1. — Действие толстых книг. — Друзья Вано и Николка. — Врач Скальпель. — «Физиологический опыт». — Непредвиденные опасности. — Встреча с туберкулезными палочками
Это над фабзавуком Николкой Даниленко, в полном бессилии распластавшимся на койке, потешался добродушно его товарищ по комнате и училищу Вано Сванидзе, распевая на мотив из «Иванова Павла» только что сочиненную песенку.
Песенка как нельзя более соответствовала истине. Даниленко, действительно, лежал «без ног и без рук», а рядом с ним на столике покоилась виновница его бессилия — толстая книга «Анатомия и физиология человека».
Сокрушать молодыми зубами гранит науки — не такое уж легкое дело! Это хорошо познали оба приятеля за два года своего пребывания в заводском училище. А еще совершенней познал это любознательный Николка, который, кроме своего токарного дела, упрямо совал нос во все другие «дела»… В особенности, если они излагались в толстых книгах. К толстым книгам Николка испытывал сильнейшее тяготение, объясняя последнее законом Ньютона (недаром учился в фабзавуче!), по которому, чем больше масса тела, тем сильнее оно притягивает к себе другие тела…
Неделю назад заводской врач Скальпель начал читать лекции по гигиене и неосторожно сказал, что, мол, без знания анатомии и физиологии человека нельзя получить больших знаний по его предмету, так как для всякой постройки необходим фундамент, а фундаментом к гигиене служит учение о строении и отправлениях человеческого организма; сам он все же стал возводить без фундамента свою постройку в молодых умах слушателей, потому что администрация училища не смогла предоставить ему дополнительных лекционных часов.
Как только Даниленко Николка услышал резонное замечание врача, он так же резонно решил в уме своем:
«Даешь анатомию!»
И после первой же лекции, отправившись к Скальпелю на квартиру, потребовал у него — мягко, но настойчиво — дать ему соответствующий учебник, чтобы который потолще…
Скальпель нашел требование забавным, посмеялся, но учебник дал. — Только, — говорит, — без руководителя вам будет очень трудно, и, пожалуй… вы очень мало здесь поймете…
— Ну, это мы увидим! — кратко ответствовал упрямый Николка и, крепко зажав «мудреную» книгу под мышкой, так же крепко порешил, назло Скальпелю: учебник одолеть и доказать, что горшки обжигают не боги…
Вернулся домой, мужественно перенес насмешки товарища по комнате и по цеху — Вано, и все свободные минуты стал отдавать «дьявольской книжище», как он окрестил с первой же страницы злополучный учебник… Между ним и учебником вначале происходили форменные сражения… Каждая страница давалась с бою… Но помня твердо завет товарища Троцкого, Николка храбро вел наступление и так крепко «грыз гранит науки», что в первые же два дня похудел и осунулся, как после болезни…
На третий день Николку посетил врач и сильно удивился при виде «завоеванных позиций»… Страниц сорок, самых трудных начальных страниц, Николка отхватал без всякой помощи…
— Да вы, батенька мой, — сказал Скальпель, — видать, не в шутку занялись «человеком»…
— Хороша шутка, — проворчал Николка, — я даже во сне вижу кишки да всякие там брыжейки…
Доктор заинтересовался настойчивым учеником и стал часто захаживать к нему, давая свои объяснения и помогая преодолевать трудные места. Николке это сначала не нравилось, ввиду его намерения — вполне самостоятельно разделаться с «дьявольской книжищей». Но так как врач, кроме «человека», знал еще много интересных вещей и умел просто и захватывающе рассказывать о них, — к концу недели Николка, Вано и Скальпель сделались большими друзьями.
Скоро с анатомией покончили. Николка принялся за физиологию; эта оказалась еще более «дьявольской» и, как нарочно, врач перестал ходить… Заболел, что ли, или надоело, — Николка не знал; но факт таков, что ему пришлось уже без всякой помощи справляться со второй половиной книги.
И уже физиология подходила к концу, а врача все еще не было. В результате мудреная книга все-таки была разбита по всем направлениям. Но и голова читателя сильно поплатилась… В ней стоял порядочный-таки сумбур…
Как раз в тот момент вернулся Вано из театра. Увидев друга в положении полной «развинченности» и сравнив его, по профессиональной привычке, с «динамой в ремонте», Вано вдохновился всклокоченными волосами, воспаленными глазами и горячечным румянцем приятеля. Плодом вдохновения явилось стихотворение. Пропев его над распластанным телом друга не меньше трех раз, Вано глубокомысленно заметил:
— Это пойдет в стенную газету… Хорошо написано…
И сел писать следующее. Он был в ударе, поэтому Николка, не успев заснуть, через пять минут принужден был выслушать новое творчество, уже на мотив «Ах вы, сени, мои сени»…
— Черт возьми, да ты спишь? — В вопросе Вано прозвучало задетое за живое авторское самолюбие. — Притворяешься, черт?
