Сразу после Октябрьских праздников заненастилось. Поначалу ударили было морозы — вот-вот ляжет зима, но вдруг южный сырой ветер понагнал откуда-то отары темных туч, пошел водянистый снег, вслед за ним хлынул проливной дождь — косой, холодный. И снова развезло, захлюпала под ногами тягучая грязь.
Марфа Степановна возвращалась из школы домой. Мокрые, задубевшие полы плаща хлестали по икрам, упругий ветер вырывал из рук зонтик.
Настроение у Марфы Степановны под стать погоде — мрачное. За многие годы работы в школе она привыкла к тому, что с ней считались, ее даже побаивались. И вдруг какая-то девчонка Майорова осмелилась обсуждать ее, завуча, поведение. И с кем обсуждать? С учениками! Такого в Михайловской школе еще не было…
Воровато озираясь, Яков Турков сегодня рассказал Марфе Степановне, что десятиклассники хотели демонстративно уйти с праздничного вечера, что Валентина Петровна в присутствии всего класса прямо заявила: Марфа Степановна была не права, когда отправила Люсю Иващенко домой.
Вот тебе и учительница! Да в своем ли она уме?
— Ты молодец, Яков, — похвалила Туркова Марфа Степановна. — Если что, ты мне сообщай.
Она была возмущена поведением Майоровой, тут же хотела вызвать ее и отчитать как следует за подрыв авторитета завуча, но вмешалась догадливая Подрезова, тихо советуя:
— Тебе это делать не совсем удобно. Пусть Валерия Анатольевна займется Майоровой, председатель месткома тоже имеет власть.
Марфа Степановна вынужденно согласилась — так лучше, хотя ей самой хотелось бы расправиться с непочтительной учительницей. И подумалось: вот был бы у них другой директор, они раздули бы такое дельце вокруг этой Валентины Петровны, что пикнуть не посмела б… А с Зоричем кашу не сваришь, чего доброго опять станет защищать Майорову, уже было такое… Он, видите ли, печется о воспитании молодого специалиста. А если «молодой специалист» сует свой нос, куда не надо? Что делать с таким? По носу, чтобы не повадно было!
Ну что ж, пусть Каваргина займется Майоровой, она представитель общественности. Правда, Марфа Степановна не очень-то считалась с общественностью и часто подумывала, что все это милая детская игра, а в школе должен быть хозяин-единоначальник с твердой рукой, иначе не жди порядка.
Каваргина выслушала рассказ о неблаговидном поступке Майоровой, достала из портфеля блокнотик с привязанным к нему огрызком карандаша, что-то записала.
— А как относится к этому директор?
— Да что директор, — отмахнулась Подрезова. — Мы тебя избрали, доверили. Или ты считаешь, что Майорова права?
Каваргина поджала тонкие губы.
— Разберемся.
«Валерия Анатольевна палец о палец не ударит, пока не узнает мнение директора», — с неприязнью думала Марфа Степановна.
Холодный косой дождь залетал под зонтик и хлестал в лицо. Под ногами чмокала грязь.
Настенька была дома. Она сидела перед зеркалом, прихорашивалась. Рядом с зеркалом стояла в рамке фотография Саши Голованова. Вид у него был сердитый, недовольный, он как бы с недоумением спрашивал: зачем сюда поставили меня?
Саша Голованов… Упорный малый. Марфа Степановна помнит его еще учеником. Он уже тогда жил, учился по правилу: задумано — сделано; если умеют другие, значит, смогу и я… Скоро получит диплом инженера-механика. Вот тебе и колхозный шофер! Михайловские невесты заглядываются на него, и Настенька для него прихорашивается, а парень обижает. В прошлый раз даже не проводил домой со школьного вечера, умчался куда-то за Майоровой…
В сердце Марфы Степановны смешались в кучу и злость на Майорову, и тревога за судьбу дочери.
