Я оставил моего доброго приятеля боцмана Бронислава Устиныча в тот момент его гренландских приключений, когда он произнёс фразу: «На берег гренландского Нуука (Годхоба) сошли, как в песне одиннадцать советских моряков. Кстати тогда» — продолжал боцман — «клеша снова в моду входили и мурманские менты частенько именовали наших морячков клёшниками. И опять, как в песне, идём мы большой, тёплой компанией по Нууку. „Идём сутулимся по узкой улице, а клёши новые ласкает бриз“. Лето как никак, хотя и полярное».

Особых достопримечательностей не замечалось, да и городом это трудно назвать, скорее посёлок. Одна улица, дома всё деревянной постройки в один, два этажа. Более всего этот городок Нуук походил на города Дикого Запада из американских вестернов. Складывалось такое смутное впечатление, что из ближайшего салуна вот-вот вывалится компания подгулявших ковбоев в широкополых шляпах и начнет от избытка своих ковбойских чувств палить в воздух из огромных длинноствольных кольтов. Однако смотрим в низине новостройка — длинный дом на сваях, пятиэтажный и современный из стекла и бетона, прям дворец посреди хижин.

Хотя главное отличие пожалуй было. Как и наш родной заполярный Мурманск располагался этот Нуук (Годхоб) не на равнине, а на самых натуральных, привычным нам северянам сопках. От того, как и наш Мурманск (правда Мурманск, что Нью-Йорк по сравнению с этим городком) был покрыт этот Нуук широкими крутыми лестницами, как корабль трапами. Так, что особо не нагуляешься по лестницам этим, да и воздух, как и в наших высоких широтах малость разряженный. Кто постарше эту нехватку кислородную через свою одышку быстренько ощущал. А нам молодым всё это не мешало и лестницы мы эти перемахивали без одышки, как у себя дома.

Идём мы себе и навстречу разный народ местный. Датчан-европейцев много, в основном понятно — мужики, но и дамочки попадаются. И те и другие одеты по мужицки в штанах-джинсах по летнему делу, да куртках-кухлянках или брезентовых алясках, собачьим мехом подбитых. Эскимосы те с фантазией. Смотрим — сидит на крыльце бабка, длинным чубуком дымит, на голове платок пёстрый, китайский с драконами и сверх того советская полковничья папаха из серой мерлушки. Пригляделись, а на папахе той сзади ценник с надписью ВоенТорг. Ну говорю, ребята, не первые мы тут, не первые.

Да уж какие там первые, выруливает из-за поворота и прёт на нас, подпрыгивая на ухабах, кто бы ты думал. Нет не иномарка какая-нибудь, а новенький наш Москвич 412. За рулём раскосый парень лет 25-ти. Машина несётся километров под 100 и это не германский автобан какой-нибудь, нормальная ухабистая дорога. Гляжу, мать моя, на дороге, прям посредине дитё местное в пыли копошится, годов двух не боле. Ну думаю — пропадёт карапуз, сшибёт его лихач этот. Ну и как-то само собой получилось, скакнул я как кенгуру австралийский метров на пять вперёд, ребёнка схватил и вместе с ним сальто-мортале изобразил. Вместе в сторонку и укатились.

Дитё перепугалось, орёт. Народ из домов выскочил. Мамка непутёвая малого своего у меня выхватила и бежать, да и наши все подоспели, суетятся. А этот автогонщик нуукский на Москвиче, он не затормозил, нет. Понимал видать, что его на такой скорости занесёт и по инерции и перевернёт вверх колёсами. Он и впрямь водилой классным оказался, управляемый занос мастерски исполнил и машину плавно кормой вперёд поставил. Ну я сгоряча мастерства его не оценил, обложил трехэтажным по матушке при всём гренландском народе.

