21 апреля 1913 года разведывательное бюро переехало из старого серого дома во дворе в только что выстроенное здание военного министерства в Штубенринге. С важнейшими документами в руках мы, офицеры, переехали в тщательно оборудованный новый дом, снабженный фотографическим ателье и приемной комнатой, устроенной с соблюдением всех правил предосторожности. Бюро было совершенно изолировано и имело один официальный и один неофициальный выход.
Новое помещение дало наконец возможность предоставить приличные условия для работы нашему сильно увеличивавшемуся количественно личному составу. Чрезвычайно выросли не только моя агентурная группа, но и секторы, занимавшиеся изучением иностранных армий. Руководство предъявляло теперь совершенно иные требования в отношении получения материалов военного и военно-политического характера, касавшихся наших вероятных друзей и противников. Кроме того, занялись распространением полученных сведений и в своей армии. В 1914 году я использовал совещание офицеров разведывательной службы для обсуждения мероприятий на случай войны и извлек из этого ценные указания для будущего. В следующем году должно было состояться подобное же обсуждение мероприятий в отношении России.
В первое время дешифровка трудных шифров не удавалась, и это послужило стимулом для улучшения методов работы. Мы выпустили пособие и добились, что дешифровка сербских телеграмм больше не представляла для нас затруднений. После этого мы занялись раскрытием русского шифра, но работа эта оказалась трудной и оставалась малоуспешной до начала войны.
Благодаря ежегодным совещаниям и моим частым поездкам (в 1913 году я провел 73 дня в командировках) я добился сотрудничества моей группы с местными разведывательными органами и с германской разведывательной службой. Я очень часто встречался с майором Николаи или с его представителем, причем мы устраивались таким образом, что выбирали для наших встреч всегда какой-нибудь другой город.
Сфера влияния моей контрразведывательной группы распространялась на всю монархию и даже на «нейтральные» иностранные государства. Уже в 1912 году половина наших дел относилась к контрразведке. Это несоответствие между разведкой и контрразведкой заставило меня поставить вопрос о концентрации контрразведки в венском полицейском управлении.
18 мая 1914 года мои усилия привели наконец к созыву совещания, на котором были представлены министры внутренних дел обеих частей монархии, имперское военное министерство, местные правительства Хорватии, Славонии и Боснии-Герцеговины, венское полицейское управление и все центральные органы военной разведки. С 1 июня 1914 года почти во всех главных провинциальных городах Австрии были созданы контрразведывательные пункты для борьбы с иностранным шпионажем. Однако добиться централизации контрразведывательной службы в венском полицейском управлении на этом совещании не удалось.
Но все же и достигнутый результат означал значительное облегчение работы разведывательной группы. Необходимость планомерного материального снабжения армии в военное время заставила разведывательную службу заняться экономической разведкой. Здесь ценные услуги нам оказал руководитель торгового музея Карминский. Слабым местом разведывательной службы продолжала оставаться Россия.
Новый закон о шпионаже, разрешавший газетам печатать лишь совершенно маловажные сведения, положил конец умелому использованию этого источника, дававшего многие отправные данные. Я помню сообщение одного генерального консула Министерству иностранных дел об уходе из некоего города артиллерийской бригады. Это сообщение казалось столь неправдоподобным, что нужно было его проверить. Однако мы не смели спросить об этом генерального консула, так как его нельзя было «впутывать в шпионские дела», хотя в данном случае речь могла идти о простой прогулке в районе казарм. Нам пришлось пустить в ход наш аппарат, и через несколько недель мы с большим трудом узнали, что злополучная русская артиллерийская бригада не двинулась с места.
Ощутившийся у нас недостаток в офицерах, говоривших по-русски, с начала 1913 года был несколько смягчен возобновлением изучения языка в России двумя офицерами Генштаба.
