Это рассказ о времени, когда научная фантастика была юной. Когда она родилась, никто в точности не знает, зато ее детство и юность изучены сравнительно хорошо.

Детство было бурным. Постоянно понукаемый родителями, воспитываемый, но так до конца и не воспитавшийся, литературный вундеркинд предпочитал глазеть звездными ночами на небо, бегать по пустырям воображения, без конца мастерить и фантазировать, а не заниматься делом. Не желая брать пример с окружавших его взрослых жанров, ребенок скверно учился, а нравоучительные назидания пропускал мимо ушей. Мысли жанра-подростка витали далеко, в мечтах он уносился в неоткрытые еще земли «за тридевять звезд» и, подобно всем мальчишкам, строил грандиозные планы на будущее.

Дитя уважаемых родителей — Науки и Литературы — было упрямо, ершисто и не желало идти по стопам кого-либо из них. Не привлекал его мир одних лишь точных знаний, фактов и цифр, но равно не тянулся он к миру «только» чувств и непознанных эмоций. С детским максимализмом хотелось ему соединить и то, и другое. Но как — этого ребенок не знал…

С годами пришло умение работать, появились устойчивые привязанности, забрезжила, наконец, одна из главных, а может быть, и единственная цель — воспитывать человеческое воображение, подготавливать людей к стремительно надвигающемуся Будущему. Ибо стало ясно — сначала специалистам, затем всем здравомыслящим людям, — что успешно противостоять все сминающей на своем пути лавине изменений, привносимых в мир наукой и техникой (а с этим пришлось столкнуться лицом к лицу человеку второй половины XX века), могут только гибкий, натренированный мозг, богатое воображение, развитая творческая фантазия. До нашего века все эти качества были желательными, не более, сейчас без них человечеству просто не справиться со своими трудностями…

И тогда вспомнили о фантастике. Пришло признание, юноша был принят в литературный салон. Фантастика стала модной, не считаться с ней было уже нельзя.

Как сложится дальнейшая судьба нашего героя, что ему придется вынести и до каких озарений дойти (а может быть, и до разочарований?), что он оставит людям (ибо ничто не вечно в этом мире, тем более вкусы читающей публики), не знают ни он сам и никто другой. Но вера в то, что много прекрасного, неожиданного, возвышенного ждет его впереди, не покидала нас и никогда не покинет.

Трудно пересказать «биографию» научной фантастики: большая, бурная и сложная жизнь обычно требует больших и сложных книг. Наш рассказ лишь об одном периоде этой жизни — о времени, когда фантастика была юной. И речь пойдет лишь о ее части — фантастике космической. Летопись мысленных полетов в небо, к иным мирам фантастична и захватывающа сама по себе, и нельзя без волнения перелистывать ее страницы

Потому что это одно из древнейших и самых устойчивых мечтаний человечества. И безусловно, одно из самых прекрасных.

Потому что ни в какой другой проблемной области научной фантастики не было мысленного штурма столь яростного, массивного и победоносного.

Потому что не только иронию вызывают пожелтевшие от времени страницы, но и чувство уважения к первооткрывателям.

Потому, наконец, что о грезах юности помнишь всю жизнь.

1. РАССВЕТ

Двадцать пять лет назад у нашей планеты, до того довольствовавшейся одним естественным спутником, появился второй — искусственный. Четверть века человечество живет в новой, космической, эре, и за давностью времен забыто, кому первому и когда именно пришло в голову удачное сочетание, ставшее общепринятым: «Утро космической эры». Действительно, запуск первого искусственного спутника обещал долгий и многотрудный космический день человечества.

Впрочем, если говорить точнее, утро наступило еще раньше, оно пришло вместе с началом века, с формулами Циолковского и стартами первых ракет. А вот что ему предшествовало, этому утру космической эры, чем были заполнены томительно-прекрасные предрассветные «часы», исконное время романтиков и поэтов, — об этом и пойдет у нас рассказ,

Нет ничего удивительного в том, что фантазия и мечта обжили беспредельный космос намного раньше, чем туда вступил человек. Небо было самым древним и мощным магнитом, к которому направлялись мысли, желания, фантазия… Идея путешествия на небеса, изучения заоблачных диковин возникла на самой заре человечества. А возникнув однажды, уже никогда не покидала человека Земли.

Достаточно переворошить древние мифологические сказания разных народов, чтобы везде — буквально везде — обнаружить искру этой самой святой мечты: мечты о полету на небо.

Некоторые ведут счет «палеокосмонавтам» от древневавилонского «Сказания о Гильгамеше», насчитывающего четыре тысячи лет, — что ж, мечта действительно была древней как мир. Когда археологи, производившие раскопки легендарной Ниневии, наткнулись на библиотеку царя Ашшурбанипала, то среди множества глиняных клинописных табличек была обнаружена запись легенды об Этана, верхом на орле воспарившем в небо…

Время шло, и в сочинении знаменитого древнегреческого сатирика Лукиана из Самосаты (жившего примерно в 120–190 годах нашей эры) уже можно прочитать о полете на Луну. Впрочем, произведение Лукиана, хотя и названо было «Правдивой историей», по существу, писалось как пародия, однако в те времена встречались и вполне «серьезные» упоминания о первых аэронавтах и космонавтах.

Разумеется, до XVII века авторы-фантасты никаких аппаратов в космос не запускали, а обходились техническими средствами сообразно духу времени. Например, искусственными крыльями.

Древнегреческий автор Аполлодор в своей «строго научной» «Мифологической библиотеке» (II век до нашей эры) бесстрастно сообщает «факты» об Икаре и Дедале (более известные по взволнованным поэтическим описаниям Овидия). «…Дедал изготовил крылья для себя и для сына, наказав поднявшемуся в воздух Икару не подниматься слишком высоко, чтобы клей, которыми были соединены перья, не расплавился под лучами солнца, и не опускаться слишком низко к морю, чтобы крылья не распались под влиянием сырости… Икар, однако, пренебрег советами отца и, увлеченный полетом, поднимался все выше. Клей расплавился, и Икар погиб, упав в море…»

Официозный мифописец Аполлодор менее всего был склонен к проявлению эмоций, но даже в его сухом, подчеркнуто нейтральном повествовании прорвались интересные нотки. «Увлеченный полетом…» — как часто мы будем вспоминать эти слова! Люди еще Никуда и ни на чем не летали, но знаменательно, что уже в те далекие времена полет, пусть и фантастический, представал в воображении как нечто захватывающее, преодолевающее даже инстинкт самосохранения!

Икар был не одинок — столь же дерзновенно посягнул на святая святых древних, на Солнце, царевич Сампати из древнеиндийского героического эпоса «Рамаяна». И этот полет на искусственных крыльях произошел около двух тысяч лет назад…

Помогали и естественные крылья — вероятно, первым с помощью прирученных орлов, привязанных к паланкину, поднялся на небеса «царь-космонавт» Кей-Кавус из поэмы классика таджикской поэзии Фирдоуси «Шахнаме» (X–XI века). Об этом эпизоде сообщается вскользь, но обратите внимание: «…вскоре дивы вновь совратили Кавуса с истинного пути и надоумили его подняться на небо, дабы познать тайны мироздания». Все указано точно — и какой именно импульс гнал смельчака, и насколько греховным, злонамеренным было такое желание…

Потом мысленные полеты прекратились, как прервалась не время и литература, сама древняя культура. В Европе наступили темные времена средневековья, и мечта о небесах, о других мирах отодвинулась в тень: «совращенных с истинного пути» и «желавших познать тайны мироздания» церковники-инквизиторы, как известно, не прощали. Но стоило чуть ослабнуть путам религиозного мракобесия, как из пепла сожженных еретиков вновь восставала крылатая, как птица Феникс, мечта.

1516 год. На Луну запущен… ну что ж, назовем его так: «первый космический аппарат» — путешествие на нашу небесную соседку Астольф, герой поэмы Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд», совершил в повозке Ильи-пророка. Итак, космическое путешествие на другое небесное тело — не в мыслях или сновидениях, а с помощью машины, аппарата…

Вероятнее всего, Ариосто был действительно первым. Его описание межпланетного путешествия пребывало в гордом одиночестве целое столетие. Не наступило еще время для мечтателей и фантазеров, хотя оно уже показалось на горизонте. Фантазеров церковь гноила и жгла, однако бесследно уничтожить фантазию была не в силах.

Битва разума с мракобесием еще только начиналась, и все старое, отжившее, косное не собиралось отступать без борьбы перед нарождающимся научным знанием. Потому-то гениальные откровения лучших умов человечества соседствовали в те времени со схоластическими диспутами на тему о том, сколько ангелов может уместиться на острие булавочной головки.

