Николка ни за что бы не проснулся так рано, если бы… если бы он не чувствовал — даже во сне — всей необыкновенности своего положения и если бы не принял накануне обязательства — от самого себя — подняться до пробуждения Вано. Для этого были серьезные мотивы. На сон грядущий произнесенные врачом слова породили в уме Николки соображение, о котором он тогда умолчал из боязни, что врач в тот же момент захочет переменить местоположение в то самое время, когда Николка так сладко зевал. Вот это соображение:
Если малейшее движение в комнате поднимает целые облака пыли, то что произойдет, когда Вано, по своему утреннему обыкновению, станет заниматься гимнастикой?..
— Доктор, а, доктор! — будил Николка врача.
— Ау…у… — потянулся тот, едва не вывалившись из своего ложа. — Какого черта кому надо?..
— Вставайте, доктор, чай кушать, — пошутил Николка.
— Чай? Какой чай?.. Не хочу чая… — из ноздрей доктора снова запорхали нежные трели.
Тогда Николка без дальнейших церемоний изложил свое соображение. Это произвело волшебное действие: Скальпель встрепенулся и, ни слова не говоря, пополз вниз.
Николка не забыл захватить с собой два широких волокна, которые служили им ночью одеялами, а теперь могли сойти за сносные плащи по пословице: «на безрыбье и рак рыба».
Внизу друзья вооружились дубинками и приобрели, таким образом, внешность настоящих троглодитов из эпохи мамонта и пещерного медведя. Обстановка как нельзя более соответствовала этому: вся почва кругом была усеяна трупами громадных и диковинных зверей, истерзанных и изуродованных — в результате вчерашнего побоища; среди них сонно бродили два или три десятка уцелевших, волоча туго набитые животы по зловонным лужам зеленой крови. Они уже не обращали никакого внимания на подавленных омерзительной картиной путешественников.
… и приняли внешность настоящих троглодитов.
Николка вздыхал:
— И это все на моем одеяле!
Врач сентенциозно изрекал:
— Дезинфекция, дезинфекция, друг мой, необходима…
Только через полчаса друзья удалились, наконец, от местности, издававшей «неземные» ароматы. «Неземные» потому, что они ощущались, главным образом, поверхностью кожи, а не носом, ибо запахи представляют собой потоки мельчайших материальных частиц, и если нормальному человеку эти частицы только щекочут слизистую оболочку носа, то нашим друзьям они до боли терзали голую кожу. Тут Скальпель заметил, что инициатива — избирать путь следования — не принадлежит ему.
— Вы куда это меня ведете? — спросил он слишком уверенно шагавшего Николку. Тот смущенно потер переносицу:
— Вы есть хотите?
Врач отвечал, что, к сожалению, его аппетит не подвергся уменьшению вместе с размерами тела, но что вряд ли удастся удовлетворить его здесь, в одеяльном царстве.
Каково же было изумление Скальпеля, когда Николка прямым сообщением привел его к горам сахара и хлеба, занимавшим обширное пространство…
— У вас хорошее зрение, — констатировал врач, и еще:
— Значит, вы имеете обыкновение завтракать, сидя на постели. Это — негигиенично. Хорошая среда для развития микробов.
Однако, он не отказался воспользоваться последствиями негигиенического поведения своего компаньона, и оба сытно закусили, хотя и несколько однообразной пищей. Они кончили завтрак к началу сильного ветра.
— Ну, — заметил Николка, — Вано Сванидзе восстал от сна и разминает свои мышцы.
Ветер все более и более крепчал и, наконец, разыгралась настоящая буря. Приятелям пришлось забиться в глубокую скважину шерстяной почвы. Сверху в громадном изобилии посыпались камни, бревна, волокна и прочий строительный и не строительный материал. Шерстяные стволы гнулись до самого основания, трещали и ломались от падающей «пыли». С грохотом поднимались в воздух сломанные великаны, чтобы или унестись в беспредельную высь, или обрушиться в другом месте одеяла, распугивая многочисленных его обитателей.
Так продолжалось минут пятнадцать. Затем постепенно буря улеглась, хотя еще долго падали взволнованные «пылинки», бороздя во всех направлениях взбаламученное «небо». Стало значительно теплее.
Приятели, не без опаски, покинули свое убежище, и сейчас же их внимание обратилось на одно странное явление.
Вверху, над шерстяным лесом, перекатываясь с верхушки на верхушку и подпрыгивая, как громадный мяч, летел прозрачный шар. Он наполнен был воздухом, а в толстых, глянцевитых стенках его плавали какие-то неясно видимые предметы. Шар приближался к нашим приятелям, движимый воздушным течением, и как раз над их головами, где лес был ниже, он остановился, удерживаемый со всех сторон выше стоящими стволами. Теперь можно было рассмотреть его во всех подробностях. Оболочка шара состояла из воды или из какой-либо другой жидкости. В толщу ее были включены живые существа, подобные тем, с которыми встречались врач и Николка.