Трудности разведки в России побудили меня организовать с 1 марта 1914 года секретную школу для особенно одаренных и предназначенных для крупных задач людей. Мелкие разведчики должны были сами приучаться к работе. Я имел в виду также организацию курсов для офицеров, предназначавшихся для разведывательных поездок, но это не было проведено в жизнь. Точно так же не хватало времени и для практической и теоретической подготовки офицеров при разведывательных центрах, предназначавшихся для разведывательной службы в штабах корпусов во время войны. В этих разведывательных центрах едва хватало опытных руководителей для занятия руководящих должностей в армии и в тылу.
Все эти приготовления ни в коем случае не означали близкой войны, а лишь желание постепенно подготовить разведывательный аппарат для войны, еще находившейся в далекой перспективе. В попытках создать кадры недостатка не было. Незадолго до начала войны я употребил все усилия для сохранения важной информационной (обрабатывающей) группы, которую предполагалось принести в жертву экономии.
Кажущийся излишек личного состава разведывательной службы объяснялся тем, что у нас войсковая разведка и информационная (обрабатывающая) служба были, по крайней мере номинально, объединены в одном бюро, тогда как в других государствах имелось для этого два разных учреждения. Незадолго до своей отставки полковник Урбанский внес на основе своего пятилетнего опыта предложение произвести это разделение. Но этот вопрос остался неразрешенным до вступления в должность нового начальника бюро, полковника фон Граниловича. Он был отозван с должности военного атташе в Бухаресте, участвовал после этого в большой полевой поездке Генштаба и в должность начальника разведывательного бюро вступил лишь во второй половине июня 1914 года. Ближайшие же дни принесли ему совсем другие заботы, не имевшие ничего общего с организационными изменениями разведывательного бюро.
Разведывательная служба не могла не видеть происходившей повсюду подготовки к войне. Италия, имевшая в 1903 году между Штильфзер Иох и Адриатикой лишь 55 укреплений, в том числе одно бронированное, в 1913 году имела уже 158 укреплений, в том числе 66 бронированных, и 145 оснований для установки орудий; рост этого строительства наблюдался как раз за последние два года. Начиная с 1909 года, сильно возросло стратегическое железнодорожное строительство. Отставка министерства Джиолитти, являвшегося сторонником Тройственного союза, привела к управлению армией генерал-лейтенанта Полли. Он настойчиво требовал увеличения ассигнований на армию и увеличения ее численности мирного времени.
Румыния, являвшаяся вторым вероятным союзником, в 1914 году сочла нужным разработать план наступления против Австро-Венгрии.
Россия лихорадочно вооружалась. В марте 1914 года «Кёльнише Цейтунг» обратила внимание на русскую пробную мобилизацию. Наш поверенный в делах в Петербурге был возмущен этим известием, которое тотчас же было опровергнуто русским телеграфным агентством. Он находил наивной мысль, что Россия выберет именно этот момент для нападения на Центральные державы. В конце марта он услышал также и от турецкого поверенного в делах, что Россия хочет непременно сохранить мирные отношения со всеми своими соседями в течение двух-трех лет, пока ее военная мощь не позволит ей говорить более энергичным языком. Царь должен был через несколько недель уехать в Крым, министр иностранных дел Сазонов должен был отправиться для прохождения курса лечения в Сальзо, так что вообще не могло быть и речи о войне. Однако в конце апреля весь русский Балтийский флот получил приказ быть готовым к выходу в море. Это находилось в связи с пробной мобилизацией 800 000 человек 10 мая. Наш военный атташе в Стокгольме полагал, что Россия достигнет необходимой боеспособности лишь через несколько лет.
Сербия, так же как и другие страны, работала над усилением своей армии. Резюмируя свой опыт в сербской Главной квартире во время Балканской войны, майор Геллинек предостерегающе заметил, что каждый сербский патриот рассчитывает в скором времени захватить наши югославские провинции. Счастливо окончившаяся война и особенно хорошо проведенная операция против болгар вызвали у всех чувство непобедимости. Действительно, десять месяцев боевой службы превратили сербскую армию в прекрасную боевую силу.
