За исключением небольшого количества команд и маршевых рот, расположенных на фабрике Ландрина и в здании Учительского института, весь батальон расположен на Б. Сампсониевском проспекте, № 62–65. Местонахождение батальона в центре фабричного района повело к тесным и постоянным сношениям солдат с рабочими и подготовило почву для быстрого расцвета среди московцев большевистских идей.

Начало революции московцы ознаменовали расправой с офицерами и уничтожением всякой начальнической власти: три офицера были ими убиты, несколько ранено, многие арестованы и подверглись всякого рода издевательствам, квартиры большинства офицеров были разгромлены, для расследования деятельности офицеров была учреждена особая солдатская следственная комиссия. В конце концов из 75 офицеров, служивших в батальоне, солдаты оставили себе только 7, в середине марта разрешено было вернуться еще 14 офицерам, но и эти «одобренные» офицеры были лишены всякой власти и значения, им приходилось жить под страхом насилия в атмосфере недоверия. Они были «терроризованы» своими же солдатами (показание полковника Яковлева).

Иллюстрацией отношения солдат, «вчерашних друзей», по выражению того же полковника Яковлева, к немногим своим офицерам служит один любопытный факт: на квартиру избранного ими командира батальона полковника Яковлева для надзора за его поведением был поставлен дневальный.

Покончив с офицерами, московцы стали устраивать свою новую жизнь: строевые занятия были прекращены, по словам прапорщика Краузе, занималась одна только учебная команда, подвергаясь за это насмешкам и даже угрозам, началась карточная игра, свобода отлучек из казарм, массовые отъезды в отпуск, занялись, по выражению прапорщика Жабоклицкого, «отхожими промыслами», работали на фабриках и заводах, перевозили дрова, некоторые делали и продавали папиросы и проч.

Батальонный комитет, по показанию прапорщика Словнитского, действовал не по общим со всеми воинскими частями правилам, а по своей «самочинной инструкции». Например, офицерской команде разрешено было представительство лишь двумя голосами. В комитет допускались еще 8 должностных офицеров (из них 4 прапорщика, произведенных в мае военным министром Керенским в этот чин из солдат, избранных самоправно солдатами же в ротные командиры), но они имели право лишь совещательного голоса и влиять на комитетские решения не могли. Батальонный комитет, «узурпировав права начальников», формально стал сосредоточием всякой власти. Комитет потакал солдатам, потворствовал их нежеланию воевать созданием затруднений к отправке маршевых рот на позиции (первые три роты, 750 солдат, были отправлены лишь в конце апреля), не смел возражать против резолюций самого крайнего большевистского тона, выносимых солдатами на митингах, и т. п. И, несмотря на свое более чем либеральное поведение, не имел веса и значения в глазах солдат. Состав комитета с марта по настоящее время сменялся уже 4 раза. Случалось, что за попытки комитета внести трезвую струю в распаленную большевистскими лозунгами жизнь батальона солдаты угрожали заколоть штыками членов этого комитета.

Главным же руководителем жизни и выразителем настроений солдат являлся митинг. Митинги, где собиралось свободных от отхожих промыслов солдат от 1000 до 2000 человек, устраивались чуть ли не ежедневно. Ораторов в изобилии доставляли рабочие фабрик и заводов, окружавших тесным кольцом казармы батальона. Большое удобство для появления таких ораторов на полковом плацу представляло то, что казарменный двор был проходным и открытым для посторонних.

Постоянными темами ораторов служили: разжигание недоверия Временному правительству, призыв к отказу от наступления, от посылки маршевых рот на фронт, война трактовалась не иначе, как кровавая бойня, нужная только для капиталистов и буржуев, внушалась необходимость скорейшего мира и т. д. Солдаты, в большинстве состоящие из ратников, людей в возрасте от 35 до 40 лет, жадно воспринимали все эти лозунги, дающие оправдание их вечному безделью на казенный счет и отвращению к обязанности покинуть свою беззаботную и веселую жизнь. На законном основании они оставались в тылу. Дошло до того, что солдаты арестовали как провокаторов или избивали на улицах людей, говоривших о желательности достойного окончания войны или о наступлении.

Желанными гостями на митингах были соседи – пулеметчики 1-го полка, а особенно прапорщик Семашко. Этот «злой гений батальона», как его характеризуют свидетели-офицеры, был пророком и вдохновителем солдат московцев. Слушали его без возражений и верили ему без критики. Из своей среды московцы не дали выдающихся деятелей большевизма, но в самой толще своей оказались до крайности начиненными идеями этого своеобразного учения. Свидетель вольноопределяющийся Лампсаков утверждает, что их полк, т. е. Московский, считался большевистским полком, а подпоручик Пузарь показывает, что в полку было очень много солдат ярых большевиков по своим взглядам и поведению.