Научное и религиозное, светлое и темное порой удивительным образом соединялись в одной личности. Подчас мы по традиции продолжаем трактовать духовную обстановку Средневековья как борьбу «попов» против «еретиков-ученых». И забываем при этом, что и Бруно был монах, и Кампанелла — монах, да еще какой — настоящий религиозный фанатик! Великий Иоганн Кеплер не только вывел математический закон обращения планет вокруг Солнца, но и считался незаурядным по меркам своего времени составителем гороскопов, верил в черную магию. И на кострах сжигали не обязательно правдолюбца и гения — значительно чаще ведьм и колдунов.

История этого сложного, смутного, грозного времени, когда зарождалось современное научное знание, как раз и предостерегает от упрощений. Еретик Мартин Лютер пришел в ярость, узнав об учении Коперника, и даже призывал к расправе над ним. Но коперниковское учение, которое «условно» (для реформы календаря) приняла церковь, наотрез отказался понять и Фрэнсис Бэкон, чьему имени мы обязаны самим понятием «научный метод». Вот такое было время.

Поэтому среди ранних подвижников «космонавтики» (вот уж ересь так ересь!) можно встретить и ученых-естествоиспытателей, и писателей, и светских кавалеров, и даже отцов церкви. Все грешили этим манящим и запретным — фантазией.

Говоря об истории ранних лунных путешествий, невозможно обойти молчанием имя великого немецкого астронома Иоганна Кеплера (1571–1630). Жизнь его была сложной и трагичной, и только дошедшие до нас фрагменты позволяют судить, что это была за противоречивая натура: последователь Галилея и придворный астролог императора Рудольфа II (астрономия была не в счет, ею он занимался во «внеслужебное» время), скрупулезный исследователь и азартный игрок, а еще философ и писатель…

Сложной и трагичной оказалась и судьба фантастического произведения Кеплера. Во время учебы в Тюбингенском университете в 1593 году он пишет диссертацию, посвященную гелиоцентрической системе мира, в которой, в частности, описываются небесные явления, наблюдаемые с… Луны. Позже, в 1609 году он пишет еще одну главу, где объясняет, как именно наблюдатель попал на Луну — с помощью демона, вызванного заклинаниями матери героя Рукопись лежала без движения два года, после чего была украдена.

Наконец, между 1620 и 1630 годами Иоганн Кеплер заново восстановил свой «Сомниум» («сон» — по-латыни), но, так и не подготовив рукопись к публикации, умер. Затем еще одно из цепи несчастий: чума, в те годы свирепствовавшая в Европе, унесла предполагавшегося издателя рукописи. И только в 1634 году кеплеровский «Сон» о лунной стране Левании увидел свет.

Странное это было сочинение. В нем откровенная мистика соседствует с поразительными по точности научными наблюдениями и блестящими образцами научно организованной фантазии — чего стоят хотя бы последние страницы, на которых описывается гипотетическая лунная жизнь. И фантазируя, Кеплер остается ученым, логически выводя изображаемые им лунные формы жизни из тех данных, какие давала в ту пору наука.

Что же касается самих космических путешествий, то тут были мыслители посильнее. Удивительно, но наиболее научные проекты в вопросах межпланетных сообщений предложены как раз «попами». Известный английский писатель-фантаст Брайн Олдисс, описывая в своей истории научной фантастики ее предтеч, бросил удивительно меткую фразу: «…и целая компания английских епископов XVII века». Их действительно было четверо или пятеро — епископов, отдавших дань утопии и фантастике, причем двое самым не, посредственным образом связаны с предметом нашего разговора.

Один из них читателю известен — это Фрэнсис Годвин (1562–1633), епископ Хирфордский, автор первого в литературе научно-фантастического романа о полете на Луну. Роман был написан в самом начале XVII века, а опубликован под псевдонимом «Доминго Гонзалес» после смерти автора, в 1638 году [21]. Однако мало кто знает, что этим же годом датировано сочинение коллеги и соотечественника Годвина — Джона Уилкинса, епископа Честерского. И посвящено это сочинение также Луне!

Джон Уилкинс (1614–1672), которого по праву можно было бы назвать «английским Ломоносовым», — одна из ярких фигур британской науки. Известный философ, лингвист и математик, удивительно совмещавший эти свои ипостаси с теологией, был бессменным ректором знаменитого Оксфорда и одним из основателей в 1662 году академии наук в Англии — Британского Королевского Общества. Им же написана, вероятно, первая научно-популярная книга в истории литературы.

Насчет «научно-популярной» — это не оговорка, сочинение Уилкинса в большей степени популярное изложение идей автора, нежели роман. К третьему изданию, вышедшему в 1640 году, добавлены общие рассуждения автора о возможностях полета на Луну, и в этих фрагментах Уилкинс высказал такие взгляды, которые нельзя не признать революционными (инквизиция и за меньшие вольности отправляла на костер…). Судите сами.

«Прочитав Плутарха, Галилея, Кеплера и некоторых других и обнаружив, что мысли мои собственные совпадают с высказываниями столь известных авторитетов, я заключил, что не только возможно, но и вероятно встретить на Луне другой обитаемый мир». Или вот еще: «Изобретение снаряда, при помощи которого можно добраться до Луны, не должно казаться нам более невероятным, чем казавшиеся вначале таковыми изобретения морских кораблей; и нет никаких поводов отказываться от надежды на успех в этом деле…» Этим словам почти три с половиной века!

А десятилетие спустя неутомимый епископ выпускает другой научно-популярный трактат о технологии и ее влиянии на жизнь общества. Книга была названа «Математическая магия», и а ней автор обсуждает такие чудеса, как подводная лодка и летательные аппараты, а также весьма скептически рассматривает идею «вечного двигателя». А уж что касается интересующих нас космических полетов, то тут, как говорится, расставлены все точки над «и»: «Четыре различных способа назову я, посредством коих полет в небеса был (!) или будет осуществлен. Два первых достигаются с помощью иных материй, остальные — с помощью нашей собственной силы: 1. С помощью духов или ангелов. 2. С помощью птиц небесны 3. С помощью искусственных крыльев, пристегнутых непосредствен но к телу. 4. На летающих колесницах…»

Если Уилкинс только размышлял о возможности межпланетных сообщений, то вот Годвин в своем фантастическом романе точно себе представил, с помощью какого аппарата можно эту идею реализовать. Мы называли Годвина автором первого научно-фантастического произведения о полете на Луну, и к тому есть все основания.

Да, герои Лукиана побывали на Луне еще во II веке наше эры. И в более поздние времена у Годвина, казалось бы, хватает конкурентов в борьбе за приоритет. Например, герой упомянутого кеплеровского «Сомниума». Но то была помощь духов… Заслуга вольнодумца-епископа из Хирфорда в том, что его воображаемое путешествие на Луну было первым, как пишет известный исследователь Роберт Филмус, «обоснованным с точки зрения научных или квазинаучных принципов, какими бы примитивными ни были сами эти принципы».

Доминго Гонзалес, автор и единственный герой повествования, выдрессировал стаю диких лебедей так, что они могли переносит по воздуху корзину с полезным грузом. Случайно этот живой механизм — сложная конструкция из деревянных рам, канатов и живых «винтиков», а внизу — деревянное сиденье, напоминающее знакомый каждому горнолыжнику бугельный подъемник, — забрасывает героя на Луну. Почему это произошло? Тут автор, не мудрствуя лукаво, просто сообщает завороженному читателю, что дикие лебеди обычно в это время мигрируют на Луну. Почему бы и нет — в те времена, когда был написан роман, Африка казалась местом не менее «экзотическим»…

А вот дальше начинаются откровения, которые делают честь интуиции Годвина. На некотором расстоянии от Земли Гонзалес ощущает… невесомость (1638 год!), а наблюдая звезды, которые вне Земли светят ярче, герой заключает, что многие из них «кажутся намного дальше, чем наблюдателю с Земли». И это пишет епископ…

Дальше, правда, развертывается довольно-таки неоригинальный, полуутопичесиий, полусатирический сюжет, но и перечисленного достаточно. Титул одного из основоположников «воображаемой космонавтики» Фрэнсис Годвин заслужил по праву.

2. ПЕРВАЯ РАКЕТА

До конца века появилось еще несколько занятных описаний полетов на Луну, из коих самым занятным (и уже точно — самым знаменитым) было сочинение француза Сирано де Бержерака, Искушенный любитель фантастики знает, вероятно, что речь идет не только о ловком дуэлянте и кавалере, которого описал Эдмон Ростан, но и об удивительном мыслителе-гуманисте, фантазере, авторе одной из ранних «лунных» фантазий.