Предостерегающе звучало также сообщение главного разведывательного пункта в Темешваре от 6 мая 1914 года о высказываниях одного румынского дипломата. Согласно этому сообщению, сербы, очевидно, с согласия России имели твердое намерение в случае смерти престарелого кайзера Франца-Иосифа вторгнуться в Боснию и Герцеговину для того, чтобы, с одной стороны, продемонстрировать свое непризнание аннексии, но главным образом – с целью втянуть монархию в войну и тем самым вызвать вмешательство России, предвкушая последующие расчеты между Тройственным союзом и Антантой. «Поэтому Сербия должна дать толчок такой войне, которая охватила бы всю Европу».
Пока, однако, на политическом горизонте не было ни малейших признаков повода для развязывания войны. Первые месяцы напряженных отношений между Грецией и Турцией миновали. Греция после долгих споров очистила Южную Албанию. С этим вновь образованным княжеством мы, во всяком случае, получили дитя, причинявшее нам много забот. Нам приходилось многократно посылать туда офицеров, чтобы быть в курсе запутанных отношений этого княжества. В начале мая 1914 года в Албании вспыхнуло восстание, которое 19 мая дало по крайней мере возможность албанскому князю избавиться от злого гения страны – Эссад-паши, отправленного с согласия контрольной комиссии в Бриндизи. Открывалась перспектива мирного будущего – по крайней мере до отмеченного многими критического 1916 года. Можно было надеяться, что за это время хорошо организованная гражданская контрразведка сумеет подавить внутри монархии антигосударственное движение, которое заметно усилилось за период Балканской войны.
Большой процесс в Баня-Луке по обвинению в государственной измене пролил яркий свет на настроения известных кругов в Боснии. В 37-м запасном батальоне Далматинского пехотного ландверного полка напали на след одной организации, состоявшей из резервистов, члены которой не хотели бороться против своих черногорских братьев.
В Галиции, кроме русофильского движения, выявилось еще новое движение – за автономную Польшу.
Все это говорило за то, что не следует подвергать монархию испытаниям войны, пока не подавлено антигосударственное движение, так правильно оцененное военными, как показал опыт. Мы не чувствовали бы себя в такой безопасности, если бы уже тогда знали содержание письма Пашича русскому правительству от января 1914 года по поводу заказов на вооружения. В этом письме говорилось, что: «Сербия к концу весны должна быть во всеоружии, а поэтому должны быть доставлены необходимые орудия и винтовки». В Белграде, очевидно, с нетерпением ждали случая создать повод к войне.
По примеру мероприятий во время больших маневров последних лет я и на сей раз дал распоряжение контрразведке предпринять надлежащие меры предосторожности, так как на маневрах, намечавшихся на конец июня 1914 года в Боснии, должен был присутствовать генеральный инспектор вооруженных сил кронпринц Франц-Фердинанд. Эрцгерцог неоднократно интересовался этой службой. В результате предпринятых мер с территории маневров всегда удалялось много подозрительных лиц; на мне лежала обязанность позаботиться о создании запретной зоны в непосредственной близости от престолонаследника. В этой работе мне помогали приглашенные мною лучшие сыщики из Вены и местные органы полиции.
Никогда мне эти мероприятия не казались столь важными, как на предстоявших маневрах, которые должны были происходить в политически неблагополучной области. Однако, к моему неприятному удивлению, эрцгерцог отклонил мои предложения. Что или кто склонил его к этому – осталось для меня загадкой.
Мое внимание во второй половине июня было отвлечено вновь вспыхнувшим обострением отношений между Турцией и Грецией. Подполковник Лакса сообщал из Софии, что Сербия сосредоточила на греческой и албанской границах 18 полков и что в двух дивизиях призвано несколько контингентов резервистов. Кто мог знать, что там снова затевалось?
