В новом доме Шошибхушона у Годадхорчондро отдельная комната. Маленькая, уютная. Пол покрыт ковром. Поверх — небольшие пушистые дорожки, затем еще покрывало, и сверху — большая тугая подушка. Перед этим сидением на особой подставке — две оправленные в серебро трубки. Позади, на вешалке — несколько дхоти, шарф и две куртки. Внизу — пара сандалий, с краю — бамбуковая трость; с другой стороны вешалки — сундучок мангового дерева.
Почему же сегодня Годадхорчондро все еще сидел здесь? В это время ведь он никогда не бывал дома! Обычно только когда солнце начинало заходить, Годадхор открывал глаза: сова да и только. Сегодня лицо Годадхора казалось озабоченным. Он то вскакивал, то снова садился; не мог и пяти минут провести спокойно. Время от времени он посматривал через окно на дорогу. Уж не ждал ли кого-нибудь Годадхор? Однако никто не показывался.
— Эх, пропади ты пропадом! — воскликнул, наконец, Годадхор, снял с вешалки дхоти, надел его и накинул на плечи куртку. Затем со шнурка, повязанного на шее, снял ключи, раскрыл сундук. Достал из сундука бутылку и стакан. Наполнив стакан до половины араком, добавил воды, размешал и выпил. Лицо его передернулось, он проворчал: «Рамдхон — подлец! Дает вместо вина ром!». Но это не заставило его положить бутылку обратно. Трижды он наливал в стакан, трижды подмешивал воду и с прежней гримасой выпивал содержимое. Когда увидел, что осталось немного, заткнул бутылку пробкой, посмотрел на свет и умильно прошептал:
— Еще больше чем на дешать ан ошталось.
Затем спрятал все в сундук и закрыл его на ключ. После чего, накинув на плечи куртку и взяв в руку трость, вышел из комнаты.
Из комнаты Годадхора можно было выйти только через приемную Шошибхушона. Даже кошка вельможи — благодетель. Немудрено, что в приемной Шошибхушона сидели несколько человек, которые пришли засвидетельствовать ему свое почтение.
Перекинувшись с ними несколькими словами, Годадхор вышел на улицу. Но не успел сделать и двух шагов, как встретил Ромеша, полицейского. Тот шел к Годадхору.
— Никак это Ромеш-бабу! Ну и хорошо, а я уж думал, не жабыл ли ты! — воскликнул Годадхор.
— Раз я сказал, что приду, значит — все! Мы — полицейские, у нас слово с делом не расходится!
Разговаривая, они прошли в комнату Годадхора. Тот снова раскрыл сундук, достал бутылку, налил в стакан, смешал с водой и передал Ромешу.
— Что это? — спросил Ромеш.
— Ром.
— Воды добавлял?
— Добавлял.
— Ну и пей сам! Водичка не для нас. Мы — полицейские, нам подавай что покрепче!
Годадхор выпил и этот стакан. Ромеш сам налил другой стакан до краев и выпил. Годадхор снова спрятал бутылку в сундук.
— Зачем прячешь? — спросил Ромеш.
— Иначе нельзя. Почем я знаю, кто еще придет? Лучше уж припрятать!
— Тогда я еще стаканчик выпью! — быстро нашелся Ромеш.
— Ну, а теперь поговорим о деле, — сказал Годадхор, закрывая бутылку.
— А что там! Как решили, так и будет. Мы, полицейские, много не говорим.
Годадхор, казалось, остался недоволен.
— Видишь, брат, как нешправедливо ты поштупаешь! Я вше жделал, и придумал вше тоже я. Ты пришел на готовенькое, а штолько требуешь!
— По-твоему, много я потребовал? — возразил Ромеш. — А ты знаешь, как бы дело обернулось, если б я им все рассказал? Они бы сами согласились отдать мне две трети.
— Но ты только пошлушай, брат. Школько мне приходитшя волноватшя! Шегодня на почте меня шпрашивают: «Кем вы будете человеку, которому это пишьмо пошлано?». Я ответил, что я его брат. Видишь, мне пришлешь шолгать, пришлешь подлог жделать, чтобы получить эти деньги, а ты требуешь две трети! Это ведь нешправедливо!
— Правда, ты солгал, ты сделал подлог, но кто научил тебя сделать это? Когда ты получил письмо, то ведь собирался отдать им? Если бы не мой совет, разве была бы у тебя хоть одна пайса?
— Не ты шоветовал мне, а диди! — возразил Годадхор. — Ну и дурак же я, что дал тебе тогда эти деньги. Ешли бы я не рашкажал тебе, ты бы и не догадалшя ни о чем.
— Тогда тебя бы давно уже схватила полиция. Ведь это я научил тебя подписаться не своим именем, а именем Гопала, чтобы все было чисто, разве не так? — горячился Ромеш.
