В первых двух главах этой книги я попытался объяснить, каковы потребности маленьких детей и каковы причины их поведения. Однако, как я уже говорил в самом начале, я по-прежнему боюсь, что некоторые родители, прочитав мою книгу, затем прочитают и другие, где говорится совершенно противоположное, и в итоге решат применить эдакую смесь из всего понемногу, полагая, что на самом деле все авторы в конечном счете пишут об одном и том же.

Поэтому далее я постараюсь проанализировать некоторые теории, с которыми я принципиально не согласен.

 

Фашистские методы

В своей книге «Ради твоего же блага: истоки насилия в воспитании» Элис Миллер рассматривает некоторые из рекомендаций немецких педагогов XVIII и XIX веков, принадлежавших к направлению, впоследствии ставшему известным как «губительная педагогика»35. Миллер утверждает, что негласной целью их методов было воспитание послушных подданных и что торжество нацизма можно объяснить тем, как данная система образования предрасположила германский народ слепо подчиняться властям, невзирая на жестокость, бессмысленность или безнравственность их приказов. Я крайне рекомендую эту книгу (и прочие работы г-жи Миллер) к прочтению. Ниже я приведу несколько цитат из «экспертов» прошлого, а читатели смогут сравнить их с высказываниями их коллег из настоящего и решить, так ли далеко мы продвинулись.

Маленькие дети не понимают логики; посему своеволие необходимо изгонять методично. <…> Но если родителям удалось нагоняями и розгами с младенчества изгнать из ребенка своеволие, они получат послушного, покладистого и хорошего ребенка, которому в будущем можно будет дать хорошее образование. (Дж. Зульцер, 1748, цит. по Миллер).

Детской душе вполне естественно желать иметь собственную волю, и просчеты в воспитании в первые два года жизни впоследствии исправить будет уже сложно. Преимущество раннего возраста в том, что к детям можно применять силу и принуждение. С годами ребенок забудет все, что с ним было в раннем детстве. Если вовремя сломить волю ребенка, потом он даже и не вспомнит, что она у него была, и именно потому необходимая для того, чтобы ее сломить, строгость не возымеет никаких серьезных неприятных последствий (Дж. Зульцер, 1748, цит. по Миллер).

Еще одно правило с весьма далеко идущими последствиями: даже допустимые желания ребенка следует удовлетворять, только если он ведет себя хорошо или по крайней мере спокойно, но никогда, если тот плачет или ведет себя непослушно. <…> Нельзя давать ребенку ни малейшего повода думать, что плачем или непослушанием можно чего-либо добиться. <…> С помощью описанного мною метода тренировки вы сообщите ребенку хороший задаток в обучении искусству быть терпеливым и подготовите его к другой, еще более важной задаче: научиться искусству самоотречения (Д. Г. М. Шребер, 1858, цит. по Миллер).

Одним из гнусных плодов превратно понятого человеколюбия является идея, что для того, чтобы с радостью слушаться взрослых, ребенок должен понять причины данного ему приказа и что слепое подчинение оскорбительно для человеческого достоинства (Л. Келнер, 1852, цит. по Миллер).

Даже подлинно христианская педагогика, рассматривающая человека таким, какой он есть, а не каким он должен быть, в принципе не может отвергнуть все формы телесных наказаний, ибо таковые являются наиболее подходящим возмездием за определенные виды проступков: телесное наказание унижает и расстраивает ребенка, подтверждает необходимость склоняться перед высшей волей и в то же время являет отцовскую любовь во всей своей силе (К. А. Шмит, 1887, цит. по Миллер).

Эти рожденные абсолютизмом и деспотией теории переносят модель тоталитарного государства в самое сердце семейной жизни и превращают отца в полицейского, судью и палача (а мать – в его подданного). Выставив эти теории как научный факт, их авторы придали им обманную респектабельность. Те, кто никогда не приняли бы тоталитарного государства, сегодня соглашаются на тоталитарную педагогику. В 1945 доктор Коллер и доктор Вилли, директор Базельской больницы для женщин и глава Цюрихского приюта для детей соответственно, выражали свои взгляды в очень схожих терминах. Их книга36 в одном только 1945 году переиздавалась в Швейцарии шесть раз.

Психика ребенка так проста, так невинна, ею так легко управлять, что не сталкиваешься практически ни с какими затруднениями. Ребенок как часы реагирует на кормление по расписанию, сам просит давать ему бутылочку строго по часам, довольствуется положенным ему количеством молока, спокойно ведет себя в промежутки между кормлениями и спит всю ночь, не просыпаясь. Матери горды и счастливы, что у них такие послушные дети. <…> Некоторые младенцы отказываются кормиться по расписанию, требуют есть чаще, чем положено, или каждую ночь мучают своих матерей плачем. <…>

Если мать отвечает на любое из этих проявлений дурного нрава, она вскоре превращается в раба своего ребенка и становится весьма несчастна. Чем скорее мы исправим ее ошибки, тем лучше, потому что с возрастом делать это становится все сложнее. Ошибкой является брать младенца на руки, когда тот плачет ночью или в промежутки между кормлениями; равно ошибочно обнимать его или докармливать сверх положенной нормы. Если после визита к доктору тот скажет, что все в порядке, мать должна дать ребенку выплакаться; иногда тот подчиняется режиму через несколько дней, но иногда на это уходят недели. Младенцев нужно просто оставлять одних в отдельной комнате, чтобы их плач был как можно менее слышным. Дети постарше часто стараются поработить своих матерей плачем. Они отчаянно кричат, когда те выходят из комнаты или когда их пытается кормить кто-то другой. Необходимо с самого начала последовательно стараться не воспринимать этот их плач всерьез.

Любопытно, что наиболее открыто проповедовал педагогику как метод внушения политической идеологии именно автор-испанец – Рафаэль Рамос, бывший во времена гражданской воины в Испании (1936–1939) и после победы генерала Франко (1939) главой Кафедры педиатрии Барселонского университета. В своей работе37, датированной 1941 годом, он даже не пытается скрывать своих политических симпатий:

Подлинное государство стремится обеспечить счастье своих граждан, даже если иногда это и требует навязывать им свою волю силой, действовать жестко и решительно.

Конечно, лучше всего, если людей уже заранее воспитали быть послушными гражданами, так чтобы государству не приходилось применять силу:

С момента своего рождения ребенок должен постоянно осознавать, что за ним ухаживает старший, тот, кто будет не просто кормить его и согревать, но и обуздывать его инстинкты: его мать.

а) Младенец должен с самого рождения спать в отдельной кроватке, в кровать матери его можно брать только на время кормления грудью. Если ребенок плачет, его нельзя брать на руки или укачивать, его нужно мыть, если он испачкал себя, в положенное время кормить и, если холодно, укрывать… <…> если ребенок плачет просто оттого, что ему нужно выплакаться, а не оттого, что что-то случилось, нужно спокойно оставить его плакать… <…> Если кому-то недостаточно научных доказательств, задокументированные свидетельства многих матерей подтверждают, что новорожденные обычно плачут первые десять, двенадцать или пятнадцать дней. Если же следовать строгому подходу и не брать их на руки, не успокаивать их и не давать им игрушки, по истечении этого периода ребенок убеждается в безрезультатности своих криков и начинает плакать реже.

б) Не следует кормить его грудью по каждому плачу, только методично, в положенное время… <…> Матери часто жалуются на то, что им трудно кормить своих младенцев строго по расписанию, но подумайте, какая это мелочь по сравнению тем, сколько сил и времени им придется потратить на своего ребенка, если тот из-за их нерадивости подхватит какое-нибудь заболевание или расстройство!

в) Следует не поддаваться на прихоти ребенка и, когда он начнет все понимать (а происходит это, хоть внешне он этого никак и не показывает, скорее, чем вы думаете), заставить его уразуметь, что ваша строгость – для его же собственного блага.

Так в души детей закладывается бесценное зерно, которому матери потом помогут постепенно дать свой плод. Ребенок поймет, что подчиняться воле того, кто за ним присматривает, контролирует его и от кого он получает наказание, он должен исключительно ради собственного блага. С какой легкостью этот ребенок, когда вырастет мужчиной, сможет подчиняться высшей власти! Если же, однако, мужчина этот не получил с младых ногтей должного воспитания, он будет противиться любому воздействию, презирать учителей, начальство, полицию и государство, которое им управляет.

Давайте рассмотрим основные философские принципы, противостоящие идее установления между матерью и ребенком нежной связи.

• Новорожденные изначально испорчены: это капризные существа, манипулирующие своими родителями и требующие того, что им на самом деле не нужно, из банальной вредности. Сообщить детям моральные качества, свойственные взрослым, можно лишь с помощью тоталитарного воспитания. Это резко противоречит традиционному христианскому представлению о том, что младенец – невинное неразумное существо, неспособное к совершению личных грехов и потому не нуждающееся в исповеди вплоть до возраста семи лет.

• Дети плачут «просто потому что им нужно выплакаться». Плач считается не симптомом страдания, но естественным, безвредным видом детского поведения (кроме тех случаев, когда это болезненный плач).

• От матерей требуется самопожертвование. Хотя потребность матери в отдыхе иногда и приводят в качестве аргумента в пользу строгих методов воспитания, их сторонники противоречат сами себе (но в этом ненароком оказываются ближе к истине): матерям свойственно брать детей на руки и реагировать на их плач, но, поступая так, они рискуют испортить его своей «нерадивостью». Следовать правилам и расписаниям трудно, и матери на это жалуются, но они должны пожертвовать собой ради здоровья собственных детей.

• Это все для их же собственного блага. Родителей призывают обращаться с ребенком максимально строго не ради них самих, но ради ребенка.

При этом наиболее распространенными методами навязывания этих теорий матерям были:

• ссылка на авторитеты (тогда как на самом деле представления эти являлись личными убеждениями, не подкрепленными какими-либо научными доказательствами);

• угрозы, шантаж и давление на эмоции: если не следовать этим правилам, ребенок заболеет.

Творение доктора Рамоса явственно демонстрирует политико-идеологический аспект родительства: тотальное подчинение воли ребенка – лишь подготовка к подчинению воли взрослого.

К сожалению, эти теории не сошли со сцены вместе с одобрявшим их диктатором. Многие авторы, которые, несомненно, не исповедуют политических убеждений доктора Рамоса, по-прежнему разделяют его взгляды на воспитание детей. Спустя полвека мы все еще встречаемся с представлениями о детях как о манипулирующих нами лживых созданиях.

Если [причина] уже устранена, но ребенок продолжает плакать, запаситесь терпением и дайте ему выплакаться. Поняв, что никто не обращает на него внимания, ребенок прекратит плач. В противном случае даже самые маленькие дети вскоре осознают, какой властью над вами они обладают, и станут вновь и вновь закатывать истерики, а это уже положит начало дурному воспитанию. Дети намного хитрее, чем мы думаем (Рамос, 1941)37.

…Хуан умен, очень умен, и не подчинится нашей воле без сопротивления. Кроме просьб попить и жалоб – уловок, о которых мы уже говорили – его может начать рвать. Не беспокойтесь, с ним все в порядке: дети легко могут вызывать у себя рвоту (Эстивиль, 1995)15 .

А что же миф о материнском самопожертвовании и навязывании родителям правил угрозами и шантажом?

Взращивание и воспитание детей, естественно, требует жертв и отнимает у матери множество времени.

И между тем здоровьем и счастьем ее ребенка ей вскоре более чем воздастся по заслугам. Если же вы не будете следовать этим правилам, позволите себе поддаваться на его плач, вы поступите со своим ребенком дурно, и он вырастет несчастным, жалким человеком (Рамос, 1941)37 .

Вопрос: Мой сынишка ложится спать в двенадцатом часу, потому что муж приходит домой только в 11 и хочет пообщаться с мальчиком. Правильно ли мы поступаем?

Ответ: Развлекаться с ребенком, не учитывая его физиологических потребностей, – несколько эгоистично… <…> Не забывайте, что в возрасте от пяти до семи месяцев ваша первоочередная задача – помочь младенцу привыкнуть спать правильно, в противном случае вы угрожаете его физическому и душевному здоровью (Эстивиль, 1995)15 .

 

Режим и порядок

Идея о том, что детям нужен порядок и режим вовсе не нова.

Еда, питье, одежда, сон и вообще весь быт ребенка должны быть упорядочены и никогда не должны подстраиваться под его своеволие или прихоти, чтобы он мог с самого раннего детства научиться подчиняться порядку и правилам.

<…> Если ребенок с раннего возраста научится порядку, впоследствии он будет считать это для себя совершенно естественным, потому что не будет помнить, что принцип этот был ему искусственно внушен (Зульцер, 1784, цит. по Миллер)35 .

Два века спустя уже новые эксперты продолжают отстаивать те же самые идеи, хотя и приводя иные аргументы.

Обучение ребенка начинается с первого же дня; необходимо незамедлительно приучить его к мысли, что его жизнь управляется другими людьми. Мы должны с самого начала следовать жесткому распорядку кормления и сна и никогда не позволять ребенку слезами навязывать нам свою волю. Стоит единожды поддаться ему, и это навсегда отложится у него в памяти, так что он немедленно примется нами манипулировать (Штирниман, 1947)33 .

В первый год жизни ребенок развивается очень быстро; чтобы помочь ему сделать первые шаги, родители и педагоги должны направить его энергию на выработку полезных привычек. <…> На столь раннем этапе развития младенец организовывает свою жизнь вокруг внешних стимулов, задающих ей ритм и упорядоченность и созвучных сценарию его физического развития (Феррерос, 1999)32 .

За 250 лет изменился лишь метод навязывания нам своего интеллектуального продукта. В прошлом коммивояжеры от педагогики честно объясняли свои мотивы: порядок – искусственный конструкт, который родители должны привить детям ради собственного удобства, обманом заставив детей подчиняться. Основная цель – приучить их слушаться, заставить верить, что исполнение приказов – это на самом деле удовлетворение их же собственных потребностей. Двумя столетиями позже доктор Штирниман выражался в тех же самых терминах. Сегодня, когда торжествует политкорректность (а на самом деле это эвфемизм к слову «лицемерие»), мы пытаемся выдать жесткий порядок за обусловленную физиологическим развитием ребенка потребность, а собственные действия – за помощь ребенку.

Не кажется ли вам удивительным совпадением то, что педагоги прошлого при полном неуважении к детям решили «искусственно прививать» порядок, который оказался именно тем, что «нужно» ребенку? Но если процесс развития ребенка по своей природе физиологичен (то есть движим изнутри), к чему тогда потребность во всех этих внешних стимулах?

Несомненно, свою роль в том, какое значение мы придаем распорядку, сыграли заслуживающие уважения ученые и их работы. Доктор Боулби38, например, ссылается на исследование Пека и Хавигерста, проведенное ими в одном американском городке в 40–50-е годы XX века. Они несколько лет внимательно наблюдали за группой детей с целью оценить развитие их характеров и то, как на него влияли их семьи. Любимцами исследователей и сверстников были дети с «целостными, эмоционально зрелыми характерами, обладавшие твердыми, крепко усвоенными моральными принципами». Родители относились к ним крайне одобрительно, доверяли им и участвовали в их делах, обращаясь с ними скорее мягко, чем жестко. Отношения этих детей и родителей были крепки. И тут мы подходим к главному вопросу: «Домашний быт должен быть упорядоченным, но не жестким».

Однако обратите внимание: только четверо из детей в том исследовании стали теми самыми зрелыми целостными личностями, а семья у одного из них была совсем не идеальная: «Физически запущенный дом в бедном районе; не видно, чтобы члены семьи следовали какому-либо распорядку или расписанию». Так в чем же дело? Приятными, уравновешенными людьми подростков делал вовсе не порядок, а все остальное: любовь, уважение и контакт. Порядок в трех из четырех этих семей блюли лишь потому, что в то время для людей среднего достатка это считалось достойным качеством. Люди той эпохи вполне могли сказать: «У приличных, уравновешенных детей отцы носят галстук».

И при этом плохо организованная бедная семья любовью и уважением тоже могла вырастить весьма зрелого и уравновешенного ребенка.

Когда речь идет об упорядоченности, особого внимания заслуживает миф о режиме сна. Одна мать так описала мне свое беспокойство:

Педиатр сказал, что я должна приучить его к режиму и что нельзя позволять ему засыпать на руках, а это очень трудно.

Младенец предпочитает расписанию руки матери, да и самим родителями так удобнее. Так зачем же все усложнять? Согласно этому мифу, ребенок всегда должен ложиться спать одинаково, «иначе он никогда не научится». Но жизнь не всегда одинакова. Подумайте о том, как вы приучаете ребенка к твердой нище. Иногда вы кормите его пюре с ложки (сами либо даете ему попробовать удержать ложку самостоятельно). Или режете на кусочки и даете есть пальцами (а спустя несколько месяцев и вилкой). Иногда вы даете ему кусочек банана или мандарина и держите, пока он его откусывает или сосет, а иногда он держит его самостоятельно. Иногда он сидит на своем стульчике, а иногда на коленях у папы. Бывает, что вы даете ему погрызть печенье или кусочек хлеба, пока везете куда-нибудь в коляске. Обычно он ест дома, но иногда обедает у бабушки с дедушкой, и у одной бабушки для него есть специальный стульчик, а у другой нет; и еда и столовые приборы у них разные, и переднички они на него одевают разные (или не одевают); и одна, быть может, играет с ним, чтобы заставить есть, а другая предоставляет самому себе. Время от времени он даже может есть в садике. И несмотря на такое полное отсутствие предсказуемости и порядка, все дети в конечном счете продолжают питаться.

Нет никакой необходимости каждый день есть одну и ту же еду, как нет необходимости и спать всегда в одно и то же время. Но даже если бы она и была, не лучше ли было бы выбрать такой распорядок, который доставлял бы вам с ребенком меньше всего переживаний? Давать ему засыпать на руках, или с кормлением, или под колыбельную, или в своей кровати – все это тоже может быть частью распорядка: достаточно лишь регулярно это повторять.

 

Бихевиоризм и воспитание

Бихевиоризм – одна из многих психологических теорий, получивших в прошлом веке широкую популярность. Как у теории, у нее, несомненно, есть множество веских аргументов, и во многих проблемных случаях она может оказаться полезной Моя цель – оценить не бихевиоризм в целом, а только то, как его положения применяют к вопросам воспитания и обучения детей.

Одним из отцов-основателей бихевиоризма был Б. Ф. Скиннер, психолог, который сажал подопытных крыс в специальные клетки («скиннеровские ящики»). В каждой клетке был рычаг и небольшое отверстие. Каждый раз, когда крыса нажимала на рычаг, из отверстия подавалась порция пищи. Крысы быстро научались нажимать на рычаг, чтобы получить еду, и начинали делать это все чаще и чаще. Еда была «поощрением», а сам метод получил название «оперантного обусловливания». Если отсоединить рычаг от механизма подачи еды, первое время крыса будет отчаянно продолжать на него нажимать, но вскоре устанет, а через несколько дней вовсе перестанет это делать. Это назвали «угасанием» закрепленного поведения посредством устранения подкрепления. Если поведение требовалось обратить вспять быстрее, применялось негативное подкрепление: каждый раз, когда крыса нажимала на рычаг, она получала разряд тока.

Вооруженный своими ящиками и бесконечным запасом терпения, Скиннер очень многое узнал о поведении крыс в клетке. В естественной среде обитания он их никогда не изучал. Но даже несмотря на это, Скиннеру в голову пришла гениальная мысль, что его открытия можно применить к людям и что, верно подобрав позитивное и негативное подкрепление, можно сформировать у людей любое поведение. В 1948 году он написал научно-фантастический роман «Уолден-2». Уолден-2 было названием своего рода утопической общины, чьи обитатели добровольно обособились от мира с целью жить по заветам бихевиоризма. В основе их общества лежали методики подкрепления и обучения. В книге, написанной в жанре дидактического романа, довольно недалекий профессор философии по фамилии Касл постоянно засыпает вопросами Фрэйзера, основателя коммуны, давая тому возможность продемонстрировать собственные познания.

В книге в первый год жизни детей воспитывают практически без какого-либо контакта со взрослыми, держа их в индивидуальных кабинках-ящиках с большими окнами. Ящики эти находятся все в одной комнате, но никто за ними даже не приглядывает (по крайней мере, когда герои романа туда заходят, никого из взрослых там нет).

Сквозь окна мы могли видеть младенцев разного возраста. На всех них не было ничего, кроме подгузника, и никаких простыней на кроватках не было. В одной кабинке лежал на животе и спал красный новорожденный малыш. Несколько детей постарше бодрствовали и играли с игрушками. В ближайшей к двери кабинке младенец стоял на четвереньках, прижавшись носом к стеклу, и улыбался нам34 .

В романе человек, ухаживавший за младенцами, входит в комнату (которую полушутя прозывает «аквариумом») лишь для того, чтобы устроить гостям экскурсию. Само собой разумеется, что ни о каком грудном вскармливании и речи не идет, ведь матери – источник инфекции:

– А что же родители – тут же спросил Касл. – Разве они их не посещают?

– Ну да, конечно, при условии, что они не больны. Некоторые тут же, в яслях, работают. Другие заходят каждый день или около того, хотя бы на несколько минут. Выносят ребенка на свежий воздух или играют с ним в детской.

Эти дети, которые спят, играют, улыбаются и видят своих родителей каждый день по нескольку минут, никогда не плачут, потому что не испытывают никакого дискомфорта: влажность и температура воздуха в их ящиках идеально сбалансированы, так что им не приходится носить неудобную одежду. Фрейзер без колебания добавляет:

Когда ребенок покидает младшие ясли, ему незнакомы ни расстройство, ни беспокойство, ни страх. Он никогда не плачет, за исключением тех случаев, когда болен.

Любого разумного человека эти слова могут вывести из себя. Утверждение, что дети, почти всю свою жизнь проведшие в стеклянном ящике, ни разу не испытывали расстройства или страха, похоже на дурную шутку. В реальности скиннеровские аквариумы больше всего напоминают больничные отделения для недоношенных младенцев с рядами кювезов. И дети в них, без сомнения, плачут. А одним из наиболее важных достижений в выхаживании недоношенных младенцев стал «метод кенгуру», который заключается в том, чтобы вынимать младенцев из кювезов и давать матерям как можно дольше носить их на руках; доказано, что так дети быстрее набирают вес, меньше подвержены заболеваниям и их сердечный и дыхательный ритм становятся стабильнее (а это показывает, что они меньше страдают)39.

Однако в романе недалекий Касл принимает на веру (естественно, без вопросов), что эти бедные брошенные дети в своих ящиках совершенно счастливы, и даже заявляет, что они испорчены.

– Но готов ли он к реальной жизни? – спросил Касл. – Не можете же вы и дальше вечно защищать их от расстройств и пугающих происшествий?

– Нет, конечно. Но мы можем их к ним подготовить. Можно развить у них невосприимчивость к расстройствам, постепенно вводя препятствия, по мере того как ребенок растет и набирается достаточно сил, чтобы с ними справляться.

Парой страниц дальше Фрэйзер объясняет, какими методами он приучает детей в возрасте от года до шести переносить расстройства.

– Но как вы создаете невосприимчивость к неприятным ситуациям? – спросил Касл.

– Ну, к примеру, приучая детей переносить все более и более болезненные удары током.

Это шокирующее заявление, признание того, что дети подвергаются систематическим пыткам, не вызывает ни у одного из персонажей романа – даже у тех двух, что, якобы, не верят в теории Фрэйзера, – ни малейшего возмущения. Позже он объясняет еще одну, чуть менее экстремальную, «образовательную» методику.

Вот вам такой пример: группа детей возвращается домой после долгой прогулки, они устали и проголодались. Они ожидают, что их покормят, но вместо этого обнаруживают, что пришло время урока самоконтроля: они должны пять минут стоять перед дымящимися мисками с супом.

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из педагогов, докторов или психологов предлагал бить детей электрическим током. Однако я встречал десятки советов, напоминающих вторую методику: намеренно заставлять плачущего младенца или ребенка, который чего-то хочет, ждать; тренировать его «откладывать удовлетворение его желаний», «бороться с фрустрацией», «заслужить свою порцию». Некоторым может показаться, что я перегибаю палку, называя подобные методики жестоким и постыдным издевательством над детьми. «Вы преувеличиваете, – скажут они. – Заставлять ребенка пять минут подождать своего ужина, и пытать его электрошоком – вовсе не одно и то же». Ну, по Скиннеру, это ровно одно и то же и есть, это два полностью взаимозаменяемых примера одной и той же методики.

Естественно, ребенку не вредно подождать ужина пять минут. В жизни ему десятки, сотни раз придется ждать чего-нибудь. Ему будет хотеться кушать, а обед еще не будет готов. Или он сядет за стол, а ему скажут, что нужно сначала вымыть руки. Он захочет посмотреть фильм по телевизору – и ему придется ждать его начала. Ему придется ждать рождественского утра, чтобы открыть свои подарки, хотя вот они уже – спрятаны у родителей в шкафу. Младенец может пробудиться и пять минут плакать, потому что мама никак не проснется, ушла в ванную или жарит картошку и не может оставить ее сгореть. Ничто из этого не на несет ребенку вреда. Равно как не нанесет ему (долгосрочного) вреда случайный удар током или если играя он случайно упадет и ушибет либо поцарапает коленку.

Реальный вред от этих «образовательных» методик заключается не в самих совершаемых действиях, а в том, что за ними стоит. Случайно дотронуться до оголенного провода и намеренно ударить ребенка током, дабы тот научился справляться с расстройствами – вовсе не одно и то же. Любой ребенок предпочтет сам случайно удариться во время игры затрещине отца, даже если затрещина менее болезненна. Сказать самому себе: «Я должен потерпеть, потому что ужин еще не готов» или «Нельзя есть, нужно подождать тетю Изабель» – не то же самое, что «Ужин готов, но я не должен есть, потому что родители хотят, чтобы я терпел». Не хотел бы я, чтобы мой ребенок именно таким меня потом вспоминал.

Если ребенок уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что с ним делают, полагаю, он будет испытывать ту же злость и унижение, какую в сходных обстоятельствах испытал бы любой из нас. Или, возможно, Скиннер был прав: если подвергать ребенка подобному насилию с самого юного возраста, в конце концов он подчинится, признает, что у него нет никаких прав и что он отдан на милость желаний и прихотей взрослых.

Младенец же не в состоянии понять причины задержки; он никогда не узнает, опоздала его мама, потому что была очень занята или потому что ей этого захотелось. Стало быть, младенец не может отличить одно от другого – но вы-то можете. Агрессию нельзя оправдать тем, что жертва ее не замечает. Аморален сам акт намеренного причинения другому человеку неприятностей. Если сегодня вечером во всем районе отключат свет, вы никогда не узнаете, была ли это реальная авария на электростанции или же это энергетическая компания решила устроить веерные отключения, чтобы приучить людей переносить неприятности и обходиться без электричества. Вы не можете знать этого наверняка, но полагаете, что вариант номер два – из области фантастики. Как могут люди поступать так со взрослыми людьми, намеренно устраивать им неприятности «в образовательных целях»? Нет, так поступают только с детьми.

