– У аппарата главкосев генерал Черемисов.

– Генерал Духонин сейчас подойдет.

– У аппарата генерал Духонин.

Черемисов . – Здравствуйте, Николай Николаевич! Положение настолько угрожающее, что я не могу приехать к вам в Ставку, да в этом и нет надобности, так как мы можем говорить по аппарату, мой аппарат в моей квартире вне всякого контроля, так что вы можете говорить все, что сказали бы лично. В дополнение моих трех телеграмм, надеюсь, вами уже полученных, сообщаю следующее: связь с 42-м корпусом, стоящим в Финляндии, прервана с 24-го октября, по слухам, из Ревеля, два полка из Финляндии ушли в Петроград на поддержку революционеров. Ревельский телеграф под контролем Революционного Комитета. От комфлота получаются только оперативные сводки, что делается на судах, совершенно неизвестно. Получив вашу телеграмму о продолжении перевозок к Луге, я запросил нового начальника гарнизона города Пскова, насколько, по его мнению, возможно движение эшелонов через Псков на север, он мне ответил следующим рапортом:

«Доношу, что местный гарнизон г. Пскова полностью находится во власти революционных организаций крайнего направления и в контакте с Военно-Революционным Комитетом Петрограда. Гарнизон силою открыл артиллерийские и оружейные склады и обильно снабжен всякого рода оружием, вплоть до артиллерии. Гарнизон стоит на непримиримой позиции по вопросу продвижения эшелонов севернее линии ст. Псков, усматривая в этом развитие контрреволюции и содействие таковой со стороны местных властей. На почве этого явления возможны эксцессы вплоть до вооруженных выступлений, как это уже имело место 31 октября и 1 ноября, причем были раненые и убитые, а перевес все-таки на стороне местного Револ. Комитета. Дальнейшие передвижения, хотя бы только в ближайшие дни, поведут к тяжелым последствиям, в чем я лично убедился путем обмена мнениями с подлежащими организациями. В настоящее время даже чисто стратегические передвижения в районе Петрограда и его окрестностей невозможны. В гарнизоне нет ни одной части войск, которую можно было противопоставить другой группе, и всякая в этом отношении попытка будет гибельна для Пскова – как центра жизни Северного фронта. Генерал-лейтенант Триковский».

Надо вам сказать, что гарнизон города Пскова в настоящее время состоит из баталиона 120-го запасного полка численностью около 1200 человек, трех этапных рот, двух или трех рабочих рот, одной дружины и около 7000 солдат распределительного пункта, большею частью вооруженных разграбленными винтовками. Кроме того, здесь же два стрелковых эскадрона 16-й кавалерийской дивизии, принимающей горячее участие во всех выступлениях. Вы видите, какова обстановка. Мое личное влияние на организации, не исключая Революционного Комитета, дает некоторую возможность пока предупреждать общий пожар, но я боюсь, что он вспыхнет с моим отъездом, хотя был бы рад уехать отсюда совсем немедленно. Положение в армиях вам, вероятно, известно из доклада Шубина, который только что был у меня и показывал ленту разговора его с комиссаром Ставки. Убедительнейше прошу вас не только не настаивать на продолжении перевозок, но и отправить обратно все части из района Луги, тем более что эти части очень скоро переменят окраску и, возможно, самочинно двинутся к Петрограду, но уже совсем с другой целью, чем вы предполагали; кроме того, если даже эшелоны пройдут через Псков, они будут задержаны на следующих узловых станциях, где уже приняты меры, как мне говорил Шубин, Революционными Комитетами.

К сожалению, наштасев и генкварсев, устраняясь от всякого общения с организациями и войсками по недостатку, конечно, времени, дают вам слишком оптимистическую обстановку, думаю также, что взгляды казачьего съезда при Ставке или другом месте, где он находится, я не знаю, также не соответствуют настроению казаков. Считаю, что надо говорить о положении дел прямо, не создавая себе иллюзий, дабы не было ошибочных распоряжений. Я говорил с самого начала Керенскому, когда он был в Пскове, об отношении войск фронта к происшедшим в Петрограде событиям и советовал отменить перевозку войск с Северного фронта, предвидя, что это практически не может осуществиться и приведет лишь к тому, что Керенский и те войска, которые ему удастся повести лично, попадут в тяжелое и, может быть, безвыходное положение. Свидетелями этого разговора были Барановский, Кузьмин и Войтинский. Керенский согласился тогда со мною и отменил перевозку войск с Северного фронта, но затем, когда я в 5 часов утра ушел от него, к нему снова пришел Войтинский и привел Краснова. Они вместе убедили Керенского ехать не в Ставку, как я ему советовал, опираясь на ваше сообщение о настроении войск других фронтов и сообщения генерала Балуева о настроении войск Западного, а в Остров и лично вести третий конный корпус. При этом Краснов упустил из виду, что корпус его был разбросан, а именно 2 донских полка находились в Ревеле, Приморский полк в Витебске, несколько уссурийских сотен в Боровичах, где расформировывали запасный полк, убивший командира полка, и в других пунктах, можно было предвидеть, что если Керенскому и удастся двинуть на Петроград лично части, сосредоточенные в Острове, то остальные разбросанные части будет двинуть очень трудно и быть может невозможно.

Впоследствии стали от него и от вас поступать приказания о направлении различных частей на Петроград, [я] сообщал вам тогда, к чему это ведет, и копию нашего разговора отослал Керенскому, вы согласились не посылать войска, но потом изменили свое решение, думаю, под влиянием докладов лиц, благожелательно относящихся к Керенскому, но неправильно оценивающих обстановку. Главную роль в этом, вероятно, сыграл Войтинский, настроенный очень воинственно, но совершенно не разбирающийся в настроениях масс. Повторяю вам, что я за эти дни настолько измучился, что с величайшим наслаждением ушел бы немедленно с должности и сделаю это, как только начавшаяся политическая передряга иначе закончится.

[В] настоящее время, если вы не отмените распоряжения о движении войск через Псков, я вынужден буду уйти, если же отмените, останусь пока, чтобы употребить все свое влияние и не допустить развала фронта. Я высказал вам свои соображения с полной откровенностью и прошу вас сделать то же самое, прошу хотя бы на время нашего разговора забыть сплетни и слухи, которые, я знаю, обо мне слагают и здесь и в Ставке, мне совершенно до них нет дела с личной точки зрения, но вам они, несомненно, мешают отнестись надлежащим образом к тому, что я вам сообщаю уже не впервые.

Черемисов

[Далее разговор чисто оперативного характера]

2/XI 1917 г. (В.-уч. Арх.; дело № 816; л. 115–120.)