Характерными для обрисовки политического настроения московцев являются резолюции, вынесенные ими на общем полковом собрании в начале июня месяца, когда, например, предъявляется требование военному министру Керенскому прекратить начатое им наступление, затем таковое требование ему и С.Р. и С.Д. разжаловать и отправить в действующую армию всех офицеров до 43-летнего возраста, не принятых своими частями, а таких же офицеров свыше 43 лет разжаловать и лишить всяких пенсий, отправить на позиции всех юнкеров, конфисковать редакции и типографии буржуазных газет и передать их «Солдатской правде», без которой, как духовной пищи, московцы не могут жить. Распустить немедленно Государственные думу и совет, бывших губернаторов и чиновников отправить на фронт.

В резолюции приветствуются товарищи кронштадтцы и заявляется полная готовность поддержать их в борьбе к контрреволюционными попытками, откуда бы они ни исходили. Между прочим, в одной из подобных резолюций указывается, что Временное правительство в самой своей сущности контрреволюционно.

Надо признать, что в начале июня, в связи с предвыборной в районные думы агитацией, большевизм среди московцев достигает своего апогея. Зарегистрирован в летописях батальона факт насилия над с.-р., приехавшими на автомобиле во двор к московцам для агитации в пользу своей партии. Флаг с надписью «Земля и Воля» был сорван с автомобиля солдатами и уничтожен, а оратор был избит. Заслуживает быть отмеченным и случай с помощником главнокомандующего Козьминым, когда его речь о порядке, обращенная к московцам, успеха не имела, а выступивший против него Семашко с выкриками против войны и наступления был восторженно приветствуем солдатами, награждавшими его речь громом долгих и дружных аплодисментов.

Осмотр протоколов заседаний батальонного комитета дал яркую картину его деятельности, отражающей в себе отдельные моменты большевистских настроений солдат. Так, например, 5 апреля комитет отказывается выразить порицание действующему гв. Московскому полку, учинившему насилие над 17 офицерами, подвергнув их аресту. 11 апреля комитет помещает резолюцию общего собрания батальона, высказавшегося против посылки маршевых рот на фронт – «этого козыря в руки Временного правительства». 13 апреля помещено любопытное обращение 2-го пулеметного полка к московцам, где этот полк называет их изменниками за отказ посылки маршевых рот. 30 апреля одобряется братание на фронте, но только организованное. 31 мая отказывается в выступлении делегату с предложением посылки солдат на французский фронт. 8 июня по просьбе анархистов отправляются делегаты от батальона на дачу Дурново по вопросу о выселении Временным правительством анархистов из этой дачи. Воинским чинам приказывается никуда не отлучаться, а офицерам быть на местах. 9 июня выносится резолюция, определенно содержащая в себе недоверие Временному правительству.

Вот каковы были московцы перед событиями 3–4 июля, которые, по словам унтер-офицера Пруссиса, для них не были неожиданными. 2 июля в батальоне был митинг, на котором, как обыкновенно, подвизались неизвестные ораторы из рабочих. На этот раз речи были о предполагаемом выступлении полков петроградского гарнизона и рабочих для свержения Временного правительства и передачи власти Советам, выступал с речью также и ст. унт. – оф. нестроевой роты батальона Цейховский, утверждая, что Советы одобряют такое выступление (показание унт. – офицера Пруссиса).

Днем 3 июля в батальоне снова начали ходить слухи о выступлении вооруженных солдат и рабочих с требованием передать всю власть Советам. Во двор батальона заходили рабочие и призывали солдат выступать. Часов около 5 дня на плацу собрался митинг по поводу выделения украинцев в особые роты. Этот митинг скоро кончился, но солдаты не успели еще разойтись, как стали приходить пулеметчики и рабочие, отдельно и группами и призывали к выступлению. Говорилось о том, что надо вооружаться и идти в Таврический дворец требовать отставки 10 министров-капиталистов и передачи власти Советам.

Образовался опять митинг. Московцы стали кричать о выступлении. Товарищу председателя батальонного комитета Чигину удалось уговорить послать делегатов в другие полки узнать о настроении солдат и отложить выступление батальона до возвращения этих делегатов. Митинг продолжался, ораторы продолжали волновать солдат, призывали к выступлению и ораторы из московцев, из них особенно выделялся Цейховский. Тем временем возвратился из 1-го пулеметного полка посланный туда делегатом ст. унт. – оф. Карпычев и заявил, что пулеметчики выступили и надо выступать московцам. Появилось несколько автомобилей, вооруженных пулеметчиками и солдатами других частей, все они громко требовали выступления. Наконец по Сампсониевскому проспекту мимо казарм стал проходить 1-й пулеметный полк. Солдаты бросились в роты за оружием, раздались недружелюбные возгласы об офицерах, начали торопить друг друга выступать, и вскоре батальон, численностью до 2 тысяч штыков, построился на плацу.

