чёрный. — «Местные жители», похоже, реагируют на громкий звук!

— Так откуда я знал, что это ты? Я думал, что это какая-нибудь тварь!

— Значит, ты вначале делаешь, и только потом думаешь?

— Бывает и так, когда я оказываюсь в подземных немецких лабораториях, кишащих зомбированными нацистскими солдатами! — ответил Левинц.

— Если б я в сторону не отскочил, продырявил бы ты меня! — усмехнулся Наёмник.

Спустившись по металлической лестнице, — словно расстроенный рояль издающей звуки при каждом шаге, — Афганец увидел квадратный проём, довольно большой. Сбоку красной, местами отвалившейся краской, была выведена по трафарету надпись: «Stockwerk 01».

— Здесь написано, — вдруг сказала Света, — Что это первый этаж!

— Ты немецкий знаешь? — удивился Аскет.

— Немного; — ответила девушка.

— Это очень хорошо! Поможешь разобраться в документах. Их тут будет много.

Посмотрев на подсеченную фонарями надпись, Афганец сделал шаг в этот проём, освещая синим светом фонаря покрытые плесенью стены, которые были покрыты подобием «серебрянки» — краски, выдерживающей повышенные температуры. В некоторых местах эта краска была перемазана давно почерневшей кровью, иногда попадались пулевые выщерблины, ноги скользили на подшипниках стреляных гильз, разбросанных на полу.

— Генераторная должна быть где-то сверху! — сказал Наёмник. — Во всех подобных сооружениях технические помещения, кроме тех, что связаны с водой, находятся сверху.

Справа показалась железная дверь, на которой висела табличка с надписью «Wohneinheit 0121».

— Здесь написано, что это «блок номер 0121»! — снова перевела надпись Света.

— Получается, нумерация ведётся с конца; — сам себе сказал Афганец, прочитав надпись.

Он сделал несколько шагов вперёд, давая другим подойти к двери, тем временем прикрывая группу спереди. Наёмник подёргал ручку двери — она была заперта.

— Может, рванём? — предложил ставший серьёзным, Левинц.

— А вторую, третью, сотую? Тоже «рванёшь»? — пренебрежительно говорил Наёмник, отвечая на предложение Левинца. — «Подрывало»! Может у тебя, в твоём рюкзачке, есть лишняя пара тонн тротила, или пластида?

Левинц ничего не ответил, отвернув в сторону лицо. Утренняя их стычка занозой засела в Наёмнике, и Левинц видел это. В глубине души он боялся этого здорового, бесстрашного, всегда рассудительного мужика, чувство сострадания которому было чуждо. К тому же он видел, что Наёмник злопамятен. Утром же Борис был зол — выпитый им ночью спирт ударил ноющей болью в голову, в то же время алкоголь ещё продолжал своё действие, отключив у Левинца страх, логику. Ещё его бесило, что он стал марионеткой, в этой истории — а одним из тех, кто им манипулировал, был как раз Наёмник. Манипулировал он не только им самим, а ещё и его собственной жизнью, в угоду своим интересам. Его жизнь для Наёмника ничего не стоила — она была всего лишь разменной монетой. Вот Левинц и сорвался, услышав, как тот жалко кричит во сне. И теперь он жалел об этом — срываться было нельзя. В принципе, Наёмник тоже «пешка», его используют в тёмную, под угрозой смерти или чего-то ещё… Его тоже можно понять. Он был предан государством, затем вновь был предан человеком, который ему представился государственным представителем. И Аскет многие годы носил свою злобу в себе, не давая ей выйти на волю. Если всё, что он говорил о своих ближайших планах — правда, — то им, Левинцу и друзьям, — есть к чему стремиться, и теперь они все зависят от Наёмника.

— Чёрный, ты извини, утром нашло на меня что-то! — через силу выдавил он из себя.

Наёмник, рассматривавший в свете фонаря устройство замка, отвлёкся. Он внимательно посмотрел на Бориса, будто спрашивая: ну и что дальше?

— После того, что ты рассказал, как меня и Симака подставили твои начальники, да после выпитого спирта… — оправдывался Борис.

Наёмник перебил невнятные слова, которые с трудом извлекал из себя Борис:

— Я понял. Давай так — ты за языком своим следи впредь — и мы в друзьях!

— Буду следить! — поспешил заверить его Левинц.

— Тут понимаешь, дело какое — примирительно продолжил Наёмник, — Эти стены будто пропитывают тебя злом, и надо этому сопротивляться, изо всех сил. Это касается всех! — сказал он остальным, с интересом слушавших их разговор, друзьям.

— Понял? — вновь обратился он к Борису.

— Да; — ответил тот.

— Тогда давай краба, и запомни, что с этой минуты всё прошлое — в прошлом, и теперь мы друзья!

Они пожали руки.

— Может быть, в натуре взрывать придётся! — сказал он, вновь приблизив лицо к самому замку.

Открывались замки магнитными ключами, наподобие ключей от жилых подъездов, но имеющих форму трубчатого ключа, с двумя рифлёными пластинами на конце.

— Либо взрывать, либо искать генератор! — наконец сказал Наёмник. — На первое понадобиться много взрывчатки — дверь металлическая, с внутренним каркасом. На поиски генератора понадобится много времени, и не факт, что найдя генератор, его получиться его запустить, как в каземате охранения.

— Даже если и получиться, — продолжил Симак, — Нужно ещё будет где-то искать эти ключи, и схему сооружения — иначе на то, чтоб найти эту установку у нас уйдут годы!

— А почему бы нам сразу не спуститься на нужный уровень? — предложил Дмитрий. — Спустимся, осмотримся — ведь осмотреть один подземный этаж мы сможем за пару дней.

— Ну да! — возразил Борис. — Спустишься ты, а дальше-то, что делать будешь? Взрывать каждую дверь? У нас слишком мало взрывчатки. Да и уровень может обвалиться от взрывов. Свет, а помнишь, тебе Алёна свой шокер отдала? — вдруг в задумчивости обратился к девушке Левинц, — Дай мне его на пять секунд!

Девушка, покопавшись в своём рюкзаке, вытащила пластиковую коробочку электрошокера, и молча протянула её Левинцу. Тот, поддев ножом один из закреплённых на стене проводов, разломил пластиковую защитную оболочку, и вырвал из неё небольшой канат с проводами. Прислонив шокер к оборванным проводам, он нажал на кнопку разряда. В воздухе сухо затрещал электрический ток разряда, в двери что-то щёлкнуло. Наёмник посмотрел на Левинца так, будто видит его впервые, и сильно дёрнул за дверную ручку. Та поддалась, и дверь со скрипом открылась. Они вошли в блок. Эта была бетонная комната, стены которой были заставлены стеллажами, на полках которых были аккуратно разложены различные детали. Посередине комнаты стоял стол, вокруг которого были разбросаны листы и бумаги, многие из которых, были намокшими от проступающего на потолке конденсата. Наёмник, первым вошедший в комнату, остановился, и оглянулся на Левинца:

— Молоток! — коротко похвалил он, после нескольких секунд молчания.

В коробочках были аккуратно разложены конденсаторы и сопротивления, в большой коробке лежали чёрные пеналы реле. Аскет принялся копошиться в разбросанных на столе бумагах.

— Свет, подойди сюда на секундочку! — позвал девушку Чёрный.

Она подошла, и Аскет протянул ей стопку бумаг, испещренных готическим шрифтом. Некоторые места были намочены, и чернила расплывались на старой бумаге чёрными пятнами. Несмотря на свой солидный возраст, листы были белыми, будто бы выпущены они всего несколько лет назад. Девушке сразу протянули фонарик, подсвечивая которым она принялась по слогам переводить текст. Многих слов она не знала, но и такого знания языка вполне хватало, чтобы понять общий смысл текста, отпечатанного в документах.

— Тут говориться о том, что для обеспечения бесперебойной работы какой-то установки требуется перечень деталей. Ниже список, технический немецкий я совсем не знаю; — сказала девушка.

— Ну и не надо. Нам и этих знаний достаточно! — подбодрил её Аскет. — Давай следующий лист, нам нужны схемы здания, или описание сооружения, либо описание того, чем они тут занимались.

— Тут упоминается о фильтрах, для отчистки воздуха.

— Так, это уже ближе; — прокомментировал сообщение Наёмник.

Втроём — Света, Наёмник и Алёна, — они расположились у стола, склонившись над бумагами, разложенными на нём. Прочитанные тексты, не представляющие для них ценности, Наёмник передавал Алёне, и та аккуратно складывала бумаги в отдельную стопку. Афганец о чём-то тихо переговаривался с Егерем, Левинц тихо спорил с Сергеем, а Симак и Дмитрий занимали в этом споре роль судей.

— Я кажется, что-то слышал! — сказал Мишин, остававшийся в коридоре.

Спорящие сразу притихли. Девушки, между которыми стоял Аскет, даже не услышали сообщение Курсанта — так они были заняты своим делом. Симак вышел в коридор, за ним последовали остальные. Вышел и Егерь с Афганцем. Все вслушивались в гнетущую, казавшуюся какой-то материальной, тишину. Казалось, будто огромная, невидимая глазу, диафрагма висит в огромной отвесной шахте. И каждый пытался уловить малейшие колебания на её поверхности.

— Слышите? — как-то обрадовался Курсант. — Вот, опять!

— Да что ты там услышал! — возмутился Левинц. — Тишина, как в могиле!

— Нет, я слышу! Постукивания о железо, я давно уже их слышал, но теперь они стали громче! — говорил он, и расширенные зрачки его глаз в свете фонарей и керосиновых ламп, смотрели сквозь друзей, в сторону отвесной шахты.

Во взглядах окруживших его людей читалась насмешка и жалость, которая бывает при виде, например собаки, которую переехал трамвай. Она ещё жива — но ей уже ни чем не поможешь.

— Да нет, точно постукивания! От туда! — и Мишин махнул рукой в сторону шахты.

Афганец, отстранив его рукой в сторону, по удобнее перехватив пулемёт, пошёл в сторону лестницы, по которой они сюда спустились. За ним пошли и остальные. Выйдя на лестницу, они замерли, каждый боялся даже пошевелиться, чтоб шорохом одежды не нарушить казавшуюся абсолютной, тишину.

— Да нет ничего! — громко проговорил Левинц. — Ты грибов не ел сегодня? А то я тут в одном месте видал — прямо из бетона растут, на галлюциногены чем-то смахивают!

— Да я вам точно говорю — звук снизу! — говорил Мишин, — Будто кто-то по железной лестнице поднимается! — медленно, каким-то загробным голосом, добавил он.

Егерь посветил фонарём вниз, пошарив синеватым световым пятном по серым стенам, вентиляционным зарешеченным колодцам, покрытым пыльной паутиной. Световое пятно медленно ползло по ржавым поручням гигантской лестницы, спускавшейся в бездну. Луч фонаря был слишком слаб, чтоб осветить пространство шахты глубже, чем было нужно. У Мишина по телу побежали мурашки — но не от шагов, который слышал лишь он один, — они у него почему-то не вызывали чувства тревоги. Страшно ему стало от вида этой бездны, простирающейся под его ногами. Казалось, что это бесконечная труба, с винтовой лестницей, ведущей по краю — вниз, которая издалека чем-то напоминает резьбу покрытой ржавчиной огромной гайки.

— Бездна; — тихо промолвил он, неосознанно высказывая свою мысль вслух.

Егерь направил луч фонаря Мишину в лицо, тот инстинктивно поднёс руки к глазам — закрываясь от яркого света. Егерь с пол минуты молча смотрел на Курсанта, будто изучая его, затем снял с шеи бинокль ночного видения, и вновь принялся изучать лестницу. Он заметно напрягся, затем, не отрывая бинокля от глаз, левой рукой коснулся плеча Афганца, стоящего слева и немного за ним, как бы говоря этим жестом: «Будь наготове!». Тот в готовности вскинул свой «ПКМ».

— Опусти пока! — сказал Егерь Афганцу, оторвавшись от бинокля. — Мишин — красавчик, услышал! — шёпотом добавил Егерь.

— Да чего там? — спросил Дмитрий.

— Там человек по лестнице понимается. А может, и не человек!..

— Какой на хрен человек? — изумился Афганец.

— А я знаю? — уже в голос ответил Егерь. — Ты это у него спроси! — и он ткнул биноклем в шахту.

— Далеко он? — спросил Борис у Егеря.

— Метров сто от нас.

— Ох, не хрена себе! — вскрикнул Левинц. — Глубокая шахта. Сколько же лет надо было потратить на её строительство? И куда они землю, выкопанную, девали?

— Навряд ли кто-то сможет тебе ответить на этот вопрос! — сказал Егерь.

— Это человек, вообще? — спросил Дмитрий.

— Похоже, нет! — ответил Егерь. — Идёт как машина, как робот — так же, как и те «фашики» на поле.

— Вот блядь, давайте его с оптики снимем? — предложил Левинц.

— Да он один — пусть подойдёт поближе! — рассудил Егерь. — Заодно поближе рассмотрим, с чем нам тут придётся воевать.

Теперь уже звук шагов слышали все. Что-то прикинув в уме, Егерь сказал, что тело будет подниматься полчаса, как минимум. Они решили встретить гостя, поднимающегося из недр бездны, Афганец занял позицию, уперев сошки с толстый металлический поручень, рядом с ним установил свой «Машиненгевер» Беркут. Вокруг них полу сидя скопились остальные, приготовив оружие. Фонари они выключили, и место нахождения поднимающегося к ним гостя можно было определить по звуку его шагов, либо через инфракрасный трофейный бинокль. Они сидели молча, вслушиваясь в размеренные металлические постукивания, подкованных башмаков по лестнице. Полчаса растянулись — казалось, прошло не менее пяти часов; но вот застывший Егерь дёрнулся — направил фонарь во тьму, и резко нажал на кнопку включения света. Тьма расступилась под натиском яркого луча, который точно выхватил из тьмы человека в грязной одежде, находящегося на пролёте ниже, напротив них.

— Стой! — крикнул Егерь. — Кто такой?

Человек на долю секунды замер, затем неестественно резко повернул уродливое лицо в сторону яркого света. Белёсые зрачки, освещённые лучом фонаря, светились, и излучали ярость и бешенство. Лицо его было искривлено, словно от долгого действия радиационного поля. Рот существа открылся, и люди услышали душераздирающий визг, — похожий на многократно усиленный мышиный писк, — от которого в ушах образовались воздушные пробки. Кривая пасть его раскрылась, обнажив уродливые, заострённые зубы, вытянутые в длину. Невиданная тварь развела руки в стороны, словно готовясь обхватить кого-то. Тварь резко присела, повернулась в сторону лестницы, и тут же ноги в коленях пружинисто разжилась, подбрасывая тело в прыжке. Существо дёрнулось, и прыгнуло, вверх по лестнице, преодолев метров двадцать за один прыжок. Приземлившись по-хищному, по-звериному — на четвереньки, — тварь тут же подготовилась к новому прыжку, как пустоту разорвал крик:

— Огонь! — вопил Егерь.

Афганец нажал на курок. Тело успело дёрнуться, и успело осуществить очередной прыжок, — но не долетев до металлических ступеней, оно было припечатано шквалом пуль к бетонной стене. Словно матерчатую куклу, существо отбросило в сторону, размозжив потоком пуль голову. Кукла перевернулась несколько раз, безвольно скатившись по ступенькам вниз. Головы у неё не было. Все стены были забрызганы чёрной массой. К людям, издали изучающим в свете фонарей поверженную тварь, подбежал Наёмник:

— Что у вас? — нервно спросил он.

Егерь, вместо ответа, направил луч фонаря на распластанное в неестественном положении тело на лестнице.

— Один? — спросил Чёрный.

— Так точно! — сплёвывая, ответил Афганец.

За Наёмником на лестницу вышла Алёна, с автоматом в руках и, прижимаясь к её спине, вышла перепуганная Света.

— Что это за мерзость? — дрожащим голосом, сильнее вжимаясь в спину Алёны, спросила девушка.

Аскет ткнул в плечо Симака:

— Пойдём, поглядим. Бача, держи его на мушке! — быстро бросил он Афганцу. — Остальные будьте тут!

Вместе с Симаком они спустились. Им подсвечивал сверху Егерь, своим фонариком. Но у Наёмника был свой фонарь, который он до этого не доставал. Он включил мощный прожектор, от которого вокруг всё осветилось, и стали отчётливо видны всё ещё стекающие по стене куски плоти, в чёрной массе с серой примесью. Тошнотворный запах тухлого мяса ударил по ноздрям. Это был человек… по крайней мере, когда-то был… На нём был старый, запятнанный и покрытый плесенью медицинский халат. Халат во многих местах был порван, и под ним угадывалась полуистлевшая военная форма. На петлице две молнии «зиг», с другой стороны — три окислившихся квадратных звезды в диагональной линии.

— Что за звание? — спросил Аскет.

— Унтерштурмфюрер, типа нашего лейтенанта; — ответил Симак, не сводя глаз с распластавшегося на лестнице, с перекрученными конечностями, тела.

Чёрный ткнул бывшего лейтенанта носком ботинка — оно было окоченевшим, и от его тычка содрогнулось, будто пластмассовая кукла.

— С-с-сука! — с презрением, разглядывая расквашенную голову, сплюнул Аскет.

— Что за хрень! — Симак отошёл чуть в сторону, не отводя ствол автомата ни на сантиметр от тела.

— Не знаю! Но он тут такой «красивый», не один — это точно!

— Кажись, готов! — донеслись сверху слова внимательно следившего за ними Тереха.

— Кажись! — неопределённо повторил Наёмник, и присел перед трупом, принявшись ловко обшаривать карманы.

Симака передёрнуло. Аскет извлёк из карманов мертвеца какие-то документы, блокнот, ручку и покрытый ржавчиной ключ. Несомненно, это был ключ от такого же бокса, который Левинц открыл с помощью шокера. Наёмник в задумчивости постучал им о палец своей руки, будто бы играя с ржавым ключом.

— Ну, так что там? — спросил Егерь, не видящий за спиной Наёмника его действий.

Чёрный не отвечая, встал, схватил «куклу» за воротник, — с которого свисали ошмётки плоти, — правой рукой достал гранату. Зубами выдернул чеку, и легко поднял тушу — будто бы это действительно была пластмассовая кукла, пустая внутри. Оборвав почерневший медицинский халат, он запихнул гранату в нагрудный карман, и швырнул труп в шахту.

— Убирайся в ад! — громко крикнул он в тьму шахты, в которой секунду назад скрылось брошенное им тело.

Где-то внизу грохнуло, через какое-то время из шахты, — будто призрак, — выплыло облако дыма, и устремилось вверх. Чёрный проводил облако взглядом, и светом своего фонаря. Они поднялись, и вернулись в комнату с взломанным замком. Наёмник выложил документы мертвеца на стол, раскрыл полу размокшую книжицу, в которой различались буквы: «Untersturmführer Siegfried Wolf».

— Зигфрид Вольф; — перевела из-за спины Наёмника, Света.

— Труппфюрер Вервольф! — вставил своё слово Левинц.

— Что же они здесь сотворили, под землёй? — спросил неизвестно у кого Беркут.

Аскет усмехнулся:

— А ты ещё не понял? Они пытались создать непобедимых солдат! И им это удалось! Только они сами не смогли совладать с тем, что создали! Была такая организация, как «наследие предков», которая занималась оккультными науками, и прочей мистикой…

— Аненербе! — добавил Левинц.

— Именно! — согласился Наёмник. — Они были инициаторами исследований, которые здесь проводились!

— Трудно представить, что бы было, если бы немцы выпустили таких тварей на фронт! — говорил Беркут.

— Хорошо, что всё же они уязвимы! — заметил Терех.

— Я не могу понять, — говорил Симак, — Откуда они взялись? Они что, всё это время сидели в этом бункере?

— Похоже на то! — сказал Беркут, разглядывая раскисшую, перепачканную чёрной жижей, книжечку, лежавшую на столе.

— Нет, ребята, тут всё намного сложнее! — возразил Аскет. — Я не знаю, поверите вы мне или нет — но эти твари — многие из них — приходят сюда прямо оттуда… — он многозначительно посмотрел в пол.

— Откуда? — не понял Левинц.

— Из ада!

В техническом боксе повисла тишина.

— Ведь мой покойный друг, сложивший голову в Афгане, он ведь как-то сюда попал? Этот «вервольф» — базара нет — он мариновался тут семь десятилетий; но лейтенант Невстрогов — он попал сюда прямиком оттуда…

— Ты думаешь, — заговорчески понизив голос, говорил Терех, — Оно существует?

— Я это знаю! — твердо ответил Аскет.

Сказанные слова заставили Мишина прикрыть на случай дверь.

— То есть, они могут появиться в любом месте? — спросил Симак.

— Нет, не в любом — иначе, я бы не пережил и ночи в этом подземелье!

— Пока мы этот «труппенфюрер» валили, — спросил Левинц у Наёмника, — Вам удалось найти в бумагах что-нибудь интересное?

— Да. Понятно, что генератор существует, и находиться он на этом уровне. Понятно, что тут должно быть фонит не слабо, поскольку этот генератор — не что иное, как небольшой, настоящий атомный реактор. Должно быть так же ещё несколько резервных генераторов, дизельных.

— Славно! — отозвался Винт. — Только импотенции мне не хватало!

— Импотенция — это «цветочки»! — задумчиво, будто разговаривая сам с собой, произнёс Афганец.

— А что же тогда «ягодки»? — вклинился в разговор Левинц.

— А «ягодки» будут, когда «луча» словим! Вот тогда попляшем, как на дискотеке под «Моден-токен».

Левинц, от подобного сравнения, громко заржал, Дмитрий же наоборот, стал серьёзней. Затронутая тема сильно тревожила его:

— В каком смысле? — попросил разъяснения он.

— В прямом. Лучевая болезнь, а дальше — всё зависит от степени! — Афганец что-то рассматривал, пристально вглядываясь в ствольную коробку «ПКМ», будто бы увидел в ней что-то новое и интересное, чего до этого не замечал.

— Не хотелось бы! — сказал Дмитрий, неосознанно дёрнувшийся всем телом, словно от озноба.

— У нас есть опасность, и посерьёзней «лучика»! — вмешался Симак. — Например, те черти, — неприкаянные «труппенфюреры», — которые там снизу колобродят. Они не дадут нам хапнуть по-хорошему радиации, они нас так, чистенькими, замочат!

— Спасибо, камрад, обнадёжил! — сказал Левинц.

— На здоровье, камрад! — ответил тот, — Кушайте не обляпайтесь!

— Кушать-то нас будут… — мрачно добавил Винт.

Они вышли из бокса группой, и направились вглубь подземного уровня. Попадавшиеся комнаты они открывали тем же способом, которым им удалось открыть первую дверь. Ключ, вставленный в замочную скважину, торчащую из серой металлической коробочки, прикреплённой к стене, не срабатывал. При его повороте не происходило абсолютно ничего. По предположению, чтоб отворить замок с помощью ключа, в нём должен быть ток. Где-то глухо, еле слышно что-то взорвалось. Звук взрыва был сильно приглушён, и больше походил бы на звук лопнувшего в соседней комнате шарика — если б не отдача, от которой дрогнул пол. По этой отдаче можно было сделать вывод, что взрыв сильный.

— Фриц, падла, роет! — крикнул Терех.

— Надо нам как-то ускоряться! Скоро он до двери доберётся. Тогда нам край! — сказал Винт.

— Не ссы! — бодрился Наёмник.

В боксах, которые они открывали, они видели приблизительно одно и то же. Лишь один бокс был заполнен толстыми переплетениями жгутов проводки; блоки реле, какие-то большие металлические ящики, похожие на старые радиостанции, с круглыми ручками регулировок, и стрелочными приборами покрытыми слоем пыли. Этот бокс был заметно больше, чем все остальные. В воздухе пахло озоном. Этот запах вызвал какую-то тревогу в душе, и Наёмник поспешил увести всех из этого помещения. Они вскрыли все двери, которые были на этом уровне, — оставалась последняя, расположенная в торце коридора. Скорее всего, это и был вход в генераторную комнату, — вход туда, где таился атомный реактор. Фокус с шокером не прошёл — батарейка аккумулятора села. Левинц чертыхнулся, хотел что-то гневное сказать в адрес Алёны, — хозяйки шокера, который она одолжила Свете, — но встретившись с её серьёзными глазами, он осёкся, и лишь что-то тихо промямлил про Китайцев.

— Твою медь! — выругался Симак. — Доставай тротил, сейчас будет взрыв!

Они успели изучить систему замка, на открытых прежде дверях, и знали, куда следовало закладывать заряд. Заложив его, они отошли в первый, открытый ими, бокс. Грохнул взрыв. Дым заполнил пространство под сводами коридора, и опять Аскет, будто бы залюбовавшись, направил луч фонаря на быстро уходящий в главную шахту дым. Симак понял, что так привлекает внимание Чёрного. Он следил за направлением дыма, который с довольно большой силой вытягивало в шахту. Значит, шахта — колодец это выходной путь вентиляции, и шахта, по стене которой винтом проходит лестница — это тоже своеобразный вентиляционный колодец. На стене множество решёток — из них воздух выходит в главную шахту, далее — в шахту-колодец. Всё просто, и ясно, кроме одного: где тогда входной шток, по которому чистый воздух затягивает с поверхности? И ещё, в документах говорилось о фильтрах, — то есть на входе воздуха должны быть массивные фильтрационные установки. Такое помещение должно занимать как минимум целый уровень. Настроение от этих размышлениё резко улучшилось. Но почему Аскет не спешил делиться своими очевидными догадками с остальными? Или он опять задумал что-то нехорошее? Может быть, спросить у него прямо, при всех? Они вышли в коридор, дым от взрыва ещё не развеялся окончательно. Дверь была приоткрыта — взрывом вырвало главный запорный механизм, находящийся не как обычно, на самой двери — механизм этих замков был вмурован в саму стену. Пусть был свободен. Они подходили к двери, каждый пребывал в приподнятом расположении духа — им удалось, они открыли. В ушах ещё немного гудело, когда подходившие к взорванной двери люди заметили неожиданное движение. Из приоткрытой двери что-то быстро высунулось, и затем, так же быстро, исчезло. Затем движение повторилось. Сквозь писк в ушах, они расслышали неприятные звуки какой-то возни, происходившей за дверью.

— «Труппен»? — дрожащим шёпотом, спросил Левинц.

— Не похоже! — так же тихо ответил Аскет.

Дверь задёргалась, — будто бы с той стороны кто-то, потерявший терпение, пытается расширить получившуюся от взрыва щель. Аскет был ближе всех к этой двери, и первым увидел изодранную шкуру, покрывающую собачью морду, уши на голове которой были обгрызены. В некоторых местах из-под шкуры был виден побелевший череп собаки — будто это было ожившее, изъеденное молью, чучело, много лет занимающее место на пыльном чердаке. Издав громкий рык, и неестественно широко раскрыв пасть, — овчарка протиснулась сквозь щель между дверью и коробом. Её глаза горели огнём, и взгляд был устремлён на группу замерших, словно каменные изваяния, людей. Первым из ступора вышел Аскет. Тварь, проскальзывая лапами по бетонному полу, резко прыгнула прямо на него, — тот резким движением рук, в которых был зажат «Кедр», отразил атаку, отшвырнув тварь в сторону. Если бы первым шёл кто-то другой, то наверняка он бы не успел среагировать и сгруппироваться. Лишь долгие годы постоянных тренировок могли дать такое отточенное, правильное в этой ситуации, движение. Идущий за ним Симак тоже не растерялся, и пустил очередь из «АКСУ», магазин которого был заправлен пулями с откусанными головками. Он дал короткую очередь, но она достигла цели: тельце псины с силой отшвырнуло, — оно с гулким стуком ударилось о стену, и скатилось на пол. Вокруг всё было забрызгано знакомой чёрной кровью, и устлано кусками мяса, которое вырвали из тела уродца тупоносые пули. Симак успел заметить, перед тем, как пули попали в цель, — успел рассмотреть эту морду, которая запечатлелась в его памяти, словно на фотографии, застывшая перед его глазами. В собачьей морде он уловил что-то от человека. Нет, это была овчарка — в этом не было сомнений, — лишь сильно изуродованная мутацией. Глаза этой твари были словно два горящих угля, заглянув в них, пропадает всякое желание сопротивляться и жить. На полу лежало тело зверя. Ушей у твари не было — это Симак успел разглядеть до того, как выпущенные им пули разнесли твари череп. Было похоже, что уши обгрызли крысы — лишь рваные лоскуты торчали в том месте, где они должны были быть. Аскет осветил поверженное существо своим фонарём, одновременно, не глядя, правой ногой прикрыв дверь. Шерсть была водянисто-серой, — словно бы грубый волос собаки был прозрачным, и перепачканным грязью. В глаза бросились неестественно длинные и острые когти на лапах твари. Глянцево-чёрные, они смотрелись неестественно, на фоне запылённой, запачканной серой туши. Будто бы на труп бродяги одели шикарные лакированные туфли, стоящие целое состояние.

— Что за… — сказал Афганец, и смачно сплюнул под ноги, не находя подходящего слова.

Левинц, идущий в самом конце, сейчас пробирался сквозь узкий коридор вперёд, протискиваясь через товарищей, обступивших собачью тушку. За Левинцом, будто невидимое облако, тянулся запах свежего спирта. В его руке блестел хромом в свете фонарей клинок немецкого ножа. Бесцеремонно растолкав собравшихся, он согнулся над тварью, и по хозяйски с неприятным хрустом оттяпал переднюю лапу твари.

— Ты что делаешь? — спросил Симак, перехватив руку, в которой была зажата отрезанная конечность.

— Камрад, я поделюсь, без базара! — как бы оправдываясь, произнёс Борис.

Симак несколько секунд смотрел в глаза Борису, затем отпустил его руку. За плечо Левинца потрогал Винт:

— Это, камрад, отрежь и мне, если не в падлу! — попросил он, воровато оглядывая лица присутствующих.

— Началось! — сказала Алёна. — Не зря вас «чёрными копателями» называют! Вы когда трупы находите, тоже так «лапки» отпиливаете, на сувениры? — спросила она, но вопрос почему-то адресовала Симаку, будто бы это он сейчас тыкал в мерзкую тварь острым лезвием ножа.

— Нет, первым делом причинное место и шарики! — отозвался лихо орудующий острым ножом Борис, вновь склонившийся над тварью.

Алёна презрительно ткнула его каблуком ботинка в выпирающую из брюк пятую точку.

— Эээ, мадам, попросил бы вас! — возмутился Борис, на секунду оторвавшийся от своего дела.

Но тут же вновь принялся орудовать ножом — будто бы испугавшись того, что тварь сбежит.

— Да оставь его! — сказал Симак девушке, пытаясь успокоить её. — Не видишь — он бухой. Не стоит сравнивать эту тварь — с человеком. Ну, решил Левинц пустить «её» на запчасти — но так что в этом такого — может, он премию получит, за уникальный артефакт!

— Так ты за него ещё и заступаешься? — она не сильно толкнула Симака в грудь.

Борис, увидев это, сказал:

— Милая, у нас с камрадом союз — мы друг за друга, так что…

Симак оборвал его, резко подняв за шкирку:

— Ты прекращай, оттяпал лапу на сувенир — и будет, или ты решил всю тушу распотрошить?

— Да я чего? — виновато оправдывался Левинц. — Я так, на память! Да и не поверит нам никто, если доказательств не будет! — сказал он, и победно поднял зажатую в руке ампутированную конечность.

Симак отстранил рукой Бориса, и открыл дверь. За дверью была тьма. Лучи фонарей с трудом пробивали её, то и дело выхватывая из темноты шкафы, провода, приборы. Аскет включил прожектор. Множественные лестницы, трапы и ярусные переходы — словно железная паутина, зависшая в воздухе, вокруг большой, цилиндрической формы кастрюли. Справа и слева от неё — большие блоки, к которым вели толстые жгуты кабелей. Слева, у стены, луч фонаря выхватил из тьмы дизельный генератор, — такой же, как в каземате охранения. Группа людей друг за другом вошла в огромный склеп, который люди покинули более полу века назад, забрав с собой тепло и свет. Здесь пахло тем самым запахом, который у Наёмника ассоциировался с горящим фосфором, а у Тереха — с запахом, сопровождаемым статические разряды. Несколько светлых пятен, обшаривающих помещение, выхватывали из темноты различные детали непонятной конструкции. Справа что-то хрустнуло — звук был похож на скрежет битого стекла. Афганец отреагировал быстро: направив луч своего, прикрученного к стволу пулемёта фонаря на скрежет, он тут же открыл огонь. Стрелял он прямо так, — не упирая сошки в пол. «ПКМ» неистово дёргался в его руках, словно пойманная тварь, пытающаяся освободиться от захвата. Афганец не понял, в кого он стрелял — он лишь видел, как отброшенный пулями, бесформенный шмоток чёрного цвета, с неприятным чвакающим звуком, пролетев несколько метров, шлепнулся о стену. Вместе с пороховыми газами в нос ударил сероводородный смрад разлагающегося мяса. Наёмник вжался в стену, и судорожно водил фонарём из стороны в сторону. В этот момент, откуда-то сверху, прямо на Винта, — стоящего ближе всех к входной двери, — что-то упало, он истошно завопил, послышался звук ударившегося о пол автомата. Афганец повёл стволом пулемёта на шум, и на долю секунды осветил Винта, в голову которого, словно спрут, вцепилась серая склизкая бесформенная тварь. В тот же миг с боку подбежала овчарка, но Наёмник, отвлекшийся на крики Винта, успел заметить движение в темноте — и вовремя выпустил очередь по тёмному пятну. В тот же момент Симак подскочил к Дмитрию, и попытался сорвать вцепившиеся в лицо человека существо. Он с силой ткнул в дряблый бок стволом «АКСУ», что мерзкий ком на секунду разогнулся, и стало понятно, где голова — а где задница. Хвост существа, разделённый надвое посередине полуметровой длины, судорожно ощупывал шею своей жертвы. Винт, какое-то время безуспешно пытавшийся сорвать существо, бессильно рухнул на пол, словно робот, у которого отключили питание. Вокруг него, уже собрались все, кроме Наёмника и Афганца, которые заняли позиции по бокам от двери. Симак, в упор прислонив ствол оружия, к голове присосавшейся к человеку твари, нажал на спуск, — грохнул одиночный выстрел, ошмётки фонтаном разлетелись по сторонам. Алёна тут же присела, и склонилась над окровавленной головой Дмитрия. Симак тем временем отдирал существо, впившееся своими чёрными ногтями в плоть.

— Он жив? — спросил Симак, отшвырнув в сторону небольшую тушку.

— Пульс есть! — сказала Алёна. — Но раны страшные. Скорее всего, попала инфекция, и ему не жить, похоже.

Темнеменее, она достала свою сумку, расстелив на полу белую тряпку, принялась раскладывать на ней какие-то поблёскивающие сталью в свете фонарей инструменты.

— Что это было? — спросил Курсант, переводящий луч своего фонаря с Винта, на валяющуюся в стороне тварь.

Они постарались разглядеть существо. Размерами оно походило на футбольный мяч. На половине черепа, — оставшейся после одиночного выстрела, — краснел наполненный ненавистью единственный уцелевший глаз, размером с двухрублёвую монету. Из вырванной пулей челюсти торчали перепачканные свежей кровью, клинообразной формы зубы, загнутые внутрь пасти, — как у акулы. Аморфное тело было обтянуто лоснящейся глянцем серой кожей, с проглядывающими под ней чёрными прожилками. Раздвоённый хвост, длиною около полуметра, противно подёргивался в конвульсиях, — будто бы к мерзкой твари присосалась тонкая и длинная змея. Чёрные тонкие, — но в то же время длинные, — ногти, торчали из мерзких лапок.

— На крысу похоже! — вновь проговорил Мишин. — Только в несколько раз больше…

Терех с силой припечатал подошвой ботинка к полу всё ещё двигающийся хвост.

— Борис, ты лапки резать будешь? — спросил Симак, у стоящего чуть в стороне друга.

Тот ничего не ответил, отвернув голову в сторону.

— Ты последи, чтоб пока я занимаюсь Димой, на меня эти твари не набросились? — попросила Симака Алёна.