Но Николка не притворялся: под мелодичную песенку друга он, действительно, сладко заснул.
— Скот! — возмутился Вано, — а я-то мечу перед ним бисер!.. Ну, да ладно… Завтра в газете прочтешь заново…
Успокоив себя, Вано накинул пальто и через минуту храбро шагал в осенних сумерках по лужам, держа направление на светящееся окно редакции стенной газеты.
— Эй, граждане! Жив кто-нибудь?.. — Врач беспомощно шарил в прихожей по стенам.
— Надо проснуться, — думал Николка, но вместо этого выпустил через нос звонкое мурлыканье и продолжал нежиться в дремоте.
Скальпель, наконец, проник в комнату, сквозь сумрак увидал растянувшегося на койке, вернее, почувствовал жизнь, и в изумлении воскликнул:
— Вот так фунт! Люди добрые в клубе сидят, а он спать завалился!.. Милый человек, да ведь еще куры на насест не сели!.. Как же это так, а?
Даниленко открыл глаза, виновато заулыбался, но встать — не встал, а лишь сонно пробормотал:
— Это все физиология! Я б так не заснул… Трудная, черт!..
— A-а, вы физиологией занимались!.. Великолепно… Так-так-так…
Врач нащупал на стене выключатель и зажег свет.
— Так вы физиологией занимались? Очень хорошо. Кстати, я вам один физиологический опыт покажу… Ничего, ничего, лежите!.. Дайте-ка только руку… Вот так!..
Д-р Скальпель сел на стул рядом с койкой, взял Николку за руку и, остро глядя ему в глаза, сказал:
— Смотрите на меня прямо и ничего не бойтесь…
Даниленко недоверчиво улыбался. «Фокус, что ли»? — хотел сказать и вдруг с ужасом заметил, что врач начал быстро уменьшаться в размерах, таял как льдинка под лучами солнца.
— В чем дело?!.. — вскочил Николка на койке и отметил с еще большим ужасом, что и он сам подвергся тому же процессу: его ноги перестали доставать пол…
Скальпель смеялся:
— Говорю вам, не бойтесь! Это только — простой физиологический опыт… — Сам он уже сидел на стуле с ногами, был ростом с 5-летнего ребенка и говорил тонким-тонким голосом. Однако, Николка слышал его великолепно, и многое другое стал слышать, чего раньше совсем не знал: под полом с оглушительным писком ворочались мыши, мухи, летая в воздухе, отчаянно громко жужжали; шум улицы претворился в невозможный гам, будто там случилось что-то необыкновенное…
Врач сделался ростом с годовалого ребенка, громко смеясь, перепрыгнул со стула на койку — без сапог, штанов и гимнастерки — нагишом: вся одежда упала с него на пол. Он продолжал крепко держать Николку за руку.
— Простой опыт и больше ничего… Сбросьте с себя одежду, она нам будет только мешать…
— Хорош — опыт, черт подери! — стуча зубами, бормотал Николка, следуя совету врача. Его пугал все увеличивающийся и увеличивающийся шум: и в комнате, и в подполье, и на чердаке, и на улице, — кругом гудело, шипело, стучало, лязгало.
— Что это? — спросил он.
— С уменьшением тела обостряется наш слух, — ответил врач, — мы начинаем улавливать звуковые волны высокого напряжения… Ничего, дальше будет хуже…
— Что будет дальше? — спросил, встревожившись еще более, Николка. Ему уже казалось, что хуже быть ничего не может.
В ответ последовала загадочная улыбка.
Их размеры через минуту достигли размеров двухнедельных котят, и койка стала казаться порядочной площадью.
— Недоставало, чтобы мы еще замяукали, — опасливо сказал Николка, но не получил никакого ответа, так как Скальпель с беспокойством поглядывал наверх.
— В чем дело? — задал новый вопрос Николка.
— Гм… Мы, кажется, не приняли во внимание одного обстоятельства…
— Какого же это?
— Да вы не пугайтесь… Ничего особенного, только… видите вы, что делается в воздухе?
Николка давно обратил внимание на воздух: в нем варилась какая-то каша.
— Это — пыль, — пояснил врач. — Мы раньше ее не замечали… Теперь… Гм…
— Что теперь? Ну, говорите же!..
