Мы с Колей Вечиным стояли в коридоре и ждали конца эксперимента, которому подверг себя мой отец.

Я тревожился за отца. Он был стар, хотя само понятие старости казалось ему пережитком эпохи наивного антропоцентризма. С годами здоровье его ухудшалось. И кто знает, может быть, сейчас, слившись с Кумби, он сидит в гибнущем космолете и ждет ответа, которого ждал я и так и не дождался из-за того, что Коля Вечин поспешил отключить меня.

– А много в жизни Кумби было трагических эпизодов? – спросил я Колю.

– Да, было немало. Писатель Уэсли-второй, с которым Сироткин конструировал аппарат, считает, как считали это древние греки, что трагедия – это вершина искусства.

– У Кумби совсем не трагический характер. Кумби веселый, милый, чуточку беззаботный…

– Уэсли, – перебил меня Вечин, – искал трагического не в характере задуманного им героя, а в самих обстоятельствах. По-моему, он перестарался.

– Ты в этом уверен?

– Меня убеждает твоя седина.

– Сейчас не до шуток, Коля. У моего отца больное сердце.

– Но он не так впечатлителен, как ты. Он не привык щадить себя. Твой отец это делает для науки. Он хочет на своем собственном опыте убедиться в возможности моделирования личности, заменяющей личность космонавта или исследователя космоса. Кроме того, ты же слышал, он ищет пути к познанию «я» уазца, уазской личности, уазского видения.

– Тебе хорошо здесь говорить. А попробовал бы посидеть или «повисеть» в гибнущем корабле! Не так-то уж там весело.

– Потому-то я и поспешил тебя отключить. А то ты стал бы совсем стариком. И не забывай: я ведь тоже не раз подключал себя к Кумби. И где только с ним не бывал! Но у меня нервы крепче, чем у тебя. Ни одного седого волоса.

– Я думаю, нервы тут ни при чем. Ты, наверно, не сливался с ним полностью. Ведь когда читаешь роман или повесть, сочувствуешь герою, но все время смутно осознаешь, что он – не ты.

– Я этого тоже не осознавал. Ведь Кумби не персонаж романа. Он характер, личность. Это неважно, что он не из крови и плоти.

– Философы утверждают, что личностью может быть только человек.

– Не все философы. Вопрос спорный. Ведь личность связана с памятью, с историей индивида. А память можно создавать искусственно, да еще как! Ты имел возможность в этом убедиться.

– Вот мы с тобой тут спорим, а мой отец…

– Смотри. Вон oн идет.

Я быстро оглянулся. По коридору шел мой отец с Евгением Сироткиным. Казалось, он помолодел. Глаза его блестели. Он улыбался. До меня донеслись его слова:

– Отличный аппарат, Евгений. Я получил большое удовольствие, совершив это путешествие.

Через неделю я, с разрешения своего строгого отца, перешел из лаборатории машинного перевода в лабораторию, которую возглавлял Евгений Сироткин. Теперь я мог в любое время соединить себя с Кумби, но я не делал этого: пока не решался повторить рискованный опыт.