— Так-то так, вше равно ты требуешь шлишком много! — не сдавался Годадхор. — Ешли я тебе дам шейчаш четырешта рупий из шештишот, что мне оштанетшя? И опять же из них еще нужно чашть диди дать.
Делая вид, что он возмущен, Ромеш сказал:
— Я ничего не требую. Пускай деньги получит тот, кому они посланы, отдадим все Гопалу и его матери. Я не требую этих денег и никогда не требовал! Бери все, если хочешь, а я уж знаю, что мне сейчас делать!
И Ромеш сделал вид, что собирается встать.
Годадхор слабо улыбнулся.
— Ромеш-бабу, жачем так шердитьшя? Я-то не шобираюшь ш тобой шоритьшя. Хорошо, отдадим деньги, а шейчаш давай докончим бутылку!
Ромеш сел.
Читатели! Вы, наверное, уже догадались, куда делось заказное письмо Бидхубхушона. Он обещал, что не вернется на родину, пока не накопит хоть немного денег. Время от времени он вкладывал в письма деньги.
Ни разу он не получил ответа, но, видя подпись Гопала, был убежден, что деньги попадают в руки Шоролы. «Гопал еще ребенок, хорошо писать не умеет, поэтому и писем не пишет», — думал он.
Первое письмо Бидхубхушона попало Годадхору. Тот распечатал его и, увидев деньги, в тот же момент сообщил эту новость Промоде. Но ведь надо было на почте расписаться в получении письма. Промода советовала расписаться, а письмо и деньги оставить себе. Годадхор решил было подписаться своим именем, а письмо сохранить. Не было границ его радости, когда деньги очутились наконец в его руках. Он вышел на улицу и тут встретил своего закадычного друга Ромеша-бабу. Годадхор показал ему письмо и рассказал, что придумала Промода. Ромеш посоветовал ему подписаться именем Гопала. Годадхор так и сделал. Бидхубхушон никогда не видел почерка сына. Ему и в голову не пришло, что это написано не рукой Гопала.
С тех пор дружба Ромеша с Годадхором стала еще теснее. Благодаря Ромешу Годадхор осуществил свое давнее желание: подал жалобу на Шему. Ромеш был истинным служащим полиции. При посторонних он так вел себя с Годадхором, что никто не мог догадаться, что между ними существует тесная дружба.
Все заказные письма перехватывал Годадхор. Когда семья из старого дома переехала в новый, Ромеш, указывая почтальону на новый дом, сказал: «Шорола живет теперь здесь». Почтальон был также и казначеем, поэтому он обычно находился в полицейском участке, и Ромеш всегда мог знать, когда приходило очередное письмо.
До сих пор Годадхор и Ромеш делили деньги между собой поровну. Но в последнем письме Бидхубхушон извещал, что скоро приедет домой. Когда Годадхор стал читать это письмо, он побледнел, руки его затряслись. Почтальон подумал, что письмо содержит нехорошие вести, и опросил:
— Гопал-бабу, от кого письмо? — Ведь для почтальона это и был Гопал.
— От моего отца, — храбро ответил Годадхор.
— Все ли в порядке? — спросил почтальон.
— Да, все хорошо, — только и мог промолвить Годадхор.
Он сразу же показал письмо Ромешу. Тот всегда любил говорить «мы — полицейские», и сейчас показал себя настоящим полицейским. Он нагнал еще больше страху на Годадхора; сразу забыв о своей дружбе, Ромеш заявил:
— Дай мне двести рупий, иначе все открою.
— Почему это я должен давать тебе двешти рупий? — возмутился Годадхор. — Ты ражве не учаштвовал в этом деле? Мы ришкуем одинаково!
— Чего мне бояться? Я, что ли, брал эти деньги? — возразил Ромеш.
— Что такое, Ромеш-бабу? — изумился Годадхор. — Как же ты можешь говорить, что не брал денег?
— А кто видел, что я брал?
— Я!
— Ты обвиняемый. Твоим словам не поверят.
Годадхор почувствовал, что тонет. Опасность страшная. Где же выход? За все это время они присвоили шестьсот рупий. Половину из них взял Ромеш-бабу. И из оставшейся половины требует еще двести рупий! После настойчивых упрашиваний Годадхора Ромеш уступил сто рупий.
Годадхор отправился домой за деньгами. Уходя, он сказал:
— Обяжательно жайди к нам, когда штемнеет.
Несмотря на то что Ромешу удалось выговорить себе деньги, вид у него был озабоченный.
— Время будет — приду. Мы — полицейские! У нас дела хватает, — сказал он, наконец.
Из дома Годадхор каждый час посылал за Ромешом. Но Ромеш пришел только вечером. Чтобы задобрить Ромеша, Годадхор принес из лавки виноторговца Рамдхона бутылку рома. Он просил бренди, но в лавчонке Рамдхона не бывало заграничных товаров; пришлось взять ром.