— Это — бактерии, — сказал врач. — То, что мы видели с вами до сих пор, исключая туберкулезную палочку, принадлежало к разряду простейших животных. Туберкулезная же палочка и эти знакомцы являются представителями растений. Собственно говоря, и те, и другие стоят на грани между животным и растительным царством; деление микробов на два лагеря является условным; очень трудно установить между ними различие. Впрочем, можно считать за правило, правда, несколько парадоксальное, что микробы, относящиеся к растительному царству, — размерами меньше, но зато в тысячи раз вреднее и опаснее для человечества.
Николка, чтобы лучше познакомиться с микроскопическими врагами человечества — благо, был удобный случай — полез на дерево, за ним последовал врач, возненавидевший после приключений с амебой опасное одиночество.
— Что это за штука, доктор? Вы знаете?
— Да, мой друг, хорошо знаю; и думаю, что вы сами, если поразмыслите, легко сообразите…
— Похоже на мыльный пузырь, — задумчиво произнес Николка. — Только стенки больно толсты, и никогда я не видал в нем такой чертовщины…
…летел огромнейший шар…
— Да. Это — пузырь, только не мыльный, а слюнный или мокротный…
— А-а-а! Ну, конечно! Теперь я вспоминаю: когда Вано Сванидзе кашляет, у него изо рта вылетают такие шарики, только куда мельче… Так — с булавочную головку.
— И этот не больше булавочной головки, если не меньше. Но вы опять забываете про наше особенное положение. Нам ведь крупинка сахару представляется огромной горой…
— Ну, не томите, доктор, рассказывайте, что это за существа, поселившиеся в пузыре?
— А вот… Видите вы эти шарики, которые составляют как бы цепочку?.. Это так называемые гноеродные кокки. Самые обыкновенные бактерии, наиболее часто встречающиеся в природе. Их много бывает на грязной коже; это они вызывают прыщи, чирьи, вереды, вообще гнойники; отсюда их название: гноеродные. Кокк значит шарик…
— А вот те, что сидят попарно в одном зерне?
— Это — диплококки, что значит: двойные кокки. Они вызывают воспаление легких… Следующие за ними — проворные, хвостатые палочки — не больше ни меньше, как палочки брюшного тифа… Скажите: Сванидзе, кажется, недавно болел брюшным тифом?
— Болел месяц тому назад…
— Ну, так и есть! Значит, он — бациллоноситель!..
— Что еще за штука?
— Так называют людей, которые перенесли болезнь, а в организме — во рту, в кишечнике или в легких — носят еще возбудителей своей болезни…
— И такой человек может заражать других?
— Может, конечно.
— Гм… А как же предохранить себя от заражения?
— Лучше всего, конечно, не выпускать такого человека из больницы до тех пор, пока у него микроскопическое исследование не установит полной безопасности. Но если уж он вышел, необходимо соблюдать личные правила гигиены, т. е. не пользоваться общим с ним полотенцем, общей посудой; ничего не брать из его рта, например, папирос; не спать на одной постели, ну и, конечно, не целоваться…
Николка принял к сведению и руководству сообщение врача, а про себя сказал: «Даешь гигиену!»
— Ну-с, — продолжал врач, — остались еще одни бактерии. Видите вы вон тех, что похожи на туберкулезную палочку, только гораздо меньше ее размерами?
— Вижу.
— Это — палочки инфлюэнцы. Тоже, как и кокки, весьма распространенные бактерии. Они вызывают насморк, кашель, головную боль — одним словом, каждый хорошо знает эту болезнь…
— Да. Я недавно болел ею, а теперь Ванька все чихает, кашляет, плюется…
— У него инфлюэнца, — подтвердил врач.
— Откуда же, доктор, собралась вся эта компания? — в недоумении спросил Николка.
— Из легких, изо рта, из носа, а потом — в слюну или мокроту и через кашлевой толчок — в воздух…
— Неужели у каждого человека живут эти бактерии?
— Нет, не у каждого. Но очень часто даже у здорового человека можно найти и палочки инфлюэнцы в носу и глотке, и диплококков, и кокков, а иногда, как видите, и брюшнотифозные палочки. Все они живут спокойно, не трогая человека до тех пор, пока организм силен, не ослаблен чем-нибудь. Но как только простуда или переутомление, или алкоголь, или еще что ослабит его — тогда держись!..
В этот момент шар вдруг осел ниже и напоролся на толстый шерстяной ствол, который прошел сквозь него. Не успели наши приятели принять должные меры, как шар лопнул и обдал их с головы до пят тягучей, кислой жидкостью. Жидкость эта, упав вниз, образовала вокруг дерева обширную лужу.
— Отвратительная история! — брезгливо сморщился врач. — Теперь я могу сказать наверное, что это была мокрота…
Мокрота или не мокрота, от этого легче не было: друзья опять попали в переделку.
Поистине, этот диковинный мир не был приспособлен для человека! Шар, лопнув, образовал на одеяле обширную лужу; нет, не лужу, а настоящее озеро! Дерево, на котором сидели приятели, очутилось как раз посередине его. Перебраться вплавь не представляло никакой возможности: и потому, что жидкость, распространившаяся кругом на целую версту (конечно, микроскопическую), была слишком густа — она сразу сковала бы все движения; и потому, что погрузиться в отвратительную кислую массу мешало нашим друзьям вполне естественное чувство брезгливости. Следовательно, о «мореплавании» нечего было и думать.