Тот в ответ кивнул головой. Симак смотрел вперёд, Наёмник — влево, Афганец — вправо, Мишин был рядом с Симаком, но по нему было видно, что Курсант находится в растерянности, которая может в любой момент перерасти в панику. Парень держался из последних сил. Левинц прикрывал спину, он занял позицию в проёме двери. Терех отступил в коридор, ожидая нашествия тварей со стороны шахты. Как-то все забыли про Свету, которая незаметно исчезла, пока остальные распределяли позиции. Спохватился Левинц:

— Свет! Света! — кричал он, и тогда все принялись оглядываться и освещать пространство вокруг себя.

Но девушки нигде не было. Левинц, позабывший об опасности и о том, что надо держаться всем вместе, убежал вглубь помещения, скрывшись в темноте за громадным котлом. Лишь его голос доносился из темноты, и слегка помигивал отсвет его мелькающего фонаря. Симак дёрнулся, чтоб поспешить другу на помощь, но тут же он посмотрел на Алёну, которая полностью доверившись ему, не смотрит вокруг, и ничего не боится — она делает свою работу, не боясь, что на неё нападут.

— Мишин! — крикнул Симак. — Дуй за ним!

— Я? — Мишин как-то виновато отвёл глаза в сторону.

— Ты! На двадцать трете февраля водку пил? — спросил Мишина Аскет.

— Пил! — растеряно ответил тот.

— Тогда бегом, пошёл, на амбразуру за Родину! — зло подогнал его стоящий сбоку Наёмник, толкнув Курсанта в плечо, — Бегом марш!

По инерции от толчка Чёрного, Мишин сделал несколько шагов вперёд, и в нерешительности остановился. Было видно, что он пытается пересилить свой страх. Затем его лицо будто бы окаменело, натянулось, приняло мужественный вид. Он поудобнее перехватил автомат, и быстрым бегом направился в сторону цилиндрического строения в центре зала. Было слышно, как он спускается по железной лестнице. Затем где-то в недрах зала глухо хлопнул выстрел, затем ещё — стрелял Левинц, из «Сайги». К одиноким выстрелам прибавились короткие автоматные очереди — Мишин подоспел. К Наёмнику подбежал Симак, кивнул в сторону занятой девушки, не обращавшей внимания на стрельбу, — Наёмник кивнул в ответ, и Симак тихо направился в сторону, где минуту назад исчез Мишин. Он спустился по железным ступеням. Пол был скользким — будто бы весь залитый автомобильным маслом. Он бежал, судорожно переводя луч фонаря с одного места на другое. Казалось, что на него смотрят со всех сторон. Он повернул за большой металлический блок, и увидел Левинца, склонившегося над лежащей на полу девушкой. Рядом стоял Мишин — из дула его автомата ещё струился сизый дым.

— Что у вас? — спросил Симак, внимательно вглядываясь в темноту.

— Собаки, — мрачно выговорил Курсант, — С чёрными ногтями. Двух завалили.

Руки Бориса были перемазаны свежей кровью, из глаз текли слёзы. Симак услышал тихие шаги, доносившиеся справа. Он резко повернулся, и луч его фонаря осветил человека. «Труппен» — промелькнула в голове догадка, которая тут же подтвердилась, стоило только лучу фонаря осветить подошедшего. Лицо было синим, глаза — выцветшие, прозрачно-серые; слипшиеся волосы торчали в разные стороны. Грязная немецкая форма, рваными клочьями висела на его теле. На долю секунды задержав взгляд на его лице, Симак увидел ствол пистолета в руках ожившего мертвеца, направленный на него. Всё произошло очень быстро — он отскочил в сторону, одновременно с этим хлопнул выстрел. Симак прочувствовал, как нечто, с огромной силой, ударило его в грудь. Его отбросило в сторону. Упав на спину, и проехав на спине несколько метров по скользкому полу, он ткнулся затылком обо что-то твёрдое, и тут же поймал мертвеца в прицел своего автомата. Он нажал спуск, автомат дёрнулся, выпустив короткую очередь по тёмной фигуре. Синхронно с автоматом Симака выстрелил Курсант. «Немца» отбросило, — словно это была кукла, набитая соломой. Он отлетел на несколько метров, и ударился спиной о поручень перила. Симак встал, ощупывая горящую огнём грудь, ожидая нащупать пальцами мокрое тепло. Но одежда была сухой. Однако сильная боль пронизала его грудь, он нащупал что-то твёрдое в нагрудном кармане своего кителя. Это был ключ, о котором он совсем забыл. Этот ключ он взял в боевом каземате первого «ДОТа». Достав его, он внимательно оглядел согнутый ключ — сплющенный свинец, с лопнувшей медной оболочкой пули, намертво слипся со стержнем ключа — будто бы пуля была сделана из мягкого, и податливого пластилина. Он не заметил, как к нему подбежал Мишин:

— Ты как?

— Вроде живой; — неуверенно ответил Симак, показав изогнутый ключ курсанту.

— Да ты в рубашке родился! — удивился Мишин. — Куда попало?

— В грудь.

— Рёбра целы? — спрашивал Курсант, поведение которого, от выброса адреналина, изменилось.

— Неплохо бы рентгенологу показаться. Но вроде ничего, больно только.

— Ладно, подстрахуй нас с Левинцом, будем отходить — иначе нам никаких патрон не хватит!

Курсант подбежал к Левинцу, который сидел в той же позе, и будто бы даже не заметил произошедшей только что перестрелки.

— Борис, надо уходить! — молвил Курсант, растрясывая Левинца за плечо.

Тот поднял на него покрасневшие, налитые злобой глаза, и ничего не ответил. К нему подошёл Симак, и присел возле него. Аккуратно он поднёс руку, к перепачканной кровью шеи девушке.

— Она жива! — сказал он. — Несите её к нашим, я вас прикрою!

Мишин с готовностью подошёл к ногам Светы. Левинц внимательно посмотрел в глаза Симаку, затем резко поднялся, схватив её за руки. В этот момент откуда-то из тьмы выскочил мерзкий комок слизи, которым оказалась раздутая до размеров небольшой собачки, крыса. Тварь издала громкий, режущий барабанные перепонки, писк, уперев красные виноградины глаза в фонарь Симака. Было видно, как раздвоенный хвост, похожий на сильно увеличенный в размерах язык змеи, судорожно ищет точку опоры, ощупывая холодный бетон. Тварь неожиданно дёрнулась всем телом, громко взвизгнула, и прыгнула на потерявшего дар речи парня. Раздалась автоматная очередь. Тварь отшвырнуло в противоположную потоку пуль сторону. Симак тут же поспешил к друзьям, успевшим отойти метров на десять от него. Больше никто на них не нападал, и они спокойно поднялись по узкой лестнице.

— Все живы? — увидев их, спросил Терех. — В кого стреляли?

— Свету ранило, она — без сознания! — ответил Симак.

При этих словах Алёна отстранилась от Дмитрия, и поспешила к уложенной на пол подруге.

— Надо убираться отсюда! — сказал Наёмник. — Иначе эти твари нас тут всех перебьют!

— Куда? — спросил Курсант, который весь как-то распрямился, и казалось, что он стал чуточку выше.

Видно было, что этот небольшой поход, укрепил его уверенность в себе.

— Да хоть бы и в тот бокс, который Левинц первым открыл! — предложил Терех. — Нам нужна передышка!

Они так и поступили. Судя по подсвеченным фосфором стрелкам часов, была уже ночь. Симак сидел, облокотившись спиной о стол. Боль в груди глухими пульсирующими ударами напоминала о том мертвеце, выстрелившим в него из своего пистолета. Алёна, осмотрев расплывшийся на груди синяк, сказала, что, скорее всего, есть трещины костной ткани на двух рёбрах. Рюкзак Симака освободили от тяжестей, максимально его облегчив. Болела голова — затылочная её часть, которой тот ударился при падении, сбитый с ног выстрелом. Алёна оказала медицинскую помощь Свете, и теперь она сама, уставшая за день, тихо спала в углу, на кипах сложенных друг на друга документов. Света же пришла в сознание, поела, — о том, что с ней произошло, она ничего не помнила. Терех, Афганец, Курсант, Беркут и Винт, спали штабелём, прижавшись друг к другу. Винт был жив, — Алёна наложила множество швов на его многочисленные рваные раны, оставленные челюстями мутировавшей в этом бункере крысы. Она долго обрабатывала их, затем перевязала бинтами, что-то вколола в мышцу знакомым шприцом, и теперь Дмитрий был похож на мумию фараона, постанывающую и иногда просящую пить. Он был в состоянии передвигаться, мог идти, но ему требовалась помощь и постоянные перевязки. Алёна сделала ему несколько уколов, и теперь его жизнь была вне опасности. Левинц пил спирт. Лицо его было непривычно серьёзным, взгляд — сосредоточен где-то далеко, дальше стены, в которую он упёрся. Он делал большой глоток, даже не морщась, затем будто бы замирал минут на пятнадцать, потом снова оживал, вновь глотал спирт, и снова замирал. В помещении бокса висел спёртый запах бинтов, медикаментов, крови и едкий, ставший тошнотворным в последнее время, запах спирта. Наёмник тоже не спал, он крутил в руках изогнутый ключ Симака, спасший тому жизнь, остановив пулю. Пуля до сих пор была словно приклеена к гнутому стержню ключа. Лицо Наёмника было каменным, в свете трепыхающегося огня керосиновой лампы. Понять, о чём думает этот человек, по его выражению лица было невозможно — это было равносильно тому, что пытаться определить ход мыслей мраморного памятника. За этими мыслями Симак и заснул: глаза его налились приятной тяжестью, всё вокруг поплыло, проблемы, вопросы и заботы оставили его. Какие-то картинки, угодливо подталкиваемые его сознанием, замелькали каскадом, сменяя друг друга, и вот он был уже далеко от своих забот, у него больше не болела грудь. Ему было хорошо, как может быть, наркоману в момент принятия одурманивающего сознание зелья. Он был в просвечиваемом солнцем сквозь толстые ели лесу. Ни что не тяготило его, он шёл в каком-то безразличии вперёд, не имея конкретной цели, впитывая тёплый солнечный свет всем телом. Тонкие веточки изредка похрустывали под его ногами. Идти было необычайно легко, будто бы тело его стало совсем невесомым. Казалось, что он вот-вот взлетит, воспарит над прекрасным и чистым лесом. Где-то впереди он услышал шаги, которые не вызывали у него тревоги. Он знал, что в этом лесу ему ничего не угрожает. Он был словно хозяином этого места, или гостем? Шаги приближались, и вот из-за деревьев показался силуэт человека. На человека падало солнце, отсвечивало от него, человек был облачен в белые одежды. Этот свет создавал подобие нимба вокруг его силуэта. Но вот они сблизились, достаточно для того, чтоб Симак смог различить его лицо. Это был тот самый старик, с чистым, без морщин, лицом. Его глаза излучали доброе и тёплое внутреннее свечение, скрывая в своей глубине огромную силу — он видел его, когда спал в штабе Гранитного. Старец остановился перед ним, и поднял руку, обращённую ладонью к Симаку. Симак остановился, они некоторое время молча стояли друг напротив дуга.

— Здравствуй, Андрей! — молвил старец.

Мягкий голос его был наполнен тем же теплом и светом, который излучали его глаза.

— Здравствуй! — ответил Симак. — Вы меня знаете?

— Ты; — поправил его старец. — Да, знаю. Тебе хорошо здесь? — спросил он.

— Да; — ответил Симак.

— Это значит, что в твоей душе много света, и это хорошо. Но в месте, где сейчас твоё тело — тьма. И вам не выжить в этом месте без света!

Старец протянул руку, и приложил ладонь к груди Симака, — к месту, в которое попала пуля, остановленная ключом. Он почувствовал жгучее тепло в своей груди.

— Но там совсем темно! — возразил Симак.

— Свет в ваших душах, берегите его! Бойтесь зла, которое окружает вас. Это зло имеет множество имён: зависть, ложь, алчность… Раскаявшийся грешник встанет на путь истинный, тьма разверзнется, зло будет побеждено, и будет торжество света!..

В это момент старец растворился в воздухе, будто бы и не было его.

 

Глава 4

Обратной дороги нет

Симак проснулся, — он проснулся от окружавшей его суеты и от холода. Пахло едой, кто-то спорил, кто-то смеялся. Ощупав грудь, он не почувствовал боли, наоборот, он почувствовал силу в своём израненном и усталом теле. На циферблате его часов толстая стрелка упёрлась в цифру шесть. Они позавтракали, и собрались за столом, решая, куда им идти дальше.

— Надо попасть на эту грёбаную электростанцию, и пустить ток по проводам! — убеждённо, выстраивая слова чёткой цепью, говорил Аскет.

— Вчера уже пробовали! — с нервной усмешкой отозвался Афганец.

— Что «ты» предложишь? — спросил Наёмник, поставив акцент на местоимение «ты».

— Пошли по лестнице. Фонари пока работают, керосину много.

— Осталось начать и кончить! — вмешался Левинц.

Белки его глаз были красными, под глазами набухли мешки — похоже, что он всю ночь так и просидел обнимая флягу и изучая потрескавшуюся краску на стене.

— Пошли по лестнице! — согласился с Афганцем Симак. — Там у нас есть фора — как с тем «труппенфюрером», который поднимался из глубины шахты. Пока они будут подниматься, мы успеем открыть огонь, и отсечь их. Подкрасться из-за угла к нам никто не сможет!

Поспорив ещё немного, взвесив все «за и против», мнением большинства, они все-таки решили идти по лестнице. Симак отозвал Бориса в сторону:

— Ты как?

— Хреново! — зло отозвался тот. — Бухало закончилось…

— Может, оно и к лучшему? — спросил Симак, в упор глядя на друга.

Борис оттолкнул Симака, напряжённо улыбаясь:

— Я посмотрел бы на тебя, окажись ты в моей шкуре!

— Да посмотришь ещё! — не отводя взгляда, сказал Симак.

— Я думаю, что мы навсегда останемся в этом проклятом подвале!

— Слово даю! Выберемся! Не из таких передряг выбирались! Помнишь, как нас приняли с твоими «летучками»? Я тогда думал что всё — хана, закроют нас. Но ты тогда сказал, что мол, эти мины мы в участок везли, сдать хотели!

Борис улыбнулся, вспоминая случай, когда их с Симаком и ещё одним поисковиком, остановили для проверки документов сотрудники «ДПС» и, увидев метало детекторы с лопатами, при свидетелях обыскали машину. Найденные ими снаряды к миномёту, в коробках-переносках, — которые Борис зачем-то взял из леса с собой, — две ржавые винтовки, пистолет, патроны, сотрудники полиции разложили перед машиной. Всё это действие было похоже на документальные съёмки задержания бандитов или террористов. Их самих положили лицами в асфальт, запястья рук стянули за спинами железными браслетами наручников. Промурыжив археологов несколько суток в отделении, их выпустили, без трофеев и металлоискателей — которые полицейские забрали в качестве вещественного доказательства их деятельности. Грязные, небритые, голодные с множественными синяками они вышли из здания полиции, вдохнули чистый воздух, обнявшись, они смеялись во всю силу, они танцевали и хохотали на всю улицу. Редкие прохожие оборачивали головы, проходя мимо них. Тот парень, что был с ними третьим, навсегда после этого бросил увлечение военной археологией. Но Борис с Симаком, купив себе новые металлоискатели, остались верными своему делу. Левинц как-то взбодрился, вспоминая давно забытый случай; в глазах его появился блеск.

— Сравнил, тоже мне! — усмехнулся Борис. — Сейчас я вспоминаю тот свой страх со смехом! По сравнению с этим «подвалом», с этими тварями-мутантами, тот случай просто приключение маленьких детишек в детском саду!

Они вышли в коридор. Первым шёл Афганец, за ним Аскет и все остальные. Они уже подходили к концу коридора, к проёму, выходящему в шахту, как вдруг в этом проёме неожиданно выросла фигура человека. «Зомби» — подумал Афганец, впервые столкнувшись лицом к лицу с адским порождением Третьего Рейха. Лицо немца, и кожа его лысой головы, были покрыты мерзкими струпьями; зрачки глаз, подёрнутые белёсой плёнкой, излучали ненависть. Он смотрел прямо в глаза Афганцу, — и от этого взгляда у того перехватило дыхание. Он не успел развернуть громоздкий ствол пулемёта в сторону неожиданно появившегося существа. Наёмник быстро среагировал, прошив тело очередью из своего «Кедра». Его поддержал Левинц, выстреливший по «немцу» из своей «Сайги». Силой впившихся в тело пуль, «немца» отбросила к перилам шахты, выронив автомат, — который был зажат в его руках, — он не удержался и рухнул в бездну шахты. Мишин подбежал к перилам, чтобы убедиться в том, что тело немецкого солдата улетело в шахту, не зацепившись за какой-нибудь крюк или штырь. Он подошёл к поручню перил, положил на него руки, и тут же резко отшатнулся — словно получил кулаком в нос.

— Что там? — спросил увидевший это Наёмник.

Мишин молча пятился назад, тогда, Афганец подошёл к поручню, и тревожно вглядываясь в освещённую фонарём тьму, резко скомандовал:

— «РПГ», бегом!

Мишин, дрожащими руками принялся отвязывать противотанковый гранатомет от рюкзака — узлы не поддавались, и ему пришлось обрезать верёвки ножом. Беркут полез в свой рюкзак за выстрелом к гранатомету. Афганец упал на пол, раскинул сошки, уперев их в основание поручня. Тут же, не раздумывая, с ходу, он открыл огонь. Он бил умело, короткими очередями, — подсевший к нему Наёмник видел, как белом пятне света фонарика, прикрученного к стволу дёргающегося при выстрелах «ПКМа», падают чёрные тени. Некоторые тут же поднимаются, но их сбивают с ног другие — кубарем летящие по лестничному пролёту вниз. От фонаря Афганца уже шёл дым — ствол пулемёта раскалился, и изолента, которой тот был примотан к стволу, начала пузыриться и плавиться. Пулемёт Афганца жадно выхватывал из коробчатого магазина патроны, и поглощал их, пока вдруг не показался конец ленты. Выпустив прощальную, короткую очередь, пулемёт заглох. Афганец быстро отсоединил пустой магазин, бросил его в шахту, отстегнул рюкзак, извлекая из него трофейный короб с боеприпасом.

— Быстрее! — крикнул Наёмник, изредка постреливающий в глубину шахты из своего «Кедра».

Рядом с Афганцем, упав на одно колено, сидела Алёна, и палила по теням из немецкого автомата, подолгу целясь перед выстрелом каждой короткой очереди. Свет фонаря погас — Наёмник перезаряжал оружие, и тогда Света, — лицо которой по цвету напоминало лица солдат, с которыми они воевали, — взяла фонарь у Наёмника, и включила мощную, галогенную лампу, направив яркий луч на поднимающуюся по лестнице бесконечную вереницу чёрных силуэтов. Борис стрелял из «Сайги» — громкие выстрелы раздавались с расчётливой последовательностью. Ствол его оружия выбрасывал сноп искр, вместе с порцией свинца. Симак уже был рядом с ними, бил короткими очередями, экономя боезапас своего автомата. Афганец примкнул магазин, заправил ленту, и вновь принялся бить по кишащим на лестнице фигурам. От округлой бетонной стены, к которой была прикреплена лестница, разлеталась серая пыль от пулевых попаданий. Некоторые из поднимающихся по лестнице солдат, останавливались, и вели ответный огонь. Пули засвистели совсем близко, от собравшихся в кучке людей. Они ударялись, с неприятным металлическим стуком, о детали конструкции лестницы, иногда высекая из металла снопы искр; некоторые попадали в стену, и рикошетили с пронзительным свистом в опасной близости от людей. Немецкие солдаты были не восприимчивы к ведущемуся по ним обстрелу: они стояли во весь рост, совсем не боясь попадания пуль. Если бы это были бы простые солдаты — то они немедленно залегли бы, попытавшись укрыться от шквального огня за деталями массивной металлоконструкции; или попытались бы отойти назад — подальше, от невыгодной, открытой позиции. Но они не были людьми — они были творением нацистской научной машины, и сами они стали био-машинами, запрограммированными лишь на одно действие — убивать. Находиться здесь стало опасно. У Алёны закончились патроны, и Симак, забрав у Светы фонарь, прогнал девушек обратно в бокс, в котором они ночевали. Мишин, передавший Серёге гранатомёт, тоже отошёл в бокс. Наёмник вырвал «РПГ» из рук Беркута, снял защитный колпачок с гранаты, крикнув Афганцу, сквозь грохот выстрелов, отражённый и многократно усиленный стенами громадной бетонной шахты:

— Мочи, бача!

Пулемёт мгновенно ожил, и разразился длинными очередями, яростно выплёвывая пули из покрасневшего ствола. К нему присоединился пулемёт Беркута, который тоже принялся поливать огнём освещаемые фонарями тёмные фигуры. Устроившись у перил, вскинув трубу гранатомёта на плечо, Аскет бросил короткий взгляд за спину, и увидел двоих, застывших друзей прямо за собой. Он громко крикнул, скомандовав застывшим в коридоре Симаку, и Левинцу:

— В сторону, струёй пожжет!

И в ту же секунду он выпустил снаряд. Друзья только и успели отскочить в разные стороны: пламя реактивной гранаты, выпущенной Наёмником, прошло в стороне от них. Заложило уши, в носу зажгло от жара и едкого дыма. Выстрел пролетел прямо в самую гущу кишащих тварей. Тут же раздался оглушительный хлопок взрыва, и чудовищный скрежет наполнил помещение подземного строения. Если раньше у них была надежда, что кто-то из обитателей этого бункера не знает, об их присутствии, — то теперь эта надежда рассеялась в пар — словно вонь от выпущенной из «РПГ» гранаты. От металлического скрежета и скрипа, — с которым лопалась тяжёлая конструкция из толстых несущих швеллеров лестницы, — заложило ужи. Казалось, ещё немного, и перепонки не выдержат такого громкого звука. В шахте чудовищно грохотало, среди этого хаоса звуков различался нечеловеческий крик, больше похожий на стон. Луч фонаря Аскета случайно выхватил из тьмы бездны, — наполнившейся пылью, дымом и искрами, — летящее в пропасть тело, среди металлических деталей лестницы, падающих вниз. Мертвец, облачённый в немецкую форму, что-то вопил, поливая в свободном падении автоматным огнём всё вокруг. Вспышки от выстрелов его автомата какое-то время отдалялись от Наёмника с огромной скоростью, освещая тусклыми жёлтыми вспышками бетонные стены шахты, пока полностью не растворились в бездне.

Они бежали в свой бокс, по коридору, наполненному пылью. Тяга вентиляции, которая втягивала воздух в шахту, не справлялась с огромным потоком тяжёлой, бетонной пыли. Пробирались на ощупь, по стенам, из-за повисшей в воздухе пыли было совсем ничего не видно. Пыль забила глаза и ноздри, она была везде — во рту, на коже. Кто-то натянул на лицо майку — но и это не помогало — в горле першило, дышать через забитый пылью нос становилось невозможно. В ушах звенело, они не слышали друг друга. Наконец они дошли до спасительно бокса, дверь которого была закрыта. Они долго долбились в неё, пока, наконец, Алёна не открыла её. У девушки в руках был автомат, — бросился в глаза Винт, который сидел в углу, рядом с ним сидел Мишин. Ствол автомата Курсанта был направлен на раненого тварью парня.

— Что тут произошло? — с трудом различая свой голос, сквозь вату в ушах, спросил Симак.

— Этот не хотел вам открывать! — ответил Мишин, слегка пнув ногой закрывшего лицо руками Диму.

Бинты, которыми была перемотана его голова, шея, руки, — покрылись сажей, и стали похожи на грязные портянки солдата первогодки. Вошедшие всё поняли. Диму колотила дрожь, он жалко забился в угол, загородившись перекрещенными руками, будто его сейчас будут бить. Наёмник подошёл к нему, и с силой ударил его ногой. Тело его дернулось, но тот не издал ни звука, в ожидании новых ударов. Афганец остановил Наёмника, — который было собрался снова ударить парня, — ткнув его в плечо рукой. Тот остановился, развернулся всем телом к Афганцу, они встретились глазами. Глаза Наёмника наполняла звериная злоба, — казалось, ещё секунда, и он зубами вцепится в боевого товарища. Но тот вдруг как-то осел, напряжение в его мышцах резко спало, видно было, что неимоверным для него усилием воли он подавил приступ своей ярости, грозящий обернутся кровавой бойней для всех.

— Эта падла хотела нас оставить, там! — крикнул он, перекрикивая всё ещё доносившийся из шахты грохот.

В правой руке он держал пустой ствол гранатомёта, который при этих словах он со злостью бросил на скулящего в углу Дмитрия.

— Оставь его, у пацана шок! — сказал Беркут. — Он ещё не отошёл, после укуса той крысы!

— Это пацан? — удивился Чёрный, брезгливо разглядывая скулящего в углу парня. — Да на крытой таким «пацанам» за щеку на ночь дают!

— Мы не на крытой! Оставь его! — заступился за Винта Терех.

Наёмник оглядел людей, внимательно наблюдавших за ними, пробурчав себе под нос какое-то ругательство, он отошёл в сторону, и принялся чистить свой «Кедр».

— Что там? — спросила Симака Алёна, кивнув в сторону шахты.

— Сейчас там всё заволокло дымом. Сдаётся мне, что лесенка наша рухнула, вместе с немцами, и с нашими надеждами.

— Как же мы теперь выберемся? Ведь вентиляция должна быть где-то там, снизу!

— Не знаю, пока, но мы обязательно что-нибудь придумаем. Время у нас ещё есть.

— У нас заканчивается еда! Осталось дня на два! — устало сообщила Алёна.

— Если урезать вдвое — то на четыре! — медленно проговорил Симак.

— А если урезать в сто раз, то на двести дней хватит — но нам надо что-то есть, чтоб держатся на ногах! Того, что мы едим — итак едва хватает!

— Осмотримся получше — может, здесь есть какая-нибудь еда. В крайнем случае, будем есть мясо этих тварей!

— Ф-у-у, да от них такая вонь, что там и мяса та нет, одна гниль!

— Жрать захотим — скушаем! — сухо сказал Симак. — Так что Алёнушка, экономь продукты, как можно больше!

— «Алёнушка»! — повторила девушка, и усмехнулась, глядя на перепачканного пылью Симака. — Я даже не знаю, как тебя зовут.

— Симак! — ответил он. — Так меня все зовут!

— И мама тоже так звала?

— Не было у меня мамы.

— Мама у каждого из нас была, и даже у этого! — Алёна кивнула в сторону увлечённо капающегося в механизме автомата Наёмника, — Ты меняешься, и сам этого не замечаешь — твоя душа наполняется злобой и ненавистью!

Перед глазами Симака предстал образ старца, которого он видел во сне. Ведь тот предупреждал его, о возможной опасности подобных духовных изменений. Вот только сам Симак не видел в своём поведении абсолютно ничего нового: ему казалось, что всё осталось по-прежнему. Однако, ненависть в глазах Наёмника, во время экзекуции Винта, горела тем же адским огнём, что и в глазах этих человекоподобных тварей, с которыми они тут столкнулись.

— Ты даже не заступился за этого парня!

— Эта падаль струсила, и «хотела», чтобы мы все там остались! — Симак махнул в сторону коридора.

— Как только ты спустился сюда, ты стал другим… — она внимательно смотрела в его глаза. — Меня это беспокоит! Ведь этот Дима, до сих пор в шоке после того, как на него свалилась мерзкое существо! Его можно понять, и совсем не к чему из-за этого калечить парня!

— Я и не собирался…

— Но ты промолчал! Ты не сказал ни слова в его поддержку! Я видела твои глаза, когда Наёмник бил его ногой! В них ничего не было!

— Ты предвзято оцениваешь моё поведение!

— Скорее объективно, если не веришь мне — спроси у любого!

— Что ты от меня хочешь? — чуть повысив тон, спросил он.

Как-то незаметно окружающие их люди притихли — все внимательно слушали этот разговор. Даже Аскет изредка бросал заинтересованный взгляд в их сторону, на долю секунды отвлекаясь от чистки своего автомата.

— Я хочу, чтобы ты не превратился в кусок чёрствого хлеба! Я хочу, чтобы ты оставался человеком! Тем человеком, которого я знала!

Он молчал, разглядывая полыхающее пламя в керосиновой лампе. Желтоватый, мерцающий свет освещал перепачканные пылью и кровью лица друзей; беспорядочно разбросанные по полу бумаги, истоптанные грубыми подошвами ботинок. Пустые консервные банки, валяющиеся грудой, в углу; перебинтованное пыльными бинтами, чуть испуганное, лицо Димы-Винта, глаза которого в своей глубине отражали мерцающее пламя, и казалось, были наполнены грустной загадочностью, обречённостью.

— Я постараюсь… — проговорил он.

Казалось, что повисшая в тишине напряжённость спала после этих слов.

— Я буду тебе помогать! — пообещала Алёна, обняв парня руками за грязную шею.

— Спасибо тебе — если бы не ты, то я давно… — шептал он ей.

Она не дала ему досказать, заслоним губы указательным пальцем:

— Ничего не говори, мы справимся — у нас всё получится! Мы выберемся!

Через час они вышли. Пол коридора был покрыт толстым слоем свежей пыли. Но и в этом был плюс — теперь шаги становились почти неслышными, будто бы ты идешь по ковру. Этим преимуществом мог, конечно, воспользоваться и их непонятный враг, поэтому не стоило терять бдительности: опасность могла таиться за каждым углом. Они прошли по коридору до самой шахты, когда их глазам открылось потрясающее воображение метаморфоза: снаряд «РПГ» пробил в бетоне шахты дыру, из которой хлестала грязная, грунтовая вода, с шумом падающая небольшим водопадом вниз, в бездну, омывая груды искорёженного металла. Шахта в глубине была завалена железным мусором, лестница, начиная от площадки наверху, вместе с самой площадкой, рухнула вниз, и сплющенным уродливым скелетом висела на глубине шахты, видимо зацепившись за торчащие из бетона швеллеры. Теперь ни спуститься вниз, ни подняться вверх — вернутся к бронедвери охранного помещения, было уже невозможно. Из стен торчали ржавые прутья, куски швеллеров, вырванные вместе с бетоном, они висели на ржавой арматуре. Зацепится за них, было нереально — слишком далеко друг от друга они находились.

— Теперь у нас один путь… — нарушил мрачную тишину Аскет.

— …Тот, на котором ты так настаивал, с самого начала?! — окончил начатое предложение Беркут.

— Ты хочешь сказать, что термобарический снаряд я тоже специально вставил в ствол «РПГ»? И лестницу, проеденную ржавчиной за много лет, я повалил тоже специально? Может, ты ещё скажешь, что эту самую лестницу я «ржавил»? Как случилось, так случилось, нечего теперь сопли пускать!

— Не будем ссориться! — вмешался Борис. — Давайте запустим этот грёбанный реактор, и по-светлому разберёмся, что, как и куда лучше делать.

Решено было поступить так: одна группа оставалась со всеми вещами в ставшем для них родным домом боксе, другая — двигалась к реактору. Выдвигались они тихо, никто ни о чём не говорил, каждый судорожно всматривался в темноту. Фонарей осталось три — у остальных сели батарейки. Один они оставили в боксе, и два взяли с собой, распределив один из них ведущему колонны — Наёмнику, а другой — замыкающему — Беркуту. У остальных — Симака и Афганца, были керосиновые лампы. Они прошли растерзанные на части трупы убитых ими вчера тварей. Ночью кто-то изрядно потрудился над тем, чтоб разорвать их туши на куски и разбросать их по всему помещению. В огромном тёмном зале было почти тихо, лишь тихие шорохи и какие-то пощёлкивания доносились из его недр. Они дошли до того места, где вчера на них напал мертвый фриц. Тела не было, лишь чёрные маслянистые разводы на полу указывали направление, по которому оттащили труп. Аскет резко остановился, и ткнул плечом идущего за собою Симака, указывая рукой на какой-то чёрный ящик у стены. Симак поначалу не мог понять, что же в этом ящике так привлекло внимание Наёмника, пока не увидел мерцающие в темноте тусклым светом разноцветные лампочки.

— Ништяк, есть ток! — сказал Наёмник, остановившись перед ящиком.

Он осветил его, и оказалось, что это щит, в котором находилось множество тумблеров и выключателей. Пощёлкав их наугад, и не увидев вокруг никаких изменений, они решили идти дальше. Яркий луч фонаря осветил помещение со стеклянными стенами, подвешенное к самому потолку, словно птичья кормушка к стволу дерева. К этому помещению вела металлическая лестница, и было похоже, что это главный командный пункт электростанции. Они поднялись по лестнице, и прошли внутрь, через не запертую дверь с разбитым стеклом. Помещение оказалось большим, чем виделось снизу. Вдоль застеклённой стены находился металлический короб пульта управления, как про себя окрестил его Симак. На этом пульте было множество кнопок, некоторые из них были подсвечены изнутри тусклым, мертвенным светом. Симак обратил внимание на находящуюся как бы на отшибе, особняком, помигивающую красную лампу. Чёрный методично вытаскивал из столов ящики, и бросал их содержимое на середину комнаты. Через пятнадцать минут его работы посередине комнаты выросла небольшая гора из бумаги и документов. За спиной Афганца послышалось неприятное скрежетание, тот резко развернулся, и увидел карабкающееся по лестнице тень, очертаниями походившую на человека. Только передвигалось оно на четвереньках, словно собака. Лапы этого «нечто» были очень цепкими, и как показалось Афганцу, в свете фонаря, имели довольно длинные когти. Существо передвигалось неестественно быстро — было видно, что если б не лестница, то тварь в два прыжка бы достала небольшую группу. Афганец открыл огонь, тварь отбросило шквалом пуль, вонзившимся в её тело, она с пронзительным визгом, шевеля своими конечностями, упала на пол, но тут же вскочила, и принялась карабкаться вновь, с упорством машины. Афганец, выбив откинутым складным наплечником на прикладе, остатки стекла, из рамы двери, сел на колено, уперев ствол оружия в саму раму. Он снова принялся стрелять, целясь твари в морду, но при попадании та лишь отводила уродливое подобие лица в сторону, будто бы от тяжёлой пощёчины. Пулемёт заглох. За его спиной короткими очередями по твари били Симак и Беркут.

— Сука! — выругался Афганец, передёргивая заклинивший затвор.

В этот момент существо резко распрямилось, и прыгнуло прямо на Афганца. Послышался не приятный звук переламывающихся хрящей. Существо с неимоверной силой дёрнуло тело Афганца, вырвало его прямо через раму двери за пределы помещения, и вместе с ним перекувырнулось через перила лестницы. Послышался глухой звук удара. Симак, Беркут и Наёмник стреляли из трёх стволов, пытаясь не задеть безжизненно болтающееся тело Афганца, которое тварь тащила, захватив зубами голову. Тварь тащила Афганца куда-то вглубь зала, сколько силы должно быть в её мускулах, чтоб с такой лёгкостью волочить тело здоровенного мужика? Через несколько секунд всё стихло, будто бы всё произошедшее здесь, несколько мгновений назад, было всего лишь видением. Пулемёт Афганца безжизненно валялся на лестнице, ствол его провалился промеж ступеней. Больше ничего не напоминало об этом молчаливом, сильном и суровом человеке, так и не познавшим за свою нелёгкую жизнь любви, настоящей радости. Они остались втроём.

— Что это было? — спросил Беркут.

— Похоже, это «порождение ада» наши пули не берут! — ответил Аскет.

— Надо идти за ней, и попытаться вытащить Афганца! — сказал Симак, ища глазами поддержки у растерянно оглядывающегося по сторонам Серёги.

Наёмник остановил его:

— Ему уже не поможешь. Ты слышал, как хрустнули его позвонки? Он умер быстро, и без мучений. Тварь захватила его голову в свою пасть, и резко дёрнула его вниз — тут он и кончился. Мне жаль, что всё так вышло — этот человек был дорог мне, я его уважал! И поверьте, если бы был хоть один шанс из тысячи, что он может остаться жив — то я бы сам всё бросил, и отправился за ним. Сейчас нам нужно доделать начатое, во что бы то ни стало!