— Вы волнуетесь? Не надо. Ничего страшного нет… Только… когда мы уменьшимся еще более, эта пыль обратится в громадные камни… Видите, как она сейчас оседает на одеяло?..
Оседала она, действительно, весьма стремительно. Это не сулило ничего приятного.
— Ну, так прекратите свой опыт, — предложил Николка.
Врач невозмутимо дернул головой:
— Теперь невозможно. Надо произвести до конца его.
Николка посмотрел пристально на Скальпеля, посмотрел на падающие из воздуха камни и на то, что шерсть одеяла стала доходить до колен.
— А ну вас к черту! — сказал он. — Вас не поймешь, не то вы шутите, не то всерьез говорите… Да плевать я хотел на вашу пыль!.. Что вы, в самом деле, запугать меня, что ли, хотите?..
Скальпель загадочно улыбался.
«Как во сне», подумал Николка и вдруг наполнился беспечной отвагой. Вырвал руку и пустился бежать, перескакивая через препятствия из шерстяных волокон, причудливо сцепившихся друг с другом.
— А ну, догоняйте!..
Скальпель, падая ежеминутно по причине своей близорукости и громко смеясь, пустился в преследование…
Остановились, запыхавшись, и оглянулись, продолжая болтать и смеяться.
Комната раздалась вширь и в высоту до невероятных размеров и казалась постройкой гигантов; электрическая лампочка мерцала в недосягаемой выси, «на небе», — пошутил врач; звуки, до сих пор раздражавшие слух, куда-то скрылись, вместо них появились новые: мелодичный звон, дрожание переливами, непрерывное клокотание.
— Наши уши уже перестали воспринимать доступные простым смертным звуковые колебания, — сказал врач, — мы слышим сейчас, приблизительно, как мухи..
Через несколько минут шерстяное одеяло претворилось в громадную степь. А еще немного спустя — это была уже не степь, а дремучий лес с вековыми деревьями в несколько обхватов, полутемный и кишащий странными животными. Врачу и Николке то и дело приходилось делать по несколько шагов навстречу друг к другу, так как их размеры сокращались все более и более, и грозила опасность потеряться среди бурных зарослей. Собственно говоря, они уже не замечали своего уменьшения. Не было привычной обстановки, с которой можно было бы сравнивать свой рост. Теперь казалось, что уменьшаются не они, а растут грандиозно окружающие их безлистные деревья.
— Н-да… темновато… — процедил врач.
— Вообще… — мотнул неодобрительно головой его спутник.
Хотя громадные шерстяные стволы были лишены кроны, расщепляясь лишь на самых верхушках на три-четыре меньших ствола, и голыми черными силуэтами маячили над головами двух затерявшихся среди них человечков, совсем не закрывая от них «неба», — в шерстяном бору царил полумрак. Электрической лампочки не было видно, и даже никакого зарева не намечалось вместо нее. Теперь светился сам воздух, волнообразно колеблясь; светились все предметы, испуская непохожий на обыкновенный свет. И все-таки было темно из-за густоты «растительности».
— Мы уже не можем воспринимать обыкновенных световых волн, — пояснил врач, — а все это свечение зависит от электрических волн, а может и еще каких, науке неизвестных… — Николка молчал, подавленный необычной картиной.
Они с трудом пробивались сквозь гущу шерстяных кустарников, отскакивая на каждом шагу от того или другого чудовища — безглазого и неопределенных размеров, но слишком определенно выражавшего свои намерения.
— Однако, — произнес врач, — вы, тов. Даниленко, давненько, должно быть, не вытряхивали своего одеяла… Сколько в нем мерзости всякой накопилось…
…в шерстяном бору царил полумрак.
Николка чистосердечно признался, что за «недосугом» одеяло, пожалуй, месяца три не подвергалось никакой чистке…
Между тем, рост обоих путников перестал уменьшаться, вернее, дремучий бор перестал расти.
— Ну-с, — отметил врач, — мы достигли с вами предельных величин… Знаете ли вы, что мы сейчас мельче тех пылинок, которые бывают видны в солнечном луче?..
— Тогда, — с облегчением возразил Николка, — и все эти звери — существа микроскопические?..
— Конечно. Нормальный человек никогда не увидит их простым глазом…
Приятели продвигались по «девственной» чаще, держась за руки и беседуя шепотом из боязни потревожить многочисленных обитателей одеяла.
— И что же, — с ужасом воскликнул Николка, — все это зверье вызывает у человека болезни?!..