«Уолден-2» – всего лишь роман, но цель у него далеко не развлекательная. На обложке испанского издания значится:

«Уолден-2» – не для чтения на досуге, автор не пытается нас развлечь. Скиннер верит в описанный им вымышленный мир; во многих американских университетах на кафедрах социологии «Уолден-2» включен в список обязательной литературы34 .

Верит в описанный им вымышленный мир! Он сам подтверждает это в своем предисловии, добавленном к роману в 1976 году. В нем он с энтузиазмом рекомендует всем применить его идеи на практике. Сам он никогда не пытался воспитывать детей подобным образом (поговаривали, что он применял эти методы к своей младшей дочери, но на сайте Фонда Скиннера его старшая дочь это активно отрицает)40. Ближе всего к реализации теорий Скиннера на практике подошли основатели израильских кибуцев. Дети и младенцы в них спали все вместе, отдельно от родителей. Эксперимент не удался, родителям от этого было так же беспокойно, как и самим детям, и сегодня в кибуцах дети до подросткового периода спят вместе с родителями41.

Опубликуй Скиннер фальсифицированную научную работу или проведи фальсифицированный эксперимент на вымышленных подопытных, рано или поздно его обман бы вскрылся. Репутации его пришел бы конец, его с позором выгнали бы из университета, а о книгах бы забыли. Но вместо этого он придумал фальсифицированный эксперимент на вымышленных подопытных и не выдал его за настоящий, а опубликовал в качестве научно-фантастического романа. Ирония в том, что многие читатели восприняли его как если бы он был настоящим или, по крайней мере, опирался на научные доказательства, потому что тысячи психологов и учителей прочли его роман и позволили этим домыслам проникнуть в свои убеждения и повлиять на их собственные жизни.

Идея систематически лишать детей заботы и внимания ради развития у них невосприимчивости к расстройствам, как и многие другие оригинальные приложения теорий бихевиоризма, пользуется сейчас популярностью. Но во времена Скиннера они уже были не новы, он лишь попытался придать им видимость научной новизны и веса.

Теперь давайте посмотрим, как упражнениями можно добиться полного подавления аффектов. <…> Одним из таких заданий будет обходиться без любимых вещей. <…> Дайте ребенку фруктов и, когда он протянет к ним свою руку, заставьте ответить на вопрос: «Можешь ли ты отложить этот фрукт на завтра? Можешь ли подарить его кому-то другому?» (Шребер, 1858, цит. по Миллер)35 .

Шребер в отличие от Скиннера применял свои теории к собственным детям. Один из них, Даниэль Поль Шребер, считается «одним из самых знаменитых пациентов в истории психоанализа» (он был пациентом Фрейда, написавшего о его случае целую книгу), и специалисты до сих пор спорят, повлияло ли на его последующую душевную болезнь то, как с ним обращались в детстве42,43. Другой из сыновей Шребера, Даниэль Густав, застрелился в возрасте тридцати девяти лет.

Кьюбелс и Рикарт в своей чудесной книге «Почему ты плачешь?»44 приводят другое оправдание теории перенесения расстройств:

Распространенной ошибкой является идея о том, что лучше всего научить ребенка справляться с неприятностями можно, стараясь как можно раньше подтолкнуть его к подобным переживаниям.

С их точки зрения, научиться переносить расстройства должны вовсе не дети, а их родители! То есть это мы должны понять, что определенные вещи расстраивают наших детей и что расстройство это они выражают плачем, криками, истериками и даже ударами и оскорблениями. Это нормальная реакция на фрустрацию, и мы должны научиться мириться с приступами агрессии, не ругать детей за них, не наказывать и не прибегать к абсурдным санкциям.

 

Несколько мифов о сне

Сумерки всегда были хорошим временем для сказок; сказок, которые усыпляют, и сказок, которые не дают уснуть. Многие из них повествуют и о самом сне, и, к сожалению, некоторые из авторов выдают свои сказки за истину.

 

Сон всю ночь напролет

В аутентичной версии этого мифа ребенок спит девять-десять часов кряду; но в наше время в книгах встречаются еще более безумные пересказы:

Ребенок шести, максимум семи месяцев уже должен уметь засыпать самостоятельно, в отдельной комнате, в темноте и спать всю ночь, не просыпаясь (одиннадцать или двенадцать часов подряд)15 .

Хольер и Смит45, применяя подобный подход, утверждают, что спать по двенадцать часов подряд должен уметь любой ребенок в возрасте от трех месяцев.

Все эти эксперты не сообщают, откуда у них такие сведения. Хотелось бы верить, что они их не с потолка взяли, что идея о том, будто здоровые дети с 6 либо с 3 месяцев (а не с 2 или 10) должны спать именно 11–12 (а не 8 или 13) часов, не из пальца высосана.

Я долго искал и наконец нашел научную работу, возможно, положившую начало этому поверью. Это серьезное, добротное исследование, опубликованное в авторитетном медицинском журнале в 1979 г. Доктор Т. Ф. Андерс46 наблюдал за двумя группами детей, двух и девяти месяцев от роду. Используя киносъемку, он обнаружил, что 44 % двухмесячных младенцев и 78 % девятимесячных спали всю ночь. Он не указывает, находились ли эти младенцы на грудном вскармливании, но судя по времени и месту проведения эксперимента (США), большинство этих детей, вероятно, кормились из бутылочки. Все они спали в отдельных кроватках.

Я легко могу представить, как те, кто читали об этом исследовании в 70-е и с тех пор больше в него не заглядывали или слышали о нем из вторых или третьих рук, в конце концов решили, что в норме все шестимесячные младенцы спят всю ночь. Ведь шесть – это же «почти» то же самое, что и девять (а может, они вообще журнал вверх ногами держали?), а 78 % – это ведь почти 100 %.

А вот и нет, не то же самое. Даже среди здоровых девятимесячных младенцев, кормившихся из бутылочки и спавших в отдельных кроватках, по-прежнему оставались 22 % тех, что не спали всю ночь беспробудно.

Однако давайте изучим материалы этого исследования поподробнее: оказывается, под «спать всю ночь» доктор Андерс легкомысленно подразумевал то же, что и большинство его коллег-педиатров: «Ребенок остается в своей кроватке с полуночи до пяти утра». У этого определения есть два проблемных момента:

Если ребенок просыпается, но не плачет или плачет, но остается в кроватке (то есть если родители не берут его на руки – сам он выбраться не в состоянии), считается, что он спал всю ночь. На самом деле съемки показывают, что только 15 % двухмесячных и 33 % девятимесячных младенцев спали с полуночи до пяти, не просыпаясь.

• Если ребенок просыпается без четверти двенадцать или в 5:15, все равно считается, что он проспал всю ночь, пусть даже матери и пришлось взять его к себе в кровать и утешать с 5:15 до 6:30. Не знаю, как вы, но если мне нужно в семь уходить на работу, и ребенок меня ночью поднимает, между пробуждением в четыре ночи или в шесть утра я особой разницы не вижу. О чем я мечтаю (знаю, знаю: в норме так не бывает, я не вправе требовать или ожидать этого от своего ребенка – но помечтать-то можно!), так это о том, чтобы вообще не вставать ночью ни разу.

Так многие ли дети вообще крепко спят с момента укладывания и до того момента, как их утром вынимают из кроватки – те самые знаменитые 11–12 часов по Эстивилю? Ответ: мы не знаем, потому что родители детей, принимавших участие в том исследовании, оставляли их одних на час меньше, в среднем на 10,5 часа. И только 6 % двухмесячных и 16 % девятимесячных младенцев спали эти 10,5 часов, не просыпаясь. 84 % этих кормившихся из бутылочки и спавших в отдельных кроватках малышей не получали того, что доктор Эстивиль считает «нормальным» 12-часовым сном. Как вы уже могли убедиться выше, при естественном вскармливании и совместном сне процент «нормально» спящих детей упадет еще ниже.

Кто же решает, что есть норма? Сначала нам навязывают произвольное, абсурдное определение нормального сна, противоречащее научным данным и столь непревзойденное в своей строгости, что ему удовлетворяют лишь 15 % здоровых детей. Затем утверждают, что те дети, которые не соответствуют этим критериям, страдают от «расстройств сна» и, если не принять мер, «последствия будут весьма печальны»:

У младенцев и маленьких детей – плаксивость, капризы, плохое настроение, неспособность сосредоточиться, зависимость от взрослых, возможные проблемы с ростом. У детей школьного возраста – падение успеваемости, неуверенность в себе, застенчивость, приступы раздражения15 .

Никаких научных работ, подтверждающих эти угрозы, также не приводится. Однако на угрозах весь этот метод и строится, ведь, выложи они родителям все начистоту, к примеру: «Если ваш ребенок несколько раз за ночь просыпается, это совершенно нормально и никак ему не навредит. Но вас это раздражает? Тогда вот вам простой метод, как сделать, чтобы ребенок перестал быть обузой», – скажи они родителям это, немногие решились бы применить прописанную ими «методику лечения». Нет, намного выгоднее заставить родителей думать, что это необходимо для блага их ребенка.

Ну и, наконец, этим 85 % родителей внушают, что не прочитай они книгу г-на Эстивиля, их «ненормальные» дети никогда не смогут «исцелиться»:

…Придерживайтесь того, о чем написано в этой книге, не применяйте методов, смысл которых вам не объяснили.

С такой-то оговоркой коммерческий успех этой книге обеспечен!

 

Опасности совместного сна

Многие родители решают спать с ребенком в одной кровати – кому-то так приятнее, кому-то просто удобнее. Однако получаемое удовольствие столь велико, что некоторые испытывают из-за этого угрызения совести. Вот как объясняет это Роза:

У меня девочка, ей годик, и весь последний месяц мы никак не могли заставить ее крепко спать в своей кроватке; в полночь она просыпается, плачет, и успокоить ее можно только взяв к себе в кровать. Мы с мужем оба работаем, так что в определенный момент мы решили, чтобы хоть немного отдохнуть, будем просто класть ее спать с собой, хотя и знаем, что так делать плохо.

На самом деле, ничего плохого они не делают. Они делают то, что лучше всего для их дочери (то единственное, что может ее успокоить) и лучше всего для них самих (то единственное, что может дать им выспаться). Так кому же плохо от того, что они добровольно решились на этот шаг?

Родителей заставляют думать, что совместный сон (класть ребенка в свою постель) – это плохо для ребенка. Они его задавят, он из-за них всю жизнь будет страдать бессонницей или получит некую загадочную тяжелую психологическую травму. Есть ли во всем этом хоть доля истины?

Никаких рандомизированных контролируемых испытаний (так, чтобы одну группу беременных матерей просили после рождения спать с ребенком вместе, а вторую – отдельно и потом изучили долгосрочные последствия) на этот счет не проводилось. Следовательно, все, на что могут ссылаться авторы подобных утверждений, – это второсортные некачественные исследования.

 

Совместный сон не вызывает бессонницы

Авторы многих неэкспериментальных исследований видят взаимосвязь между совместным сном и различными расстройствами сна. К примеру, доктор Кьюрелл с коллегами47 обнаружили, что среди спящих вместе семей и у родителей, и у детей сон чаще ассоциируется с неприятными эмоциями (17 % против 5 % и 44 % против 17 % соответственно); дети меньше спят (10,4 часом против 10,8); соответственно, чаще просыпаются (89 % против 51 %); дольше засыпают (25 минут против 17), и, кроме того, средний возраст детей в таких семьях больше (год и восемь месяцев против года и четырех) и сами они чаще находятся на нижней ступени социально-экономической лестницы (51 % против 29 %). Авторы исследования приходят к выводу, что «совместный сон пагубно отражается на сне детей», но почему-то забывают добавить, что он также старит детей и вгоняет в нищету их родителей. Шучу. Естественно, совместный сон не приводит к нищете; это просто мнимая статистическая связь – на самом деле взаимосвязь даже может быть обратной: возможно, определенные группы населения традиционно практикуют совместный сон…

Точно так же наиболее логичным объяснением взаимосвязи расстройств сна и совместного сна является не то, что он вызывает упомянутые расстройства, а ровно наоборот: в обществе, где к совместному сну относятся, как правило, неодобрительно, прибегнуть к нему решаются только те родители, чьи дети склонны плакать по ночам, просыпаться или долго засыпать, а все остальные методы укладывания уже не помогли.

Как же я тогда объясню, например, что у 44 % детей, спящих вместе с родителями, сон ассоциируется с неприятными эмоциями, тогда как у сверстников, спящих отдельно, это верно лишь для 17 %? Должны ли мы поверить, что дети предпочитают спать отдельно, а не с родителями? Хотели ли эти дети спать самостоятельно в собственных комнатах, но родители насильно уложили их спать вместе с собой? Быть может, логичнее было бы предположить, что те сначала пытались укладывать их спать отдельно, но, так как те плакали и сопротивлялись, нехотя и не без раздражения согласились пускать их к себе («Как же ты мне надоел, ты меня в могилу сведешь! Ладно, иди к нам, если тебе этого так хочется!»)? Только подобная атмосфера может испортить ребенку удовольствие от того, чтобы забраться спать в кровать к родителям.

На этот вопрос проливают свет межкультурные исследования. В США среди белых американцев совместный сон обычно вызывает осуждение, а вот среди темнокожих считается допустимым. Доктор Лозофф с коллегами48 наблюдала за четырьмя группами американских детей в возрасте от полугода до четырех лет: белыми детьми из семей с низким достатком, белыми детьми из богатых семей, темнокожими детьми из небогатых семей и темнокожими детьми из семей обеспеченных. Среди белых дети из бедных семей спали вместе с родителями чаще (23 %), чем дети из богатых семей (13 %), но среди темнокожих разницы не наблюдалось (56 % против 57 % соответственно). Совместный сон связывали с незначительными расстройствами сна малообеспеченные белые и обеспеченные темнокожие родители, но не другие две группы. Статистическая взаимосвязь между совместным сном и субъективной уверенностью в наличии у детей серьезных расстройств сна обнаруживалась только у белых небогатых родителей; в остальных трех группах разница была незначительна, а в бедных темнокожих семьях даже говорила в пользу совместного сна (у детей, спавших отдельно, проблем со сном было больше).

Так чем же объяснить подобные различия? Возможно, в белых семьях малообеспеченные родители с неохотой делят кровать с детьми, оттого что у тех прежде были расстройства сна или жилищные условия не позволяют им спать отдельно, тогда как те немногие богатые родители, кто решают спать совместно с детьми, делают это, потому что вычитали, что детям это пойдет на пользу. Возможно, среди темнокожих малообеспеченные семьи традиционно спят все вместе, потому что считают, что это нормально и не может вызывать – и не вызывает – никаких проблем, тогда как обеспеченные, хоть и продолжают традицию, читали либо слышали от педиатров о вреде совместного сна и испытывают по этому поводу угрызения совести – и в результате провоцируют проблемы со сном.

Еще больше впечатляет сравнение Японии и Америки. Япония – крайне индустриализированная страна, в которой совместный сон считается практикой желательной и нормальной. Дети традиционно спят в одной кровати с родителями, пока им не исполнится пять лет, после чего они обычно спят вместе с бабушкой и дедушкой (если те живут с родителями под одной крышей) вплоть до подросткового возраста. Считается, что это – жест уважения к пожилым: оставить их в одиночестве было бы невежливым. Взяв выборку из японских семей среднего достатка, Латц, Вольф и Лозофф49 обнаружили, что 59 % детей в возрасте от полугода до четырех лет спали с матерью либо с обоими родителями, и делали это всю жизнь с самого рождения; для сравнения отмечу, что только 15 % белых американцев спали вместе со своими родителями, и то в большинстве своем лишь частично (то есть не каждую или не целую ночь).

Родителей в обеих странах спросили, капризничают ли их дети, когда их укладывают спать, часто ли просыпаются (три и более раза в неделю) и кажется ли им, что их дети страдают от проблем со сном (я говорю именно о субъективных проблемах – такая оценка зависит не только от поведения ребенка, но и от ожиданий родителей: одни родители могут посчитать, что их дети спят нормально, тогда как другим покажется, что у тех есть проблемы со сном, хотя на самом деле эти дети спят совершенно одинаково). У родителей-американцев совместный сон ассоциировался с нежеланием детей идти спать, частыми пробуждениями и расстройствами сна. В противоположность им, дети родителей-японцев, как тем казалось, не страдали от проблем с засыпанием и не выказывали нежелания идти спать, но ночью просыпались все же чаще (но поскольку информация была собрана из свидетельств самих родителей, это может означать, что родители, дети которых спят отдельно, могли просто не всегда быть в курсе, просыпался их ребенок или нет).

Может показаться, что особой разницы между двумя странами нет: и там, и там дети, которые спали отдельно, спали «лучше» тех, у кого не было своей кроватки. Но дальше идет самое интересное: японские дети, спавшие с родителями, просыпались посреди ночи так же редко (30 %), как и их американские сверстники, спавшие отдельно! Американские дети, спавшие в родительских кроватях, просыпались намного чаще (67 %), тогда как японские дети, спавшие отдельно, просыпались очень редко (4 %). То есть японские дети, вне зависимости от того, где они спали, намного реже, чем дети в Америке, страдали от проблем со сном и намного реже капризничали из-за укладывания или просыпались по ночам. Авторы исследования делают вывод:

В США родители, не уступающие ярко выраженному желанию младенцев спать ночью вместе с ними, провоцируют у детей капризы при укладывании спать и постоянные пробуждения по ночам. Другими факторами, могущими усиливать эти проявления, являются непостоянный или частичный характер совместного сна, тот факт, что практика эта является вынужденной реакцией на проблемы ребенка со сном, рекомендации специалистов воздерживаться от совместного сна и неоднозначное отношение к этой практике самих родителей.

Вот и оказывается, что печальные последствия, которыми нам угрожают, оказываются голословным обманом: в западных странах совместный сон не только не провоцирует бессонницу, но и, по-видимому, сама попытка заставлять детей спать отдельно вызывает проблемы со сном. Быть может, специалисты по расстройствам сна всю свою жизнь занимаются решением ими же самими созданных проблем?

Но почему же все-таки дети, спящие отдельно, и в той и в другой стране спят дольше? Вероятно, осуществляя для своего исследования выборку, ученые не заметили, что она оказалась отнюдь не случайна: в Америке, где к совместному сну относятся неодобрительно, родители пускают к себе спать только тех детей, у которых никаким другим способом заснуть не получается; они ненамеренно отобрали именно тех детей, которые сами по себе спят плохо. Напротив, в Японии, где совместный сон считается нормой, только те родители, чьи дети сами по себе спят очень крепко, решаются имитировать подсмотренное в западных фильмах и укладывать детей в отдельной комнате; там они ненамеренно отобрали для исследования именно тех детей, которые спят очень хорошо.

В Испании, по-видимому, не настолько озабочены расстройствами сна, как в Америке (хотя в последнее время страхи по этому поводу нагнетают все сильнее). Как следствие, исследование доктора Гарсиа50 с коллегами, проведенное в сельских районах Каталонии, показало, что половина всех детей в возрасте от года до трех просыпается по ночам, большая часть – не реже двух раз. Многим из них было одиноко, хотелось пить или есть; большинство родителей удовлетворяли их просьбы. Но при этом только половина из них считала, что ребенок «плохо спит», и только одни родители из пяти обращались по этому поводу к педиатру. Сравните это спокойное и терпимое отношение большинства родителей с паникерскими настроениями некоторых экспертов: доктор Эстивиль51, говоря о «младенческой бессоннице вследствие неправильного распорядка дня», утверждает:

Ничто так не разрушает гармонию супружеской жизни, как эта постоянная фрустрация, часто выливающаяся в самообвинения…

В последние несколько десятилетий практика совместного сна, как представляется, получила на Западе большее распространение, хотя трудно сказать, не является ли рост числа ее открытых приверженцев следствием того, что люди уже больше не стесняются в этом признаваться. В Америке исследование показывает, что 45 % детей в возрасте до семи месяцев в предшествовавшие опросу две недели спали со своими родителями не меньше одного раза, а процент тех, кто делает это постоянно, за период с 1993 по 2000 год увеличился с 5,5 % до 12,8 %86.

 

Совместный сон не вызывает психологических проблем

На каких основаниях некоторые люди берутся утверждать, что ребенок, спящий в одной кровати с родителями, закончит свои дни в психушке? Как я уже объяснял выше, авторитетное исследование потребовало бы попросить 100 матерей спать вместе с детьми, а других 100 – укладывать их в отдельной комнате, и через двадцать лет проверить, у чьих детей больше проблем с психикой. Никто такого исследования не проводил.

Когортные исследования менее надежны. Они требуют отыскивать детей, спящих вместе с родителями, и тех, что спят отдельно, и наблюдать за ними в течение нескольких лет. Поскольку решают, спать ребенку с ними или нет, сами родители, это может вносить в подобную выборку определенную закономерность. К примеру, мы видели, что в Америке бедные темнокожие родители спят вместе с детьми чаще, чем богатые белые; менее образованные родители или родители с финансовыми и семейными проблемами также чаще практикуют совместный сон. А вероятность того, что ребенка пустят в родительскую кровать, значительно повышается во время болезни или после несчастного случая52. Если в более старшем возрасте поведение таких детей будет отличаться от сверстников, будет ли виной этому совместный сон или социальное неравенство, нищета или болезни? Более того, в обществе, где совместный сон порицается, те, кто вынужденно его практикуют, могут страдать от угрызений совести и, как следствие, испытывать по отношению к своим детям противоречивые или враждебные чувства. По всем этим причинам не нужно удивляться, если какие-то когортные исследования обнаружат, что дети, спящие вместе с родителями, страдают от психологических проблем.

И при этом авторы единственного обнаруженного мною когортного исследования по данному вопросу делают вывод, что, если судить по состоянию психики людей в 18 лет, совместный сон с родителями в детстве не накладывает на нее никакого отрицательного отпечатка: их отношения с родителями не хуже, чем у сверстников, курят, пьют или принимают наркотики они не чаще других, и их сексуальная активность не выше, чем у прочих восемнадцатилетних53.

Ну и наконец, было одно контролируемое испытание, в котором дети с психологическими проблемами и дети без них сравнивались на предмет того, практиковали ли их родители совместный сон. Проведено оно было учеными из, ни много ни мало, Медицинского центра армии США в Гонолулу54.

Первым его неожиданным открытием стало то, что из всех детей (в возрасте от двух до тринадцати, средний возраст – 5 лет) вместе с родителями спали 30 %. И что, когда отец семейства уходил в плавание, цифра эта возрастала до 50 %. В отсутствие отца дети в возрасте до 8 лет спали в одной кровати с матерями в среднем две и более ночи в неделю. Никакой связи между званием отца и частотой совместного сна с ребенком не наблюдалось.

Вторым неожиданным результатом оказалось то, что те 47 детей, которые посещали врачей из-за различных психологических проблем, спали с родителями реже, чем 37 детей из контрольной группы. Особенно заметна была разница среди мальчиков в возрасте старше трех: в отсутствие отца вместе с матерями спали 5 из 6 здоровых детей этого возраста, тогда как среди детей с психологическими проблемами это были лишь 8 из 22.

 

Совместный сон не является причиной СВДС

Два века назад, когда все дети спали со своими родителями, некоторых утром обнаруживали мертвыми. Считалось, что матери их ненароком придавили; подозревали, что в некоторых случаях это были нежеланные дети, убитые намеренно. Для предотвращения этих предполагаемых несчастных случаев или для недопущения безнаказанных детоубийств, доктора, а иногда и законодатели, запрещали родителям спать вместе с детьми.

К всеобщему удивлению, дети продолжали умирать во сне, даже несмотря на то что спали они теперь в отдельных кроватках, где задавить их никто не мог. В наше время это называется синдромом внезапной детской смерти (СВДС). Однако еще несколько десятилетий назад родители и доктора в обиходе называли это «смертью в колыбели». 90 % этих трагических случаев происходит с детьми в первые полгода жизни, остальные – между шестью месяцами и годом.

Точная причина СВДС неясна, но известны несколько факторов, увеличивающих или снижающих риск. К сожалению, свести его к нулю невозможно, и некоторые дети умирают, несмотря на все усилия родителей. Однако многие смерти можно предотвратить набором простых предосторожностей: всегда укладывать ребенка спать на спинку (худший вариант – это лицом вниз, да и сон на боку несет в себе определенный риск); воздерживаться от курения во время беременности и в первые несколько месяцев после рождения ребенка (и раз уж мы об этом заговорили, почему бы и не бросить вовсе – это и родителям, и ребенку пойдет на пользу). Нужно укладывать ребенка спать на твердый (то есть нормальной жесткости, не водяной или надувной) матрас; не класть в кровать любые мягкие предметы, которые могут перекрыть дыхательные пути ребенка, как то: тяжелые пуховые одеяла, подушки, пушистые коврики (и натуральные, и синтетические) или игрушки. Нельзя слишком тепло одевать ребенка (по сравнению со взрослыми младенцам обычно требуется немного больше одежды, но не надо в обогреваемой комнате надевать на ребенка термобелье, две пары распашонок, фланелевую пижамку и затем еще заворачивать в пеленку и теплое одеяльце). Грудное вскармливание, по-видимому, также несколько снижает риск внезапной смерти.

А что же совместный сон? Повышает он риск, снижает его или он вообще тут ни при чем?

Некоторые исследования говорят о том, что совместный сон снижает риск СВДС, по крайней мере в определенных обстоятельствах. В Японии, где совместный сон весьма широко распространен, случаев СВДС очень мало, так же как и в Великобритании среди эмигрантов азиатского происхождения (которые часто практикуют совместный сон) их меньше, чем среди урожденных британцев55. Кроме того, лабораторные исследования показывают, что дети, спящие вместе с матерями, спят менее глубоко, что, как считается, может защищать от СВДС56.

Многие исследования методом случай-контроль, проводившиеся в Новой Зеландии57,58, и Великобритании59, показали, что у некурящих матерей вероятность внезапной смерти детей, спящих вместе с родителями и спящих в отдельной кроватке рядом с ними, одинакова. Если ребенок спит сам в отдельной комнате, риск увеличивается в пять – десять раз59,60.

Никотин значительно усугубляет риск СВДС. Курение во время беременности уже увеличивает вероятность внезапной смерти ребенка, даже если впоследствии мать и бросает (и тем более если продолжает) курить61. И ни в коем случае нельзя курить в доме, где находится младенец.

По неизвестным на данный момент причинам фактор табакокурения еще больше усугубляет риск СВДС в случае совместного сна. Авторы одного британского исследования59, вероятно, тщательнее всех других подошедшие к оценке данного вопроса, обнаружили, что курение и раздельный сон увеличивает риск СВДС в пять, а курение и совместный сон – в двенадцать раз.

