…Рабфаковец вдруг обернулся, кого-то отыскивая взглядом.
— Автор! Автор!.. Гончаров!.. — закричал он.
— Ну-ну… — добродушно проронил я, выглядывая из-под ближайшего камня с карандашом и блокнотом в руке. — Не кричи. Не глухой. Слышу. Чего орешь?…
— Как «чего»?! Что дальше делать?… Детрюитная палочка — вот она, руда у него, четыре человека обращены в прах… Ну?…
— Положим, не четыре, а только три… — поправил его истерзанный дьякон, стирая с голых ног, лица и рук киноварную краску, поднимаясь, как ни в чем не бывало, и присоединяясь к Безменову с Востровым. — Щиплется эта краска дьявольски, — добавил он, почесывая руки и ноги, — больше я не согласен на такую роль… Да и шакалы эти, черт бы их побрал, того гляди и в самом деле сожрут тебя со всеми потрохами… Не согласен… Пусть вот он — Ванька — в следующий раз водится с шакалами. Он храбрый… А я что-нибудь другое…
— Товарищи! Товарищи!.. — вскричал я, нацело вылезая из-под своего прикрытия. — Вы мне портите весь финал… Кто вам сказал, что роман закончен?… Что вы делаете?… По местам, по местам, прошу вас…
— Ишь, автор-то разошелся! — не без ехидства молвил Сидорин, вместе с Аполлоном прекрасным поднимаясь из «Долины Смерти».
— Да что ж это такое?! — схватился я за голову в полном отчаянии. — Недостает еще, чтобы и англичанин препожаловал сюда…
— А почему бы и нет?… — раздался вдруг сзади меня бесстрастный голос мистера Уэсса. — А почему бы и нет?… Тэ-тэ-тэ… Разве я плохо играл свою роль? Разве не меня растерзали «настаськины коврики»? Разве я не подвергался смертельной опасности?…
— По местам, товарищи! По местам!.. — попытался я в последний раз спасти свой финал. — Скройтесь с глаз моих и читателя! Дайте Безменову и Вострову сыграть заключительную сцену…
— Это меня возмущаить!.. — с соответствующими интонациями голоса воскликнул Митька Востров, распуская глаза один на нас, другой в Арзамас. — Это меня возму-щаить!.. Люди собрались, чтобы побеседовать, а он со своим романом суется… Успеешь. Кончишь. Дай передохнуть. И так все жилы вымотал. Попробуй-ка сам в такую жарищу лазить по горам с сумкой за плечами да еще читать лекции на всевозможные темы. Это тебе не под камнем сидеть да чирикать карандашом…
Его двойник (родной брат, между прочим), в сущности игравший уж не такую-то значительную роль, тоже присоединил негодующий голос к общему возмущению.
Финал был испорчен более чем определенно.
Все же я попытался еще раз спасти положение.
— Безменов!.. — умоляюще возгласил я. — Безменов, будь благоразумен. Ты ведь, можно сказать, центральное лицо романа (как видите, я пустился на лесть: у меня несколько центральных лиц)… Будь добр, сделай вид, что ты не замечаешь всей этой бунтарской компании. Произнеси свой последний монолог, тогда что хотите, то и делайте…
— Что произнести-то? — с широкой улыбкой обратился ко мне рабфаковец. — Ведь почему я тебя вызвал? Лазая по этим чертовым колючкам, я потерял последний лист из списанной роли… Что произнести-то?…
— Вот молодец! — обрадовался я благоразумию рабфаковца и торопливо заговорил: — Скажи, мол, что цель достигнута, детрюит найден, детрюит в руках государства и что теперь, мол, нам не страшны никакие капиталистические окружения и бандитские интервенции, что теперь с де-трюитом в руках мы живо вызовем Мировую Социальную…
— Ерунда!.. — неожиданно брякнул рабфаковец. — Ерунда! — повторил он, энергично сплевывая. — Мы и без твоего детрюита не сегодня-завтра будем иметь мировую революцию… Детрюит не может ни остановить, ни вызвать ее наступления… Законы исторической необходимости таковы, что они не подвержены влиянию со стороны случайных моментов… Я — марксист и, поэтому, с твоим финалом не согласен. Придумай что-нибудь другое…
Зная непоколебимость стального рабфаковца, я и не подумал возражать…
Но ведь выход-то нужно было найти? Нужно же как-нибудь закончить роман?…
— Нужно или нет?… Черт вас подери!.. — в припадке черной меланхолии заголосил я, обращаясь ко всем и ни к кому в частности.