— Нет, мой друг, — успокоил врач, — все эти страшные бесформенные животные — простые одноклеточные организмы, существа в большей своей массе для человечества безобидные; нас, правда, сейчас они могут проглотить… А вот те, — добавил он, указывая на два изогнутых бревна, приютившихся под стволом громадного шерстяного волоса, — те для нас с вами нисколько не опасны, а человечеству приносят невероятный вред…
— Ишь ты! — недоверчиво произнес Николка, подходя к бревнам и безо всякого уважения ковыряя их пальцем. — Что же это за штуки?
— Это — знаменитые «палочки», вызывающие у человека туберкулез…
— Туберкулез?! — отскочил Николка, сразу проникаясь к «бревнам» должными чувствами. — Черт возьми, я не знал!..
— Не пугайтесь, — сказал Скальпель, усаживаясь на одно из бревен и знаком предлагая собеседнику сесть рядом. — Уверяю вас, нам эти «палочки» не страшны. Они попали в неподходящую среду, слишком сухую и лишенную питательных веществ; теперь они находятся в состоянии глубокой спячки…
— А как проснутся? — все еще беспокоился Николка.
— Не проснутся! Для этого надо, чтобы они попали в ранку на коже человека или в его легкие, или в кишечник…
— Как могут они туда попасть? — изумился Николка, сравнивая свою небольшую руку с размерами туберкулезных палочек.
— Вы, мой друг, — улыбнулся врач, — все забываете про наше особенное положение в сравнении с остальными людьми. Мы ведь невидимые глазом существа, и туберкулезная палочка для обыкновенного человека тоже совершенно невидима. Только в микроскоп ее можно увидать…
— Тогда — другое дело, — согласился Николка.
— Ну, так вот, — продолжал врач, небрежно и несколько демонстративно разваливаясь на своем ложе, — если это «бревнышко» попадет на поврежденную кожу человека, оно может вызвать у него кожный туберкулез — язвы, долго не заживающие… Если попадет в легкие — на сцену может появиться чахотка; в кишечнике же «палочки» вызывают кишечный туберкулез, обыкновенно кончающийся смертью…
Николка с большой злобой приглядывался к двум «бревнышкам», таким невинным и безобидным в настоящем их виде.
— Как же они попали в мое одеяло? — спросил он вдруг.
— Очень просто. Какой-нибудь чахоточный больной, будучи у вас в комнате, кашлянул или плюнул; в мокроте или плевке в воздух вылетели из его организма эти палочки… Может быть, сначала они попали на пол, а потом, когда жидкость, окружавшая их, высохла, они с током воздуха поднялись вверх… Ну а на одеяло опуститься им уже ничего не стоило… Та же пыль могла захватить их в своем падении…
«Пыль», действительно, сыпалась вовсю, и, если бы не мощный ствол, под которым расположились приятели, им было бы не до разговоров.
Николка с сердцем пнул одно из бревен и с удивлением заметил, что глянцевитая «кора» его подалась от удара внутрь и так осталась. Врач сейчас же пояснил это:
— Туберкулезная палочка сплошь обтянута воскообразной оболочкой, поэтому стенки ее так податливы, но благодаря своей оболочке она также весьма жизнеспособна и долгое время может сохраняться живой в человеческом теле, вызывая у него длительную, так называемую хроническую болезнь…
— Ах, чертяка! — все более и более распалялся Николка и искал чего-то глазами.
— Послушайте дальше, — спешил высказаться Скальпель, видя, что внимание собеседника начинает приковываться к чему-то другому. — Эта восковая оболочка — палка о двух концах: внутри человеческого организма она является хорошей броней для «палочки», на воздухе же, в особенности на прямом солнечном свету, она никуда не годится: туберкулезные палочки очень быстро погибают на солнце…
…и с яростью накинулся на бревнышки…
— Ладно, они у меня и без солнца погибнут, — ворчал Николка, останавливая глаза на каком-то предмете. — У меня в комнате солнца нет; сами знаете, фабричная стена торчит вместо солнца…
— Да, — согласился врач, — у вас в этом отношении неблагополучно… — И, вздохнув, добавил:
— Куда редко заглядывает солнце, туда часто заглядывает туберкулез и… врач…
Николка нашел, наконец, что надо: это был длинный твердый обломок, только что упавший сверху в двух шагах от приятелей.
— Это вы называете «пылью»? — спросил он ехидно, беря обломок в правую руку.
— Да. Это пыль, — подтвердил врач, — только нам с вами она уже не кажется пылью… Что вы хотите делать!..
— Нуте-ка, слезьте, — вежливо предложил Николка и, когда врач исполнил его просьбу, — он с большой яростью накинулся на «бревнышки», кроша их дубинкой из «пыли»… И успокоился только тогда, когда от них остались одни восковые лохмотья да куски слизи…