Бесстрашный вояка, гасконский дворянин Сирано де Савиньен (1619–1655), владелец родового замка Бержерак, после ранений, полученных им при осаде Мюзона и Арраса, вышел в отставку. Погрузился с головой в книги, а начитавшись как следует, и сам взялся за перо. Так появилась на свет дилогия «Другой мир»; первая ее часть, названная «Путешествие на Луну», вышла в 1657 году, а незаконченные фрагменты второй — «Государства и империи Солнца» — в 1662-м. Долгое время обе рукописи находились под дружеской цензурой приятеля Сирано, не без оснований опасавшегося неприятностей для автора со стороны церкви.

Сирано зачастую наделяют титулом «пионера космонавтики» и, надо думать, не без оснований: герой его романа отправляется на Луну… в аппарате, приводимом в действие ракетой. И пусть бы это была одна ракета — так нет же, сначала пламя уничтожило шесть ракет, расположенных по одному краю платформы, потом заработали шесть других, включилась третья «ступень», затем четвертая! По сравнению с нашими сегодняшними представлениями отличия лишь количественные — ракеты побольше, ступеней поменьше — сам же принцип угадан безошибочно.

Роман Сирано пользовался широкой популярностью, и все же понадобились еще долгие два с половиной века, пока к этой идее не вернулись романисты, о которых речь впереди, а вслед за ними, уже на строго научной основе, — Циолковский. Почему так произошло? Быть может, ответ на этот вопрос станет более прозрачным, если мы задумаемся над другим: а как сам автор отнесся у собственному более чем дерзкому предвидению?

А никак… Стоит призадуматься, перечитать роман, и желание увенчать Сирано лаврами «пионера космонавтики» само собой поуляжется. Ибо храбрый гасконец, хотя и был по меркам своего времени чрезвычайно начитан (он с легкостью рассуждает об астрономии, термодинамике, теории магнетизма и даже атомистике), по отношению к точной науке сохранял поистине святую невинность. По своей природе он был сатириком, а не ученым.

Давайте вспомним его первую попытку добраться до Луны, ту что предшествовала «ракетной». Итак, «потешив воображение разумными возможностями осуществить свой план, я следующим образом отправился на небо… Я обвешался множеством склянок с росою, а солнечные лучи устремились на них столь яростно, что тепло, притягивающее склянки, подобно тому, как оно притягивает влагу, образуя огромные тучи, подняло меня на такую высот; что…», и так далее в том же духе.

А теперь небольшое отступление. Один из многих современны методов поиска «безумных» идей, в которых так остро нуждается сейчас наука, назван методом «мозговой атаки», или брейнстормингом. В чем он заключается? Собирают группу специалистов ставят перед ними сложную задачу и предлагают дать варианты решения. Варианты любые — сколь угодно фантастические, явно не реальные, даже бредовые. После чего эксперты внимательнейшим образом изучают ответы, выуживая то, что поддается реализации где-то среди этой «фантастической чепухи», как правило, встречается вернее, хотя и невероятное на первый взгляд решение. Смысл брейнсторминга в том, чтобы снять перед учеными вековой барьер под названием «нельзя». В результате казавшееся невозможным находит легкое и изящное, но главное — неожиданное решение.

Так вот, Сирано был бы идеальным испытуемым для брейнсторминга. Он не задумывался над технической осуществимостью предложенных решений (а задача стояла следующая: попасть и Луну) и многое предложил, наверное, просто в шутку. В его романе с небрежной легкостью нагромождено еще с дюжину столь же бредовых (в глазах тогдашней читающей публики) проектов. И не менее бредовых, вероятно, в глазах самого Сирано… К счастью метод «пиши все, что придет на ум» в данном случае пригодился. Ум у гасконца был острый и гибкий, а фантазия богатой. Что же удивляться его сверхточному попаданию!

Сирано де Бержерак с ракетой действительно угадал. К сожалению, в XVII веке еще не слышали о брейнсторминге и не нашлось эксперта, способного порыться в идеях гасконца и откопать одну-единственную, верную. Что касается самой фантастической картины — полет на Луну при помощи ракет, — то она никого особенно не увлекла; фантазировали тогда не в пример занятнее и изобретательнее…

К описываемым временам ракеты никак не могли претендовать на новизну. Парадоксально, но идея была стара как мир.

По свидетельству историков, китайцы забавлялись ракетными фейерверками еще в XI веке, а два столетия спустя уже применяли ракеты в военном деле. С течением времени идею заимствовали европейцы, но потом, когда более эффективными стали мушкетные пули, о ракетах забыли. Однако в конце XVIII века боевые ракеты применялись англичанами в боевых операциях против индусов-повстанцев, а еще полвека спустя — против наполеоновских войск. Но как только бурными темпами стала развиваться полевая артиллерия, ракеты вновь отошли в тень.

А теперь мысленно возвратимся в XVII век. Ясно, что своей «новинкой» Сирано никого особенно поразить не сумел. По сравнению с обычными ракетами, которыми тешились на придворных маскарадах, какие-нибудь духи или астральные субстанции выглядели куда эффектнее.

Но уже в начале следующего века, «века лунатиков», по меткому замечанию одного из историков научной фантастики, доставлять героев на Луну и планеты стала исключительно техника. И нельзя сказать, что способы были примитивными, скорее наоборот.

Вот, например, в скучном и заслуженно забытом романе английского писателя Дэвида Рассена «Лунный мир, или Путешествие на Луну, содержащее некоторые размышления о природе этой планеты, о возможных способах добраться туда, а также другие приятные замечания о ее обитателях, их образе жизни и обычаях» (1703), явившемся, по сути, научной рецензией на книгу Сирано, автор предлагает использовать для межпланетного путешествия… гигантские «качели» — сложное сооружение из шкивов и блоков. Ось качелей предполагалось установить на высокой горе, а два сиденья должны были соединить Землю и Луну. Рассен предусмотрел даже возвращение космонавта после лунного вояжа: для этого нужно было просто сесть на сиденье, находившееся на поверхности Луны. Остальное сделает притяжение Земли…

Наивно, конечно, но в каком-то смысле «научнее», чем у современника Рассена, великого Даниэля Дефо, автора фантастического (а по сути дела — чисто сатирического) романа «Консолидатор» (1705). У Дефо механический летательный аппарат, с помощью которого герой летит на Луну, приводится в действие… все тем же астральным духом, что и века назад. Зато другой великий современник, автор бессмертного «Гулливера» Джонатан Свифт, хотя и не вошел в плеяду ранних подвижников межпланетных путешествий, все же указал способ, который, когда будет открыт (или так: «если будет открыт…»), послужит будущей космонавтике. Ведь что такое летающий остров Лапута, как не фантастическая пока еще идея антигравитации!

Шли годы, количество проектов росло.

Многие считают, что именно Жюль Верн держит патент на использование пушки для межпланетного путешествия. Но, оказывается, идея «межпланетного орудия», то есть использования отталкивающей силы в безвоздушном пространстве, появилась веком раньше, в романе некоего Мурто Макдермотта «Полет на Луну» (1728). Правда, в космическое пространство героя поднял самый прозаический смерч, но вот дальше… «[герой] вцепился руками в огромное облако из градин, которое повстречал на пути, после чего, упершись изо всех сил, стал «давить» на облако, а сила отдачи двигала [героя] по направлению к Луне…» Болезненный удар по самолюбию членов жюльверновского Пушечного клуба.

А знаете, когда в сочинениях фантастов человек впервые удосужился заглянуть не на Луну, а на Марс, превратившийся позднее в настоящую Мекку для писателей? Давно — в 1744 году, в романе немецкого астронома Эберхарда Христиана Киндермана «Очень быстрое путешествие, совершенное пятью молодыми людьми на воздушном корабле в Иной мир, с целью проверить, правда ли, что планета Марс 10 июля сего года появится на небесах в первый раз за все время существования мира со своим спутником или Луною» [22]. (Уж так повелось, что чем скучнее роман, тем внушительнее у неге название)

Итак, в романе речь идет о спутнике Марса. О наличии спутников догадывался еще гениальный провидец Свифт — за век лишним до их открытия американским астрономом-самоучкой Асафом Холлом. Тем не менее роман Киндермана является, пожал первым, в котором герои хотят своими глазами убедиться, спутник имеет место. В романе пятеро смельчаков отправляются космос, свято веруя в теорию итальянского иезуита Франческо Лама, полагавшего, что две соединенные вместе железные полусферы, из которых выкачан воздух, станут «легче» и взлетят в небо, как воздушные шары. Кажется, ни Лама ни Киндерман не придали большого значения знаменитым опытам Отто Герике, доказавшего существование атмосферного давления… [23] Но как вам понравились слова «воздушный корабль» — в XVIII веке!

