Устиныч в процессе всего повествования не сидел без дела. Во всяком случае его руки были постоянно заняты починкой какой — нибудь такелажной снасти: блоков, штормтрапов, талей. Вот и сейчас, расходив подвижные части и закончив смазывать тавотом несколько талрепов (устройство для стягивания и выбирания слабины такелажа. Состоит из двух винтов с противоположной резьбой, вкручиваемых в специальное кольцо с двумя резьбовыми отверстиями.) он тщательно вытер руки ветошью и принялся плести из разноцветной пеньки симпатичный корабельный коврик — мат, не забывая прерывать свой рассказ для обучения юнги, то есть меня, приёмам матоплетения (не примите за двусмысленность… из пеньки).
Итак, боцман продолжил: «Проснулся я в некотором недоумении — не часто мне снились такие подробные, научно-популярные фильмы-сны, цветные, да ещё и с эффектом присутствия. Подоспел Миник с чайником горячего черничного чая и я ему естественно пересказал странное сновидение. Он в ответ лишь странно усмехнулся и пояснил: „Это Ивало. Значит понравился ты ей, вот она собой погордится и решила. Она у нас самый лучший и удачливый гарпунёр за последние пару лет. То, что ты видел — в точности прошлогодняя охота на кита, где она снова отличилась“. — В ответ на мой недоуменный взгляд гренландец, снова хитро улыбнулся — „Ивало женщина не простая, с задатками шамана-ангакока: умеет лечить травами, заговорами, иногда потихоньку общается с духами, чтобы старый Джуулут не приревновал. Послать же сновидение по нужному адресу для неё не самое сложное. Одна женщина завидовала ей: называла мужчиной в женском обличье и укоряла, что дед её по материнской линии не гренландец — инуит, а мол чужак — рыжий датчанин. Так вот эту сплетницу замучили такие кошмары, что она стала боятся засыпать и когда не поспав неделю сообразила откуда эта напасть, то пришла к Ивало за прощением и принесла в подарок лучшие песцовые шкурки для праздничной кухлянки. С тех пор она завистью больше не болеет, Ивало её излечила“.
Ну что сказать, честно признаться я уже устал чему либо удивляться в этом новом для себя мире. Подумалось лишь, что если кому из наших стану рассказывать всё как было, так ведь не то, что не поверят — смеяться будут, мол травит усатый почём зря. Обидно, досадно, но ладно…» — боцман не без печали вздохнул и продолжил. — «Лежу я на шкурах, Миника слушаю и замечаю не то, что-то со мной — всё время чесаться тянет. Миник это заметил и говорит: „Это Рони, с тебя смазка из китового и нерпичьего жира почти сошла, а в ней ещё кое что намешано, чтобы появившиеся весной паразиты со шкур, твою хоть и слегка шерстью поросшую (это они как раз одобряют), но нежную, белую кожу не беспокоили. Нас коренных гренландцев они почти не трогают, приелись мы им, а вот гостей жалуют. Пора тебя натереть жиром ещё разок“.
Я вздохнул и пожаловался, что этой мазилке простой горячий душ сто раз предпочёл бы. „Ну душ, не душ,“ — говорит Миник, — „а место такое с горячей водой есть поблизости — Уунарток называется. Самая южная точка Гренландии и отсюда всего сутки добираться, но сначала на собачьей упряжке, а как снежный наст кончится, то по сопкам пешочком полдня, там глядишь и город. Место тёплое, кругом трава зелёная, цветы яркие и всё это с видом на наши снежные горы с ледниками и айсберги в Уунартокском фьорде. Бьют там из земли термальные источники, наподобие тех, которые в Исландии. Магма раскалённая близко, вот она воду и греет. А сейчас вставай, траур по ушедшему сегодня окончен и будет праздник Жизни. Ты будешь принят в семью Калаалит Анори, как избавитель от старого, мстительного злодея. В честь тебя женщины варят в большом казане добытое нами мясо быков, лучшие куски с секретными тундровыми кореньями, делающего сильного мужчину могучим, а женщину красивой и желанной“.
Мы выбрались из иглу наружу по самому ближнему и короткому из ходов. Надо сказать, что если бы не мой друг — инуит, я мог бы заблудится среди лабиринта ходов связывающих полтора десятка ледяных домиков. К тому времени праздник Жизни был в самом разгаре и никто особо не переживал по поводу опоздания на него самого виновника торжества, то есть меня. Десяток мужчин восседал напротив другой мужской группы примерно того же числа. Один из инуитов затянул довольно пронзительным голосом какой то речитатив, перемежающийся клекочущими горловыми звуками, напоминающими крики гагар и чаек. От противоположной группы ему ответил другой солист в более низкой тональности, а товарищи поддержали его басовитым рычанием десятка глоток. Соперничающее собрание не осталось в долгу и выдало басовикам такой совместный душераздирающий фальцет, сопровождающийся нечеловеческими взвизгами, что у слушателей и у меня в том числе, заложило уши. Все, не исключая исполнителей одобрили этот факт посредством аплодисментов и жизнерадостного веселья. Это было состязание хоров и на нём победили визгуны. С десяток разновозрастных, шустрых и вездесущих детей в кухлянках из нарядного меха и разноцветных, высоких сапожках расшитых бисером, изо всех сил мешали взрослым праздновать, но никто не пытался осадить шалунов или сделать им замечание.
