Экзамен сдан благополучно. Никакие случаи и случайности не помешали ему. Но ведь зато и меры были приняты соответствующие. Меры, в корне пресекающие возможность появления недруга рода человеческого — случая. А Павел так и не явился, проморгал срок. Замотала его ароматная дама.
— Эх, Павлушка, Павлушка!.. Связался ты с кем не следует! Пропадешь ни за грош ломаный!.. Хороший ты парень, жалко… Не мы ли с тобой дули и в хвост, и в гриву Калединых, Корниловых, Деникиных, Колчаков, Врангелей и пр., и пр.?! Мы. Да как дули? Только перья золотые из генеральских хвостов по воздуху реяли…
— Эгой, Карп, Карп!.. Газеты есть?…
— А то, — отвечает флегматично дворник.
Иван Безменов — светловолосый гигант — через пять ступенек на шестую скатывается по лестнице: не сходит, а слетает вниз — на крыльях… впрочем, без всяких крыльев, хорошо развиты мышцы ног, крепки и упруги, хоть одна и прострелена в бою под Воронежем с бандами генерала Мамонтова.
— Иди-т-ко сюда, — таинственно манит его дворник, — смотри-кось, чьих это рук дело?
Безменов смотрит по направлению корявого пальца дворника: за трехэтажным зданием кренится купол сутулой и в землю вросшей церковки.
— Ну? — спрашивает Безменов, ничего особенного не замечая. — Церковка, как церковка, давно на дрова пора. Больше никуда не годится…
— Разуй глаза-то, — советует дворник. — Симпола-то рабства и невежества, чай, нету? Гляди!..
— И то — нет креста…
— Ну вот то-то, — дворник удовлетворяется сказанным и, ухмыляясь, идет по своим делам. Пройдя двор, он снова оборачивается:
— В народе бают: сами долгогривые симпол-то ночью сняли, чтобы потом обновление устроить…
Иван совсем другое думает: нет ли связи с балконной дверью?
— Надо исследовать, — говорит он себе. — Вечером залезу на купол, если креста не найду…
Задумчиво поднимается к себе — наверх.
В газете, полученной от Карпа, в отделе хроники, бросается в глаза жирный заголовок:
ТАИНСТВЕННЫЙ ГРАБИТЕЛЬ
Читает и еле справляется с бурным приливом волнения:
В последнее время в Москве стали совершаться необыкновенные и по технике и по результатам кражи. Некоторые из них отдают простым ребяческим озорством, другие пахнут миллиардами, но все они объединяются однообразием воровской техники. Последняя весьма проста, и в то же время до сих пор не разгадано то орудие, при помощи которого вор одинаково легко режет и стекло, и камень, и дерево, и металл, и… человека. Целый ряд случаев прошел перед нашими глазами…
Вор замечательно ровным четырехугольником вырезает в зеркальных витринах стекла, в каменных стенах — целые плиты, режет железо, сталь, несгораемые шкафы… Кражи заключаются в случаях от пары лакированных ботинок и коробки конфект до сотен червонцев и ценных бумаг…
В двух случаях было совершено зверское убийство, рассечен пополам человек — случайный прохожий, и хозяин магазина, найденный просверленным каким-то оружием насквозь на уровне сердца…
Несомненно, что все кражи и убийства совершались одним лицом…
Приняты все меры…
— Приняты все меры, — машинально повторяет Иван. — а я приму дополнительные. — И его серой стали глаза становятся вдруг снова острыми, как лезвие хевсурского кинжала.
Он снова исследует осколки стекла. Потом, став спиной к разбитой балконной двери, мысленно представляет себе за домом местоположение купола церкви.
— Купол должен находиться на уровне второго этажа. Так. Проведем линию от двери к куполу, к основанию креста. Так. Линия проходит около чернильного пятна на стене — в аршине над полом. Так. Исследуем стену…
Теперь он прибегает к помощи лупы и… сразу же открывает в гладкой стене горизонтальную — шириной сантиметра в три — скважину. Скважина, несомненно, идет через всю стену наискось.
Иван хватает фуражку и летит в соседнюю квартиру.
Медная табличка:
АММОНИТ ПЛИОЦЕНОВИЧ ТРИЦЕРАТОПС.
Готовит во все ВУЗы.
Все языки.
Днем от 8 утра до 12-ти часов, вечером от 5 до 8 часов вечера.
— Черт, не знал, что со мной рядом такая птица живет!.. По-видимому, иностранец…
Звонит. Женщина с засученными рукавами, с подоткнутой юбкой. В одной руке — грязная тряпка, другой, растопыренной, при помощи большого пальца сомнительной чистоты приводит в порядок растрепавшиеся пряди волос.