Симак какое-то время молча смотрел в глаза Наёмнику, но затем отвёл взгляд, осознав свою беспомощность в этой ситуации. Он медленно снимал рюкзак с плеч, его слегка качало, от пережитого в короткие секунды потрясения потери человека, который был рядом, который стал уже вроде родным, другом, товарищем по оружию. Наёмник бегло просматривал бумаги, сортируя их в две кучи: в одну он небрежно бросал то, что на его взгляд не представляло интереса — а в свой раскрытый рюкзак он запихивал всё остальное.

— Что делать, если оно вернётся? — спросил Серёга.

— А ничего! Стой и смотри в оба, увидишь, что «это» приближается — стреляй, пока патроны не кончатся! — не отвлекаясь от своей работы, ответил ему Аскет.

— А дальше?

— Дальше обсыпь себя солью, и меня с Симаком заодно — чтоб этой падле нас жрать вкуснее было!

— Ты не пробовал со своими шуточками на сцене выступать? — спросил не удовлетворённый ответом Сергей. — Только что наш друг умер, а ты тут шутки шутишь!

— Что мне, плакать теперь? — отозвался Наёмник, вновь погрузившийся в изучение документов. — Если жить без шуток, то можно очень быстро с катушек слететь, особенно это касаться людей моей профессии!

Симак усмехнулся. «Конечно, палач в нашей стране одна из самых древних профессий! Любят у нас за красивыми словечками прятать уродливую суть вещей!» — думал он.

— Смех, — продолжил мысль Наёмник, — Это защитный барьер психики от окружающего нас агрессивного мира. Люди, которые часто шутят, по природе несчастны — своими шутками они как бы ограждают себя от гнёта свалившихся на них проблем и трудностей. Так и получается, что зачастую самые весёлые люди, являются одновременно самыми несчастными по-жизни. Прикрывайте меня, — с ходу перешёл он к делу, — Смотрите в оба, чтобы тварь не вернулась! — командовал Наёмник.

Симак и Беркут подчинились, повернувшись к двери с разбитым, покрытым пылью, остатком стекла, уродливыми зубьями торчащего из рамы двери. Афганец прикладом своего пулемёта выбил не все остатки стекла, и теперь на некоторых из них была видна его кровь. Под лестницей промелькнула тень, затем ещё одна. Беркут направил луч фонаря на снующие тени — которыми оказались хвостатые существа, меняющие форму своих уродливых тушек с округлой, на продолговато-вытянутую, — это были существа, с красными глазами — мутировавшие крысы. Симак насчитал шесть штук; одна неуверенно пыталась подняться по ребристым ступеням, но когти застревали в щелях ступеней, сваренных из прутьев арматуры, и мутировавшая крыса отступала.

— Стреляем в бошки! — тихо сказал Беркут. — За Афганца, на счёт три. Три — громко крикнул он, и они тут же открыли огонь.

Двух крыс они убили наповал с первых выстрелов — те беззвучно шлёпнулись на пол с первых ступеней лестницы. Оставшиеся твари засуетились, забегав вокруг поверженных собратьев, но Симак и Беркут быстро отстреляли и их, одну за другой. Наёмник набил свой рюкзак бумагами так, что тот стал похож на большой мяч.

— Ходу! — скомандовал Аскет, и они бегом двинулись в обратном направлении.

Вернувшись в бокс, они рассказали друзьям, слышавшим выстрелы, и порывавшимся идти на помощь, о случившемся с Афганцем. Терех, узнав о судьбе своего друга, сразу замкнулся, сел в углу комнаты и молча сидел там, пока все остальные изучали принесённые канцелярские трофеи. К нему подошёл Борис, и протянул ему флягу со спиртом, в перепачканном сажей матерчатом чехле:

— Вот, выпей, это н/з, на чёрный день… — с сочувствием проговорил Борис.

Терех без слов принял флягу, тут же сорвал с неё пробку и жадно отхлебнул булькающей жидкости. Света склонилась над бумагами, разложенными Наёмником на столе, и изучала текст, подсвеченный жёлтым светом керосиновой лампы, читая по слогам:

— Приказ номер «359»… Довожу до сведения высшего руководства о неисправность… поломка, — сбилась Света, — в системе электропроводки третий, и четвёртый тяжёлый лифт. Своими силами починить поломку не можем — для устранения поломки механизма требуются специалисты, представители фирмы производителя; — она глубоко вдохнула, и продолжила: — Высланных вами специалистов, после устранить поломка, в виду секретности объекта, прошу разрешить ликвидировать по средствам, в рамках проведения эксперимента. Наша цель — дать великому Рейху новых солдат — их жизни будут принесены в жертву во благо нации! Прошу заранее подготовить наградной документ на их имена, с присвоение внеочередное воинское звание, посмертно.

— У них что, — дослушав, сказал Борис, — Фирмачи тоже имеют воинские звания?

— Ты чего, Борис, это же третий Рейх! — усмехнулся Симак. — У них даже дети рождались рядовыми, а если рождались они в семье какой-нибудь высокой шишки, то ребёнок рождался сразу фельдфебелем!

— Ага, вначале выходила кепка с символикой, потом — погоны, затем личное оружие, а только потом вылазил и сам ребёночек — гитлерюгенд! — засмеялся Левинц.

— Значит, есть лифт, да не один! — усмехнулся Наёмник. — Давай эту!.. — и он подсунул девушке другую бумагу.

— Я смотрю, ты с Наёмника пример берёшь пример! — сказал Симаку Беркут. — Шуточки эти — мне кажется, что это уже перебор!

— Серёг, Наёмник прав, если не будем шутить, хотя бы пытаться — то всё, край нам настанет, понимаешь?

— Понимаю! — как-то мрачно ответил Сергей. — Но мне кажется, что Алёна права! Друг, я тебя знаю не долго — но мы успели побывать с тобой в разных ситуациях, и я достаточно знаю твой характер, для того, чтобы сказать — ты черствеешь, становишься жестоким!

Симак ничего не ответил, лишь в очередной раз он вспомнил светлое лицо старца, который приходил к нему во сне.

— …План-схема расположение основной узел командного пульта! — читала Света. — Так, это слово я не знаю, что оно обозначает — тут много технических терминов, перевода которых я тоже не знаю. Я учила разговорный немецкий, а не технический…

— Переводи! — скомандовал Наёмник, и протянул девушке шариковую ручку. — Пиши прямо на схеме, над каждым немецким слово его значение по-русски.

— Но я не очень понимаю…

— Тут нечего понимать! — грубо оборвал её он. — От этих схем зависит, выберемся мы отсюда, или нет! Просто переводи, поняла? Как сумеешь, а там я уж сам как-нибудь докумекаю!

— Поняла; — тихо согласилась девушка.

— Вот, тут что написано? — спросил он, ткнув пальцем в какое-то обозначение на схеме.

— Здесь… — Света замолчала, задумавшись над значением слов, выведенных чёрным шрифтом на схеме. — Автономно работать! — вымолвила она, и лицо её озарилось каким-то внутренним светом.

— Молодец! — похвалил Наёмник. — А говорила, что не сможешь! А тут? — и он ткнул указательным пальцем, с чёрным следом от спускового крючка, в другое обозначение.

— Тут написано охлаждение, циркуляция; — ответила девушка.

Ей льстило, что она — хрупкая, молодая девушка, может удивить своими знаниями такого огромного, здорового мужика, который в своей жизни повидал многое, и казалось, знает всё обо всём.

— Отлично! — вновь похвалил он. — Это некоторые лампы, из тех, которые горели на пульте, — сказал он, повернувшись к остальным, — Получаться, что жив наш реактор, даже работает себе потихонечку!

Симак пригляделся к запутанному с виду чертежу того самого пульта, который был в застелённой комнате:

— А что здесь написано? — ткнул он пальцем на обозначение лампы, которая притянула его внимание слабым помигаванием.

Света на секунду задумалась, но Симак уже приблизительно понял смысл, скрытый за скупыми буквами чертежа. Он увидел надпись «X-1», «Х-2». В подтверждение его догадкам, Света перевела:

— Установка «X-1», «Х-2» подключена, автономная работа.

На несколько секунд все замолчали.

— Так что это за установка? — спросил Беркут у Наёмника.

— Не знаю, но думаю, именно в ней причина тому, с чем мы здесь столкнулись!

— Главное, есть шанс на то, что нам удастся пустить ток по проводам! — сказал Борис.

— Точно! — подтвердил Наёмник. — Я очень на это надеюсь!

— Слышь, ты, «Надежда»! — вдруг грубо окликнул Наёмника поплывший от выпитого спирта Терех. — Ты Андрюху хоть бы помянул, раз уж уберечь не смог! Вы же вместе воевали!

— Я тебе за «Надежду» кишки прямое сейчас могу выпустить! — прошипел Наёмник.

Все замолчали. Симак, поборов тупое безразличие, перехватил ствол своего «АКСУ», нарушив тишину лязгом затвора. Наёмник медленно перевёл взгляд на него:

— Ты куда вечно лезешь? Тебе что, по жизни надо больше всех? Ты бы меньше свою Алёну слушал — а то если за каждого подписываться начнёшь, то за их косяки тебе отвечать придётся!

— Мы вместе! И твои дела — это наши дела! Пока мы вместе, мы друг за друга отвечаем! Если начнём выпускать друг другу кишки, то мы только поможем этим тварям, которыми набит этот проклятый бункер!

Аскет ещё некоторое время пристально смотрел в глаза Симаку. Взгляд Наёмника был сосредоточенным, он создавал оцепеняющую иллюзию спокойствия. Но Симак знал, что это обманчиво-гипнотическое чувство является ложным. Он сделал полшага назад, для того, чтобы обрести достаточную дистанцию между готовым в любой момент перехватить ствол его «Калаша», Наёмником. Аскет чуть улыбнулся, заметив это движение:

— Правильно мыслишь, пацан! — он чуть расслабился, и повернулся к Тереху, который уже выпил половину спирта, который был во фляге Бориса. — Ты что зенки свои залил? Тебя такого, синюшного, даже этот завалит! — он презрительно пнул в ботинок всё ещё сидящего в углу Винта. — За метлой своей, впредь, следи — а то, я смотрю, гнилой базар у вас в моду входит! — он испытующе глянул на опустившего глаза Левинца.

Егерь ничего не ответил, он смотрел куда-то сквозь стену, забыв, о Наёмнике, забыв об опасности, и об этом проклятом бункере. Перед глазами его было лицо красивой женщины, с лучащимися добротой глазами. Она гладила его грубое, в морщинах лицо своими мягкими, тёплыми пальцами. От прикосновений этих по телу его проходила волна тепла, ему было хорошо, как никогда. Он видел свою жену, которую он очень любил. Они познакомились так, как в те времена знакомились многие: на танцах, под музыку Элвиса Пресли. Эта новая, удивительная музыка окутала их невидимым туманом, связавших их своим очарованием на долгие годы. Фонари летнего парка кружились вокруг них, разноцветными лампами. Он связал свою жизнь с армией — тогда, жёны гордились тем, что их мужья защищают Родину. Она ждала. Ждала его ночами, коротала время вышивкой и вязанием, в ожидании его возвращения после дежурств, вечных смен. И он был рад, когда отпросившись на несколько часов из части, он видел свет в единственном окошке, окутанного ночной мглой пятиэтажного дома. Он дарил ей цветы, пусть и не купленные за деньги, а по-хулигански сорванные прямо из клумбы в парке, через который лежал его путь из части к дому. С годами его любовь к жене не угасла, она лишь переросла в нечто большее, чем просто физическая привязанность к противоположному полу. Чувство, закрепившееся в его сердце, было большим, чем просто любовь.

Потом началась война. Нет, Левитан не призывал людей к самоотверженной борьбе — всё было тихо и просто. Начало войны для него ознаменовалось лишь радостными, чуть пьяными, голосами офицеров, в кабинете дежурного по части, из которого, — вопреки уставу, — в тот день тянуло табачным дымом.

Он не сказал об этом жене, не произносил это слово, синоним боли, потери, отчаяния и тупой обречённости, — неподвластной воле отдельно взятого человека. Уезжая, он узнал, что скоро станет отцом — окрылённый известием, он пытался отсрочить свою поездку — но было поздно, бюрократическая машина уже прихватила его своими железными зубьями за невидимую ниточку. Потом — тюрьма. Он помнил многое, что стоило бы забыть — он видел, как люди могут ненавидеть друг друга, он видел безжалостные глаза убийц. Люди били друг друга, кололи заточенными основаниями от алюминиевых ложек, резали вены, забивали друг друга смотанными в мокрые полотенца каблуками от башмаков. И он бил. И он колол. По-другому в том месте, в котором волею судьбы он оказался, было нельзя. Или ты — или тебя! Он хотел увидеть дочь, и поэтому выбрал первый вариант. Вернулся домой, она дождалась его. Они долго сидели и молчали на кухне, глядя друг на друга. Он пытался устроиться на работу — но сделать это теперь, после тюрьмы, было не просто. Ночью проработав грузчиком, он утром работал дворником, потом снова шёл разгружать вагоны. Страна горела огнём — всё катилось к чертям, в наступившей всеобщей суматохе, он зарабатывал, как мог. Потом он познакомился с Чехом — тот, тогда ещё, был мелкой сошкой, мотающейся по стране, и скупающей всё, что дёшево можно было купить. Но время шло, и Чех, взорвав своего «бугра» на воровском сходняке, в его собственном доме, занял его место. Он приблизил к себе Николая. По его просьбе, Чех устроил того работать Егерем — официально, для прикрытия перед женой — чтобы та не волновалась за своего мужа. На самом деле, Егерем он был только тогда, когда не надо было выбивать из кого-нибудь деньги, нужные слова, жизнь. У него была тяжелая работа, потому, что то, чем он занимался, часто шло в разрез с его собственными жизненными убеждениями — и ему часто приходилось перешагивать через себя.

«Розыск копателей» — был его последним делом — так он решил для себя, когда Чех собрал всех у себя «на даче», больше напоминавшей роскошную виллу итальянского мафиози. Чех тогда сказал, что на них наехали залётные гастролеры. Наехали по крупному, его бар спалили дотла, убили нескольких пацанов. Нужно было найти этих, — как выяснилось, поисковиков по войне, — найти и прикончить, всего и делов. Притом, самому Егерю было совсем не обязательно нажимать на курок, он мог принудить к этому любого из тех, кто был в его подчинении. Чех пообещал хорошие барыши, и Егерь уже знал, что скопленных денег, с учётом обещанной Чехом суммы, вполне хватит на операцию его дочери. Тогда, он сможет уйти, уехать, навсегда из этого города, вместе со своей семьёй. А там — да хоть грузчиком! Знакомый сослуживец, который непонятным образом нашёл его, — Егеря, — предлагал ему работать вместе с ним — возить из-за границы на фурах разные грузы. И это предложение пришлось ему по душе — крутить баранку в паре с проверенным на войне человеком, намного лучше, чем стрелять, бить, резать. Оставалось сделать одно — порвать с Чехом. Теперь вот его мечта осуществилась — только скопленных денег не хватит, на то, чтобы заплатить за дочь. Что ж, без бугра бригада затрещит по швам, начнётся передел — будет возможность урвать пару десятков кусков зелени. Но есть ещё одно, не решённое, более важное дело. Если Крап жив, — если предположить, что Фриц его не положит, — то от него можно ожидать выполнения его обещаний, касаемых его, Егеря, семьи. Где же он сейчас? Уберут ли его боевики Фрица, или ему самому, Егерю, вновь придется закатать рукава для последнего в своей жизни, кровавого дела?

— Ты жив? — спросил Симак у Димы, лицо которого было покрыто маленькими капельками грязного пота.

Тот разлепил слипшиеся веки, и посмотрел на Симака:

— Нет, Симак, я уже умер.

— Хорош тебе гнать, вот, выпей! — и Симак вжал в его руки полупустую флягу, которую он забрал у Тереха. — Только не увлекайся, там — чистоган! — кивнул Симак на флягу.

— Спасибо! — прохрипел Винт. — Вы извините, что я вас не хотел впускать — просто эта тварь… мне было очень страшно, когда она свалилась на меня, и вцепилась в мою голову. Думал — всё, кончено дело, каюк! И тут я слышу, как в дверь кто-то ломится… я испугался, подумал, что это те твари, которые по лестнице поднимались! Думал, что они вас схавали, и к нам идут!

По его грязной щеке прокатилась прозрачная капелька слезы.

— Всё нормально, друг, выпей, и не парься! Завтра пойдём к выходу! — похлопал его по плечу Симак.

Он почувствовал на себе чей-то взгляд: на него смотрела сидящая на каком-то ящике, Алёна. Он подошёл к ней.

— Ты как? — шёпотом спросила она.

— Нормально! А ты? — так же тихо, спроси он.

— Устала… — девушка опустила голову, пряди её пыльных волос скатились с плеч на лицо.

Симак осторожно поправил их, она подняла голову, какое-то время они смотрели друг на друга, затем он поцеловал её. Потом ещё раз, и ещё, девушка сомкнула руки за его шеей, притягивая его к себе. Сердце в его груди бешено билось, он забыл обо всём, что тревожило его, продолжая этот бесконечно долгий и сладкий поцелуй. За спиной Симака раздалось сдержанное покашливание, он оторвался от горячих и влажных губ девушки. Оглянувшись, он увидел Серёгу. Тот ничего не говорил, и Симак заметил, что за ними наблюдают все, даже Наёмник. Алёна тоже заметила всеобщее внимание, направленное на них, сильнее обхватив Симака за шею, она потянула его вниз, к полу, который был устлан толстым слоем бумаг. Они рухнули вместе на эту подстилку, из когда-то очень важных, документов, дружно засмеявшись, крепко обняв друг друга, — они так и уснули, вдвоём, обнимая друг друга. Левинц, наблюдавший за ними, какое-то время молча сидел — ему тоже сильно захотелось спать. Он подошёл к спящим, и накрыл их своей шинелью. Устроившись в углу, подложив под задницу кипу бумаг, он тоже уснул, опустошённый изнутри событиями этого дня.

Jagd auf Geheimdokumente [71]

Утром, — наступление которого Симак мог определить лишь по стрелкам своих часов, — они вновь вышли вчетвером, — место Афганца в группе занял Курсант Мишин, в руках у которого была винтовка. Они быстро дошли до подвешенного к потолку «аквариума», у лестницы, ведущей к его двери, не осталось ни одной убитой вчера твари — лишь чёрные разводы на полу. Аскет приказал обеспечить ему прикрытие на два-три часа, и полностью погрузился в переведённые Светой схемы. Время от времени из тёмной комнаты доносились непонятные щёлканья и мат Наёмника. Он вышел, спустился по лестнице, матерясь себе под нос, он подошёл к совершенно не заметному люку в полу. Подцепив и выдвинув пальцами металлическую ручку, он открыл люк. Некоторое время он изучал его содержимое, затем уверенно опустил внутрь свою руку, и дёрнул за какой-то рычаг. В помещение что-то глухо клацнуло. Раздалось пощёлкивание спрятанных в металлических коробах реле. Наёмник закрыл люк, и быстрым, спортивным шагом поднялся к пульту. Прошел час. Трое парней, вжавшихся спинами в стёкла командного пункта электростанции, стояли молча, изредка включая фонарь, и молча водя круглым пучком света по тёмным углам огромного зала. Раздался глухой стук, похожий на тот звук, который слышался из-за стены при открытии брони двери, ведущей из охранного помещения в лабораторию. Что-то сильно загудело — словно запущенный электрический мотор, большой мощности. И вдруг — в комнате появился свет, вначале тусклый, затем яркость света увеличилась, и в помещении стало совсем светло, словно днём. За несколько дней пребывания почти в полной темноте, глаза отвыкли от света, и теперь все жмурились, будто бы смотрели на солнце, только что проснувшись. Так случилось, что Симак проморгался раньше остальных, — и первым увидел стоящее на двух ногах существо. Казалось, что это был обугленный, ссохшийся человеческий труп. Уродливое тело было матово-чёрного цвета, в темноте различить его было бы очень трудно — это была именно та тварь, которая вчера напала на Афганца. На чёрном теле выделялись глаза, похожие на глаза мухи — только у этой твари они были намного крупнее. Порождение ада стояло у подножья лестницы, по её позе Симак понял, что тварь готовится к прыжку. И в тот же миг, словно прочитав мысли разгадавшего тайный замысел человека, она прыгнула — Симак в тот же миг нажал на курок. Он давил на спуск, секунды слились в минуты, существо приближалось к ним, пули отлетали от её тела в разные стороны, и со свистом хаотично рикошетили по всему помещению. Летящую на них тушу отбросило назад одновременно с тем, как автомат Симака сухо клацнул бойком. Магазин его автомата был пуст. Отброшенная силой ударяющихся о тело путь, тварь проскользила по грязному полу с десяток метров, затем неестественно быстро поднялась на четыре конечности, и так же быстро бросилась обратно — к лестнице. Грохнул выстрел, прямо у самого уха Симака, и от этого неожиданного выстрела из глаз посыпались искры — словно от боксёрского, хорошо поставленного удара. «Комар», залетевший в ухо, заглушил своим писком все остальные звуки. Но Симак видел, как плоть существа поглотила выпущенную в неё пулю, как из затылка уродливой головы вылетели куски чего-то черного, мерзкого, словно желе забрызгавшего пол вокруг поверженного мутанта. Симак покосился вправо — и увидел ствол «М-98», затем, развернувшись корпусом тела назад, он увидел Курсанта, припавшего правым глазом к оптическому прицелу. Тут же стоял Беркут — он ещё не мог прийти в себя от яркого света, заполнившего помещение. Симак понял, с момента, когда загорелся свет, прошел лишь миг. Дверь открылась резко. Из металлической рамы вылетел последний осколок пыльного стекла, сломанным зубом торчащий из рамы, — и со звоном рухнул на железный помост, разлетевшись вдребезги. Некоторое время слышалось, как осколки этого «зуба» стеклянным дождём падают на пол под ними, и казалось, что все собравшиеся здесь напряжённо вслушиваются в звон падающего, и бьющегося на мельчайшие части стекла.

Существо, похожие на обгоревший труп, с уродливой, вытянутой в длину мордой и глазами насекомого, лежало с открытой пастью. Тёмно-жёлтые клыки, торчащие из пасти, были остры, словно стальное полотно ножа. Тело уродца было покрыто подобием матового панциря, прозрачного цвета, под ним виднелась редкая чёрная шерстка, клочьями торчащая из такого же чёрного тельца. На поверхности защитного панциря виднелись белые пятна, казалось, что это причудливая окраска, наподобие зимнего камуфляжа. Но присмотревшись, они поняли, что это следы от пуль, выпущенных по твари. Притом, некоторые пятна были блёклыми, и покрыты какой-то тёмно-жёлтой слизью.

— Это вчерашние следы от пуль Афганца! — пояснил Наёмник, сковырнув слизь стволом автомата. — Видать, у твари необычно быстрая регенерация повреждённых участков ткани!

Прямо во лбу была видна маленькая круглая дырочка, вокруг которой по панцирю расползлось белое пятно. Кусок панциря с затылочной части головы был вырван, вместе с чёрным куском волосатой плоти. Края выломанной части панциря были так же покрыты чем-то белым, словно мелкими трещинами повреждённого триплекса.

— Молоток! — молвил Беркут, оглядывая распластанное тело урода на полу.

— Это тот, который вчера убил Афганца; — уверенно сказал Аскет. — Ты отомстил за него, теперь его душа будет спокойна!

* * *

Курсант не смог сдержать улыбки, услышав одобрительные слова от скупого на похвалы Наёмника, и от молчаливого Беркута. С картинной лихостью он передёрнул затвор, дослав патрон, с лязгом хорошо смазанного механизма, вошедший в патронник.

— Как ты это сделал? — спросил у Наёмника Симак, многозначительно посмотрев наверх, слегка щурясь.

— Ловкость рук, и никакого мошенничества! — ответил за Наёмника Беркут.

— Типа того; — подтвердил Аскет.

Из недр подземки донеслись отдалённые радостные возгласы — это их оставленная в боксе команда ликует, при виде появившегося света. Что-то загудело, защёлкало, помещение наполнилось многообразием звуков, словно бы ожило нечто гигантское; невидимый организм большого существа, внутри которого они находились, заработал. Беркут подошёл к валяющемуся пулемёту, хозяина которого вчера утащила эта тварь, которая теперь тоже сдохла, и теперь уже не сможет причинить никому вреда. Он осмотрел оружие. Пластмассовый корпус фонаря наполовину вплавился в ствол, и теперь казалось, что пластмассовый фонарь, и увесистый стальной пулемёт — одно целое.

— Заклинило последний патрон! — сказал Серёга.

— У нас нет таких патронов, поэтому этот пулемёт для нас теперь бесполезен! — сказал Аскет. — Оставьте его тут!

Серёга поднял тяжёлую «машинку», и засунул её ствол промеж прутьев лестницы. Надавив всем своим весом на корпус пулемёта, он добился того, чтобы ствол его изогнулся.

— А это, чтобы этот «ПКМ» не повернулся в наши спины!

— Что за патроны у тебя? — спросил Наёмник у Курсанта, с интересом разглядывающий входное отверстие пули, на панцире твари.

— Не знаю, какие взял! — ответил тот.

— Выщелкни патрон! — сказал Наёмник, не отрываясь от пристального изучения поверженного существа.

Мишин дёрнул затвор, о пол стукнулся вылетевший патрон. Наемник поднял его, поднёс к самому лицу.

— Где ты его взял?

— Там их много было. Мне Левинц дал винтовку, отвёл меня на склад, и сказал, чтоб я сам набирал себе патроны. Я принялся набивать пачками с патронами свой рюкзак, но увидел в углу разорванную картонную упаковку, из которой вывалилось несколько патронов с хромированными пулями. И я решил поменять патроны с пулями покрытыми медью, на эти, хромированные.

— Хорошее решение! — заметил Аскет. — Это бронебойные, со стальным сердечником во всю длину пули — только не понятно, почему на них нет соответствующей окраски. Хорошие пульки, такими и терминатора с одного выстрела можно остановить.

Серёга усмехнулся:

— Ты не клептоман, случаем? — с доброй улыбкой спросил он у Курсанта.

— Да пошёл ты! Просто увидел патроны с необычными пулями, и решил их взять, вот и всё! — отмахнулся от Беркута, словно от назойливого насекомого, Курсант.

Они вернулись в бокс, в том момент, пока они доедали остатки провизии, где-то в помещении гулко хлопнул взрыв — взрывная волна невидимым ветерком прошлась по коридорам, поднимая пыль с пола.

— Это ещё что? — спросил Симак, небрежно отбросивший в сторону котелок с кашей, которая рассыпалась на бетонном полу.

Он быстро схватил автомат — так же поступили Аскет, Терех и Беркут. Курсант слишком сильно оголодал, и не смог оторваться от душистой, с тушёнкой, гречневой каши. Он лишь стал с непостижимой скоростью махать ложкой, давится, но всё равно упорно впихивать в себя еду. Вчетвером они выбежали в коридор, и по голосам, доносящимся из вертикальной шахты, они всё поняли. Фрицу удалось пробить завал, либо он нашёл вентиляционный колодец, ведущий наружу.

— Что делать будем? — опустив ствол автомата, как-то буднично спросил Терех, будто вопрос стоял так: «пойдём сегодня в бар, или нет».

— А ничего! — ответил Аскет. — Они нас не достанут, лестницы то нет!

— Если они спустятся по верёвке? — спросил Сергей.

— Могут! — согласился Наёмник, подумав несколько секунд.

— Предлагаю поставить тут пулемёт! — сказал Беркут. — И посадить одного человека рядом с пулемётчиком, для подстраховки.

— Разумно! — согласился Аскет. — Ты за пулемёт и сядешь, а Мишин пусть тебя прикрывает! — он немного подумал, затем добавил: — Отставить. Мишин нам будет нужен там — его винтовка с бронебойными пулями может нам ещё пригодится! Винтовка пусть теперь у него будет — раз уж он оказался таким классным стрелком! Прикрывать тебя будет Левинц, с автоматом.

— Что если к нам подкрадётся та тварь, с пуленепробиваемым панцирем? Чем от неё отбиваться? — спросил Беркут, не возражавший против назначения.

Было видно, что за время, проведённое в Городе Фрица, он привык исполнять команды, не обсуждая.

— К «шмайссерам» много боеприпасов? — спросил Аскет, после минуты раздумий.

— Полно! — ответил Беркут. — У каждого в рюкзаке по две-три пачки. Да и так, россыпью — килограмм десять будет.

— Отлично. Тогда так, Симак и ты, Терех — вы тут побудьте, на случай. А мы пока сходим с Серёгой за пулемётом, заодно устроим ревизию боеприпасов.

Они ушли, глухие удары толстых подошв о бетон долго ещё раздавались в освещённом жёлтым светом коридоре. Симак и Терех остались одни.

— Должно быть, свет загорелся и там! — Егерь кивнул головой вверх.

— Скорее всего; — устало ответил Симак.

Терех погрустнел. Минут десять они сидели в полной тишине.

— Ради чего? Ради чего всё это? — вдруг неожиданно громко, вскрикнул Егерь.

Симак от неожиданности даже отскочил в сторону.

— Какого хрена нам тут надо? Гибнуть ни за что, ради какой-то мрази, ради Фрицев, Чехов и Крапов, которые через день и не вспомнят, кто такой Андрюха Афганец! Ради какого-то Наёмника, зэка и мясника, «КГБэшника» в шкуре вора, или вора в шкуре «КГБэшника»! Какого хрена мы тут делаем? А, Симак, ты мне можешь на это ответить?!

Видимо воспоминания об Афганце дернули натянутую до предела струну в душе этого человека, и его прорвало, как прорывает переполненную водою дамбу. Симак молчал.

— Молчишь? А я тебе скажу, ради чего! Ради бабла, всё ради сраных бумажек, которыми Афганец даже подтереться теперь не сможет! И я тоже ради них полез в эту кашу! Всё эти деньги, будь они прокляты! Раньше мы воевали за Родину — она у нас была. А теперь мы за кого воюем? За какие-то листы крашенной бумаги? Я не хочу так жить, я не хочу быть наёмником, готовым за деньги унижаться и выполнять чужие приказы, против которых твоё нутро, твоя сущность! Теперь нет Родины, есть страна, Федерация, — мать её, — где каждый сам за себя, как волки в лесу живём — кто слабее — того и в расход! И своих ведь бьём, наших, может убитые нами люди — наши родственники через колено, — мать их! Раньше страной правили, помнили, что от их действий зависит миллионы жизней и судеб, а теперь что? Теперь каждый думает о себе, о деньгах этих!

— Но ты же сам сюда пришёл? — сказал Симак. — Никто не заставлял же!

Егерь сел.

— Пришёл, — согласился он, сбавив тон. — А куда мне ещё идти? На работу, которой просто нет? Ждёшь, пока освободится место у станка, и вкалываешь за копеечную зарплату, оставляя всё своё здоровье у этого проклятого станка. А тот, кто руководит тобой — пухнет от жира, день ото дня. Он тратит деньги, чтобы набить до отказа своё пузо икрой — потому, что хлеб для него уже не еда! А потом он тратит деньги на то, чтоб врачи вырезали нажитый жир, поправили заплывшее лицо, вылечили геморрой в жирной заднице. Его дети получили от своего родителя карт-бланш на жизнь, и вправе творить, что вздумается. Их с детства учат, как грабить нас, простых людей, как делать так, чтобы мы не доживали до своих пенсий, чтоб наши дети не знали ничего, кроме шлака, которым им забивают голову с телеэкранов и интернетов! Чтоб они были рабами — как и мы! Чтоб всю жизнь рвали жопу за подачку, которой едва хватает на жизнь. Раньше в стране жили граждане, товарищи, а теперь — телезрители, потребители и пользователи, — мать их!

— Всё это было и раньше, только всё это по-другому называлось!

— Что было раньше? Тебе годов самому сколько? Ты там был? Ты видел, как было? Ну вот и молчи тогда, когда речь заходит о том, чего ты не знаешь наверняка! Раньше, если ты работаешь — то ты в почёте, раньше по ящику вместо голых бабьих жоп показывали героев труда, которые были обеспечены государством всем необходимым. Случись у тебя беда, болезнь — тебя вылечат и, зная это, людям жилось легко — они были уверенны в завтрашнем дне! Денег хватало на семью, и ещё оставалось на кабак, и на прочие радости жизни. Денег было много — даже тратить было не на что: продукты копеечные, — а всё остальное тебе государство бесплатно выдаёт! Машину — ну тут да, люди стояли в очередях. Но разве в этих машинах есть счастье человека и его свобода? А что теперь? Ты можешь легко купить машину, но заплати за страховку и прочую трехомудию, заплати за бензин, который выкачивают из нашей земли, и продают нам по экспортным ценам, словно мы — не хозяева этой нефти! Это тоже самое, что поставить счётчик на деревенский колодец, и брать мзду за каждый литр воды. Нефть — она наша, народная, общая, и впаривать нам её по экспортным ценам — это перебор. Везде кидалово, каждый думает о том, как объегорить друг друга. И со станка меня сняли — ты воевал, проливал кровь за Родину, рисковал жизнью, убивал врагов — а тебе говорят: «вы нам не подходите из-за судимости». И смотрят на тебя, как на второсортную колбасу с истёкшим сроком годности: мол, что стоишь, проваливай, нам «Чичи» не нужны — вы все отморозки и бандиты. Я ему съездил тогда, с ноги, — он, эта падла очкастая, несколько раз перевернулся, пока башкой в шкаф не упёрся. Думал «закроют», второй раз — но обошлось, очкарик не побежал заяву катать. Грузчиком работал — куда деваться, жену с дочкой кормить чем-то надо! Чех сам ко мне подкатил с предложением. Тут дочь заболела, лечить её — денег не было, и я пошёл к Чеху. Так я тут оказался. Дочь болеет до сих пор, нужна операция, на которую я коплю деньги и, получив расчёт за эту лесную вылазку, я мог бы помахать рукой этому ублюдку Чеху. Ну да что теперь — его уже и нет, но его место быстро займёт точно такой же ублюдок, например, Шкас.

Спорить с Егерем не хотелось, сейчас он был на взводе, да и мужик он был правильный. За спинами раздались шаги — это шёл Серёга с «машиненгевером» в руках, и Левинц.

— Что за шум? — бодро поинтересовался Борис. — А драки нет! — добавил он, усаживаясь на принесённый им ящик из-под письменного стола.

— Что решили, с патронами? — спросил Симак, проигнорировав его замечание про шум.

— Наёмник нашёл бронебойные! — отозвался Серёга, устраивая свой пулемёт на полу. — Со стальным сердечником, бронебойно-зажигательные — то, что доктор прописал!

— Немцы такие делали, под парабеллум? — удивился Симак.

— А то! — подтвердил Серёга. — Аскет молоток — он подумал, что если у немцев были патроны с бронебойными пулями для винтовок, то должны быть и для автоматов. Из патронов «9х19» мы выгребли все, что было на складе. Из них половина оказалась со сталью внутри. У них головки пуль чёрные, с красными поясками!

— Симак, не бзди, мы выпотрошим этих тварей! — заявил Левинц. — Пусть только сунут сюда свои «шнобели»! — он снял с плеча немецкий автомат, и протянул его Тереху, вместе с несколькими зажатыми в руке обоймами.

— А этот куда? — спросил Егерь, подняв с пола свой «Калаш».

— К нему патрон почти не осталось. Можно его выбросить! — посоветовал Борис.

— Да, — вспомнил Беркут, — Мишин здесь остается, на случай — Аскет так решил. Вы пойдёте втроём!

Симак и Терех вернулись в бокс, в котором царила суета: Наёмник собирал вещи, Курсант ему помогал. Винт лежал, прислонившись к стене, и с безразличием наблюдал за сборами.

— Если что, — говорил Наёмник Алёне, — Идите за нами, к электростанции. Коридор, ведущий от шахты до двери в помещение электростанции, можете взорвать.

— Мы надолго? — спросил Симак, приблизившись к Наёмнику со спины.

