Когда сестра пришла с работы, Костюкович был дома. Сели обедать.
– Ты сегодня идешь на ночь? – спросила сестра.
– Да.
– Отделение забито?
– Нет, места есть. Тебе положить кого-то надо?
– Упаси Бог! Так просто спросила.
– Я был у главного и в прокуратуре. Показал им стекла.
– Чем кончилось?
– Следователь обрадовался, мы хорошо расстались. А наш жлоб проглотил ежа, но сделал вид, что это гладкая устрица.
– Я выполнила твою просьбу, узнала, кто подарил Погосу лосьон.
– Кто же?
– Этот шустрый Сева Алтунин.
– Странно. Что солидного Погосова может связывать с этим прохиндеем?
– Я уже говорила тебе, что общительность Погосова не знает меры, он обрастает людьми без разбора.
– А он не сукин сын?
– Погос?! Ну что ты! Он очень добр. Просто безалаберный, всеядный в знакомствах. Почему тебя это так интересует?
– Просто возникла одна ситуация. Хочу разобраться.
– Что за ситуация? При чем здесь Погос?
– Пытаюсь понять. Пойму до конца – расскажу.
– Что тебе дать с собой на ночь?
– Плавленые сырки есть?
– Есть.
– Сделай бутерброды с колбасой, плавленый сырок и помидоры.
– Хватит?
– Вполне…
Курсы сократили на неделю: профессор, который вел один из циклов, срочно уехал куда-то в Россию, где у него умерла сестра. И Сажи на неделю раньше вернулась домой.
Квартира была запущена, накопилось грязное белье. Стирального порошка в доме не оказалось. Взяв большую сумку, она ушла в город, купила порошок, заглянула на рынок, вернулась, затолкала белье в "Вятку", убрала квартиру, позвонила свекрови, что в школу за сыном пойдет сама. Так прошел день. Вечером, выкупав сына, уложила спать, почитала ему на ночь сказку, и он, счастливый, что мама приехала, спокойно заснул. Муж вернулся с работы поздно. Человек молчаливый, замкнутый, он никогда не вникал ни в ее работу, ни в домашние дела. После первых трех-четырех лет замужества ей стало казаться, что он поглощен одним: догнать какую-то свою жар-птицу, но с каждым годом птица эта улетала все дальше. Муж был старше на тринадцать лет, и сейчас, после двенадцати лет замужества, она ощутила, что эта разница как бы удвоилась. И Сажи примирилась.
Посидев с полчаса, они немногословно поговорили, и каждый занялся своим. Сажи ушла на кухню, где был второй, параллельный, телефонный аппарат, и позвонила Костюковичу домой. Сестра его ответила, что тот на дежурстве. Сажи набрала ординаторскую, долго никто не отвечал, затем трубку сняла дежурная сестра и сказала, что доктора вызвали в приемный покой…
Утром следующего дня Сажи вышла на работу. В отделении ничего не изменилось, не было никаких новостей, шла все та же спланированная больничная жизнь: вскрытия, биопсии, некропсии… И на ее вопрос: "Что тут нового" – Коваль, замещавший Сажи, ответил: "Перчаток и скальпелей как не хватало, так и не хватает…"
Побыв с час у себя, она пошла в главный корпус, заглянула в ординаторскую 2-й неврологии, но ей сказали, что Костюкович в палате тяжелого больного. И она направилась к главврачу…
– Так что, господин Михальченко, будем делать? – спросил Левин. Рискнем?
– В ваших соображениях нет ни одного изъяна. Кроме одного, – сказал Михальченко.
– А именно?
– Вдруг все окажется не так. Можем напороться.
– Ну давай еще раз пройдемся по моему сценарию. Я буду говорить, а ты сокрушай его, возражай, предложи что-нибудь свое. Не обижусь.
– В том-то и дело, что у меня все вразброс, а соединить нечем. Что ж, давайте рискнем. Вы Чекирде высказывали свои предположения?
– Нет, еще рано, – ответил Левин.
– Значит, делаем так: я отправляюсь с Рудько на пост ГАИ на Волынское шоссе, перехватываем Дугаева. Вы сидите здесь и ждете моего звонка. Если наш разговор с Дугаевым что-то даст, я звоню вам и вы сразу же – на пивзавод. И Бог нам в помощь!
– Дрожат коленки?
– У меня всегда, в таких случаях, когда хожу втемную, начинается нервная зевота. А у вас?
– Закладывает уши.
– И сейчас?
– Вроде еще нет, слышу тебя хорошо.
– Значит, завтра мы с Рудько едем встречать Дугаева.
Главврач принял ее сразу, и Сажи, едва увидев его подобревшую вдруг физиономию, почувствовала, как у нее натянулась кожа на скулах и по лицу пронесся горячий ветер – признаки закипавшего гнева. Но сдержавшись, она сухо поздоровалась и так же сухо сказала:
– Доктор Костюкович вам уже сообщил, что стекла Зимина у нас есть? Через два-три дня я представлю вам протокол вскрытия и бланк гистологии.
– А большего и не нужно, Сажи Алимовна! – с энтузиазмом произнес главврач, словно только на нее и надеялся. – Работайте спокойно.
– Я принесла вам заявление: из больницы я ухожу. В конце месяца, – и она положила ему на стол листок бумаги.
– Как?! Почему? – оторопел главный. Каким бы он ни был, он все же понимал, что найти равного ей завотделением будет очень трудно, непросто будет найти и такого патогистолога, как Каширгова. – Ну что вы, Сажи Алимовна! Не спешите, подумайте. Ну произошло недоразумение! Инцидент исчерпан. Я вас не отпущу.
– Это не недоразумение. И вы прекрасно понимаете, о чем речь. После этого мы не сработаемся. Я ухожу на кафедру. У профессора Сивака есть место ассистента. Вы много потеряете, если от вас уйдет и такой невропатолог, как Костюкович. До свидания, – круто повернувшись, она вышла из кабинета.