— Вам чевой-то?
— Мне бы, — говорит рабфаковец и читает по табличке: — Аммонита Плиоценовича… можно видеть?…
Женщина безмолвно сторонится, окидывает его с ног до головы любопытным взглядом спереди и потом, когда он проходит, то же проделывает с задним его фасадом. В довершение всего она бросает ему под ноги грязную тряпку и переходит на «ты»:
— Вот накось ноги вытри… Мою я полы-то сегодня…
Рабфаковец имеет уважение к чужому труду и беспрекословно повинуется.
— Посиди-ка здесь, — говорит женщина и скрывается во внутренних дверях.
Минуты через две выходит человек, — средних лет; лицо до глаз — покрыто колючей рыжей бородой, кругленький носик торчит чуждым элементом из щетины, глаза — неспокойные — глубоко запрятаны в орбитах.
«Настоящая горилла», — отмечает Иван про себя и представляется, принимая глуповатый, как у обывателя, вид:
— Ваш сосед, через стену живу…
Горилла издает нутряной гортанный звук, словно сам себе в глотку плюет, потом мурлыкает, как сытая пантера.
— Очень приятно. Чем могу служить?
— Видите ли, — начинает рабфаковец робко и с запуганным видом, — я этой ночью, не знаю, как вы, был встревожен подземными толчками…
— Толчками?… Продолжайте…
— Да, толчками… Вы не слыхали разве?
— Продолжайте, продолжайте…
— У меня в квартире стена дала трещину и лопнуло стекло балконной двери.
— О?…
— Да-да… И мне хотелось бы для успокоения себя и всех жильцов проверить, насколько крепок наш общий дом. Выдержит ли он в случае повторения подземных ударов?…
— О?… Которая стена у вас подкузьмила? — Горилла как будто начинает беспокоиться не на шутку. Иван с тем же обескураженным, робким видом зорко, исподтишка наблюдает за ним.
— Стена, смежная с вашей квартирой.
— О! Пойдемте — посмотрите…
— Ноги, ноги вытирайте. — доходит откуда-то озабоченный голос женщины.
— Вот ваша стена, — указывает горилла, вводя посетителя в зал.
Тот незаметно бросает взгляд через окно, вниз, на обес-крестенный купол — купол находится саженях в пяти на уровне второго этажа, за ним через двор кособочится домик в три окошечка.
В стене — скважина, но рабфаковец не считает нужным сообщить о ней. Он начинает искать чего-то на полу.
…Мягко, по-кошачьи ступая, горилла вдруг скользит в соседнюю комнату и плотно притворяет за собой дверь.
Сыщик-любитель оставляет пол — он и здесь нашел, что искал, — становится самим собой. Говорит себе:
«Ванька, поведение орангутанга подозрительно, прими меры — не вляпаться бы…»
В соседней комнате — звонок телефона. Вызов придушенным голосом. Ничего не разберешь.
Не уступая хозяину в мягкости походки, Иван тоже скользит к двери, склоняется к замку ухом.
Через отверстие замка еле слышно, но слышно:
— Александр Петрович?… Да-да, я, Трицератопс. Советский зверь напал на чей-то след. что?… Мой сосед рабфаковец… у меня в квартире… Да-да… Чего-то ищет… Орудует лупой… Ну, всего… Что?… Хорошо.
Рабфаковец снова на полу. При входе Трицератопса поднимается с улыбкой смущения:
— Извините, напрасно вас побеспокоил. Ничего не нашел… Очевидно, моя стена давно имела трещину, а я только сегодня ее заметил…
Горилла опять делает внутренний плевок и мурлычет:
— Ничего, ничего, пожалуйста… я очень рад услужить соседу. Однако, должен вас заверить: в Московской области землетрясений не бывает. Кроме того, я только что звонил на метеорологическую станцию, она никаких ударов в эту ночь не отметила…
«Знаю, на какую станцию ты звонил», — думает Иван, а говорит с дурашливым видом:
— Да?… Неужели?… Вы меня успокоили… Знаете, я так боюсь землетрясений… С тех пор, как пережил одно, в Туркестане… это ужасно…
С поклонами оставляет гориллу.
Во втором этаже живет Маруся, тов. Синицына. Во всей квартире никого, кроме нее, не оказалось. Все разошлись, — кто на базар, кто куда. Синицына зубрит: «Атомы, электроны и мировой эфир». Рабфаковец быстро осматривает комнаты, выходящие окнами на церковный двор. В средней, что под горилловской залой, замечает на потолке свежее углубление в виде узкой полоски сантиметра в три. Единственное окно в комнате разбито и заклеено бумагой. Линия, мысленно проведенная от трещины в потолке к изъяну в стекле, идет дальше поверх церковного купола и кончается в окне дьяконского домика.