Тем не менее в ранних воображаемых космических путешествиях подобное название космических аппаратов не было в диковинку: поскольку еще долго бытовала вера в то, что воздух будет сопровождать путешественников на всем протяжении полета к Луне, проект «космического аэроплана» не казался таким уж нереальным.

Кстати, одно из первых описаний аэроплана, еще очень смутное и фактически лишь угадываемое («деревянная прямоугольная платформа с трапом, с насосом-помпой посередине, а по бокам с ситцевыми крыльями, натянутыми на тонкие металлические ребра трех ярдов длины»), можно найти в вышедшем в Лондоне анонимном «Рассказе о жизни и удивительных приключениях Джона Даниэля» (1751).

Прекрасны все-таки названия старинных романов — после прочтения такого названия сразу же отпадает необходимость раскрывать книгу: весь сюжет пунктуально изложен в заголовке! Вот и пример. «Джон Даниэль» в оригинале назван так: «Повествование о жизни и удивительных приключениях Джона Даниэля, кузнеца в Рокстауне, Хертфортшир, в последние семьдесят лет его жизни. Содержащее следующие события. Меланхолическое описание его странствий. Кораблекрушение, которое он потерпел и в результате оказался с товарищем на необитаемом острове. Как они там жили Его случайное открытие, что компаньоном является женщина (фантастика! — В.Г.) О том, как они заселили остров своими детьми Равно, как и описание самого невероятного аппарата, построенного его сыном Джекобом, на котором он совершил полет на Луну, с приложением описания ее обитателей… Его возвращение на Землю…» и так далее, приблизительно еще на полстраницы… Нужно ли что-то добавлять?

Детальнее и серьезнее «разобран» летательный аппарат (странная комбинация вертолета и парашюта) в романе «Открытие в Южном полушарии, совершенное летающим человеком, или французский Дедал» (1781) известного французского писателя Никола-Анны-Эдма Ретифа де Ля Бретонна. В этой книге есть даже наметки на использование авианауки в военном деле!

Открылась «эра космических путешествий» и в России. Специалисты до сих пор спорят, кому присудить титул первого русского фантаста, но в одном можно быть абсолютно уверенным: первый межпланетный перелет в отечественной литературе совершил мудрец Нарсим из «Новейшего путешествия, сочиненного в городе Белеве» (1784) Василия Левшина. Удивительно, до чего параллельно двигалась мысль фантазеров, разделенных многими тысячами километров: агрегат с машущими крыльями в английском «Джоне Даниэле», у француза Ретифа де Ля Бретонна и у русского Левшина

«Во сне обращает он взоры свои на стену, где висело у него несколько орлиных крыл. Берет из них самые большие и надежные; укрепляет края оных самым тем местом, где они отрезаны, к ящику, сделанному из легчайших буковых дощечек, посредством стальных петель с пробоями, имеющими при себе малые пружины, кои бы нагнетали крылья снизу. С каждой стороны ящика расположил он по два крыла, привязав к ним проволоку и приведши оную к рукояти, чтоб можно было управлять четырью противу расположенными двух сторон крылами одною рукою; равномерно и прочих сторон крылья укрепил к особливой рукояти Сие средство почитал он удобным к его намерению: что и в самом деле оказалось, ибо, вынеся сию машину на открытое место и сев в нее, когда двух сторон крылья опустил с ящиком горизонтально, а двумя других начал махать, поднялся он вдруг на воздух…»

Описывая «аппарат» Нерсима, Левшин предельно точен и даже сух, но стоит ему перейти к описанию самого полета, как стиль меняется — автор словно сам ощутил себя на месте Нарсима. Куда девалась инженерная обстоятельность! Из-под пера выходят строки, которые подтверждают нашу мысль: в те годы полет на небеса еще был бесконечно далек от технической задачи, даже и не претендовал на какую-то научность Всего лишь мечта — подсознательная будоражащая, опьяняющая.

«Какой восторг! Что стал Нарсим, увидев себя восходяща выше возможности человека… Он ободряется, начинает двигать рукояти, рассекает прозрачную бездну, удаляется и забывает о себе самом… Но разве не то ж делают все, коими владело любопытство? Нарсим был человек».

Слова, сказанные два века назад…

3. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД ШТУРМОМ

И вот мы на пороге XIX столетия.

Столетия, когда на полные обороты заработал мотор научно-технического прогресса. Какую бы тему, какую бы линию научно-фантастической литературы мы ни исследовали, их «пик» обязательно придется на XIX век. В этом веке впервые дала себя знать «нелинейность» времени. С приходом прогресса время начало растягиваться, и теперь каждый год приносил столько изменений, сколько раньше их не случалось и в столетие.

Давайте не поленимся пробежать взором этапы этого фантастического восхождения мысли. Фантастика каждого периода становится понятнее после анализа самого периода. Что такое XIX век? Приходит на ум сразу же — век технического прогресса! И все-таки освежим свою память…

Научное знание: атомистическая теория Дальтона (1803), первые идеи вычислительных машин (Бэббидж, 1823), органический синтез (Волер, 1828), законы термодинамики (Клаузевиц, Гельмгольц, Джоуль, Майер, 1840–1850), булевы алгебры (1855), «Происхождение видов» Дарвина (1859), максвелловская теория электромагнетизма (1864), законы генетики Менделя (1866), периодическая система Менделеева (1869), теория распространения радиоволн (Герц, 1887), рентгеновские лучи (1895) и под занавес века, в 1896 году — открытие радиоактивности Беккерелем и в 1897 — электрона Томсоном! Наконец, пионерские работы Циолковского…

Не отставала и техника: электрическая батарея Вольта (1800), а затем — колесный пароход фултона (1807), велосипед фон Зауэрбренна (1816), стетоскоп Леннека (1819), электромотор Фарадея (1822), электромагнит Стёрджена (1825), трактор Кили (1825), генератор тока (1831), телеграф Морзе (1837), динамит (1867), телефон Белла (1876), четырехтактный газовый двигатель внутреннего сгорания Отто (1876), фонограф Эдисона (1877), многоступенчатая реактивная паровая турбина Парсонса (1884), цветная фотография Истмена и Гудвина (1891)… Воистину ни года без открытия!

Наверняка в этом списке кто-нибудь незаслуженно забыт, но всех и не перечислишь. Прогресс прорывался везде, во всех областях науки и техники. Вот только в космос не слетали…

Это «упущение» с лихвой окупила научная фантастика. С приходом века прогресса она заиграла всеми мыслимыми красками и оттенками — особенно это относится к ее космической ветви. Писателей словно подстегивало наитие, что не за горами век следующий, когда человечеству предстоит сделать едва ли не решающий шаг в своей эволюции. Шаг за пределы колыбели.

Что такое век для стереотипов массового сознания? Не мгновение, но и не вечность. А за этот, XIX, век предстояло полностью обжить космос в воображении, подготовить к нему человечество. «Космический ажиотаж» захватил всех — и ученых и поэтов. Рационалисты проигрывали варианты и анализировали возможные последствия, люди эмоционального склада, вслушиваясь в грядущие изменения, заглядывали в духовные бездны «внутреннего космоса», сопрягали его с внезапно открывшимся внешним. Впрочем, таких — и рациональных и эмоциональных — было еще немного, взор их был туманен, но опирались они на надежного поводыря — научную фантастику.

Мысль писателей-фантастов, подстегиваемая их недюжинным воображением, двигалась не плавно и не последовательно, а резкими, неожиданными скачками. Периоды затишья иногда затягивались, но зато за каждым прыжком открывалась бесконечность — бесконечность деталей и сюжетов, запретов и новых соблазнительных возможностей.

Одно из временных затиший пришлось как раз на начало XIX века.

Нельзя сказать, что научная фантастика этой поры отставала от бурно развивавшихся науки и техники. Фантасты продолжали идти «впереди», не собирались уступать и по темпам: только из-под пера английской писательницы Мэри Шелли в те годы вышли два романа, которым была уготована долгая и замечательная судьба — «Франкенштейн» (1818) и «Последний человек» (1825). От них ведут свое начало популярнейшие темы современной фантастики — «человек и робот» и «цивилизация перед лицом катастрофы». А вот космическая волна на время утихла. Хотя ни для кого не было секретом, что то было затишье перед решающим штурмом.