Далее последовали спортивные мероприятия: Вдруг на снежном насте появился настоящий, ярко желтый, кожаный футбольный мяч и бывшие хористы стали самозабвенно гонять его. Кто против кого играл, я так и не понял, но мне показалось, что гол забивался в свои ворота с теми же радостными воплями, что и в ворота соперника. Причём вратари были столь активны, что возвращались в свои ворота, только для того, чтобы после каждого забитого мяча напомнить публике о своём существовании. Затем на шестах соорудили, что-то наподобие длинного турника и мужчины, сбросив кухлянки споро передвигались по ним на руках, демонстрируя силу кистей. Я не рискнул последовать их примеру, потому, как сразу увидел, что мне не угнаться даже за самым молодым и слабым из соревнующихся. По окончании спартакиады началось самое главное — в центре круга зрителей появился ангакок — шаман племени Большой Джуулут.
Он был облачен в длинные одежды, покрытые множеством развивающихся при каждом движении цветных лент. На голове его была остроконечная шапка из серебристого песцового меха, украшенная многочисленными колокольчиками и цветными перьями. Лицо закрывала маска изображающая морду белого медведя с оскаленной пастью, полной страшных, смертоносных, как ножи зубов. На маске медведя красовался лишь один, мастерски исполненный глаз, на месте же второго зияла большая дыра, для пущего эффекта, обведённая красной охрой. Морщинистое лицо самого Джуулута, покрытое каким-то белым составом, жутким образом торчало в самом центре разверстой, острозубой медвежьей пасти. Шаман в начале молча кружился в танце под аккомпанемент большого круглого бубна, а затем стал издавать низкий утробный звук при плотно сомкнутых губах.
Звук становился всё ниже и ниже и поверить в то, что его может издавать человек становилось уже невозможным. Ритм танца ускорялся и старик принялся метаться между соплеменниками с прытью, которой мог позавидовать загнанный хищником в скальный тупик заяц. Зрители впали в совершенное оцепенение и молча раскачивались в такт утробным, зловещим завываниям. Вдруг шаман открыл рот и издал вполне человеческий звук, похожий на крик боли. Он уронил на землю бубен, сорвал с себя маску, бросив её на снежный наст и протянув обе руки в мою сторону, указал на меня. Затем как то совсем поник и обессиленный побрёл из круга к приготовленным заранее подстилкам из шкур, на которые свалился почти замертво.
Инуиты по окончании этого танца — камлания стали по очереди подходить ко мне и торжественно-трогательно прижиматься на несколько секунд своей щекой к моей, видимо в знак родственной расположенности. Мне пришлось присесть на ближайшие нарты, поскольку стоять, согнувшись в три погибели, принимая десятки таких тёплых поздравлений от новых родственников, стало просто напросто утомительным. Наконец и эта церемония закончилась. Снова появился Миник и без особых предисловий заявил: „Упряжка готова, Рони. Ивало ждёт. Я отвезу вас ближе к Уунартоку, а дальше вы пойдёте пешком. На все вопросы я отвечу в пути. Если ты откажешься ехать, то завтра я отвезу тебя обратно в Нуук. Ты свободный человек и кроме того теперь наш соплеменник, так-что тебе решать“.Противится особо я не стал, поскольку уже догадывался, что кульминация моей гренландской охоты произойдёт именно в Уунартоке. К тому же предлагаемое путешествие с красавицей-китобоем Ивало (то, что она всего три дня, как вдова Нанока я почем-то не вспомнил, или захотел не вспомнить) влекло меня как самое желанное приключение.
На собачьей упряжке мы втроём направились к Уунартокскому фьорду. Ехали молча, поскольку внезапное ощущение охватившей меня неловкости и неестественности происходящего напрочь отбило желание общаться со спутниками. Миник, почувствовав эту мою душевную маету, будучи человеком умным и воспитанным в большой мере в европейских культурных традициях, понял моё эмоциональное состояние и попытался завязать разговор. Однако я был настолько, как выражаются буддисты: „Обращён внутрь себя“, что мой деликатный соплеменник счёл за благо оставить меня в покое»
В этом месте, я извинившись, что прерываю, задал Брониславу Устиновичу давно занимавший меня вопрос: «Скажите, а вы действительно так долго не догадывались для чего ваши друзья инуиты, под предлогом охоты и с многочисленными ухищрениями, организовали ваше посещение их зимовья и последующее знакомство с одной из молодых женщин их рода?» Старый моряк бросил на меня пронзительный взгляд, от которого мне самому стало неловко и грустно усмехнувшись, ответил: «Знаешь, парень, представь себе не догадывался и довольно долго. Ты ошибаешься, поскольку твоя, как тебе кажется незаурядная проницательность плод иллюзии, которая обычна для читателя книги, зрителя кинофильма или слушателя какой либо занимательной истории, например детектива. Дело в том, что авторы всех вышеперечисленных жанров повествования, в отличии от их зрителей или слушателей обладают разумеется совершенно полным знанием их содержания».
