На узком самолюбивом лице Евгения Сироткина ироническая улыбка.

— Послушайте, Петров, — говорит он мне. Он мог бы сказать не Петров, а Микеланджело, как называют меня все знакомые сотрудники Института времени. — Послушайте, Петров. Мне бы хотелось знать, в чьей же лаборатории вы работаете: в моей или в лаборатории Вербовой?

— В вашей.

— Это думаете вы. А я думаю, что вы только числитесь. Где вы опять пропадали целых два дня?

— Ловил рыбу на Карельском перешейке.

— Так. И много поймали?

— Немного больше, чем Юлиан Кумби.

— Кумби феномен, это я понимаю. Но все же вы не должны забывать о своей работе.

Какая муха укусила Сироткина? Раньше он абсолютно не интересовался моей персоной. Он терпел меня из уважения к моему отцу. А тут можно подумать, что из-за моего двухдневного отсутствия остановилась вся работа в огромной лаборатории, где десятки сотрудников.

Евгений Сироткин явно чем-то расстроен. Но в конечном счете он прав. Последние две недели я проводил, либо ловя рыбу с Юлианом Матвеем, либо присутствуя в лаборатории Марины Вербовой.

Феномен-старичок все еще поражал меня ненасытной точностью своей памяти. Правда, беседы наши были чуточку однообразны.

Я (подражая Вербовой, строго). Что вы делали девятнадцатого июня две тысячи тридцать второго года?

О н. Утром съел яйцо всмятку и творожники со сметаной. Пил кофе. В обед скушал холодный борщ и пожарские котлеты с морковью. Поужинал скромно, чтобы не видеть тяжелых снов…