Когда Агата была маленькой, они с папой каждый год ходили смотреть на праздничную регату, на шествие с золотыми носилками, на дюкку Марианну. Агата требовала от папы всего сразу — мороженого, и бумажной короны ка’дуче, которая в этот день красовалась почти на каждой голове в праздничной толпе, и длинных ирисок, которыми торговали бассо-майстеры из Гильдии Кондитеров, и пакетикамелких сушеных рыбешек, которые в этот день подбрасывали в воздух, чтобы габо ловили их на лету, — всего, всего. Девочке, которая ехала на золотых носилках, изображая дюкку Марианну, Агата совсем не завидовала — лежишь себе, как дура, ни ириской не разжиться, ни мороженого не выпросить, — а вот кому Агата завидовала, так это тем богачам, которые купили себе место на регате: с канала было видно и сияющие, украшенные к празднику дворцы, и ка’дуче, выходящего благословить и поздравить Венискайл с праздником Свободы, — все, все. А сейчас ундов не видно, а военная лодка плывет по каналу, и тяжелые ладьи-гондо с длинными витыми носами расступаются, давая ей дорогу. Весь праздник как на ладони — вот только Агата смотрит прямо перед собой и не видит ни корон, ни огней, ни танцующей толпы; внезапно ей кажется, что праздник ненастоящий, что все это — вроде кукольного чаепития с крошечными чашечками в золоченом кукольном домике; Мелисса до сих пор любит играть в эти чаепития, а взрослая Агата говорит ей: «Вот и играй со своим Торсоном». Мелисса тут, рядом, — она больше не плачет, а только смотрит на Агату, как побитая собачка, а Агата совсем не смотрит на Мелиссу. И на габо, кружащихся над толпой, Агатане смотрит, габо тоже кажутся ей ненастоящими — не захотели помочь, такие же вруны, как все взрослые, а Гефест еще и трусишка, зачем только Агата с ним связалась. Толпа уже течет к собору са’Марко; сейчас, видимо, там, наверху, между прекрасными резными ставнями колокольни появится ка’дуче. Мистресс Джула сжимает Агате плечо, словно хочет перелить в Агату немножко сил, и от этого Агате еще хуже. «Они всё знают, — вот единственное, о чем может думать Агата. — Все взрослые всё знают; или нет? Или они… Просто не хотят про это думать? Просто думают, что если ничего не говорить, все обойдется?» Вдруг Агата вспоминает холодный взгляд старшего дучеле и то, как сухо он сказал: «Ка’дуче хочет поговорить с девочкой». Но не может же быть, что все взрослые боятся дучеле, это бессмыслица — только преступники боятся дучеле. Военная лодка пробирается среди наряженных, украшенных флагами гондо, внезапно толпа затихает, крошечная фигурка появляется между резных ставен собора. И тогда Агата — смелая, сильная, свободная Агата — вскакивает на ноги и кричит изо всех сил, кричит так громко, как только может:

— Будет война!!!

На секунду Агате мерещится, что вся набережная канала повернулась к ней другой стороной — но нет, просто там, где были затылки, теперь лица. Весь Венискайл смотрит на Агату; Агата чувствует, что сейчас у нее от страха подкосятся ноги и она глупо плюхнется обратно на скамью, поэтому она хватается за край лодки и кричит, показывая на ка’дуче там, на верху собора:

— Спросите его! Спросите ка’дуче! Будет война! Спросите его про габион! Они мучают габо, заставляют есть икру! Спросите его! Они говорят, мир должен перевернуться! Спросите его! Спросите ка’дуче!..