Организовать перелет с дерева на дерево — тоже попытка, обреченная на неудачу: дерево — убежище приятелей — было слишком коротко, а ближайшие к нему отстояли на порядочном расстоянии.
Ломая голову в придумывании средств к спасению, приятели просидели на своем маяке уже больше часа и решили, что единственный выход — это дождаться, когда озеро частью всосется одеялом, частью испарится. Последнее должно будет произойти, по вычислению врача, самое меньшее через сутки… Перспектива не из утешительных, так как дерево после слизевого душа стало настолько скользким, что требовалось очень крепко держаться за него. Николка не терял бодрости и напряженно всматривался по сторонам в надежде открыть хоть что-нибудь, что бы могло им помочь. Но врач иссякал, хотя продолжал сохранять вид невозмутимого спокойствия…
Наконец острые глаза Николки заметили нечто… Это «нечто» порхало вдали над шерстяным лесом и не было похоже на обыкновенную пыль.
— Доктор! Доктор! Смотрите! — встрепенулся он, забывая о близорукости своего коллеги.
— Ничего не вижу, — печально отвечал тот и, так как неожиданное восклицание Николки заставило его вздрогнуть и потерять равновесие, добавил еще печальней:
— Сейчас упаду…
— Держитесь, держитесь, доктор! муха! Она летит сюда!..
Врач сделал героическое усилие и повис в рискованной позе — на ногах: руки отказались служить. Николка поспешил к нему на помощь и крепко привязал его к себе волокном шерсти:
— Держитесь, держитесь, вот она! Уже близко!..
Теперь и врач увидал громадное насекомое, которое гигантскими скачками приближалось к ним, очевидно, привлекаемое благовонием озера. Под ним гнулись донизу великаны-стволы, и вихрь крутил пыль над одеялом.
— Вот она! Вот она! — сдерживая дыхание, шептал Николка, как будто его слабый голос мог быть услышан таким громадным насекомым, один волосок на ноге которого соответствовал росту наших приятелей.
Муха, совершенно не замечая их, скакнула мимо деревца, зацепив его лапою. Врач и Николка, прыгнув одновременно, уцепились за один из волосков этой лапы…
Сияющие от благополучного исхода, они осматривали свой живой экипаж с вниманием, достойным хорошего «Фоккерса».
Обладательница спасительной лапы, по-видимому, не отличалась любовью к чистоплотности: всюду к волосатому ее телу приклеились гниющие остатки пищи, навоз и всякого рода нечистоты. Запах стоял такой, что захватывало дыхание.
Николка ворчал:
— Я бы предпочел сидеть на дереве, чем среди этих свалок…
Муха, чавкая хоботком, снова приблизилась к недавнему месту заключения приятелей, и врач, опасаясь решимости своего товарища, доказывал ему, как мог, несравненную выгодность их настоящего местопребывания.
— В конце концов, здесь гораздо интересней, — говорил он. И был в этом прав: Николка в ту же минуту обнаружил присутствие многочисленной жизни внизу, у ступни мушиной лапы. Здесь в жидких остатках пищи и слизи копошился целый мир простейших животных и растений.
— Это все гнилостные существа, — пояснил врач, — они вызывают гниение…
— А вот там… еще ниже? Смотрите, доктор, что это за живчик?
Врач спустился, как по лестнице, по волоскам лапы ниже, чтобы рассмотреть указываемое Николкой существо.
— О! Это уже другой сорт! — воскликнул он. — Знаете, мой друг, это самый настоящий холерный вибрион!..
Похожий на громадную запятую с длинным хвостом, у крайней оконечности лапы в мутной жидкости, приставшей к ней, — плавал, юля в ограниченном пространстве, возбудитель азиатской холеры.
— Да. Нет сомнения, мы видим с вами опаснейшего из опаснейших представителей бактерий… Муха ведь где только не бывает! Надо думать, что она совсем недавно навещала холерного больного; может быть, даже лакомилась его рвотой…
…в конце концов, здесь гораздо интереснее.
— А потом сядет кому-нибудь на хлеб или на мясо? — негодующе спросил Николка.
— Да. Так обыкновенно и бывает. Отсюда вы видите, какую роль играют мухи в деле передачи болезней. Они на своих лапках переносят и холерную заразу, и дизентерийную, и брюшнотифозную, и другие…
— Что же надо делать в таком случае? — спросил Николка, проникаясь ненавистью к своем экипажу.
— Что делать?! Разве я вам никогда не говорил?.. Уничтожайте мух и укрывайте от них все то, что вы потом будете кушать или пить…
Отведав вдоволь кислой слизи, муха взмахнула крыльями и запорхала, унося своих пассажиров с одеяла, столь богатого опасными приключениями, в новый, неизвестный мир, к новым опасностям…