— На сутки, это в худшем случае. А так, за половину дня попробуем управиться! — бодро добавил он, словно речь шла о малозначимом спортивном мероприятии. — Вот, здесь все оставшиеся трофейные патроны, под твой «Калаш»! — он протянул Симаку небольшую картонную коробку, до половины заполненную нужным боеприпасом.

Они вышли втроём — Аскет, Симак и Терех. Им предстояло найти альтернативную дорогу на нижние уровни — на те уровни, на которых должна была находиться так необходимая Наёмнику, установка «Х-2». Но главной целью, конечно, был поиск вентиляционной штольни, которая должна была вывести людей на поверхность. Вот они уже прошли залитое светом большое помещение электростанции, и упёрлись в незапертую дверь, за которой оказалась просторная комната, пустая и пыльная. На потолке, покрытым изъеденной влажностью извёсткой, было закреплено восемь красивых, в латунных абажурах, ламп. Корпуса абажуров были покрыты зелёной патиной, из-под которой, местами, поблёскивала потускневшим золотом, латунь. Из восьми ламп, горели только три — одна из которых лишь слабо помигивала. Несмотря на это, жёлтого, ржавого света, которые отбрасывали работающие лампы, вполне хватало для того, чтобы можно было достаточно подробно разглядеть помещение. На стенах справа и слева висели огромные зеркала, в красивых рамах, — покрытые толстым слоем пыли. Зеркало на левой стене было расчерчено паутиной трещин, и залито засохшими брызгами чёрного цвета. Помещение было глухо, и не имело дверных проёмов — если не считать той двери, через которую они вошли, и четырёх дверей, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга, на фронтальной стене. Створки дверей были отделаны позолотой, и выглядели довольно респектабельно, если не считать слоя пыли и грязи. Дверцы крайней левой двери были криво распахнуты — будто бы кто-то с силой выломал их, чтобы попасть в это помещение. Это были двери лифтов. Да, видимо это и были те самые лифты, о ремонте которых говорилось в немецкой ведомости. Чёрные, маслянистые разводы на полу, вели именно к этим раздвинутым в стороны дверям. Симак заглянул в шахту, посветил туда своим фонарём. Самого лифта видно не было — лишь размочаленный обрывок толстого троса, чуть покачивавшийся перед его лицом, многозначительно намекал на то, что этот лифт больше никогда не заработает.

— Что там? — тихо спросил Аскет, вслушиваясь в изредка доносившиеся из недр шахты стуки.

— Глушняк! — отозвался Симак.

Терех нажал на одну из кнопок вызова лифта — для каждой двери она была своя. Позолоченная, холодная кнопка с тихим скрипом провалилась под пальцем Егеря, и тут же над дверями лифта загорелась тусклым, красным светом, лампа. Глухо грохнув противовесом в недрах шахты, лифт заскрипел более полувека простоявшим без дела механизмом. Кабина медленно понималась, слышался скрип и гудение моторов. С каждой секундой скрип и скрежет становился всё громче, пока наконец, лифт не остановился на нужном этаже. Красная лампа, горевшая над дверями лифта, погасла — и вместо неё загорелась зелёная. Послышалось какое-то щелканье — казалось, что лопнул какой-то ремень, и теперь раскрученный мотором шкив, молотит обрывками ремня по каким-то деталям. Стало понятно — в механизме, который должен был открывать двери, что-то не сработало. Чтобы открыть их пришлось приложить не малые усилия троих здоровых мужиков. Наконец, они справились с дверьми, которые удалось раздвинуть — притом, громкий звук — ушедшего в разнос шкива, с обрывками ремня, — резко исчез, и в помещении вновь стало тихо. Перед ними была освещенная мигающим, жёлтым светом, кабина лифта. Стены были отделаны каким-то материалом, похожим на покрытое лаком, дерево. На левой стене висел блок с кнопками этажей, выполненный из, — всё той же, — латуни. В самом верху блока мигала зелёная лампа. Прямо перед ними было большое, во всю стену, потрескавшееся зеркало, перемазанное следами почерневшей крови. В центре зеркала выделялся эпицентр, из которого расходились во все стороны трещины. Это было пулевое отверстие. Дыра от пули была залита жижей — казалось, что кого-то вырвало прямо на зеркало. Сверху на зеркале люди различили надпись, написанную судя по всему пальцем, перемазанным кровью: «Stirbt Der Führer».

— Что это значит? — спросил Терех у Симака.

— Вроде как «умри, Фюрер»! — тихо ответил тот, опуская глаза всё ниже.

На полу валялась небольшая чёрная кучка, похожая на высохшие испражнения. Наёмник, увидевший кучу одновременно с Симаком, сразу шагнул в кабину лифта, присел, и принялся копошиться в мерзком тлене. Он тут же извлёк оттуда пистолет «Luger P-08». С усилием вытащил пустой магазин, покрутил в руке, и бросил в щель шахты. Затем попытался оттянуть затвор пистолета — но видно было, что механизм проржавел, и его заклинило. Пистолет отправился вслед за магазином. Какое-то время, из шахты доносился стук — пистолет, в полёте задевал о выпирающие части вертикальной шахты. Аскет снова погрузил свои руки в чёрную кучку, вытащил из неё слипшуюся, чёрную книжицу — видимо, это было удостоверение застрелившегося здесь много лет назад человека. Удостоверение слиплось, и одеревенело — раскрыть, и прочитать что-либо не представлялось возможным. Удостоверение постигла участь пистолета. Наконец Аскет нашёл то, что искал — он нашёл ключ, точно такой же по виду, какой был у «трупенфюрера», которого они расстреляли из пулемёта в главной шахте.

Наёмник распрямился, продемонстрировал ключ присутствующим, затем убрал его в один из своих многочисленных карманов. Ссохшиеся останки человека, которого видимо прямо здесь сожрала какая-то тварь, он небрежно сгрёб ногой, в щель между лифтом и посадочной площадкой.

— Ну что, так и будем стоять, или поедем уже? — с нескрываемым нетерпением, спросил он.

Мужчины молча вошли в кабину лифта. Аскет тут же нажал на кнопку с цифрой «27» — но… мигающая зелёная лампочка на секунду погасла, мигнула красная. После чего вновь замигала зелёная. Аскет нетерпеливо оглядел присутствующих, словно бы в том, что управление лифтом не слушается его, были виноваты именно они.

— Что, другой лифт будем пробовать? — спросил он.

— Смотри, это не под ключ скважина? — спросил Терех, указывая на углубление внизу панели.

Аскет достал свой трофейный ключ, вставил его в углубление, и повернул. Зелёная лампочка перестала мигать, и теперь горела ровным светом. Аскет тут же повторно вжал в панель нужную кнопку. Рядом с ней загорелась зелёная лампочка, и так же на панели загорелась ещё одна лампа — красного цвета — она загоралась напротив кнопки каждого последующего, проезжаемого ими этажа. Свет в кабине мигнул, двери со скрежетом разрываемого на куски листового металла закрылись, свет мигнул ещё раз, кабина ощутимо дёрнулась, и они поехали вниз.

* * *

Механизм лифта скрипел, кабину ощутимо кидало из стороны в сторону. Она то ползла вниз, то на мгновенье замирала, повиснув над пропастью. Затем вновь резко, будто срываясь с невидимого тормоза, летела в свободном падении какое-то время вниз, затем резко уперевшись во что-то, снова медленно ползла, скрипя ржавыми тросами и шестернями. Свет мигал, то загорался, то мерк на несколько секунд. Кабину начало сильно раскачивать, так, что сжавшиеся в ней мужчины упёрлись руками в стены. Наконец, когда раскачивание достигло своего апогея, кабина лифта сильно стукнулась боковой стенкой, видимо, о стену шахты, и сильно накренившись набок, замерла. От удара потрескавшееся зеркало с грохотом осыпалось на пол. Скрежетания и скрип механизма стихли, и в наступившей тишине звук выдыхаемого из лёгких воздуха показался оглушительно громким. Егерь включил фонарь, и попытался открыть двери. К нему присоединился Симак и Наёмник, и общими усилиями им удалось отодвинуть одну из них. Посветив в щель, они увидели, что висят над пропастью. Что-то случилось с механизмом, приводившим кабину в движение, и теперь они в любой момент могли провалиться вниз. Наёмник протиснулся в щель, раздвинув двери шире своими плечами. Кабина при этом опасливо дёрнулась, и накренилась ещё сильнее. Аскет прыгнул, зацепившись за железную скобу на стене шахты. Эта скоба была одной из ступеней аварийной лестницы, и находилась в метре от повисшей над пропастью кабины. Зацепившись за скобу, он спустился вниз, до ближайших дверей. Минут пять он возился с механизмом двери. Симак и Терех тем временем, приготовились к стрельбе — мало ли что может быть за этой дверью? Наконец, лязгнув металлом, механизм поддался. Наёмник потянул створку двери на себя, как вдруг в образовавшуюся щель между дверей просунулась мерзкая морда с красными глазами-виноградинами. Тварь широко раскрыла оказавшиеся несоразмерно большими челюсти, Аскет отшатнулся, тут же убрав руку, которой он держал дверь. Пасть твари с костяным стуком захлопнулась, в сантиметре от руки Наёмника. Дверь, под давлением скрытых пружин, тут же захлопнулась, зажав шею твари. Симак и Терех не стреляли — каждый боялся, что выпущенная им пуля может угодить в Наёмника — и даже небольшого, касательного ранения будет достаточно для того, чтобы тот отпустил спасительную скобу, за которую Аскет держался одной рукой. Но теперь, Наёмник отстранился, предоставив возможность огневой поддержки друзьям. Первым выстрелили Терех — его пули угодили точно в цель. Мерзкая морда с неприятным чваканьем поглотила свинец, наполнив шахту предсмертным визгом. Тут же последовала короткая очередь из «АКСУ». Аскет, воспользовавшись передышкой, достал из кобуры «Walther P-38», уперев ствол в изуродованную морду несколько раз подряд нажал на спуск. Чёрные ошмётки забрызгали запылённые двери лифтовой шахты.

— Какой это этаж? — спросил Симак.

— Двадцатый! — ответил Аскет, прочитав цифры, выведенные белой краской на бетонной стене.

— Ёптэ, семь этажей лезть по этой лесенке? — возмутился Егерь, и кабина лифта, словно отреагировав на его слова, вновь дрогнула, не хорошо накренившись, просев дверями вниз. Перекатываясь по грязному полу, со стеклянным звоном осколки зеркала полетели в бездну.

— Придётся! — сказал Симак, уступая дорогу Егерю.

Тот резко оттолкнулся ногами, и прыгнул к стене, от толчка его ног кабина сильно закачалась, что-то сильно заскрипело, и лифт, сорвавшись с невидимого препятствия, с грохотом полетел вниз, вместе с оставшимся внутри человеком. Кабина в полёте несколько раз перевернулась, и Симак чуть было не вылетел через всё ещё открытые двери. И тут кабина, наткнувшись или зацепившись за что-то, вновь застряла в шахте, буквально на долю секунды, и затем с грохотом провалилась в бездну. Этого мига Симаку хватило для того, чтобы не задумываясь более ни на секунду, выпрыгнуть из убийственного лифта. Зацепившись пальцами за порог дверей шахты, он повис на руках, вжавшись в стену. По телу струился пот, его лицо горело от внутреннего жара, который наполнил его вследствие небывалого выброса адреналина. Руки, которыми он держался за удачно подвернувшийся порог, жгло от сильной боли. Он проводил взглядом, удаляющийся во тьме, развалившийся на куски, искрящий короб. Затем услышал нарастающий грохот, словно бы сверху приближался на огромной скорости локомотив. Вдалеке на стенах шахты горели несколько ламп, которые осветили сорвавшийся противовес лифта. Тяжелая бетонная плита, скреплённая в стальной короб, сметала всё на своём пути: тросы рвались словно трухлявые канаты, скобы лестницы вырывало из стены, и они летели вниз вместе с кусками бетона. Он резко подтянулся, и принялся с силой разводить двери в сторону, но их словно бы заклинило. Грохот нарастал, и становился оглушительным. Симак посмотрел на механизм замка дверей, покрывшийся слоем многолетней пыли, и в долю секунды сообразил, как разблокировать двери. Ему повезло, что не высоко над ним работала одна, из не многочисленных ламп освещения шахты — и этот свет помог ему разобраться в механизме. Он дёрнул одну из пружин, дверь поддалась и отъехала в сторону. В этот момент сильно хлопнуло снизу — это короб лифта ударился о дно лифтовой шахты. «Значит, дно в этом сооружении всё-таки есть» — промелькнула в голове Симака несвоевременная мысль. Он поднял на секунду глаза — и увидел огромный ком пыли, метрах в сорока от себя, который нёсся с огромной скоростью. Симак только и успел, что протиснуться в тонкую щель, как неведомая сила, разогнавшая противовес, словно взрывная волна втолкнула его на этаж. Его отшвырнуло с такой силой, что тело его, пролетев несколько метров, впечаталось в стену. Он упал на пол, сильно болело плечо, на котором минуту назад ещё висел автомат. Теперь автомата не было. Этаж, на котором он оказался, был слабо освещён жёлтым светом единственной работающей лампы; комната, точно такая же, как и та, с которой они делали посадку в лифт. Он поднялся на ноги, отряхнулся, оглядел помещение. Бросилась в глаза часто мигающая кнопка вызова лифта. Помещение заполнилось пылью, хлынувшей облаком из дверей шахты. Рюкзак с едой, так же, как и автомат, сорвало, и теперь он остался без запаса продовольствия и без оружия. Один. Единственное оставшееся у него оружие — это нож, который он носил за голенищем ботинка. Горечь потери оружия, тут же заменила радость того, что он выжил. Из такой ситуации, возможность выбраться живым, была ничтожно мала.

— Я жив! — в голос сказал он себе.

Но тут же его посетила другая мысль — что без оружия, это ненадолго. Руки сильно жгло — он заметил, что его ладони покрыты сеткой кровоточащих порезов. Плечо горело — словно бы его стукнули палкой. Наверное, «Калаш» зацепился за несущийся противовес стволом, и его потянуло вниз, вместе с Симаком. Но то ли карабин на ремне не выдержал, — то ли сам ремень просто лопнул. В любом случае, след на теле от этого ремня долгое время будет напоминать ему о произошедшем. «Хорошо, что хоть удар о стену не причинил никаких видимых повреждений, травм, — думал он, — Интересно, живы ли остальные?»

Над распахнутой дверью, из которой всё ещё шла пыль, и доносился чудовищный грохот, он увидел цифру «27». Симак выругался, поскольку, особого желания разбираться в «тёмных делах» заброшенной секретной лаборатории, у него не было. Ему просто хотелось поскорее выбраться на поверхность — и вывести других. Он дождался, пока грохот стихнет, затем просунул голову в шахту, посмотрел наверх. Сверху он увидел луч фонаря, щарющий сквозь плотное облако пыли по стенам.

— Мужики, вы как? — крикнул он в шахту.

— Нормально! — услышал он голос Тереха. — Живы. Как сам?

— Автомат вместе с рюкзаком ушёл вниз! — ответил он.

— Ты на каком этаже? — поинтересовался Наёмник.

— На двадцать седьмом! — ответил Симак.

— Слушай, не уходи никуда, мы попытаемся спуститься к тебе! — крикнул Аскет.

«Вот возьму, всё брошу, и уйду!» — подумал Симак.

Через некоторое время шахта вновь наполнилась звуками — ожил соседний лифт, один из двух оставшихся. Через минуту двери соседнего проёма со скрипом разъехались в стороны, и в помещение вошёл Егерь с Наёмником.

— Мы-то, признаться, думали что всё… — говорил Терех… — Нет больше пацана! Думали, улетел ты вместе с кабиной! Как тебе удалось выбраться, ведь я видел — лифт летел без остановок!

— Нет, он на секунду остановился, и в этот момент я и спрыгнул! Зацепился за порог, и успел перепрыгнуть на этаж, до того, как этот противовес пролетел мимо меня.

— Красиво! — почёсывая нос, проговорил Егерь. — В рубашке ты родился!

* * *

Двери лифта, на котором они приехали, закрылись неожиданно резко — от сопровождающего действие механического звука, все трое вздрогнули.

— Куда теперь? — спросил Симак, уставившись на Наёмника.

— У нас одна дорога! Вперёд и прямо! — торжественно провозгласил он.

Теперь, когда гул в ушах — оставшийся после аварии в шахте — стих, Симак различил отчётливые потрескивания, которые походили на звуки искры, при тесте свечи зажигания. Ещё такие звуки можно было услышать, находясь под высоковольтной линией электропередачи, в жаркий день.

— Что это за треск? — спросил он, конкретно ни к кому не обращаясь.

— Не знаю, но всем быть наготове! — сказал Аскет. — Симак, доставай ствол!

— Нет у меня ствола! — ответил тот.

— Пистолет где?

— В рюкзаке…

— Да-а… — задумчиво протянул он, и достал из своей кобуры «Walther P-38»:

— Вот, держи!

— Спасибо! — поблагодарил Симак, принимая увесистый пистолет.

Симак и Терех заняли позиции по бокам от Наёмника; тот же, подошёл к единственной двери, и не сильно повернул её ручку. Тихо щёлкнул какой-то скрытый механизм, но дверь не открылась.

— Ключ попробуй! — посоветовал Егерь.

Аскет поискал глазами место, куда бы можно было приложить ключ — и нашел его. В стене была небольшая выемка, и замочная скважина для спецключа. Он вставил ключ в скважину, и чуть провернул его — но ничего не произошло. Дверь по-прежнему была заперта.

— Другой ключ попробуй! — посоветовал Терех.

Наёмник достал тот ключ, который они подобрали на несуществующей ныне, лестнице. Что-то лязгнуло, внутри двери. Он дёрнул ручку. Дверь подалась вперёд. Они оказались в небольшом, но в то же время довольно вытянутым в длину, помещении. Комната была подсвечена светом ртутных ламп, со слабым гудением мигающих во встроенных в потолок плафонах. По бокам, у стен, стояли кожаные кресла, покрытые солидным слоем пыли. Несколько небольших, лакированных столиков, на которых под слоем той же пыли, по очертаниям, угадывались сложенные в штабель книги. В нос ударила вонь, знакомая каждому из них — пахло разрядами статического электричества. Стены были перемазаны почерневшей от времени кровью, на полу валялись сёкла, какие-то вещи. На стенах висели забрызганные россыпью чёрных капель, картины. Огромных размеров аквариум, стоявший в центе вытянутой в длину комнаты, был пуст. В нескольких местах, его толстые стёкла имели пулевые отверстия. На сером дне аквариума лежали скелеты, судя по виду, диковинных рыб, а так же в нём были ссохшиеся водоросли, походившие сейчас на высохшую половую тряпку. Одно стекло, с торца аквариума, было выбито, и из-за острых, пыльных стеклянных зубьев, на пол свисала прядь иссохших водорослей. Толстые осколки неприятно хрустели под ногами, разбавляя призрачное пощёлкивание и гудение ламп скрежетом стекла под подошвами ботинок. Один из плафонов был выдран из потолка, и теперь висел на проводах, еле заметно покачиваясь. Лампы, находившиеся в нём, всё ещё горели — и свет их неприятно-ярко светил прямо в лицо. Одно кресло было перевёрнуто — будто бы кто-то пытался забаррикадироваться в этой уютной когда-то комнатке — но баррикада не выдержала натиска — и дверь, которая теперь была перед ними, всё же открылась, впустив с помещение нечто… что, скорее всего, и погубило забаррикадировавшегося здесь бедолагу…

— Дверь на мушке! — скомандовал Аскет, направляясь к двери.

Для того чтобы открыть эту дверь, им не пришлось использовать ключ. Дверь не имела замка. Открыв её, они оказались в большом помещении, с множеством дверей. Помещение было освещено красным, мигающим светом. Под потолком мерцали круглые, красные, тревожные маячки. Над входом в первую от них дверь тревожно помигивала табличка: «Achtung aktiviert Х-1». Пол был устлан затоптанными бумажными листами, испещрёнными мелким шрифтом. Дверь, над которой мигало табло, была изодрана — и стало понятно, что сами двери сделаны из металла, облицованным деревом. Казалось, что с этой двери наружную облицовку что-то содрало огромными когтями. Наёмник шагнул вперёд, и тут ощутил под своими ногами кругляши стрелянных, пистолетных гильз. Он вгляделся в помещение, и рассмотрел множество пулевых отверстий на стенах.

— Идём туда! — сказал он, кивнув на дверь с тревожным предупреждением.

Дверь была заперта. Он отыскал место, куда нужно было вставить ключ — но не один из двух ключей не подошёл. Наёмник в нетерпении сдёрнул со спины рюкзак, и извлёк из него взрывчатку.

— Всем отойти! — крикнул он, прилаживая брикет к рукояти на двери.

Симак и Терех отбежали в помещение с аквариумом, тут же за ними влетел и Наёмник. Только он затворил за собой дверь, как в тот же миг раздался грохот. Дверь, которую только и успел закрыть Аскет, вынесло, вместе с петлями. Она гулко грохнулась о пол, подняв с пола облако пыли. Помещение, залитое красным светом, было наполнено дымом от сдетонировавшей взрывчатки. Они прошли вперёд, не обращая внимания на удушливый толовый смрад, наполнивший холл.

Дверь с тревожным предупреждением была распахнута настежь. В помещении горел яркий, ослепляющий свет. Они прошли в зал. Это был командный пункт комнаты контроля за проведением эксперимента. В глаза бросалась мигающая табличка: «Alarm!». За огромным, судя по всему, бронированным стеклом, находилось загадочная установка «Х-1».

«Х-1»

За бронестеклом, в освещённой ярким, белым сетом, комнате, находилась толстостенная труба. Труба, диаметром в два метра снаружи, и в метр — внутри. Видимая часть трубы была где-то метра четыре в длину — один нё конец уходил в белую стену. Внутри, и снаружи, установка была перемазана чёрным мазутом — по виду тем самым, который заменял лабораторным монстрам кровь. Правая стена была проломлена, пол помещения так же был перемазан мерзкой субстанцией. За спинами людей находилась большая тумба пульта управления: то, что это был именно пульт, стало понятно сразу, по обилию кнопок и мигающих ламп. Бронестекло было забрызгано кровью мутантов изнутри помещения — похоже, что кто-то, какой-то подопытный, пытался наброситься на людей — но ему не дал этого сделать отделяющий мутанта от учёных барьер: бронестекло. Запах статического тока усилился, и превратился в тошнотворную вонь.

— Это и есть та самая установка? — спросил Симак у Наёмника.

Тот с досадой сплюнул:

— Нет;

— Ты погоди, как это «нет»? — возмутился Терех. — Ты что хочешь этим сказать?

— Да ничего!!! — вдруг неожиданно громко ответил Аскет. — Ты читать умеешь? Читай!!! Здесь написано, «Х-1» — это не то! Нужно искать другую установку! Она должна быть где-то тут, где-то рядом!

Неожиданный эмоциональный всплеск Наёмника понимался Терехом и Симаком: каждый из них сейчас находился в похожем состоянии. Проделанный путь дался каждому из них с трудом, и Симаку в частности, это путь мог бы стоить жизни. Но ему повезло. Однако, каждый из них рассчитывал увидеть за этой дверью именно то, что они искали. По-быстрому сфотографировать установку, забрать документы, и свалить нафиг, подальше от гнетущей, давящей атмосферы проклятой лаборатории.

Они молчали, разглядывая измазанную чёрными пятнами, трубу. Вдруг, с торца трубы, замигали какие-то лампы, в пульте управления что-то защёлкало.

— Что происходит?! — прокричал Терех, так как говорить было трудно, из-за появившегося и нарастающего, неясного шума.

Вдруг внутри трубы что-то полыхнуло. Яркая, синеватая вспышка, которая осветила неясный контур — в трубе что-то было… или кто-то. Дно трубы было подвижным — словно лента на конвейере. Внутри трубы сильно заискрило электрическим вспышками — и теперь стало понятно, что оживший конвейер движется в их сторону. Яркие, ослепляющие вспышки, исчезли так же неожиданно, как и появились. Исчез гул, который доносился отовсюду; так же смолкли оживлённые щёлканья в пульте управления. Из трубы вылезало что-то чёрное… пока, наконец, люди не различили в этом грязном, бесформенном шевелящимся мешке, очертания рук и ног — это был человек. Человек лежал на животе и, вывалившись из трубы, он стал медленно подниматься, повернувшись к людям спиной. Его изодранный камуфляж, пропитанный почерневшей кровью, и перемазанный грязью, был знаком Тереху. Он первый понял, кто это, увидев грязный изодранный бинт на ноге, сползший и обнаживший изодранное до кости мясо.

— Шмыга? — тихо, словно бы обращаясь к самому себе, спросил он.

Тот распрями лся, встал во весь рост, так же, не поворачиваясь к людям лицом. Он стоял несколько секунд, без движения, словно статуя, пока вдруг, неожиданно резко, не обернулась его голова. Лицо некогда знакомого Тереху человека было до неузнаваемости изуродовано: белёсые глазницы излучали ненависть — как и у остальных существ, виденных ими в этом бункере; кожа на лице имела чёрный, грязный оттенок. Множественные раны и глубокие ссадины на лице и теле, говорили о несовместимости таких травм с жизнью. Всклокоченные волосы местами были выдраны, и сейчас походили на шерсть какого-то дикого, хищного животного. Уродливый толстый шов на шее говорил о том, что голову ему кто-то не очень аккуратно пришил, словно кукле. Медленно, словно гипнотизируя, тело покойника разворачивалось к бронестеклу. Рот существа открылся резко и неестественно широко, в хищном, угрожающем оскале. Казалось, что изо рта вырвался хищный рык, звук которого поглотило толстое стекло. Прыгнув с места, как зверь на жертву, он пролетел в прыжке несколько метров, пока не врезался в запачканное стекло. Но тут же быстро поднялся, но не на ноги — а по-звериному, — на четыре конечности. Оскалившись, он в упор смотрел на людей — казалось, что он смотрит именно на Тереха. Он ходил по комнате на четвереньках, как хищный зверь в клетке, не сводя своих страшных глаз со своей жертвы. Затем он запрыгнул на трубу, извиваясь, и раскрывая рот, — из которого текла чёрная, тягучая слюна, — он прыгнул в сторону пролома в стене, и исчез в скрытом от глаз людей помещении.

— Это сейчас что было? — спросил Аскет.

Вопрос был явно адресован Егерю, будто к произошедшему только что, он был как-то причастен. Словно бы тот пригласил друзей к себе на работу, где приготовил товарищам новогодний сюрприз: но шутка не удалась, и никто не засмеялся.

— Это… Шмыга был… — сокрушённо говорил Егерь.

И он пересказал с самого начала всё, что с ним произошло в этой злосчастной поездке.

— Ты видел когда-нибудь тигра? — спросил Наёмник Тереха и, предугадав возможный ответ, тут же продолжил:

— Нет, не в зоопарке — тигра на воле, когда он охотиться! Я видел! И этот Шмыга сейчас двигался точно так же, как двигался виденный мною тигр!

— Нужно сваливать! — сказал Егерь.

— Нет, нам нужно найти эту установку! Времени у нас в обрез! Еда заканчивается, так что разыскать «Х-2» мы должны именно сегодня! Именно сейчас!

Они вернулись в залитый красным светом холл.

— Предлагаю по очереди осмотреть все помещения! — предложил Наёмник, и тут же первым отреагировал на собственное предложение, дёрнув ручку соседней двери.

Дверь была заперта. Слышалось, как гудят моторы в приводах сигнальных, аварийных ламп. Слышался какой-то фоновый шум, словно на соседнем этаже работает стиральная машинка, на отжиме. Отчётливо слышался скрежет стекла, попавшего под обувь людей. И все тут к этим звукам добавился ещё один. Это был крик. От душераздирающего вопля, мороз прошёл по коже. Человек так кричать не может — кричало нечто… возможно, это и был тот самый Шмыга, которого они видели несколько мгновений назад. Затем до их слуха донесся смех, преисполненный повелительными нотками. Так может смесятся хозяин. Смех повторился — и доносился он со стороны посадочной площадки, перед лифтами.

— Нужно найти укрытие! — говорил Терех, судорожно дёргая запертые ручки дверей. Все они были заперты — лишь ручка последней, крайней на правой стене двери, поддалась.

Как раз в этот момент, в комнате с выбитой взрывом дверью, показалось несколько теней, передвигающихся неестественно быстро. Люди только и успели прыгнуть в комнату, дверь которой только что открыл Егерь, как тут же почувствовали, что дверь со стороны холла, кто-то с силой, рывками, тянет на себя.

— Держать дверь! — натужным голосом ревел Наёмник, вцепившийся в толстый засов.

Три пары рук как могли тянули дверь на себя, но несмотря на приложенные усилия, рывковое давление, которое дверь испытывала на себе, раскрывало в двери щель, в несколько сантиметров. В эту щель тут же просовывались, какие-то конечности, похожие по своему строению на ногти убитых на верхнем уровне собак.

— Сильнее! — ревел не своим голосом Аскет.

Всё это действо напоминало перетягивание канатов. Только силы, столкнувшиеся между собой в этом единоборстве, были не равны. Неожиданно Егерь отпустил левую руку от дверного запора. В это момент дверь оттянулась, относительно холла, и в десятисантиметровую щель тут же влезла противная, глянцево-чешуйчатая, морда. Пасть твари широко распахнулась, обнажив острые как бритва, зубы. Тут же, громко клацнув зубами, челюсти сомкнулись, в нескольких сантиметрах от правой руки Егеря. В этот миг, Терех уже достал гранату, зубами выдернул чеку, пасть снова распахнулась — граната полетела именно туда, прямо в саму пасть. Мгновенно на напряжённые до предела мышцы обрушилась ещё более сильная, неожиданная тяжесть — это Терех отпустил вторую руку. Всё произошло за долю секунды. Дверь уже начала открываться, и скользкая тварь уже начала втискиваться в получившуюся щель, как в этот момент выстрелянные из автомата пули, тут же отбросили тварь обратно. Одновременно с этим грохнул взрыв. Взрывной волной и осколками дверь буквально припечатало к косяку. Люди, воспользовавшись этим, тут же закрыли толстые, похожие на морские, задвижки, заблокировав таким образом дверь.

Беркут

— В жопу!

— Подожди, Серый, а вдруг именно сейчас спецназ Фрица пойдёт на штурм?? — кричал бежавший по коридору за Беркутом, Левинц.

— Вы и втроём справитесь, без меня! Плюс у вас есть Алёна и Света — они вам тоже помогут!

— Ты гонишь! Нам же сказали, быть тут!

— Не ссы, ничего не случится! Для того, чтобы стрелять из пулемёта, нужно лишь два человека! Один прикрывает, и подносит патроны — а другой жмёт гашетку! Их слишком долго нет! Я пойду им на помощь!

— Подожди, Беркут! — кричал не успевающий за другом Борис.

Но тот уже переступил порог ставшего лагерем бокса. Света сидела за столом, и что-то переписывала. Когда в комнату вошёл Беркут, она вскинула голову, и с удивлением посмотрела на него:

— Что-нибудь случилось?

Алёна, Винт и Мишин, спали на кипе бумаг, в углу.

— Да! Мне надоело сидеть без дела! Я пойду на помощь к нашим товарищам!

— Но ведь Аскет тебе сказал, быть тут, с нами!

— Да кто он есть, этот Аскет! Я сам себе командир — он для меня не авторитет!

— Нет, Светка, ну ты слышала? — возмущался чуть запыхавшийся Борис, вошедший в помещение следом за Беркутом. — Каков «фрукт»!!! — он критически осматривал Серёгу, сокрушённо покачивая головой.

— Таков! Я всё равно пойду — можете меня не отговаривать!

Громкими криками спорящие разбудили своих спавших сменщиков.

— Курсант, вы с Левинцем подежурите на пулемёте. Винт будет вас менять — если по нужде приспичит.

— Без вопросов! — спокойно согласился Мишин, который в последнее время стал более уверенным.

— Серёга, ты пойдёшь туда? — спросила Алёна, лицо которой было заспанным.

— Да. Я должен им помочь! Здесь от меня толку нет — «мух считать» — это не по мне! Если им не удастся вернуться до ночи, то дело плохо! Их итак уже нет больше полудня!

— Я с тобой! — сказала девушка.

— Ну уж нет! Мне Симак голову оторвёт! Ты здесь нужна — Светке без тебя будет плохо! Ты должна за ней приглядывать, да и за Винтом — тоже.

Света согласно закивала, с опаской глядя на подругу. Алёна колебалась.

— Я пойду! — сказал Левинц. — А то, как только речь заходит о движняке — Левинц всегда остается в заднице!

— Борис, ты на пулемёте, вместе с Курсантом! — возражал Беркут, которому не очень хотелось спускаться вниз вместе с Левинцем.

С другой стороны, одному идти тоже не очень хотелось, да и Борис уже вряд ли откажется от своего намерения.

— С пулемётом пацаны справятся и без нас! — отрубил Борис. — Всё, решено, спускаемся вдвоём! Одному идти не с руки — спину то кто прикрывать будет? От этого похода зависит, выберемся мы отсюда, или нет!

— Уговорил… — вяло махнул рукой Сергей.

— Так, пацаны, — обратился Левинц к Курсанту и Винту. — Почему пулемёт без присмотра? А если враги сейчас спустятся? Нас же голыми руками возьмут! А ну-ка, бегом на позицию! Нечего бока отлёживать!

— Винт, ты как? — поинтересовался Беркут.

— Норма, вроде отпускает потихоньку. Не поверишь, Беркут, после того, как та тварь на меня свалилась — изменой меня накрыло! Никогда ссыкуном не был, а тут — будто и не я вовсе!

— Порядок дружище, я всё понимаю — да и остальные тоже! Сейчас у нас другой вопрос — главное удержать точку! Не пропустить солдат Фрица — если вдруг они надумают штурмовать уровень! А они надумают! Так что держите ствол наготове!

— Не пропустим! — сжав зубы, выговорил Винт.

— Ну вот и отлично! А девчонки, если что, вас подстрахуют! Держитесь!

Они обнялись, словно бы знали друг друга много лет, и были лучшими друзьями на свете. Мишин и Винт, похватав какие-то вещи, гранаты, оружие, бронебойные патроны, ушли в сторону подготовленной к отражению нападения точке.

— Есть будите? — спросила Алёна, которую сейчас изнутри разрывали два желания: пойти с ними, или не пускать их.

Но в душе она понимала, что Беркут прав. Группе из трёх человек, не продержаться там, в недрах этой проклятой лаборатории. Ведь их было четверо — да ещё и с пулемётом, — когда тварь утащила Афганца — здорового, видавшего жизнь, мужика. В боксе повисла какая-то неловкая тишина.

— Нет, не будем… — запоздав с ответом, выговорил Серёга.

Они набрали бронебойных боеприпасов, накинули на спины рюкзаки, к одному из которых привязали тубу «РПГ». Затарились кое-какой едой, дополнительным снаряжением, запасом патрон, с немецкими гранатами, керосиновыми лампами. Левинц накинул на грудь «МР-40», взяв в руки «Сайгу». Серёга так же вооружился немецким автоматом, проверив боеготовность «Luger P-08», — который он прихватил вместо «Walther РРК». Левинц, поколебавшись, так же выложил свой пистолет — патронов к нему было не много. Он вооружился «Walther P-38».

— Ходу? — спросил Беркут.

— А то! — задорно усмехнулся Борис.

Некоторое время они стояли молча.

— Если… — неуверенно выговорила Алёна, — … С Симаком что… вы только не бросайте его там!

— Всё с твоим Симаком будет в порядке! — пообещал Серёга.

— На свадьбе вашей ещё погуляем! — засмеялся Левинц. — Если первым будет мальчик — чтоб Борисом назвали, понятно?!

Алёна сдержанно улыбнулась, напряжение, пронизывающее воздух невидимыми разрядами, спало. Они вышли, дверь за ними с лязгом затворилась.

* * *

— Что за хрень! — возмущённо оглядывал раздутую из шахты, дверь лифта, Борис.

— Не знаю! — ответил Беркут, глядя на выгнутые в сторону холла, двери.

Пол был покрыт толстым слоем свежей цементной пыли.

— А мужики-то без нас повеселились! — заметил Левинц.

— Держи на прицеле крайний проём! — проговорил Беркут, кивнув влево, на раскрытые створки лифтовых дверей.