В эти годы почувствовалась усталость от космоса. Парадоксально, но факт: космические путешествия в фантастических произведениях исчислялись «всего лишь» десятками, а читатель устал. Еще были преждевременны слова о том, что книжный рынок затоплен космической фантастикой, но… романов год от года становилось все больше, неизбежных сюжетных повторов — тоже; к космическим чудесам стали потихоньку привыкать.

Кроме того, следует обратить внимание и на другой факт.

До сих пор книги, о которых шла речь, заслуживали лишь упоминания и пересказа, а ни в коем случае не прочтения (редкие исключения не в счет).

Какими бы интересными ни были высказанные в них идеи, дальше идей дело обычно не шло. Судьба книг подтвердила это со всей наглядностью: потребовался труд не одного десятка современны исследователей, чтобы выудить из безвестности запылившиеся фолианты. Тяжкий труд — промывать тонны песка и ила ради нескольких крупиц золотого песка, тех самых удивительных идей, о которых мы сообщаем лишь парой строчек!

Ясно, что такой количественный рост романов «про космос» рано или поздно должен был привести к какому-то качественному повороту. Либо космической фантастике было суждено умереть, как следует и не родившись, либо…

Не только космическая — вообще вся фантастическая литература ждала своего доброго гения, художника, который сопряг бы ее окончательно с большой литературой. Или привлек бы к ней теперь уже миллионы читателей, сделал бы в лучшем смысле слова массовой, заразив сердца молодых романтиков мечтой.

Одним таким добрым гением стал для нее Эдгар По, другим — Жюль Берн, оставившие свой след — и значительный! — ив космической фантастике.

Для таких гигантских прыжков в Незнаемое потребовалось время. Но и в период затишья продолжалась работа, кропотливая и последовательная, и когда на сцене появился Эдгар По, почва для произрастания его таланта была заботливо подготовлена безвестными предшественниками.

В 1813 году романом некоего Джорджа Фаулера дорогу в космос «открывает» американская литература — более чем за столетие до официального рождения жанра в Америке.

Первые ласточки — книга Фаулера и вышедшая спустя 14 лет книга Джозефа Эттерли (под таким псевдонимом печатался известный ученый, профессор Джордж Такер) — были названы на редкость «оригинально»: «Полет на Луну». Чем они были интересны? Практически ничем, если не считать соображений приоритета. Правда, в книге Такера впервые упоминается «антигравитационный металл, предшественник уэллсовского «кейворита». Ну и еще, пожалуй, представляет интерес тот факт, что профессор Джордж Такер заведовал кафедрой в Университете штата Вирджиния в те годы, когда там учился молодой Эдгар Аллан По…

Что ж, чудес ждали и с Луны. Она давно превратилась в старый добрый полигон фантастики, и от испытаний, которые проводили на этом полигоне писатели, действительно, можно было ждать всего, чего угодно. Читатель был приучен к мысли, что что-нибудь связанное с нашей космической соседкой да случится.

Поэтому когда в последние августовские дни 1835 года на страницах газеты «Нью-Йорк Сан» пошел с продолжением сенсационный материал о Луне, никто не заподозрил неладное. Репортаж назывался «Великие открытия в астрономии», и сообщалось в нем об открытии астронома сэра Джона Гершеля, сына знаменитого Уильяма Гершеля, сделанном в обсерватории на мысе Доброй Надежды. Судя по сообщению, обнаружены были крылатые обитатели Луны!..

Вскоре выяснилось, что весь репортаж был чистой воды розыгрышем, сочиненным журналистом Ричардом Адамсом Локком. Однако впечатление от его затеи было равносильно взрыву бомбы. Поверили абсолютно все. Здание редакции беспрерывно осаждалось возбужденными толпами, день ото дня все более многочисленными, и достать экземпляр газеты не было никакой возможности. И даже когда мистификация рассеялась, в открытие селенитов Гершелем верили еще целых два десятилетия… Этот первый образец «вотума доверия» молодой фантастике со стороны читателей вошел в ее историю как научно-фантастический рассказ Ричарда Адамса Локка «Лунная мистификация».

Итак, первые симптомы того, что космос начал «обживаться». Веком позже, когда молодой американский режиссер Орсон Уэллес в аналогичном духе решил инсценировать на радио «Войну миров», он, вероятно, знал об опыте Локка. Однако явно не учел, бутылку с каким джинном раскупоривает: начавшаяся в результате знаменитая паника 1938 года охватила все Соединенные Штаты и послужила темой не одного десятка исследований, написанных литературоведами, психологами и психиатрами.

В истории литературы шутка Локка тоже оставила свой след. Правда, заслуга тут не автора, а читателей. И не всех, а одного-единственного. Им оказался молодой американский поэт, пробовавший свои силы и в фантастике, — Эдгар Аллан По (1809–1849).

По вспоминает о мистификации Локка в серии статей под названием «Литераторы Нью-Йорка». Еще бы не вспомнить! За два месяца до выхода сенсационного материала в «Сан» небольшой журнальчик, издающийся в городе Ричмонде, опубликовал рассказ молодого По на сходный «лунный» сюжет. Это было «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля», герой которого добрался до Луны уже совершенно по моде времени — на воздушном шаре…

Сама идея воздушного шара после полета Монгольфье не казалась столь уж фантастической в глазах тогдашней читающей публики. Воздушные шары были у всех на устах — интересно, что использование их в качестве космического транспортного средства предложил не один Эдгар По. Его опередил другой замечательный поэт, на этот раз из России, Вильгельм Кюхельбекер, опубликовавший в 1824 году сатирический рассказ «Земля безглавцев» Герой рассказа, увидев в Париже воздушный шар, «вспомнил наше родимое небось, поручил себя богу и отправился искать похождений и счастия»… на Луну. Действительно, идеи не подвластны географическим границам!

Самое интересное, однако, не это. В примечаниях ко второй публикации рассказа в сборнике «Гротески и арабески» Эдгар По посвятил разбору рассказа Локка шесть страниц. То, что две шутки (а из текста «Пфааля» можно заключить, что прибытие космического путешественника состоялось… 1 апреля!) появились практически одновременно, заставило многих усомниться, не написаны ли они одним и тем же автором. Эдгар По официально открестился от шутки Локка, после чего подверг его «сообщение» беспощадному разгрому с точки зрения научной достоверности. Вывод одного из предтеч современной фантастики был столь же неутешителен, сколь и категоричен: «Если публика могла хоть на минуту поверить ему (Локку. — В.Г.), то это лишь доказывает ее глубокое невежество по части астрономии». Увы, публика в последующие годы верила еще и не такому.

Затишье было лишь видимым, штурм приближался, и нервное напряжение искало себе выхода…

4. АРТПОДГОТОВКА

Применяя военную терминологию, можно сказать, что в первой половине XIX века космические вояжи писателей-фантастов напоминали редкие, одиночные выстрелы, а в 60-70-х годах началось решающее наступление. И началось, как положено, залпами «тяжелой артиллерии».

Впрочем, не так. За грохотом пушек, за победными реляциями с поля сражения никто, вероятно, не расслышал тихого одиночного «выстрела» — не замеченной практически никем одной фразы в русской газете «Московские губернские ведомости» за 1848 год. Символичной она стала уже в наши дни, когда попалась на глаза кому-то, кто рылся в архивах московских дореволюционных газет. Вот ее текст:

«Мещанина Никифора Никитина за крамольные речи о полете на Луну сослать в киргизское поселение Байконур».

Ну как после этого не верить в «роковые» совпадения!..

Но то была отсталая царская Россия, весьма далекая от «космических идей» (еще не родились Циолковский и Кибальчич, и только через полвека с лишним появится на свет Королев). В европейской же фантастике начался бурный взлет космической тематики, к концу века перешедший в настоящий штурм

Чтобы перечислить все этапы этого беспримерного мысленного штурма, предпринятого фантастами, не хватит и целой книги, не то что статьи. Небесные миры еще не превратились в откровенную условность, какими они стали впоследствии, — нет, писатели с увлечением осваивали их, заселяли флорой и фауной, не говоря уж о разумных аборигенах. Мы как-то привыкли к тому, что фантастика лишь «чуть-чуть» обогнала науку в изучении планет, но это заблуждение, и его легко развеять. Стоит только углубиться в предысторию этой литературы…

В XX веке фактически космос уже исследовали вовсю, разрабатывали жилу. Открыли ее и освоили веком раньше. Трудно даже представить себе, как много кирпичиков и даже увесистых блоков было заложено в фундамент космической фантастики в прошлом веке. Мы расскажем лишь о некоторых…

Итак, через три десятилетия после появления рассказа По, о котором речь шла выше, наступил-таки звездный год научно-фантастической литературы. Хотя формально он оказался «лунным» годом… Чтобы продолжить нашу летопись, покинем на время Американский континент и вновь перенесемся в Европу. На этот раз — Париж 1865 года.