— Ищи сам… — пробурчали братья-близнецы, дружно кося двумя парами глаз.
— На то ты и автор, ну-ка… — резонно заметил псевдодьякон. А неисправимый гипнотизер Сидорин загвоздил:
— Вы его сейчас найдете. Вы его нашли. Нашли, да? Да?…
— Тэ-тэ-тэ-тэ… — протянул озабоченно мистер Уэсс, доставая часы. — Я вижу, дело грозит затянуться надолго… Я сейчас должен лететь. Лететь в Лондон: на съезд компартии Англии… Мне осталось ровно три минуты… Да, кстати, гражданин автор? Вы мне дали гнусную роль, я ее сыграл, смею думать, удовлетворительно, но я требую реабилитации… — и, не дожидаясь моего ответа, он сел на гоночный самолет и умчался по дороге в Лондон, делая по 500 километров в час.
— Дол-лой авторов!.. — неожиданно рявкнул над самым моим ухом Ванька Безменов.
Шшшакал его заешь! Я и не знал, что у него вместо голоса — иерихонская труба… Знай это ранее, я заставил бы его перекликаться с Митькой через десятки верст…
— В чем дело? Почему шум?… Почему Безменов ревет?… — раздался вдруг новый голос.
Обернувшись, я со смущением улицезрел Начсоча ГПУ товарища Васильева.
— Почему такой шум? — снова спросил он и грустно добавил:
— Только что собирался уснуть, не тут-то было: слышу, Безменов ревет…
— Их-хи-хи-хи… Их-хи-хи-хи… — Еще одно явление!
Смешливая дьяконица Настасья препожаловала неведомыми путями и сразу подкатилась горошком к обоим бра-тьям-близнецам.
— Ну, уж теперь конец, — сокрушенно сообразил я. — Скомкан финал, пропал роман, пропала моя авторская головушка…
— Эх, авторище, не горюй! — хлопнула меня вдруг по плечу чья-то легкая рука. — Не горюй, автор. Это я говорю — рабфаковка Синицына… Сюда смотри…
Еще одно явление!
— Да откуда вы сыплетесь на мою голову?…
— Не горюй, говорю тебе… — продолжала рабфаковка.
— Я тебе дам выход, но за это ты должен обещать мне, что в следующем своем романе ты предоставишь женщине более широкое поле деятельности…
— Дор-рогу женщине с ребенком!.. — снова проревел раздурачившийся рабфаковец.
— Ну, знаете, товарищи, мне некогда… — устало проронил Васильев и исчез в скалах, привычным глазом предварительно выследя толстый зад грузинского меньшевика.
— Ну-ну, где твой выход… — безнадежно согласился я.
— Ввот!.. — вдохновенно выпалила рабфаковка для начала и стала в позу.
Все с интересом сгрудились вокруг нее, а близнецы- братья так перепутались, что я уже потерял надежду отличить: который из них Востров, который — Аполлон прекрасный.
— Ты должен предоставить каждому герою романа возможность самодеятельности, — зачеканила рабфаковка. — Пусть герои сами, согласно своей идеологии и понятиям, придумывают финальную сцену… Это будет оригинально. У твоего романа будет несколько заключительных глав, ну, скажем, три… потому что нет нужды каждому из нас придумывать эту главу: мы будем повторяться… Пусть дьякон, как герой весьма оригинальный…
— Согласен, — сказал дьякон и умильно поклонился; но было так тесно, что он лбом стукнулся о затылок Сидори-на, а задом поддал Митьку Вострова.
— …Пусть дьякон самостоятельно или вместе с Настасьей придумает конец. Сидорин, Аполлон и англичанин, если сей прибудет, тоже совместно… Безменов, я и Востров — тоже совместно. Получится три заключительных главы и ты, автор, спишешь их прямо с натуры.
— Согласен, — сказал я, расцветая внутренностями и лицом, и снова повторил: — Согласен, но с условием…
— С каким еще условием?! — вскрикивали все герои, которым проект Синицыной пришелся по вкусу безусловно.
— С условием, — стойко продолжал я, — что, во-первых, вы не будете изменять моей предыдущей главы и, во-вторых…
— Объяснитесь, ну-ка?… — попросил дьякон, не отличавшийся, как известно, феноменальной сообразительностью.
