Собачник часто вспомнил немку с игрушечным пистолетом в руке. После он понял, что пистолет игрушечный. На войне не бывает игрушечных пистолетов. Он выбил оружие и сдавил ей горло. И она поддалась, раздвинула ноги, закрыла глаза. Иногда он хотел вспомнить ее лицо, но не мог. В памяти всплывали только закушенная губа и ямочка на подбородке, в который он упирался левой рукой. Пробитое осколком пианино. Посудная горка, все тарелки в которой на удивление были целы. Фарфор сиял.

Фотографии на стенах: полная старушка в задорной шляпке, врач в сером кабинете топорщил седые усы, два молоденьких лейтенанта вермахта у магазина колбас – форма на них и колбасная вывеска, казалось, оправдывали любые действия собачника. А вот дети в резных рамках на каминной полке пугали. С улицы от осевшего в щебень дома тянуло пылью. Через стену было слышно, как вскрикнул и радостно залопотал по-калмыцки рядовой Хошуда Монгна Ким. Он нашел отрез живого шелка.

Пришел лейтенант Назимов. Солнце светило красным сквозь его уши. Лейтенант хотел посмотреть строго, но у него вышло совсем растерянное мальчишеское лицо. Молодой, только после училища он стоял в дверях и хлопал глазами. Собачник надел штаны, пошел из квартиры. В паху стало мокро. Уже на лестничной клетке он услышал выстрел. Назимов нагнал его на первом этаже. Он еще не попал в кобуру теплым стволом пистолета – руки, не имевшие привычки к расстрелу, подчинялись скверно:

– Когда же вы, гады, научитесь за собой убирать?