Стало быть, идеальным решением было бы не курить вовсе. Мать, которая не курит и не курила во время беременности, может спать вместе с ребенком, сколько ей угодно. И польза от отказа от курения для здоровья самой матери и ее ребенка далеко не исчерпывается снижением риска СВДС.

Если же мать курит или курила во время беременности, будет разумным отказаться от совместного сна в первые год и два месяца жизни младенца (после этого периода даже у курящих матерей никакой корреляции между повышенным риском СВДС и совместным сном не наблюдается). Можно кормить ребенка грудью и затем укладывать обратно в кроватку рядом с постелью родителей.

Как я уже писал выше, очень опасно засыпать с младенцем на мягком диване.

Есть и другие исследования, с несколько иными результатами. Одно исследование, проведенное в европейских странах87, также показывает, что случаи СВДС намного чаще происходят в семьях, где мать курит и спит вместе с ребенком (коэффициент неравенства в нем равен 14, что можно слегка упрощенно перевести как то, что риск повышается в 14 раз). Однако даже в случае некурящей матери совместный сон ассоциировался со слегка повышенной (в 1,6 раз) опасностью внезапной смерти, хотя и только в первые восемь недель жизни младенца. Не думаю, что стоит волноваться из-за этой незначительной цифры: во-первых, как я уже объяснил, есть и иные заслуживающие доверия исследования, не обнаружившие подобной закономерности; во-вторых, необходимо принять во внимание и другие возможные факторы. В том же европейском исследовании показывается, что если иной проживающий в одном с ребенком доме взрослый выкуривает от половины до целой пачки в день, риск СВДС для младенца увеличивается в 2,8 раза (а при полутора и более пачек в день – в 8,8 раза). Если матери от 21 до 25, риск в 2,44 раза выше, чем если ей за 30. Риск СВДС у третьего ребенка в семье в 2,29 раза выше, чем у первого. Если у отца нет работы, риск выше в 3,79 раза. Если пара состоит в гражданском браке, вероятность СВДС повышается в 1,79 раза, и так далее. На этом фоне очевидно, что, даже если бы ученые и смогли за гранью сомнения доказать, что речь идет о реальной взаимосвязи (а не простой статистической корреляции), прирост в 1,6 раза все же довольно незначителен.

Хотя практика совместного сна, как видится, набирает популярность, число случаев СВДС в Великобритании88 и США89, а также других развитых странах в последние годы резко упало – во многом благодаря рекомендации укладывать детей спать на спину. Специалисты Американской академии педиатрии89 в 2005 году рекомендовали, чтобы дети спали в той же комнате, что и родители, хотя и в отдельной кроватке. Если мать не курит, то мне эта предосторожность кажется излишней, и в любом случае она оправдана лишь в первые три месяца. Матери часто засыпают во время кормления, и заставлять себя бодрствовать, чтобы положить младенца обратно в его кроватку, может быть утомительным.

Любопытно, как принимаются или отвергаются новые открытия в зависимости от того, совпадают они с нашими прежними убеждениями или нет. Многие эксперты спешат известить матерей о якобы существующих опасностях совместного сна, но забывают объяснить, что если те не курят, то в их случае большинство исследователей не находят ни единого повода для беспокойства. И при этом совсем немногие помнят, что в первые несколько месяцев жизни для ребенка куда опаснее спать в отдельной комнате. Зато многие настаивают, что «ребенок уже слишком взрослый, чтобы спать с родителями» (для некоторых экспертов это – полгода, для других – год, а кому-то кажется, что «пора» становится только после двух лет – в зависимости от их личной толерантности), и при этом ни одно исследование не обнаружило какой-либо закономерности между СВДС и совместным сном в возрасте старше трех месяцев, даже если мать курит.

 

Кормление по ночам

Про младенцев обычно говорят: «После полугода их уже не нужно кормить но ночам». Фраза эта настолько бессмысленна, что ее даже трудно опровергнуть. Что значит – «не нужно»? Что за ночь он не умрет от голода? Что бывают младенцы, которые не кормятся по ночам? Что любого отдельно взятого младенца можно отучить кормиться по ночам? Тогда, по той же логике, можно сказать: «Детей не нужно отправлять в школу», «Детям не нужно давать яблоки», «Детям не нужно давать игрушки», «Детям не нужны носки». Ведь ни один ребенок не умер (или даже серьезно не заболел) от того, что не ходил в школу, не ел яблок, не имел игрушек или не носил носки. Миллионы детей без всего этого обходятся. Но кто сказал, что все, что не обязательно, должно быть запрещено? В былые времена узникам в подземельях давали лишь хлеб да воду, но никто не контролировал, ели ли они свой хлеб и пили воду днем или по ночам.

В сущности, нет разницы и между «Детей не нужно кормить по ночам» и «Детей не нужно кормить днем». Какой-нибудь эксперт мог бы написать книгу, в которой объяснял бы бедным родителям, что дети едят днем только «из приобретенной дурной привычки» (естественно – их приучили ассоциировать день с едой!), и советовал бы им диету из четырех обильных кормлений ночью и строгого двенадцатичасового поста днем. Опасно, скажете вы? Не опаснее, чем ночью! И, естественно, у родителей, прилежно прочитавших обе книги и решивших последовать обоим советам сразу, ребенок будет расти очень, очень голодным.

Давайте оставим в стороне тривиальный вопрос, нужно ли ребенку кормиться по ночам или нет, и сосредоточимся на действительно важном моменте: вредит ли кормление по ночам детям и их материям, идет ли оно им, наоборот, на пользу (и поэтому должно быть рекомендовано всем), или же оно ни хорошо и ни плохо и лучше помолчать и предоставить родителям самим выбирать, чего им хочется?

Насколько мне известно, никто, даже самые ярые сторонники ночного поста для детей, всерьез не утверждают, что кормление по ночам детям вредно: оно не вызывает ни рак, ни облысение, ни геморрой, ни расстройство желудка или несварение. Более того, широко признается, что в первые месяцы жизни младенцев можно кормить по ночам. Если бы это было опасно в десять месяцев, разве для всего лишь двухмесячного малыша опасность не была бы еще больше? Похоже, что все ужасы ночного кормления обитают исключительно у нас в головах: подобно тигру-людоеду, единожды отведавшему человеческой крови, младенец, испивший ночью молока, превратится в мамоеда.

Мне неизвестны какие-либо подтверждающие эту теорию доказательства. Не удивлюсь, если носители данного убеждения пересмотрели фильм «Гремлины» – про очаровательных существ, которые, стоило покормить их после полуночи, превращались в кровожадных монстров.

Американский антрополог доктор Мак-Кенна на материале наблюдений за 35 детьми и матерями латиноамериканского происхождения (этнической группы, в которой совместный сон считается полезным) изучил взаимосвязь между совместным сном и частотой ночных кормлений62. Двадцать детей из этой группы обычно постоянно спали со своими матерями, остальные спали отдельно; все находились на грудном вскармливании. Когда детям было 3–4 месяца, матери провели с ними две ночи и лабораторных условиях. Там их снимали на инфракрасную камеру и, чтобы различить фазы сна, записывали основные показатели состояния организма. Вне зависимости от того, как те спали дома, в лаборатории все дети одну ночь спали с матерью, а вторую – отдельно.

Исследователи заметили, что когда дети спали вместе с матерями, они кормились чаще и дольше, чем когда спали отдельно. То есть раздельный сон, по-видимому, затрудняет кормление, и потому его частота снижается. Более того, дети, дома обычно спавшие отдельно, кормились реже (в среднем 3,8 кормления при совместном и 2,3 кормления при раздельном сне), чем те, что до эксперимента спали вместе с матерями (4,7 и 3,3 кормления за ночь соответственно). Иными словами, постоянный раздельный сон, по-видимому, оказал на поведение детей устойчивое влияние, так что даже когда тем предоставлялась возможность спать вместе с матерями, им не удавалось полностью перестроиться.

В предшествовавшие эксперименту две недели матери дома записывали количество ночных кормлений. Интересно, что оно оказалось меньше, чем в лабораторных условиях: 2,4 кормления за ночь при совместном сне (в лаборатории – 4,7) и 1,6 при раздельном (в лаборатории – 2,3). Расхождение можно списать на то, что в незнакомой обстановке лаборатории дети больше нервничали, но обратите внимание на то, что в случае с детьми, которые постоянно спали вместе с матерями (и которые, по идее, должны были нервничать меньше), разница оказалась значительно больше. Возможно, дело было в том, что дома матери сквозь сон не всегда запоминали, сколько раз кормился их ребенок, тогда как в лаборатории камеры безошибочно фиксировали каждое кормление.

 

Что такое младенческая «бессонница»?

Когда младенец подолгу не засыпает либо ночью по нескольку раз просыпается и зовет маму, говорят, что он страдает от «младенческой бессонницы, возникшей в результате усвоенных неверных привычек». В американском Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств (DSM-IV), широко признанной международной системе классификации, заболевания с таким названием нет. Однако там есть «первичная бессонница», основными диагностическими критериями которой выступают «затруднения в засыпании или поддержании сна» и которая вызывает «клинически значимый дистресс или препятствует социальному, профессиональному и иным важным видам функционирования индивида».

Если мой сосед ложится спать и засыпает в десять вечера, а я предпочитаю до полуночи читать книжку, страдаю ли я бессонницей? Конечно, нет, бессонница у меня была бы, если бы я ложился в десять и до полуночи не мог заснуть. Однако когда ребенок предпочитает играть, а не идти спать, про него говорят, что он страдает бессонницей.

Если бы у меня отняли матрас и заставили спать на полу, мне было бы трудно заснуть. Означало бы это, что у меня бессонница? Конечно, нет: верните матрас и глядите, как быстро я на нем усну. Если ребенка разлучили с матерью и ему трудно заснуть, страдает ли он бессонницей? Посмотрите, как быстро он заснет, если вернуть ему мать!

Подлинная бессонница, та, которой страдают взрослые, совсем не похожа на эту, кем-то выдуманную так называемую младенческую бессонницу». Допускаю, что где-то действительно могут быть младенцы, реально страдающие бессонницей, но в большинстве своем мы с вами говорим о детях, которые либо не хотят идти спать, либо хотят, но мы сами лишаем их человеческого контакта, необходимого им для быстрого засыпания. «Клинически значимый дистресс» вызывается не недостатком сна, а недостатком человеческого контакта. Мы сами вызываем его, лишая детей, под действием фальшивых теорий, удовлетворения их основных потребностей.

 

Как научить ребенка спать

Есть взрослые, которые не умеют читать или не знают географии, потому что их никто этому не научил. Но не бывает людей, которые не умеют спать. Спать, есть, дышать, ходить – все это не приобретенные навыки. Мы все рождаемся, уже зная, как спать, есть и дышать, и ходить научаемся по достижении подходящего возраста без посторонней теоретической помощи. Однако мы можем научиться определенным образом регулировать это инстинктивное поведение. Все мы умеем есть, но есть палочками, вилкой или ложкой приходится учиться. Все мы умеем ходить, но танцевать приходится учиться. Все мы умеем дышать, но играть на флейте приходится учиться. Все мы умеем спать, но делать это определенным культурно приемлемым способом (надевать пижаму, ложиться в постель) приходится учиться. Наши доисторические предки, без сомнения, тоже умели спать и не нуждались в том, чтобы их этому учили.

Чем шире пропасть между тем, как мы хотим, чтобы наши дети спали, и тем, что для них естественно, тем больше приходится их этому учить. Научить ребенка спать в пижаме или на кровати проще, чем научить его спать отдельно от матери. Если пустить его к маме, ребенок будет спать в подгузнике, в пижаме, в чем угодно. Ни один ребенок не будет закатывать сцены, лишь бы не спать в пижаме или потому что он хочет спать на улице на подстилке из веточек и листьев (как, скорее всего, и спали наши предки). Никому никогда не приходилось писать книгу, как научить ребенка спать в пижаме. Дети не упрямятся и в том, что они не считают принципиально важным, всегда соглашаются со взрослыми. Но когда мы пытаемся заставить их спать отдельно, мы требуем от них противоречащего их глубочайшим инстинктам, и они этому ох как сопротивляются.

Человек, который не может ходить или дышать, болен. Но человек, который не научился танцевать или играть на флейте – нет, и не сделается больным оттого, что всего этого не умеет. Точно так же и ребенок, который действительно не может спать, заболеет (и действительно весьма опасно, потому что полное лишение сна способно убить за несколько дней). Но ребенок, который не научился спать отдельно, или с куклой, или в кроватке, или когда это удобно его родителям, – не болен, и его неумение делать все это не сделает его больным.

Говорить матери, что если ее ребенок не научится целую ночь спать отдельно от нее, то во взрослом возрасте у него разовьются проблемы со сном, – так же жестоко, абсурдно и ошибочно, как говорить ей, что если он не научится играть на флейте, то во взрослом возрасте у него разовьются проблемы с дыханием.

Конечно, сторонники раздельного сна придерживаются иных взглядов на вопрос обучения. Некоторым кажется, что детей нужно учить спать – эту идею мы уже опровергли, тогда как другие признают, что ребенок сам уже умеет спать, но при этом его нужно приучить спать правильно – то есть так, как этого хотят его родители (при условии, конечно, что родители хотят, чтобы он спал «сам, в своей комнате и всю ночь напролет»; если они хотят чего-то отличного, никакого выбора в этом вопросе им уже не предоставляется).

И наконец, вопрос иногда ставят с ног на голову. При таком подходе нормой, тем, что от рождения уже должны уметь все дети, выставляется отдельный сон, всю ночь напролет и без ночных кормлений. Если дети для того, чтобы заснуть, требуют родителей, зовут их посреди ночи или просят есть, виной тому приобретенные дурные привычки. Приобретены они, как утверждается, через оперантное обусловливание: присутствие родителей или еды служит позитивным подкреплением, учащающим подкрепляемое поведение (пробуждения, плач). Детей необходимо «переучить», чтобы те забыли дурные привычки и приобрели новые, вернулись к «норме».

Однако у этой теории есть несколько слабых мест.

А) Почему детей с «нормальным» поведением так мало, а «приученных» к ненормальному – так много? Во многих культурах широко распространен совместный сон и ночные кормления, и это считается нормой. Однако даже в нашем обществе, где и то и другое считается ненормальной практикой и строго критикуется, большинство родителей умудряется невольно (!) «привить» детям дурные привычки. В процитированном выше исследовании Кьюрелл с коллегами обнаружили, что 6 % детей спали вместе с родителями; но из тех, что спали отдельно, 21 % засыпали в «нерекомендованных» местах, 11 % всю ночь проводили в «нерекомендованных» местах, 64 % детей и 73 % родителей придерживались «нерекомендованного» распорядка сна, 13 % ночью употребляли «ненормальные» жидкости, 46 % вели себя «тревожно», а 51 % просыпались по ночам. Суммарно процент неправильности достиг 279 % – то есть почти по три проступка на каждого младенца. Поневоле задумываешься, был ли в том исследовании хотя бы один ребенок, который во всем бы вел себя правильно. Если младенческая бессонница – это действительно заболевание, то мы имеем худшую эпидемию в истории человечества, больны абсолютно все! И конечно, среди спавших совместно с родителями количество грешников по всем пунктам выходило еще выше.

Б) Почему «нормальное» (спать отдельно) дети так легко забывают, а к «ненормальному» (звать маму) так легко приучаются? Сторонники этой теории хотят сказать, что, не будучи профессиональными педагогами, родители каким-то образом умудряются в сжатые сроки нечаянно обучить своих детей «дурным привычкам», в то время как обучение «правильному» сну требует досконального выполнения точных инструкций («Не применяйте методов, смысл которых вам не объяснили»)15 с ясно определенными целями и методологией, притом снабженных хитрыми схемами, где поминутно расписано, что именно они должны делать. Получается, что нормальные родители – великолепные педагоги, они способны за пару дней научить своего ребенка очень необычному и сложному способу сна. Так почему бы не применить те же методы и не обучить ребенка балету, атомной физике или иностранным языкам? Вы вырастите вундеркинда! Но не логичнее ли было бы предположить, что происходит все как раз наоборот? Разве не потребовалось бы прикладывать огромные усилия для того, чтобы заставить ребенка побороть свои инстинкты, и разве не возвращался бы он к инстинктивному поведению при первой же возможности? Да именно это и происходит. Чтобы заставить ребенка спать отдельно, требуются усилия, специальные методики и прилежание, потому что это противоречит его природе. Но снова приняться звать родителей он может, не успеете вы и глазом моргнуть, потому что для него это естественно.

В) Классический пример оперантного обусловливания – крыса, получающая еду каждый раз, когда она нажимает на рычаг. Согласно представлениям тех, кто верит в ошибочно приобретенные привычки, просыпаться по ночам и звать родителей – все равно что нажимать на рычаг, и если родители приходят – это подкрепление. Однако крысы первый раз нажимают на рычаг ненамеренно, они не знают, для чего он. Думаете, ребенок просыпается по ночам и плачет случайно, подобно крысе, которая бегает по клетке и ненамеренно нажимает на рычаг? Или, может быть, дети все-таки с самого своего рождения предрасположены звать матерей плачем? Звать маму – не приобретенный навык, это инстинктивное поведение.

Более того, крысы нажимают на рычаг, только если за этим следует еда и если они голодны. Если бы вместо еды из отверстия выпадали золотые самородки, крысы бы этот рычаг игнорировали. Подкреплением для крысиного поведения может служить только то, что удовлетворяет их потребности. Мы работаем за деньги, потому что знаем, что на них можно купить еду; крысам подобные сложные схемы недоступны, крысы работают только за еду. Те, кто утверждают, что присутствие матери работает для детей позитивным подкреплением, косвенно признают, что присутствие мамы для него так же необходимо, как для крысы – еда.

Таким образом, блестящий совет «Не подходите к ребенку, когда тот вас зовет, и он перестанет плакать» – это то же самое, что и «Не давайте крысе еду, когда та нажимает на рычаг, и она перестанет это делать».

Вот только проблема в том, что если перестать давать крысе еду, она умрет с голода. А что же дети? Чего вы добьетесь, игнорируя их плач?

Некоторые родители не хотят оставлять своих детей рыдать, но не желают и спать с ними в одной кровати или хотят их от этого отучить. Если так, им, возможно, будет интересно узнать, что есть способы научить ребенка спать, не заставляя его плакать63. Конечно, это не волшебные приемы, и они требуют времени и терпения. Однако помните, что вы учите ребенка не чему-то жизненно для него необходимому, а тому, что нужно вам, для вашего удобства. Вы не делаете ему одолжения, вы просите об одолжении его. И если он его вам сделает, вы должны быть ему за это благодарны. А если нет – что ж, придется вам с этим смириться, ребенок не обязан делать вам одолжения.

 

Привычка, от которой трудно отказаться

В уже цитированном выше исследовании47 видно, что совместный сон зависит от возраста: с родителями спят 3 % детей до года и трех месяцев, но уже 9 % тех, кому от года и трех месяцев до трех лет. Авторы исследования делают из этого следующий вывод:

…Совместный сон – это привычка, и изменить привычку или отучиться от нее чем дальше, тем сложнее.

Если бы совместный сон был привычкой, приобретенным навыком, вывод, несомненно, был бы бесспорным: как и любая другая привычка или приобретенный навык, чем чаще поведение сопровождается позитивным подкреплением, тем чаще оно повторяется и тем сложнее от него отказаться. Девочке четырех лет отучиться чистить зубы каждый день проще, чем сорокалетней женщине. Бросить курить или пить через два месяца после того, как начал, проще, чем через несколько чет. Пожилые люди обычно очень пунктуально следуют своим привычкам, и любая перемена заведенного порядка их расстраивает или сбивает с толку. Мы еще со школы прекрасно помним, как складывать и умножать, потому что делаем это каждый день; но большинство взрослых с большим трудом выведут квадратный корень из числа, потому что с пятнадцати лет этого не делали.

Если ребенку стоит единожды поспать с родителями, чтобы подцепить эту вредную привычку, то за три месяца он уже сделается отъявленным рецидивистом, а после трех лет – неисправимым грешником.

Однако в медицине теории доказываются не рассуждениями, а экспериментальными исследованиями. Чтобы доказать, что детям «отучиться от привычки чем дальше, тем сложнее», нужно пронаблюдать за ними на протяжении долгого времени и посмотреть, бросили они свою привычку или нет. Доктор Кьюрелл с коллегами наблюдали за детьми на протяжении только трех лет; что было с ними дальше – никто не знает. Другие исследователи64, также с легкостью объявлявшие совместный сон дурной привычкой, изучая население сельской части Каталонии, пришли к совсем иным результатам: в возрасте от пяти месяцев до года со своими родителями спали 51 % детей; в возрасте от года и одного месяца до трех лет – 28 %; а в возрасте от трех до семи лет – по-видимому, 0 % (по крайней мере, сами исследователи о таких случаях ничего не пишут). В Америке доктор Розенфельд с коллегами65 также обнаружил, что к возрасту десяти лет количество случаев совместного сна сокращается.

Иными словами, отучиться от этой «привычки» не только не сложно – это происходит само собой! Несмотря на то что родители продолжают закреплять это «приобретенное поведение» позитивным подкреплением (пускают детей спать к себе или приходят к ним, когда те плачут), со временем оно ослабевает, дети плачут по ночам все меньше и меньше и со все большей готовностью спят отдельно. В определенном возрасте ваш сын уже ни за что не согласится спать в вашей кровати. В определен ном возрасте ваша дочь не захочет делить комнату даже со своими братьями и сестрами (и если других комнат в доме нет, это спровоцирует конфликт). Эти факты несовместимы с теорией «приобретенного поведения» и доказывают, что ребенок плачет по ночам и просится к родителям не оттого, что получил позитивное подкрепление, а оттого, что это – инстинктивное для определенного возраста поведение, которое само пройдет, когда придет время.

Между прочим, если от привычек так сложно отучиться, почему же некоторые сторонники недопущения привычки к совместному сну с такой готовностью призывают нас приобретать другие привычки? Например:

Пусть один [из родителей] поднимет игрушку и назовет ее, скажем, Пепе. А затем отдаст дочери со словами: «С этого дня твой друг Пепе всегда будет спать вместе с тобой»15 .

Вам не кажется странным, что другом ребенка должна быть игрушка, а не живой человек, что Пепе должен стать девочке не простым, а лучшим и единственным другом, потому что все остальные друзья (родители ребенка) ее бросили? Мысль выражена предельно ясно: «Он будет всегда спать вместе с тобой». Разве родственники и соседи не начнут судачить? «Она и в 20 будет с этой куклой спать». «Она в первую брачную ночь ее с собой возьмет». Конечно же, не начнут – кому такая глупость придет в голову? Все знают, что ребенок будет какое-то время спать с игрушкой, пока ему это нужно, а потом перестанет. Время, в течение которого ей нужно спать с куклой, примерно совпадает со временем, когда ей нужно спать с мамой, грустной и безжизненной заменой которой выступает кукла.

 

Уходите, пока он не уснул

Оказывается, нельзя позволять ребенку засыпать у вас на руках, или укачивать его в кроватке, или петь ему колыбельную, или сидеть с ним, пока он не уснет. Сторонники этого мифа доходят даже до того, что настаивают: если вдруг ваш ребенок уснул не в своей кроватке (покажите мне родителей, ребенку которых не случалось засыпать в машине!), его необходимо разбудить и уложить на положенное место бодрствующим.

Миф о необходимости засыпать в одиночестве оправдывают поверьем, будто, засыпая, младенцы неким чудесным образом запоминают все, что их окружает. Так что если, проснувшись посреди ночи, ребенок вдруг не увидит все в точности таким же, как было, когда он засыпал, он запаникует и ударится в плач: Ребенок должен ассоциировать сон с набором окружающих предметов, остающихся рядом с ним на всем протяжении ночи: кроваткой, медвежонком и т. п.15

Иными словами, когда ваш ребенок ночью плачет и зовет маму, он делает это чисто автоматически, по привычке, просто потому что видел вас, засыпая. Роль матери может с успехом исполнять плюшевый медведь, и у него есть то преимущество, что он может оставаться с ребенком и утешать его в течение всей ночи, в отличие от вас. Почему – в отличие от вас? Потому что матерям не хочется всю ночь терпеть ребенка, а игрушечным медвежатам это без разницы. Но что если вам хочется его терпеть, хочется быть рядом? Это не имеет значения, извольте делать, что вам специалисты говорят, и точка.

Любопытно, что среди этих окружающих предметов исповедующие данную гипотезу часто упоминают мобиль, висящий над кроваткой, или картинку на стене. То незначительное обстоятельство, что, просыпаясь среди ночи, ребенок оказывается в кромешной темноте и потому ничего этого видеть не может (отчего, согласно этой теории, он должен тут же начать плакать, чтобы кто-нибудь включил ему свет), веры их ничуть не умаляет Что же тогда насчет детей, которые засыпают светлым летним вечером, а просыпаются темной ночью? Или тех, что засыпают под бормотание телевизора, долетающее из соседней комнаты или соседнего дома, а просыпаются в полной тишине? Почему исчезновение некоторых элементов окружающей обстановки ребенка, как видно, ничуть не беспокоит? Быть может, есть разные категории предметов обстановки, быть может, одни для ребенка важнее других?

Проведем эксперимент. Мамы, возьмите своего ребенка с его игрушкой сегодня вечером к себе в кровать. Попросите мужа на цыпочках прокрасться в комнату в первом часу ночи, взять игрушку и пойти спать на другой кровати. А завтра повторите то же самое наоборот: попросите мужа тихонько разбудить вас в час ночи и уходите вместе с ним спать в другую комнату, а ребенка оставьте одного с игрушкой. Думаете, в обеих ситуациях он отреагирует одинаково? Конечно, нет. Если муж заберет игрушку, ребенок даже не пикнет (если только это не Та Самая Игрушка, одна из тех, с которыми дети никогда не расстаются; то, что психологи называют переходным объектом. Такие игрушки всего лишь замещают мать; дети, которых часто обнимают и берут спать с собой, редко заводят себе переходные объекты, потому что в них не нуждаются).

Просыпаясь среди ночи, ребенок плачет и требует вовсе не последний предмет, что он видел, и вообще не предмет – он зовет живого человека. И вовсе даже не любого. Если ваш ребенок уснул на руках у постороннего человека, кого он позовет посреди ночи – его или вас, свою маму?

