Кабинет был просторный и светлый. Славко Штимац, одетый в новый костюм, подошел к открытому окну, посмотрелся в чистое, сверкающее стекло, поправил галстук и причесал волосы. Потом он бросил взгляд на возвышавшийся над городом холм, желтый от осенней листвы, среди которой местами виднелись серые каменные глыбы. Затем подошел к столу, на котором лежали два донесения и один анонимный донос. Нужно было что-то решать. Он взял донос и прочел неумело написанные фразы о контрабанде продовольствия.
— Ах, не хочется этим заниматься! Распылять свои силы по мелочам!
В руках зашуршали донесения. Агент с Башчаршии детально информировал об активизации коммунистов, о распространении листовок, о растущей помощи партизанам. Штимац взял синий карандаш, подчеркнул имена в донесении и задумался над тем, стоит ли организовать аресты тех, кто помогал партизанам.
«Чего этим можно добиться? Ну есть у нас имена пятерых, оказавших помощь. — Штимац недовольно зашуршал исписанным листом бумаги. — Наша цель схватить зачинщиков, а раскрыть их не так просто. Полезнее поймать хотя бы одного коммунистического вожака, чем десяток других. А подобрать приманку тяжело».
Он поудобнее сел в кресло и посмотрел на портрет, висевший на противоположной стене. Угрюмый взгляд грубого лица напоминал, что время не идет, а быстро летит. Штимаца раздражал немой укоризненный взгляд человека, изображенного на портрете, да и сам портрет, висевший напротив его стола. Он неожиданно подумал, не перевесить ли его на менее заметное место, но вздрогнул при мысли, что это могут превратно понять.
Взгляд его упал на второе донесение с подписью «Кошево». Агент, очевидно, весь превратился в слух и зрение, чтобы как можно больше узнать. Его донесение кишело деталями.
На середине донесения Штимац остановился. Вальтер! Новое имя у коммунистов.
Сведения о Вальтере были скупы, без какого-либо описания внешности. Только подчеркивались особенности характера. Штимац даже заподозрил, что агент Кошево, должно быть, симпатизирует Вальтеру, приписывая ему сверхъестественные качества, но успокоился, когда прочел, что это молва, передаваемая тайком из уст в уста, и, как всегда, преувеличенная.
«Коммунисты создают идола, — решил Штимац. — Потерпели поражение, провалились, заполнили сараевские тюрьмы и теперь храбрятся. А один человек, каким бы ни был храбрым, не может изменить существующую ситуацию. Все коммунисты в городе что-то из себя представляли, пока мы их не разбили». Штимац пожалел, что нет детальных сведений о Вальтере. Как бы было здорово узнать, кто же скрывается под этим необычным именем.
«Вальтер, Вальтер! Я должен разгадать, что это за птичка к нам залетела, и подрезать ей крылья».
Он открыл ящик стола, достал лист бумаги и сделал заметки о Вальтере, чтобы послать их в гестапо. Одновременно он обдумывал какую-то комбинацию. Из-под листа бумаги на куске сукна виднелся пистолет.
«Эх, вот это «вальтер», — вздохнул Штимац, беря в руки новый пистолет. — Кто же это сравнивает себя с ним, не дающим никогда осечки? Он даже у офицеров гестапо является личным оружием».
Шеф службы наружного наблюдения стал ловко перебрасывать пистолет из руки в руку, посматривая на выгравированное на нем посвящение. И ожили в нем воспоминания. Штимац трепетал от восторга, когда принимал этот пистолет от шефа усташской тайной полиции Кватерника и слушал поток похвал и признаний его заслуг в борьбе с коммунистами. Потом он положил пистолет в ящик стола и хранил как святыню. И сейчас он положил его на сукно и прикрыл листом бумаги.
Штимац решил, чтобы агент Кошево немедленно начал слежку за Вальтером. Теперь шефу осталось договориться о встрече с этим агентом. В настольном календаре он обвел в кружок вторник. Взгляд его остановился на следующем дне, и он вспомнил, что хотел позвонить управляющему округа в Высоком Марку Шакичу и попросить немного первоклассной кожи для зимней шапки.
«А почему бы не позвонить сейчас? Может быть, господин управляющий на месте». И он потянулся к телефону.
— Это Штимац. Мне нужен господин управляющий.
— Это я, Славко! Что тебе нужно?
— Ничего особенного.
— Слушаю, — настаивал Шакич.
— Скоро наступят холодные дни. Я хотел бы обновить свой гардероб. Мог бы я получить из тамошней фабрики хорошей кожи для зимней шапки? Я за все заплачу.
— Для Славки можно сделать и большее! Когда тебе нужно?
— Как достанешь кожу — позвони. Я приду.
— Хорошо. До встречи, Славко!
Штимацу нравилась эта услужливость. Он тотчас стал думать, какой бы подарочек сделать управляющему округом, не подозревая, что тот сотрудничает с партизанами и снабжает их важными сведениями.
«Замечательный человек этот Марко. Нет у него той неприветливости, что свойственна управляющим других округов. Отнесу-ка я ему золотую цепочку для часов...»
Тут он вспомнил одну резню, которую они устроили под Сараевом, где у людей сначала отнимали драгоценности, а затем жизни. Усташи устроили настоящую кровавую оргию. Тогда-то Штимац и прихватил для себя золотую цепочку и портсигар какого-то сараевского торговца. Портсигар он долго носил в кармане, а цепочку положил в сейф. Офицеру гестапо Фесту, когда Штимац предложил ему сигарету во время совещания в здании усташской полиции, этот портсигар очень понравился, и он жадно воскликнул:
— Что-то необыкновенное! Это работа сараевских ювелиров?
— Да, оригинальный орнамент, — ответил Штимац, прикидывая в уме, что он будет иметь, если подарит портсигар. — Пожалуйста, возьмите на память!
Фест какой-то момент колебался, а затем взял драгоценную вещичку.
— Золото! Чистое золото! — повторил Фест, осматривая пробу на портсигаре. — Чем я могу вас отблагодарить?
Штимац в ответ лишь наклонился с видом заговорщика и раздавил погасшую сигарету. Фест похлопал его по плечу:
— Будем еще теснее сотрудничать.
— В этом нет сомнения, — подтвердил Штимац.
— Мы должны координировать наши действия против коммунистов...
— Это и есть цель нашего совещания, — подчеркнул Штимац.
Золотой портсигар теперь обязывал Феста благосклонно относиться к шефу усташской службы наружного наблюдения, и всякий раз, особенно во время бесед и совещаний, этот портсигар невольно напоминал о нем, о положении в Сараеве и Восточной Боснии, а Штимацу большего и не требовалось...
Приподнявшись над столом, Штимац почувствовал, что нога его затекла и стала нечувствительной и малоподвижной. Он встал, уперся рукой в край стола и, чтобы освободиться от неприятного ощущения, стал болтать затекшей ногой. Когда онемелость ноги прошла, он медленно подошел к окну и посмотрел на улицу. По тротуару шлепали по-разному одетые прохожие. Шагал кто-то и в офицерском мундире. Мелкие знаки на петлицах кителя были едва различимы. Они стали заметнее, когда офицер поравнялся с окном и посмотрел вверх. «Старший лейтенант интендантской службы», — определил Штимац и пожалел, что не был внизу, на улице, и поэтому не мог похвалить офицера за безукоризненную выправку. Затем он отошел от окна и решил идти в город, чтобы посетить некоторые упомянутые в донесениях места.