В Садовое Костя ехал вместе с Чурюмкой. Его он встретил возле автобусной станции, трезвого, в чистой, исправной одежде, но однако имеющего какой-то шалый, совершенно похмельный вид. Чурюмка только что восемь раз подряд поглядел выступления мотоциклистов в балагане на площади, рядом с автобусной станцией, и был до полного кружения головы ошеломлен виденным.

Подпрыгивая на скрипучем автобусном сиденье возле Кости, дыша ему в лицо из щербатого рта махоркой, жестикулируя, он взахлеб делился впечатлениями от мотогонщиков:

– …его фамилие – Миша Косой, годов тридцать на наружность. Так, ничего особого из себя. Чернявый – вроде грузинца или армяна. А она – Ирин… не, как-то по другому… Ирен. Ирен Ких. Это уж я не знаю, какая такая нация – Ирен да еще Ких… Лядащенькая, в кальсончиках в белых, обтяжечкой, задочек на оттопырку, весь виден… И курточка на ней синяя, блескучая. А волосы, должно, покрашенные, в натуре таких не бывает, больно уж светлы, вроде как кудель льняная. Два мотоцикла у них – синий и красный. А где они ездиют – вроде бочки такой здоровенной, шагов шесть напоперек. А зрители сверху смотрят. Они, значит, внизу, а ты с верхнего краю глядишь. Сначала Миша энтот, Косой, изображал. Зашел скрозь дверку унутрь, дверку прикрыл за собой. Кожаное на ём все: сапоги, галифе, куртка, рукавицы… Шлём на голову красный надвинул, ремешки у бороды завязал. И – на мотоцикл. А мотоцикл не про́стый. Такой от его треск, ну – будто как из ружьев палят… И прям с места и на стенку – вж-ж-жж! В первой-то раз у меня сердце так и захолонуло: куды ж ты, думаю, родимец! Упадешь ведь! А он, Миша-то, как прилип к стенке к этой, и ну носиться, и ну носиться… Только успевай за ним глазами мотать! Было́ башку совсем отвертел, ей-бо! А он все кверху, кверху забирает, под самый край, откуда народ глядит. А потом на низ съехал, рукой нам так-то вот исделал – дескать, вот, мол, какой я герой! Тут она в дверку влезла, эта Киха его, в кальсончиках. Тоже шлём нацепила. Ну, думаю себе, баба, кишка послабже, куды ей! По низу только поездиет и конец. А она – на стенку, да как Миша ее этот Косой – под верхний край – р-ры! р-ры! И Миша опять на мотоцикл и с ей вместе по стенке – р-ры! р-ры! Бочка аж вся гудит, шатается, прям разваливается, а они, сволочи, как бесы в аду, знай на́саются, только в глазах мелькают. Дым за ними синий, искры летят, ну, как есть – бесы! Вышел я опосля наружу, хлебнул воздуху – аж качает меня, чисто сам в бочке мотался, ей-бо! И сразу второй билет купил. Думаю – нет, милые, шалишь, я эту механику должон понять. Как это так, чтоб на стенке ездить, а вниз не падать? Я фокусы всякие видывал, и не такие.

– Это не фокус, это – центробежная сила.

– Какая там сила! – замахал руками Чурюмка, несогласный с Костиным объяснением. – Нету там никакой силы! Магнетизьм там и боле ничего. Шины намагниченные – вот они к стенке и прилипают!

Чурюмкиного удивления, восторгов, красочного живописания и тонких проницательных соображений, почему у Миши Косого и Ирен Ких так ловко получается их фокус, хватило почти на всю дорогу до Садового. Когда Чурюмка, не насытившись, пустился рассказывать все виденное им с самого начала уже по третьему разу, Костя не без труда остановил его и переключил на другое – на то, какие новости в Садовом.

– Какие там у нас новости, откуда им быть? Новостей у нас нету, живем так… – сказал Чурюмка скучно, сразу теряя свою словоохотливость. Все интересное помещалось для него за пределами Садового – на станции Поронь, в райцентре, в городе, где и базар многолюдный, и магазины, и трамваи по рельсам бегут, и кино на каждом шагу, и такое чудо, как потрясшие его Миша Косой с Ирен на мотоциклах. В своей же родной деревне он, подобно другим своим односельчанам, не находил ничего интересного, достойного любопытства и разговора, и жизнь там считал сплошною скукою и прозябанием.

– Сад убрали? – спросил Костя, вспомнив про Чурюмкину сторожевую должность.