Офицеров почти совсем не было, те же, которые были с солдатами, вышли под угрозой смерти. Командир батальона полковник Яковлев не знал цели выступления солдат и обратился к ним с расспросами, зачем и куда они выступают. Никто не мог ему объяснить толком, но тем не менее выяснилось, что солдаты идут удалять 10 министров-капиталистов. Он уехал к главнокомандующему узнать, в чем дело, надеясь скоро возвратиться и удержать полк от выступления. Батальон еще стоял, когда из офицерского собрания ст. унт. – оф. нестроевой роты Суценко и Цейховский вынесли плакат, на котором по красному полю белыми буквами было написано: «Долой Керенского и с ним наступление» и поднесли батальону.

В это время подкатили к батальону автомобили. Находившийся там Семашко, обратившись к батальону, начал кричать, чтобы московцы присоединились к выступившим войскам. Он уехал, и батальон двинулся. Это было уже в 8–9 часов вечера. Цейховский и Сиценко со своим плакатом шли до Ломанского проспекта, потом отстали, а затем и совсем исчезли. При остановке у Литейного моста по просьбе прапорщика Юдина этот плакат был уничтожен солдатами. В голове колонны был несен плакат с надписями «Долой 10 министров-капиталистов», «Вся власть Советам». Полковник Яковлев встретил батальон на Нижегородской улице у Литейного моста и объявил, что 5 министров уже ушли в отставку и что им, солдатам, нет причин выступать.

Прапорщик Кустов свидетельствует, что под влиянием слов полковника Яковлева он, шедший в голове колонны, заколебался вести батальон дальше, но ратник Лебедев, по словам унт. – оф. Осипова, резко и грубо обратился к Кустову со словами: «Что, боишься идти? Мы тебе покажем, когда придешь на место, там увидишь зачем идти» и этим принудил Кустова вести батальон дальше, так как его словам стали вторить и другие солдаты. На Нейшлотской улице батальон останавливался и пропускал мимо себя 1-й пулеметный полк, а на углу Ломанского вперед батальона выехали 3–4 орудия Михайловского артиллерийского училища,

Дальнейший маршрут был: Литейные мост и проспект, Кирочная и Таврический дворец. На солдат, действовавших активно 3 июля, указывает ст. унт. – оф. 3-й роты Недомолкин, называя ст. унт. – оф. нестроевой роты Светличного и 1-й роты Цаганкова, которые, угрожая штыками, заставили свидетеля пойти с батальоном. Рядовой Пурвин подтверждает то обстоятельство, что к Недомолкину на полковом плацу подбегали вооруженные солдаты. Про Светличного говорит также и Ширяев (ст. унт. – оф.), считая его, Карпычева и Цейховского теми, кто увлек людей на выступление.

У дворца говорили разные ораторы о передаче власти Советам. Выслушав речи, батальон возвратился в казармы в 2 часа ночи. Наутро 4 июля был назначен митинг, но люди спали и на митинг собрались уже после полудня. Вновь явились ораторы, с призывом к выступлению. Президиумом комитета были прочитаны телеграммы Совета и штаба округа о невыступлении, но ораторы пулеметчики, рабочие Цейховский и Карпычев настаивали на выступлении с оружием в руках продолжать начатое накануне дело.

Раздавались голоса с угрозами по адресу офицеров, не выступавших 3 июля, рекомендовалось расправиться с ними. Прапорщик Кустов называет подпрапорщика Евдокименкова, который с трибуны держал такие речи. Прапорщик Краузе не знал Евдокименкова, говорит, что какой-то подпрапорщик призывал к расправе над офицерами. Вдруг появляется на автомобиле Семашко, прерывает Евдокименкова словами, что это домашнее дело, и просит отложить расправу с офицерами на будущее время. Затем указывал на то, что все полки петроградского гарнизона уже выступили, требует от московцев, если они не хотят сделаться изменниками общему делу, немедленно выступить, чтобы закончить начатое. Он говорит также о том, что на Невском проспекте избивают их товарищей, солдат выступивших батальонов. Солдаты, взволнованные, с криками бросились в роты за оружием. Ст. унт. – оф. Гитцель рассказывает, что в 3-ю роту прибежал мл. унт. – оф. Деменко, схватил подсумок и винтовку и закричал бывшим в казарме солдатам, чтобы выходили строиться, а на вопрос Гитцеля, зачем идти, ответил, что надо идти закрепить завоеванное.