Есть ли хоть какое-то доказательство того, что дети, которые, засыпая, видят родителей, просыпаются чаще? Единственные исследования, проведенные с целью подтвердить эту гипотезу, – это работы американских ученых доктора Адэра и коллег. В первом своем исследовании66 они обнаружили, что каждый третий девятимесячный младенец засыпал в присутствии родителя. За неделю, предшествовавшую исследованию, дети, засыпавшие одни, за ночь пробуждались три раза, а те, кому необходимо было присутствие взрослого, шесть раз. Ученые предположили, что имеет место причинная взаимосвязь (присутствие взрослого при засыпании заставляет детей просыпаться), однако легко представить себе иные возможные объяснения. Например, учитывая, что педиатры и авторы книг по уходу за детьми, особенно в англоязычных странах, годами убеждали родителей оставлять детей засыпать в кроватках одних, можно предположить, что родители, не следовавшие их советам, наверняка поступали по-своему и в других аспектах воспитания детей. Или же родители чувствовали необходимость оставаться с ребенком именно потому, что тот плохо спал. Или, быть может, они были из тех родителей, что с большей готовностью откликаются на нужды своих детей, и потому ночью чаще прибегали на их плач (критерием пробуждения по ночам, по доктору Адэру, было то, что родителям приходилось вставать и идти успокаивать ребенка; количество пробуждений, на которые не обращали внимания, не подсчитывалось).

Во втором своем исследовании67 те же ученые выдали родителям четырехмесячных младенцев письменную инструкцию оставлять тех засыпать в кроватках одних и даже будить, если те случайно уснут в их присутствии. Спустя девять месяцев родители должны были заполнить такой же, как и в первом исследовании, опросник. Дети из первого исследования выполняли роль контрольной группы. Процент родителей, остававшихся с детьми до того, как те уснут, упал с 33 % до 21 %. Среднее число ночных пробуждений в неделю сократилось с 3,9 % до 2,5 %, а процент детей, пробуждавшихся за неделю семь и более раз, снизился с 27 % до 14 %. Среди детей, участвовавших в этом эксперименте, те, что засыпали одни, просыпались лишь 1,6 раза в неделю, сравните с 6 разами в неделю у тех, кто засыпал в присутствии родителя. Авторы исследования пришли к выводу, что их метод чрезвычайно эффективно снижает количество пробуждений. Однако они никак не объяснили то, каким образом, изменив поведение лишь 12 % родителей, они смогли чрезвычайно эффективно» заставить засыпать самостоятельно на 13 % больше детей (это как если бы они сказали: «Наш антибиотик настолько эффективен, что из двенадцати пациентов выздоровели тринадцать!»).

Удивляет также то, что в первой группе дети, засыпавшие самостоятельно, просыпались 3 раза, а во второй – 1,6 раза, почти вдвое реже. Чем объяснить такое значительное расхождение, если и тех и других якобы укладывали одинаково? Либо число пробуждений колеблется случайно и потому не может считаться значимым показателем (в таком случае какой вообще смысл всего этого исследования?), либо во втором случае родители делали что-то, чего не делали прежде. Мне стало интересно, так что я написал авторам этого исследования и попросил копию инструкции, которую они выдавали участвовавшим в эксперименте родителям. Оказалось, что помимо рекомендации оставлять ребенка засыпать в кроватке одного, в ней также говорилось, что, если ребенок ночью проснется, родители «должны подождать несколько минут» и только затем подходить к нему – на тот случай, если ребенок заснет самостоятельно (Робин X. Адэр, личное письмо, 1992). Можно предположить, что часть родителей следовала обеим рекомендациям, а часть обе их проигнорировала. Родители, позволявшие ребенку засыпать в их присутствии, прибегали к нему, как только тог просыпался. А те, кто оставляли его засыпать самостоятельно, ночью делали вид, что не слышали плача, и не приходили. Учитывая, что за пробуждение считались только те случаи, когда родители приходили к ребенку, вторая рекомендация исследователей искажала результаты эксперимента и вносила ложную связку между оставлением ребенка засыпать в одиночестве и игнорированием плача.

 

Дети, кровати и секс

Говорят, что присутствие в спальне детей мешает интимной жизни их родителей. Но это неправда. Когда дети спят, они спят очень-очень крепко; и когда ребенок спит в постели родителей, его можно взять и ненадолго переложить в кроватку. Конечно, он может внезапно проснуться, но такое может случиться и в отдельной комнате, и если в течение двух минут к нему никто не подойдет, ребенок в любом случае примется кричать изо всех сил. К тому же день не ограничивается вечером, а дом – спальней. Если вы не можете придумать, как вам уединиться, пеняйте не на ребенка.

Экстремальная версия этого мифа гласит, что женщины могут класть детей в свою постель специально как преграду для мужа:

Если в отношениях родителей есть напряженность, совместный сон с ребенком может помочь им избежать конфронтации и интимной близости <…> вместо того чтобы помогать ребенку, вы пользуетесь им для того, чтобы избежать необходимости решать собственные проблемы17 .

Мне подобные замечания кажутся просто оскорбительными. Конечно, у некоторых супружеских пар есть проблемы, но почему эти нехорошие люди, видя ребенка в родительской кровати, думают сразу об этом? Почему никому не приходит в голову утверждать противоположное: «Если в отношениях матери и ребенка есть напряженность, совместный сон с мужем может помочь им избежать конфронтации и близости кормления <.. > и вместо того чтобы помогать мужу, вы пользуетесь им для того, чтобы избежать необходимости решать собственные проблемы»?

Подобное замечание оскорбительно как для матери (автор обвиняет ее в том, что она не любит своего мужа, лишь за то, что она любит ребенка), так и для отца. Если у вас нормальный муж, для того чтобы избежать интимной близости хватает обычного «у меня болит голова». Если бы ваш муж был грубым животным, не принимающим отказа, думаете, его остановило бы присутствие младенца? А даже если бы это было единственным, что защищает женщину от насилия со стороны собственного мужа, кто дал бы нам право не позволять ей отчаянно цепляться за это, последнее средство?

 

Полезный плач

Подумать только, и пульмонологи до сих пор не в курсе! Плач, вполне может статься, – лучшее лечение от хронических бронхитов и астмы! Но я здесь собираюсь говорить вовсе не о плаче и его воздействии на легкие – идее настолько избитой, что Диккенс высмеивал ее еще за сто лет до того, как Штирниман со всей серьезностью возродил эту концепцию. Нет, я хочу обсудить новую, намного более коварную теорию.

Доктор Алета Солтер рекомендует обращаться с детьми с любовью и уважением, почаще их обнимать, спать вместе с ними и кормить грудью. Многие матери, чьим идеям это созвучно, с удовольствием читают ее книги. Однако когда речь заходит о плаче, она позволяет себе несколько более чем спорных утверждений. Во-первых, она приписывает плачу странную выделительную функцию, словно он работает в тандеме с почками68:

Исследования показывают, что «хорошо поплакать» полезно в любом возрасте и что при стрессе слезы восстанавливают химический баланс в организме.

И конечно же, если плач полезен вам, нужно давать поплакать и детям.

Но если ребенок продолжает жаловаться и капризничать даже после того, как мы удовлетворили все его первичные потребности, его нужно взять на руки, обнять и с любовью дать выплакаться.

Я готов согласиться с фразой «удовлетворить все его первичные потребности» (да и не только первичные). Мы действительно не всегда можем сказать, что не так с нашим ребенком, можем перепробовать все, а тот все равно безутешен, и в такие моменты лучше всего обнять ребенка и дать почувствовать, что мы его любим, что мы рядом. Но проблема в том, что доктор Солтер, как представляется, вообще против того, чтобы плачущих детей утешали.

В детстве родители наверняка пытали утешить нас, когда мы плакали. Быть может, давали нам каждый раз игрушку или конфетку или укачивали, думая, что именно этого нам и не хватало.

Она думает, что укачивание, колыбельные, кормление по требованию, развлечения или игры – это все репрессивные меры по недопущению слез и потому – зло. Некоторые матери под влиянием ее теории прекращают утешать своих детей. И когда те – вполне предсказуемо! – начинают плакать еще сильнее, доктор Солтер пытается убедить их в том, что это – хороший знак: наконец-то ребенок выпускает накопившиеся слезы, которые мы своими нежностями подавляли.

Я не верю в эту теорию. Это все та же самая старая идея дать ребенку выплакаться, но только прикрывающаяся новой гипотезой, столь же абсурдной, сколь и та, что плач вентилирует легкие. Доктор Солтер лишает ребенка права слова: если мать думает, что ребенок голоден, она дает ему грудь, чтобы он поел. Но если она думает, что ребенок не голоден, она решает, что тому просто нужно поплакать. Но кто дал ей право решать, голоден ее ребенок или нет, хочет он грудь или хочет поплакать? Предвидя, что у матерей для этого нет объективного основания, доктор Солтер предлагает вернуться к жесткому распорядку кормлений: если ребенок плачет не по расписанию, очевидно, что он «не может» быть голодным. Часы лучше разбираются в потребностях ребенка, чем он сам! По сути она предлагает родителям сказать ребенку: «Если я тебя укачаю, обниму, дам грудь или игрушку, ты перестанешь плакать, но я ничего этого не сделаю, потому что хочу, чтобы ты плакал. Но я всегда готова просто взять тебя на руки, даже если просишь ты меня вовсе не об этом». Мне это кажется абсурдным и жестоким.

Я верю в то, что дети, как и взрослые, плачут, чтобы что-то выразить, чтобы попросить нас о помощи. В норме, когда рядом никого нет, мы плачем или улыбаемся молча. Во всеуслышание мы плачем или смеемся, когда мы в компании, когда нас кто-то может услышать. Дети плачут, чтобы мы что-то сделали, а не чтобы мы стояли и смотрели на них. Если после того, как мы хорошенько поплакали, мы и чувствуем себя лучше, так это не оттого, что мы вывели из организма вредные вещества, а оттого, что плач заставил других что-то предпринять, что нас кто-то утешил, позаботился о нас5.

 

Семья, узкий круг общения

Еще одна модная идея в педагогике – устанавливать детям границы. Этой новой науке посвящены целые книги69. Естественно, устанавливают их ради блага самого же ребенка:

Устанавливая границы, вы помогаете ребенку, даете столь важную ему поддержку, задаете пределы, в которых он может беспрепятственно и безопасно перемещаться.

Конечно, важно задавать детям пределы, ведь иначе это будет полный беспредел. Представляете, какой будет кошмар?

Ребенок, не знающий границ, выцарапает глаза всем своим друзьям, будет есть по 200 конфет в минуту, выпрыгнет с балкона. Ребенок без границ превратится в ужасное, шокирующее, отвратительное существо, которое… ну… э… А откуда мы, собственно, знаем, как он должен выглядеть, если сами мы с такими детьми почему-то никогда не сталкивались?

 

Девочка, которая не знала границ

Марте очень уютно лежать в своей кроватке, но ее зовет мама, и ей придется встать. Ну почему, почему ей нельзя полежать еще полчасика? Или даже еще лучше – зачем вообще идти в школу? Надо, чтобы каждый день были каникулы, каждый день пляж или катание на велосипеде. Нет, еще лучше – на лошади! Если бы у нее была собственная лошадь, она бы давала ей сахар и морковки, скакала бы на ней совсем одна и открывала новые страны. Ну, может, не одна, а с Изабель, Изабель хорошая.

Но мамин голос разрушает все ее фантазии. Хорошо, хорошо, встаю! Как же ей надоело по утрам умываться, ведь вода такая холодная. И мыло воняет ужасно. У Изабель дома мыло пахнет приятно. И платье это она терпеть не может. И кроссовки «Акме» просто ужасные, все остальные девочки носят «Косме», но папа не хочет покупать ей новые, пока она старые не сносит.

Марта уже давно бросила напоминать маме, что она хочет какао с молоком, а не наоборот – мама ведь не понимает, что настоящее какао должно быть черным. Круглые крекеры, ха! Квадратные куда вкуснее. И почему это она должна чистить зубы после завтрака? Все ее подружки чистят только перед сном. Ладно, ладно, хорошо. И паста эта жжет, неужели нельзя купить со вкусом клубники?

В школу Марте нужно надевать рюкзак. И идти туда пешком. Мама не хочет подвозить ее, она говорит, что ради 200 метров машину гонять не будет. Марта останавливается перед витриной магазина игрушек и просит маму купить ей электрический поезд. «Попроси ближе к Рождеству», – говорит мама и оттаскивает ее от витрины. Марта останавливается посмотреть, как собачка писает на стену – мама снова ее оттаскивает. Марта останавливается пошлепать по луже – то же самое, да еще и выговор.

В школе скукотища. Ни встать, когда хочется, ни сесть рядом с Изабель, ни поболтать, ни посмеяться, нужно смотреть на учителя, нужно слушать учителя. Сдайте домашние задания, откройте учебник, возьмите чистый лист бумаги, диктант, сиди прямо, наточи карандаш, не видишь, он затупился? Сделайте упражнение № 30, нарисуйте корову, страницу 42 дочитаем завтра.

– А теперь, Марта, повтори-ка таблицу умножения на 3. С каких это пор трижды шесть будет девятнадцать? Ну-ка, кто подскажет Марте, сколько будет трижды шесть?

– Изабель сказала, что больше с тобой не дружит, потому что ты играла с Соней…

– Ну и скажи ей, что она дура, а я буду играть с кем захочу…

– Так, девочки, что вы там такое важное обсуждаете, что не может подождать до конца урока?

О нет, опять на обед горошек! И дурацкая Изабель не хочет садиться с ней рядом. Гляньте, как она болтает с Аной, специально ей назло! Фу-у, корова…

Дорога от школы домой – просто блеск. От булочной оттаскивают («Никаких шоколадных булочек!»), от игрушек оттаскивают («Никакого электрического поезда!»), от компьютерного магазина оттаскивают («Никаких новых игр!»), от киоска тоже оттаскивают («Никакой жвачки!»).

– Ну все, Марта, ты меня сегодня доведешь!

(Ага, сегодня, вчера, и в любой другой день).

– Прежде чем смотреть телевизор, сделай уроки!

– Немедленно кончай смотреть телевизор, ужин готов!

– Сначала накрой для всех на стол!

– Сколько раз тебе говорить: вымой руки! Ты сама-то их видела?

О нет, опять горошек. Мам, можно мне жареной курочки?.. Что-о-о? Рыба?!

– А шоколадного мусса нет?

– Сначала поешь фруктов.

– Я не хочу фруктов…

– Фрукты полезные.

– А я не хочу…

– Съешь грушу.

– Нет, я не люблю груши… А бананов нет?

– Нет, есть груши или яблоки.

– Нет, я хочу мусс.

– Марта, не дерзи маме!

– Хны-ы-ы!

– Ладно, ладно, вот тебе твой мусс, только не плачь.

Всем стоять! Вызывайте полицию! Видели, видели, что она сделала!? Марта добилась своего! Всего-то и надо было пролить пару слез – и мамочка мгновенно пошла на попятную. Марта – идеальный пример девочки, которая ВСЕГДА добивается своего! Абсолютно испорченный ребенок. А все оттого, что родители не умеют устанавливать ей границы. Они ей позволяют ВСЕ, что она ни попросит. У этой девочки серьезное расстройство поведения.

Ребенок, который видит, что взрослые удовлетворяют любое его желание, как правило, глубоко несчастлив, потому что не может насытиться. Родители, бесконечно балующие своих детей, провоцируют их на все новые и новые требования69 .

Не бойтесь, от того, что Марта «добилась своего», ничего дурного с ней не случится. Наоборот, опыт получения желаемого время от времени, доказательство того, что в жизни хоть что-то тебе подвластно, что ты можешь чего-то добиться, можешь чего-то желать, получать, влиять на других, – все это скорее всего необходимо для развития личности ребенка. Потому что Марта, как и любой другой ребенок, постоянно занимается тем, что слушается и повинуется – не десятки, а сотни раз на дню.

Требуя мусс, Марта учится четко выражать свою точку зрения и требовать к себе уважения; через пару лет она научится делать это без плача и крика, а когда вырастет, мы убедимся в том, что все это – положительные черты характера. Мама показывает, что она ее действительно любит, что она ценит ее как личность и что принимает во внимание то, что та говорит и думает. Она своим примером учит Марту идти на уступки. Конечно, если бы она хотела сделать это по всем правилам, ей следовало бы держать себя с чувством большего собственного достоинства. Вместо того чтобы кричать: «Ладно, ладно, вот тебе твой мусс, только не плачь», она могла бы, не повышая голоса, сказать: «Хорошо, если ты предпочитаешь мусс, можешь съесть мусс».

Должны ли мы вечно поддаваться требованиям собственных детей? Конечно же, нет. Не потому, что это невозможно, а потому, что мы их этим испортим.

Детей, которые не знают границ, не бывает. В жизни и так полно физических преград, над которыми ни дети, ни их родители не властны. Ребенок не может летать, он не может всегда выигрывать у своих друзей и не может помешать дождю испортить выходной на пляже.

Временами вы заставляете его делать что-то или запрещаете делать что-то другое по более чем разумным причинам (по крайней мере, таковыми они кажутся вам самим, у других родителей на этот счет может быть свое мнение): «Ты должен идти в школу», «Ты должен делать уроки», «Ты должен вовремя ужинать», «Ты должен мыть руки перед едой»; «Нельзя есть столько сладкого», «Тебе уже достаточно мороженого», «Мы не можем поехать на лето в Париж», «Эта игровая приставка слишком дорогая», «Я не хочу, чтобы ты столько сидел перед телевизором», «Тебе нельзя выезжать на велосипеде на шоссе, там слишком много машин», «Бросай игрушки, мы идем в гости к бабушке с дедушкой», «Тебе пора купаться», «Подними свою грязную одежду», «Не трогай ручки на плите», «Нет, мы не можем завести в квартире собаку».

Если для счастья и для развития личности и характера ребенку нужны границы, то абсолютно все дети в любой стране, и бедные, и богатые, и в строгости воспитанные, и «испорченные», ежедневно, к вящему своему удовольствию, сталкиваются с сотнями таких ограничений.

Кстати, почему считается, что ограничения нужны ребенку именно для счастья и без них он несчастен? Дети что, действительно настолько чужеродны, настолько не похожи на нас, что их желания и нежелания диаметрально противоположны нашим? На взрослых ограничения обычно оказывают совсем иное действие: они делают нас несчастными (нам не отвечают взаимностью, мы не можем позволить себе отдохнуть за границей, мы должны сидеть на диете без жиров, мы вынуждены жить в тесной квартире, наша команда проиграла матч), тогда как то, чего нам удается добиться или осуществить, делает нас счастливее.

Как может быть правдой утверждение, что нехватка границ делает ребенка несчастливым?

Представьте: вечер четверга; маленький Луис сидит и занимается тем, что, ловко или не очень, вырезает ножницами картинки из старого журнала. Папа говорит ему, что у него отлично получается, и когда мама приходит домой с работы, он с гордостью (и так, чтобы Луис это слышал) говорит ей: «Смотри, как он здорово все вырезал по контуру! Подумать только, какой умница, а ему ведь всего-то два годика!» Вдохновленный такой похвалой, два дня спустя Луис повторяет представление на бис, но, – о ужас, ужас! – мама на него кричит: «Погляди, что ты сделал с журналами, дрянной мальчишка! Этот ребенок меня доведет!» – а папа мигом встает на ее сторону: «Ты очень плохо себя вел, на сегодня больше никакого телевизора!»

Полагаю, что, говоря о том, что для счастья детям нужны четко обозначенные непротиворечивые границы и предсказуемое пространство для действий, люди думают именно о таких эксцессах. Очевидно, что нелегко быть счастливым, если то, за что вчера хвалили (или просто не ругали), завтра спровоцирует крики и наказание.

Но отчего именно несчастен ребенок – от непоследовательности родителей или от того, что они на него кричат? Потому что последовательным с ребенком можно быть по-разному:

• Можно отныне каждый раз, как тот вырезает картинки из журналов, его хвалить.

• Можно отныне каждый раз, как тот вырезает картинки из журналов, на него кричать и наказывать.

В обоих случаях ребенок получает четко обозначенное правило с предсказуемым результатом. По логике некоторых теоретиков, в обоих вариантах маленький Луис будет одинаково счастлив. Но мы-то с вами подозреваем, что в первом случае он будет во сто раз счастливее.

Если же, напротив, мы уберем крики и наказания, тогда непоследовательность родителей уже не покажется нам чем-то таким уж ужасным. Иногда Луис вырезает картинки, и родители прыгают вокруг него от восторга. А иногда он их вырезает, а родители на это ничего не говорят. Иногда, когда он сидит и вырезает, родители мягко и без криков говорят ему: «Ну все, Луис, на сегодня уже достаточно», «Не трогай ножницы, ты порежешься» или «Оставь этот журнал, ты его испортишь». Реакция родителей в этом случае непредсказуема и варьируется от очень позитивной до умеренно негативной. Думаете, это сделает Луиса несчастным? Мне так не кажется. Мне не кажется, что дети настолько хрупки или что мы, их родители, настолько последовательны. Большинство из нас в разных ситуациях реагирует по-разному, в зависимости от настроения, проблем, которые нас в этот момент беспокоят, или от простой случайности; и непоследовательность наша не ограничивается воспитанием детей, но затрагивает многие другие сферы нашей жизни. Способность подстраивать границы под разные ситуации называется гибкостью, а гибкость – это то качество, которому всем нам следовало бы научить своих детей (собственным примером). Неспособность придерживаться заданных границ называется человеческой слабостью, и умение понимать человеческие слабости – это тоже качество, которому нашим детям предстоит научиться.

К тому же границы могут быть сколь угодно жесткими, неизменными, четко обозначенными и последовательными, но ребенку все это будет неочевидно. Он может быть еще слишком неосведомлен или слишком мал, чтобы понять все нюансы ситуации, и наши логичные, рациональные реакции покажутся ему произвольными и абсурдными. Если родители Луиса, так меняющие свое отношение день ото дня, показались вам немного неуравновешенными, не беспокойтесь, они – нормальные. Просто иногда Луис вырезает картинки из старых журналов, а иногда – из брошюр, которые его мама коллекционирует. Иногда он делает это детскими ножничками с тупыми лезвиями и концами, а иногда берет острые портняжные ножницы, которые в некоторых фильмах даже используют как орудие убийства. Иногда он занимается вырезанием во время игр, а иногда – когда пора идти купаться или ужинать. Иногда он вырезает в коридоре, а иногда – в гостиной, засыпая пол обрезками бумаги, да еще и врезаясь в персидский ковер.

Разве не могут его родители реагировать на все эти ситуации по-разному? И какая разница для ребенка, меняются ли границы по прихоти взрослых или неподвижны, если сам он этого понять не в состоянии?

Нет, я не призываю вовсе не устанавливать детям ограничений – по одной простой причине: это было бы невозможно. Я хочу сказать только то, что не нужно устанавливать надуманных границ и границ с подвохом. Если ребенок просит о чем-то, что ему не навредит, не разрушит окружающую среду, на что у нас хватает денег и времени, не говорите ему «нет» лишь ради того, чтобы установить ему границы или приучить его к послушанию.

Если вы отказали ребенку и видите, что его реакция неадекватна, быть может, вы неверно оценили ситуацию, быть может, то, в чем вы ему отказали, для него намного важнее, чем вам казалось? Тогда давайте заново переосмыслим свое решение в свете новых открытий: подхватит ли он ужасную заразу, если помоется завтра, а не сегодня? Наступит ли конец света от того, что мы дождемся конца его любимого мультика и уже после пойдем на прогулку? Замерзнет ли он до смерти, если не наденет кофту?

Если же мы все-таки решим не поддаваться, если ему придется пойти в школу, закончить уроки, немедленно выключить телевизор, сможем ли мы повести себя как старшие, но не во властной манере отдать приказ, а без криков и угроз смириться с его фрустрацией и тем, что он соглашается неохотно, без улыбки до ушей, как послушные мальчики и девочки в фильмах? Известно, что гренадеры Наполеона «роптали, но верно шли за ним»70; даже он не мог заставить их подчиняться, не выказывая недовольства.

С темой границ связано и широко распространенное поверье, что маленькие дети занимаются странным и только им одним свойственным занятием – проверкой запретов на прочность; только им одним, потому что ни один взрослый подобными глупостями, дескать, не занимается.

Представьте, что как-то вечером к вам заходит подруга и говорит: «Ой, какая миленькая вазочка!» Она берет ее, разглядывает, та выскальзывает у нее из рук, и вот уже антикварная фарфоровая ваза (семейная реликвия, бабушкино наследство) разбита на тысячи кусочков. Зачем она это сделала? Проверяла ли она на прочность границы? Если немедленно ее не наказать, она теперь будет бить все вазы, до которых только дотянется, и к тому же примется рисовать на обоях и выкручивать на кухне газ, потому что утратила к вам всякое уважение?

Что за чушь! Вазу она уронила по неосторожности, она очень этим расстроена и безостановочно просит у вас прощения и, несмотря на все ваши уверения, что беспокоиться нечего, в ближайшие несколько лет и близко больше ни к одной вазе не подойдет.

А если на месте подруги оказалась ваша дочь? С какой стати вы станете подозревать ее в каких-то иных мотивах?

В любом случае, разница между подругой и дочерью – в знаниях и опыте. Двухлетняя девочка не знает, что фарфор хрупкий, а пластик – нет; кроме того, она не способна спокойно стоять на месте, а пальцы у нее не такие ловкие. Конечно же, вам придется постепенно научить ее, с чем можно играть, а с чем – нет, и что с хрупкими предметами нужно обращаться осторожно. Но она никогда не подумает: «Давайте проверим, как далеко они мне дадут зайти. Разобью-ка я вазу и посмотрю, сойдет мне это с рук или нет». Это вам хватило ума оставить бесценную вазу там, где до нее может дотянуться двухлетний ребенок. Когда в доме появляются дети, ценные предметы убирают повыше или под замок и не возвращают, пока младшие из детей не научатся вести себя ответственно. А до тех пор у вас есть отличная возможность разложить повсюду все эти ужасные сувениры, которые вам надарили гости и от которых вы никак не можете избавиться.

Что делать, если ваша дочь только что разбила бесценную вазу? Выбирайте один из вариантов:

А) Дать ей по рукам.

Б) Сказать: «Погляди, что ты наделала! Сколько раз тебе говорить быть осторожнее! Ты меня уже достала!»

В) Наказать ее, не взяв гулять в парк.

Г) Сказать: «Мне эта ваза очень нравилась, она была очень ценная, и это все, что у меня оставалось в память о моей бабушке. Я очень расстроилась, и это все твоя вина. Надеюсь, ты довольна».

Д) Сказать: «Ты выплатишь мне половину ее стоимости, так что отныне и до Рождества ты получаешь только половину карманных денег».

Е) Сказать: «Ах, какая жалость, ваза разбилась! С ними нужно быть ужасно осторожными, это не игрушки. Давай скорее подметем осколки».

Ж) Сказать: «Не расстраивайся, это всего лишь старая ваза».

Заметьте, что если бы вазу разбила ваша подруга, соседка или невестка, вы бы, не раздумывая, выбрали последний вариант. Вы бы повторяли и повторяли это, пока та до посинения перед вами извинялась. И знаете, мне кажется, что для восьмилетней девочки это тоже наилучший вариант ответа. Она уже достаточно взрослая, чтобы знать и то, что вазы ценные и обращаться с ними нужно аккуратно, и то, что вы скрываете, как вам досадно, чтобы ее не расстроить. Ей грустно, стыдно, и она все что угодно сделала бы, лишь бы не разбивать ту вазу. Ей не требуется никаких упреков или лекций.

