Движение 3–4 июля сего года я считаю стихийным, т. е. возникшим вне всяких организаций как политических, так и общественных; причинами, вызвавшими это движение, я считаю военную политику Временного правительства, которая вызывала возмущение и недовольство масс, а также и аграрную политику правительства и стремление в рабочем вопросе стать на точку зрения интересов капитала. Все это вместе естественно заставило массы волноваться, и никакая организация не в силах была удержать проявления этого неудовольствия, тем более что массы чутьем угадывали возможность возникновения военной диктатуры, которая впоследствии так рельефно проявилась в мятеже Корнилова.
Что же касается моего соглашения с Раскольниковым, Ярчуком, Гурвичем и Громовым, то указываю, что все эти лица принадлежат к различным политическим партиям, а я как убежденный социал-демократ координирую свои действия только со своей политической партией. Гурвича (он же Веник) я впервые увидел в дни самого выступления, т. е. 3–5 июля и поэтому не мог войти с ним в соглашение, тем более что он был исключен, как я узнал из газет, из состава Сестрорецкого комитета Р.С.Д.Р.П. и впоследствии был исключен также и из Кронштадтского комитета той же партии. С марта по июнь сего года ни я, ни Раскольников не только не призывали массы к выступлению против Временного правительства, но, напротив того, указывали, что обязанностью меньшинства (к которому я относил позицию Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов) является подчинение большинству, и потому Кронштадтский комитет нашей партии в дни 9 и 10 июня с. г. призывал массы к спокойствию.
3 июля с. г. в Кронштадт явились представители 1-го пулеметного полка из Петрограда и, обратившись к содействию Исполнительного комитета Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов, просили оказать им содействие в призыве к демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам». Хотя я этому лозунгу и сочувствовал, но считал выступление в это время нецелесообразным, и поэтому я предлагал Исполнительному комитету как член такового отказать в этом содействии, причем я предложил даже задержать временно этих делегатов в здании Исполнительного комитета, но во время перерыва заседания делегаты успели уйти на лекцию Ярчука и затем непосредственно обратились с речами к массе, призывая к выступлению.
Спустя приблизительно около получаса я вместе с Раскольниковым, Ярчуком, Брушвидом и другими лицами явились по поручению Исполнительного комитета на митинг, где мы и призывали массы к спокойствию и выдержке, но из толпы раздались крики: «Довольно с…ками кормить, долой, хватит», и я окончил свою речь при явном недоброжелательстве со стороны большинства собравшихся на площади; тогда же постановлено было толпою по моему предложению выбрать делегацию для ознакомления с настроением петроградского гарнизона. Для обсуждения же вопроса о необходимости выступления под влиянием массы решено было созвать заседание Исполнительного комитета с участием представителей от воинских частей и заводов. Ночью получена была во время заседания телефонограмма из Петрограда с резолюцией рабочей секции о переходе власти в руки Совета рабочих и солдатских депутатов.
Подробности передачи этой телефонограммы я не знаю, кем она была оглашена, я не помню, но, кажется, что Раскольниковым. Ввиду получения означенной телефонограммы на означенном заседании почти что единогласно решено было принять участие в мирной демонстрации с целью показать Советам рабочих и солдатских депутатов, что Кронштадт стоит также за переход власти в их руки и готов их поддержать своими штыками и пушками. Здесь же была избрана комиссия, на обязанности коей лежала организация этого выступления, а именно: подготовка перевозочных средств, посадки и высадки людей и заявление о лозунгах Кронштадта Центральному исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов. В число руководителей этой демонстрации вошел и я. На моей обязанности лежала посадка и высадка принимавших участие в демонстрации, для чего я занялся подсчетом прибывших товарищей; всего, насколько я помню, было около 10 000 человек солдат, матросов и рабочих, из коих половина была невооруженных вследствие недостатка для них оружия, у некоторых же было оружие, но не было патронов. Выступление с оружием в руках решено было потому, что опыт прежних демонстраций показал, что к выступлениям рабочих и солдат вообще, не кронштадтцев в частности, так называемая «буржуазная» часть общества относится крайне враждебно и агрессивно, а потому в целях самозащиты было взято оружие.