Агате кажется, что ее не поняли, что все должны закричать и потребовать от ка’дуче объяснений, но толпа молчит, только странные звуки доносятся до Агаты: это плач, но плачет не Мелисса, а кто-то в толпе. Агате кажется, что она вот-вот проснется. «Это точно сон, дурочка, — говорит Агате внутренний голос. — Ты стоишь один, как дурак, а все на тебя смотрят; ты кричишь — а тебя никто не слышит; ну-ка проснись!» — «Нет, — говорит себе упрямая, смелая Агата. — Нет, это не сон!» — и снова кричит изо всех сил:

— Будет война! Вы слышите? Будет война!!! Спросите ка’…

Сухая мужская рука зажимает Агате рот, Агату грубо валят на дно лодки, и она ударяется щекой о скамью. Что-то кричит мистресс Джула, но Агата слышит только голос старшего дучеле: «Быстро, быстро», — и лодка резко набирает скорость. Взвизгивает Мелисса. «Не буду плакать, — думает Агата. — Ни за что не буду плакать», — но слезы все равно текут у нее из глаз, и встречный ветер высушивает их за несколько мгновений. Странный ветер — он как будто дует во все стороны сразу, дует откуда-то сверху, Агата не может повернуть голову, но слышит, что крики всё громче и громче, — и вдруг понимает, что это кричит не мистресс, и не Мелисса, и даже не толпа. Габо! Над военной лодкой тучей кружатся габо, один из них, маленький, с голубоватым отливом, яростно бьет крыльями по лицу того дучеле, который удерживает Агату на дне лодки. Лодку раскачивает и швыряет из стороны в сторону.

— Швартуйтесь! — кричит старший дучеле. — Швартуйтесь!

Дучеле больше не держат Агату — они пытаются пристать к берегу, пытаются накинуть канат на кнехт, миг — и мистресс хватает под мышки Агату, а майстер Норманн — Мелиссу, Торсон прыгает следом за ними — и все они оказываются на пристани. Один Берт, аккуратный, гладенький Берт, забившийся в самый угол лодки, продолжает тихо сидеть, прикрываясь руками от крыльев габо.

— Берт! — кричит майстер Норманн. — Берт! — но Берт не отзывается, и тогда они бросаются бежать, бегут и бегут, пробиваются сквозь толпу, расталкивают акробатов и кондитеров и останавливаются, только когда за ними с грохотом захлопывается тяжелая дверь колледжии.

От тишины под сводами узкого и длинного холла колледжии у Агаты закладывает уши. От усталости она ложится на пол, Мелисса со стоном опускается рядом с ней.

— Что же ты сделала, девочка. Ах, что же ты сделала, — сдавленно говорит мистрессДжула.

— Я все сделала правильно, — упрямо говорит Агата. — Я все сделала как надо. Вы не имели права нам не говорить! Пугать нас водой! А там совсем не опасно!

В этот момент Агата вспоминает про габо, которые убивают людей, и про утопленников, которые людей сначала мучают, а потом навсегда затаскивают в воду, и даже про мертвые кораллы, которые запросто могут отрезать тебе ногу, если ты неловко за них зацепишься, — но Агата зла, ей кажется, все это не опасности вовсе. Надо просто перестать мучить габо! И бояться утопленников! И… И против кораллов наверняка можно что-нибудь придумать, вон ундам в их дурацких костюмах ничего от кораллов не делается.

— Я все сделала правильно! — повторяет Агата, и почему-то слезы снова щиплют ей глаза. — Я даже габо хотела помочь, и теперь они за меня, видите? Что вы меня тут держите взаперти и водите на веревочке, как козу?

«Не плачь! — говорит себе Агата. — Не смей плакать!» — но вдруг принимается всхлипывать, как маленькая девочка или трусливая Мелисса.

— Ну что я такое сделала? — жалобно спрашивает она. — Ну что такого я сделала?

— Теперь точно будет война, — тихо говорит Торсон. — Если кто-нибудь крикнет вслух: «Будет война!» — да еще и на полной площади людей, то войны уже не миновать. Верно, майстер Норманн?

Майстер Норманн молчит и не смотрит на Агату. Огромный колючий ком поднимается у Агаты в горле. И тогда Агата, самая свободная девочка Венисаны, нащупывает в кармане старый раздвоенный габионовый коготь, запрокидывает голову и быстро сглатывает слезы.

«Это еще не конец, — упрямо думает Агата. — Не конец».