Вариант «Д» среди родителей маленьких детей тоже пользуется популярностью, хотя мне это кажется довольно-таки мелочным. С подруги бы вы денег никогда не спросили и не приняли бы, если бы та сама их стала предлагать, даже если бы ее зарплата это с лихвой позволяла. Как можно требовать денег с несовершеннолетнего ребенка, который даже на мороженое себе заработать не в состоянии?

Если вазу разбила ваша двухлетняя дочь, вариант «Ж» может быть не самым удачным выбором. Она может вам поверить и начать думать, что между разбитой вазой и лопнувшим шариком особой разницы нет. Для этого возраста вполне уважительным, доходчивым и педагогичным представляется вариант «Е». Но все равно держите хрупкие предметы в надежном месте, потому что маленькие дети не всегда все понимают с первого раза.

 

Вседозволенность и боязнь свободы

Бенджамин Спок – автор бестселлера «Ребенок и уход за ним»71, наиболее влиятельной книги по воспитанию детей, с момента первого своего издания в 1945 году разошедшейся миллионами экземпляров. Доктор Спок был также известен как общественный деятель, активно выступал против участия США в войне во Вьетнаме и за ядерное разоружение. Его часто обвиняли в пропаганде вседозволенности – вплоть до того, что тот посчитал необходимым публично опровергнуть подобные обвинения в предисловии к изданию 1985 года:

Обвинение это впервые прозвучало в 1968 году, спустя двадцать два года после выхода первого издания моей книги, и высказал его один видный церковный деятель, резко не одобрявший мои возражения против войны во Вьетнаме. Он заявил, что это именно мой совет давать детям «незамедлительное вознаграждение» привел к тому, что они выросли во взрослых, которым чуждо чувство ответственности, дисциплины и патриотизма. <…> Вы не найдете в моей книге ни слова о незамедлительном вознаграждении.

И это правда, в книге об этом ни слова. Но давайте для начала взглянем на другие его предостережения:

К трем-четырем месяцам неплохо бы уже начать приучать ребенка засыпать в своей кровати без чьего бы то ни было присутствия. <…> Это один из способов предотвратить проблемы со сном в дальнейшем.

<.. > Если же вначале ребенок спит в комнате родителей, то в двух-трехмесячном возрасте уже можно переместить его в другую комнату.

Более того, если ребенок заболел или боится чего-то и хочет всю ночь провести в кровати родителей, доктор Спок помимо обращения к врачу (само такое желание, несомненно, уже указывает на патологию) рекомендует пойти успокоить его в его комнате: «Сядьте поудобнее рядом с его кроваткой и подождите, пока он не заснет».

Можно позволять детям забираться в свою кровать по утрам, чтобы их обняли – «при условии, что это не смущает никого из родителей, возбуждая сексуальные чувства». Причем возбуждение это он приписывает «сексуальному заигрыванию» со стороны детей. Никому это не кажется полным извращением? Первое, что человеку приходит в голову, когда он видит ребенка, забирающегося в кровать к родителям, чтобы поцеловать их или попрыгать на матрасе, – это что родители могут испытать от этого сексуальные чувства, притом по вине самого малыша. И при этом во многих других обыденных, но, на первый взгляд, менее невинных ситуациях никто ничего подобного не подозревает. Вы ни в одной книге не найдете предостережений типа: Можете посетить пляж при условии, что полуголые люди не возбудят у вас сексуальных чувств» или «Конечно, пользоваться общественным транспортом экологичнее, чем автомобилем, но прежде чем спускаться в метро или садиться в автобус, спросите себя: быть может на самом деле вы делаете этого только для того, чтобы к кому-нибудь там прижаться?»

Не очень жалует доктор Спок и тех, кто берет детей на руки и уделяет им слишком много внимания. Он убежден в том, что достаточно делать это, когда вынимаешь ребенка по утрам из кроватки, и что слишком много внимания может испортить младенца.

Все это не слишком-то отличается от того, что пишут другие эксперты – и в прошлом, и сейчас. Отдельный раздел в этой главе я уделил доктору Споку не потому, что он хуже всех прочих, но чтобы развеять миф о том, что он советует относиться к детям как можно мягче, в чем многие родители уверены. Если совет укладывать ребенка спать отдельно и почти никогда но брать его на руки – вседозволенность, что же тогда должно считаться строгостью?

 

Лучше защищать, чем исправлять

Родителям обычно советуют, приняв решение, никогда не идти на попятную. Стоит один раз поддаться ребенку, и потом всю жизнь придется ему поддаваться. Он больше не будет вас уважать. Ни при каких обстоятельствах нельзя прислушиваться к его возражениям или опускаться до того, чтобы оправдывать свое право отдавать приказы.

По логике авторов этого мифа, отец, уступающий закатывающему истерику ребенку, – плохой родитель, слабовольное, жалкое существо, делающее хуже самому же себе, а уж ребенку и подавно, потому что показывает тому, что криками можно добиться своего. Отец, поддающийся на крики ребенка, подобен – с чем бы это сравнить? – работодателю, поддающемуся на требования забастовщиков, или правительству, вступающему в переговоры с демонстрантами.

Нет, конечно же, нет. Работодатели обязаны прислушиваться к справедливым требованиям сотрудников, и правительства обязаны внимать гласу народа, выраженному в освященном законом праве на публичное выражение протеста. Правительство, которое ни разу не поддавалось, ни разу не отменяло своих решений, никогда не вступало в переговоры и не прислушивалось к требованиям демонстрантов, было бы антидемократической неэффективной диктатурой. Во всем мире наибольшей лояльностью и уважением граждан пользуются именно те правительства, которые умеют вести переговоры, прислушиваться к мнению несогласных и идти на компромисс, тогда как наибольшему риску оказаться свергнутыми всегда подвергаются именно наиболее жесткие лидеры, у которых, кажется, всё и всегда под контролем.

Так почему же с детьми все должно быть иначе? Почему то, что в политике считается тиранией и авторитаризмом, в родительстве считается добродетелью?

Фернанд Николай72 со знанием дела описывал, насколько опасно поддаваться на уговоры детей:

– Мам, можно мне абрикос?

– Да что ты такое говоришь, девочка моя! В своем ли ты уме? Ты же еще не выздоровела, и доктор строго-настрого сказал: никаких фруктов. Так что забудь об этом.

Девочка протестует.

– Протестовать бессмысленно! Я же сказала: нет. Ты меня услышала?

Ребенок начинает протестовать громче, и тон матери меняется: она смягчается.

– Но, дорогая моя, ты же не хочешь и дальше продолжать болеть, ведь так? Поверь мне, вреднее фруктов летом ничего нет!

Сцена продолжается, в дело идет шантаж, игра на эмоциях и крики – с обеих сторон; мать соглашается на половину абрикоса, ребенок хочет весь, наконец мать соглашается отдать ей весь абрикос:

– На, держи свой чертов абрикос; ну что, достаточно, или тебе два, три хочется? Да хоть всю корзинку съешь, мне без разницы. Надеюсь, ты лопнешь, и поделом тебе!

Современному глазу ничего не кажется странным? По мне, так сразу несколько моментов: что за болезнь, при которой нельзя есть абрикосы? И что такого в том, чтобы есть фрукты летом? Они что, все лето без фруктов живут?

Автор пытался описать «ужасные» последствия отсутствия дисциплины: мать, которая неспособна поддержать свой авторитет, девочку, которая добивается своего. В наши дни большинство согласилось бы с общей идеей, хотя конкретный пример наверняка выглядел бы ровно наоборот:

– Давай, ешь фрукты, ты же знаешь, доктор сказал, они очень полезные и в них много витаминов.

– Я не хочу!

– Ладно, не хочешь, не ешь. Вот выпадут у тебя все зубы или ослепнешь – поделом тебе будет!

Поскольку две эти матери говорят диаметрально противоположное, как минимум одна из них обязана заблуждаться. Может, они и обе неправы. Но во имя какого принципа морали или педагогики могут эти родители навязывать ребенку свое мнение (даже тогда, когда они неправы), а сам он обязан им подчиняться (даже тогда, когда он прав)? Слепое подчинение старшим могло считаться логичным в XIX веке, но свободные граждане XXI века могли бы стремиться и к чему-то большему.

Мать из первого примера действительно совершает несколько ошибок, но речь вовсе не об уступке дочери. Первой ошибкой (за которую она, кстати, никакой ответственности нести не может, так как это была рекомендация врача) было вообразить, что ребенок может заболеть, если поест фруктов (современные матери совершают противоположную ошибку, также по вине врачей: думают, что дети заболеют, если не будут есть фрукты), вторая ошибка – что она не уступила девочке раньше. Конечно, следовало бы сказать, что она находилась под давлением авторитета врача, который предупредил ее об опасностях употребления в пищу абрикосов. Но в таком случае она вообще не должна была соглашаться. Если вы абсолютно уверены в том, будто что-то всерьез навредит вашему ребенку, нельзя согласиться на это, даже если тот устроит по этому поводу сто истерик. Разве вы позволите ребенку напиться хлорного отбеливателя или прыгнуть с балкона, лишь бы тот перестал плакать? Женщина эта поддалась на требования дочери не в надежде на то, что та, как она от злости выразилась, «лопнет», но именно потому, что знала, что ничего такого не произойдет. В глубине души она знала, что предупреждение о нешуточной опасности поедания фруктов в летнее время года было преувеличением и что риск (даже если таковой и присутствовал) был весьма незначителен. Так к чему же тогда была вся эта морока, если это не было вопросом жизни и смерти, если сам повод в конечном счете был ерундовым? Если вы думаете, что в данном случае можно согласиться с ребенком, делайте это как можно скорее и не провоцируйте споры.

Третьей ее ошибкой было то, что она не смогла сдаться красиво. Что мешало ей, вместо того чтобы опускаться до грубых реплик («Надеюсь, ты лопнешь!») или менее грубого, но от этого, быть может, еще более коварного манипулирования («На, съешь свой абрикос. Но знай, что ты меня очень расстроила и, что главное, разочаровала. Ты очень плохо себя повела»), повести себя чуточку вежливее, выбраться из неприятного положения, но при этом не потерять лицо и не уронить достоинство («Хорошо, вот тебе абрикос. Не знала, что они тебе так нравятся»)?

Фернанд Николай был французским мировым судьей и мыслителем, автором книги «Испорченные дети»72, пользовавшейся в свое время большой популярностью: экземпляр, попавшийся мне, был двенадцатым изданием на испанском языке, переводом двенадцатого издания на французском. В книге не значится дата первого издания, и хотя обложка может указывать на 1940-е годы, сам язык книги оставляет впечатление более раннего текста, ведь в нем не упоминаются ни автомобили, ни радио, ни телевидение, ни аэропланы. Я поискал в Интернете и нашел кое-что об авторе. В каталоге Французской государственной библиотеки значатся пятнадцать его работ, опубликованных в период с 1875 по 1922 год, в том числе три переиздания «Испорченных детей» – от 1890, 1891 и 1907 гг. Указание на то, что это уже двенадцатое по счету издание, содержится в издании от 1891 года.

Г-н Николай утверждает, что его идеи – не просто лично мнение автора, а экспериментально доказанные научные выводы, ведь он собственноручно выписал на одном листке бумаги список известных ему послушных детей, а на другом – список детей испорченных («список же этот был премного пространен и бесконечен») и затем сравнил методы, которые применяли их родители. Он с множеством подробностей и на протяжении нескольких глав описывает траекторию движения по жизни этих дурно воспитанных детей, каковые, по его утверждению, составляют большинство населения Франции обоих полов.

В возрасте трех лет эти дети выказывают «непоколебимое непослушание», «всем в доме заправляет ребенок», ест он только то, что ему хочется. В десять лет «он становится еще нахальнее», «начинает кричать еще громче», и родители, думая, что их ребенок – особенный, не смеют ему ни в чем отказывать. В пятнадцать «первобытная невинность уступает место идиотическому самомнению», он насмехается над невежеством родителей и ведет себя как грубиян. В двадцать «весь дом исполняет прихоти юного господина», он превращается в никчемного негодяя и тунеядца. Став взрослым (то есть старше 20), он являет собой образец «бесполезного мота, праздного и честолюбивого, бессердечного распутника».

В одном абзаце я пересказал содержание свыше 90 страниц, и вся книга от корки до корки – в том же духе. Его описание испорченного трехлетки удивительно напоминает творения наших современников:

В последние несколько лет люди начали замечать у детей склонность делать все, что те захотят. <…> Я часто слышу: «У современных детей ни к чему нет почтения». (Ланжи, 1996)2

И тут-то мы с вами и приходим к самому главному: тому, ради чего я так старался выяснить, в каком же году писал г-н Николай. В последние несколько лет, говорите? Ой ли? Дети, о которых писал Фернанд Николай, – это не наши дети, они наши прабабки и прадеды. Да-да, прабабки и прадеды, которых безнадежно испортили прапрабабки и прапрадеды. И затем прадеды эти испортили ваших дедов, деды – отцов, а отцы выросли в тех самых «бесполезных мотов, праздных и честолюбивых, бессердечных распутников», которые в свою очередь испортили и нас самих. И как вы теперь будете оправдывать все эти мифы («Мы-то своих родителей уважали!», «В прежние-то времена была дисциплина!», «Нам-то все так просто с рук не сходило!»)? Ведь, согласно г-ну Николаю, подавляющее большинство детей были испорченными еще 100 лет назад.

Нет, уступая детям, идя с ними на компромисс, признавая наши ошибки, мы не теряем в их глазах авторитет; наоборот – мы его приобретаем.

Уступая детям, мы их самих учим уступать44 .

Давным-давно, когда мне было 13 или 14, отец отчитал меня ни за что. Ну или я уже не помню, по какому поводу это произошло. Явственно помню я то, что подобная невероятная несправедливость вызвала во мне глубочайшее негодование. Спать я и тот день лег в слезах и с глубоким чувством обиды на отца. К моему изумлению, он пришел пожелать мне спокойной ночи и извинился за свое поведение. Отец извинился перед сыном! Разве не это – кратчайший путь к полной утрате отцовского авторитета, а заодно и сыновнего уважения? Ровно наоборот. В тот момент я простил ему все его прегрешения – и былые, и настоящие, и будущие.

 

Вовремя данная затрещина

Шлепок воспет не одним психологом и педагогом.

В Испании число маленьких детей, подвергающихся насилию со стороны родителей, с 2001 по 2005 год выросло с 2600 в год до 6400 (объясняется это, вероятно, большим числом обращений в полицию, а не обострившейся проблемой). За тот же период от руки родителей погибало от 8 до 16 детей в год. Статистика эта была предоставлена полицией и собрана исследователями из Центра по изучению насилия под покровительством королевы Софии92. Однако цифры эти включают в себя лишь те случаи, которые посчитали достаточно серьезными для вмешательства полиции, и не включают дела, которые рассматривала полиция автономных регионов Страны Басков и Каталонии. В США в 1995 году было зарегистрировано 1185 смертей – прирост немногим более 10 % за 10 лет73. И при этом пары никак не связанных друг с другом убийств, совершенных подростками, достаточно, чтобы поднялась волна истерии («Неужели мы растим монстров?»), словно это дети регулярно издевались над своими родителями. Я слышал по радио выступление одного эксперта: он утверждал, что всему виной вмешательство государства в дела семьи, потому что за год до этого был принят закон, запрещавший бить детей. Вовремя данная затрещина, оказывается, могла предотвратить эти убийства! Восьмилетний ребенок, получив хороший подзатыльник, понимает, что конфликты можно разрешать насилием и что сильному позволено навязывать свою точку зрения слабому. Не вижу, как подобные усвоенные в детстве уроки и этот блестящий пример могут помочь удержать ребенка от убийства.

Давайте разберем конкретный пример. Хайме считает себя хорошим мужем и терпеливым отцом, но иногда он выходит из себя. У Сони очень трудный характер, она никогда не делает, что ей говорят, и вечно спорит. Она «забывает» убрать постель, даже если ей об этом по десять раз напоминаешь. Она привередничает из-за еды; если что-то в тарелке ей не приглянулось, она даже в рот это не возьмет. Выключаешь телевизор – она включает его снова, даже не взглянув на тебя. Она берет деньги из твоего бумажника, даже не спросив. Она вечно влезает в разговор. Стоит ей разозлиться (а случается это часто), она заливается слезами, убегает в комнату и хлопает дверью. Иногда она запирается в ванной; в такие моменты она вообще не слушает никаких аргументов и ничем ее не успокоишь. Однажды, чтобы выгнать ее из ванной, Хайме вообще пришлось выбить дверь. Но особенно его приводит в бешенство, когда она показывает, что ни капли его не уважает. Вот, к примеру, вчера вечером Соня взяла со стола лист бумаги порисовать.

– Я сказал тебе не брать бумагу без разрешения? – говорит Хайме.

– Да кто ты, чтобы мне приказывать?! – возмущается Соня. – Хочу и беру!

– Не смей со мной так разговаривать! – орет Хайме и дает ей затрещину. – Сейчас же извинись.

Но Соня не только не извиняется, она вскакивает и дерзко отвечает:

– Это ты тут должен извиняться!

Хайме снова влепляет ей затрещину.

– Придурок! – орет она и убегает.

Только титаническим усилием воли Хайме заставляет себя не погнаться за нею. В такие моменты лучше всего мысленно считать до десяти. А Соня, конечно же, до конца недели будет под домашним арестом.

Вот такая история из жизни. А теперь представим, что Соне семь лет и Хайме – ее отец. Что скажете о такой ситуации? Разве это не один из тех случаев, когда любой может сорваться? Разве не помогла та затрещина Хайме отвести душу, как это выразительно сформулировал доктор Спок? Как бы в такой ситуации поступили все эти фанатики, запретившие бить детей? Потащили бы отца в суд за то, что он стукнул дочку, которая, между прочим, сама на это напрашивалась? Разве не лучше было бы предоставить семьям самим разрешать подобные конфликты, без постороннего вмешательства? Возможно, вы даже думаете, что пара вовремя данных затрещин – и девочка эта вообще никогда не выросла бы настолько непослушной и дерзкой? Похоже на типичный случай ребенка, испорченного вседозволенностью, ребенка, чьи родители не умеют устанавливать границ, не поддерживают в доме необходимый уровень дисциплины: сегодня они что-то терпят, а завтра из-за того же срываются, и в результате ребенок не знает, что и думать, и глубоко несчастен.

А что если я скажу вам, дорогие мои читатели, что Хайме действительно отец Сони, но лет ей не семь, а семнадцать? Меняет ли это что-нибудь? Перечитайте историю в свете этих новых фактов. Не покажется ли вам, что ей, возможно, уже многовато лет для того, чтобы давать ей затрещины, выключать телевизор или требовать просить разрешения взять банальный лист бумаги? Думаете, прилично отцу выбивать дверь ванной, если там заперлась его взрослая дочь? Не начинает ли вам казаться, что Хайме – домашний тиран, зацикленный на собственном авторитете и агрессивный и что дерзкий ответ дочери логичен и реакцию ее вполне можно понять?

И если так, то что же вас заставило так переменить свое мнение? Давайте-ка задумаемся над тем, по каким критериям мы судим о поведении отца и его дочери. Считаем ли мы, что маленькие дети должны обращаться с вещами взрослых более уважительно, чем подростки, стараться лучше запоминать, безропотно и с улыбкой исполнять просьбы родителей, вести себя покладистее и почтительнее, даже если злятся, прикладывать больше усилий к тому, чтобы сохранять спокойствие, не плакать и не закатывать скандалов? Закон подобных требований к несовершеннолетним не предъявляет. Наоборот: чем ребенок младше, тем меньше ответственности за ним признают судьи и тем снисходительнее их приговор (если до такого вообще доходит). Кто же прав – «вмешивающееся в дела семьи» государство, которое не считает ребенка ответственным за свои действия, или «здравомыслящий и благоразумный» отец, исправляющий поведение своего ребенка, пока тот еще юн? Быть может, вместо соцработников, педагогов, судов по делам несовершеннолетних и исправительных заведений для несовершеннолетних правонарушителей нужно завести колонии строгого режима и вернуть пытки для малолетних преступников?

Но остается последний, еще менее комфортный вариант. Что если я вам скажу, что Соне 27 и что Хайме на самом деле – ее муж? Нет, я не передергиваю. Перечитайте мою историю и убедитесь, что я нигде не утверждал, что Соня приходится ему дочерью. Думаете, нормально для мужа выключать телевизор посреди ее передачи, «потому что ей уже достаточно», или приказывать жене убрать постель, или заставлять есть все, что он и дает, или запрещать брать бумагу со стола, или давать ей затрещины? Кажется ли вам по-прежнему, что Хайме – хороший муж и это у Сони трудный характер, что это она его провоцирует на вспышки гнева? Разве муж не вправе исправлять и формировать характер своей жены – при необходимости наказаниями («жестокость из милосердия»)? Разве она сама перед алтарем не обещала уважать и слушаться мужа? Можно ли государству вмешиваться в сугубо частное дело?

Так отчего же, когда вы впервые прочли эту историю, вы решили, что Соня – ребенок? А оттого, что Хайме кричал на нее и бил. Подсознательно вы подумали: «Если он так с ней обращается, должно быть, она – его дочь». Нам и в голову не приходит, что она может быть взрослым человеком – точно так же, как, видя в газете заголовок «Расисты напали на прохожего», мы не подумаем, что жертвой мог быть швед.

Насилие кажется нам более приемлемым, если жертва – ребенок, и чем он младше – тем нам легче.

Давайте разберем другой пример. Продуктовый магазин; Педро – шесть лет, он просит жвачку. Майте делает вид, что не слышит его. Педро настаивает:

– Можно мне жвачку, пожалуйста?

– Нет.

– Но я хочу жвачку!

– Я же сказала: нет!

– Я хочу жвачку!

– Ты мне на нервы действуешь! Сколько раз говорить: не будет тебе никакой жвачки! – кричит Майте, хватает ребенка руку и тащит его к выходу.

Кому такая сцена не знакома! Легко представить, как мать в такой ситуации выходит из себя.

Но что если Майте – не мама Педро? Что если мама Педро – вы, дорогая моя читательница? Вы дали сыну денег на жвачку и отправили в магазин (он прямо в вашем доме, на первом этаже), а Майте, работница магазина, вот так с ним там обошлась. Разве вы не нажалуетесь на нее? Да вы вообще больше в этот магазин ни ногой!

Мы с большей готовностью терпим насилие по отношению к ребенку, когда агрессор – родитель или учитель, чем когда это посторонний. Более того, постороннему вы вообще никогда не позволите подойти к вашему ребенку на улице и ударить.

Ну а сам ребенок, какое насилие будет терпеть с большей готовностью он? Затрещина от незнакомого человека – это больно и страшно. Но от родных папы и мамы! Это не только боль и страх, это еще и шок, смятение, чувство, что вас предали, и чувство вины (да-да, вины; вам это может показаться невероятным, но дети склонны думать, что если им влетело, значит, они в чем-то виноваты; так думают даже те, кого избивают родители-алкоголики). Посторонние причиняют только физическую боль, родители – еще и боль душевную.

Теперь представьте, что ваш десятилетний сын подрался в школе. Сначала один другого пихнул, потом тот его толкнул, пара оскорблений – и вот они уже катаются по полу. Итог: слезы, испачканная одежда, поцарапанная коленка. Пойдете ли вы в школу писать жалобу или попытаетесь поговорить с родителями агрессора, а то и с ним самим? Скорее всего, нет, если только это не очередной случай в череде конфликтов или если сын не сильно пострадал. В конце концов, мальчишки всегда останутся мальчишками. К тому же многие отцы – и немало матерей в придачу – в такой ситуации посоветуют ребенку перестать вести себя как маленький мальчик и дать хулиганам сдачи.

Ой, погодите – я что, сказал «десятилетний сын»? Я имел в виду – тридцатилетний муж! Он поругался с коллегой по работе, и тот его отправил в нокаут, а приятели все хохотали и подначивали их: «Давай, врежь ему!» Есть разница?

Конечно, есть. Подобное поведение мы считаем неприемлемым. И конфликту такому, для того чтобы считаться неприемлемым, даже не требуется быть неединичным или закончиться сломанными костями. Вас и за меньшее по судам затаскают. Когда один взрослый подает на другого в суд за нападение, это не считается трусостью, это считается отстаиванием своих прав. И при этом дети обязаны молчать и никому ничего не говорить – ну прямо как в мафии, а тех, кто жалуется взрослым, сверстники – и даже учителя – в лучшем случае презирают74.

Мы можем выдумать сотни оправданий, но факт остается фактом: наше общество осуждает любое насилие, кроме насилия по отношению к детям. Если жертва – ребенок, а агрессор – другой ребенок, учитель или тем более родитель, мы регулярно терпим, а иногда даже и приветствуем невероятное число актов насилия. Американский социолог Дэвид Финкельхор, подробно исследовавший насилие в семье, приводит три основные причины, по которым жертвами насилия так часто становятся дети75:

1. Дети слабы и зависят от родителей.

2. Закон недостаточно защищает детей, а общество не осуждает акты агрессии по отношению к ним.

3. Дети не выбирают круг общения: они не могут по желанию сменить родителей, школу или район.

Хочу ли я сказать, что никогда, ни при каких условиях нельзя бить ребенка? Да, именно это я и хочу сказать. Как же тогда поддерживать дисциплину в доме? А вы представьте, что ваш ребенок продолжает вести себя точно так же, но он уже на пятнадцать лет старше. Вы уже больше не сможете его ударить, потому что он стал сильнее вас (и это, давайте будем честны сами с собой, – главная причина, по которой с возрастом мальчиков перестают наказывать). Так как же вы тогда будете разрешать конфликты? Начинайте готовиться заранее.

Я согласен с доктором Споком71, когда он говорит о том, что некоторые родители прибегают к еще более вредоносным формам насилия – унижению, постоянным крикам, насмешкам или издевкам. Как и во многих других случаях, тут все относительно, и ежедневно оскорблять ребенка или насмехаться над ним, может быть, хуже, чем время от времени дать ему легкий подзатыльник. Но для меня это – не оправдание подзатыльников.

Должна ли полиция арестовывать родителей, которые бьют своих детей? Или, мысля глобальнее, плохи ли те родители, что бьют своих детей иногда, или только те, что бьют их часто? Будет ли мой ребенок всю жизнь страдать от психологической травмы из-за того, что однажды двенадцать лет назад я вышел из себя и ударил его?

Конечно, полиция и суды должны вмешиваться там, где речь идет о серьезном насилии и жестокости; чуть менее серьезные случаи должны быть юрисдикцией психиатров и соцработников. Но неправдой было бы и утверждать, что бывают родители, которые ни разу в жизни не поднимали на своего ребенка руки или голоса.