28 июня вечером я узнал об убийстве четы наследника престола. Конечно, я, не могу утверждать, удалось бы моей контрразведке предупредить этот несчастный случай или нет, но, во всяком случае, наличие группы испытанных и знавших свое дело людей увеличивало шансы на раскрытие признаков готовившегося покушения. Что убийство имело политическую почву и что нити его тянулись в Сербию, было совершенно ясно для меня. Самый факт того, как известие об убийстве было воспринято в Сербии и Черногории, показывает, что если даже злодеяние не исходило оттуда, то оно было там, во всяком случае, воспринято весьма радостно. В Сербии и Черногории начали развиваться такие настроения, что, невзирая на весьма частую информацию, получавшуюся от консульского корпуса Министерством иностранных дел, последнее 7 июля потребовало от консулов максимального усиления бдительности.
На следующий день мы приказали соответствующим разведывательным пунктам перейти к первой стадии усиленной разведывательной службы. Я, естественно, хотел отказаться от летнего отпуска, но до 10 июля в Вене положение совершенно не оценивалось как критическое.
Начальник Генерального штаба и военный министр отбыли в отпуск. Вслед за ними уехал и я в Лофер. Новый начальник разведывательного бюро, меньше всего думая о войне, занялся мероприятиями по сокращению разведывательного аппарата. Майор Геллинек сообщил 17 июля из Белграда, что там не верят в серьезность положения. Эта информация на другой день была подтверждена одним надежным агентом, доносившим, что соответствующие инстанции имеют положительные заверения России о том, что она твердо будет стоять на стороне Сербии и что этот факт должен удержать Австро-Венгрию от принятия серьезных политических шагов.
На самом же деле это свидетельствовало лишь о том, что у них была не совсем чиста совесть и что ими ничего не предпринималось для понижения воинственных настроений в народе. Находившаяся уже и до того под вопросом верность Италии Тройственному союзу в этот день получила тяжелый удар. Генерал-лейтенант Поллио умер от удара. Во главе Генерального штаба стал генерал-лейтенант Кадорна, человек, не разделявший по вопросу о Тройственном союзе точки зрения своего предшественника. Второй сомнительный союзник – Румыния – вдруг стал тайно приобретать карты Семиградья, а аудиенция майора Ранда у румынского короля совершенно неожиданно показала заметное сочувствие Румынии к Сербии. Нам пришлось начать разведку и против этого «друга».
19 июля Совет министров решил послать 23 июля Белграду ограниченную сроком ноту. Конечно, это был шаг, в серьезности которого сомнений уже не могло быть. Одновременно с этим разведка вступила во вторую стадию усиленной разведывательной деятельности против Сербии и Черногории, а также и против России.
Фактически уже 20 июля поступили сведения о призыве резервистов в русском пограничном корпусе и о сосредоточении кавалерийских корпусов. Так как, по всем признакам, настал уже последний срок для переправки через границу взрывчатых веществ для взрыва русских мостов, то 21 июля галицийские разведывательные пункты получили соответствующие распоряжения.
25-го я вернулся в Вену, чтобы быть на месте к моменту получения ответной ноты Сербии. По прибытии я нашел сообщение капитана Губка из Цетинье, что Черногория в случае некоторых уступок готова сохранить нейтралитет и что Албания готова принять участие в войне против Сербии.
В 6 часов вечера 25-го был получен неудовлетворительный ответ от Сербии, в тот же вечер было получено еще телефонное сообщение из Землина, что в 4 часа пополудни в Сербии официально объявлена мобилизация. Все это, вместе взятое, заставило меня немедленно принять те меры, которыми служба разведки надеялась оказать помощь войскам. К этим мерам относились: организация восстания македонцев в Ново-Сербии, агитация против войны среди рекрутов в области, диверсионные акты и т. п. Ввиду ожидавшегося вскоре закрытия границы с Сербией и Черногорией надлежало наладить против этих государств разведывательную службу через нейтральные страны.
Проведение этих мероприятий из Софии было сравнительно легким делом, так как Болгария сама очень интересовалась развертывавшимися событиями. Хорошую службу сослужили нам в этом отношении македонские четники (партизаны), на которых одновременно была возложена задача организации разрушений на линиях железных дорог, ведущих от Салоник в Сербию. Против этой важной для сербов коммуникации, по которой доставлялось из Франции вооружение, были также направлены албанские и турецкие отряды из Албании.