— У твоей хозяйки есть бинокль? — спрашивает Иван затаившую дыхание Синицыну.
— Сейчас принесу…
Окно дьяконского домика настежь открыто. В бинокль, как на ладони…
Стол. На столе самовар — пыхтит, плюется. Сквозь кружевной занавес радостное солнце зайчиков пускает по белой скатерти, по сдобным пышкам. В кресле — дьякон щурится, благодушествует: откусит пышки, сладким чаем с молоком запьет, в газетину уставится жующим ртом, брюшным смешком закатывается…
Иван разочарован… Маруся смеется:
— С ветряными мельницами борешься, борец со случаем?…
Насмешливый вопрос отскакивает от тяжелого, вперед выдвинутого подбородка, от стальной брони глаз, за которой бьется, оформляется упорная мысль.
— Случай?… Да, может быть, случай. Надо все предусмотреть, надо и за гориллой и за дьяконом хорошо следить… Синицына! К тебе просьба: пока я кое-куда схожу, следи за дьяконским домиком, ладно?…
— Ладно, — говорит Синицына. — Контрик?…
— Хуже, может быть… — Он круто поворачивается и решительным шагом идет к выходу. На минутку забегает к себе. Берет револьвер, нож, круглое вогнутое зеркальце. Рассуждает так:
— Если «горилла» счел нужным немедленно сообщить обо мне по телефону, значит, дело серьезное, значит, за мной будет слежка. Если я в этом ошибаюсь, то имя мне не Иван Безменов, а растяпа.
Идет крупно-размашисто, не оглядывается, не оборачивается, но закутанное в платок и зажатое в кулаке зеркальце то и дело подносит к глазам, будто платком трет засорившийся глаз. Вогнутые стенки зеркальца забирают в себя все, что остается позади.
Через пару минут судорогой смеха дергаются скулы: сзади неотступно плетется подозрительная личность, одетая в серое…
Иван идет быстрее — личность ускоряет шаг. Иван останавливается, подтягивает сапог, — останавливается у витрин, у выставок и серая личность.
Угол. Поворот направо. Через пять домов — ГПУ. Иван прыгает в первую попавшуюся калитку и… натыкается на человека.
— Вы кто?… — спрашивает у него строго и одновременно показывает билет, где буквы «ГПУ» четко бросаются в глаза.
— Здешний житель-с… обыватель-с…
— Вот что, гражданин. Сейчас мимо пройдет человек, одетый в серое, спросит у вас про меня. Скажите ему, что я миновал ГПУ и повернул за угол. Хорошо?
— Д-да…
Обыватель вылезает на улицу, неверными руками пытается свернуть папироску. Иван — глазом в трещину ворот. В поле зрения появляется одетый в серое; это средних лет субъект, с широкой черной бородой, небрежно — под мужика — подстриженной. Беспокойный взгляд юлит по сторонам, задерживается на обывателе.
— Скажите, гражданин, не проходил ли здесь юноша высокого роста в сапогах и картузе?
— Д-да, он прошел…
— Куда он прошел, будьте любезны?…
— Он прошел мимо Чеки и повернул за угол…
— Направо или налево?
— Н-не знаю… он мне этого не сказал…
«Дурак! — стискивает зубы Иван, подавляя смех. — Вот он, проклятый случай!»
Чернобородый вонзает взгляд в несчастного обывателя:
— Он с вами беседовал?
— Д-да… то есть нет, нет!..
Иван выскакивает на улицу, левая рука на всякий случай в кармане, правая свободна, но напряжена:
— В чем дело, гражданин?… Вы хотите меня видеть?
Чернобородый теряется только на одну секунду, во вторую — белый оскал зубов приятно сверкает на черном фоне бороды.
— А… Вы здесь?!.. Вот я поднял ваш бумажник, — вы обронили…
— Бумажник не мой, — строго говорит Иван, — я никогда не роняю своих вещей.
— Тогда извините, — бормочет чернобородый и поворачивает назад.
— Подождите, гражданин.
«Гражданин» резко оборачивается лицом, и… в руке — револьвер.
«Борец со случаем», не дожидаясь выстрела, валится на землю. Падая, не забывает могучим кулаком проехаться по коленям противника.
Выстрел… Пуля обжигает спину… Одновременно чернобородый с контуженными суставами шлепается рядом. Пружиной развернувшийся, Иван мигом седлает его.