Супруги, родственники, друзья и коллеги тоже иногда (а может быть, и часто) не на шутку ругаются, оскорбляют или высмеивают друг друга и даже доходят до рукоприкладства, но при этом умудряются затем мириться и мирно жить дальше. Несомненно, во многих случаях незначительного насилия как в семье, так и за ее пределами вмешательство полиции и судебной системы лишь усугубит конфликт и осложнит примирение.

По моему мнению, насилие в отношении детей отличает от любых других форм насилия именно то обстоятельство, что общество его оправдывает, и это я считаю невыразимым позором. Значительная часть населения, а также бесчисленные эксперты и интеллектуалы, во всем остальном образованные, добрые и снисходительные люди, по-прежнему утверждают, что своевременная затрещина не только допустима, но и желательна, что это полезный «педагогический» инструмент, которым мы помогаем жертве исправиться. Пострадавшему говорят: «Это для твоего же собственного блага» или даже – вершина бесстыдства – «Мне самому это больнее, чем тебе». Никто – ну или, по крайней мере, никто из жителей современных демократических стран – не посмел бы подобным образом оправдывать насилие по отношению к взрослому человеку.

Не нужно, подобно журналистам, искать экстремальные примеры с ожогами от сигарет и сломанными костями. Детей ежедневно бьют за то, что те спорят со взрослыми, на них кричат, высмеивают или оскорбляют за совершенно невинные поступки, наказывают за случайности или ненамеренные ошибки, часами держат взаперти в своих комнатах, не разрешают гулять на свежем воздухе или играть. И все это – в соответствии с неписаными законами и правилами, нормами, задним числом выдуманными и примененными полицейскими, свидетелями, судьями и палачами в одном лице, без стенограмм судебных заседаний, адвокатов и без возможности обжаловать приговор (возражения обычно приводят лишь к большей его строгости). Происходи все это не дома, а в тюрьмах, будь все эти жертвы не детьми, а преступниками и террористами, их жалобами уже давно занимался бы парламент.

Я предлагаю положить конец самооправданиям, то есть перестать думать о том, как мы поступаем, а начать поступать так, как мы думаем.

Если мы срываемся на ребенка, давайте поступать точно так же, как мы поступили бы, будь на его месте коллега или наш взрослый родственник:

• Стараться, чтобы это больше не повторялось.

• Признавать, что мы поступили плохо, и стыдиться этого.

• Просить прощения.

 

Специалист по битью детей

Я не мог закончить эту главу, не рассмотрев аргументы тех, кто выступает в защиту шлепков. Есть традиционные аргументы, которые цитирует Миллер35:

Удары, наносимые ребенку, обязаны быть не просто шуточными, но должны являть ему, что вы – его господин. <..> Однако вы должны с особым прилежанием следить за тем, чтобы во время порки вы не дозволяли гневу возобладать над вами. Ибо ребенок достаточно проницателен, чтобы узреть вашу слабость и принять за следствие гнева то, что ему должно считать свершением над ним правосудия. (Дж. Г. Крюгер, 1752)

Среди современных мне писателей никто, на мой взгляд, не сравнится по силе убеждения с Кристофером Грином, австралийцем, эмигрировавшим из Северной Ирландии, автором книги «Как обуздать младенца»76.

Труд свой г-н Грин начинает с уверения в том, что он «ни в коем случае не одобряет избиения, чрезмерного насилия или издевательств над детьми». Далее он обвиняет «отдельных деятелей, лоббирующих запрет на телесные наказания», в том, что те

…Пользуются своим положением и неправильной информацией, с тем чтобы понапрасну пугать хороших родителей, большинство из которых не имеет ничего против того, чтобы иногда давать своим детям подзатыльник.

Неясно, хороши ли эти родители, несмотря на то, что иногда дают детям подзатыльник, или благодаря этому. Поразительно, как автор разворачивает ситуацию на 180 градусов: виноваты теперь не отцы, дающие детям подзатыльники, а те неправильно информированные лоббисты, кто бедных родителей (вот, оказывается, кто тут жертвы!) понапрасну пугает. А может, вовремя испугать родителей – полезно для их воспитания?

Автор разбирает несколько примеров неверного использования телесных наказаний: когда родителям не хватает последовательности (их мучает совесть, и они поддаются); когда они терпят до последнего (терпят целую череду поводов и затем срываются из-за какой-то мелочи); когда есть шанс, что ребенок даст сдачи; когда ребенку все равно:

Некоторые дети уже в юном возрасте проявляют недюжинные сценические дарования. Получая подзатыльник, они мужественно стоят, как Рэмбо на допросе, упорно глядят вам прямо в глаза и высокомерно заявляют, что им не больно. Конечно же, им больно, но они знают, что своим упрямым ответом они взбесят родителя; это их способ наказать взрослого, который посмел прикоснуться к столь важной персоне.

Речь идет о детях в возрасте до четырех лет. В этом возрасте (и даже старше) дети на получаемый иногда подзатыльник реагируют шоком, фрустрацией и безудержными слезами. Ребенка, который сдерживает слезы и заявляет, что ему не больно, должно быть, уже предварительно «закалили» десятками подзатыльников. И вновь виноватой оказывается сама жертва, ребенок, которого ударили, – он высокомерен, он актерствует, он считает себя важнее всех, он «наказывает» взрослого.

Должны ли мы из этого сделать вывод, что отец, регулярно бьющий своего трехлетнего ребенка – не пренебрегающий своим ребенком лживый или спесивый тип, а, наоборот, добрый, искренний и смиренный родитель?

Если вы терпите, когда вам достается, – вы притворяетесь; но берегитесь: если вы все-таки плачете, доктор Грин видит вас насквозь – вы манипулируете обидчиком:

«Каждый раз, стоит мне повысить голос, он заливается ручьями слез». Знакомая ситуация, когда правильное и соразмерное взыскание оборачивается против самих же родителей, так что это они оказываются наказанными, смущенными и виноватыми. <…>

Они знают, что противопоставить им нечего, так что используют слезы как козырь против вас.

Слово «козырь» не может передать всего великодушия доктора Грина по отношению к детям – ведь употребленный им английский глагол to trump означает не только «использовать козырь», но и «сфабриковать, обмануть». Так что, дорогие читатели, если отец бьет вас, не плачьте слишком сильно (не то он почувствует себя виноватым), но и не сдерживайте слезы (потому что это приведет к тому же пагубному результату). Хорошие дети, которые всегда стараются уберечь родителей от психологической травмы, в ответ на побои должны тихонько, но недолго поплакать и тем выразить, что они всецело понимают их озабоченность и стремление вернуть собственное чадо на путь истинный.

А дальше доктор Грин объясняет, как нужно правильно шлепать детей. Да, любезный читатель, в Испании (и в иных цивилизованных странах) издаются руководства о том, как бить детей, и книги эти не запрещают к продаже, а авторов их не предают публичному осуждению. Можете себе представить, какой скандал поднялся бы, если бы вышло служебное руководство для полицейских «Как обуздать подозреваемого», где объяснялось бы, как правильно бить заключенных? Доктор Грин утверждает, что лучше всего шлепать маленьких, двухлетних детей и что удар по попе оказывает незамедлительное воздействие, устанавливает четкие границы, предотвращает эскалацию конфликта, выводит ситуацию из тупика и вообще это – крайне удобный способ отучить ребенка делать что-либо опасное.

Например: ребенок лезет через перила балкона. Что может отучить его от этого лучше, чем, как выражается доктор Грин, «крепкая затрещина»? У меня есть с десяток предложений! Во-первых, ребенок двух-трех лет не сможет влезть на балконные перила, если только не допустить ряд упущений в безопасности: на балконе не должно быть горшков с цветами, по которым можно взбираться, перила с горизонтальными перекладинами давно следует запретить законодательно, а ребенка в таком возрасте вообще нельзя оставлять на балконе одного. Стоит на секунду отвлечься – ребенок уже карабкается по перилам. Ударив его в такой ситуации, мы его не «учим» – мы наказываем его за то, в чем явно виноваты мы сами. Однако все мы – люди, и людям свойственно ошибаться, так что рано или поздно ребенок угодит в опасную ситуацию, когда мы не смотрим: на балконе ли, переходя ли улицу, в кухне или же просто сунув пальцы в розетку. Очевидно, что в таком случае недостаточно будет просто сказать: «Дорогой, ну нельзя же трогать плиту!» Но логичной, естественной реакции родителей в подобной ситуации – с самым серьезным видом закричать, чтобы тот немедленно остановился, сказать, что кухня – это «ай-ай-ай», и быстро выставить его оттуда, захлопнув дверь, – обычно достаточно, чтобы любой не приученный к шлепкам ребенок тут же разразился слезами. И если ему уже достаточно лет (скажем, четыре), этой реакции хватит для того, чтобы он больше никогда уже не трогал ручки на плите. Если же ребенку полтора года, вам лучше следить за ним в оба, потому что – шлепайте его, не шлепайте – он наверняка еще не может понять, что газовая плита – это опасно.

Другой специалист по битью детей – на этот раз испанец, доктор Кастельс – по профессии детский психиатр77. Он среди прочего предлагает для шлепков поистине оригинальное применение:

Когда ваш ребенок принимается безутешно плакать без причины, лучше ему ее предоставить – к примеру, хорошенько шлепнув его по попе.

Плачут ли дети без причины? Вот вы, дорогие мои читатели, плакали когда-нибудь без причины? Ребенок плачет, потому что ему холодно, хочется есть, больно, он устал, раздосадован или зол, но в любом случае он плачет из-за чего-то. Ближе всего к плачу без причины люди подходят, когда у них депрессивное расстройство личности, и насколько мне известно, от депрессии взрослых лечат вовсе не шлепками. Но на всякий случай, если у меня когда-нибудь будет депрессия, клинику одного психиатра я буду обходить стороной.

Родителям предлагают не обращать внимания на слезы детей или ругать за них, не пытаться их успокоить, утешить, обнять, выслушать, узнать, в чем дело, или хотя бы побыть рядом с ними. К чему беспокоиться о детских страданиях, к чему пытаться разделить их бремя, когда намного проще шлепнуть ребенка, и все тут же станут счастливы.

Если сын не желает учиться, потому что это вы его заставляете, если он плачет, дабы бросить вам вызов, если он вредит вам назло – короче, если он настаивает, чтобы все было по его воле, выпорите его как следует, пока он не возопит: «О, нет, папа, умоляю вас, нет!» (Крюгер, цит. по Миллер)35 .

Тем, кто предпочитает иной, более трудный путь – использовать слова, а не шлепки, по нраву придется другая, весьма отличная от вышеуказанных книга, авторы которой, Кьюбелс и Рикарт, по профессии – педиатр и детский психолог соответственно44. Начинают они с базовой предпосылки:

Забудьте о шаблонном утверждении, что если ребенок плачет, значит, ему этого хочется. Чтобы плакать, нужно сначала что-то испытать.

Кстати, любопытно, что сторонники телесных наказаний нередко ощущают необходимость отстаивать свое доброе имя:

Позвольте мне прежде всего однозначно заявить, что я не испытываю энтузиазма по поводу телесных наказаний (Грин)76 .

Сказав это, мы не хотели бы, чтобы у читателей создалось впечатление, будто мы садисты и убежденные сторонники избиения младенцев (Кастельс)77 .

Боже упаси! Нам бы такое и в голову не пришло. Одной из ужасных черт насилия по отношению к детям является то, с какой легкостью оно передается из поколения в поколение. Кастельс сам ясно это описывает (потому что факт этот ученым прекрасно известен, и ни один психиатр не может тешить себя по этому поводу иллюзиями):

Равным образом, нам известно, что многие родители ревностно пропагандируют телесные наказания, потому что сами регулярно подвергались им в детстве77 .

Да, люди, с которыми в детстве обращались дурно, сами становятся агрессивными родителями. Этот порочный круг упрочивают сразу несколько факторов. С одной стороны, ребенок вырастает, не зная, что можно поступать как-то иначе, что это – не единственный возможный способ воспитания. Ему в наследство остаются вырастающие из насилия, которому он подвергался, психологические проблемы, такие как агрессия и неспособность к сопереживанию чужим страданиям. Но также – что, возможно, важнее прочего – ребенок испытывает потребность оправдывать своих родителей. Дети до безумия любят своих мам и пап и чувствуют, что должны их защищать35. Все, что ни делали мои родители, было к лучшему. Если я не бью своих детей, это все равно как если бы я говорил родителям, что они были неправы, когда били меня. Буквально на следующей же странице доктор Кастельс как преданный сын своих родителей совершает ту самую ошибку, которую только что приписывал другим:

Все мы – или подавляющее большинство – время от времени получали от родителей оглушительную оплеуху-две, и, что любопытно, теперь, когда родители уже больше не рядом и не могут продолжать одаривать нас ими, мы вспоминаем эти оплеухи с любовью и ностальгией77 .

Чувство это задолго до него выразил в своем прекрасном описании грустящего юного барона Сигоньяка («Капитан Фракасс») Теофиль Готье:

Отец, которого он все же искренне оплакивал, выражал свое внимание пинками под зад и приказами высечь мальчика. Теперь же скука так одолевала молодого барона, что он только порадовался бы, если бы отец вновь поучил его на свой лад, потому что отцовские колотушки, которые сын вспоминал, умиляясь до слез, – это тоже вид общения…

Ну конечно, вид общения. Детям так отчаянно не хватает контакта и внимания со стороны родителей, что за неимением лучшего они и насилие примут за доказательство любви. Некоторые дети, которые не могут нормальным путем получить достаточно «здорового» внимания, добиваются его ненормальными, патологическими способами. Это те самые дурные, непослушные дети, которые, кажется, сами напрашиваются. Некоторые родители, поря их, объясняют: «Ты сам напросился». Думаете, стал бы ребенок просить о порке, если бы мог или знал, что можно просить о чем-то другом, если бы чувствовал, что способен принять от родителей что-либо иное, если бы (в наиболее запущенных случаях) вообще догадывался, что существуют иные формы общения родителей и детей?

Я тоже надеюсь, что мои дети однажды будут вспоминать обо мне со слезами на глазах или с нежностью. Но я надеюсь, что не за пинок или затрещину. А какое неизгладимое воспоминание о себе хотите оставить в памяти собственных детей вы?

 

Награды и наказания

Многие противники порки продолжают отстаивать иные формы наказания: лишение привилегий (никакого пудинга, никакого телевизора), наказание методом «естественных последствий» («Если не будешь хорошо обращаться с игрушками, я их у тебя заберу»). Родители в Америке вообще, по-видимому, помешаны на наказаниях – по крайней мере, когда смотришь их комедии, с удивлением замечаешь, как подростки, уже почти взрослые мужчины, как само собой разумеющееся, говорят: «Знаю, я плохо себя вел: теперь меня две недели не выпустят из дома».

Я не считаю, что детям для того, чтобы чему-то научиться, необходимы наказания, точно так же, как не нужны они и нам, взрослым. Дети хотят, чтобы родители были счастливы, и изо всех сил стремятся к этому (хотя иногда и не знают, как этого добиться). Ребенок, который знает, что провинился, без всякого наказания постарается больше так не делать. А если не знает – достаточно ему это объяснить. Если он с вами не согласен, если он действительно уверен в том, что он прав, наказанием его передумать не заставишь. Напротив, это разозлит его и унизит, и он при первой же возможности снова поступит так же. Максимум, чему можно научить наказанием, – так это тому, что определенные вещи нужно делать тайком, чтобы не поймали. Это не совестью называется, а откровенным лицемерием.

Ничто не мешает воспитать ребенка без наказаний и без угроз наказания.

Награды я тоже недолюбливаю. Конечно, это совсем другое дело. Естественно, любой ребенок предпочтет получить сотню наград, чем одно наказание.

Но как-то раз одна женщина спросила меня: «Как предложить сыну награду так, чтобы это не выглядело шантажом?» И я задумался. Действительно, награды подозрительно напоминают шантаж. «Принесешь из школы хорошие отметки, куплю тебе игровую приставку» ничем не отличается от «Не принесешь из школы хорошие отметки, не куплю тебе игровую приставку».

На самом деле для ребенка нет награды выше одобрения родителей (и нет наказания хуже их неодобрения), и в этом смысле награда – естественный и неизбежный фактор воспитания. Нельзя не похвалить ребенка за успехи в школе, или за чудные рисунки, или за то, что он помогает накрыть на стол. А если он вырывает страницы из энциклопедии или бьет младшего, нельзя не выразить своего неодобрения; даже если мы постараемся не кричать, ребенок все равно поймет, что что-то не так, что-то делать было не нужно.

Я не предлагаю использовать одобрение как инструмент манипуляции ребенком. Когда я говорю дочери, что она написала хорошее сочинение, я не думаю: «Мое одобрение послужит позитивным подкреплением желательного поведения» или «Оно поощрит ее творческие задатки». Я просто думаю, какое хорошее она написала сочинение!

Также не следует смешивать одобрение и любовь. Мы можем одобрять или не одобрять то, что делают дети, но мы не должны от этого любить их сильнее или меньше. Конечно же, мы никогда не должны говорить (или думать): «Я тебя не люблю, потому что ты плохо себя вел» (увы, мы часто говорим подобные вещи, даже если на самом деле так не думаем). Но равно опасно и говорить: «Я люблю тебя, потому что ты так хорошо себя ведешь», потому что это, скорее всего, тоже неправда. Если вы безусловно любите своих детей, зачем это скрывать, зачем заставлять их думать, что у вашей любви есть условия?

Но независимо от одобрения, сознательное и намеренное использование наград и посулов, с тем чтобы влиять на поведение своих детей, имеет, на мой взгляд, два гигантских минуса:

• Природа награды. «Если принесешь из школы хорошие отметки, летом поедем на море». А если не принесет – просидите все лето дома? «Если уберешься в своей комнате, куплю тебе пакетик конфет». Но разве конфеты не вредны для зубов? Как можно давать ребенку в награду то, что, как мы знаем, для него вредно? А через пятнадцать лет чем вы будете его награждать – сигаретами, алкоголем? «Если поможешь мне вытереть пыль, куплю тебе новую книжку». Но разве ему и так не на пользу чтение? Чем можно оправдать нежелание покупать ребенку книгу? Все то же применимо и к любым другим возможным наградам. Все, что вы можете дать и даете ребенку, вы даете ему из любви, бескорыстно, без условий. И вы не хотите превратиться в озабоченного потребителя, заваливая ребенка бессмысленными и бесполезными призами.

• Корысть. Награда ставит под сомнение и принижает саму этическую природу хорошего поступка. Я вожу детей гулять в парк, потому что знаю, что им нравится бегать по траве, потому что мне нравится смотреть на них, потому что я целыми днями сижу на работе, а они – в школе, и в выходные мне хочется побыть вместе с ними. Так стану ли я все портить, говоря: «Поскольку вы хорошо себя вели, я схожу с вами в парк»? К чему скрывать свою любовь, к чему притворяться, что действуешь из корыстных побуждений, как начальник, предлагающий рабочим материальное поощрение, чтобы увели-чить производительность труда? Моя дочка очень мило играла со своим двоюродным братиком, присматривала за ним, разрешала играть со своими игрушками. Она сделала это из любви, потому что она любит своего кузена и ей нравится, когда тот радуется; ее распирает от гордости, что она ведет себя правильно. Но если бы вчера я ей сказал: «Если присмотришь за своим двоюродным братиком, я куплю тебе новую компьютерную игру», испытывала бы она то же чувство гордости? Присматривала бы она за братиком из любви или же терпела бы его ради денег? Теперь и она сомневается в собственных мотивах – все потому, что первым усомнился в них я.

Награда – это не шаг вперед к успешному взрослению, это шаг назад от подлинной щедрости, бескорыстной и безусловной.

Вот почему я очень внимательно слежу за своими словами. «Если доделаешь уроки, возьму тебя в кино» звучит как условие, как шантаж; я предпочитаю говорить: «Вечером мы идем в кино, так что поторапливайся и доделывай свои уроки».

 

Надуманные проблемы

Опросник детского поведения Эйберг (ECBI) – это руководство по диагностике поведенческих проблем у детей78, в котором родителей просят оценить поведение своих детей в 36 разных сферах, например: «Ребенок не умеет вести себя за столом», «Скулит», «Отказывается слушаться без угрозы наказания» и т. п.

Отцы и матери должны оценить, как часто вытворяет их ребенок эти непотребства («Никогда», «Редко», «Иногда», «Часто», «Всегда»), а также написать, считают ли они у своего ребенка подобное поведение проблемой. Если родители отмечают тринадцать и более проблем, считается, что ребенок страдает расстройством поведения. Именно таким образом ученые, исследовавшие население севера Испании, определили, что 17 % всех детей в возрасте от двух до тринадцати лет страдают поведенческими расстройствами и что опросник очень помогает педиатрам в их клинической практике. В теории «поведенческое расстройство» – это психическое заболевание, требующее вмешательства специалистов. Однако сомнительно, чтобы в Испании нашлось достаточно квалифицированных психиатров, чтобы присматривать за столь большим числом «душевнобольных» детей.

Проницательный читатель наверняка уже оценил, с какой массой проблем сопряжена такая вот «диагностика».

Во-первых, врач не наблюдает за поведением ребенка непосредственно, не полагается он и на оценку непредвзятого наблюдателя – он общается с родителями. В любой конфликт родители уже вовлечены эмоционально и не могут считаться непредвзятыми наблюдателями. По сути, опросник этот оценивает не поведение ребенка, а мнение родителей о его поведении. Сказать родителю: «У вашего ребенка очень серьезное расстройство поведения» и «Вы очень плохого мнения о своем ребенке» – не одно и то же.

Во-вторых, этот метод приписывает все проблемы самому ребенку. Это именно дети слишком много кричат, не слушаются и плачут. Но были же у кого-нибудь из них родители, которые первыми слишком много кричали на своих детей, постоянно засыпали их невыполнимыми требованиями и приказами и доводили до слез оскорблениями и затрещинами. Однако опросник этот ничего подобного не выявил. Как странно!

К примеру, прочитав графу «Отказывается слушаться без угрозы наказания», нормальные родители подумают: «Ну не знаю, мы ему никогда не угрожаем». По закону некоторых стран произнесенная вслух угроза уже считается уголовным или административным преступлением. Если бы муж сказал: «Моя жена отказывается слушаться, если только не пригрозить ей наказанием», мы бы подумали, что это у него поведенческое расстройство. Однако скажи мать или отец такое о своем ребенке, мы думаем, что именно ребенок в их семье «трудный».

В-третьих, многие вопросы (я бы сказал – большинство) в этом опроснике предлагают более чем сомнительные критерии наличия нарушения поведения.

Отвлекается во время одевания.

Что значит «отвлекается»? В серьезном тесте написали бы, например: «На то, чтобы надеть белье, рубашку и штаны, у ребенка уходит более двенадцати минут». В том-то и дело: оценка зависит от произвольного суждения родителей. Как бы там ни было, данным конкретным «поведенческим расстройством» страдают и многие взрослые.

Плачет.

Это редко случается с тринадцатилетними подростками, но разве не все двух – пятилетние дети плачут?

Отказывается есть предложенную еду.

Многие взрослые в ресторанах, случается, оставляют свою тарелку нетронутой, и никто не возмущается. Есть три вероятные причины, почему ребенок отказываться есть то, что ему положено: еды слишком много (то есть он не голоден), еда ему не нравится (я тоже не стал бы есть то, что мне не нравится, а вы?) или он болен и у него нет аппетита.

Постоянно требует внимания.

Маленькие дети нуждаются в постоянном внимании, так что стремиться получить его – нормальное, здоровое поведение.

Злится, когда не может добиться своего.

Что, правда? Я тоже! Может быть, я сошел с ума и сам того не знаю? А вы, когда не можете добиться своего, не злитесь? «Ах, как я счастлив! Я провалил экзамен, девушка меня бросила, я проиграл в боулинг и получил штраф за парковку в неположенном месте. Давно я так не веселился!» Если злость в ответ на фрустрацию – признак душевной болезни, то нам всем пора в психушку.

Слишком активен или не сидит на месте.

Любой, у кого есть дети, знает, что это совершенно нормально. Если ваш ребенок может неподвижно сидеть на месте дольше пяти минут, возможно, его-то и нужно показать врачу.

Оспаривает правила поведения.

Подождите, разве мы живем не во времена демократии? Обсуждать законы – право каждого, это называется «участие в принятии политических решений». Чтобы вырасти сознательными гражданами и уметь спорить с чиновниками о том, что нам положено делать, детям необходимо практиковаться в семье.

Встревает в разговоры.

Встревать в разговор других людей невежливо, но в теле- или радиодебатах это – непременное условие. А мы, родители, как часто не даем своим детям договорить, как часто устаем слушать их сбивчивое бормотание под нос, как часто обрываем их: «Хватит мямлить», «Не видишь, мы разговариваем?», «Нет – значит нет!», «Нытьем ты ничего не добьешься» и т. п.? Дети учатся на нашем примере.

Писает в постель.

Ночное недержание мочи – это не поведенческое расстройство, это нормальная вариация сценария развития ребенка. Давно уже доказано, что ни с какими психологическими проблемами это не связано.

Вступает в словесные перепалки с братьями и сестрами.

Соперничество между братьями и сестрами – совершенно нормальное явление, и зачастую лучшее, что могут сделать родители, это не вмешиваться79.

Не умеет вести себя за столом.

Неужели кто-то действительно считает, что класть локти на стол или с шумом втягивать суп – это повод для визита к психиатру?

Неспособен закончить начатое.

И что с того? Большинство готических соборов так и стоят недостроенные.

Строгость, с которой родители оценивают своих детей на предмет наличия у тех проблем с поведением, удивляет и беспокоит. Смотрите сами: 6 % родителей подтверждают, что их дети постоянно или часто отказываются выполнять дела по дому, когда их просят, а 52 % говорят, что это происходит редко; и при этом 29 % считают это проблемой. То есть многие родители считают, что иногда отказываться выполнять дела по дому – это уже психологическая проблема. Только 5 % детей часто или постоянно дразнят или провоцируют других детей, однако проблемой это считают 13 % родителей; только 5 % всегда или часто не могут закончить начатое, и при этом проблемой это считают 16 % родителей; только 6 % детей часто или постоянно испытывают вспышки раздражения, и при этом проблемой это считают 21 % родителей. Только по двум критериям – «слишком активен или не сидит на месте» и «писает в постель» – наблюдается противоположная картина: некоторые родители говорят, что с их ребенком это случается постоянно либо часто, но они не считают это проблемой (и тем показывают, что здравого смысла у них побольше, чем у автора данного опросника).

Не получается ли так, что постоянное повторение негативных ремарок о детях приводит к тому, что мы сами начинаем думать о своих детях хуже, чем они есть на самом деле?

 

Если долго повторять, они сами в это поверят

Многие взрослые, говоря о детях, не стесняются прибегать к стереотипным представлениям, оскорблениям и систематическому злословию. Делается это зачастую в шутку, чуть ли не любя (он, дескать, маленькое чудовище, маленький хулиган, ходячее бедствие), но вред уже нанесен: родителей приучают думать, что дети – враждебные существа и не заслуживают, чтобы с ними обращались, как с нормальными людьми, уважительно. Давайте проанализируем несколько примеров из жизни.