– Да там и убирать-то почти ничего не остало́сь… Половину, почитай, плодожорка поела, да еще ветром стрясло, так куда знай делось… Чтоб от сада чего иметь – его в порядке держать надо. Огородить. А когда с любого края кто хошь заходи, чего хошь в нем делай – будет разве толк? Я директору сколько разов говорил – собаку бы заиметь, овчарку. «В смете, – говорит, – не предусмотрено, чтоб такой расход прове́сть, так, говорит, охраняй, строгости побольше». А я – что, пес, что ль, чтоб всех воров чуять? Самому, что ль, за штаны кусать? А слов-то да крику не больно нынче боятся…

Автобус трясло, все стекла в нем дребезжали, звенели.

– Зубы вставлять ездил, – помолчав, доложил Косте Чурюмка, объясняя свое присутствие в городе. Это он тоже проговорил как-то уныло, не видя и в этом особого интереса: зубы – не Миша Косой на вертикальной стене в деревянной бочке…

– Ну, вставил? – спросил Костя.

– Да, вставишь! – протянул Чурюмка недовольно, даже с обидой. – Там такая очередяка… На месяц вперед, по записи. Я, говорю, приезжий, с раиону… Ну и что? – говорят. – Кабы заворот кишок ай еще что, срочное, а с этим делом и подождать можно, не помрешь… И вообще, говорят, вам надо по месту жительства. То есть, в раионе, значит. Я говорю – там только из железа делают, а мне желательно костяные, чтоб как свои выглядывали… Да! Вот у нас чего из новостей, – вспомнил он. – Привидению ловют. Только это все, по моему пониманию, пустое дело… Если она – привидения, то как ты ее поймаешь? И не может она убивцем быть. Привидения – это пар, тень, тела не имеет, и, стал быть, убивать она нипочем не может. И вообще, если по-научному, то привидениев совсем нету, так это – одна выдумка, религиозный дурман. Это все наш Евстратов мудрит, да еще этот, что с раиона, старшой твой, Щетинин… Надо ж им как-то свою жалованью оправдывать, вот они работу себе и придумывают… Я, конешно, в милиции не служил, делу этому не обучен, а и то куда как лучше все это понимаю… Который Извалова убил и денежки захапал, – он тута дожидаться не станет. На селе его искать – это, брат, самая никчемное занятие. Что он, дурак, что ль, чтоб на селе болтаться? Он уж давным-давно где ни то совсем в другом месте, где ни то по Владивостоку гуляет… Шесть тыщ – погулять можно!

Размоченный дождями, в лужах и глубоких колеях грейдер чернел, как сажа, прорезая поля в рыжей стерне или зеленеющие короткой изумрудной озимью. Автобус двигался медленно, вперевалку, с натугою одолевая грязь.

– Что это тут у вас – дожди, что ли, долгие шли? – спросил Костя у Чурюмки.

– Залили. Ну, так не лето ведь, осень. Самое законное время дожжа́м… – философически произнес Чурюмка.

Уже проехали Большие Лохмоты. Завиднелась колоколенка садовской церкви. Въезжая проулком в центр села, на обширную площадь, автобус на небольшом подъемчике забуксовал. Водитель переключал шестеренки, давал газу, но грязь засосала автобус прочно.

– Чтой-то, вроде, бегут куда-то? – сказал Чурюмка, припадая к окну.

Действительно, все село было объято каким-то всполохом. Через площадь, на тот край, где стояла сельсоветская изба, торопились люди. Обгоняя взрослых, стайками бежали ребятишки. По проулку, в котором застрял автобус, помогая себе палкой, ковылял восьмидесятипятилетний дед Алтухов. Уже одно это показывало на чрезвычайность события: дед был не ходячий, сил его хватало только на то, чтобы выбраться из хаты да посидеть на завалинке. А тут и он спешил за народом, вопреки своим привычкам не обращая внимания на автобус, на то, кого и с чем он нынче привез.

– Эй, дед! – окликнул Чурюмка, высовываясь в окно. – Кудай-то ты наладился? Чего это стряслось такое – пожар, что ль?

Дед приостановился, взмахнул рукой в том направлении, куда ковылял, прошамкал что-то неразборчивое.

– Чего, чего? – еще дальше, чуть не до пояса, просунулся Чурюмка.

Подслеповатый, уже до пота запарившийся от сделанной сотни шагов дед снова задвигал губами, обнажая беззубые десны, лепесток розового языка.

Автобус дернулся, вылез из колдобины; Чурюмка плюхнулся на сиденье.

– Что он сказал? – спросил Костя нетерпеливо, сам не расслышавший ничего, но уже зараженный общим волнением, с предчувствием, что охвативший деревню всполох имеет причиною не что-либо, а именно изваловское дело.

– Убивца, говорит, поймали… – проговорил Чурюмка обалдело. – Какой Извалова укокошил…