— Чего ж тут объяснять? — возразил я и приступил к объяснению: — У меня в последней главе, XXI по счету, дьякон умер с натуги и истерзан шакалами, от англичанина остался один скелет, Сидорин и Аполлон лежат в «Долине» полуразложившимися…
— Извините, мы не разлагались, — поправили меня оба «авантюриста», — мы еще не успели разложиться…
— Ну хорошо, — согласился я, — не разложились, так, во всяком случае, тоже умерли… И вот я ставлю условием, чтобы заключительная глава…
— … заключительные главы… — вставила рабфаковка.
— Нет, «заключительная глава», — не сдался я. — Чтобы заключительная глава вытекала из моей, как естественное ее продолжение…
Представьте себе: никто и не вздумал протестовать… Все очень поспешно согласились, переглядываясь между собой хитро и двусмысленно. Тогда я заподозрил неладное.
— Позвольте, — сказал я, — одно замечание: чтобы никаких чудес, никакой чертовщины, никакого вмешательства сверхъестественной, божественной и иной нечистой силы… Чтобы все было начистоту — без небесных фокусов…
И опять они согласились, продолжая подмигивать друг другу и на мой счет отпуская двусмысленные улыбочки.
— По местам!.. — рявкнул Безменов и растолкал всю группу.
— Позвольте, — еще раз попросил я, и все остановились. — Я ведь не сказал еще своего «во-вторых»…
— Что это еще за диктатура? — заворчала компания. — Авторская диктатура!?
— Да, авторская диктатура, — спокойно подтвердил я.
— На три главы я не согласен. Довольно с вас и одной…
Лица вытянулись. Лишь Сидорин с Аполлоном стали на мою сторону.
— Правильно, — сказали они в один голос, — должна быть одна заключительная глава…
А потом загвоздил один Сидорин:
— Будет одна глава. Одна глава. Понимаете?… Повторите — «одна глава».
— О-одна-а гла-ава-а… — хором повторила вмиг загипнотизированная компания.
— И эту главу даст дьякон, — вставил я, а Сидорин подхватил:
— … даст дьякон… Повторите: «даст дьякон»…
— Да-аст дьяко-он… — как эхо, прозвучало в знойном воздухе.
— Потому что, — снова перебил я его, находя, что бунтари достаточно загипнотизированы, — потому что, если дать три главы, получится скучная канитель… будут повторения и ничего оригинального. Дьякон же, как центральное лицо романа (я немного польстил ему: у меня несколько центральных лиц), должен дать эту главу и дать оригинально…
— Согласен, — сказал дьякон и умильно поклонился, но на этот раз ни задом, ни передом не зацепил никого.
— Правильное дело!.. — возгласили вместе Сидорин и Аполлон.
Но компания опять заворчала.
Я-то понимал, почему «авантюристы» стали на мою сторону: их положение было весьма щекотливо. Ну какой бы финал они могли дать при своей роли «контриков»?…
— Вы согласны? — снова вмешался Сидорин. — Вы согласны. Повторите.
— «Вы согласны…» — эхом отозвалась компания.
— Не вы, а мы… — поправил Сидорин. — Не вы, а мы. Повторите.
— «Не вы, а мы…» — повторила компания.
Сидорин плюнул и отошел в сторону.
— По местам!.. — снова проревел Безменов и растолкал всю группу.
Дьякон моментально повалился на камни и снова замазал себе киноварью лицо, руки и ноги. Сидорин и Аполлон загремели в «Долину». Откуда-то примчался англичанин и, обнажившись до костей, распластался у опушки леса. Безменов и Востров — один с детрюитной рудой на спине, другой с палочкой в руках — стали в неподвижные позы около полуистерзанного дьякона. Вся остальная недействующая братия, как-то: Синицына, Настасья и я, — укрылась за ближайшим камнем.
— Начинай, дьякон!.. — крикнул я, вооружаясь карандашом и блокнотом.
Дьякон приподнял изгрызанное лицо и что-то шепнул «искателям детрюита». Те поспорили, но согласились.
— Вы должны уйти со сцены… — донеслось до меня дьяконское. — Останусь я один и тогда…
— Ну-ну… — нетерпеливо крикнул я.
— На-ачинаем… — хором отвечали трое, и мой карандаш забегал по бумаге.