Из попытки включить в действие македонский комитет в Болгарии для угрозы с тыла сербским войскам у Дрины ничего не вышло, ибо он располагал не более чем 300 вооруженными людьми. Мелкие отряды и эмиссары разведывательных пунктов в Темешваре и Будапеште причиняли противнику много вреда, но об этом мы получали сведения очень поздно. Многочисленные мосты в ущелье Вардара неоднократно подрывались или совершенно уничтожались. В первых числах августа был взорван железнодорожный мост в сердце Сербии через Мораву под Чуприа, во второй половине августа взлетел на воздух железнодорожный мост через ущелье Тимок.
В сентябре диверсионная деятельность приняла такие размеры, что сербское правительство в своем органе «Самоправа» от 25 числа дало выход своей злости в статье, озаглавленной «Граф Тарновский и македонские банды». В статье говорилось, что австро-венгерское посольство в Софии вооружает банды и снабжает их деньгами, а «помощник» полковник Лакса их организует и ими руководит. Большие затруднения, испытывавшиеся сербами в конце октября в отношении артиллерийской амуниции, поступавшей через Салоники, были частично результатом вышеперечисленных железнодорожных разрушений. Одно такое железнодорожное разрушение в ноябре, к сожалению, оказалось запоздавшим, так как следовавший из Франции крупный транспорт с артиллерийскими снарядами успел попасть в сербский арсенал в Крагуеваце.
К сожалению, сообщение о взрыве моста с ошибочным толкованием, что доставка военных грузов из Салоник по этой причине расстраивается на длительный срок, укрепило у командующего мнение, что сербы таким образом могут быть доведены до истощения своих сил.
Наши намерения нанести сербам удар в спину при помощи сильного отряда албанцев потерпели полное фиаско. Поручик Спетс, отправившись с транспортом оружия в Кастельнуово, должен был инсценировать этот авантюрный поход. Здесь он, однако, получил извещение, что албанское побережье находится в руках повстанцев. Министерство иностранных дел придавало большое значение и особенно настаивало па поднятии восстания в Ново-Сербии, но не в Черногории, как это предполагалось одно время. Наконец 21 августа поручик Спетс прибыл со своим транспортом оружия в Сан-Джиованни ди Медуа. Итальянцы, однако, об этом деле узнали и потребовали немедленного прекращения посылки подобных транспортов. Опасаясь дальнейших осложнений, Министерство иностранных дел удовлетворило требование итальянцев. Ввиду анархии, возраставшей в Албании, все усилия поручика начать намеченные действия с каждым днем становились все безнадежнее и привели его к тому, что он в начале октября написал просьбу о своем отозвании.
Другие сербские коммуникации на Дунае, которые могли быть использованы для перевозки военных материалов из России, находились под бдительным наблюдением наших консулов в придунайских городах. Особенное внимание обращалось на недопущение перевозки войск. Для этой цели к консулу в Виддине был прикомандирован офицер разведки капитан Леонард Генниг, имевший, кроме того, поручение организовать агентурную разведку против Ново-Сербии. Он распорядился разрушить кратчайшую телеграфную связь с Петербургом, т. е. телеграфную линию Ниш – Кладово, на которую покушались также разведывательные пункты в Германштадте и в Софии.
Капитан Генниг посылал в ближайшие сербские пункты банды для разрушения пристаней, депо и пароходов, организовал столкновение с одним русским пароходом и добился 14-дневного перерыва в работе русского транспорта. Им и начальниками других разведывательных пунктов были предприняты еще различные попытки к нарушению пароходного сообщения. Но благодаря контрмерам со стороны сербов и по причине отношения румын, благожелательного для сербов, они редко удавались; и даже премия в 25 000 франков за каждый потопленный пароход не давала результатов.