Парень этот понял, что ругаюсь я и в душу и в мать, да и тюлень бы понял. Стал он умиротворяющие жесты делать — успокойся, мол, и говорит что-то. Сначала на английском, потом на датском Поостыл я малость, как-никак родная душа — полиглот эрудированный, не дикарь какой. Спрашиваю на удачу — Шпрехен зи дойч. А он мне в ответ: «Я! Я! Натюрлих!» Тут я от умиления совсем успокоился. Похлопали мы друг друга по плечам и начал я общаться с жителем столицы гренландской города Нуук

«Оказывается наша русская слава не миновала и такой беломедвежий угол, как столицу эту эскимосскую Нуук-Готхоб,» — продолжил, испивший любимого индийского чая со слоном, Бронислав Устиныч. Представь себе, пригласил меня мой новый приятель по имени Миник, так он представился, новое знакомство отметить. Подходим мы с ребятами к местному заведению с новым другом. Салун, как салун прямо из вестерна, а на нём, ты не поверишь, хоть и белый день на дворе, вывеска неоновая сине-голубая мерцает и буквы наши русские.

Написано там Гагарин, только в конце вместо русской Н, латинская N присобачена. Заходим внутрь — обычный кабачок, чем то на наши мурманские «Полярные Зори» смахивает, только столы без скатертей и не пластиковые, как у нас, а как есть солидные из морёного корабельного дерева. Дизайн такой. Слово такое новомодное, ты мне напомни, я потом объясню, что оно значит. Заходим мы с нашим провожатым всей честной, клёшной компанией, глядим — «Твою маман!» портрет на стене метровый и на нём Юра Гагарин в русской рубашке и улыбается своей улыбкой, солнышко наше.

Фото цветное, увеличенное и в углу автограф, как положено. Сели мы за стол деревянный, длинный такой со скамьями, как в деревнях наших, все уместились. Официант пиво принес, отменное — датское, куда нашим жигулёвским. Ну наш знакомец встал и тост произнёс короткий: «Кашута!» Я то подумал, что-то вроде нашего — «За здоровье!» Ан нет, как Миник потом объяснил, это пожелание мужчинам удачной охоты. Так, что американцы обмишурились, когда циклон Кашуту пьяной эскимоской выставили.

Как выпили мы за дружбу советских и эскимосских рыбаков, Миник мне доверительно так и говорит: «Рони, (это он меня так из Брониславов перекрестил) просьба у меня к тебе, пока вы в Гренландии, пожалуйста не называйте мой народ Эскимосами. Мы калааллит — люди. А эскимос — ругательство, означает, пожиратель сырого мяса. Мы и в самом деле никогда сырым мясом не брезговали, но слово для нас звучит оскорбительно. Как ты для меня теперь близкий друг — ааккияк, то сделай, как прошу».

«Я, говорит, хочу видеть тебя братом, а потому приглашаю тебя поохотится со мной и с братом моим по имени Нанок, что значит медведь. Пусть будут тому свидетели Килак и Имек — небо и вода, а так же эти большие сильные мужчины, твои братья, поскольку ты с ними много раз охотился на славную большую рыбу в диком холодном море». Красиво сказал, почти как грузин. Беда, что кроме меня его гренландско-кавказское красноречие, исполненное на языке Гёте и Шиллера никто из наших не оценил. Я то конечно перевёл, но это всё одно, что Баха напеть. Одно стало понятно — гренландцы-калааллиты народ весьма красноречивый и дружелюбный.

А что? Cпрашиваю я и на потрет Юры Гагарина киваю. Неужто когда первый космонавт Земли, после подвига своего вокруг света путешествовал и к вам калааллитам в Нуук наведался? Он смеётся, нет говорит. Я мол, тогда в Дании в Университете учился, а Ури (они так Юрий произносят) в Копенгагене королевскую семью навещал и на приёме во дворце меня ему представили, как самого лучшего студента самой большой датской провинции самого большого острова на глобусе. Гагарин улыбнулся и сказал, что видел из космоса Гренландию и что она самая белая и чистая страна на планете и сверкает под облаками словно королевский бриллиант. Миник по пути во дворец в газетном киоске открытку с Гагариным в русской косоворотке купил, вот Юра ему автограф и подписал.

А когда год назад дядя Миника получил лицензию на открытие заведения, то племянник ему идею с названием и подбросил. Вывеску в Дании заказали, да там с буквами напутали, ну не переделывать же из-за одной буквы. Дорого, долго да и далековато будет. Что скажешь, вздохнул Устиныч, капиталисты, деловые ребята, портит людей мир чистогана.