В газетах вдруг перестали писать о сигналах из другой галактики. Это иногда бывает. Ведь о плезиозавре, которого будто бы нашли в каком-то озере, тоже писали-писали, а потом вдруг замолчали, словно вовсе не было этого плезиозавра или он исчез вместе с озером.

Об Агафонычеве и о солнечной системе мне Витька больше не напоминал, но и о сигналах тоже говорил редко. И все же о Громове, об этом «невидимке», мне кое-что удалось узнать. Оказывается, Громов тоже интересовался теорией вероятности и даже ходил знакомиться с Витькой в Куйбышевскую больницу.

Жил Громов на Васильевском острове, кажется, в очень обыкновенном доме, рядом с парикмахерской, но дальше все было необыкновенное. Отец Громова был археолог и сделал какое-то крупное научное открытие, но с опубликованием не спешил, чтобы не рассердить других специалистов, которые могли потребовать неоспоримых доказательств. Может быть, доказательств у него было маловато, не знаю. Когда я стал слишком подробно расспрашивать об этом Витьку, он хмыкнул носом:

— У вас с Агафонычевым есть эта привычка: хвататься немытыми руками за чужую тайну.

Я сразу замолчал, огорчившись, что для Витьки я опять перестал быть самим собой, а превратился в придаток Агафонычева.

— Ты хотел рассказать об отце Громова и об его открытии, напомнил я немного спустя.

— Отец Громова, — сказал Витька, — действительно совершил открытие. Его находки говорят, что на Земле задолго до человека и всех млекопитающих жило высокоразумное существо.

— Ясно, — догадался я, — значит, этому существу и сигналят сейчас из другой галактики?

— Точно, — сказал Витька.

Тут мне пришла в голову мысль, от которой у меня закружилась голова и стало не по себе.

— Значит, это разумное существо находится в квартире Громова?

— Скорей всего так, — оказал Витька тихо и побледнел.

Такой бледности на его лице я не видел, кажется, никогда, даже когда в него попала стрела. Мне даже показалось, что Витьку зазнобило.

— А ты бывал в этой квартире?

— Нет, не бывал. Но скоро попаду. Дело в том, что к ним дальняя родственница приехала. И заболела. И посторонних пока не приглашают.

Слово «посторонний» меня страшно огорчило. Если уж Витька Коровин там посторонний, то я буду совсем чужим и лишним.

— А пригласят, как ты думаешь, скоро?

— Если не скоро, я и без приглашения пойду. Мне хочется выяснить истину.

— А адрес помнишь?

— Еще чего не хватало! Я Громова много раз до дома провожал и, хотя далековато, езжу в их дом в парикмахерскую подстригаться.

— А он тебя ни разу не пригласил?

— Родственница приехала. Как ты не понимаешь?

— Понимаю. Все понимаю, отлично, но ведь не навсегда же она приехала! Уедет. Дело, наверное, не в ней.

Витька посмотрел на меня и усмехнулся.

— А ты думаешь, это существо живое?

— Не знаю. Предполагать все можно. Мертвому не станут сигналить.

— А ты слыхал когда-нибудь, — спросил меня Витька, — чтобы археологи нашли что-нибудь живое? Они всегда находят мертвые предметы, которые пролежали в земле много столетий и лет.

— А что Громов говорит?

— Громов хороший математик. Он занят тем, что вычисляет. А знает много. Мне ребята из его школы рассказывали, что педагоги не решаются его спрашивать.

— Наверное, знает не меньше, чем в учебниках? — перебил я Коровина.

— В учебниках! — засмеялся Витька. — Он знает, чего не знал ни Дарвин, ни Эйнштейн.

— А откуда?

— Откуда… Ясно, ему тот рассказывает, которому сигналят из других миров.

— Так это же мертвый предмет, археологическая находка, сказал я.

— И Агафонычев так думает? — спросил Витька.

— А при чем тут Агафонычев?

— Отсталые вы с ним люди. О теории информации слыхали? Можно не только содержание книги записать, но и тебя вместе со всей твоей информацией клеточной, молекулярной, мозговой.

— Теперь я понял, — сказал я.