Сам он тем временем, нажал на кнопку вызова третьего слева лифта, двери которого, внешне, были целыми. С гудением электромоторов и железным скрипом, лифт медленно подполз к первому подземному уровню. Они молча вошли, в освещённое жёлтым светом тесное помещение короба. Беркут нажал на кнопку «27» — но лифт не сработал. На панели мигнула тревожным красным сиянием, лампа.

— Да что такое! — возмутился он.

Левинц придирчиво осмотрел панель управления лифтом, и от его глаз не укрылась небольшая ниша, с прорезью под необычный, уже виденный ими, ключ.

— Айн момент! — Левинц с удалью вытащил из-за пояса нож, и принялся ковыряться им в панели.

Прошло минут пятнадцать, перед тем, как мигающая зелёная лампочка загорелась ровным светом.

— Готово! — с гордостью проговорил Борис. — Простейшая система! Ключ перемыкает контакты — я их вырвал и смотал в один пучок — всего и делов! Замок зажигания и то сложнее устроен!

Серёга, с оттенком недоверия во взгляде, повторно нажал на кнопку. На этот раз двери лифта пришли в движение. Они спускались вниз. Борис что-то говорил, видимо — шутил. Но Серёга не слушал его, поглощенный своими мыслями. Кабина, чуть дернувшись, замерла. Двери со скрежетом расползались в разные стороны. И тут же грохнул выстрел «Сайги». Существо, внешне напоминавшее человека, стоявшее перед самыми дверями лифта, будто поджидая свою жертву, — отлетело в сторону, отброшенное зарядом дроби. Тут же в спину твари врезалась очередь из бронебойных пуль, выпущенная вслед, Беркутом. Серёга сразу понял, с чем они столкнулись — это была такая же тварь, похожая на обгоревший в огне труп. Дверь, ведущая в следующее, — после посадочного холла, — помещение, была раскрыта настежь. Краем глаза Беркут уловил стоящие вдоль стен массивные кожаные кресла, и какой-то короб, посередине комнаты, похожий на аквариум. Но привлекло его внимание совсем другое — существо, с неистовой быстротой, металось по комнате. В это же время он увидел, что сбитая дробью «копчёная» тварь поднимается.

— Борис, там, в комнате! — крикнул он, пытаясь распределить цели.

Но Левинц и без подсказки уже успел заметить приближающуюся к ним прыжками, тень. Лифтовую площадку заполнил грохот выстрелов. «Горелый труп» отскочил в сторону, отступая в помещение с креслами. Левинц судорожно водил стволом «Сайги», считая про себя сделанные им выстрелы, пытаясь поймать прыгучего мутанта. Беркут разряжал магазин автомата в покрытое матовым панцирем, создание, отступающее вглубь помещения. Его пули достигали цели, существо становилось всё более вялым, но в то же время оно всё продолжало двигаться. Беркут знал — надо бить в голову. В тот же миг, они увидели, как по полу движется несколько грязных комьев. Они двигались в из направлении. Это были крысы. Боек автомата сухо щёлкнул. Беркут тут же выхватил из-за пояса сдвоенную гранату, дёрнул за керамический набалдашник, внизу ручки, и бросил гранату в холл. Тут же он с силой ткнул пальцем в кнопку, с цифрой один, на консоли управления лифтом. Двери закрылись как раз тогда, когда Левинц выстрелили последний раз, лифт дёрнулся, поднимая людей вверх. Громыхнул взрыв. Они перезарядили оружие, затолкали за пояса по несколько гранат — чтобы были под рукой, — и вновь опустились на кишащий мутантами, уровень. Когда двери лифта открылись, в помещении ещё пахло сдетонировавшим аммоналом и едким пороховым выхлопом. Стены и пол были залиты черный жижей, среди которой виднелись куски органической ткани. Граната упала в нужное место — осколков хватило всем!

— Как мы их! — торжествовал Левинц.

Беркут молча шагнул в помещение, ступив на ставший скользким, усеянный гильзами, пол. Он сделал несколько шагов, когда увидел лежащую за тумбой тварь, в черном, матовом панцире, тело которой судорожно подёргивалось. Серёга приставил ствол автомата к голове существа, и нажал спуск, пустив короткую очередь прямо в мозг твари. Панцирь, верой и правдой защищавший существо, покрылся яркими, белыми пятнами, из которых тут же на пол полилась жижа. Разорванные на куски ошмётки тел крыс, были тут же.

— А где попрыгунчик? — с улыбкой спросил Борис.

И тут же вместо ответа на его вопрос, через дверь в помещение влетел… казалось, что это был изуродованный до неузнаваемости человек. Под грязью, толстым слоем покрывавшей его одежду, угадывалась военная форма. Передвигался он неестественно, волоча за собой почти оторванную ногу, болтающуюся лишь на каком-то лоскуте. Он потерял былую подвижность, зато широко открытая пасть, говорила о том, что намерения у него остались самыми, что ни на есть, кровавыми.

— Вы все умрёте! — прошипело существо, направляясь к ним, движимое ненавистью и злостью.

— После вас! — галантно произнёс Левинц, и нажал на спусковой крючок.

Заряд дроби снёс с плеч существа криво-пришитую голову, которая, мясным фаршем, заляпала картину, с изображением восхода, висящую на стене. Обезглавленное тело мешком рухнуло на пол. Из остатков шеи, небольшими фонтанчиками, брызгала на пол «нефть».

— Готов, кажись! — проговорил Беркут, осматривая недвижимое тело.

Он согнулся, и, преодолевая брезгливость, обстучал ладонями карманы кителя. Затем извлёк скомканную пачку с переломанными, залитыми запёкшейся кровью, сигаретами.

— Курение его доконало! — усмехнулся наблюдавший за действиями друга, Борис.

— По крайней мере, голова больше у него болеть никогда не будет! — поддержал шутку Серёга, тут же почувствовавший, что смех действительно как бы разряжает гнетущую атмосферу.

Они дружно засмеялись. Тут до них донёсся какой-то грохот. Звук исходил из дверного проёма, изуродованная дверь которого лежала на полу.

— Не стрелять! — донёсся до них знакомый голос, который принадлежал Наёмнику. — Свои!

— Свои все в боксе, на первом уровне! — с преувеличенной угрозой, ответил Борис.

— Не тупи, Левинц! За такие шутки, и по роже дать могу! — так же не дружелюбно, отозвался Наёмник.

— Да небоись, выходи, что мы как любовники, через стенку перекрикиваемся?!

Первым вышел Наёмник, лицо которого передёрнула недовольная гримаса. За ним показались и остальные. У Серёги, и у Левинца, будто бы камень с души упал, когда они увидели своих друзей целыми, и невредимыми.

— Ты за метлу свою, поганую, перо когда-нибудь спиной словишь! — зло процедил сквозь сжатые зубы, Аскет.

— Только не сегодня! — оптимистично заверил его Борис. — Мы вас спасли, а вы ещё и не довольны?

— А что там? — спросил Борис, кивнув на комнату с повреждённой взрывом дверью.

— Там — установка «Х-1», — ответил Егерь, — Но это не то, что нам нужно!

— Так… — Левинц по-хозяйски оглядывал помещение с бронестеклом:

— Занятная штука! — сказал он, кивнув на толстую трубу.

— Это «штука» воскресила труп бандита! — сказал Симак.

— Шмыгу… — как-то тихо, добавил Терех. — Хороший пацан был…

— Это не он, случайно? — спросил Беркут, указав на обезглавленный труп.

— Он! — не глядя, ответил Терех.

— А что в той комнате? — спросил Борис, указав кивком на комнату, в которой люди прятались от порождений научной мысли Рейха.

— А ты зайди, глянь! — недобро проговорил Наёмник.

Борис зашёл. Он увидел много коек на колёсиках. Их покрывали полуистлевшие простыни, запачканные пятнами когда-то красной, крови. Некоторые простыни оттопыривались вверх, словно под ними что-то было. Одна из таких простыней была откинута в сторону — видно, Наёмник скинул. Борис увидел под ней скелет. Да, это был высохший, обтянутый кожей, скелет человека. Сама по себе комната, — стены которой были отделаны нержавеющей сталью, — представляла собой большую, холодильную камеру. Это был морг, или что-то наподобие этого. Света почти не было — лишь одна ртутная лампа, слабо помигивая, освещая пространство около двери. Взгляд Левинца зацепился за что-то в глубине помещения, и он тут же, не раздумывая, пошёл вперёд, раздвигая хаотично стоящие каталки, попадающиеся на его пути. Он подошёл к стеклянному шкафу, и среди множества склянок и банок, безошибочно выбрал единственную.

— Борис, нет! — крикнул Симак, но тот уже скинул пальцем резиновую пробку, и уже вливал в себя прозрачную жидкость.

Люди в тишине с напряжением вглядывались в Бориса. Аскет по удобнее перехватил «Кедр». Вдруг тело Левинца судорожно передёрнулось, мышечный спазм превратил его лицо в пластмассовую маску. Он застонал, дёргаясь всем телом, упал на пол. Его трясло, и его стон постепенно начал превращаться в звериное рычание. Никто и не заметил, как с бережливой медлительностью опустилась на пол стеклянная, литровая бутылка, из которой он отхлебнул. Вдруг рычание, издаваемое человеком, валяющимся на грязном полу, стихло. Лицо разгладилось, он застыл без движения. Беркут осторожно шагнул вперёд, но Наёмник остановил его. Вдруг тело Левинца дёрнулось, он с места вскочил на ноги:

— Ну что, повелись? — смеялся он.

— Дурак ты, Борис! — констатировал Симак.

— Пацаны, кто спирта хочет? — предложил Левинц, подняв с пола бутылку. — Пацаны, да вы что? Я же просто пошутил?

Люди без слов удалились из комнаты, оставив человека с бутылкой в обществе молчаливых скелетов. Борис достал из рюкзака пустую флягу, и перелили в неё спирт.

— Серый, — говорил Симак, — Вы зря ушли, лучше было бы, если вы бы остались на первом уровне. А с тварями мы бы и сами справились!

— С ней всё будет нормально! — прочитал мысли друга, Беркут. — Винт ожил, Мишин так вообще рвётся в бой! Они в хороших руках, с ними всё будет хорошо, если мы найдём выход отсюда!

— Пацаны, вы что, обиделись? — Левинц вышел из комнаты в холл.

— Заткни пасть! — зло бросил ему Аскет.

— Я это… больше не буду! — пообещал Борис.

— Этого видишь? — кивнул Наёмник на распластавшийся в соседней комнате труп Шмыги. — Вот он точно больше не будет! И меньше тоже не будет!

— Да я просто пошутить хотел! Не надо так серьёзно ко всему относиться!

— Эта шутка чуть не стоила тебе пули! — отозвался Аскет. — И я не сгущаю краски!

— Пошутил, посмеялся над своей шуткой, — говорил Егерь, — Всё, теперь за дело! Времени на юмор больше не осталось!

Тут они услышали нарастающий гул, и уже знакомые щелканья реле.

— «Х-1» — прокомментировал Аскет.

Войдя в комнату, они увидели, как труба за стеклом наполнилась сварочными вспышками. Конвейер смерти вновь выбрасывал из страшной трубы нечто.

— Афганец! — догадался Аскет, и голос его, впервые, дрогнул.

Выпавшее из трубы тело, наполнилось движением. Человек встал — это действительно был он, это был знакомый каждому, их друг. Казалось, что его лицо угадило в мясорубку: кожа вместе с мясом была содрана, из большой, рваной дыры на щеке виднелись зубы.

— Твою медь! — воскликнул Левинц, увидев наполненные ненавистью, белёсые глазницы.

Афганец, двигаясь рывками — как непослушная марионетка, — медленно подошёл к стеклу. Ненависть погасла в его глазах, они наполнились грустью и тоской. Он приложил руку к стеклу, словно бы хотел прикоснуться к своим живым, друзьям, будто он хотел дотянуться до них, и согреться живым, человеческим теплом. Звериную злобу внутри него, сменила человечность, смотревшаяся неестественно, отражаясь на страшном лице ожившего мертвеца. Показалось, что по изуродованной щёке, медленно скатывается слеза. Вдруг в проломе стены, за его спиной, появился человек. Это был старик. Его лицо не было обезображено ранами и порезами, лишь глаза не имели зрачков. Он был одет в белый, запятнанный свежей кровью, халат. Седые волосы были аккуратно зачёсаны на бок. В руке его был зажат пистолет. Он медленно поднимал его, направляя ствол в Афганца. Люди что-то кричали, пытаясь привлечь внимание Афганца к подстерегающей того опасности, но тот не отрываясь, жадно всматривался в лица своих друзей, страшными глазами, будто бы наполненными изнутри молоком. Но в них не было ни злости, ни агрессии, ни ненависти. Почти беззвучно хлопнул выстрел. Пуля угодила точно в голову Афганца. Тело его медленно осело, лишь рука, ладонью прислонённая к холодному и грязному стеклу, всё не хотела подчиняться закону притяжения, и оседать вместе с телом. Пальцы жадно цеплялись за скользкое стекло, и вот уже его тело безвольно рухнуло на пол. Рука какое-то время ещё прислонялась ладонью к стеклу, но затем, вслед за телом, медленно упала на пол. Лицо старика за окном, озарила улыбка, которая переросла в истерический смех, звук которого не был им слышен. Зато все видели, как содрогалось его тело, в приступе смеха; как в открывшемся рту, показались почерневшие зубы. Борис с силой ударил в стекло. Врач, — именно на представителя этой профессии был похож человек, — тут же стал серьёзным. Он степенно прошёл по комнате, обойдя страшную трубу. Перешагнул через распластанное на полу тело Афганца, и подошёл к самому стеклу. Затем он нажал на какую-то невидимую кнопку, и его голос появился здесь, в этой комнате, передаваемый хриплыми, гудящими, динамиками:

— Зи але веедн штебн!* (Sie alle werden sterben!/ Вы все подохнете!*) Зи алле ландн ин дер хёлло!**(Sie alle landen in der Hölle/ Вы все попадёте в ад!**) — он вновь засмеялся, теперь его раскатистый смех казался страшным громом перед наступающей бурей.

Его голос не соответствовал его возрасту, морщинами отпечатавшийся на его лице. Голос был грубым, и каким-то грудным — у людей не может быть такого голоса, лишь машина способна издавать подобные звуки.

— Зи знд шон ин дер хёлло!* (Sie sind schon in der Hölle!/ Вы уже в аду!*) Добро по-жаловат! — выговорил он последнюю фразу по-русски.

— Ты кто? — спокойно спросил его Аскет, словно бы ему постоянно приходилось сталкиваться с чем-то подобным.

— Их майн?* (Ich meine?/ Я?*) — вновь из хриплого динамика донёсся страшный смех. — И — Клаус Рихте!** (I — Klaus Richter/ Я — Клаус Рихтер!**) Унд ал диз дене — майне!*** (Und all diese Dinge — meine!/ И это всё — принадлежит мне!***) — острым подбородком он очертил в воздухе подобие полукруга.

Вновь послушался его смех, который резко оборвался — он отпустил кнопку передающего звук устройства. Синие, тонкие губы его продолжали двигаться — он говорил, — судя по напряжение мышц на его лице, — что-то плохое, возможно угрожал. Он повернулся к людям спиной, и направился к выломанной в стене бреши, в которую, минуя его, уже проталкивались между собой зомби. Огромная толпа, с почерневшими лицами, на которых выделялись неестественно белёсые глаза, заполнила помещение. У многих из них было оружие. Существа неистово вжимались в стекло. Долбили по нему руками, и прикладами винтовок, автоматов.

— Валим! — сказал Аскет, тут же выбежавший в холл.

Он вставил ключ в замок соседней двери, она поддалась, Наёмник увидел помещение, заполненное жгутами проводов, блоками реле, какими-то приборами, гудящими железными ящиками.

— Не то! — выругался он, и тут же метнулся к следующему проёму.

Соседнее помещение так же было похоже на морг, только вместо каталок с человеческими скелетами, тут были громадные клетки, на полу которых лежали обтянутые плешивой шерстью, скелеты собак. Некоторые зарешёченные двери были открыты — и эти клетки были пусты. За другой дверью он увидел то же самое — лишь клетки имели более мелкую сетку — видимо, здесь содержались подопытные крысы.

— Опять не то! — с досадой проговорил он.

— Автоматиком не поделишься? — предложил Левинцу Симак, и тот без вопросов снял автомат, и передал его Симаку.

Они ждали гостей, которые могли появиться, откуда угодно. Терех с Серёгой, тем временем, открыли дверь, расположенную на другой стене. Для этого им не потребовался даже специфический ключ. За дверью была большая шахта. Егерь глянул наверх, и увидел оборванные тросы, свисающие с огромных электрических моторов. Это был грузовой лифт — шахта была довольно большой. Она соединяла два уровня. Лифт, с проломанным потолком, лежал на дне шахты, и представлял собой груду искореженного металла.

— Глушняк! — крикнул Терех, когда Аскет уже приделывал взрывчатку к не поддающейся, очередной двери.

— В укрытие! — скомандовал тот, и сам бросился к двери морга.

Туда же последовали остальные. Они успели задраить дверь. Грохнул взрыв. Дверь оказалась крепкой, и полностью поглотила взрывную волну. Они вышли из укрытия, и увидели перед собой чуть приоткрытую дверь. Аскет без слов потянул ручку на себя — механизм петель от взрыва переклинило, и теперь дверь открывалась с трудом.

— Кто это был? — спросил Левинц у Симака, крепко сжимая дрожащими руками «Сайгу».

— Не знаю! — нервно ответил Симак, помогавший Наёмнику отодвинуть дверь.

Наконец, они справились с этой задачей. Они находились в длинном коридоре, имевшим по обеим сторонам множество дверных проёмов. Наёмник выругался:

— У нас нет столько взрывчатки, чтобы открыть все эти двери!

Терех опередил его, подбежав к первой из них, и дёрнув за ручку. Дверь была открыта.

— Возможно, взрывчатка нам и не понадобиться! — с напускной бодростью, сказал он.

Комната, которую он открыл, была похожа на кабинет, в котором царил беспорядок и хаос. Перевёрнутый стол лежал посередине комнаты. Бумаги, какие-то вещи, устилали пол.

— Не то! — со злобой, прокричал Аскет, и мигом направился к следующей двери.

В конце коридора мигало неясным, красным пятном, тревожное предупреждение. Вот только разобрать, что там написано, вглядывающийся Симак, не мог. Не обращая внимания на суету за его спиной, он медленно, словно под гипнозом, шёл вперёд. Он подошёл к отличающейся от остальных, двери. Несомненно, эту дверь будет не просто открыть. Он поднял взгляд на мигающие над дверным проёмом таблички: «Gefährlich! Außenstehende nicht betreten!»

(Опасно! Посторонним не входить!*).

«Х-2»

Грохнуло так, что на потолке в морге потухла единственная лампа, и в помещение воцарилась темень. Они вышли в холл, в котором так же продолжали работать тревожные световые маячки. Из-за двери, за которой находился загадочный коридор, ведущий к «Х-2», шёл дым. Некоторое время они ждали, пока он рассеется, затем, вошли в коридор, и увидели, что взрыв почти не причинил вреда двери, лишь изуродовав декоративные накладки, которыми та была отделана. Так же взрывной волной повыбивало все находящиеся в коридоре двери кабинетов.

— «РГД»! — скомандовал Аскет, сверля ненавидящим взглядом толстую сталь двери.

Терех сбросил с плеча подготовленный к стрельбе гранатомёт, и передал его Наёмнику. Тот, прицелился и, не мешкая, отправил термобарическую гранату прямо в толстую сталь. Сам он тут же упал на пол и, перекувырнувшись несколько раз, оказался под защитой толстых стен. От взрыва в ушах зазвенело, помещение заволокло едким дымом. С потолка что-то посыпалось, пол под ногами содрогнулся. Всё помещение погрузилось во тьму. Аскет включил фонарь, и сквозь завесу поднятой взрывом пыли и дыма, он осветил разодранную и оплавленную, дыру в двери — словно подогретый в микроволновой печи кусок сыра, края рваной дыры в котором сейчас светились красной окалиной. Сама дверь криво накренилась на бок, и теперь была полуоткрыта.

— Вперёд! — скомандовал Аскет, и бросился к освободившемуся дверному проёму.

Перед ними открывалось заполненное сгустившейся тьмой, пространство. Аскет в нерешительности замер у порога, судорожно переводя луч своего фонаря с одного места, на другое. Тут что-то загудело в неведомой глубине тьмы, раздался сухой щелчок, похожий на звук ломаемого пластика. В этот же момент в помещении загорелся свет. Они стояли на помосте, сделанном из сварных, металлических труб, возвышавшимся над уровнем пола метра на три. Перед ними была огромная комната — зал, высота потолков которого доходила до десяти метров. Лампы, освещающие помещение, крепились на длинных, профильных подвесках, к самому потолку, висевших на расстоянии метра от него. Одна подвеска была частично сорвана с тросов, и теперь бесполезным резиновым шлангом валялась на полу. К боковым стенам крепились металлические конструкции, увенчивали которые толстые, похожие на железнодорожные, рельсы. Рельсы соединялись между собой поперечным швеллером, с боков которого виднелись покрытые бурой ржавчиной, пары небольших колёс. Это была кран-балка, большой, жёлтый крюк которой, свисавший с толстого тороса, завис между потолком и полом. Трос покрылся ржавчиной, краска на подъемном механизме облезла — этим приспособлением уже давно никто не пользовался. Справа, из потолка выпирала застеклённая комната, — которая отдалённо походила на командный пункт электростанции; только эта подвешенная к потолку комната, была гораздо больше, и крепче той. К этому подпотолочному кабинету вела железная лестница, связанная с лабиринтом других лестниц, помостов и переходов. Группа людей, вышедших из недр подземного лабиринта на большую площадку, возвышающуюся над полом, увидела так же одиноко стоящие вилочные погрузчики. Краска на некоторых из них частично слезла, оголив уродливые, ржавые шрамы на металлической обшивке. Двускатные передние колёса многих из них были спущены. Посередине зала, на некотором расстоянии от пола, находился огромный куб, возвышающийся на невидимом с этой точки обзора, постаменте. Стены его были оплетены разноцветными проводами, из сплетений которых торчали элементы, похожие на замысловатые антенны. Узкий помост с металлическими перилами, вёл к двери, расположенной с одной из сторон куба. Перила в том месте, где помост пристыковывался к кубу, были выгнуты, и выломаны, будто сверху на них упало нечто огромное и тяжёлое.

— «Х-2»! — облегчённо выдохнул Наёмник.

— И из-за этой хуетени столько шума? — с нотками возмущения, перемешанными с негодованием, проговорил Левинц.

Наёмник проигнорировал его — как и все, он жадно впивался взглядом в казавшийся внеземным, куб. Тошнотворный запах горения фосфора, был настолько сильным, что слезились глаза.

— О-о, майн Руссишэр фройнд! Вы именно это искать? — ожил хриплым, скрипучим голосом скрытый от глаз мегафон.

Говорил тот человек в белом халате, которого они видели рядом с Афганцем… да, это был он, и изменённый передающим устройством голос, прошедший через скрытые в бетоне медные жилы проводов, принадлежал именно ему.

— Это есть майн эафиндунг! * (Erfindung/ изобретение*) Это я есть придумывать! Вы пришли, чтобы забрать это у меня? Найн! Это невозможно отключать! Если вы попытаетесь отключать — то быть дитанацион атомреактор! Уакнаэль*! (Urknall/ Большой взрыв*). Вы все тут подихать! Их веаде* — там! (ich werde/ я буду*) Их веаде ауф файхайт!* (Auf Freiheit/ На свободе*).

— Нам нужно отключать эту фигню? — в полголоса спросил Борис, бросив напряжённый взгляд в сторону загадочного куба.

— Необязательно! — ответил Наёмник. — Нам главное всё сфотать, найти схемы, чертежи, затем найти выход — и можно сваливать отсюда!

Скрытый мегафон завибрировал хриплым смехом, оборвавшимся резко и неожиданно — после чего зал вновь погрузился в тихое, монотонное гудение и пощёлкивания неизвестных приборов. Вдруг под потолком вспыхнули тревожным, красным светом, маячки. Неприятный, режущий слух, визг сирены, — похожий на пожарную, — наполнил пространство вокруг них.

— Надо сваливать! — проговорил Терех, тяжело дышавший в ухо Наёмнику.

— «РПГ» к бою! — уверенно проговорил Аскет, не отрывая глаз от куба, который казалось, начал излучать слабый, призрачный отсвет.

— Так бабахнет тут всё! Слышал, что этот сказал? — с тревогой спросил Егерь у Наёмника.

— Слышал! Взрывать пока ничего не будем — но всё же, пусть гранатомёт будет наготове!

Сильный нарастающий гул, заглушил визг сирены. Куб засветился бледно-голубым светом. Казалось, воздух пронизывают электрические разряды, от которых неприятно покалывало в мышцах. Вдруг в нескольких десятках метрах от куба, в воздухе заискрил сварочной рябью яркий огонь. Маленькие белые молнии, — словно уменьшенные в размерах молнии при грозе, — наполняли пространство, вырисовывая в воздухе шар. Этот шар разрастался, и наполнялся яркими вспышками и светом, пока не вымахал до размеров грузовика. Шар превратился в повисший в воздухе светящийся сгусток, из которого вдруг вырвалась огромная уродливая тварь, с перепончатыми крыльями. Она походила на изображения птеродактилей юрского периода, в фантастических фильмах и приключенческих книгах. Вытянутый череп, открытая пасть с множеством мелких зубьев, длинные когти на лапах. Из страшной пасти вырвался рёв, от которого у каждого содрогнулось нутро.

— Огонь! — прокричал Аскет, и сам первый, выпустил по твари очередь из «Кедра».

Его поддержали и остальные. Но пули не причиняли существенного вреда огромному перепончатому созданию, лишь дырявили на вылет уродливую кожу на крыльях. Из этих рваных дыр тут же брызгала струями знакомая чёрная жижа, забрызгавшая весь пол рядом с кубом. Одно крыло неудачно угодило под перемычку кран-балки, на несколько секунд обездвижив тварь. Этих секунд Наемнику хватило для того чтобы прицелиться, и выпустить гранату из «РПГ». Грохнул взрыв. Помещение заполнила тошнотворная вонь гнилого мяса, разлетевшегося в разные стороны. Поперечный швеллер кран-балки с пронзительным скрипом криво накренился. Тут же за спиной Аскета грохнуло несколько выстрелов из «Сайги», все обернулись и увидели, как в коридор вваливались один за другим зомби — те самые, которых они видели за стеклом «Х-1».

* * *

— Туда! — крикнул Симак, указав пальцем на помещение «КП» под потолком.

Они побежали, спотыкаясь на покрытых скользкой жижей, помостах и лестницах. Замыкал колонну бегущих Беркут — который то и дело останавливался, чтобы выпустить очередь по показавшимся в зале, порождениям ада. Симак добежал до металлической двери первым. Задыхаясь от нехватки кислорода, он судорожно дернул ручку двери, оказавшейся запертой. Наёмник тут же грубо оттолкнул его, и попытался вставить один из ключей в прорезь замочной скважины. Но не один из ключей не подошёл — более того, прорезь имела другую совсем форму, то есть сам ключ должен был быть совершенно другим. Беркут, Левинц и Терех огрызались короткими, прицельными очередями, пытаясь остановить напирающую и казавшуюся бесконечной, вереницу оживших мертвецов. Некоторые из них, сражённые бронебойными пулями и шквалом дроби, падали, перекатываясь через гнутые перила. Другие бесформенными грудами оседали на помостах, и тут же по их телам шли другие, новые солдаты.

— Это конец!.. — сказал Аскет, руки которого дрожали, сжимая опустевший и бесполезный «Кедр».

Перед глазами у Симака появилось лицо Маши, на котором была добрая, нежная улыбка, и ему захотелось просто закрыть глаза и лечь на эти грязные и ржавые прутья арматуры, из которых был сварен пол помостов и лестниц. Он закрыл глаза, его тело охватила теплая нега, а душу — апатия ко всему его окружающему, и к собственной жизни. Ему было хорошо. «Зачем бороться, для чего? — проносились в голове отголоски мыслей, за барьером которых стихала ставшая безразличной суета. — Сколько можно вгрызаться в эту жизнь? Нет, хватит — здесь всё и кончится! Там будет хорошо — там будет Маша, и мы снова будем вместе, и снова будем счастливы…» Но тут безмятежный, расслабляющий образ Маши исчез, и он увидел лицо Алёны, глаза которой были наполнены тревогой, и страхом. Он понял, что не имеет права опускать руки, опускать именно сейчас, когда каждая секунда, каждый миг на вес золота! Ради неё он должен найти выход! Ведь он притащил её сюда, он пообещал ей, что они выйдут! А теперь она ждёт его, она верит в его слово! И он должен его сдержать, он должен найти выход из этого безвыходного положения! Сколько раз он упирался в тупик? — но волею судьбы или случая, он всегда находил выход. Грудь зажгло тупой болью, перед глазами промелькнуло лучащееся добротой лицо старца, которого он видел во сне. «Ключ! Точно! Как же я мог про него забыть! Ведь он может… нет, он точно подойдёт, иначе я бы не нашёл его, и не таскал с собой всё это время! В этом месте ничего не происходит просто так!»

Грохот ставших редкими выстрелов, пробился сквозь пелену забытья. Аскет сидел у двери, с закрытыми глазами, прислонившись спиной к металлическим прутьям ограждения. Его автомат, всё это время лелеемый им с таким рдением, куском бесполезного железа валялся под его ногами. В руке он сжимал блестящую глянцем рукоять «Walther P-38». Беркут, Левинц и Терех были заняты обороной от наступающей, и казавшейся неизбежной, смерти. Симак одним резким движением сорвал с шеи ключ, согнутый пулей, которая могла бы убить его. Вставив его в замочную скважину, — она была сделана именно под этот ключ, — он с силой отогнул его в сторону, распрямляя изогнутый медный стержень, и провернул ключ. Механизм двери тихо лязгнул, этот лязг тут же привлёк внимание Наёмника. Тот бросил вначале безразличный, наполненный безысходностью и тоской, взгляд на дверь, — затем перевёл его на Симака, и будто что-то прочитав в глазах товарища, он тут же ожил, ловко подскочив, освобождая место, нужное, чтобы открыть дверь. Симак дёрнул за уже согретую его теплом ручку, она поддалась, и дверь в бетонную комнату с толстыми стёклами, отварилась. Краем уха Симак слышал, как разрывается немецкой бранью мегафон. Но это его уже не волновало. Он лишь успел хлопнуть по плечу ближайшего товарища, которым оказался Беркут — чтобы тот прекращал огонь, и перебирался в, несомненно, безопасное, укрытие. Они успели закрыть дверь за влетевшим в комнату, — словно с мостика погружающейся в морскую бездну подводной лодки, — Левинцем. Тут же раздались глухие удары в дверь, с той стороны. Это пули клюют в толстую, качественную сталь, на которой даже в потёртых местах нет ни одной ржавчинки — лишь пыль. Комната, в которой они оказались — была пультом управления установкой «Х-2», и судя по всему, главным по значимости помещением во всём этом подземном строении. В стене, которая в зале под ними казалась глухой, здесь был дверной проём. Они прошли в него, и обнаружили разветвление. Туалет и ванная; оружейка и склад с продовольствием, бумагами и прочим; комната с уютной домашней кроватью, тумбочкой и лампой на ней; кабинет. На кружевном покрывале, застилавшим кровать, лежали останки человека: обтянутый кожей безобразный череп, нелепо выглядевший коричневый костюм; покрытые пылью, некогда блестящие лаком, коричневые кожаные туфли. Из-под лацканов пиджака виднелась пожелтевшая от выделений какой-то жидкости, некогда белая, рубашка, — с которой змеёй свисал красивый галстук. По стене у кровати стекало застывшее ссохшееся пятно, бывшее видимо, мозгами погибшего здесь много лет назад человека. Из-под манжеты правого рукава, рубашка на котором была увенчана запонкой, с изображением змеи, — торчала кисть, обтянутая сухой кожей, сжимавшая пистолет «Walther РРК». На тумбочке рядом с уютной лампой, лежала аккуратная фетровая шляпа «Федора», с маленькими полями. В комнате пахло старьём, но никак не трупным гниением — и это было странно. Казалось, что этого человека просто высушили, и его кожа стянула сжавшуюся от обезвоживания плоть.

— Кто это? — задал неуместный вопрос Левинц, словно бы кто-либо из присутствующих мог на него вразумительно ответить.

Беркут прошипел что-то, из его слов можно было разобрать только «…в пальто» — и это слово, в свою очередь, ничего не проясняло. Оглядевшись, Симак заметил отсутствие Наёмника — и без труда догадался, что тот находиться на небольшом складе, в котором Симак видел воронёные стволы «МР-40» и коробки с патронами. Они прошли в кабинет, включили настольную лампу, жёлтый свет которой когда-то освещал важные для покойного её владельца, документы. На столе лежала книга в красном переплётё, из плотной материи. Откинув заглавную страницу, Симак вслух прочитал: «Klaus Richter. Tagebuch».

— Это дневник! — подсказал стоявший за спиной Левинц.

— Хорошо, только не думаю, что мы сумеем что-нибудь разобрать! — сказал неслышно подошедший Наёмник. — Света — там осталась, а написан дневник немцем, да ещё и письменным немецким шрифтом!

Симак перелистывал страницы, и убеждался, что без переводчика, без хорошего переводчика, им не обойтись — даже Свете трудно будет разобраться в этих каракулях. На некоторых страницах он видел аккуратно выведенные формулы, наброски, чертежи. Но вдруг глаза Симака зацепились за знакомые, русские буквы, когда он уже перелистал более половины дневника. Он отлистал назад, и вернулся к тому моменту, когда автор дневника перешёл на русский.

— Что там? — увидел оживление товарища, Терех.

— Тут по-русски… — ответил тот, уже погрузившись в слова, выстроенные ровными шеренгами, на белой, словно новой, бумаге.

Голос Симака воспроизводил написанные много лет на бумаге слова, в каждом из них крылась боль, бессилие, горечь.

«Клаус Рихтер. «Начало конца».

Эта часть дневника написана для русских солдат и офицеров, которые — я уверен, — в ближайшее время остановят это… Скажу сразу: это не дезинформация, и лучшим доказательством тому, будет моё тело, которое покоится в соседней, спальной комнате. Прошу упокоить его, и придать земле, захоронив по христианским обычаям. Немного о себе: я родился в России, родители дали мне имя Николай; фамилия Рихтер — настоящая, и происходит она от наших предков. В 25 лет я эмигрировал вместе с родителями в Германию, где и обучался самой прекрасной науке — физике. Мою жизнь, а так же процесс обучения, пересказывать не буду — всё это есть в предыдущей части этого дневника, которую вам переведёт любой специалист по иностранным языкам. Вкратце скажу лишь одно: я выдвинул сумасшедшую, на первый взгляд теорию, о существовании параллельного мира. В моей работе мне очень помогли научные труды, которые были написаны Николой Тесла, и хранились в секретных архивах Германии. Мне удалось раздвинуть магнитный барьер, за которым оказалось не что иное, как ад. К сожалению, я слишком поздно это понял.

Впервые создав машину, которая смогла разорвать магнитный поток, (это было ещё в Германии, в моей собственной, небольшой лаборатории), — я погрузил в неё крысу, и после изменения магнитного поля, эта крыса проявила необычайную агрессию. Более того, грызуна оказалось не просто усыпить — никакие яды, которые я давал крысе вместе с едой, не могли убить её! Я обрадовался тому, что достиг успеха в своих экспериментах, и хотел было опубликовать свою работу, как тут в моей жизни появилось это слово, страшное, и ранее мне неведомое… «Аненербе». Им было нужно, чтобы я сделал для Рейха не убиваемого солдата. Я отказался — потому, что для этого мне пришлось бы проводить эксперименты на людях. Но, им было плевать на меня — им были нужны не убиваемые солдаты… и они заставили меня, их создать.

