Когда Адини исполнился двадцать один год ее было решено перевезти подальше от Потсдама – в Баварию. Для переезда Адини собирали долго и обстоятельно.

– Штарнбергское озеро – это большое прекрасное озеро, Адини, – сказала мама. – А твой домик стоит на самом берегу. Волшебно, когда домик стоит на берегу.

– Оно больше, чем наше озеро? – Адини легче было говорить про озеро с таким сложным именем – оно.

– Оно намного, намного больше. – Глаза мамы заблестели. Они блестели точно так же, когда Адини, делая домашнее задание, ошибалась при счете.

Адини всегда старалась правильно посчитать окна, в которые глядела, двери, через которые прошла, деньги в лавке господина Хиппеля, чтобы расплатиться за бесконечность пухлых в глазури пирожных. Адини любила слово «бесконечность». Оно легко справлялось с любым счетом, как и слово любовь справлялось со всеми чувствами. Адини уже давно решила, что любовь – это прежде всего точный счет, и, чтобы не расстраивать маму, следовало все верно посчитать.

О причине отъезда мать не говорила. Но Адини, заглянув в Гретель, знала, что родителей давно беспокоили известия из Берлина. Еще в июле 1935 года в канцелярии фюрера были собраны известнейшие профессора-психиатры, которым объявили о необходимости проведения эвтаназии детей с пороками развития.  И хотя папа Адини был почти император и всегда поздравлял Гитлера с днем рождения, уверенности, что семья сможет защитить дочь не было.

Мама не разрешила Адини взять Гретель с собой.

– Твой новый домик, дорогая, будет мал для нее, – сказала она. – И ты уже совсем взрослая девочка для таких игрушек. Зато с тобой поедет замечательная воспитательница фрау… фрау… – Мама защелкала пальцами пытаясь вспомнить новое имя.

Для перевозки куклы пришлось бы нанимать еще один грузовик, но мама Адини не могла позволить семье подобные траты.