Как только я его укладываю, этот мелкий негодник тут же принимается скулить15 .

«Маленькому негоднику» десять месяцев от роду, однако его поведение уже считается не только сознательным и расчетливым, но и предосудительным. Выбор слов не случаен: младенец начинает не выть («громко и протяжно плакать»), уж тем более не рыдать («плакать, громко и судорожно всхлипывая от сильного горя, страдания»), а скулить («плакаться, ныть, докучать жалобами»). А может, у него есть причины жаловаться!

Рассмотрим еще несколько типичных оскорблений.

Младенцы ко всему настроены негативно, ведут себя неразумно и полностью лишены представления о правах других людей76 .

Думаете, я сужу автора чрезмерно строго? Попробуйте-ка заменить «младенцы» на «черные» или «женщины», и скажите, что думаете тогда.

10 % [участвовавших в исследовании] детей оказались мелкими террористами76 .

Это очень серьезное обвинение. Замените «детей» на «оппозиционеров», «эмигрантов», «потребителей», «чиновников» или любой другой обозначающий взрослых термин, и вы мигом очутитесь в суде за клевету.

Заставляют матерей считать себя ничтожествами. Маленькие дети обладают невероятной способностью деморализовывать матерей. Многие ведут себя как сущие ангелочки, когда за ними присматривают другие, и приберегают свою бесовскую суть специально для родителей76 .

Вот так сюрприз! Но факт в том, что все мы при посторонних ведем себя лучше, чем при близких, и не нужно ни в кого тыкать оскорблениями и преувеличениями типа «бесовской сути». И от коллег (не говоря уже о начальстве) вы стерпите то, что в случае с женою мгновенно спровоцирует перепалку.

В ресторанах мы реже жалуемся на еду, чем дома (а в гостях у друга – вообще никогда). Те из моих читателей-отцов, которые еще помнят времена, когда в Испании в армию забирали по призыву, подумайте-ка: где вы как можно аккуратнее заправляли постель, беспрекословно подметали и мыли полы, мгновенно с улыбкой исполняли приказы – дома или в армии? Значит ли это, что сержанта в армии вы уважали больше, чем дома – мать? Нет, конечно, просто сержанта вы больше боялись. При социалистах в Испании стачек и демонстраций было куда больше, чем при генерале Франко. Значит ли это, что рабочие при Франко были счастливее? Дело в том, что мы больше протестуем тогда, когда у нас есть надежда что-то получить, а не когда мы несчастнее всего. Мы протестуем чаще, когда чувствуем, что нас принимают и любят. Доктор Боулби80 объясняет этот феномен так:

Благодаря эмоциональным узам, привязывающим ребенка к родителю и родителя к ребенку, дети всегда ведут себя более ребяческим образом со своими родителями, чем с другими людьми. <…> Это справедливо даже в мире птиц. Молодые вьюрки, вполне способные кормиться самостоятельно, сразу начинают просить еду инфантильным образом, если видят своих родителей.

Даже Фрейд не смог удержаться от критики:

Слишком много родительской нежности может стать, разумеется, вредным, так как ускоряет половую зрелость, а также и потому, что делает ребенка избалованным, неспособным в дальнейшей жизни временно отказаться от любви или удовлетвориться меньшим количеством ее. Одним из несомненнейших признаков будущей нервозности является то, что ребенок оказывается ненасытным в своем требовании родительской нежности; а с другой стороны, именно родители-неврастеники, склонные по большей части к чрезмерной нежности, скорее всего будят своими ласками предрасположение ребенка к невротическому заболеванию81 .

От оскорбления детей до оскорбления родителей – один шаг, так что, если вы нежны со своими детьми, вы – неврастеник.

«Нет, – возразит читатель, – Фрейд называл неврастениками лишь тех родителей, что проявляли к детям чрезмерную нежность, а не нормальную родительскую любовь». Хорошо, но что тогда есть «чрезмерная нежность»? Многие в нашем обществе считают, что брать ребенка на руки – уже проявление излишней нежности.

Фрейд – не единственный, кто высмеивал «чрезмерно» любящих своих детей родителей:

Доставать ребенка из кроватки, когда тому нужно спать, – знак не любви, а скорее уж глупости и невежества33 .

А вот как доктор Грин описывает свой метод приучения детей спать, оставляя их плакать в одиночестве:

Оставьте его плакать на пять минут, если вы – типичный родитель, на десять, если вы достаточно терпимы к плачу, на две минуты, если вы чувствительны, или на одну минуту, если вы ранимы. Продолжительность плача зависит от выносливости родителей и от того, насколько ребенок действительно расстраивается76 .

То есть родители, которые не хотят оставлять своего ребенка рыдать, – чувствительные, ранимые или даже недостаточно терпимые (нетерпимость!) люди, потому что английский язык у г-на Грина чудесным образом выворачивается наизнанку и слово «терпимость» в его трудах начинает означать способность, не моргнув глазом, слушать крики собственного ребенка. Даже признай мы, что оставлять ребенка плакать одного морально непредосудительно (что я лично делать отказываюсь!), разве не логичнее было бы привязывать продолжительность плача к выносливости самого ребенка, а не его родителей (пусть типичный ребенок плачет пять минут, чувствительный – две, а слабый – одну)? Но, конечно же, доктора Грина не беспокоит то, что младенец может страдать, его волнуют лишь переживания двадцати- или тридцатилетнего взрослого.

 

Контроль над сфинктером

Одно из редко упоминающихся, но тем не менее повсеместно признаваемых прав человека – право испражняться, когда нам этого хочется. Конечно, иногда нам хочется в туалет в разгар какого-нибудь мероприятия или там, где туалета рядом нет, и тогда нам приходится терпеть (а ведь все знают, как это нелегко). Также всем известно, как трудно испражняться, когда не хочешь (то самое «Сходи в туалет перед выходом из дома, а то потом будет негде»). Можете себе представить директора завода, который ради экономии времени заставлял бы всех рабочих ходить в туалет строго между 11:00 и 11:15? Разве не посчитали бы вы это скорее даже нелепым, чем оскорбительным, разве не возмутилась бы общественность, разве не заговорили бы об этом журналисты?

Если идея заставлять взрослого ходить в туалет в 11:45 или запрещать ему посещать туалет в 13:28 кажется нам смехотворной. то идея заставлять делать то же самое младенца должна считаться еще более смехотворной. Ваша девятимесячная или полуторагодовалая дочка пачкает трусики не чтобы вас расстроить, не из вредности и не от того, что с ней что-то не так; она делает это, потому что для нее это нормально, потому что для детей в этом возрасте естественно не контролировать свой сфинктер. И если мы усаживаем свою пятимесячную или годовалую дочь на горшок, а ничего не происходит, мы не решаем, что она притворяется, или ведет себя дурно, или что ее нужно показать психиатру; мы просто думаем, что она – нормальный ребенок, который еще не умеет ходить на горшок. И нас не удивит, если в пять-то месяцев она в этот горшок просто провалится!

И между тем, верите вы или нет, было время, когда люди заставляли (или пытались заставить) девяти- и даже пятимесячных младенцев ходить на горшок. В 1941 году доктор Рамос, рассуждая о детях во втором триместре (то есть между тремя и шестью месяцами), писал:

Контроль над естественным процессом дефекации и мочеиспускания – тоже важный метод воспитания. После трех месяцев матери должны сажать детей на горшок в то время, когда ребенок обычно испражняется <…> и если у него не получается, допустимо – но не дольше пары дней – применять ректально какао-масло или глицериновые свечи, чтобы в сознании ребенка «горшок» ассоциировался со «сходить по-большому»37 .

Заметили вы здесь, что контроль над сфинктером – не цель, а средство? Ребенка учат не самостоятельно какать в горшок, а наоборот: это взрослые контролируют процесс дефекации ребенка в образовательных целях. Не дать ребенку испачкать штанишки – вторично. Главное – вымуштровать ребенка, то есть научить его подчиняться, склоняться перед волей родителей. Любой, кого приучили выполнять команду «какай сию секунду», будет без вопросов и без возражений выполнять и все прочие команды. Фрейд достаточно четко объяснил это еще в 1905 году:

Одним из вернейших признаков будущей странности характера или нервозности является упорное нежелание младенца очистить кишечник, когда его сажают на горшок, то есть когда это угодно няне, и желание его выполнять эту функцию только по собственному усмотрению.

То есть, младенец (предположим, что он имел в виду ребенка в возрасте до года), который не какает, когда ему велят родители, но делает это, когда ему самому хочется, «отказывается» подчиняться и «желает» приберечь это сомнительное удовольствие на будущее, бросая вызов авторитету родителей, демонстрирует явные признаки будущей ненормальности и невротичности. По Фрейду, все дети, носящие подгузники после года, в будущем будут (а то и уже стали) невротиками. Воистину, сумасшедших в мире больше, чем мы думаем!

Почему Фрейд, Рамос и многие другие были так уверены в собственной правоте? Они что, сами видели, чтобы ребенок, которому еще и года нет, ходил на горшок? Или они знали невротиков, у которых в детстве были проблемы с приучением к горшку, и потому пришли к выводу, что эти вещи взаимосвязаны?

Между прочим, метод-то работает! Некоторые дети каждый день испражняются в одно и то же время, и если подгадать и усадить в этот момент ребенка на горшок – вот оно, доказательство! Повторением ребенка приучили ассоциировать горшок с испражнением, и вот вам условный рефлекс. Классический пример условного рефлекса – знаменитая собака Павлова, которая каждый раз во время еды слышала звон колокольчика. В результате уже одного только звона колокольчика было достаточно, чтобы запустить процесс слюноотделения (у нее от колокольчика «слюнки текли»). Условный рефлекс – механизм бессознательный и не требует наличия интеллекта (которого у собаки и нет) или свободы воли (собака не может пускать слюни по собственной воле, только по сигналу колокольчика).

Если связь между усаживанием на горшок и испражнением не возникла сама по себе, этому помогли свечами или слабительным, которое вызывает дефекацию в течение нескольких минут. К тому же известно, что холод провоцирует у младенцев опорожнение мочевого пузыря, так что бывает достаточно просто спустить ребенку штанишки.

Но были, конечно, и многие дети, которые не приобрели этот условный рефлекс, которые не какали по приказу. В наше время бабушка, соседка, медсестра, педиатр или автор книг скажут неопытным родителям: «А чего вы хотели? В таком возрасте они еще не могут контролировать свой сфинктер», а те им ответят: «А, вот оно что!» – отложат горшок до следующего года, и на том все и закончится. С такими детьми все в порядке, и, само собой, им не грозит превратиться в невротиков.

Однако 80 лет назад, когда шестимесячный ребенок не какал на горшок, соседи, бабушки, педиатры, авторы книг и психиатры говорили родителям: «Не верю, он притворяется», «Может, он болен», «То же было с моим двоюродным братом, а он потом загремел в дурдом», «Старайтесь лучше», «Этим ребенком нужно хорошенько заняться», и т. п. Несчастные родители не сдавались, часами держали ребенка на горшке («Никуда отсюда не пойдешь, пока не покакаешь!»). Они кричали, угрожали, наказывали и высмеивали ребенка («Такой большой мальчик, а все еще подгузник носит!»), таскали его по врачам, пичкали слабительными, устраивали душ, наказывали, сажая голой попкой в горячую воду (до сих пор есть книги, в которых описываются ожоги от таких процедур). Неудивительно, что некоторые из подвергавшихся всем этим издевательствам детей выросли невротиками. Пророчество сбывалось, и соседи с педиатрами восклицали: «Мы вас предупреждали, если до года не приучить ребенка к горшку, он плохо кончит!» – а Фрейд (как и почти все в то время) путал причину со следствием. Они и понятия не имели, что к неврозу привели именно их попытки вымуштровать ребенка. К счастью, со временем все больше и больше врачей начали осознавать, в чем заключалась реальная проблема, и в конце 1970-х доктор Бланкафорт уже в совершенстве выражал современное ему (и нам) мнение научного сообщества:

До года бессмысленно, а иногда и вредно пытаться «приучить» ребенка контролировать свои физиологические потребности. <…> Детей нужно обучать, а не приучать, как животных. В самом деле, упорные, озабоченные этим вопросом матери добьются лишь этого: приучат собственного ребенка к горшку ценой многочасового принудительного сидения на оном. Для малыша это станет сущим испытанием, зачастую провоцирующим отказ и отвержение, если не прямо-таки ужас. <…> Полный контроль над этими потребностями детям свойственно обретать в возрасте около двух лет82 .

Полностью согласен. К доктору Бланкафорту у меня лишь одна претензия: вместо того чтобы признавать ошибку докторов и психиатров, он сваливает всю вину на «упорных, озабоченных матерей». Бедные матери! Они всего лишь делали то, что им на протяжении тридцати лет говорили педиатры с психиатрами.

Ну разве не повезло нам, что в наши дни воспитание детей – это наука и что жестокие приемы типа приучения трехмесячных младенцев к горшку остались в прошлом? Вот только ни в каком прошлом они не остались, и подобные им приемы сегодня применяются для того, чтобы «приучить» детей засыпать. Однажды, когда мы поймем, что оставлять детей плакать по ночам и заставлять первые годы жизни спать отдельно от мамы – бессмысленно, а иногда и вредно, и что такими методами ребенка можно выдрессировать, но не обучить, мы обвиним во всем «упорных, озабоченных матерей». Будто это они сами выдумали.

 

Когда и как отказываться от подгузников

Когда произносится фраза «обучить контролю над сфинктером», родители начинают немного нервничать. Потому что слово «обучить» предполагает наличие учителя. А как можно учить ребенка контролировать этот самый сфинктер (что бы это ни было)? И кто этим должен заниматься?

Никто. Учиться не мочить штанишки – это как учиться ходить, сидеть, говорить: для этого не требуется ни учителей, ни уроков. Есть десятилетние дети и взрослые люди, которые не умеют читать или играть на пианино, потому что их этому никто не учил. Чтобы научиться этому, родители должны были что-то сделать (научить ребенка самостоятельно, нанять учителя или отправить в музыкальную школу). Но не бывает десятилетних детей, которые не умеют ходить, сидеть или говорить или которые писают в штаны (днем). Все здоровые дети (и многие нездоровые тоже) научаются контролировать, когда им хочется писать (днем) и какать к четырем годам, а то и раньше.

Так что перед вами не стоит вопрос: «Как мне приучить дочку ходить в туалет?» – потому что дочь сама этому научится, хорошо вы ее этому будете учить или плохо или не будете учить вовсе. Вопрос стоит так: «Как сделать так, чтобы дочь, пока она еще не научилась ходить в туалет, не страдала?» А ответ на него: лучше всего – не предпринимая для этого никаких действий. Или сводя их самому минимуму.

Если родители предпринимают какие-то усилия, если они сажают ребенка на горшок в определенное время, если они заставляют сидеть на нем, пока ребенок что-нибудь не сделает, если они отчитывают его за испачканные штанишки, ребенок в конечном счете все равно научится ходить в туалет, но в процессе будет глубоко несчастлив (и родители его тоже). В экстремальных случаях определенные ошибочные методы «приучения» скорее даже затруднят сам процесс или спровоцируют у ребенка нежелание испражняться, что приведет к запорам.

Но как же ребенку научиться, если вы с него подгузник никогда не снимаете? Он что, всю жизнь будет в нем ходить? Сомневаюсь. Я не слышал о том, чтобы кто-либо это пробовал, но подозреваю, что даже если родители и дальше не будут его снимать, ребенок в конце концов сам от него все равно избавится. Никто не носит подгузник в пятнадцать лет. Но поскольку подгузники стоят недешево и, чтобы их менять, нужно прикладывать определенные усилия, рано или поздно почти все родители сами начинают стараться детей от них отучить.

В теории, никаких проблем здесь возникать не должно. Подгузники – совершенно искусственное изобретение, довольно-таки современное, созданное для удобства родителей, а не детей. Детям подгузники не нужны. Многие родители летом не надевают на детей подгузники, пуская все на самотек. Иногда они делают это, когда ребенку нет еще и года, и они знают, что он еще не в состоянии контролировать свои позывы. Конечно, при этом желательно, чтобы на полу не было ковра или паласа, и нужно быть готовыми к тому, чтобы тут же, не раздражаясь, все убирать. Таким образом, ребенку какое-то время не грозит раздражение на коже, а родители экономят немало денег. Если к осени ребенок по-прежнему не научился терпеть, на него снова надевают подгузник, и все кругом довольны.

В ближайшее лето после того, как ребенку исполнится два года, если есть реальные надежды на успех, родители могут объяснить ребенку: «Когда хочешь пописать или покакать, скажи маме или папе». Само собой, нет нужды надоедать ребенку каждые полчаса (достаточно объяснить один раз, в июне, максимум повторять раз в две недели), специально сажать ребенка на горшок (если только тот сам об этом не просит), делать ему выговоры, ругать или смеяться над ним, если он не дотерпел или это оказалась ложная тревога, и не нужно терять терпение. Имеет смысл спросить ребенка, хочет ли он ходить в туалет, как мама и папа, или на горшок, или садиться на детское сиденье (и предложить самому выбрать, какое ему нравится). На прогулке лучше надевать подгузник, если только ребенок уже не научился хотя бы немного терпеть.

Некоторые дети научаются терпеть прямо в то же лето, некоторые – на следующий год. У некоторых все произойдет само собой до или после теплого времени года, и они сами попросят не надевать им подгузник зимой («Ты уверена?» – «Да». – «Ну хорошо, давай попробуем»).

Как я и сказал, отказ от подгузников вызывать проблем не должен – но может. Даже если не заставлять детей, не отчитывать их, не дергать и не отпускать оскорбительные комментарии, некоторые дети просто не желают отказываться от подгузников. Они к ним так привыкают, что не могут представить себе жизнь иначе. Объясните ребенку, что не важно, пописает он или покакает – вы не будете сердиться. Но если, несмотря на это, ребенок по-прежнему просит надевать ему подгузник, молча выполняйте его просьбу. В конце концов, начать носить подгузник – была не его идея; это родители, когда он родился, решили, что малыш будет его носить, и не его вина, что он к нему привык. Ребенок, с радостью позволявший снять с него подгузник в полтора года, в два с половиной может отказаться его снимать. Не нужно настаивать, не дергайте его, просто скажите: «Хорошо, когда захочешь снять, скажи маме или папе».

Некоторые дети с удовольствием снимают подгузник, но не могут сесть на горшок. Они хотят, сами об этом говорят, но садиться отказываются. Они хотят подгузник. Подчас приходится каждый раз, когда нужно пописать или покакать, надевать подгузник. Иногда на пляже ребенок, бегающий голышом, просит маму надеть ему подгузник, чтобы пописать. Не удивляйтесь, не жалуйтесь и не смейтесь над ребенком. Молча делайте, что он просит, долго это не продлится. Некоторые более застенчивые дети стесняются просить надеть подгузник, но не хотят садиться на горшок и пытаются терпеть до последнего. У некоторых даже случается запор. Если видите, что ребенок без подгузника перестал какать, предложите надеть его обратно (даже если сам он не просит).

Нет ничего страшного в том, чтобы вернуться к подгузникам после дней или месяцев без них. Это не шаг назад и не регрессия, и вреда ребенку это не нанесет. Если, конечно, это не вы его насильно в них одеваете.

Давайте теперь разберем другую крайность: когда ребенок не может контролировать свои физиологические процессы, но подгузник носить отказывается либо не соглашается вновь надеть его с приходом осени. Как обычно, нужно непременно поговорить с ребенком и отнестись к нему с уважением. Если неприятности случаются только изредка, лучше всего поступить так, как он хочет. Но если он совершенно не в состоянии себя контролировать, возможно, вам удастся уговорить его на подгузник. Если же он наотрез отказывается, если плачет, когда вы пытаетесь надеть подгузник, и воспринимает это как личный позор или неудачу, опять же, лучше поступить так, как просит ребенок. Или попробовать найти компромиссное решение («Можешь дома подгузник не надевать, но на улицу придется его носить»). Будут моменты, когда вам придется пару недель пожертвовать прогулками, ради того чтобы избежать скандалов, что, конечно, неприятно. Чтобы такого не происходило, важно не делать из мухи слона, не делать ребенку намеки или обидные замечания, и чтобы никто не говорил бедной малышке: «Какой позор, такая большая девочка, а все еще в подгузнике», «Когда же ты научишься ходить на горшок?», «Описаешься снова – одену тебя в подгузник, как маленькую» и прочие изысканные комплименты. С ребенком никогда нельзя говорить в подобном тоне, ни по этому поводу, ни по любому другому.

В последние годы некоторые родители решают вообще не пользоваться подгузниками, избегая, таким образом, проблемы отказа от них (а также финансовых и экологических аспектов их использования). Это не такая уж и безумная идея; люди мною лет жили без подгузников, и даже сейчас большинство детей на Земле по-прежнему ими не пользуется. Конечно, это не означает приучать ребенка к горшку, кричать на него или грозить наказаниями за испачканные штанишки; это означает внимательнее следить за ребенком (чтобы мы научились угадывать, когда он сделает дело) и не жаловаться, когда он делает это не вовремя. Поскольку мои собственные дети к тому моменту, когда я узнал об этой практике, этот возраст уже переросли, я не смог опробовать ее и потому не имею собственного опыта. На эту тему опубликованы книги, хотя, насколько мне известно, не в Испании. Вы можете найти подробности в Интернете91.

Каждый нормальный ребенок рано или поздно научится контролировать себя в течение дня, даже если его этому не учить. Если ваш ребенок продолжает писать или какать в штанишки после четырех лет (и это у него не является редким происшествием), обратитесь к педиатру.

Когда действительно есть какие-то проблемы, они обычно бывают психологического свойства (иногда из-за того, что ребенка насильно приучали к горшку, или это признак иных конфликтов или ревности). В некоторых случаях непроизвольное испражнение (энкопрез) – это следствие запора: фекальные массы раздражают слизистую оболочку прямой кишки, вызывая ложную диарею. Ребенок делает это ненамеренно, и насмешки с наказаниями лишь усугубят дело.

Однако ночь – совсем другое дело. Хотя многие дети к трем годам уже совершенно не писают в постель, у многих других ночное недержание (энурез) продолжается вплоть до подросткового возраста, а иногда и в течение всей жизни. В Первую мировую войну (1914–1918) по причине энуреза комиссовали 1 % всех солдат американской армии. Ночное недержание мочи практически никогда не имеет под собой физиологической или психологической причины и зависит больше от неврологического развития и генетической предрасположенности (то есть наследственности).

Некоторые дети умудряются не писаться по ночам в каких-то особых случаях (например, в гостях у друзей) ценой бессонной ночи. Очевидно, что подобный трюк невозможно повторять несколько дней кряду. К сожалению, некоторые родители не догадываются, каких усилий стоит это их ребенку, и отчитывают его («У Пабло дома ты терпел, а что дома – тебе не важно; конечно, простыни за тебя мама стирает!»). Подобные замечания не только жестоки, это еще и неправда. Некая мать недавно написала на одном интернет-форуме, что ее семилетняя дочь писается в постель. Другая написала ей следующий ответ:

Я писалась в постель до семнадцати лет, мне было от этого очень плохо, и у меня был ужасный комплекс неполноценности… Я часто по полночи не спала, чтобы не описаться, но стоило мне на пять минут задремать, как подо мной уже мокро; я стакан воды после полудня выпить не могла, это было ужасно, и все равно я продолжала писаться; я вставала по ночам и сама стирала простыни, чтобы никто не узнал… Не ругайте свою дочь, не заставляйте ее чувствовать себя виноватой, это болезнь, и у меня она однажды просто прошла. Мой старший сын писался в постель до тринадцати лет…

Я хотел бы здесь рассказать одну историю в честь великого японского педиатра доктора Ицуро Яманучи из Окаямы. Я был однажды у него в больнице в 1998 году и остался под глубоким впечатлением от этого скромного мудрого человека, который, несмотря на то что заведовал большой больницей, продолжал лично принимать пациентов. Однажды он пригласил меня поприсутствовать на одном из приемов и по-английски объяснил, в чем состояла жалоба:

– Этому мальчику шесть, и он писается по ночам. Я сказал его маме, что это нормально, что его не нужно лечить и что я сам писался в постель до семи лет.

– Какое совпадение, – кое-как объяснил я по-английски, – и тоже!

К моему удивлению, доктор Яманучи тут же перевел женщине мои слова, та в изумлении уставилась на меня и принялась кланяться и без конца меня благодарить.

Спустя какое-то время и другая женщина, поговорив с доктором, также посмотрела на меня и стала кланяться.

– Ее мальчику десять, и он тоже писает в постель. Я ей объяснил, что писался до одиннадцати, а вы – до семи.

– Но, коллега, – удивился я, – разве вы еще недавно не говорили, что вы писали в постель до семи?

– Ну, – ухмыльнулся доктор Яманучи, – я всегда прибавляю один год.

 

Руками не трогать!

В воскресном приложении к газете El Periodico есть юмористическая рубрика о знаменитостях. В номере за 17 октября 1999 года на странице 4 размещена статья «Привязанные к детям», в которой журналист высмеивает людей, запечатленных с детьми на руках:

Многие звезды решили припарковать свои дизайнерские коляски дома и носить малышей на руках. Что ж, возможно, такие доисторические методы имеют некие педагогические плюсы, но они не могут быть ни удобными, ни полезными для здоровья.

Похоже, наивный журналист полагает, что коляски изобрели еще пещерные люди и что с тех пор никто детей на руках не носил. Сколько вам попадалось в музеях детских колясок бронзового века? А греческих, римских, ассирийских, средневековых, эпохи Возрождения или барокко? Нет, коляска – куда более позднее изобретение, а детей до самого недавнего времени носили именно на руках.

Сколь бы легок ни был младенец, но если таскать его на руках – дело закончится искривлением позвоночника или межпозвоночной грыжей.

Чистой воды ерунда. Ношение ребенка на руках не приводит ни к тому, ни к другому.

Кроме того, идея, что младенцам удобнее болтаться на руках, чем лежать в мягкой колясочке, сама по себе довольно спорна.

Хотите спорить – спорьте на здоровье. Но если ребенок горько рыдает в коляске, а на руках немедленно успокаивается, то сам он явно знает, где ему больше нравится.

Подпрыгивать в такт маминым или папиным шагам – штука бодрящая, но утомительная.

Допустим, взрослый может устать носить ребенка на руках, особенно если ему достался упитанный ребенок. Но как от этого может устать сам ребенок? Однако часто так и бывает: тех, кто прислушивается к детям и дает им то, о чем они просят (грудь, например, возможность побыть на руках или спать рядом с вами) немедленно обвиняют в том, что они, дескать, вредят ребенку.