Вначале я работал над этим в Германии, меня перевели в настоящую лабораторию — я не знаю, где она находилась: меня везли туда в машине, с закрашенными окнами. Я находился в этой лаборатории два года, без возможности увидеть солнечный свет… потом меня привезли сюда. Сюда же привезли все мои наработки по машине, которую мои руководители назвали «Х-1». Моим заместителем, — следовательно, вторым по важности, после меня, человеком на объекте, — стал знакомый мне по прошлой, гражданской жизни профессор Moritz Köhler. Именно он передал в гестапо полученные результаты моего эксперимента с крысой. Из гестапо эти данные попали в аненербе. Мориц Кёлер… про этого человека можно написать целую книгу, озаглавив её «Ложь и предательство». Моя теория свела профессора Кёлера с ума. Зависть и лесть позволили ему организовать работы по собственному проекту, который получил индекс «Х-2». За основу он взял мою работу по проекту, и посвятил себя созданию более мощной, более сильной машины. Мне удалось завершить все работы раньше срока — ведь у меня было всё, что я только попрошу! Не было лишь одного — свободы! Только тогда я понял, что именно происходит в индукционной камере, в тот момент, когда разрывается магнитное поле. Но было уже поздно. Война вносила свои коррективы, и время, отведённое нам на работу по проекту, неизбежно сжималось. Накануне эксперимента, мы долго спорили с профессором Кёлером. Я настаивал на тестировании его машины, но он не желал меня слушать — гордость и зависть затмила его некогда светлый разум. Эксперимент обеих машин проводили в один день. Вместе с моим другом Штефаном Ланге, который одновременно являлся профессором, старшим научным сотрудником, контролирующим охрану объекта; а так же, — как я понял позже, уполномоченным членом аненербе, — мы повернули наши ключи. Именно так можно было запустить обе установки, и точно также мы могли их отключить. В тот день Штефан признался мне, что он курирует мою работу, и работу Кёлера, как впрочем, работу всей лаборатории в целом. Он рассказал о том, что появилась угроза захвата объекта Русскими солдатами — и тогда, все наши достижения могут обернуться против народа Великой Германии. Чтобы избежать этого, он втайне от меня отдал приказ: вмонтировать в сеть пуска установок систему самоликвидации, которая привела бы к подрыву атомного реактора. Ключи не простые — они уникальные — внутри содержится микрокассета, с записью электромагнитных алгоритмов. Если повредить ключ — то он будет бесполезен; при попытке разобрать замок, система блокируется. По теории, взрыв реактора может привести к неконтролируемой цепной реакции деления атомного ядра, которое в свою очередь может привести к катастрофическим последствиям, масштабы которых даже трудно представить!

Вначале запустили «Х-1». Всё было как тогда, с крысой. Только на этот раз в подвижную камеру положили только что застреленную собаку — Кёлер настаивал, что с помощью моей машины можно будет оживлять мёртвых. Собака, как потом выяснилось, действительно ожила. Когда Кёлер подключил «куб», то я сразу понял, что он что-то не рассчитал, или рассчитал не верно — левитации установки, весившей несколько тонн, быть просто не могло! Это явление противоречило всем законам физики! Загорелся сигнал тревоги, и тут же Штефан выбежал, вместе со вторым ключом. Он думал, что на лабораторию напали Русские — он каждый день этого ждал, готовился к этому, заставлял командиров взводов охраны муштровать своих солдат, которых поставили сюда для нашей защиты. О, это были не просто солдаты… это была элита «СС»! И тут я понял, что уже не смогу отключить машину, потому, что у меня нет второго ключа! Это понял и Кёлер, который видел, как Штефан Ланге покинул помещение командного пункта. И тут произошло то, чего я ожидать никак не мог… я видел, как Кёлер улыбнулся мне, снизу, и помахал рукой. Затем его помощники отключили «Х-2» — притом машина продолжала висеть в воздухе. Я понял, что всё, что сейчас произойдёт, спланировано профессором и его «лабораторными крысами», втайне от меня. Он открыл дверь куба, ещё раз посмотрел на меня — несмотря на большое расстояние, разделяющее нас, я видел улыбку на его лице. Он закрыл дверь, после чего его помощники тут же запустили «Х-2». Кёлер пошёл на огромный риск, поставив на кон свою жизнь. Я знаю, чего он хотел этим добиться. Он хотел привлечь моментальным успехом внимание и благосклонность фюрера, благодаря чему он смог бы стать главным человеком на этом объекте. Через минуту дверь куба отварилась сама. Кёлер был жив. Лицо его стало бледным, движения вялыми и заторможенными. Ему навстречу побежали его помощники, и тут же вялость Кёлера исчезла: он бросился на первого своего помощника, словно хищный зверь. Я видел, как он вцепился зубами в шею несчастного. Я видел, как брызгала из разорванной артерии кровь. Я видел, как Кёлер медленно поднимал голову, оторвавшись от недвижимого тела — он смотрел прямо на меня! Его перепачканное кровью лицо озаряла дикая радость. Я ждал Штефана здесь, в своём кабинете, ставшем для меня камерой моего пожизненного заключения. Я ждал, и с каждым часом, надежда на то, что он вернётся, истощалась. Я видел, как по моей лаборатории бегают люди… нет, они больше не были людьми, это было воплощение зла, это были монстры! Они рвали и резали тех, кто был жив, а профессор Кёлер делал так, чтобы этих монстров становилось больше. Я видел, как мигает лампа на пульте, обозначающая активную индукцию в установке «Х-1» — и я понял, что порождение зла, воплотившееся в тело Кёлера, работает над тем, что не давало ему при жизни покоя: он создаёт новых солдат для своей собственной армии! Ему больше не нужна благосклонность фюрера — он теперь сам стал фюрером, продав свою душу злу… Я не смог отключить установку, потому, что у меня не было второго ключа. Я пытался разломать пульт запуска, чтобы взорвать обе установки, вместе с проклятой лабораторией — но я не смог… это оказалось сложнее, чем я думал. Блестящий ум Штефана предусмотрел все возможные варианты развития событий, но он не смог предугадать того, что может на самом деле произойти. Он полностью блокировал пульт, и даже взорвав сам пульт, обе установки продолжали бы работать. Для того, чтобы вывести их из строя, и взорвать реактор, мне нужно было уничтожить сам куб! Но порождения зла, воплотившееся в Кёлера, предугадало это: рядом с дверью в командный пункт постоянно находились они… они не выпускали меня. Штефан пропал, вместе со всеми остальными. Через десять дней я увидел биолога, работающего в моей команде — его звали Дитер Кох. Он успел добежать до дверей командного пункта. Он мне многое рассказал, пролив свет на скрытые бетонными стенами тайны. Он рассказал, что Штефана последний раз видели в бункере охраны. Так же он рассказал, что когда начинался эксперимент, на поверхности шёл сильный дождь. Кто-то из солдат «СС» оставил дверь в охранное помещение открытой — чтобы казематы наполнились запахом дождевой свежести… но потом началось нечто. Поле, перед бункером охраны, осветилось яркими молниями. В открытую дверь ворвался шквал неведомых человечеству существ. Охрана стреляла — но всё было безуспешно. Кто-то нажал на сигнал тревоги — именно этот сигнал, дублированный по всему объекту, привлёк внимание Штефана. Сработавший сигнал тревоги автоматически активировал заряд взрывчатки, который должен был уничтожить главные вход на объект. Так же этот сигнал через какое-то время должен был автоматически блокировать дверь, отделяющую бункер охраны от объекта, обесточив питание помещения охраны. Так всё и произошло, эта дверь отгородила мои надежды на возможность остановить этот кошмар. Ведь она навсегда отделила Штефана, вместе со вторым ключом, от лаборатории. Дитер рассказывал, что ночью, через сутки, на поле десантировался спецотряд «ДРО», высланный нам в помощь через уполномоченных лиц аненербе. Так же, через час поле этого, на поле десантировался спецотряд солдат «НКВД» — советским связистам удалось перехватить и расшифровать сигнал тревоги, локализовать его источник. Отряды вели яростный бой между собой, и запрашивали поддержку по радиосвязи — но всё было тщетно, активное магнитное поле, спроецированное кубом на поверхность, глушило радиосигнал, они могли слышать только себя. Отряды вели яростный бой друг с другом, пока не обнаружили на поле боя третью, неопознанную, силу. Из огромного, светящегося шара, зависшего над полем, выпадали, выпрыгивали и вылетали уроды. Некоторые из существ имели пять, шесть, и больше конечностей — они были похожи на громадных, покрытых слизью, пауков. Другие вообще не имели конечностей и, вывалившись из шара, просто ползли, изгибаясь и извиваясь, как черви. Небольшая часть солдат, с обоих сторон, рассредоточилась по лесу. Но оставшиеся на поле отряды объединились — в обоих отрядах каждый знал язык противника. Русские солдаты, партийные, убеждённые, дрались бок о бок вместе с солдатами «ДРО СС», дававшими присягу на верность Гитлеру. Они воевали с тем, что высвободилось из открытой нами двери в параллельный мир. Заняв круговую оборону на небольшом островке из деревьев, расположенном посередине поля, они отстреливались до самого утра. Первые лучи солнца осветили лежащих друг на друге в куче стреляных гильз солдат — русских и немецких. Все были мертвы. Следующей ночью тела убитых загадочным для хищных жителей леса образом, куда-то исчезли, чтобы потом появиться вновь…

Дитеру об этом рассказал один из участников того боя — проникший на объект через вентиляционную шахту офицер «ДРО», скрывшийся в лесу — его спасло то, что он был против объединения с русскими. Однако, позже, уже в самом бункере его, так же как и остальных, поглотила тьма.

Дитер рассказал и о том, что произошло рядом с установкой «Х-1», во время эксперимента. Вот рассказ, написанный с его слов: «Мы положили на подвижные носилки магнитной трубы тело застреленной специально для эксперимента немецкой овчарки. Так же в спец. морге дожидались своей очереди трупы русских — мёртвых строителей бункера; и немецких солдат, погибших на поле боя. Труба с собакой была закрыта, механизм машины заработал. Через минуту раздался треск сильного электрического разряда, казалось, что запах палёной шерсти и озона проходит сквозь толстые стёкла лаборатории. Дверь электромагнитной трубы, в другой комнате открылась, и из неё выпрыгнула живая овчарка. Глаза её были белёсы, само существо проявило агрессию, и сразу же бросилось на броне окно, которое отделяло экспериментальную комнату от зала наблюдения. Существо неистово билось в агонии бешенства, с разбегу врезаясь в твёрдое стекло. Оно пыталось ухватить острыми зубами за стекло — но это было невозможно, и несколько зубов поломавшись, прилипли к стеклу на вязкой, чуть потемневшей крови, которая свисала из разорванной и окровавленной пасти собаки. Учёные ликовали — им удалось оживить существо, вселить в труп жизнь. Это был нонсенс, это было чрезвычайное открытие, которое меняло в корне научное представление о строение мира. Если такую тварь выпустить на поле боя, — или, например, в тыл к русским, — то настырная и зловещая тварь сможет разорвать в клочья не одного врага! Что если в обороняющийся город выпустить тысячу таких тварей? То всего через сутки не желающий покориться воле немцев, и силе немецкого оружия, город можно будет взять без единого выстрела! Но как самим не пострадать от злобы и слепой ярости этих существ? Как заставить существо выполнять волю рейха? Как уничтожить вышедшее из-под контроля существо? Это и предстояло нам выяснить. Но мы не усели этого сделать. В момент, когда все звонко стукались прозрачными бокалами, наполненными шампанским, загудела сирена. Ржавый звук её наполнил помещения подземного сооружения, отрезанного от мира».

Дитер Кох погиб, на моих глазах. Прошёл уже месяц, и казалось, что кроме нас двоих, в живых не осталось более никого. Суть нашего плана заключалась в том, чтобы подорвать «Х-2». Дитер вызвался осуществить этот план. Мы приготовили взрывчатку, которая была здесь, на командном пункте. Всего-то и нужно было, успеть добежать до куба, заложить взрывчатку, и вернутся назад. Дальше — взрыв, и это проклятое место, вместе с нами, навсегда бы исчезло с лица земли. Зал казался пустым — Дитер выбежал, и направился к кубу. Он почти добежал, как неожиданно с потолка на него спрыгнул монстр. Он был похож на труп, который вытащили из сгоревшего дома. Но его подвижность была небывалой, не присуща ни одному известному существу, населяющему землю. Дитер стрелял — но существо было не чувствительно к пулевым ранениям. Он не успел заложить заряд — монстр утащил тело бедного Дитера — куда? — мне было это не ведомо. Скорее всего, к установке «Х-1», где переродившись, Дитер пополнил ряды потусторонней армии зла. Я остался один. Не вижу смысла считать дни. Всё кончено! Я это осознаю, и могу лишь приложить максимальные усилия для того, чтобы облегчить задачу тем, кто придет сюда после нас…

Помещение командного пункта отделано специальным, защитным покрытием, отражающим электромагнитное излучение. Так что я не боялся, что существо, некогда бывшее профессором Морицем Кёлером, сможет спроецировать поле внутри командного пункта. Так что, находясь в этом помещении, можно чувствовать себя под защитой. Чего всё-таки хотел добиться Кёлер? Бессмертия? Власти? Могущества? Похоже, он получил, то, чего так хотел…

Установка «Х-2» неконтролируемо проецирует излучение на поверхность. Заряд электрического тока копиться в специальных накопителях, когда набирается достаточное количество тока, для того, чтобы активировать магнитные антенны, накопители автоматически разряжаются. Это происходит бесконтрольно, циклично, с периодичностью два-три раза в сутки. В этот момент на поверхности, или тут, в бункере, появляется концентрированный размагниченный сгусток эфира, в месте разрыва естественного магнитного поля. Это — дверь в ад. А вернее, из ада. Это будет происходить до тех пор, пока активен реактор…»

— Дальше опять по-немецки… — нарушил минутную тишину Симак.

— Теперь многое проясняется! — сказал Егерь.

— Второй ключ должен быть где-то тут! — сказал Аскет, и тут же направился в комнату с покойным.

Наёмник ловко, как умеет это делать один лишь он, обшарил карманы покойника. Извлёк немецкое удостоверение личности, письмо — адрес получателя находился в городе Coblenz, — и ключ, точно такой же, какой был у Симака. Они вышли к главному пульту. За бронестеклами мельтешили твари, заполнившие зал. Аскет вставил ключ в специальную скважину, Симак, переглянувшись с ним, сделал то же самое.

— На счёт три! — скомандовал Наёмник.

— Раз… два… три!

Они повернули свои ключи одновременно. Но ничего не произошло.

— Должно быть, — предположил Егерь, — Нужно нажать на какие-то кнопки!

Аскет потыкал наугад в мигающие кнопки, но его действия не возымели силу. Симак почувствовал, что ключ, который сжимает его рука, как-то слега пошатываться, словно бы он просто держит его в воздухе, и шток ключа не вставлен в скважину. Он посмотрел на свою руку, и увидел, что стержень ключа сломан надвое. В месте изгиба — в том самом месте, в которое попала пуля.

— Ключу конец! — сказал он, и все находившиеся на «КП», у пульта управления, разом стихли.

— Давай попробуем так провернуть! — предложил Левинц. — Какими-нибудь пассатижами сейчас этот обломок подцепим, и провернём!

Но обломок ключа провалился внутрь скважины. Чтобы его извлечь, нужно было разбирать сам замок. А профессор, в своём письме предупреждал, что лучше этого не делать.

— Не пойдёт! — сказал Аскет. — Нужно искать другие варианты!

— Какие варианты? — спросил Беркут. — Он, — Сергей кивнул в сторону спальни, — Был профессором, образованным человеком, и потратил на поиски «вариантов» времени больше месяца! И смог найти лишь один выход — пуля в висок! У нас же нет времени, и мы далеко не профессора!

— Это да… — как-то печально согласился с другом Левинц.

— У нас есть один выстрел к «РПГ» — сказал Егерь. — Этот шар, из которого вырвалась эта… «птица», появился здесь часа два назад. Профессор писал, что он может появляться два-три раза в сутки, то есть, для того, чтобы перестрелять этих тварей — времени у нас вагон! С этими чухарями мы как-нибудь справимся! — добавил он, кивнув на мельтешащих снизу существ.

— Нужно подготовить боеприпасы! — приободрившись, сказал Наёмник. — Вы пока обыщите кабинет профессора! Терех, Беркут: побудьте тут — понаблюдайте за тварями! Всё — всем разойтись!

* * *

— … Противогаз тебе больше не пригодится! — тихо обращался, по видимому к покойному профессору, Наёмник — и тут же из помещения небольшого склада вылетал вышеупомянутый предмет. — Патроны… патроны… дельно. А это ещё тебе зачем?! Хм, как раз этой штуки нам очень не хватало! — вдруг громко, с нотками радости в голосе, проговорил он.

Наёмник вышел со склада, на его плечах висел большой рюкзак, в руке — непонятная труба.

— Ну что, пацаны, кому прикурить? — спросил он, весело глядя на Левинца.

— Я воздержусь, пожалуй… — сдержано проговорил Левинц. — Откуда «это» у тебя?

— Нашёл на складе. Знаешь. Как пользоваться? — спросил он у Левинца.

— Теоретически. Это «FmW-35», или «Flammenwerfer 35» — старый, немецкий огнемёт. Только ему хана — наверное баллоны уже опустели. В одном баллоне должен быть азот — скорее всего он уже весь вышел.

— Думаешь? А по мне так баллоны довольно тяжёлые!

— Ну-ка, попробуй открыть вот этот кран! — попросил Левинц, указав на торчащую рукоять вентиля. — Так, теперь этот вентиль поверни, а теперь сюда нажми…

Из ручного брандспойта тут же с шипением вырвалась белёсая струя, обрызгавшая стену. Наемник подошёл к этой стене, достал потёртую зажигалку, чиркнул кремнием, и поднёс полыхающий огонек к мокрой стене. Жидкость тут же воспламенилась, от яркого огня стразу зачадило смрадным, удушливым дымом. Левинц довольно усмехнулся:

— Там электроподжиг, насколько я знаю. Запитан от батарей, которые давно разрядились… так что, этой штукой воспользоваться будет нереально.

— Левинц, не ссы, друг, — Аскет сильно хлопнул товарища здоровенной ладонью по плечу, — Вывернемся как-нибудь! Там запасные баллоны лежат. Только не пойму, зачем этому маразматику понадобился огнемёт?

— Наверное, — предположил наблюдавший со стороны Симак, — Его друг укомплектовывал склад. Тот самый, труп которого мы нашли в потерне. Штефан. Профессор пишет, что тот был неравнодушен к таким вещам, как безопасность, и всегда ждал нападения на бункер Наших солдат.

— Наверное так и было! Дай мне керосинку! — сказал он Левинцу, и тот сразу же понял, для чего ему понадобилась керосиновая лампа.

Аскет примотал лампу, — у которой он снял защитный стеклянный абажур, — проволокой к брандспойту. Подкрутил фитиль, заправил её керосином. Теперь оружие было готово. Оставалось лишь поднести спичку к фитилю лампы.

— Баллоны берём! — сказал он, кивнув в сторону склада. — Там патроны лежат, они все простые — но, всё же это лучше, чем ничего. Если этот «копчёный» нарисуется, то я его так поджарю, что мало ему не покажется! — говорил Аскет.

Симак вернулся в кабинет, и продолжил обыск, пока Левинц с Аскетом изучали устройство огнемёта. Письменный стол был завален бумагами и чертежами — это как раз то, что было нужно Наёмнику. Симак сложил эти документы в аккуратную стопку на столе. Тут он увидел какую-то ручку, в стенке шкафа, который он освободил от бумаг. Симак потянул за неё, и тут же понял, что это не что иное, как скрытая дверца. Он извлёк из секрета квадратный куб из нержавеющей стали, который оказался довольно тяжёлым. Откинул верхнюю крышку, и свет настольной лампы осветил блестящие золотом цепочки, серьги, украшения, в некоторых из них поблескивали драгоценные камни.

— Смотрите, что я нашёл! — услышал Симак радостный голос Левинца, за своей спиной, за которым последовало недовольное бурчание Наёмника.

Тут же в кабинет вошёл и сам Борис, в одной руке он держал бутылку с коньяком, в другой — пятилитровую, алюминиевую канистру, в которой — Симак уже не сомневался, — был спирт.

— Так этого добра целый ящик! — радовался Левинц, потрясая перед лицом Симака булькающей бутылкой. — О, да я смотрю, ты тут тоже кое-что отыскал! — перевёл он взгляд на ящик из нержавейки.

Они упаковали нужные вещи в свои рюкзаки. Левинц настоял на том, чтобы взять с собой ещё и эту канистру со спиртом. Так же пришлось взять с собой два сдвоенных баллона к огнемёту.

— Вы барахлишко пока по сумкам распихивайте, а я пойду, дорогу расчищу! — сказал Наёмник, кивнув на дверь.

Ему явно было не в терпёж испытать свой огнемёт.

— Беркут — стой на двери, Терех — прикрывать будешь! Симак, ебни-ка из «РПГ», в гущу этих чушканов! — скомандовал он, и тут же сам отворил дверь.

Не успев сделать и шага, брандспойт изверг из себя длинную огненную струю, которая сразу подпалила несколько тварей. Тут же многие мертвецы, зажимавшие в руках оружие, открыли ответную стрельбу. Аскет укрывался за нишей у двери, и не переставал выпускать огненные струи. Симаку удалось выскочить наружу, и выпустить последнюю гранату. Выстрел улетел точно в цель — в самое пекло тварей, горящие тела которых от взрыва разлетелись с визгом в разные стороны. Помещение наполнилось жирным дымом и воплями, живых факелов, которые в предсмертной агонии хаотично бегали, безуспешно пытаясь сбить со своих шкур пламя. Симак видел, как один солдат, в тлеющей форме, в бессилии рухнул на пол.

— Есть! — громко обрадовался Терех, который тут же принялся стрелять короткими очередями, укрывшись за приоткрытой дверью.

От многообразия звуков, казалось, что мозг сейчас просто взорвется. Беркут бросал гранаты в зал — но из-за шума, наполняющего зал, звук взрывов был практически не слышен. Симак заметил черную фигуру такого же существа, которое убило Афганца. Его матовая кожа полыхала языками пламени — Аскет попал огненной струёй точно ему в грудь. Тварь кривлялась, и издавала дьявольский смех, будто бы порождению зла доставляло не дюжее удовольствие пребывание в огненном мешке. Кувыркаясь на полу ярким, чадящим факелом, тварь подпалила пожирающим плоть огнём вилочный погрузчик, который тут же занялся пламенем. Баллон огнемёта опустел, и Аскет юркнул в «КП», чтобы его сменить. Бронированные стёкла, — через которые товарищи наблюдали за огненным действом, происходящим в зале, — снаружи покрылись копотью. Видимость была практически нулевой — видно было лишь полыхающий огонь.

— Если куб сгорит? — спросил Левинц.

— Надо сваливать по быстрому, пока кипишь не кончился! — говорил Егерь.

Они выбежали на площадку, спустились по лестнице, перешагивая через расплавленные трупы, от которых несло смрадом сгоревшего тухлого мяса. Некоторые сгоревшие твари дергались, словно через них пропускали ток. Глаза некоторых трясущихся в приступе предсмертной судороги тварей были открыты, из горелых, дымящихся ртов, вырывались какие-то звуки, отдалённо напоминавшие смех. Первым шёл Аскет, то и дело его брандспойт оживал, выпуская короткую струю огня. За ним шли остальные. От колонны людей, пробирающихся сквозь обгорелое месево, то и дело вылетали очереди пуль и тучи дроби, вылетали гранаты. Они добежали до изуродованной взрывом двери. В коридоре было по-прежнему темно, но Наёмник это быстро исправил, пустив длинную огненную струю, и подпалив заодно скрывающегося в темноте мутанта. Тот завопил, и побежал прочь, освещая своим горящим телом дорогу людям. Они пробежали морг, и клетки с подопытными зверями. Вбежали в комнату отдыха, на полу которой горящая тварь, бегущая перед ними, нашла свой покой, успев подпалить перед этим один из столов. Они оказались на посадочной площадке. Свет тут был. Левинц нажал на кнопку вызова двух правых лифтов, оказалось, что они оба работают. Аскет дал один из ключей, которые находились у него, Симаку, для профилактики тут же пустив огненную струю в пролом лифтовых дверей левой шахты. Двери среднего правого лифта открылись тут же. Короб, подвешенный на тросе в глубокой штольне, всё это время их ждал на этом этаже. Двери второго лифта открылись чуть позже, они разделились на две группы; Аскет видел, как из комнаты отдыха к ним бежит несколько мутировавших крыс. Он тут же выпустил длинную струю, с остатками жидкости, которая воспламенила деревянную обшивку, какой была отделана комната. Двери лифтов закрылись, и два короба синхронно, медленно поползли вверх.

 

Глава 5

Оказавшись на «своём» этаже, они долго смеялись, разглядывая свои лица. Все они были перемазаны чёрной сажей и копотью, и они походили на негров из дикого африканского племени. Одежда так же покрылась грязью и копотью, запах палёной гари исходил от них такой, какой исходит от пожарников, вернувшихся на базу с вызова. Быстро преодолев помещение электростанции, они оказались перед дверями знакомого, родного бокса. Сердце у Симака дрогнуло, когда он дёрнул за ручку двери, и обнаружил, что дверь заперта. Но с другой стороны, было бы глупо держать дверь открытой! Его опасения были напрасными. Замок двери сухо щёлкнул, и он увидел наполнено тревогой лицо Алёны. Встретившись взглядом, они несколько секунд простояли в дверях, друг напротив друга — казалось, что Алёна даже не заметила того, что Симак перепачкан сажей. Затем они обнялись, и стояли так некоторое время, пока за спиной Симака кто-то тактично не прокашлялся. Он прошёл в бокс, освобождая проход, при этом не отпуская Алёну из своих объятий. Алёна и Симак так и простояли, обнявшись, минут пять, без слов. Что они чувствовали в этот миг? — это было ведомо лишь им. Они сейчас находились далеко отсюда, в своём, собственном мире, где кроме них больше не было места никому. Серёга отвернулся в сторону, и глаза его наполнились грустью, которую он старался скрыть от окружающих. Борис, глядя на Симака, так же подошёл к Свете, и обнял её, что-то тихо шепча её на ухо. Света очень обрадовалась, увидев Бориса целым и невредимым. Она относилась к нему несерьёзно, чувства, которые она испытывала, можно было бы назвать мимолётной привязанностью. Лишь когда она осталась одна, Света поняла, что Борис ей не безразличен. Несмотря на его постоянное пьянство, разнузданный характер, извращённое и чрезмерное чувство юмора, она всё же привязалась к нему, и теперь, когда они были вместе, она испытывала радость, от которой, незаметно для окружающих, по её щеке скатилась слеза. Нет, определённо, ей не нужен никто другой — с любым другим ей будет просто скучно!

Аскет, Егерь и Беркут, стояли молча, они чувствовали себя лишними в этой комнате, в которой была любовь. Наёмнику это чувство было чуждо, он никогда никого не любил — и никто никогда не любил его. За его жизнь у него было много разных женщин. Были даже такие женщины, которые совсем не понимали по-русски. От них ему нужно было только одно — только близость, и физическое удовлетворение. Он думал, что женщина не способна дать ему большее — но сейчас он понял, что ошибался, он понял, что ему, всю его жизнь, не хватало любви. Он понял, что причиной его частой ненависти к людям, была нехватка этой самой любви, которой он не видел с детства.

— Ну что, — тихо обратился он к Тереху и Серёге, одновременно, — Не мешало бы пожевать чего-нибудь, и покемарить с пару часов!

— Что-то я совсем не хочу есть! — так же тихо, погрузившись в какие-то свои мысли, сказал Терех.

— И я не хочу, — согласился Аскет, — Но надо. Я заметил, что в этом месте есть особо не хочется. Спать — тоже. Мы сутки на ногах — а ни в одном глазу. Раны тут тоже слишком быстро заживают. Чем ближе мы были к «Х-2» — тем меньше ощущались естественные потребности организма. Видно, это магнитное поле как-то влияет на нас.

В этот момент в коридоре раздалась стрельба. Грохот пулемётных выстрелов, к которым с опозданием присовокупились выстрелы автомата, наполнил пространство, и заставил людей вспомнить о том, что в этом бункере каждый миг, за каждым углом и на ровном месте, их ждёт опасность — и расслабится, даже на минуту, позволить себе они не могут.

Аскет накинул на плечи тяжёлый ранец, на котором он успел заменить баллоны. Тут же он подпалил фитиль почерневшей керосиновой лампы, и направился на звук выстрелов, к засаде. Он шёл вперёд, и уже увидел вдалеке всполохи выстрелов, как тут же рядом с его ухом просвистела пуля. Наёмник тут же пригнулся, вспомнив, что враг, спустившийся сюда с поверхности, безжалостен и коварен, сравни этим мерзким, холоднокровным тварям, которых во множестве они повстречали на нижних уровнях. Враг, с которым им предстояло встретиться, был изобретателен, хорошо вооружён, подготовлен, и целенаправлен. Аскет повернулся назад, и увидел, что за ним, так же пригнувшись, идут все остальные, и даже девушки. Он махнул рукой — чтобы они уходили обратно, но его никто не послушал. Винт напряжённо всматривался в тьму, и время от времени, нажимал на курок верного «MG». Короткие очереди, которые он выпускал, нужны были для того, чтобы не дать врагу спуститься на уровень по верёвкам, и занять оборону в первом попавшемся боксе. К слову, двери всех боксом они своими руками взломали, и теперь попасть в любой из них не представляло никакого труда. Наёмник пустил длинную огненную струю, осветившую тёмный коридор. Видел он, или нет, но как раз в этот момент, не видимый в непроглядной тьме Винтом, один из солдат «Зенита» уже спустился в конце коридора, и как раз сейчас он отцеплялся от троса, по которому он спустился. Огненная струя попала точно в него. Человек закричал, его крик отразился эхом от округлой бетонной стены главной шахты. Это крик был преисполнен болью и ужасом. Солдат сорвался, и огненным факелом рухнул в бездну. Тут же раздались хлопки выстрелов — стреляли сверху, из-под угла, рассчитывать при такой стрельбе можно только на рикошет. Скорее всего, эта стрельба была ответом, на брошенный только что вызов начавшейся бойни. Пули засвистели, ударяясь о пол, стены, потолок. Аскет, будто вспомнив чего-то, резко обернулся назад, и, схватив за руку Свету, увлёк её за собой в бокс. Он сбросил с плеч огнемёт, подбежал к своему рюкзаку, который от установки «Х-2» нёс Терех. Раскрыл клапан, и извлёк кипу бумаг, с грохотом упавшую на стол.

— Нужно найти поэтажную схему бункера! Ты поняла? — громко спросил он у девушки, которая тут же закивала головой. — Ищи быстрее, нам нужны вентиляционные установки! Пока ты их не найдёшь, нам дороги отсюда нет! Если найдёшь эти чертежи — тут же сообщи об этом мне! Сейчас от тебя всё зависит… — чуть мягче, добавил он.

Света тут же принялась за работу.

— Граната! — крикнул Беркут, и тут же громыхнул взрыв.

Осколки засвистели прямо над их головами. Казалось, стоило поднять голову хотя бы на сантиметр — и это неизбежно привело бы к моментальной гибели. Аскет включил яркий фонарь, и направил его луч в шахту. Он увидел, как на пол, сверху, упало несколько газовых гранат, которые тут же зашипели, извергая ядовитый газ.

— Огонь! — скомандовал он, и тут же раздалась стрельба.

Пулями удалось сбросить гранаты в шахту, благо, эта шахта всасывала в себя воздух. И весь газ, который белым облаком выходил из шашек, устремился обратно, в шахту, поднимаясь вверх. «Наверняка у них есть противогазы — им это газ до фонаря!» — подумал Аскет.

— Винт, Мишин, — крикнул Наёмник, — Сидеть тут, прикрывать будете! Симак, Беркут, Алёна — собирайте вещи, уносите их из бокса в зал, подготовьте оборонительную позицию на балконе управления станцией! Терех, со мной! Всю взрывчатку, какая есть, тащи сюда! Подорвём это коридор!

Через десять минут, рядом с изредка оживающим пулемётом, возвышалась горка из взрывчатки.

— Отходим! — проговорил Аскет и, подхватив пулемёт, дал длинную очередь по тёмному коридору.

Он закрыл изогнутую дверь, отделяющую коридор с боксами от зала электростанции.

— Сейчас рванёт, всем укрыться! — сказал он, когда по двери с той стороны забарабанили пули.

Раздался взрыв. Пол под ногами дрогнул. Железную дверь вырвало из проёма, и с силой отшвырнуло в зал. Из проёма посыпались куски дроблёного в щебень бетона, повалила пыль, запахло взрывчаткой. Свод коридора не выдержал взрыва, и тонны грунта засыпали проход. Из груды бетонного крошева, с гнутыми палками ржавой арматуры, в зал струями брызгала грязная вода.

— Готово! — сказал довольный проделанной работой, Аскет.

Ему нравилось, когда всё происходит в точности так, как было задумано. Он не слышал своего голоса — потому, что не успел заткнуть уши пальцами, и открыть рот, — тем самым сводя к минимуму губительное для человека воздействие взрывной волны. Аскет увидел, как беззвучно для него, что-то кричит Света, зажимая в руке какую-то бумагу. Она обращалась именно к нему — он понял, что именно она кричала ему. Она нашла выход, и теперь призрачно маячившая перед ними надежда, обрела форму. Он подбежал к девушке, она тыкала пальцем, в чертёж бункера, который на схеме бы похож на разрезанное поперек огромное яблоко, изъеденное червями. Он видел, отметку «10», которая означала, что «ФВУ» находится на десятом уровне.

Он видел, что на схеме отмечен вентиляционный канал, который ровной расчерченной на серой бумаге линией, уводит по двадцатиградусной диагонали, вверх. Это оно, это была дверь в их мир — мир людей, мир жизни, мир привычный и любимый, по которому он уже успел соскучиться. Наёмник поднялся наверх — в застеклённую кабину, висевшую под потолком, чтобы собрать вещи. Как вдруг он уловил краем глаза какое-то движение снизу. Не быстро наклонился к ранцу с огнемётом, тут же чиркнул зажигалкой, подпалившей фитиль. Резко подхватил ранец, тут же накинув его лямки на свои плечи. Перехватив по удобнее брандспойт, он успел крикнуть:

— Тревога!

Резко развернулся корпусом тела на 18 °C, и, не мешкая и доли секунды, — словно бы он заранее почувствовал опасность, притаившуюся за его спиной, — он выпустил огненную струю прямо в открытую пасть, зависшей над полом на уровне окон кабины «КП» электростанции твари. Огромная пасть, в которую целиком мог бы поместиться человек, была усеяна множеством острых зубов, покрытых чёрным налётом. Подвижное, гибкое туловище, покрытое прозрачно-жёлтой слизью, размером с легковой автомобиль, извивалось, закрывая кабину от поступающего из зала света. Из уродливого тела, похожего на многократно увеличенную в размере мокрицу, торчали щупальца, которыми тварь зацепилась за перекладины на потолке. Едкое, липкое пламя, заполнило отвратительную пасть, забрызгав огнём наполненные ненавистью глаза. Раздался треск лопавшейся кожи, визг акустическим ударом врезал по ушам. Тварь отстранилась от кабины на несколько метров, сильно ударив огромным хвостом по каркасу кабины, отчего та промялась, зазвенели выпадающие осколки стёкол-витрин. Кабина «КП», подвешенная под потолком электростанции, заскрипела металлом, пол под ногами завибрировал, кабина дрогнула, и поехала вниз. Раздался чудовищный грохот, когда съехавшая с каркасного крепления кабина, упала на бетонный пол. Свет в помещении замигал, сверху, с потолка, летели снопы сварочных искр, от разрываемых жгутов силовых кабелей, которые были соединены с пультом управления рухнувшей электростанции.

— Живы? — прохрипел Симак, забившимся пылью горлом.