Две с лишним недели начиная с 15 сентября редакцию парижской газеты «Журналь де Деба» лихорадило. Так же, вероятно, как и нью-йоркскую «Сан», когда там печатался материал Локка: от читателей просто не было отбоя. Еще бы, в газете с продолжением шел восхитительный, увлекательный роман, названный, увы, длинно и скучно: «С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут». Русскому читателю этот роман знаком под более лаконичным, врезавшимся в память с детства названием — «Из пушки на Луну». Надо ли сообщать имя автора?

Четвертому по счету роману уже завоевавшего популярность Жюля Верна (1828–1905) выпала удивительная судьба. Взволновавший современников, он через полвека подтолкнул мысль и скромного учителя математики из русского города Калуги. «Не помню хорошо, как мне пришло в голову сделать вычисления, относящиеся к ракете. Мне кажется, первые семена мысли заронены были известным фантазером Ж.Верном; он пробудил работу моего мозга в известном направлении. Явились желания; за желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему не повела, если бы не встретила помощи науки», — писал Константин Эдуардович Циолковский, отдавая дань уважения французскому писателю-фантасту.

Заведомо неверная в том, что касается научного обоснования, книга по-прежнему живет своей жизнью, заражая жаждой поиска каждое новое поколение читателей. Впрочем, так ли уж и неверная?

Во-первых, Жюль Верн не многим погрешил против взглядов своего времени — научных и, так сказать, «литературных». Пушка, используемая для межпланетных путешествий, еще долго будет завораживать романистов — среди самых известных произведении конца прошлого — начала нынешнего века можно отметить романы французов Ж.Ле Фора и А.Графиньи [24] и знаменитую лунную трилогию поляка Ежи Жулавского. Удивительно, что даже в романе американского автора Эдвина Нортрапа «Нуль к восьмидесяти», вышедшем под псевдонимом «Акад Псевдоман» в 1937 (!) году, все еще описывается стартовая установка, выстреливающая космические корабли к Луне!..

Пушкой заинтересовались не только романисты. В печати проскочило сообщение о проекте молодого ученого из Монреальского университета, уже в наши дни решившего «реанимировать» идею Жюля Верна. Действительно, ругали ее, ругали почем зря, а в сущности, за что? Да, экипаж «Колумбиады» в первое же мгновение был бы раздавлен в лепешку. Но разве в космос, на околоземную орбиту в частности, летают только пилотируемые аппараты? Так, оказалось, что запускать мелкие спутники на орбиту баллистическим способом можно было бы и в 20-е годы нашего века, если бы на идее Жюля Верна не лежала печать неосуществимого.

Допустив ошибку в главном — принципе межпланетных полетов, — Жюль Верн, однако, с непостижимой интуицией угадывал одну деталь за другой. Пока еще угадывал, а не предвидел.

Многие ли знают, что жюльверновская «Колумбиада» не только стартовала с полуострова Флорида, откуда век спустя начал свое лунное путешествие «Аполлон-8» (также американский и также с тремя астронавтами на борту), но и совпадала с ним по размерам и весу? А облетев Луну, — что сделали и Фрэнк Борман с товарищами, — приводнилась всего в четырех (!) километрах от места, где завершил свою миссию американский космический корабль (последнее относится, разумеется, к продолжению — роману «Вокруг Луны»’, вышедшему пять лет спустя). Не слишком ли много совпадений?

Однако поразительнее другое. В тот же 1865 год вышла в свет еще одна книжка, автором которой был также француз Ашилль Эйро. Его роман «Путешествие на Венеру» — первый, кстати, о полете именно на эту планету Солнечной системы — прочно и навсегда забыт [25]. Хотя в этой книжке, при полном отсутствии каких-либо художественных достоинств было нечто, мимо чего прошел великий Жюль Верн: поразительно точное и ясное научное предвидение, верная идея. Да какая! Ашилль Эйро, вероятнее всего, первым из писателей-фантастов (не считая случайно угадавшего Сирано) предложил, и судя по всему достаточно четко, идею движения в межпланетном пространстве при помощи многоступенчатых ракет. Но., никто на это не обратил внимания, а жаль.

Легче всего было бы объяснить разные судьбы романов-одногодков полной беспомощностью Эйро как писателя. Однако читателя, сделавшего столь поспешный вывод, ждет большой сюрприз: в том же 1865 году вышел еще один научно-фантастический роман о полете на Луну. И автором был опять-таки французский писатель: романом «Путешествие на Луну» (и как им не прискучило это название?) в космической фантастике дебютировал не кто-нибудь, а сам Александр Дюма. Он, правда, на свои технические познания не очень-то надеялся, посему вместо объяснения принципа межпланетного перелета просто намекнул на некое фантастическое вещество, «отталкиваемое» Землей… На этот раз роман был написан признанным метром, но и об этой книге сейчас мало кто помнит.

Есть смысл прервать наше путешествие на машине времени и оглядеться. Основной штурм еще впереди, а пока надо кое над чем призадуматься.

Итак, еще один парадокс, точнее, даже два. Во-первых, выходит, не так они и бесперспективны — эти «нехудожественные», утилитарно-прогностические романы писателей-фантастов? И вместе с тем для написания хорошего научно-фантастического романа одного литературного дарования, оказывается, недостаточно. Нужно еще что-то, что не укладывается в привычные схемы литературоведов. В противном случае надо признать, что роман Дюма сыграл более важную роль в жизни общества, чем книга Эйро.

Вот ведь какая получается странная цепочка. Три книги, три судьбы. Роман Эйро: художественные достоинства отсутствуют, зато есть отличное «предсказание». Роман Дюма: художественные достоинства присутствуют, но нет идеи, сугубо научно-фантастической изюминки. Наконец, роман Жюля Верна… И тут-то схема трещит по швам.

Художественные достоинства в романе Жюля Верна имеются, но это все равно «слабовато» по меркам большой литературы; имеется идея, но теперь «слабовато» уже по меркам прогностической фантастики.

И все-таки его читают запоем, поколение за поколением, между тем как книги Дюма и Эйро… Может быть, в этой двойственности, В этом неуловимом балансировании на лезвии бритвы, отделяющей «чистый роман идей» (ах, как ему порой достается от критиков!) от «чистого романа людей» (но, с другой стороны, — вот, пожалуйста, пример Александра Дюма), и заложено главное, что сделало Жюля Верна Жюлем Верном? Не запрятан ли где-то здесь секрет действительно хорошей фантастики?

Жюль Верн с прогнозом ошибся, это верно. Но разве безошибочный Эйро подсказал Циолковскому основную идею? Ведь Константин Эдуардович, как это явствует из его собственных высказываний, книги Эйро не читал, а напротив, зачитывался именно «ошибочными» произведениями Жюля Верна, которые и подтолкнули мысль «отца космонавтики».

Выделим эти два слова: не «подсказал», а «подтолкнул». Не здесь ли кроется загадка научно-фантастических предвидений фантастов? В конце концов для столь еретической литературы не покажется удивительным и такой вывод: может быть, именно в ошибках фантастов заложены ростки их триумфа…

5. ШТУРМ

Однако продолжим наше путешествие. Мы находимся совсем недалеко от XX века, и космический штурм достиг своей кульминации.

В 1870 году совершен облет Луны (в романе «Вокруг Луны» Жюля Верна), и в том же году на страницах американского журнала «Атлантик Мансли» печаталась с продолжением повесть сотрудника редакции, писателя Эдварда Э.Хэйла «Кирпичная Луна»; в этом произведении впервые в истории литературы описан искусственный спутник Земли.

Через десять лет выходит роман англичанина Перси Грега «Через Зодиак», в котором среди прочих новшеств на борту космического корабля, направляющегося к Марсу, описано нечто уж совершенно необыкновенное, «…на другом конце я соорудил небольшую земляную клумбу трех футов глубиной и пяти футов шириной, разделив ее на две части. Каждую половину я засадил кустарником и другими цветущими растениями, подобрав их, насколько можно было, поразнообразнее…» Эта «икебана» на космическом корабле — отнюдь не дань эстетике: перед нами первое в фантастике описание некоей зачаточной системы гидропоники, призванной очищать воздух в отсеках корабля.