В десятом классе опять происшествие. На днях Валентина поручила Якову Туркову провести политинформацию о событиях в Сирии. Турков с неохотой согласился, и то только потому, что подошла его очередь.
Войдя в класс, Валентина увидела за столом Люсю Иващенко, раскладывавшую газетные вырезки.
— Разве сегодня вы делаете политинформацию? — удивилась она. — Турков, а вы что же, не подготовились?
Встала Аня Пегова.
— Мы не желаем его слушать!
— То есть как это не желаете? Турков, пожалуйста, к столу и не будем терять времени, — строго распорядилась учительница. Десятиклассники все-таки должны почувствовать, что она не позволит самовольничать.
Ребята, как по команде, загремели крышками парт, взялись за портфели.
— Мы тоже не будем терять времени. — Федор Быстров щелкнул замками портфеля. — Послушайте, Валентина Петровна, как «морской волк» подготовился, а мы — домой!
Она ладонью ударила по столу.
— Никто никуда не уйдет!
— Мы не желаем слушать предателя! — тоненьким голоском крикнула Иващенко. — Мы объявили Туркову бойкот. Никто из нас не станет разговаривать с ним, не будет слушать его. Турков нарушил наш закон: один за всех, и все за одного!
— Но в вашем законе, думаю, нет статьи — все на одного? — с едва заметной усмешкой спросила Валентина, подумав: «А ведь они еще дети, совсем дети». — Какое же прегрешение совершил он, если вы так сурово наказываете?
— Турков предательски выдал нашу беседу с вами вот здесь, в классе, на праздничном вечере, он все рассказал Марфе Степановне, — с возмущением сообщила Аня Пегова.
— Но мы не делали из беседы секрета, — попыталась возразить Валентина.
— Да что там говорить, Валентина Петровна! — горячо продолжал Федор Быстров. — Мы знаем, вас могут наказать. — Он погрозил кулаком Туркову. — И все из-за него, из-за этого осьминога! Кроме Туркова, никто не стал бы нашептывать завучу!
Вот, оказывается, в чем дело! Ребята защищают ее. Валентине был приятен их порыв, но вместе с тем она понимала, что десятиклассники хватили через край. Да, конечно, в детском доме когда-то вот так же наказывали доносчиков. Но то было давно, и Зоя Александровна всегда бранила «инквизиторов». Валентине тоже хотелось по-учительски рассудительно объяснить ребятам, что они не правы. Однако в глубине души оправдывала их, сама терпеть не могла шептунов.
И все-таки она вынуждена была признаться:
— Я лично не одобряю ваш бойкот.
— Я им тоже говорила, — поддержала учительницу Вера Побежимова, староста класса.
— Как смотрите вы, Кучумова? — обратилась Валентина к комсоргу.
Та бойко ответила:
— Турков переходит все границы, не признает товарищей, не считается с их мнением. Если Турков не признает коллектива, коллектив мстит.
— Не мстить, воспитывать нужно.
— Хе, такого воспитаешь, — усмехнулся Федор Быстров.
Потирая по-мужски сильные руки, Дмитрий Вершинин вполголоса проговорил:
— За воспитание еще пятнадцать суток получишь…
— Пусть Иващенко проводит политинформацию, она подготовилась, — подсказала Женя Кучумова.
И опять, вот уже в который раз, Валентина растерялась, не зная, что делать. Она понимала — десятиклассники не отступят, не станут слушать Туркова. Сейчас они выжидательно смотрели на нее; Люся Иващенко не отходила от стола, перебирала свои записи и газетные вырезки, уверенная в том, что учительница согласится, и выступать придется ей.
— Туркову дано поручение, пусть выполнит его! — требовательно сказала Валентина, решив тоже не отступать, и все-таки побаивалась, как бы ребята не подхватились и не вышли из класса. Она видела: ярые зачинщики Быстров и Пегова переглядываются, готовые уйти, за ними последуют многие…
— А что? И верно, пусть Турков потрудится, — баском проговорил Дмитрий Вершинин. — А то привык за чужим горбом…
— Раз поручено, значит, выполняй, — солидно поддержал Константин Зюзин.