Солдаты взволновались и бросились к винтовкам. Гитцель стал уговаривать остаться, но тут к нему подошли Курбатов и Веселов и стали призывать идти, говоря, что «теперь пойдем буржуев колоть». В той же 3-й роте подстрекали выходить, как об этом свидетельствует тот же Гитцель, еще следующие солдаты: Коробков, Бурдаков, Артемьев, Румянцев и Заика. При них фельдфебель Безбородов говорит, что они были люди неспокойные. Инициатором же и организатором выступления многочисленные свидетели называют Цейховского, который вбегал от роты к роте с призывами вооружать и идти, созывал, по словам секретаря батальонного комитета Сафронова, ротных командиров и отдавал им распоряжения. Скоро батальон в составе 1000–1500 человек стал на плац, готовый идти. Подпрапорщик 3-й роты Евдокименков вынес полковое знамя и стал с ним в голове батальона. К батальону подошел полковник Яковлев и пытался отговорить солдат от выступления, но подпрапорщик Евдокименков скомандовал «на плечо», шагом марш – и батальон двинулся. На этот раз офицеры были в строю без оружия, исключительно для поддержания порядка. Под угрозой штыков Цейховский принудил музыкантский хор идти с батальоном. В отношении же учебной команды то же проделал солдат 4-й роты Богарников. Музыкант Деменин говорит, что Цейховский всем шествием командовал, шел в стороне и всем распоряжался. Фельдфебель Харунмев подтверждает это, называя Цейховского «развратителем».

Пройдя Сампсониевский пр. и Гренадерский мост, батальон остановился у гренадерских казарм и простоял здесь полчаса. Когда из казарм вышла и заиграла Гренадерского полка музыка, московцы двинулись дальше. Шли по Вульфовой и Дворянской улицам и вышли через Троицкий мост на Марсово поле. Здесь произошло временное замешательство, куда направить свой путь, к Таврическому дворцу или на Невский проспект. Но шедший впереди батальона подпрапорщик Евдокименков повел батальон по Садовой ул. на Невский пр. При выходе на Невский пр. московцы встретили сотни 3–4 казаков. Когда казаки уже проехали и голова колонны батальона была уже у Николаевской, а хвост подтягивался к углу Владимирского, сзади где-то раздались выстрелы.

Началась паника: стреляя зря и толкая друг друга, бросились врозь и запрятались по дворам домов. Когда все стихло, большинство солдат ушло домой, а небольшое их количество, человек до двухсот, дошли до Таврического дворца, откуда скоро также возвратились домой. Солдаты 3-й роты свидетельствуют, что вечером 4 июля по приходе в казармы унт. – оф. Семянников рассказывал им, что он приколол раненого казака и хвастался этим, показывая свой окровавленный штык.

12 июля батальонным комитетом было арестовано 36 солдат, которых солдаты батальона выдали как зачинщиков восстания, но 24 июля 8 было освобождено прокурором Петроградской судебной палаты по ходатайству ротных комитетов. Выяснилось, что в число этих 8 попали ст. унт. – оф. нестроевой роты Цейховский, Карпычев, Сиценко и Светличный, главные и действительные виновники. Они были освобождены вследствие ходатайства по настоянию председателя ротного комитета нестроевой роты Нефедова, комитета этой роты без доклада о том батальонному комитету. Результатом освобождения было то, что Сиценко и Светличный скрылись неизвестно куда. Цейховский и Карпычев, прибыв в батальон, стали агитировать против батальонного комитета, почему они и Нефедов вновь были арестованы 26 июля.

На основании изложенных данных подкомиссия, согласно 3 ст. устава Уголовного судопроизводства, постановила: предъявить обвинения воинским чинам запасного батальона гв. Московского полка (ныне гв. Московского резервного полка) нестроевой роты старшим унт. – офицерам Цейховскому, Сиценко, Светличному, Карпычеву и Нефедову, 1-й роты мл. унт. – оф. Цыганкову и рядовому Лебедеву (Алексею), 3-й роты подпор. Евдокименкову, Коробкову, Бурдакову, Артемьеву, Румянцеву, Заике и 4-й роты Бочарникову в том, что, задумав ниспровержение существующего в России государственного строя и действуя заведомо сообща, они, участвуя совместно с другими воинскими частями петроградского гарнизона в вооруженном восстании запасного батальона гв. Московского полка для свержения Временного правительства и насильственной передачи власти в руки Советов р. с. и к. депутатов, каждый из них 3 и 4 июля в г. Петрограде для вышеозначенной цели учинили следующее:

1. Цейховский и Сиценко, изготовив собственными средствами плакат с надписью «Долой Керенского и с ним наступление», вынесли 3 июля с. г. этот плакат к выстроившемуся на полковом плацу с оружием в руках батальону и несли его впереди 3-й роты.