Прогресс уже не мчался — летел, и скоро возникла иллюзия обжитого, ставшего ясным и давно знакомым космоса. Сложилось положение, в чем-то сходное с нынешней ситуацией в фантастике! оказалось, что передвижение по «литературному» космосу становится опасным, того и гляди с кем-нибудь столкнешься…

Разумеется, веков не хватит, чтобы в реальном космосе стало по-настоящему тесно, однако у читателя научной фантастики, как мы уже сказали, появилось ощущение усталости от межпланетных перелетов. И век назад, как и сейчас, кому-то, вероятно, показалось, что космическая фантастика изжила себя, замкнулась в монотонном круговороте тем, сюжетов и решений.

Не будем обсуждать здесь, как насчет «сейчас», но в то время иллюзию быстро развеяли. Опередив Уэллса на десять лет, известнейший французский писатель-фантаст Жозеф-Рони-старший (1856–1940) предлагает нечто совершенно новое: в повести «Ксипехузы» (1887) он сталкивает землян с пришельцами из космоса, намерения которых далеко не миролюбивы. Вот она — тема тем научной фантастики, вот чего фантастам хватит еще по меньшей мере на столетие!

Саму тему пришельцев в 80-е годы прошлого века новой не назовешь: первый «пришелец», хотя и не агрессивный, появился в литературе в III (!) веке нашей эры. Именно тогда, если верить свидетельству Гераклита, появилось сочинение Диогена Лаэртского, названное «Легенда о спуске селенита на Землю»… Что было нового у Рони, так это сами загадочные инопланетяне — абсолютно чуждые людям, то ли кибернетические, то ли кристаллические. И если марсиане Уэллса вызывают чисто человеческую антипатию, то ксипехузы Рони вызывают лишь страх: уж очень они непохожие, чужие.

Так французский писатель смело открыл еще одну, потаенную до поры до времени дверцу научной фантастики. Пришельцы из космоса, обитатели других планет, как известно, могут быть «добрыми», а могут быть и «злыми»-об этом писали сотни раз. Но вот если они окажутся ни теми ни другими, а по-настоящему иными, такими, что разум наш, не то что эмоции, спасует — что тогда? В раствор этой «двери» читатель той поры, умевший глядеть в Будущее, рассмотрел бы многое: Океан Соляриса и «Зону» братьев Стругацких…

А еще раньше, в романе «Звезда (Пси Кассиопеи)» (1854) французский писатель Шарль Дефонтенэ, вероятно, впервые в деталях описал жизнь обитателей далекой планеты, вращающейся вокруг иного солнца. Об этом повествует загадочная шкатулка, неведомо какими путями попавшая в Гималаи и там случайно обнаруженная. Наконец, в 1900 году выходит книга, которая должна была открыть новую страницу истории космической фантастики — должна, но… не случилось: роман англичанина Роберта Коула «Битва за Империю: рассказ о жизни в 2236 году» прочно забыли сразу же после выхода в свет (и лишь недавно его обнаружили исследователи, как, впрочем, и роман Дефонтенэ). А ведь в книге Коула описывается первая в истории фантастической литературы межзвездная война, там рассказывается о том, как агрессивная цивилизация с планетной системы Сириуса посылает свой истребительный космический флот к Солнечной системе.

Битвы звездных армад, смертоносные космические торпеды, барражирующие в околоземном пространстве, сама идея варварской колонизации других планет, подсказанная земным «опытом», — вот еще одна тема тем западной, особенно американской, фантастики. Позже критики назовут ее (по аналогии с примитивными радио- и телепостановками — «мыльными операми») «космической оперой». Иначе говоря, это авантюрный боевик, некая мешанина из вестерна, пиратского романа и псевдоисторического «романа плаща и шпаги»; только зачем-то все это вынесено на галактические просторы. Видимо, авторы всерьез считали, что только там есть где разгуляться…

Выиграла ли от такого «открытия» научная фантастика? Навряд ли. Но если говорить о возможностях дальнейшей коммерческой разработки, то Коул, увы, открыл настоящую золотую жилу для не очень щепетильных своих коллег-потомков Правда, и эту жилу пришлось фактически переоткрывать три десятилетия спустя

«Космическую оперу» писатели-фантасты конца прошлого века пропустили, но вот планеты продолжали осваивать с удивительным педантизмом и тщательностью

В романе англичанина Роберта Кроми «Погружение в космос» (1890) полет на Марс совершается в «стальной сфере», непонятно как движущейся, а годом позже — теперь уже в романе американского автора Роберта Блота «Марсианин» — герой перебирается с Марса на Землю более модным ныне способом телепортации. В незаконченном романе Валерия Брюсова «Гора Звезды» (1895–1899) есть намек на то, что марсианам были известны принципы реактивного движения.

Не оставили фантасты своим вниманием и другие планеты, прежде всего Венеру. В романе англичанина Джона Мунро «Полет на Венеру» (1897) герои летят на Венеру в аппарате, использующем «электричество», а выведшей пятью годами раньше «астрономической» одиссее «В океане звезд» русского писателя А.Лякидэ для полетов на планеты Солнечной системы (в том числе Меркурий, Венеру, Марс) предлагается использовать летательный аппарат с машущими крыльями — орнитоптер. Вопрос о наличии воздуха в межпланетном пространстве при этом, разумеется, не ставится…

В 1909 году выходит роман англичанина Джона Мастона «В воздушном корабле — на Солнце», название которого говорит само за себя. Соотечественник Мастона Джон Джекоб Эстор в популярном романе «Путешествие к другим мирам» (1894) посылает своих героев на Юпитер и Сатурн с помощью «апергии», гипотетического противовеса тяготению, — идея, кстати, довольно беззастенчиво украденная из книги Перси Грега, о которой речь шла выше.

Чем ближе был XX век, тем больше проектов выходило из-под пера писателей-фантастов — воистину от великих до смешных.

К примеру, в популярном романе классика немецкой фантастики Курда Лассвица «На двух планетах» (1897) искусственные спутники Земли, построенные марсианами, используются как эффективные перевалочные пункты в межпланетных перелетах. Неподвижно висящие над полюсами гигантские диски сразу же наводят на мысль о свифтовской Лапуте. Но если Свифта посетило, видимо, все-таки случайное озарение, то Лассвиц с извечной немецкой педантичностью рассчитал все до мелочей — недаром такой большой энтузиаст и знаток ранней космической фантастики, как профессор Н.А.Рынин, посвятил строго научному разбору проекта Лассвица шесть страниц своей книги «Космические корабли» (1928).

А проект в романе Андре Лори (псевдоним писателя-коммунара Паскаля Груссе) «Изгнанник Земли» (1888) неизбежно вызовет у современного читателя улыбку. Герои его, вместо того чтобы самим лететь на Луну, «подтягивают» нашу космическую соседку к Земле с помощью гигантского магнита. Магнитом служат естественные залежи железа в горах Судана…

Одиссею, как известно, выпала нелегкая задача: провести свой корабль между двумя утесами, на одном из которых жило чудище Сцилла, а на другом — не менее ужасная Харибда. Молодой научной фантастике тоже пришлось лавировать между двух зол: сенсационной популярностью у массового читателя, который проглатывал любое чтиво, поставляемое романистами, и равнодушием читателя серьезного. Между тем уже многое, что выходило под маркой «научная фантастика», выглядело вполне серьезно (впрочем, традиционная реалистическая литература тоже состояла не из одних Бальзаков…). От фантастов требовали фантастического — так рождались «бредовые идеи», вызывавшие бурный и, главное, шумный энтузиазм; а действительно интересные предложения по большей части просто не доходили до своих возможных адресатов. Мы сейчас можем сколько угодно восклицать: «Эх, если бы ученый Икс в свое время прочел бы сочинение фантаста Игрека…» — да что толку.

Успеха добивались те, кто усвоил принцип «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Для того чтобы увлечь идеей, мало было дойти до нее — требовалась еще и «подача». Ведь уже появился писатель, который мог послужить примером любому, кого одолело искушение взяться за написание научно-фантастического романа. Этот писатель на переломе веков как бы замкнул историческую триаду, совместив в своем творчестве две «крайности» — романтическую недосказанность, поэтический порыв Эдгара По и научную эрудицию, фундаментальность, точность Жюля Верна. «Художественная» и «научно-техническая» фантастики (как ни условны сами эти названия) сплелись воедино в романах Герберта Уэллса.

Но тогда этого еще никто не знал. Молодой жанр научной фантастики, плутая и частенько ошибаясь, плыл-таки в свой Золотой, XX век. Плутая между наивностью и прозорливостью, мешая курьезы с действительными откровениями, фантасты просто не замечали критиков, с негодованием поглядывавших на буйства молодого жанра, и продолжали все делать по-своему.