Он увидел, как загоралось множество листов, испещренных схемами, шрифтами, которые были разбросаны по полу кабины. Наёмник лежал без движения, из трубы, которую он сжимал в руке, медленно вытекала огненная струя, которая грозила затопить огнём нутро смятой ударом кабины, вместе с находящимися там людьми. Свет мигал, и моментами, помещение, вместе с пространством внутри смятой кабины, погружалось во тьму. Левинц, придавленный деревянным письменным столом, с трудом выбрался из-под него, и подполз к Аскету. Он перекрыл питающие краны на огнемёте, и затушил разрастающийся огонь. Алёна держалась за голову, по её пальцам стекали тоненькие, алые струйки. Уродливая тварь продолжала дико визжать, в агонии перекатываясь по полу зала, раскрывая и тут же захлопывая свою несоразмерно большую, относительно туловища, пасть. Беркут подтянул к себе лежащий чуть в стороне пулемёт, и просипел, обращаясь к лежащему рядом Курсанту:

— Ленту держи!

Тут же он поставил пулемёт на сошки, прицелился, и нажал на курок. Очереди пуль с неприятным чваканьем, вгрызались в покрытое слизью тело. Из пулевых дырок тонкими струйками, тут же брызгала на пол маслянистая жижа. Казалось, что тварь вообще не чувствует пулевых попаданий в своё тело. Если бы не струя горючей смеси «Flammöl Nr.19», которая выталкивалась из баллона с помощью сжатого азота, то усмирить эту тварь с помощью обычного, огнестрельного оружия, было бы невозможно. Неизвестно, будет ли теперь работать лифт, после того, как уродливая тварь сбила своим толстым хвостом кабину «КП», вместе с пультом управления.

— В башню бей! — просипел пришедший в сознание, Аскет.

Беркут тут же перевел огонь в голову твари. Теперь, при попадании пуль, слышался неприятный хруст перемалываемых в мясорубке хрящей. Из проломов, которые оставляли пули на покрытой копотью голове твари, тут же вытекала жёлтая, мутная жидкость, похожая на желчь, которая лужей покрыла пол под тварью. Беркут посмотрел куда-то вверх. Тут же он задрал к потолку ствол пулемёта. Очередью в десять пуль, ему удалось перерубить толстый кабель, который шёл по потолку, и вёл к одному из раздавленных тварью электрических щитов. Искрящий конец кабеля, змеёй шлёпнулся прямо на тварь, угодив в жёлтую лужу, которая тут же взорвалась огромным всполохом ярких искр. Минуты две тело поверженного мутанта, дёргалось под огромным напряжением, проходящим через упавший с потолка кабель. Кожа на теле начала лопаться, словно пережаренная на углях сосиска; от неё пошёл дым. Запах был такой, как если бы кто-то подпалил состриженный с пальца ноготь.

— Симак, ты как? — спросил Беркут, когда визг твари стих.

Но тот ничего ему не ответил, он лежал рядом с Алёной, пытаясь остановить кровь, которая текла из резаной раны на голове девушки. Они выбрались из-под смятого скелета кабины, лишь Мишин копошился под грудой металла, в поисках потерянной винтовки с оптикой. Симак вынес на руках находящуюся без сознания девушку, обработал кровоточащёю рану спиртом. Покопавшись в аптечке, которую собирала Алёна, он обнаружил иголки и нитки, с помощью которых ему удалось зашить сильный порез. Девушка пришла в сознание.

— Где «это»? — дрожащим голосом, спросила она.

— Всё кончалось, милая, этой твари больше нет! — успокаивал её Симак.

— Ты мне так и не сказал, как тебя зовут! — чуть улыбнулась она, глядя усталыми, чуть приоткрытыми глазами, на него.

— Андрей… зови меня так, если хочешь… — говорил он, поглаживая перебинтованную голову девушки.

— Андрей… я почему-то так и думала… это имя переводиться как «защитник»! — говорила она, и на её губах появилась чуть заметная улыбка.

— А я и не знал… тебе больно?

— Нет, ты молодец, всё сделал правильно.

— Я видел, как это делала ты, когда зашивала пулевую рану на моей ноге. Только теперь, наверное, у тебя останется шрам. Но его не будет видно…

— …Пусть будет шрам, чтобы никогда не забывать об этом страшном месте! Главное, нам всем выбраться отсюда живыми!

— Далеко собрался, русский? — вдруг услышали они голос, который был уже многим из них знаком.

В проёме выломанной двери, заляпанной слизью, ведущей в посадочную площадку, стоял профессор, в своём запятнанном кровью халате.

— Тебя не учить твой комиссар, что перед тем, как уходить, надо говорит ауф видэзейн? — басисто расхохотался он, глядя своими страшными глазами на людей.

Наемник попытался дотянуться до рюкзака с огнемётом, но тут же где-то под потолком грохнул выстрел; пуля прошла навылет через его ладонь.

— Не надо торопиться! — говорил профессор.

— Что тебе надо? — зло, сквозь сжатые от боли зубы, просипел Аскет.

— Мне нужен ты! И твой друг — Терэх! Ты помнить майне? — спросил он, и Терех понял, что вопрос адресован именно ему.

Егерь понял, что голос именно этого порождения ада он слышал в эфире радиосвязи, при штурме лагеря поисковиков. Да, он это понял, ещё тогда, когда увидел впервые этого профессора, за бронированным стеклом установки «Х-1». После того, как это профессор застрелил Афганца, не желающего покориться злой воле этого существа; тогда же, Егерю показалось, что убив Афганца, профессор смотрит именно на него. Несомненно, он хотел свести с ним счёты лично!

— Я тебя помню! — сказал он. — Куда ты дел тела моих людей?

— О-о, — расхохотался тот, — Они сейчас гореть в ад! Скоро ты к ним есть присоединяться!

— Товарищ капитан… — вдруг услышал Егерь знакомый, сдавленный болью голос, который исходил из-за спины профессора.

— Товарищ капитан! — повторил голос, и в помещение медленно вполз солдат, в перемазанном кровью, рваном «комке».

Терех узнал его. Это бы один из солдат, который, как и его сослуживцы, погиб, при выполнение задания, попав в засаду.

— Товарищ капитан! — вдруг неожиданно громко, с вызовом повторил тот, — Верни мне мою жизнь!

— Не я её у тебя забрал! Нас предали! Предатель наказан, я убил его!

— Товарищ капитан, ты убил меня! Теперь ты должен отдать мне свою жизнь! — прошипел солдат, все ближе подползая к Егерю.

— Егерь, не слушай его! — крикнул Аскет. — Это не твой солдат! Стреляй!

— Найн! — вдруг выкрикнул профессор. — Иначе я вас всех убивать, прямо сейчас!

Аскет уже видел чёрную тень, притаившуюся под потолком, на одной из перекладин. «Кто это? Как он туда забрался?» — в этом месте эти вопросы были не существенными, и ответы на них ничего бы не променяли, не прояснили. Ясно было одно — эта тень, имеет винтовку, и умеет из неё стрелять!

— А что ты сделаешь с остальными? — спросил Егерь, который, кажется, решил потянуть время.

— Остальные? Мне они не интересен! Ими будет заниматся мои помощник! Вами же я заниматься сам! Для начала я сделаю так, чтобы твой голова, Терэх, был отрезан, и вместо ней быть голова зобака! Я сделаю так, чтоб твой душа не мог вырватся из тела — а тело твоё быть в моей власти! Я быть много лет мучать тебя! А ты, человек у которого нет имени, — обратился он к Аскету, — Для тебя у меня тоже есть хороший, отдельный программа! Тебе быть нравится! Я отдам тебя тем, чьи души ты выпускать из тела! Они все тут, и жаждут видеть тебя! Взять его! — вдруг неожиданно резко выкрикнул профессор, ткнув пальцем на Егеря.

Израненное тело, бывшего подчинённого капитана Терехова, подскочило в воздухе, и буквально выстрелило в Егеря, сбив того с ног. Лицо солдата, которое казалось печальным, больным, уставшим, теперь было иным. Широко раскрытые глаза излучали ненависть и агрессию, из открытого рта стекала слюна и торчали в оскале пожелтевшие, редкие зубы, которыми тот пытался ухватить Егеря за шею. Существо оказалось недюжинной силы, и Егерь приложил последние силы, чтобы удержать тварь, в облике его солдата, на расстоянии от себя.

— Отгрызи его поганая голова, и нести её майне! — снова расхохотался профессор, обращаясь к агрессивной твари, которая была уже близка к своей цели.

Грохнул выстрел. Бах — и тварь, мёртвой хваткой вцепившаяся в Егеря, отлетела в сторону, половина черепа переспелым арбузом разлетелась по полу. Бах — и тень, засевшая сверху, под потолком, камнем рухнула вниз, выронив стукнувшую о бетонный пол, винтовку. Бах — и отпрыгнувшее тело профессора, который, словно паук, успел зацепиться руками за перекладину под потолком, отшвырнуло прямо в открытый электрощит, который тут же наполнился искрами. Мишин выполз из-под раскуроченной кабины, сжимая дрожащими руками, найденную им под завалом винтовку.

— Молоток, Курсант! — похвалил Аскет, который уже перебинтовывал свою раненную руку.

Левинц, и остальные, смотрела не перепачканного, в рваной немецкой форме человека, который только что спас их всех от неминуемой гибели.

— Надо быстрее сваливать! — проговорил Егерь, вставая с пола.

По его шеи стекала кровь — он сильно ударился о пол затылком, при падении. Егерь уловил взгляды друзей, провёл черной ладонью по шеи, посмотрел на отпечатавшуюся кровь:

— Да это ничего… на мне как на собаке…

— Лёха, да ты снайпер! — похвалил Курсанта Левинц. — Я просто обязан, когда выберемся отсюда, напоить тебя водкой!

На его слова Курсант ответил лишь лёгкой усмешкой. Теперь они уже не сомневались, что им удастся выбраться. Лифты ехали медленно, иногда зависая в шахтах — свет мигал, так же как и в зале электростанции. Когда лифт останавливался, приходилось вновь запускать его, поворачивая ключ, и нажимая на кнопку нужного им уровня. Они выгрузились на площадке. Егерь и Беркут направили стволы в сторону двери. Аскет чуть приоткрыл её, и тут же резко захлопнул обратно.

— Что там? — спросил его Симак.

— Крысы. Много крыс.

И тут же они услышали оживлённый, наполнивший соседнее помещение писк.

— Граната есть? — спросил он у товарищей, переводя взгляд с одного, на другого.

— У меня есть! — сказал Левинц, и тут же достал из своего рюкзака немецкую «Stielhandgranaten-24».

— Что, больше ни у кого нет? — разочарованно оглядел друзей Егерь.

— Это последняя! — убеждённо сказал Левинц. — Берёг её не чёрный день.

— Ладно, сберёг — и то хорошо! — вырвал гранату из его рук Аскет.

Он скинул свой станок с огнемётом с плеч, поместил гранату промеж двух баллонов, закрепил её проволокой, обмотал и закрепил шланг вокруг неё.

— Должно сработать! — сказал он, наблюдавшим за его действиями друзьям. — Симак, Егерь — на прицеле проём, Беркут — лупишь из пулемёта под пол, в щель двери — как только я её открою, — только не попади в огнемёт! Левинц, Винт, Мишин, — смотреть за лифтами, девушки — оружие держать наготове! Раз, два, три — понеслась!

Он резко распахнул дверь, тут же лифтовая площадка наполнилась грохотом пулемётных выстрелов. Аскет дёрнут шнур тёрочного запала, и с силой оттолкнул ранец ногой от себя. Раздувшиеся, бесформенные твари, которые были когда-то крысами, и видимо мутировали из-за долгого пребывания в высоком радиационном поле, — метались сплошной биомассой, полностью застилавшей пол в зале, заставленный большими, серыми тумбами. Ранец-огнемёт расталкивал тварей — он проскользил по полу с десятка два метров. Аскет тут же захлопнул дверь, Беркут за секунду до этого, перестал стрелять, увидав сигнал Наёмника. Грохнул разрыв гранаты, и тут же раздался второй взрыв, менее громкий. Сильный свист наполнил помещение за дверью, за которым раздался дикий визг тысяч тварей. Они прождали полчаса, до тех пор, пока этот визг стихнет. Запах палёного тухлого мяса наполнил и площадку перед лифтами. Аскет осторожно приоткрыл дверь. Помещение заволокло сизым дымом. Стены покрылись чёрной копотью. Огонь пожирал трескучим пламенем какие-то деревянные ящики, в которых, видимо, находились запасные фильтры, для системы. Пол был покрыт толстым слоем чёрной, вязкой слизи, от который поднимался белый дым. Казалось, что пол этого зала — не что иное, как донная часть сковороды, с подгоревшим мясным фаршем. Тот тут, то там, острый глаз Наемника улавливал редкие движения. Он прицеливался, и азартно вдавливал спуск своего пистолета, в обойме которого находились патроны со спец. пулями. К нему присоединились и остальные. Мишину сразу, без слов, освободили самое удобное, для стрельбы, место.

— Готово, кажись! — сказал Терех, после продолжительной стрельбы, в которой успел поучаствовать каждый.

Аскет молча шагнул в наполненный смрадом зал. Хищный ствол его пистолета был устремлён вперёд. За ним последовали и остальные. Серые, цилиндрические баки, упиравшиеся в потолок, были теми фильтрами, через которые просеивался воздух, поступающий с поверхности. Толстые трубы, сделанные из листового металла, так же были выкрашены в серый цвет. Слой пыли, которыми они были покрыты, в некоторых местах был нарушен: кто-то, — скорее всего только что зажаренные в собственном соку твари, — любил на них посидеть.

— Фильтры; — пояснил Наёмник, оглядывая монументальные цилиндры, — Выход должен быть где-то тут! Оружие держите наготове — скорее всего, где-то тут притаилась парочка-другая выживших мутантов!

Зал упирался в большой проём, которые перекрывали полуоткрытые металлические ворота. Эти ворота, по логике, должны были вести в главную шахту, из которой сюда, — на кран-балке, — спускались запасные фильтры и громоздкое оборудование.

— Есть! — вдруг радостно вскрикнул Левинц.

Голос его доносился откуда-то из-за фильтров и труб. Видимо он решил найти тихое место, для того, чтобы «заправиться», пока его никто не видит. И в этом самом месте обнаружил нужную дверь, с надписью «Der Luftkanal».

— Вентиляционный канал! — пояснила Света.

«Gefährlich! Der Eingang ist verboten!» — было написано ниже:

— Входить нельзя! — пояснила Света.

— Нам можно! — уверенно заявил Наёмник, уже пытающийся открыть дверь.

Удивительным образом к этой двери подошёл один и ключей — видимо, его хозяин, был как-то связан с этим местом. Дверь открылась. Они оказались внутри большого колодца, пол которого был сделан из сваренной сеткой, арматуры. Колодец уходил глубоко вниз. Они чувствовали, как треплют на их головах волосы потоки свежего воздуха. Множественные вентиляционные каналы, уводили из этого колодца, в недра подземного сооружения.

— Только фашисты могли такое придумать! — сказал Левинц, оглядывая грандиозное сооружение, внутри которого они находились.

В этот момент, в помещении зала, оставшегося за их спинами, резко погас свет.

— О, свет погас! — сообщил Борис.

— Обе установки ещё работают, — сказал Наёмник, — Иначе, давно бы уже рванул реактор! Так что рано расслабляться! У кого есть лампы — доставайте, сейчас они нам очень пригодятся!

Тут Симак уловил какое-то движение — ему показалось, что где-то в зале что-то промелькнуло. Он вышел из вентиляционного колодца, и осмотрелся. Так и есть! Из-за приоткрытых ворот, в тёмное помещение вентиляционного зала, проник луч света. Это был луч фонаря. Тварям, которые здесь обитают долгое время, вполне комфортно жилось и без света — он им не нужен, должно быть, они хорошо видят в темноте. Быть может именно этим и объясняется то, что у всех существ отсутствовали зрачки.

— Здесь «Зенит»! — тихо сказал Симак, обернувшись к стоявшим за ним друзьям.

— Беркут, ставь пулемёт! — скомандовал Наёмник, но тут же заметил, что Серёга давно установил свой «MG» в нужном месте.

В этот момент в помещение что-то влетело, раздался хлопок, и яркая вспышка ослепила находящихся здесь людей. Затем громыхнули разрывы осколочных гранат, после чего пулемёт Серёги ожил, выпуская из своего ствола длинную очередь. Серёга не видел, куда стрелял — он лишь старался удержать оружие в том же положении, в котором оно было до ослепления световой гранатой.

Рядом хлопнул не в такт пулемётной очереди одиночный выстрел Мишина, так же слышалась стрельба Левинца из своей «Сайги», которая выстреливала из ствола последнюю дробь — патрон к карабину больше не было. Так же разряжал магазин «MP-40» и Егерь, который не жалея патрон, поливал ворота длинными очередями пуль. Послышался мат, затем со стороны ворот раздались звуки коротких, автоматных очередей, и тут же раздалось щёлканье пуль о стены, и металлические части конструкции «ФВУ». Снова где-то недалеко рвались гранаты, выпущенные из подствольных гранатомётов.

— Мужики, надо валить, — прохрипел Серёга, — Дверь закроем изнутри — они пока с замком разберутся — нам времени как раз хватит, чтобы на поверхность выбраться!

— Нет, у них есть взрывчатка! — отвечал ему Наёмник, — Они подорвут нашу дверь, и догонят нас! Нужно разобраться с ними сейчас!

Вдруг помещение наполнил фоновый гул микрофона. Затем, раздался знакомый смех, который, несомненно, мог принадлежать только одному существу — тому, что когда-то носило имя профессора Морица Кёлера.

— Ты ещё здесь, майн руссишь золдат? Я иду к тебе!

И тут же огонь боевиков «Зенит», переключился на новую цель. Стало понятно, что зал заполняется тварями, которые проникли сюда через шахту лифта, через главную вентшахту, а так же, по трубам воздуховодов — в которых слышались неприятные звуки постукиваний сотен лап.

— Теперь валим! — сказал Аскет, — Сейчас тут будет жарко!

Они заблокировали дверь ручным запором, изнутри вентиляционного колодца. До них ещё доносились звуки частых автоматных выстрелов, разрывов гранат. Они шли по казавшемуся бесконечным, коридору, имевшему постоянный угол наклона, относительно поверхности. Они поднимались. Коридор был шириной в два с половиной метра, высота потолков — около двух. Кирпичные стены были покрыты слоем плесени, пол — покрыт толстым слоем пыли, следов чьего-либо присутствия тут не было. На стенах висели такие же плафоны, как в потернах, соединяющих охранные «ДОТы», только света нигде не было. Их обдувал свежий ветер, поступающий с поверхности. Они шли уже час, шли молча, слушая приглушённые пылью звуки своих шагов. Чем дальше они отходили от проклятого подземелья, тем сильнее чувствовался голод, усталость, и хотелось спать. Боль от полученных ран становилась отчётливее, острее. Керосинка, подвешенная на стволе пулемёта Серёги, идущего впереди, помигивала, освещая стены тёплым, жёлтым светом. Мышцы ног наполнились свинцом — чувствовалось, что они идут в гору. Наверное, было бы круто скатиться вот с такой вот длинной горочки, например, на велосипеде или на самокате. Но, к сожалению, ни того, ни другого у них не было, да и двигались они вверх, а не вниз. Сил придавала лишь мысль о том, что с каждым шагом они приближаются к поверхности. Когда они увидели вдалеке еле заметный свет, который выделялся из тьмы маленькой точкой, то каждому захотелось сбросить с плеч тяжёлую ношу и, позабыв обо всём, просто бежать вперёд, к поверхности, к своему миру!

— Блин, жалко Афганца! — вдруг сказал Винт, который всё последнее время молчал.

— Да, хороший мужик был! — согласился Наёмник.

Отряд вооружённых людей, двигающийся по заброшенному вентиляционному тоннелю, снова погрузился в туман тяжёлых мыслей. Светящаяся впереди точка, выросла, и теперь свет впереди казался ярким, ослепляющим. Они вышли в комнату, освещённую светом, падающим на бетонный пол сверху. Подняв головы кверху, друзья прищурились, настолько ярким сейчас им казался обыденный, дневной свет. На поверхности был день. Они стояли в вентиляционной шахте, точно такой же, в которую Симак с Наёмником спустились по верёвке. Потолок бетонного помещения, в котором они находились, был на уровне пяти метров от пола — подняться на такую высоту, по гладким, бетонным стенам, без лестницы, было невозможно. Круглый колодец, с бетонными стенами, из которого струился дневной свет, был прямо посередине потолка. Его длинна была чуть больше пяти-шести метров. И того — десять метров — вот расстояние, которое отделяло их от свободы! Аскет грязно выругался. Он сбросил с плеч тяжёлый рюкзак, набитый бумагами и снаряжением.

— Тупик? — спросил у него Терех.

— Да, похоже, это конец! — сокрушённо произнёс Левинц.

Симак принялся раскидывать ногами сгнившие ветки и листья, ковром застелившие пол под ногами. Он топнул ногой, пол под ним отозвался глухим, металлическим грохотом. Наемник тут же подбежал к этому месту, и принялся уже руками, разгребать пыль и труху, которая скрывала в полу металлический люк с прорезями. Он отошел в сторону, и потянул на себя скобу. Открылся квадратный люк. Все собрались вокруг распахнутого люка, который был заполнен тёмной водой, от поверхности которой, словно от зеркала, отражались удивлённые, грязные и уставшие лица друзей.

— Похоже, что это ниша для сбора воды, которая попадает сюда оттуда! — сказал Беркут, кивнув наверх.

— Но он же затоплен! — сказала Света.

— Свет, переведи, что тут написано? — спросил Симак, разглядев еле заметную краску, на буром от ржавчины, люке.

Света напрягла зрение, по-слепому сощурив глаза. Беркут поднёс керосинку поближе, и жёлтый свет осветил еле заметный контуры букв.

— Первое слово не разобрать… а второе… кажется, «эвакуирин»! Да, точно, здесь написано «эвакуация»!

— Какая на хрен эвакуация!? — воскликнул Левинц, обдав друзей запахом застарелого перегара, который особенно чувствовался сейчас, на фоне поступающего с поверхности воздуха. — Это просто яма с водой! Она может вести только вниз!

— А как же надпись? — рассудительно спроси Симак.

— В жопу надпись! Это просто выгребная яма!

— Я проверю! — сказал Симак, и в голосе его почувствовалась стальная уверенность.

— Давай, Андрей, не слушай его! — поддержала Симака Алёна. — Это наш единственный шанс! Обратной дороги нет!

— Да, — согласился Аскет. — Патронов у нас не хватит, чтобы отбиться от этих тварей!

Левинц презрительно усмехнулся, сбросил в плеч свой рюкзак, достал смятую пачку немецких сигарет. Вытащив одну сигарету, он тщательно размял её ссохшийся табак пальцами, после чего вставил её в рот, и закурил. В шахте запахло табаком. Этот запах показался Симаку каким-то родным, домашним: несмотря на то, что сам он негативно относился к курению. Просто табачный дым вызывал в его памяти тёплые, хорошие ассоциации — этот дым он часто вдыхал на посиделках с курящими друзьями, у костров, на кухнях, в барах. Ему так хотелось, чтобы там, в этой затопленной тухлой водой шахте, был выход! Хотя, он понимал, что шанс на это минимален, и Левинц скорее всего прав! Так же, как права и Алёна, и Аскет. Он спрыгнул в люк, придерживаясь за металлические створки дверцы. Его тело тут же погрузилось в ледяную воду, уровень которой доходил до груди. Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы протиснуться в узкий и низкий туннель. Сверху ему протянули керосиновую лампу, фитиль на которой кто-то заботливо подкрутил, и теперь огонь в ней радостным язычком вытанцовывал свой фирменный танец. Руку с лампой он поднял вверх, чтобы не замочить её. Расстояние от уровня воды, до потолка было таким, что в него только и можно было сунуть голову. Он прошёл по тоннелю вперёд, метров пять, чуть не споткнувшись при этом и, не выронив драгоценную лампу. Друзья, услышав всплеск, встревожились, но Симак дал им понять, что всё в порядке. Он прошёл вперёд, и упёрся в глухую стену, вверху которой, на уровне воды, в стену уходила двухсотая труба, закрытая ржавой решёткой. Да, эта яма — всего лишь отстойник, для талой воды, которая весной попадает сюда с поверхности. Симак попятился обратно — развернуться в узком тоннеле было невозможно. От пронизывающего холода тело его мелко подрагивало. Он чувствовал, как начинают постукивать друг о друга зубы. Он дошёл до люка, встал, развернулся, не отвечая на вопрошающие взгляды друзей — которые и так всё поняли, — пошёл в другую сторону. Он ожидал, что снова упереться в тупик, но его ожидания были напрасны — желтый мигающий свет осветил довольно продолжительный туннель. Он отсчитал десять, пятнадцать, двадцать метров, а туннель всё вел его куда-то вперёд. Он забыл о холоде, теперь его трясло от напряжения, которое он испытывал в эти минуты. От того, что он найдёт в конце этого тоннеля, завесила их жизнь. Вдруг фонарь в его руке, безжалостно осветил кирпичную кладку, преграждающую ему дальнейший путь. Он выругался при мысли о том, что обратную дорогу ему предстоит пройти спиной вперёд. Нога наступила на что-то скользкое, и он неуклюже подскочив на месте, стукнулся головой об потолок. Глухой железный стук. Он посмотрел наверх. Над ним был металлический люк. Он толкнул его рукой, и люд отворился, скрипнув ржавыми петлями. Симак выбрался из этого люка, и оказался в бетонном, круглом колодце, похожем на городской, канализационный. Ржавые петли, торчавшие из его стен, здесь тоже были точно таким же. Это были ступени. Свет лампы не доставал до верха, и Симак, сжав ручку керосиновой лампы зубами, принялся карабкаться по ступеням. Он добрался доверху — жёлтый свет осветил ржавый чугунный блин колодезного люка, на котором были выбиты немецкие буквы. Рот его раскрылся, — то ли от радости, то ли от удивления — и лампа с грохотом полетела вниз. Симак упёр в крышку люка обе руки, и с силой, подтолкнул его вверх. Не сразу, люк поддался, и Симаку удалось протолкнуть его, отбросив в строну. Тут же ему в лицо посыпались сухие ветки и листья. Он вылез на поверхность. Был день. Он вдохнул воздух, наполненный тысячью оттенками различных запахов. Он оглядел колодец, из которого только что вылез: засыпанный ветками небольшой бетонный блин, в котором чернела круглая дыра, с чугунной рамой. Где-то в глубине этой дыры еле заметно полыхало пламя — горел керосин из разбившейся лампы. От радости, охватившей его, стало трудно дышать, он, словно задыхаясь, начал хватать воздух ртом, пока не понял, что от насыщенного кислородом воздуха, у него кружится голова, и стали ватными ноги. Он упал на землю, словно пьяный. Казалось, что земля под ним ходит ходуном. Его обдувал свежий, легкий ветерок, из-за мокрой одежды стало холодно. Недалеко он увидел провал в земле, похожий издалека на простую, снарядную воронку, или осыпавшийся блиндаж. Это был вентиляционный колодец, воздух из которого попадал в бункер. Сейчас тут, стоя в заросшем, и засыпанным сгнившими ветками лесу, трудно было поверить, что там, под землёй, сейчас находятся люди. Что там, под землёй, есть целый город, сделанный из бетона и металла. Что город этот живёт своей жизнью, дышит — системы его по-прежнему функционируют. Симак спустился обратно, вернувшись к напряжённо вглядывающимся в его лицо, друзьям.

— Ну, что? — первым не выдержал Левинц.

— Порядок! — солидно заявил Симак. — Есть выход!

Он успел только наполовину вылезти из люка, как тут же почувствовал, как его с силой подхватило несколько пар рук. Симака подкидывали вверх, и тут же ловили, словно героя. Он слышал громкий смех своих друзей — радовался и смеялся даже Наёмник, который, тоже поначалу упал духом, — в тот самый момент, когда они только очутились в этой комнате.

— Спирта ему! — перебивал смех, и радостные возгласы, Левинц. — А то простудиться!

Симаку чуть ли не насильно влили в рот обжигающую жидкость, которую он проглотил залпом. Аскет принялся упаковывать свои документы в целлофановый пакет, который был нужен для того, чтобы те не промокли. Они выбрались. Каждый, кто вылезал из люка, прикладывался к фляге Левинца, и когда вылез последний, — Симак, — фляга была уже пуста. Они смеялись, осматривая свои перепачканные сажей лица, рваную, потёртую и мокрую одежду. Каждый из них сейчас был похож на бродягу. У мужчин за время пребывания в подземке, выросли бороды. Волосы у всех были слипшимися, грязными, но, несмотря на это, друзья обнимались друг с другом, словно старые знакомые, которые не видели друг друга много лет.

— Ну что, разбег? — с хитрой улыбкой, спросил Аскет, оглядывая друзей.

— И девичья фамилия… — добавил Левинц.

— Куда ты? — спросил Симак.

Аскет усмехнулся:

— Мне нужна моя машина. Я пойду за ней!

— Там же Фриц! — сказала Света.

— Тем хуже для него! — усмехнулся он.

— А что потом? — спросил Симак.

— Я сдам всё, что удалось здесь найти, в «ФСБ» — пусть они сами решают, что делать с этим бункером. Это называется «кидок» — меня сразу же попытается устранить заказчик — как только он допрёт, что я его кинул. Надеюсь, «контора» спишет мне мои грехи — это будет лучшей расплатой, чем обещанные миллионы. Однако, я сдержу своё обещание, и помогу вам. За эту информацию, я попрошу у конторы ответную услугу: о вас должны будут все забыть! То есть, все ваши косяки буду сброшены. Но и вы должны будете обо всём забыть! Может быть, с вас даже возьмут подписку о неразглашении — нужно будет её дать, как минимальную гарантию своего молчания государству. Надеюсь, вы понимаете, что максимальная гарантия — это девять граммов свинца! Это самый надёжный способ заставить человека молчать! Поэтому, вы должны навсегда забыть, обо всём произошедшем в этом лесу! Свои деньги я распределил по разным счетам, открытых на разных людей — так что заблокировать мои финансы просто невозможно. Дефицита в деньгах, в ближайшие лет сто, у меня не предвидится. Симак, я обещал тебе десять процентов, от общей суммы, которая, — с учётом того, что я кидаю заказчика, — теперь равна нулю. Но, я словами не разбрасываюсь — поэтому, обещанные бабки ты получишь. Я заплачу тебе из личных средств.

— Мы не за бабки тебе помогали — мы просто делали так, как делали — для того чтобы выжить! Поэтому, меня вполне устраивают твои десять процентов от ноля!

Аскет вновь усмехнулся:

— Кто на деньги не ведётся… но всё же, бабки я перечислю на твой счёт в банке — узнать его номер для меня не проблема, — поступай с этими деньгами как хочешь: можешь разделить поровну, между всеми вами, — или пожертвовать в какой-нибудь фонд «помощи военному археологу». Первое время вам лучше не маячить в людных местах, и поменьше рисоваться в сети, так же, быть осторожными при разговорах по мобильному. Но через какое-то время — может через месяц, — я дам вам знать, и вы сможете вернуться к своей привычной жизни, и жить дальше так, как жили раньше!

— Нет, так, как раньше, жить мы уже никогда не сможем! — сказала Алёна. — Наш поход в этот лес разделил жизнь каждого из нас на две части: до бункера, и после бункера. Теперь, после того, как мы увидели ад, взгляды на жизнь каждого из нас поменяются.

— Может, так и будет… — задумчиво сказал Аскет.

— Наверное, вряд ли ещё увидимся? — спросила его Алёна.

Он хмыкнул, о чём-то думая, затем снял рюкзак, достал промасленную бумагу, и огрызок карандаша. Вывел на бумаге какие-то цифры, затем свернул листок вдвое, и передал его Симаку.

— Тут координаты — ты без труда найдешь это место! Встретимся там ровно через год! Все приходите! — сказал он, набрасывая рюкзак, — Явка обязательна! — со смехом добавил он. — Сейчас же мне нужно быстрее добраться до «своих», и передать им документы по объекту! Пока Фриц тут не натворил дел! Что ещё? — спросил он сам у себя, и тут же ответил — Доберётесь до просёлка — стволы в реку — чтоб никто не нашёл! Ну вот и всё! — сказал он, и Симаку показалось, что в глазах Наёмника он увидел какой-то совсем незнакомый, чуждый ему, блеск.

Они обнялись. Аскет похлопал Симака по плечу. Затем он поочерёдно обнял и остальных. Чуть пригнувшись, по-хищному крадучись, он неслышными шагами пошёл в сторону, в которой находилось поле. Как он определил нужное направление без компаса и карты? — оставалось только догадываться! Они молча смотрели ему вслед, через минуту его ставший темным пятном силуэт, слился с лесом, и Наёмник исчез.

— Нормальный, оказалось, мужик! А ведь я его чуть было не грохнул! — сказал Левинц.

— Пойдёт, с пивком! — сказала повеселевшая и ожившая на свежем воздухе, Светка, и все громко рассмеялись.

— Симак, — сказал Левинц, вытаскивая из-за пояса трофейный «Walther РРК», который он всё же прихватил с собой, — Это тебе! На память! Ты мне помог, друг, ты всё разрулил! Теперь мы свободны, и мы всё ещё живы, только благодаря тебе!

— Каждый из нас приложил максимум усилий для этого! — ответил Симак, однако, всё же принял подарок. — Мы совсем забыли про золото, которое было там, в кабинете профессора! — сказал Симак, и поймал на себе недовольный взгляд Левинца.

— Много его? — оживился Винт.

— Достаточно! — чуть грубовато, ответил за Симака, Левинц.

— Ну и конечно, вы оставили его там! — усмехнулась Света. — И теперь нам нужно будет туда возвращаться!

— Светик, ты за кого меня принимаешь? — спросил девушку Борис.

Симак сбросил с плеч рюкзак, в котором находился контейнер с золотыми украшениями, которые они нашли в кабинете Клауса Рихтера. Взгляды присутствующих тут же притянулись к поблёскивающим при свете дня, ювелирным изделиям.

— Откуда это? — спросила Алёна, разглядывая наполненный разными украшениями, контейнер с драгоценностями.

— Это кровь наших родственников! — сказал Левинц. — Награбленное в усадьбах, отжатое у народа. Они, должно быть, хотели отправить эти цацки своему фюреру!

— Может быть, всё это было снято с пленных, — сказал Симак, — Которые строили этот бункер! Точно теперь никто не скажет!

— Давайте не будем гадать! — предложил Борис. — Какая теперь разница? — Может, просто разделим золото, и валим по-тихому?

— Давай! — согласился Симак, и присев, вывалил всё золото на землю — получилась приличная гора.

— Берите, кто что хочет, только без драк! — сказал он, а сам отошёл в сторону.

— А ты? — спросил Винт, у которого загорелись глаза при виде украшений.

— Мне — не надо ничего, у меня всё есть! Мою долю пусть возьмёт Терех, на лечение дочери!

— Мою тоже! — встала рядом с Симаком, Алёна.

— Тогда уж, забирай и мою долю! — вяло процедил сквозь зубы Борис, тоже сделавший шаг в сторону от переливающейся золотыми бликами, кучи.

Света тоже молча отошла в сторону, встав рядом с Борисом:

— Вот моё золото! — сказала девушка, приобняв Левинца.

По лицу Бориса расплылась довольная улыбка.

— Правда, поработать над тобой придётся! — серьёзно сказала девушка, глядя ему в глаза.

Мишин, поколебавшись, присоединился к отдалившейся от кучи драгоценностей группе.

— Хочется, — сказал Курсант, — И колется. Тереху нужнее, а я как-нибудь и без этого золота сдюжу! Главное — живы все!

— Мне подавно ничего не надо! — сказал Серёга. — У меня на карте денег много! Я поделюсь, кстати, со всеми, кто от рыжья отказался!

— Миллионеры? — спросил Винт, подошедший к золотой горке, но не решающийся протянуть к ней руку.

— Нет, простые люди! — ответил Симак.

— Там брильянты есть!.. — продолжил Винт, присев у золотой кучи.

— Возьми сколько надо — остальное Егерю отдай! — посоветовал Борис.

Тот опустил руку в горку с драгоценностями, закрыл глаза, и зачерпнул полную ладонь украшений. Открыв глаза, оглядел свой улов, довольно оглянулся на собравшихся, и по деловому принялся запихивать добычу в карман. Егерь посмотрел на товарищей:

— Спасибо! — тихо сказал он. — Я этого не забуду!