Как бы то ни было, вряд ли стоит таскать младенцев в мешке, как это делает Синди Кроуфорд, как минимум потому, что дышать-то детям, несомненно, необходимо.

В мешке? На фотографии Синди нежно придерживает младенца в удобном слинге. Можно только приветствовать такой способ переноски – он надежен, хорошо распределяет вес ребенка и оставляет относительно свободными руки матери. Да, и, разумеется, ребенок преспокойно дышит. Хотя у комментатора, возможно, и перехватило бы дыхание, окажись он настолько близко к знаменитой фотомодели…

Антонио Давид Флорес, напротив, дочку разбаловал. Девочка пренебрежительно опирается о его плечо, будто о барную стойку.

На фото, вызвавшем столь суровую реакцию, девчушка лет трех-четырех очевидно вполне счастлива на руках у папы. Не нахожу ни малейшего пренебрежения в том, как она опирается ручкой. Порой пренебрежение все-таки в глазах смотрящего…

Эта статья приведена как пример существующих в нашем обществе предрассудков против ношения детей. Разумеется, статья не претендует на авторитетность и вообще написана не всерьез, однако скольким родителям пришлось столкнуться с подобными комментариями со стороны родных, друзей и даже просто незнакомцев?

Однажды я заметил в магазине книгу под названием «Обними меня, мама!»32 Название звучало многообещающе. Книга явно была в пользу контакта между матерью и ребенком! Но нет, вновь перед нами старая песня о свободе в жестко заданных рамках. Автор рассыпается в похвалах телесному контакту, приписывая ему свойства, которые мне бы самому и в голову не пришли («он стимулирует мозг», «это форма коммуникации», «способ передать симпатию», «ребенок слышит стук сердца и поэтому успокаивается»):

Полезность телесного контакта для психики ребенка в этом возрасте бесспорна. Доказано, что если на первом году жизни отказывать ребенку в физическом контакте или не покачивать его на ходу, нося в специальном рюкзачке, ему будет труднее завязывать социальные контакты с другими детьми, а во взрослом возрасте он будет склонен к агрессии.

Даже мне нелегко поверить, что ношение на руках до такой степени важно. Если верно то, что сказано выше, надо просто-таки немедленно хватать детей на руки, не так ли? Но берегитесь! Исключения тоже есть. Автор считает, что нежелательно брать ребенка на руки:

• если взрослый нервничает, потому что его состояние непременно передастся ребенку;

• чтобы он замолчал;

• чтобы его убаюкать;

• когда у взрослого кончаются последние силы;

• если ребенок не хочет идти дальше.

Проще говоря – берите детей на руки когда угодно, кроме тех моментов, когда это нужно ребенку или вам. Если, конечно, вы мама из рекламы, одетая в безупречно белые одежды и бегущая босиком по зеленому-презеленому лугу (где, несомненно, не растет никакая крапива), с развевающимися по воздуху белокурыми волосами, а возле вас играют такие же белокурые послушные детки (нет-нет, они никогда не ссорятся!) и верный пес, чья шерсть тоже развевается по ветру, – вот тогда вы можете взять на ручки своего пухленького улыбающегося младенца (который не писает, не какает, у которого не бывает ни колик, ни соплей) и заняться передачей своей симпатии, стимуляцией младенческого мозга, а также дать насладиться свежестью вашей одежды.

Но если вы – растерянная мама первенца или ухаживаете одновременно за младенцем и его ревнующим братиком или двумя крикунами, если после родов бывает, что вы начинаете рыдать в три ручья и сами не знаете почему, если муж вышел, хлопнув дверью, услышав, что почти совсем вам не помогает, если «помогать» приехали мама и свекровь и теперь они недовольны всем, что бы вы ни делали, если вам не помогает никто, а горы неглаженого белья и невымытой посуды все растут, если вы за всю ночь глаз не сомкнули… тогда не будьте эгоисткой, не берите младенца на ручки, не пытайтесь его расцеловать и даже не думайте с ним никуда присесть и забыть обо всем хоть на чуть-чуть! Ни в коем случае! Вы нервничаете, это может передаться ребенку! Лучше купите лотерейный билет, выиграйте миллион, наймите двух домработниц и няню и вернитесь, когда успокоитесь. Если постараетесь, то даже успеете обнять ребенка прежде, чем он окончит начальную школу.

Знаете ли вы более быстрый способ помочь ребенку перестать плакать или дать ему уснуть, чем взять его на руки и спеть ему песню? Говорят, общий наркоз действует еще быстрей, но этого я не пробовал и никому не посоветую. И если полуторагодовалый ребенок не хочет идти, а вам надо домой, что еще можно сделать, кроме как понести его? Ждать, пока он захочет идти сам, или пусть спит на лавочке возле песочницы? Тащить его за волосы по улице?

Выглядит как издевательство. С тем же успехом можно сказать «вода очень полезна, но не вздумайте пить для утоления жажды» или «в кровати можно прекрасно отдохнуть, но ни в коем случае не пытайтесь спать лежа».

 

Тайм-аут

Тайм-ауты – одна из «воспитательных» техник, заимствованная из бихевиоризма. Один из ее защитников – доктор Кристоферсен, занимающийся педиатрией и изучением поведения в Канзасском университете. Он опубликовал подробное разъяснение своих методов в престижном педиатрическом журнале83. Начинается статья, надо признать, достаточно здраво, решительно отвергая телесные наказания и объясняя, что дети до четырех или пяти лет неспособны к абстрактному мышлению, из-за чего не в состоянии исполнить многие из наших требований. Автор также напоминает, что дети учатся посредством повторения и если многократно делают что-то «плохое», то не из вредности, а просто потому, что учатся. Он утверждает, что метод тайм-аутов «работает куда лучше, чем побои, крики и угрозы», что тоже, очевидно, совершенно верно…

Но когда начинается детальное описание метода, остается только удивляться, куда же девался здравый смысл. Мы говорим о детях в возрасте от 8 месяцев до 12 лет, с которыми происходит следующее: «истерики, драки и другие агрессивные действия, неподчинение распоряжениям взрослого… <…> прыгают по мебели или встревают в разговоры». Рекомендуемая процедура для малышей такова:

Шаг 1. Сразу же после неприемлемого поведения сказать ребенку: «Нет, так делать нельзя». Говорить надо спокойно, не повышая голоса, без гнева или упрека. Отнесите ребенка в манеж без единого лишнего слова и с таким выражением лица, чтобы его нельзя было перепутать с симпатией.

Шаг 2. Когда ребенок окажется в месте, которое вы определили для тайм-аута, не смотрите на него и не говорите с ним. Когда он перестал плакать и успокоился, вернитесь, поднимите его, не говоря ни слова, и верните его к игрушкам. Не ругайте его и не упоминайте, что он сделал что-то не так. Не следует произносить поучительных речей, надо постараться не выглядеть рассерженным. Если ребенок вновь начинает плакать, когда родитель идет в его сторону или берет его на руки, нужно вернуть его в манеж и повторить процедуру.

Шаг 3. После каждого тайм-аута день для ребенка должен начаться «с чистого листа». Не нужно объяснений, упреков или угроз. При первой же возможности отслеживайте и вознаграждайте хорошее поведение.

Всемогущее существо, которое ничего не объясняет и притворяется совершенно невозмутимым, в любой момент может наказать ребенка без предупреждения и на неограниченный период времени. Обвиняемый не может ничего сказать в свою защиту, так как решение пересмотру не подлежит.

Единственное, что может сделать ребенок, чтобы прекратить наказание, это перестать плакать. Бесполезно обещать, что больше не будешь, если обещаешь со слезами. Недостаточно отсидеть определенное время: убийцу приговаривают к восемнадцати годам, и через восемнадцать лет из тюрьмы он выйдет, вне зависимости от раскаяния, слез или извинений, но ребенок, к которому применили тайм-аут, может пребывать в нем бесконечно, пока продолжает плакать (по счастью, у родителей обычно больше здравого смысла, чем у «экспертов», так что, если ребенок не замолкает через осмысленный промежуток времени, его все-таки освободят). От ребенка требуется подавить свои чувства и перестать плакать как раз тогда, когда ему особенно хочется это делать (и у него есть особенно веская причина). Пусть лицемерит, лжет (в том числе самому себе), пусть отречется от собственной личности, чтобы стать роботом к услугам взрослых. Трудно представить более бесчеловечный метод.

Почему не следует говорить гневно или ругать? Чтобы продемонстрировать свое превосходство. Нельзя снисходить до уровня ребенка, надо выступать перед ним с уверенностью и апломбом воплощенного божества.

Откуда настойчивый запрет говорить с ребенком или смотреть на него? Оттого, что, разговаривая, люди общаются, а для бихевиориста исключительно важно, чтобы родители с детьми не общались. Если начать разговаривать, станут возможными аргументация, защита, просьбы, протест, так что возникает опасность осквернения процесса некоторой долей рациональности. Речь отличает человека от животного; Скиннер же, как мы помним, исследовал крыс. Если родитель посмотрит на ребенка, то может увидеть, что тот страдает, может испытать сочувствие, может состояться визуальный контакт. Все это опасно для успеха методики, которая по определению должна быть дистанцированной, обезличенной, иррациональной и немилосердной.

Почему лицо не должно выражать симпатии? Потому что необходимость взять ребенка на руки, чтобы отнести в манеж, – это самое слабое место метода: в обществе, где категорически запрещено брать на руки ребенка, чтобы не испортить его, бедняга мог бы по ошибке счесть, что вы с ним ласковы. Он мог бы дойти до того, чтобы нарочно вести себя плохо – ведь тогда к нему прикоснутся и с ним поговорят.

В некоторой степени от безразличия родителей дети страдают больше, чем от их криков и шлепков. Кажущийся прогресс, использование «гуманного» равнодушия вместо воплей и внушений – не более чем обращение к более изысканному способу пытки. Безразличие – идеальная пытка, подобно электрическим разрядам: это больнее, чем удары, но не оставляет ссадин и синяков.

Почему во время тайм-аута не следует говорить с ребенком о том, что именно он сделал не так? Не будет ли метод более эффективен, если подкрепить его вербально? («Не трогай плиту, не бей братика…») Разумеется, нет! Объяснения только ослабляют эффект. Обвиняемый мог бы отрицать происшедшее или даже (высшая степень дерзости!) оспорить саму норму. Диктатура не допускает дебатов.

Почему метод предлагается использовать только до двенадцати лет? Нельзя ли таким способом изменить к лучшему поведение легкомысленного студента, ленивого сотрудника, дерзкого клиента, невежливого ухажера или непослушной супруги? Нет, по трем причинам. Во-первых, после двенадцати лет ребенок уже слишком тяжел, чтобы поднять его и посадить в манеж. Во-вторых, если обращаться с ним с таким откровенным неуважением, он уже не смолчит. В-третьих же и в главных, это будет уже просто неловко: сама мысль о том, чтобы так поступить с подростком или взрослым, вызовет недоумение, смех или замешательство. Но вести себя так с ребенком – якобы нормально…

Между прочим, уважаемые читательницы, я полагаю, что вас задело употребленное в предыдущем абзаце выражение «непослушная супруга». Простите! Такое в наше время называется «сексистским языком», то есть наихудшим видом преступления против политкорректности. Но почему же тогда можно говорить о «непослушном ребенке»?

Возможно, у некоторых читателей при прочтении разъяснений тайм-аута возникло ощущение дежавю. Где-то вы уже читали что-то очень похожее. Возможно, здесь:

– Вам нельзя уходить. Ведь вы арестованы.

– Похоже на то, – сказал К. и добавил: – А за что?

– Мы не уполномочены давать объяснения. Идите в свою комнату и ждите.

<…>

– Не разрешено, – сказал высокий. – Ведь вы арестованы.

– То есть как – арестован? Разве это так делается?

– Опять вы за свое, – сказал тот и обмакнул хлеб в баночку с медом. – Мы на такие вопросы не отвечаем.

– Придется ответить, – сказал К. – Вот мои документы, а вы предъявите свои, и первым делом – ордер на арест.

– Господи, твоя воля! – сказал высокий. – Почему вы никак не можете примириться со своим положением? Нет, вам непременно надо злить нас, и совершенно зря.

Перед вами отрывок из «Процесса» Кафки. Да, метод таймаутов будто бы сошел со страниц его романов в самом буквальном смысле слова.

Эффективен ли он? Да, как и почти все критикуемые мною методы. Они эффективно достигают своей цели: ребенок подчинен, послушен и не мешает взрослым. Вопрос только, разделяем ли мы эту цель, хотим ли мы в первую очередь развить в детях такие качества, как слепое послушание и уважительное молчание.

Но метод, конечно же, не эффективен на сто процентов, и сам Кристоферсен это невольно признает, описывая нам строгие правила, которые вручают родителям в городских яслях Канзаса (речь о детях младше полутора лет). Там есть несколько пунктов, заслуживающих всяческих похвал: в частности, персоналу запрещено давать детям пощечины и кричать на них. (В этом есть определенная ирония! Поборники тайм-аутов на наших глазах превращаются в тех самых «отдельных деятелей, лоббирующих запрет на телесные наказания», о которых писал доктор Грин.) Но дальше начинается настоящая дисциплина:

Если ребенок ведет себя недопустимым образом, ближайший находящийся к нему сотрудник должен кратко выразить неодобрение словом «Нет», после чего уверенно, но без жестокости поднять его, отнести в манеж и бережно туда поместить. Как только малыш успокоится, любой из сотрудников вынет его оттуда и вновь отнесет на прежнее место.

Если недопустимое поведение «подвергает риску других детей» и не исчезает, несмотря на тайм-ауты,

…Ребенку придется покинуть ясли, родителей попросят перевести его куда-либо еще.

Результаты поражают воображение:

…После того, как один или два проблемных ребенка исправились или покинули коллектив, атмосфера в яслях удивительно улучшается.

Когда слышишь о поведении, «подвергающем риску других детей», невольно представляешь себе подростка, позаимствовавшего у папы огнестрельное оружие и открывшего стрельбу на школьном дворе. Но если задуматься, о какой же такой агрессии может вообще идти речь применительно к ребенку, которому нет еще и полутора лет и который находится в закрытом помещении под постоянным присмотром взрослых, придется признать, что «риск» – это когда ровесник вырывает у младенца изо рта пустышку или толкает его так, что тот резко садится на попу (одетую в мягкий подгузник). Не в силах справиться со столь серьезными проблемами, премудрые канзасские бихевиористы вынуждены исключать малолетних бандитов из яслей. Поступят ли те в исправительные детские сады или же объединятся в уличные банды преступных младенцев? Представьте себе преступную карьеру человека, в возрасте года с небольшим исключенного из яслей за дурное поведение! К сожалению, я не шучу. Какое мнение составят о ребенке его родители, если им сообщить, что он исключен за «неисправимое неадекватное поведение»? («Извините, но мы вынуждены исключить вашего годовалого сына. Он ведет себя агрессивно, подвергает опасности остальных детей, и все усилия современной психологии в его случае ни к чему не привели. Больше мы ничем не можем вам помочь. Купите себе пистолет – и храни вас Бог»). Что им скажут в соседнем садике или школе? («Здесь написано, что из предыдущих яслей ребенка исключили. На каком же основании?») Если это максимум, что такая система может сделать для «проблемного» младенца, то какие дисциплинарные меры предполагается применять к пятилетним, семилетним или тринадцатилетним детям?

Исключать из яслей годовалого ребенка из-за невозможности выдержать или контролировать его поведение – это прискорбное признание собственной некомпетентности. Но есть и другие специалисты, у которых в коллекции меньше научных степеней, но зато больше опыта непосредственного наблюдения за детьми и общения с ними. Помню, как в яслях, куда ходил наш старший, был мальчик, который кусал других детей. Как сказали на это Эстелла и Глория, обе прекрасные воспитательницы, «тут нужно много терпения – у него проблемы дома. Ласка, терпение, – и он перестанет кусаться». И тот, конечно же, перестал.

Закончив описание достоинств своего метода, Кристоферсен не может удержаться от нотки человечности:

…Многие дети, воспитанные с применением этого метода, поступают так же с куклами или с друзьями, когда те плохо себя ведут. Известно также, что дети, которых родители шлепали, бьют как кукол, так и друзей, а те, кого постоянно ругали, ведут себя так же с куклами и друзьями.

Не побоимся закончить за доктора фразу: «Те же, с кем постоянно обращались с любовью и уважением, переносят такое обращение на кукол и друзей».

Печально, что можно так близко подойти к истине и в упор ее не увидеть. Ведь на самом деле маленькие дети бьют других не «от невоспитанности», а оттого, что их воспитывали оплеухами. И решение – не в тайм-аутах, потому что ими можно добиться лишь того, что ребенок прекратит драться с другими детьми. Но обращаться с ними с любовью вы его этим не научите, потому что, лишая ребенка человеческого контакта, вы учите малыша лишать его и всех окружающих.

 

Раннее развитие

Есть высококлассные специалисты, которые занимаются проблемами воспитания детей-инвалидов, и я уверен, что им методики раннего развития могут быть весьма полезными.

Но я хочу опровергнуть миф, будто ранее развитие здоровых детей помогает вырастить гениев84.

По сравнению с другими мифами этот может быть довольно безвредным при условии, что в результате родители просто проводят больше времени со своим ребенком, играют с ним, разучивают песенки и читают книжки. Все это, конечно же, детям только на пользу.

Однако цель – повышение интеллектуальных способностей – может обесценить сами средства их достижения. Предположим, например, что дети, с которыми играют и читают книжки, раньше научаются говорить. Станут ли они упоминать об этом в своем резюме и будет ли это иметь значение во время собеседования? («В каком возрасте вы начали говорить?» – «Я сказал “папа” в 11 месяцев, а в полтора года знал уже 85 слов». – «Превосходно, вы приняты на работу!») Очевидно, для доказательств долгосрочных результатов недостаточно показать, что в два года ребенок слегка обгонял сверстников, разница должна быть заметна и в двадцать пять.

И даже если бы таковые результаты были достижимы, что именно являлось бы их залогом? Игры, книжки, песенки? Что больше стимулирует раннее развитие – «Три поросенка» или прятки? Или родители сегодняшних гениев все-таки еще и отдавали их в лучшие школы и чаще помогали им с домашними заданиями в 6-м классе? Разве те, кто уделяли своим детям больше времени, когда те были маленькими, не продолжают делать это на протяжении всей их жизни?

«Чаще играйте с детьми, наслаждайтесь, пока они еще такие маленькие» – по-моему, хороший совет родителям. А совет «Стимулируйте у ребенка раннее развитие, чтобы он стал умнее» – нет. Младенческие игры – не спортивные соревнования, нельзя выиграть в «ку-ку» или проиграть в щекотку. Однако когда во главу угла ставится развитие, у любой игры появляется цель (повышение интеллектуальных способностей), а значит, и возможность проиграть, не достигнув ее. Родители играют с детьми, чтобы смеяться самим и радоваться тому, как смеются их дети, но стимуляция может превратить эту игру в обязательство и для тех и для других, и родители могут начать думать, что их «усилия» к чему-то обязывают детей («Сказано же: помолчи! Не перебивай меня, я читаю тебе книжку! Что значит “что такое дворец”»?! Я же тебе вчера объясняла. Надо внимательнее слушать!») Играя с детьми, родители учат их не навыкам или знаниям о мире, но чудесному ощущению того, что тебя любят и уважают, что ты для кого-то важен.

Одна из основных опасностей принятия этого мифа на веру – распространенное убеждение, что родители не знают, как правильно стимулировать развитие своих детей, что это – работа профессиональных педагогов. Родителей заставляют думать, что им необходимо отдавать детей в детские сады, для того чтобы они научились говорить, стали более социализированными (то есть научились устанавливать личностный контакт с другими детьми), менее испорченными и вообще стали умнее, а также отделились от своих матерей (этого садики, к сожалению, с успехом добиваются: отделяют детей от матерей).

Все это неправда. Ходить в садик для ребенка ничем не лучше, чем оставаться дома со своей семьей. В 1991 году Сьюзан Дилкс сделала подробный обзор всех научных исследований, где сравнивались дети, которые ходили в детский сад, с детьми, которые оставались дома с родителями85. Посещение детского сада сопровождалось ослаблением эмоциональной связи с родителями. Что же до социализации, то единогласия в результатах не было: некоторые исследователи утверждали, что детский сад делает детей более социализированными, другие – что более агрессивными; в более высококлассных детских садах результаты были лучше. В плане обучаемости и уровня интеллектуального развития между ходившими в садик и остававшимися дома никакой разницы не было, за исключением детей из бедных семей, которые посещали высококлассные детские сады при университетских факультетах педагогики, – те демонстрировали некоторый скачок в развитии. Но если детям не продолжали постоянно оказывать специальную поддержку, в дальнейшем все наблюдавшиеся улучшения сходили на нет. Про детей из замечательных семей (вроде вашей, дорогой читатель), посещавших обыкновенные садики, ничего примечательного не говорилось.

Брэдли и Вандел в своем исследовании от 2007 года увидели схожую картину93: у детей в садиках была более развита речь, особенно у детей из бедных семей в высококлассных детских садах; но у них также были и проблемы с поведением, повышенная агрессия и стрессы, особенно у тех, кто ходил в садик начиная с яслей и проводил в нем больше времени.

Конечно, тысячам семей приходится отправлять детей в садик по финансовым соображениям. Пока мы в Испании безуспешно боремся за увеличение декретного отпуска, мысль о том, что в высококачественном детском саду ребенок может развиваться не многим хуже, чем дома, служит нам утешением.

Но как же отличить эти высококлассные садики, о которых я все твержу? Дилкс дает ряд критериев общего характера, например, сколько детей приходится на одного воспитателя: максимум четверо в возрасте до полутора лет или пятеро в возрасте от трех до пяти. Американская академия педиатрии дает еще более строгие рекомендации94: максимум три ребенка до года, четыре от года до двух с половиной, пять от двух с половиной до трех, семь от трех лет или восемь в возрасте четырех или пяти лет. А в вашем детском саду сколько детей на одну воспитательницу?

В Испании одному воспитателю законодательно разрешено приглядывать за восемью детьми в возрасте до года. Думаете, возможно углядеть за всеми этими детьми одновременно? Если бы у вас родились восемь детей одновременно – да или хотя бы даже четверня, – думаете, вы могли бы с ними целыми днями справляться без посторонней помощи? Вы бы безостановочно их кормили, меняли подгузники; вы бы ничего другого с ними не могли делать. Куда бы вы втиснули это хваленое раннее развитие, да даже просто проявления нежности? Думаете, когда ваш ребенок плачет в садике или хочет поиграть, у кого-то есть на него время? Так не удивляйтесь же, что, когда вы вечером его оттуда забираете, он все время хочет на ручки и обниматься.

Проблема в том, что система детских садов была выстроена с учетом исключительно экономических соображений. Критерием было не «у детей есть такие-то потребности, денег на их удовлетворение нужно столько-то, давайте смотреть, откуда их можно взять», а прямо-таки диаметрально противоположное: «Нам дают столько-то денег, давайте смотреть, что на них можно сделать». И суммы эти по определению очень малы, потому что матери не могут тратить на детский сад больше определенной доли своего заработка, а зарабатывают они, как правило, меньше мужчин.

Вот и получается, что вся система образования – от детских садов и до университетов – перевернута с ног на голову. Чем младше ребенок, тем меньше опыта и образования требуют от педагога, им занимающегося, и тем меньше ему платят. Я считаю, должно быть все наоборот: воспитатели в детских садах должны иметь более высокую квалификацию и зарплату, чем преподаватели в университетах, потому что плохой воспитатель может нанести младенцу страшный вред, а двадцатилетнему молодому человеку до плохого преподавателя физики попросту нет дела.

Как правило, почасовая оплата частных нянь ниже, чем у уборщиц. Что для нас важнее – забота о ребенке или чистота полов?

Поскольку профессия эта настолько неприбыльна, на тех, кто занимается воспитанием детей, смотрят свысока. И к тому же, даже если мать, чтобы присматривать за собственным ребенком, идет на серьезные финансовые жертвы и на время уходит с работы, от людей она слышит: «Повезло тебе, можешь себе позволить отдохнуть», или «Повезло, целыми днями ничего не делать», или даже «Не бросай карьеру, а то превратишься в клушу». Некоторое время назад мне на глаза попалась реплика матери, которая уже устала от того, что ее все критикуют; эта женщина решила вместо «Я сейчас не работаю» говорить: «Я принимаю участие в исследовании в области прикладной психологии, мы изучаем воздействие долговременного личностного контакта на психоэмоциональное развитие младенцев».

Звучало это так заумно, что окружающие не смели расспрашивать подробнее и не догадывались, что исследователем была она сама, исследуемым – ее ребенок, лабораторией – ее дом и что никто ей за это не платил.

 

Общение с ребенком: качество важнее количества?

Многие родители осознают, что детский сад – не лучший вариант, и лишь необходимость принуждает их к нему прибегать. Но вместо того чтобы зреть в корень проблемы, создавать такие социальные и экономические условия, в которых родители могли бы свободно выбирать, как им растить своих детей, многие предпочитают с головой окунуться в систему государственной заботы о детях и начинают восхвалять детские сады и уверять матерей, что никаких проблем нет.

Матерей убеждают, что, несмотря на то что они по восемь часов в день (а с учетом дороги это легко может быть и все десять) разлучены со своими детьми, они все равно хорошо о них заботятся, ведь важно не количество проведенного вместе времени, а качество. И что за два часа «качественно проведенного времени» они могут достичь того же, что другие за десять или двенадцать.

Признаюсь, до того, как я испытал это на практике, идея «качественно проведенного времени» казалась мне более-менее правдоподобной. Я работал педиатром в больнице и взял отпуск по уходу за детьми, чтобы больше времени проводить со своими малышами. Уходя в декретный отпуск, вы отказываетесь от работы, от денег, от перспектив карьерного роста или прибавки к зарплате, от социального статуса профессионала. Поскольку в Испании значительная часть финансирования детских садов поступает из бюджета, ваша семья со всего одним работающим взрослым по-прежнему должна платить в него налоги (из которых потом субсидируются детские сады для детей, у которых зарабатывают оба родителя). И в довершение всего этого вам приходится выслушивать замечания типа: «Ну не знаю, чего это ты решил сидеть дома. Я со своим сыном меньше времени провожу, но ведь важно то, что я его провожу качественно!»

А кто говорит, что свое я провожу некачественно? Время, которое я провожу со своими детьми, не хуже вашего, и получают его они больше.

Попробуйте-ка убедить своего начальника: «С завтрашнего дня я буду работать только по два часа в день, но поскольку проводить это время я буду качественно, я буду выполнять тот же объем работы, что мои коллеги за восемь часов, и получать ту же зарплату». Не получается? То-то же. В любом занятии и на любой работе, от укладки кирпичей до игры на фортепьяно, успех приходит только к тем, кто уделяет этому много времени. Почему же забота о детях – единственный в своем роде вид деятельности, где объем затраченного времени уже ничего не решает?