Федор Быстров опустил руки на парту, сдался. «Спасибо», — в мыслях поблагодарила Валентина Дмитрия Вершинина и распорядилась:
— Турков, идите к столу!
Можно подумать, что это мелочь. В самом деле, какая разница — Турков ли расскажет о событиях в Сирии или выступит Люся Иващенко? И зачем ломать голову, делать из этого проблему? Ведь событие само по себе маленькое… Но не из таких ли маленьких событий складывается большая учительская жизнь?
В этот же день Валентина попросила Туркова помочь ей нести домой тетради. Тетрадей, правда, было немного, и она унесла бы их сама, но захотелось наедине поговорить с парнем.
— Замечаете, Яков, как относятся к вам ребята? — поинтересовалась она по дороге.
Он пожал плечами, холодно ответил:
— А мне что… Кума с воза, коню легче… Не боюсь я их бойкота.
— Но разве можно жить без товарищей, без друзей?
— Обойдусь как-нибудь.
— Вы, Яков, думаете поступать в мореходное училище. Но знаете ли, что такое море без надежных товарищей, без верных друзей?
— Французский врач Бомбар один переплыл океан.
Вот и поговорили с ним… Но почему Турков такой? Он посещает ту же школу, слушает тех же учителей, читает те же книги…
«Надо завтра пойти к нему домой, поговорить с родителями», — решила Валентина.
Она каждый день ходила в школу мимо дома Турковых, и только сейчас заметила, что все окна у них во двор и ни одного на улицу. Дом окружен высоким забором — ни щелочки в нем. Ворота крепко заперты, калитка — тоже. Крепость! Даже не знаешь, куда постучаться, как подступиться. На калитке висело большое железное кольцо. Валентина хотела повернуть его — не поддалось. Пришлось стучаться. Что-то щелкнуло сбоку, открылась какая-то деревянная задвижка, и в крохотном круглом отверстии показался прищуренный сердитый глаз, потом железное кольцо как бы само собой повернулось. Калитка заскрипела, будто негодуя на то, что ее потревожили.
Валентина вошла в калитку, оглянулась. На большом дворе было тесно от клетушек, сараев. У каждого сарая, у каждой клетушки — всюду замки, замки…
Под навесом что-то строгал хозяин дома, Евдоким Феофанович Турков. Увидев гостью, он подул на рубанок, положил его на верстак, нехотя подошел.
— Здравствуйте, — сказал Турков, настороженно оглядывая учительницу.
Евдоким Феофанович невысок ростом, широкоплеч, бородат. Кудловатая с проседью борода старила этого еще молодого крепкого человека.
— О сыне я хотела поговорить с вами, — сказала Валентина. Она думала, что ее, как всюду, пригласят в дом и, как говорится, посадят в красный угол. Турков не пригласил.
— Сыновей у меня двое. Про какого говорить хотели?
— О Якове.
— Балуется? Так, понятна. — Под кустистыми бровями зло загорелись неприветливые глаза. — Понятна, — повторил Евдоким Феофанович. — Я с него шкуру спущу. У меня так: послал учиться — учись и не балуй. Не хочешь — заставлю, а коли и это не поможет, лопату в руки — землю ковыряй. Вы мне начистоту все, уж я ему…
— Нет, Яков не балуется, дисциплину не нарушает, учится прилично.
Отец в недоумении посмотрел на учительницу.
— Похвалить пришли сына отцу? Что ж, спасибо на том.
— Ведет он себя неправильно, товарищей не уважает, одиночкой сидит в классе. Друзей у него нет.
— Друзья, что воры — время крадут, а в карман не кладут, — ответил Евдоким Феофанович, заметно досадуя, что его оторвали от нужного дела. — Забалуется Яшка, тогда и приходите, а ноне говорить не об чем, так что прощевайте, — хмуро и требовательно заключил он.