Терех собрал украшения обратно в коробку, которую он погрузил в свой рюкзак.

— Ну что, бродяги, двигаем к дому? — спросил Симак, когда золото было поделено.

Дорога домой

Группа из восьми вооружённых, перепачканных грязью, пропахших подвальной сыростью и канализационными нечистотами, пошатывающихся людей, — направилась в сторону старой деревни. Они шли, придерживаясь направления, противоположного тому, в котором скрылся Наёмник. Ориентировались по мху, украшавшему бледно-зелёной бахромой корни деревьев. Несмотря на усталость, скопившуюся в ослабших мышцах за много дней, они шли довольно быстро, не обращая внимания на ноющую, обострившуюся на поверхности, боль ран — успеть бы до темноты подальше отойти от проклятой зоны! Они шли долго, судя по доносившемуся пению птиц — они вышли! Лес, по которому они шли, оживал, с каждым шагом. Винта «поцеловал» клещ, да так крепко, что его удалось вытащить только с помощью хирургического набора, который всё ещё был при Алёне. Место от укуса слегка помазали остатками спирта из фляги Левинца, к которой тот время от времени прикладывался. Ветка справа от движущейся колонны хрустнула. Серёга тут же дал короткую очередь из пулемёта в сторону, где послышался шум. Ствол пулемёта задрался вверх, и основная часть выпущенных пуль ушла в небо. Сразу после этого, Беркут резко упал на землю, несколько раз перевернулся, меняя засвеченную позицию, и затаился в ожидании. Из ствола его «MG» шёл сизый дымок, тишину нарушало еле слышное шипение, исходившее из ствола оружия. При выстрелах, все инстинктивно пригнулись, кто-то упал на землю. Запах сгоревшего пороха неприятным налётом осел в горле Егеря — там, в бункере, он просто не чувствовал этой пороховой вони; перехватив свой автомат, перебежками от дерева к дереву, под прикрытием Беркута, он подобрался к месту, из которого донёсся несколько мгновений назад, хруст.

— Что там? — спросил Левинц, встревоженным голосом.

Терех молчал какое-то время, скрывшись в зелёной листве. Но вот, наконец, он вышел из кустов, на лице его была улыбка — все расслабились. Он нёс толстого зайца, держа его за уши.

— Бедный зайка! — пожалела Света, разглядывая раскрытые глаза, в которых ещё виделся застывший страх.

— Мы совсем без еды! — говорил Терех, ножом срезая толстую ветку, — Так что этот заяц для нас как спасение! Там, в бункере, голод как-то совсем не чувствовался — может быть, там можно было жить совсем без еды! Но сейчас, лично я чувствую, что силы на исходе — каждому из нас срочно нужно подкрепиться, пополнить силы — иначе их просто не хватить на то, чтобы дойти до деревни!

Он примотал ноги зайца к концу палки, и закинул её себе на плечо:

— Пошли дальше? — спокойно спросил он, закончив дело.

Темнело. На их пути попалась небольшая речушка — скорее ручей.

— Это тот ручей, который протекал у поляны! — сказал Борис. — Я видел, по картам, он сильно петляет — мы правильно идём!

Они решили разбить лагерь прямо здесь — у реки. Развели костёр, вскипятили воду. Алёна принялась кипятить бинты, в своём котелке.

— Из чего ты есть будешь? — спросил Симак, наблюдая за девушкой.

— Мы с тобой из одного поедим, если не брезгуешь, конечно!

Он усмехнулся:

— Нет, конечно! Я вообще человек не брезгливый, и не понимаю, как можно брезговать такой красивой девушкой!

Она улыбнулась:

— Это ты так ко мне подкатываешь?

— Нет, я серьёзно! — ответил он.

Они рассмеялись. Она некоторое время не сводила с него своих красивых, больших глаз, от чего Симак смутился. Однако, это смущение смог уловить лишь хорошо знавший своего друга, Левинц. Егерь отошёл в сторону, подвесил за ноги заячью тушку к ветке дерева, полоснул ножом по горлу — потекла кровь.

— Это зачем? — спросил Дима-Винт.

— Чтобы кровь спустить! — деловито ответил Егерь, бережно обтирая лезвие ножа пучком травы.

Легко содрав шкуру, он почистил тушку, промыл от крови в речной воде, и сам принялся варить суп.

— Может, его лучше так, зажарить? — спросил Винт, не выпускающий Тереха из виду.

— Нет, если ты его жарить над костром будешь, то он усохнет — жир уйдёт, вместе с необходимыми нам калориями. Плюс кости, которые в супе проверяться, и дадут хороший, густой бульон. Суп легче усваивается, чем жареное мясо — а у всех нас сейчас, желудки ослаблены. Поэтому будем варить! Нам сейчас, как никогда, нужна лёгкая и калорийная пища!

Алёна развесила бинты на ветках деревьев, для просушки, обработав обнажившиеся раны пострадавших какой-то мазью. По её спокойному лицу, можно было понять, что всё идёт так, как должно быть, и волноваться раненным не о чем.

— Покажи свою ногу! — сказала она Симаку.

Он совсем позабыл о ранении, которое на память ему оставил Аскет. Задрав штанину, и размотав почерневший от пыли и грязи бинт, она увидела, что рана удивительно быстро затянулась — осталось лишь розовое пятнышко, из краёв которого торчали нитки. Алёна вырвала нитки, некогда стягивающие края раны; обработав это место перекисью, наложила мазь:

— Болит? — спросила она.

— Нет, я вообще про неё забыл! — ответил Симак.

— Пусть посохнет! А бинт я пока прокипячу — к сожалению, других бинтов у нас нет!

Они поели суп, приготовленный руками Егеря — хорошо, что Алёна захватила с собой из бункера соль. Мясо оказалось чуть жестковатым, но притом очень вкусным — консервы, которыми они питались в бункере, ни в какое сравнение не шли с этим настоящим, чистым мясом. Дежурить решили подвоя, разделив ночь на три части. Спальные места были сделаны из наваленных друг на друга еловых веток. Ночь опустилась на лес.

— Встаём, резче! — раздался неприятный, наполненный злобой, голос человека, руки которого, державшие оружие, были покрыты татуировкой, делавшей запястья похожими на гитарный гриф.

Симак разлепил глаза. Рядом с ним, прижавшись к нему всем телом, спала Алёна, которая тоже проснулась от ругани и брани. Он увидел двух здоровых, заросших щетиной, мужиков, с автоматами, направленными на Тереха.

— Подъём, падлы, что разоспались! — человек с золотыми зубами кротко полоснул из «Калаша» поверх спящих.

Егерь уже сидел, опустив глаза в землю. Из разбитой губы тоненькой струйкой стекала кровь.

— О-о-о, старый знакомый, мусор, вставай, сука! — прохрипел один из незнакомцев, рыхлое, в оспинах лицо которого было цементно-серого цвета.

— В натуре мусор! — обрадовался второй, обнажив в неприятной улыбке золотые зубы.

Это были Шкас, и Гриф, которые ушли в момент нападения Фрица на бункер. Им удалось выйти из проклятого леса, они разложили небольшой лагерь в чистом, живом лесу, не далеко от дороги, по которой они когда-то ехали на своих вездеходах. Они поджидали, пока стрельба в мёртвом лесу не стихнет. Они ждали на границе леса выживших — тех, кому удастся миновать смерть, тех, кого отпустит мёртвый лес. Но человек, который первым вышел на их засаду, оказался совсем не тем, кого ни ожидали увидеть….

Симак поднял голову, и его увидел ещё одного бандита: лицо того уродливой бороздой пересекала свежая, глубокая рассечена. Одежда его была перепачкана сажей и кровью, рука висела на ремне. Наполненные яростью взгляд этого человека острым лезвием пронизывал Левинца. Симак понял — это выживший после падения вертолёта, Крап. Шкас недобро смотрел на Мишина — казалось, что другие, окружавшие его люди, перестали для него существовать.

— Вот мы и встретились, сучёныш! — говорил серолицый Шкас, обращаясь к Мишину. — Думал, винта дал, и всё, в малину попал? Ты забыл, о чём я тебе толковал? Так знай, ссученая масть красная — я никогда слова не бросаю на ветер!

Шкас с силой пнул стоявшего перед ним Мишина в живот, от чего тот камнем рухнул на землю, и свернулся клубком. Лицо Курсанта перекосило от боли.

— Я тебя, чухана, петушить буду! — грубо сказал он. — И суку эту трахну! — посмотрел он на Свету. — За то, что предала нас! Тебе плохо жилось под Чехом? Тебя «Канна» плохо кормила? — спросил он девушку, и тут же продолжил, не давая ей возможности ответить, — А потом выпущу вам обоим кишки — но вы не умрёте сразу. Я оттащу вас туда — откуда вы так сильно хотели убежать! Я…

— …Что вынесли оттуда? — перебил Шкаса, Крап, обращаясь к Егерю.

— Ничего! — ответил тот.

Их оружие было собрано в небольшой кучке, за спиной Крапа.

— Ну как же, а оружие тогда откуда? А что это у вас в рюкзачках?

Он пнул ногой рюкзак Егеря, с открытым клапаном — из него высыпались золотые кольца и украшения.

— И это ты называешь «ничего»? — спросил Крап, и с силой двинул ногой в челюсть Егерю.

Тот, от удара, завалился на спину.

— Неплохой улов! — поощрительным тоном произнёс Крап, — Много там такого добра?

— Ты сам сходи, и посмотри! — предложил Беркут, наблюдавший за разговором.

— А это кто у нас тут такой дерзкий? — и в этот миг Беркут получил удар с ноги от Шкаса.

— Ты пойдёшь, и будешь ходить туда, носить мне рыжьё, до тех пор, пока я не скажу «хватит»! — зло зашипел Крап. — А потом будешь ползать передо мною на коленях, умоляя, чтобы я быстро потушил твоих корешей!

— Пацаны, он же нас всех хотел… — крикнул Терех, обращаясь к Шкасу и Грифу.

Чех снова ударил Егеря в лицо ногой:

— Заткнись, погон запортаченный! Чех хотел этого! Твой пахан хотел грохнуть именно тебя! Ты ему поперёк горла сидел! Ты хотел его кинуть — за это он тебе пятьдесят девятую статью прописал!

— Он кто, прокурор, чтобы под статью подводить? — зло спросил Терех, изо рта которого потекла кровавая слюна.

— Не боись, Егерь, — перешёл на зловещий шепот, Крап, проигнорировавший вопрос, — Будет связь, пацаны, — он многозначительно покосился на Шкаса, — Позвонят кому надо, и дочку твою больную, отшпилят, вместе с женой! Потом сожгут обоих, заживо — и когда дочурка твоя гореть будет, знаешь, что она будет кричать? Она будет проклинать тебя!!! — вдруг неожиданно громко выкрикнул Крап, и с силой ударил Тереха коленом в лицо.

Егерь попытался вскочить, рыча при этом по-звериному страшно. Но руки, стянутые за его спиной, не давали ему этого сделать. Терех с силой вгрызся зубами в ногу Крапа. Тут же на грязной штанине бандита разрослось тёмное, видимое в свете костра, пятно крови. Крап взвыл. Шкас с силой впечатал приклад «Калаша» в голову Егеря, от чего тело последнего мгновенно ослабло. Он потерял сознание.

— От падла! — превозмогая боль, вопил Крап, схватившись единственной здоровой рукой — пальцы которой тут же окрасились кровью, — за повреждённую ногу.

— А это у нас кто? — спросил Гриф, схватив за волосы Алёну.

— Эта сучка вместе с той в «Канне» тёрлась, в ту ночь! — ответил Шкас.

Симак дёрнулся, но тут же ударом приклада он был отброшен на место.

— Она! — сипло подтвердил Гриф, ненавидящими глазами смотревший на Симака. — А ты знаешь, что мы с «активистами» делаем? — спросил он именно у Симака, потому, что по взгляду, наполненным болью, понял, что девушка не безразлична этому парню. — Ты, стало быть, Симак? Правильно я понял?

— Правильно! — ответил за Симака Крап, присевший у костра, и оглядывающий повреждённую укусом ногу.

— Значит, кралю твою, — тот сильнее сжал девушку, от чего она еле слышно взвизгнула, — Я буду шпилить. Потом — Шкас. А ты смотреть будешь!

— Погоди, — перебил его Шкас, — Я её в больнице видел! Вон видишь, бинты на ветках? Так она у них типа за лепилу, выходит! Пусть Крапа подлатает, потом и на крюка её насаживать будем!

— Добро! — сказал Гриф, с силой отшвырнув девушку в сторону.

Симак резко, неожиданно для самого себя, вскочил, вцепившись в руку бандита, который тот только что отшвырнул девушку. В этот же миг, Беркут, лежавший рядом, почувствовал, как время замедлило окружающий его мир. Он прыгнул, словно хищный зверь, к сложенному домиком оружию. В чудовищно медленном полёте, он почувствовал себя застывающей частицей, находящейся внутри клеевой массы. Беркут увидел, как один бандит, которого звали Шкас, медленно разворачивает в его сторону ствол своего «Калаша». Но Серёга без труда подкорректировал направление своего полёта, в затянувшемся прыжке — тут же яркая вспышка осветило разгневанное лицо преступника. Он видел, вырвалось из ствола «Калаша» грибо-образное облако. Затем вылетела сама пуля. Он видел, как летит эта пуля, за которой хвостом тянется светящийся шлейф — немного левее от него. Медленно тело его приближалось к земле — как раз в том самом месте, в котором он так хотел оказаться. Второй выстрел, — звук которого перебил ещё не стихший грохот первого, — дал ему знать о новой опасности — он с лёгкостью увернулся от второй пули. Как раз в этот момент, ещё не коснувшись земли, он схватил ручку первого, ближайшего к нему автомата «МР-40». В этот же момент он сместил центр тяжести своего тела в сторону, и когда оно только коснулось земли, ствол его автомата был уже наведён на цель. Первая же выпущенная им пуля достигла цели. Она, в замедленном полёте, казалась неуклюжей и медлительной — совсем не такой, какой была пуля, выпущенная из «Калаша»: агрессивной, хищной, сравнительно быстрой. Однако, конусная пуля «9х19», достигла цели, и уже «упала», — как капля падает из водопроводного крана в стакан с водой, — на живот бандита. Казалось, что именно упала — ткань одежды, вокруг вспоротого пулей отверстия, всколыхнулась расходящимся волновым кругом. Из центра, — места, в котором скрылось тельце пули, — брызнуло несколько медленно вылетающих в разные стороны красных капель. Время резко обрело скорость, которое теперь, — после пережитого растянувшегося мига, — казалось сверхбыстрым. Автомат дёргался в руках Сергея, ствол норовил задраться вверх. Приложив усилия, ему удалость сдержать «выпущенного на волю хищника», в которого сейчас превратился кусок металла. Он выстрелил все тридцать две пули — и все они попали в цель. Тело бандита было изрешечено, как дуршлаг. Забрызганный кровью, которая была отчётливо видна на воронёном металле, — словно подсвечивалась изнутри еле уловимым, фосфоресцирующим, отсветом, — лежал на земле бесполезный «Калаш», который не смог защитить своего владельца. Окровавленная рука всё ещё сжимала ставшую бесполезной, рукоять; палец, кровь в котором уже застыла, лежал на курке. Противник оказался неимоверно быстрым, и ловким, и если бы кому-то удалось заглянуть в глаза Шкаса, за несколько мгновений до его смерти, — то этот «счастливчик» увидел бы в этих глазах удивление. Неимоверным образом, тело его противника, вопреки всем законам физики, причудливо изгибалось, как водяная змея, — и ни одной пуле так и не удалось поразить его. Параллельно молниеносным действиям Беркута, Симак, зацепил руку Грифа — ту самую руку, который тот, только что отшвырнул девушку. Симак с силой, которая непонятно откуда взялась, — выкрутил кисть противника до хруста. Своей левой рукой он уже достал из-за пояса подарок Левинца: «Walther РРК». Гриф дёрнулся, увидев в свете костра появившийся в руке Симака шпалер. Боль в руке, которая судорогой сковала его тело, не давала ему уйти от нависшей над ним угрозы. Громыхнул выстрел, звук которого тут же поглотила автоматная очередь, выпущенная Шкасом в Серегу, из «Калаша». Тут же застрекотал ответной очередью автомат «MP». Гриф с силой вжимал ладонь, с растопыренными в стороны пальцами, в прострелянный живот. Рука окрасилась красным, тёмное пятно стремительно разрасталось на пыльном кителе.

— Ты… — прохрипел Гриф, глядя на Симака расширенными глазами, — … Ты убил… меня… — хрипел он.

Последнее слово было смазано булькающим звуком — изо рта бандита потекла кровь. Ноги его безвольно подогнулись в коленях, он бревном рухнул на землю. Симак увидел, что в десяти метрах от него, на земле распласталось изрешечённое пулями тело Шкаса. Он оглянулся, и увидел, что за его спиной на земле лежит Крап. Сверху, над ним, заносил сжатый и уже окровавленный кулак, для последующего удара, Левинц. Борис лупил ватное тело бандита, забыв, кажется, про окружающих его людей. Из его глаз текли слёзы — почему-то, Симак обратил на это внимание. Казалось, что лицо Крапа превратилось в сырую котлету, кровь от которой, после каждого нового удара, брызгами летела во все стороны.

— Хорош, Борис! — крикнул Симак, — Стой, достаточно! — но Борис уже не слышал его.

Приложив усилия, Симаку вместе с Мишиным и Винтом удалось оттащить Бориса от безжизненного тела. Алёна проверила пульс — он ещё был жив. Светало. Пришедший в сознание Терех, подошёл к Крапу, прислонил к его голове ствол пистолета. Борис что-то крикнул, но его слова заглушил грохот выстрела. Крапа больше не было.

Они шли несколько дней, питаясь тем, что им посылал лес. Алёна всё время была рядом с Симаком, а Симак — рядом с Алёной. Он шёл, обнимая девушку, и прижимая её к себе. Они никуда не торопились, и не спорили, о правильности выбранного направления, в которой никто не сомневался. Они шли так, как будто этот поход продолжается уже много лет, по лесу, где каждому из них всё знакомо, привычно. Как могли, они смыли слой копоти, пыли, грязи и крови, со своих осунувшихся лиц. Лишь сильно отросшая щетина у мужчин, и впалые щёки, как и грязная и рваная одежда, выдавали те трудности, с которыми им пришлось столкнуться на своём пути. Первым дорогу заметил Терех. Эта была та самая дорога, по которой когда-то они ехали сюда. Симак разглядел в многообразии впечатанных в землю рельефов протекторов шин, следы своих цепей, которые были на покрышках его «Нивы».

— Мне бы только позвонить! — говорил Егерь.

— Кому ты собрался звонить? — спросил его Симак.

— Есть у меня друг, он бы помог нам добраться до города!

— Есть предложение! — сказал Борис.

* * *

В деревне вечерело. Всё было так, как всегда — обычный день, обычный закат. Предстояла обычная, очередная ночь — точно такая же, какой она была вчера, и такая же, какой она будет завтра. Бабушка смотрела на заходящее солнце, отражающееся красными искорками в её повидавших многое, глазах. Взгляд её был устремлён куда-то, намного дальше заката; она смотрела на то, чего не могут видеть молодые. Каждый вечер, она провожала взглядом закат, сидя на небольшой скамеечке перед крылечком у деревенской избы. И тут её внимание привлекло движение — она увидела людей — чужих людей. Их было двое — парень с девушкой. Они шли быстро по пыльной дороге, крепко сжимая руки друг друга, шли к ней, к её светящей окнами избе. Ей вспомнилась молодость — вот когда-то она так же возвращалась с танцев, держа за руку своего будущего мужа. Много воды с тех пор утекло, время безжалостно забирало самых близких. Не стало и мужа — остался лишь покосившийся дом, свет в оконце, и этот наполненный багряным румянцем закат. Было грустно, грусть эта была от забытья, в котором она оказалась.

— Вы ко мне? — вежливо поинтересовалась она, когда пара подошла уже к самому забору.

— Да, здравствуйте, мы к вам! — вежливо ответила девушка, приятным, располагающим к общению голосом.

Глаза девушки излучали добро, и тепло, и пожилая женщина сразу прониклась расположением к ней. Они долго сидели, разговаривая ни о чём, и обо всём — одновременно. Пили душистый чай на травах, на столе были печенья, конфеты, — которыми хозяйка щедро угощала нежданных гостей. Они попросили мобильный, сказав, что туристы, заблудились, и им нужно позвонить, попросить друга из города, чтобы он забрал их. На секунду хозяйка задумалась — а не обманут ли её, может быть, эта красивая пара — мошенники? Но брать было нечего, и польститься мошенниками, кроме печения с конфетами, было не на что — и она отдала телефон, который ей привезла внучка. Парень вышел, и некоторое время с кем-то говорил по телефону за дверью, затем он вернулся, вернул и телефон, поблагодарив добрую хозяйку за то, что не побоялась впустить к себе гостей.

— Раньше в этом лесу люди пропадали! — сказала бабушка. — Бывало, и наши терялись, из деревни — охотники или грибники, а бывало — приезжие, которых тут после войны было не мало. Учёные приезжали, геологи, солдаты тоже были — аномальную зону объявили, и в лес ходить нам запретили! — говорила она. — Потом хотели нас переселить из этих мест, это уже в конце восьмидесятых было, и тут всё — словно забыли все про этот лес. Но в последнее время вновь начали ездить, вот недавно тоже и вертолёты тут летали, и машины целыми колоннами в лес проезжали.

— А обратно? — спросил Симак.

— Что обратно? — не поняла бабушка.

— Из леса они возвращались?

Она задумалась, затем сказала:

— Да, была недавно машина. Но только одна. Большая такая, чёрная. Похоже, как у военных, только побольше!

— Аскет! — тихо сказал Симак.

Они долго говорили, хозяйка дома перешла на разговор о прошлом, молодости, о совхозе и коммунизме, сравнивая прошлое время с нынешним. Тут за окном замигал свет, и через некоторое время перед домом остановилась «Газель», с цельнометаллическим кузовом. В дом постучали, и в избу вошёл коренастый парень. Поздоровавшись с хозяйкой, он подозвал Симака:

— Ну что, где Егерь?

— Да здесь он, в лесу ждёт! — ответил Симак.

— Это хорошо, а то в городе ужи кипишь подняли: Чеха-то нет! Люди волну гонят, кто-то молву пустил, что грохнули бугра!

— Привёз, то, о чём я просил? — спросил Симак.

— А, да, там, в машине.

Парень принёс толстый пакет, который был забит разными продуктами и сладостями. Это были гостинцы для доброй бабушки, которая не побоялась впустить незнакомых людей к себе в дом, которые, — взяв на себя инициативу, — попросил привезти Симак, от имени Тереха. Распрощавшись с доброй хозяйкой, они поехали к самому лесу. Остановившись у первых стволов елей, водитель — коренастый парень — посигналил фарами, и на дорогу вышла группа людей.

— Чеха нет, братва смуту гонит! — заговорчески шёптал Егерю водитель. — Плохо дело, соседи наехать могут — кровь польётся! Если они увидят, что область держать некому, то найдется шакал, который пустит слюну на наш город!

— Что предлагаешь? — спросил Терех.

— Тебя двигать нужно — пацаны все за тебя!

Егерь задумался. Они ехали молча, слушая шум ровно работающего двигателя, машину слегка потряхивало на неровностях, объехать которые было невозможно. Сидений, кроме трёх передних, в машине не было, и остальным пришлось сидеть на корточках, с замиранием сердца ожидая последующей выбоины в дорожном полотне.

— Серёга, оставайся со мною! — вдруг сказал Егерь. — Мне нужны будут такие помощники, как ты!

Водитель пренебрежительно покосился на Беркута, Егерь перехватил его взгляд:

— Этот пацан десяти стоит!

— Можно и остаться — мне всё равно ехать некуда! Оружие дашь?

— Сам возьмешь, какое захочешь! — пообещал Егерь.

— Заманчивое предложение! — сказал Серёга. — Идёт! — тут же добавил он, не задумываясь более не секунды.

— Это, можно я тоже? — вдруг спросил Винт.

— А как же дом? — вопросом на вопрос ответил Егерь.

— Обратной дороги для меня теперь нет! — сказал Винт. — С меня в Москве спросят за Крапа, что я отвечу? Спрашивать они умеют, поэтому, лучше будет пару лет пожить где-нибудь на стороне!

— Что ж, оставайся! Люди нам сейчас нужны! Будем наводить порядок в нашем районе!

Они подъехали к простому деревенскому дому Егеря, в котором их уже встречали. Едва завидев огни приближающейся машины, на крыльцо выбежала женщина, голова которой была покрыта платком. Это была его жена. Машина ещё не остановилась полностью, как Егерь выскочил из неё, и бросился навстречу бегущей женщине. Они обнялись, и долго ещё так простояли, пока Николай Терехов не вспомнил, что его ждут люди. Он всех разместил в своём доме, сам, тихо пошептавшись о чём-то с женой, уехал с «Газелистом».

— Что будем делать дальше? — спросил Борис, после того, как они поели, разложили матрасы прямо на полу, погасили свет, и должны уже были спать.

— А что делать? — переспросил Симак. — Вернёмся домой. Крапа больше нет. А если кто-то к нам подкатит с предъявой — то теперь у нас есть Егерь, есть помощь. К тому же, Аскет уже должен был добраться до своей «конторы», и сдать документы, в обмен на то, чтобы о нас все забыли. Так что шансы вернуться, и жить как раньше, у нас есть!

— У тебя хаты больше нет! — напомнил Борис. — Если хочешь, живи у меня! Сколько хочешь живи — ведь я теперь твой должник по жизни!

— Забей, Левинц! Но пожить у тебя, наверное, придется!

— Ну вот и отлично! — обрадовался Борис, — И Алёнка пусть тоже с нами едет! Если вдруг она откажется — то я её силой заставлю! Вы должны быть вместе!

— Слышала? — спросил Симак девушку, которая казалось, уже спит, прижавшись к нему.

— Левинц, меня заставлять не надо! Только ты учти, что мы со Светкой займёмся твоим воспитанием!

— Да сколько угодно! — обрадовался Борис.

— А ты что будешь делать? — спросил Симак Курсанта.

— Не знаю, но из милиции мне придётся уходить!

— Это почему? — спросил Борис.

— Так сколько меня не было? Эти чмыри наверняка сказали, что я забухал где-нибудь, и самовольно оставил место службы!

— Егерю скажи, он их раком всех там поставит! — посоветовал Винт.

— Ребята, вы чего там? — раздался из-за двери заботливый голос жены Егеря, — Спите, давайте!

Деньги теперь у них были — Серёга обналичил часть средств, со своей карты, которые он раздал всем, кроме Винта:

— Ты своё уже получил! — припомнил Серёга другу драгоценности, которые тот забрал.

Так же Терех принёс много денег, которые он получил всего за несколько украшений, из нержавеющего контейнера.

— Дочку сегодня переводят в Москву! — радовался он. — А через неделю она летит в Германию — там её вылечат!

Путь домой

Они стояли на остановке автобуса, который должен был прибыть через полчаса. Егерь разливал дорогую водку по прозрачным стопкам, они поднимали их, без слов выпивали, и всё говорили, и говорили. Казалось, темы для разговоров не иссякнул никогда, и полчаса пролетели быстро, как минута.

— Я с вами! — сказал Мишин, направляясь к билетной кассе. — Мне домой, по пути!

Плавно покачиваясь, подъехал большой автобус, они долго прощались, крепко обнимались, и водитель начал уже недовольно ворчать, когда они, наконец, уселись на свои места. Стеклянная дверь с шипением встала на своё место, оставив на пыльной обочине Егеря, по загоревшему лицу которого стекали поблёскивающие на солнце слёзы. За ним стоял Серёга, лицо его было серьёзным, он смотрел то на Симака, то на Бориса, с которым они в последнее время всё же как-то поладили, переводил взгляд на Алёну и Свету. Винт что-то пьяно кричал, размахивая руками, и водитель несколько раз нажал на громкий клаксон, боясь переехать парня колёсами. Дима лишь погрозил ему кулаком, продолжая бежать напротив их окна, стуча кулаками по металлической обшивке автобуса. Редкие, заспанные пассажиры автобуса с удивлением смотрели на только что вошедших в салон людей, которых провожали столь бурно.

Они молчали. Места по большей части пустовали. Автобус разгонялся, оставляя за собой в клубах пыли, ставших близкими ребятам людей. Симак вскочил с кресла, и подбежал к заднему окну: сквозь пыльное втекло он увидел, как неподвижно стоят на своём месте две тени, и третья мельтешит вокруг них. Лиц уже не было видно.

— Сядь на место! — грубо крикнул водитель через микрофон.

К Симаку подошла Алёна, положила руку на плечо, они обнялись и, не обращая внимания на гневные крики водителя, сидели обнявшись, забыв обо всём. Автобус резко остановился, пассажиры загалдели, кто-то встал с места.

— Что там? — спросил Борис у сидящего через ряд мужчины.

— Гайцы опять беспредельничают! — ответил мужик тоном, слегка косящим под блатного.

Автобус окончательно встал.

— Похоже, это надолго! — сказал кто-то.

Левинц прошёл вперёд, к кабине, невзирая на протесты покрасневшего лицом водителя. Он посмотрел через небольшое окошко, отделявшее кабину водителя от пассажиров. Милицейский пикет. Несколько военных «УРАЛов» у обочины. Сотрудники все в касках и бронежилетах, у всех автоматы. Водитель продолжал ругаться, уже благим матом сыпал угрозы в адрес Бориса, которые, если исключить ненормативную лексику, содержали бы приблизительно следующее: что если тот не сядет, то точно ляжет, в больничную койку. Ругался он уже не в микрофон, а в открытое им для этой цели окошко.

— Шеф, видишь, пикет? — спокойно говорил Левинц, — Они ждут кого-то. Может сам президент едет. Нам тут стоять — ещё минут двадцать точно. Пусти народ оправиться и покурить!

Поматерившись ещё, для порядка, водитель смягчился. Минуты две он нажимал какие-то кнопки на панели управления автобусом и, в конце концов, объявил пассажирам остановку через микрофон. Нажал заветную кнопку — и дверь с тихим шипением отъехала в сторону. Борис вышел, отошёл на несколько шагов, чтобы лучше было видно дорогу. Рядом с ним уже стояли друзья. Они ждали, сами не зная чего, но внутренняя интуиция подсказывала, что грядущее событие как-то связанно с ними. Они внутренне подготовились к новому удару судьбы, и теперь молча стояли, друг за другом, одной командой. Показалась колонна машин, возглавляемая машиной с мигалкой. Колонна состояла из тёмных, военных грузовиков. Выехав на перекресток, они поворачивали на дорогу — «доску», — ведущую в деревню с супермаркетом. За машиной сопровождения ехал автобус «ПАЗ», с наглухо затонированными стёклами, за ним две громадины, — в которых Левинц узнал (ОТРК) «Искандер-М». За ними ехали две машины (РСЗО) «Смерч», далее ехал «УРАЛ» с закрытым кунгом, ещё один, и ещё — всего Курсант насчитал десять закрытых «УРАЛов». Они были похожи, как близнецы: судя по краске все машины были новыми. Дальше шли пассажирские, бортовые грузовики, закрытые тентами. Таких машин оказалось шесть. Замыкали колонну три «УРАЛа», с закрытыми плотными тентами неизвестными установками, и несколько небольших, так же глухо затонированных микроавтобуса, иностранного производства.

— Курсант! — крикнул чей-то голос, когда пыль и запах сгоревшей солярки, от проехавшей мимо колонны, только начали оседать.

Сердце Бориса замерло — казалось, что это окрик услышат там, в проехавшей мимо них, но ещё не скрывшейся из виду, пылящей и чадящей дизельным перегаром, колонне. Казалось колонна остановиться, грозные машины развернуться и поедут к ним, из них выбегут люди с оружием в камуфлированных одеждах, с масками на лицах, и грубо затолкают всю компанию в тонированный «ПАЗ»! Друзья одновременно повернули головы в сторону пикета, и увидели бегущего к ним, раскрасневшегося от тяжести броника и автомата, сотрудника ППС. Курсант узнал его — это был сержант, с которым они вместе были в последнем наряде. Подбежав, он кинулся было с объятиями на курсанта, но увидев заинтересованные взгляды собравшихся граждан, взял себя в руки.

— Друг, живой! Черт, ты куда делся! Ты где был! — его тон был радостным, но эта радость быстро менялась злостью, затем опять превращаясь в радость.

Курсант молчал.

— Ты дурак? Из-за тебя старлея закрыли, а ты небось, со шлюхами кувырка…

Курсант резко дёрнулся, и его кулак словно выстрелив, ударился о челюсть патрульного в момент, когда тот ещё не успел договорить начатое предложение. Сержант упал. Только сейчас Курсант заметил, что у него другое звание — младший сержант. «Понизили!» — пронеслась в голове мысль. Его напарники, увидев драку, поспешили на помощь, снимая на ходу оружие с плеч. По толпе, стоящей за спинами друзей прошёл одобрительный гул, кто-то захлопал. Подбежали два незнакомых напарника сержанта, наставили дула автоматов на Курсанта. «Допрыгались!» — подумал про себя Борис. Младший сержант медленно встал, поднял слетевший в дорожную пыль автомат и повесил его на плечо. Пыльной рукой вытер кровь, потёкшую из моментально опухшей губы.

— Это наш, спокойно! — властно сказал он. — Слыхали, за пропавшего курсанта? Так это он и есть! — сказал он своим товарищам.

— Пойдём в сторону, на пару слов? — попросил младший сержант.

Они отошли, разговаривали минут пять, сержант о чём-то просил его. Через некоторое время Курсант вернулся, младший тоже пошёл к своим.

— О чём говорили? — спросил Курсанта Борис.

— Просил не сдавать его, что они меня напрягали на службе, что беспредельничали. Говорит, проверка из Москвы приехала после моей пропажи, старшего посадили. Нашего начальника сняли с должности, но это не только из-за меня, моя пропажа стала предлогом. Тут кипишь подняли из-за пропажи московского бизнесмена, Алексея Ивановича Зверева. Это наверно тот Крап, которого мы завалили?! Ещё нашей деревней, с супермаркетом, на днях сильно заинтересовались военные — начальства понаехало, говорит — тьма!

— Всё-таки Аскет доехал до «конторы»! — обрадовался Борис.

— Что думаешь делать? — спросил Симак Мишина.

— Что делать? Останусь с ними — пусть до дома меня везут, заодно обговорим, сколько мне младшой должен! Не из-за жадности, — денег мне Беркут и Терех дали столько, что на несколько лет теперь хватит! А из-за принципа! Нужно же их, тварей продажных, как-то учить?

— А ты деловой! — похлопал его по плечу Левинц. — Не удивлюсь, если через пару лет увижу на твоих погонах звёзды!

— А ты как хотел? — и Курсант засмеялся. — Нет, не уйду я из милиции! Дальше буду работать!

— А что скажешь, по поводу «где был»? — спросил Борис.

— А пусть этот хмырь придумывает! — брезгливо махнул Курсант в сторону младшего сержанта. — Он это умеет!

— Ты курсант — с тебя спроса никакого! — подбодрил Симак.

Водитель автобуса не мешал друзьям говорить, хотя пикет был уже снят и наряд «ДПС» молча стоял у обочины, выполняя рутинную работу. Водитель ждал, пока они договорят и, увидев, что друзья обнявшись, смеются, — объявил посадку. Когда Курсант подошёл к двери, водитель вылез из автобуса, и протянул курсанту руку, чтоб пожать её.

— Ну ты дал, я теперь год с улыбкой ездить буду! — пообещал Мишину водитель. — Молодец! Вы друзья, да? — спросил он. — Извините, что накричал, лады? Не со зла, пацаны, работа такая, нервная!

— Ничего, братишь, всё в порядке! — по-свойски ответил Борис.

Друзья по очереди крепко обнялись с Курсантом, сказав на прощание друг другу много тёплых слов, они сели в автобус, оставив Мишина у той же пыльной обочины, которая пол часа назад забрала у них трёх хороших друзей.