И делали все — от гиганта Уэллса до скромного, благополучно забытого автора очередного «романа о будущем». Подстегивало время: новый век был на пороге и значил не просто смену цифр на листке календаря. Грядущий век обещал быть действительно новым, и фантасты, надо все-таки отдать им должное, прилагали недюжинные усилия, чтобы подготовить читателей к его приходу.

Космическая летопись продолжалась, а все новые и новые детали, добавляемые писателями-фантастами, главного не меняли: человек к концу прошлого века был «морально» подготовлен к выходу на свою звездную дорогу.

И даже научно — в 1881 году революционером и ученым Николаем Кибальчичем был составлен проект реактивного двигателя. Кибальчич набросал этот проект в тюремной камере, уже зная приговор, и боялся лишь одного: как бы не забыли, не прошли мимо этой удивительной идеи… А в Калуге в последние два десятилетия века появились сочинения, обессмертившие имя автора, местного преподавателя гимназии Константина Эдуардовича Циолковского (1857–1935) — глуховатого чудака, которого никто не принимал всерьез, так что и издавать свои труды ему приходилось на собственные средства, отказывая себе даже в малом.

В 80-е годы прошлого века тогда еще молодой преподаватель гимназии космическими полетами, вероятно, не заинтересовался, но космос властно притягивал его мысли и чувства. В двадцатилетнем возрасте он записывает в дневнике: «С этого времени начал составлять астрономические чертежи». А пять лет спустя, 12 апреля (ну надо же было случиться такому совпадению!) 1883 года, Циолковский заканчивает рукопись своего «космического дневника», скромно озаглавив труд — «Свободное пространство». Затем вышла другая книга — «На Луне» (1893) и, наконец, научно-фантастическая повесть «Грезы о земле и небе и эффекты всемирного тяготения». Вышла повесть в 1896 году, на год позже знаменитой «Машины времени» — повести другого дебютанта.

Грезам пришел конец, и отныне мечта перестает быть только мечтой — она получает материальное обрамление. А что же писатели-фантасты — остались без работы? Конечно, нет.

В литературе первый и единственный принципиальный шаг — из колыбели — человечеством был сделан. Первый, но единственный ли? Колыбель, потом детская, потом дом, а за его пределами открывался еще поистине необъятный мир, который потребует на освоение, на осмысление всех его загадок не тысячелетия — вечность. Так что научная фантастика, особенно ее космическая «составляющая», еще только начиналась, и сколько же откровений ждало ее впереди!

6. НАЧАЛО РАСШИРЕНИЯ ВСЕЛЕННОЙ

Мысленный выход из колыбели еще не означал первого шага за пределы родного дома, Солнечной системы. И однако для свершения этого второго, казавшегося таким естественным, шага — к звездам — научной фантастике потребовалось время, и немалое. Больше века герои фантастических произведений «колесили» вдоль и поперек Солнечной системы, но от этого главная мечта ближе не стала.

Итак, еще одна загадка. До конца 20-х годов нашего века никому из фантастов и в голову не пришло отправить своих героев к звездам [26].

Что их сдерживало — несовершенство воображаемой космической техники? К этим временам писатели на страницах своих произведений уже научились расправляться с техническими трудностями. И были вполне в состоянии послать космический корабль в соседнюю галактику — ну хотя бы с использованием той же «антигравитации». Неинтересно им было у звезд? Ничего подобного: в Солнечной системе становилось тесновато, да и звезды как символ были куда притягательнее планет. И тем не менее законы фантазии, еще не открытые до сих пор, словно поставили перед писателями невидимый барьер.

К счастью, в свое время пал и он.

1928 год. На страницах только что появившихся дешевых американских журнальчиков научной фантастики опубликованы среди прочих три новых произведения. Литературными достоинствами все три, скажем прямо, не блистали. Однако не зря самое знаменитое из них, роман «Космический жаворонок» Эдварда («Доктора») Смита, вызывало в стане любителей фантастики не меньшее потрясение, чем появившаяся ранее концепция расширяющейся Вселенной — у ученых.

Что же произошло?

Гипотеза расширяющейся Вселенной впервые была сформулирована в 1912 году, специальная теория относительности Эйнштейна — в 1905-м, общая теория относительности — приблизительно десятилетием позже… Ученые, популяризаторы, даже теологи на страницах своих книг «забирались» аж в другие галактики — молчали только писатели-фантасты. Как писал большой знаток ранней американской фантастики Сэм Московиц, «воображение писателей-фантастов буквально загнивало, ограниченное рамками Солнечной системы, пока, наконец, в 1928 году «Космический жаворонок» Эдварда Смита не раздвинул духовные горизонты до возбуждающих, удивительных галактических просторов». Московиц явно польстил Смиту, но суть схвачена верно.

Эдвард Смит — еще одна невольная звезда научной фантастики. Но как бы то ни было, он оказался пионером [27].

Герой-супермен Ричард Сетон, наделенный от природы не только фантастическими мускулами, но, видимо, и фантастическими мозгами, а также всеми прочими добродетелями, которые только можно нафантазировать; его невеста-инженю; «суперзлодей» Дюкен (Дюквеснэ) по прозвищу «Чернуха», умыкающий невесту Сетона на «суперзвездолете»… гонки по всей Галактике… солидные «научные» разглагольствования о скоростях, превосходящих световую в «несколько» раз, о материи, которая управляется одним усилием мысли, и прочая и прочая… — все это вызовет в лучшем случае улыбку. Но нас сейчас интересует не литературное качество романа Смита, а его по-своему удивительная судьба.

Шутки ради начав вместе с приятелем писать роман еще в 1915 году, Смит потом забросил это дело и случайно вернулся к рукописи в 1920-м. А дальше началось невероятное мир фантастики с нетерпением ожидал пионера, который смело устремился бы к звездам, увлекая за собой и других, а рукопись Смита кочевала из редакции в редакцию, везде встречая отказ Ну что, казалось бы, стоило Уэллсу или Конан-Дойлю написать роман, забросив героя, например, за Плутон — не пришлось бы впоследствии краснеть за «первый роман о полете к звездам» Однако классики молчали, а рукопись настырного Смита пробивалась к славе

Утверждается, что почти каждый издатель и редактор в Америке, занимавшийся в те времена фантастикой, читал эту рукопись, и возвращалась она всегда с одними и теми же словами отказа. Редакторы в один голос уговаривали автора слегка попридержать разбушевавшееся воображение Они считали, что их читатель, хотя и воспитанный на фантастике найдет, что полет за пределы Солнечной системы — это уж слишком

Восемь долгих лет мир научной фантастики оставался зажатым орбитой Плутона теперь уже по воле редакторов, порешивших все как один, что полет к звездам — «это, знаете ли, того» Как бы ни был беспомощен — и научно и художественно — роман Смита, писатель, право же, выглядит подвижником

Неважно в конечном счете, на сколько световых лет улетели в космос его герои. Для нашей летописи сейчас не столь важно и го, что их приключения если и заслуживают названия «космической», то не «оперы», а «оперетты». Существенно другое — выход за пределы системы состоялся.

И началось!..

Электрические, ионные, атомные и даже, если не изменяет память, фотонные межзвездные корабли Базовые орбитальные спутники и космические «шлюпки» для высадки на планеты. Межпланетные города-станции и целые космические флотилии. Гигантские «корабли-ковчеги» и «индивидуальные» звездолеты-малютки. Десятки проектов, сотни разнообразнейших космических устройств — для поддержания связи (всевозможные радары, теле- и радиосистемы, то, что корабли «носились» с засветовой скоростью, связистов не смущало радиограммы, например, продолжали поступать без минутной задержки), для защиты от нападения, для прокладывания курса. Пришельцы, каких свет не видывал добрые, злые и индифферентные. Высадки на диковинные планеты, встречи с аборигенами, космические войны и космические федерации, первые зачатки астроинженерной деятельности…

И все это в первые десятилетия XX века Ком покатился, остановить его было невозможно.

Для фантастики в буквальном смысле «открылась бездна, звезд полна», и в звездных своих исканиях эта литература откроет своим поклонникам еще немало удивительных чудес. Но это, как говорится, совсем другая история — наступает утро, и наше путешествие заканчивается.

Мы покидаем космическую фантастику в переломное для нее время уже бродят по земле, бросая упрямые взоры в небо, уже мастерят первые планеры, а затем и ракеты мальчишки, подростки, для которых писали фантасты: Сережа Королев, Юра Победоносцев, Миша Янгель, Алеша Исаев. Мыслями они далеко-далеко, у самых звезд, но каждое утро их ждет повседневная, кропотливая работа — расчеты, лекции, опыты.

Их планеры и ракеты уходят в небо на заре утро космической эры не за горами.