2. Тот же Цейховский 3 июля на полковом плацу на митинге призывал солдат к вооруженному выступлению для предъявления требования Совету взять власть в свои руки и для свержения Временного правительства, предварительно подготовив это выступление 2 июля, когда на таком же митинге, после речей неизвестных ораторов из рабочих о предполагаемом выступлении частей петроградского гарнизона для свержения Временного правительства, заведомо ложно, обращаясь к солдатам, утверждал, что Совет одобряет такое выступление.

3. Он же, Цейховский, 4 июля организовал вооруженное выступление батальона, для чего на батальонном митинге призывал солдат батальона к выступлению, обошел с той же целью призыва все роты, принудил, путем угрозы штыками, музыкантскую команду принять участие в следовании полка и, наконец, созвав ротных командиров, отдал им распоряжение о выступлении, благодаря каковым его усилиям батальон вышел на улицы города Петрограда и участвовал в вооруженном восстании…

4. Карпычев 3 и 4 июля на митинге своими призывами солдат к выступлению способствовал выступлению батальона, причем 4 июля лично отдал словесное приказание 2-й роте идти, и 2-я рота, по команде своего ротного командира, действительно выступила.

5. Светличный и Цыганков 3 июля угрозой лишения жизни заставили унт. – оф. 3-й роты Недомолкина присоединиться к восставшему с оружием в руках батальону.

6. Евдокименков 4 июля на полковом митинге призывал солдат батальона к вооруженному выступлению и к расправе с офицерами, не выступавшими вместе с солдатами 3 июля, а затем, когда батальон был выстроен и полк, Яковлев отговаривал солдат от выступления, взял знамя, скомандовал батальону «на плечо, шагом марш» и повел за собой батальон, причем, дойдя с ним до Марсова поля, настоял идти на Невский пр., где солдаты подверглись обстрелу.

7. Семянников 4 июля, участвуя непосредственно в вооруженном восстании батальона с целью лишения жизни имевшимся при нем на винтовке штыком проколол раненого казака, каковым своим действием по возвращении роты в казармы хвалился перед солдатами.

8. Деменко, Курбатов, Веселое, Бурдаков, Коробков, Артемьев, Румянцев и Заико 4 июля призывали солдат 3-й роты к выступлению, способствовали тому, что 3-я рота приняла участие в вооруженном восстании, причем Курбатов и Веселов взяли оружие с заведомой целью насилия и убийства.

9. Бочарников 4 июля угрозой оружия принудил учебную команду присоединиться к восставшему батальону.

10. Лебедев (Алексей) 3 июля угрозой оружия заставлял солдат своей роты и командира этой роты прапорщика Кустова следовать с восставшим батальоном.

11. Нефедов, заведомо зная об активных действиях главных участников вооруженного восстания 3–5 июля Цейховского, Сиценко, Карпычева и Светличного и задумав освободить их из-под стражи, дабы тем самым дать им возможность скрыться от следствия и суда, подговорил комитет нестроевой роты, председателем коего он состоит, составить постановление от имени этого комитета об освобождении из-под стражи названных лиц, а затем это постановление, не докладывая о нем батальонному комитету, арестовавшему этих лиц, непосредственно направил прокурору судебной палаты, вследствие чего они были освобождены 23 июля из-под стражи и вскоре Сиценко и Светличный скрылись неизвестно куда.

Означенные преступные деяния предусмотрены в отношении поименованных лиц ст. ст. 51 и 100 Уг. уложения, а в отношении унт. – офицера Семянникова еще и 1453 ст. Улож. о наказ.

На основании ст. – ст. 416–421 уст. Уг. суд. мерой препятствия способов уклониться от суда и следствия по отношению ко всем 18 названным лицам, включая сюда и скрывшихся Сиценко и Светличного по их розыске, подкомиссия постановила: безусловное содержание под стражей с зачислением их за прокурором Петроградской судебной палаты и копию сего постановления сообщить сему прокурору.

(По копии, в фонде Главного военно-судного управления, дело № 41 по расследованию участия воинских чинов в вооруженном выступлении 3–5 июля 1917 г. в Петрограде», л. 133–139. Публикуется по: Большевизация Петроградского гарнизона… С. 147–156.)