По прибытии в Петроград демонстранты вместе с петроградскими рабочими и солдатами отправились к Таврическому дворцу, остановились по дороге у дома Кшесинской, где к собравшимся после долгих настояний с моей стороны обратился с речью тов. Ленин. Содержания его речи я не слышал, так как находился внутри дома Кшесинской. Я настаивал на выступлении Ленина исключительно по просьбе кронштадтцев, пожелавших видеть Ленина, которого они долго и напрасно ждали в Кронштадте. От дворца Кшесинской демонстранты по Марсову полю, Невскому и Литейному направились к Таврическому дворцу с целью заявить свои лозунги Центральному Исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов. Я же остался во дворце Кшесинской по личным своим делам, а также чтобы переговорить по телефону с Кронштадтским Исполнительным комитетом о доставке продовольствия для демонстрантов.
После этого я в трамвае последовал в Таврический дворец. Когда я проезжал по Литейному проспекту, из какого-то дома по этой же улице раздались выстрелы в проходивших демонстрантов; произошла паника, люди начали разбегаться, я побежал к месту стрельбы и стал призывать товарищей к выдержке и спокойствию. Собрав из числа разбежавшихся около тысячи человек, я двинулся с ними к Таврическому дворцу, там мы спросили демонстрантов, желают ли они ехать обратно в Кронштадт; это я предложил ввиду того, что пришел к заключению, что демонстрация не удалась. Кронштадтцы ответили отказом, и я тогда, чтобы не повторилась провокационная стрельба, вместе с Ярчуком и Раскольниковым разместил малыми группами демонстрантов по отдельным казармам. 5 июля я с Раскольниковым и Ярчуком объезжал демонстрантов, убеждая их быть спокойными и не выступать на улицу, обещая при этом озаботиться безопасным доставлением их в Кронштадт.
После этого Центральным комитетом Совета рабочих и солдатских депутатов было предъявлено кронштадтцам требование о сдаче оружия и предъявлении списка участников демонстрации. На передачу списков я и делегаты немедленно согласились, что же касается выдачи оружия, то мы, считая его оскорбительным для достоинства кронштадтцев, старались найти компромисс, но ввиду малого срока, предоставленного нам, мы пришли к определенному решению и удалились из Таврического дворца к кронштадтцам. 6 июля утром я призывал кронштадтцев, поместившихся в доме Кшесинской, к подчинению условиям Центрального Исполнительного комитета, считая столкновения солдат с солдатами же крайне нежелательным. Товарищи согласились не стрелять и ушли в Петропавловскую крепость. Я же в крепость не пошел, считая это лишней проволочкой времени. Узнав из газет, что Временным правительством подписан ордер о моем арестовании, я явился 14 июля во 2-й подрайон Выборгского комиссариата и, назвав себя, просил задержать меня, считая, что за все свои политические выступления я готов держать ответ перед судом.
Где и кем был выработан маршрут следования кронштадтцев, я точно не помню, лично я не принимал участия в выработке этого маршрута; после выступления 3–4 июля в Кронштадте больше не был и все время находился в Петрограде ввиду того, что мосты и пристани оберегались юнкерами, враждебно настроенными ко мне.
Предъявленное мне обвинение по 100 ст. Уг. ул. я считаю неправильным и незаконным, потому что эта статья карает за посягательство на верховную власть, предусмотренную основными законами, а 1-я ст. этих основных законов имеет в виду только монархическую неограниченную власть. Больше ничего не имею добавить. Прочитано.
(подписал) Рошаль Тов. прокурора Н. Земель.
(Там же, том III, л. 109–113. Публикуется по: Большевизация Петроградского гарнизона… С. 219–222.)