Есть много приёмов увлечь читателя, слушателя или зрителя, например в детективе расставить множество логических ловушек или ходов в лабиринте догадок о том, кто же настоящий злодей, с тем, чтобы окончательно запутав, в конце выдать совершенно неожиданную развязку. Мой жанр это рассказ о том, что я действительно пережил и в отличии от авторов книг и фильмов у меня нет возможности, отбросив эмоции экспериментировать и выстраивать выбранную мной фабулу. Я рассказывая, увлекаюсь, оказываюсь во власти всё тех же эмоций и невольно выдаю более позднее знание, за более раннее, хотя бы на уровне намёков. У тебя, как у слушателя, возникает иллюзия собственной проницательности и недоумение по поводу моей, то есть рассказчика недогадливости. Слушатель, ничтоже сумняшеся, начинает приходить в восторг от самого себя и при этом получает не меньшее удовольствие, чем в первом случае, когда развязка для него неожиданна. Кстати способом наводящих подсказок так же частенько пользуются писатели и режиссёры для пущей завлекательности. Это лишь самые простые психологические приёмы.
Ты хотел спросить, как это я так долго не понимал (если называть вещи своими именами), что мне отведена в конечном итоге роль бычка-производителя для освежения крови одного из малочисленных и потому вырождающихся племён Гренландии. Ну во первых, я напомню тебе, что то были хотя и недавние, но для большинства советских людей более пуританские, наивные в смысле отношения полов времена. Я не был более продвинут или если хочешь более развращён чем вышеупомянутое большинство. Вопреки расхожим штампам, тогдашние советские моряки отводили душу почти исключительно в родных портах, да и то далеко не все. Вольное поведение за кордоном не то что не приветствовалось, но было просто опасным для будущего советского моряка. Впрочем и сейчас мало, что изменилось — за границей все наши не исключая морячков передвигаются по чужбине исключительно в составе троек или пятёрок во главе со старшим группы.
Я же попал в совершенно необычные обстоятельства, если хочешь в атмосферу книжных приключений. Ведь вокруг меня происходило чёрте что: охота на экзотических гренландских зверей, нападение белого медведя-маньяка и даже вполне реальная и жестокая смерть моего нового доброго знакомого Нанока. Мне и в голову не приходило, что возможно устроить подобную катавасию, только ради того, чтобы усатый боцман Друзь сошёлся с соплеменницей Миника и Джуулута. Да собственно никто и не устраивал. Инуиты не персонажи шекспировских трагедий и интригу плести не в состоянии. Они естественны, как сама Гренландия и если не предложили мне напрямую связь с одной из молодых женщин своего рода (кстати иногда их сородичи из других родов так и поступают), то только потому, что обычаи и ритуалы Калаалит Анори требуют более сложного и витиеватого, если угодно романтичного обхождения с чужеземцем избранным для обновления крови родного племени.
Как у многих древних народов, у инуитов кровная принадлежность к роду определяется по материнской линии. Что касается поведения той же Ивало, то европейские понятия нравственности в суровых условиях Гренландии просто не работают, поскольку здесь веками главенствовала одна единственная цель — Выживание. Упрекать молодую вдову-инуитку в стиле шекспировского Гамлета, мол:«…башмаков она еще не износила, в которых шла за гробом мужа как бедная вдова, в слезах»., было бы верхом ханжества и глупостью. Наверное в XIII веке было иначе (тогда на острове появились первые предки нынешних инуитов), климат был гораздо теплее, а земля покрыта зелёными лесами и пастбищами. Старик Маркс был прав, когда изрёк свою, ныне затасканную формулу: «Бытие определяет сознание»
Многое из этого пришло мне на ум во время той памятной поездки к Уунартоку. Какая жалость, что я не смогу распустить перед очаровательной инуиткой сверкающий павлиний хвост своего интеллекта. Не смогу почитать ей с десяток романтичных эстетских стихов, выученных ещё в ранней юности. Я задал тогда себе несколько вопросов. Вопрос первый: «Хочу ли я близости с Ивало?» «Ответ: „Конечно, да!“» Вопрос второй: «Существуют ли какие-либо моральные или нравственные соображения, которые могли бы помешать этому моему желанию? „Ответ: К чертям песцовым мою эстетскую душевную маету! Боцман-эстет и муки душевные! Отож!!! Я хочу её и точка!“»