— Шадишь, шадишь, Ромеш-бабу! — пригласил Годадхор. — Откроем бутылочку!
Ромеш сел, но сказал:
— Мне сегодня что-то нездоровится; и потом у меня много дела. Если я выпью, ни за что не смогу приняться. Ну, говори о деле, зачем напрасно сидеть?
Обвив руки Ромеша своим брахманским шнуром, Годадхор умоляюще проговорил:
— Ромеш-бабу, выжволи меня иж беды! Я уже не могу дать тебе што рупий. Ешли бы у меня были деньги, вше бы отдал, что бы ты ни потребовал, но у меня нет ни пайшы!
И с этими словами уважаемой господин Годадхорчондро Чокроборти отпустил руки Ромеша, упал перед ним на колени, и слезы, словно ливень в месяц срабон, хлынули из его глаз.
Однако плач Годадхора ничуть не растрогал сердце Ромеша.
— Это еще что, Годадхор-бабу? Если так будет продолжаться, я сейчас же прекращаю все переговоры; а теперь садись, помолчи немного, а потом будем говорить о деле. Мы — полицейские, мало ли парней у нас в ногах валялось!
Годадхор крепко держал его за нош, и Ромеш никак не мог высвободиться. Некоторое время Годадхор молча лил слезы, потом заговорил:
— Ромеш-бабу, неужели в тебе нет ни капли милошердия? Мое богатштво, чешть, жизнь — вше в твоих руках! Ешли ты меня не жащитишь, я погиб!
Ромеш передразнил Годадхора:
— Твое богатство, честь, жизнь — все в твоих руках, и если ты себя не спасешь, как же я могу тебя спасти?
— Не руби мне головы, Ромеш-бабу! — молил Годадхор.
Ромеш молчал. Годадхор решил, что он сжалился над ним, и, отпустив его ноги, спросил:
— Ну, что шкажешь, Ромеш?
— Сто рупий наличными деньгами, — спокойно ответил Ромеш.
— Ох, ты же меня беж ножа режешь! — воскликнул Годадхор.
— При чем тут я? Кто обижен, тот пусть и режет! Годадхор увидел, что Ромеш непреклонен. Тогда, попросив его подождать, он вышел из комнаты.
А Ромеш тем временем рассуждал сам с собой: «Деньги ребенка присвоил. Голубя увидел, а западни не заметил. А теперь что вышло? Ничего, в тюрьму попадет, узнает, как счастье добывать! Узнает, как на чужие деньги господина из себя разыгрывать. Забудет скоро, как волосы на пробор расчесывать и дхоти на городской манер носить».
Примерно через полчаса Годадхор вернулся унылый. Ромеш по-прежнему сидел на том же самом месте.
— Ну, что нового? — встретил он Годадхора.
— Что может быть нового, брат?! Я уже тебе шкажал, что у меня нет и одной пайшы! А от диди, думаешь, легко деньги получить? — ответил Годадхор.
Ромеш не дал ему докончить.
— Ты дело говори! Увертки брось, мне некогда! Мы — полицейские, нам каждая минута дорога! Отвечай мне скорее, да я пойду, — проговорил он. — Нам нельзя тратить время на посторонние дела.
Ромеш, как видите, прекрасно разбирался в дхармашастре.
— Брат, — произнес Годадхор, — уж прошил, молил, ну шештра и уштупила; шначала ничего не хотела давать, а потом дала пятьдешят рупий. После этого я у матери выпрошил. Доштал вшего што одну рупию; тебе што, и еще на роум одну рупию. (Так Годадхор обычно называл ром.)
— Тогда неси деньги! — приказал Ромеш.
— Шегодня?
— Сейчас же!
— Шейчаш никак нельжя.
— Ну, нельзя, так ничего не поделаешь! А тебе скажу, брат, это не так уж плохо. Твои слова как свидетеля не зачтутся. А я весь дрожу с тех пор, как услышал про это письмо. Как знать, куда может завести это преступление. Мне и раньше хотелось все раскрыть, ведь тогда я был бы в безопасности! Я бы уже давно рассказал обо всем, если б меньше тебя любил. Будь это кто другой, я бы ни минуты не молчал. Тебя я жалею, вот и молчу. Попадись другой в этом деле, уж он бы от меня менее чем за пятьсот рупий не отделался! А ты мне все равно что родной, поэтому я и согласился на сто рупий. Получу деньги наличными, тогда, сам понимаешь, одно дело. Как говорят, сытый желудок кнута не боится. Ну, а если не получу, на себя пеняй! Плохо будет! — пригрозил Ромеш.
Годадхорчондро был окончательно сражен этими словами. И снова пошел к сестре. Через какой-нибудь час он вернулся и отсчитал Ромешу сто рупий. Получив деньги, Ромеш отправился в участок.